Бласко-Ибаньес Висенте - Мертвые повелевают

ить большихъ усил³й покинуть эту землю завтра: онъ ощутитъ глубокую тоску, когда скроется изъ глазъ африканская бѣлизна К_а_н_а М_а_й_о_р_к_и. Но разъ онъ освободится отъ островной среды, разъ не будетъ жить среди мужиковъ и вернется къ прежней жизни, можетъ быть, Маргалида обратится въ блѣдное воспоминан³е, и онъ первый посмѣется надъ страстью къ а_т_л_о_т_ѣ, дочери бывшаго арендатора его семьи.

   Больше онъ не колебался. Ночь проведетъ въ одинокой башнѣ, какъ первобытный человѣкъ, какъ одинъ изъ тѣхъ, что жили, сторожимые опасностью, готовые умереть. Завтра вечеромъ онъ будетъ сидѣть передъ столомъ кофейни, при свѣтѣ электрическихъ рожковъ, будетъ смотрѣть, какъ ѣдутъ мимо тротуара коляски и проходятъ по центру Борне женщины красивѣе Маргалиды. На Майорку! Онъ не будетъ жить во дворцѣ; громадный домъ Фебреровъ навсегда потерянъ для него, согласно революц³онной и спасительной комбинац³и, изобрѣтенной другомъ Вальсомъ. Но будетъ у него маленьк³й, чистеньк³й домъ въ Террено или въ другомъ кварталѣ около моря, и тамъ онъ будетъ окруженъ материнской заботливостью м_а_д_ò Антон³и. Ни огорчен³й, ни стыда не ждетъ его тамъ. Его даже не будетъ смущать присутств³е дона Бенито Вальса и его дочери, которыхъ онъ такъ невѣжливо оставилъ, не извинившись. Богатый ч_у_е_т_а, какъ сообщалъ его братъ въ письмѣ, живетъ теперь въ Барселонѣ для поправлен³я здоровья, Несомнѣнно, - полагалъ капитамъ Пабло - это переселен³е предпринято съ цѣлью найти зятя, вдали отъ предразсудковъ, преслѣдовавшихъ на островѣ его соплеменниковъ.

   При наступлен³и сумерокъ явился Капельянетъ съ ужиномъ въ корзинѣ. Пока Фебреръ жадно ѣлъ, почувствовавъ на радостяхъ хорош³й аппетитъ, мальчикъ ходилъ по комнатѣ, разыскивая пытливыми глазами письмо, возбудившее его любопытство. Нигдѣ не видно. Радость сеньора, въ концѣ концовъ, заразила и его; онъ также сталъ смѣяться, не зная чему, считая своимъ долгомъ быть въ хорошемъ настроен³и, разъ въ хорошемъ настроен³и донъ Хаиме.

   Фебреръ шутилъ надъ его скорымъ отправлен³емъ въ семинар³ю. Онъ хочетъ сдѣлать ему подарокъ, но подарокъ необыкновенный, какого тотъ и представить себѣ не можетъ. При этихъ словахъ его глаза смотрѣли на ружье, висѣвшее на стѣнѣ.

   Когда мальчикъ ушелъ, онъ заперъ дверь и при огнѣ свѣчи занялся осмотромъ и распредѣлен³емъ предметовъ, находившихся въ его комнатѣ. Въ старинномъ деревянномъ ящикѣ, съ грубыми украшен³ями, вырѣзанными ножомъ, было старательно сложено Маргалидой и пересыпано пахучими травами привезенное имъ съ Майорки платье. Онъ надѣнетъ его завтра утромъ. Съ нѣкоторымъ страхомъ онъ подумалъ о страдан³и и пыткѣ, которыя ему причинятъ сапоги и воротничекъ, послѣ длиннаго пер³ода деревенской свободы. Но онъ хочетъ уѣхать съ острова точь-въ-точь такимъ, какъ пр³ѣхалъ. Остальное онъ подаритъ Пепу, а ружье его сыну. И онъ со смѣхомъ представлялъ себѣ мину маленькаго семинариста передъ этимъ, нѣсколько запоздавшимъ, подаркомъ...

   Пепетъ поохотится съ ружьемъ, сдѣлавшись священникомъ одного изъ к_в_а_р_т_о_н_о_в_ъ острова.

   Онъ снова вынулъ изъ кармана письмо Вальса и медленно, смакуя, сгалъ читать его, какъ будто каждый разъ находилъ въ немъ новыя вѣсти. Когда онъ перечитывалъ чисто-пр³ятельск³е абзацы, мысль его начинала работать въ порывѣ радости. Добрый другъ, Пабло! И какъ кстати его совѣты!.. Онъ вытаскиваетъ его съ Ибисы въ самый подходящ³й моментъ, когда Хаиме оказался въ открытой войнѣ со всѣми этими дикими людьми, желающими смерти иностранца. Капитанъ не ошибается. Что дѣлаетъ онъ здѣсь, словно новый Робинзонъ, не сумѣвш³й даже насладиться покоемъ одиночества?.. Вальсъ, являющ³йся всегда во время, спасаетъ его отъ опасности.

   Нѣсколько часовъ тому назадъ, когда онъ еще не получилъ письма, его жизнь представлялась ему нелѣпой и смѣшной. Теперь онъ другой человѣкъ. Съ сожалѣн³емъ и стыдомъ онъ смѣялся надъ безумцемъ, который наканунѣ, съ ружьемъ на плечѣ, отправился на гору разыскать бѣжавшаго арестанта и вызвать его на варварскую дуэль въ глухой рощѣ. Какъ будто вся жизнь планеты сосредоточилась на маленькомъ островкѣ и требоваюеь уб³йство, чтобы имѣть право на существован³е! Какъ будто не существовало ни жизни, ни цивилизац³и за гранью голубой глади, окружавшей этотъ клочекъ земли съ его породой людей, людей примитивной души, окаменѣвшихъ въ нравахъ минувшихъ вѣковъ!.. Что за безум³е! Это послѣдняя ночь его дикой жизни. Завтра все происшедшее сдѣлается лишь клубкомъ интересныхъ воспоминан³й, и повѣстью о нихъ онъ можетъ забавлять своихъ пр³ятелей на Борне.

   Вдругъ Фебреръ оборвалъ нить своихъ мыслей и отвелъ глаза отъ бумаги. Его взглядъ увидалъ половину комнаты въ темнотѣ, а другую въ красноватомъ свѣтѣ, заставлявшемъ дрожать предметы. Какъ будто, онъ вернулся изъ далекой поѣздки, нарисованной его воображен³емъ. Онъ все еще въ башнѣ Пирата, все еще среди мрака, въ уединен³и, населенномъ шорохами природы, внутри каменной громады, стѣны которой какъ бы дышали зловѣщею тайной.

   Какой-то звукъ послышался за стѣной, крикъ, ауканье, не такое, какъ тогда: - болѣе глухое, болѣе отдаленное. Хаиме показалось, что этотъ крикъ былъ очень близко: быть можетъ, его испускалъ человѣкъ, спрятавш³йся въ группѣ тамарисковъ.

   Онъ удвоилъ свое вниман³е, и вскорѣ снова раздалось ауканье. Эго прежнее ауканье, ауканье той ночи, но глухое, тихое, хриплое, какъ будто испускавш³й его боялся, что крики слишкомъ разбѣгаются, и, сложивъ руки у рта, посылалъ звуки черезъ эту естественную трубу къ башнѣ.

   Первое изумлен³е прошло, Хаиме тихонько засмѣялся, пожавъ плечами. Онъ не хотѣлъ трогаться съ мѣста. Что для него эти первобытные обычаи, эти крестьянск³е вызовы? "Аукай, добрый человѣкъ, кричи себѣ до устали, я глухъ". И, желая отвлечь свое вниман³е, онъ снова принялся читать письмо, наслаждаясь длиннымъ перечнемъ кредиторовъ. Ихъ имена пробуждали въ немъ то гнѣвъ, то юмористическ³я воспоминан³я.

   Ауканье продолжало раздаваться черезъ длинные промежутки времени, и каждый разъ, какъ хриплые звуки нарушали молчан³е, Фебреръ вздрагивалъ отъ нетерпѣн³я и гнѣва. Господи! Неужели ему придется провести такъ ночь безъ сна, подъ угрожающую серенаду?...

   Онъ подумалъ, что, можетъ быть, спрятавшись въ кустахъ, врагъ видѣлъ освѣщенныя щели двери и это заставляло его упорно вызывать. Онъ потушилъ свѣчу и легъ на постель, испытывая пр³ятное ощущен³е, очутившись въ темнотѣ и погрузившись въ мягк³й, шуршащ³й тюфякъ. Пусть этотъ варваръ аукаетъ цѣлые часы, пока не лишится голоса, онъ не двинется съ мѣста. Что для него эти оскорблен³я?... И онъ смѣялся, радуясь животной радостью, на мягкомъ ложѣ, а тотъ хрипелъ, спрятавшись въ кустарникахъ, съ оруж³емъ наготовѣ, напрягая взоръ. Какой ударъ для врага!...

   Фебреръ почти заснулъ, убаюканный угрожающими криками. У двери была имъ сооружена баррикада, какъ въ предыдущую ночь. Пока раздавались крики, онъ зналъ, что никакая опасность ему не грозила. Вдругъ, дико вздрогнувъ, онъ выпрямился и прогналъ отъ себя дремоту, предвѣстницу сна: ауканье больше не было слышно. Его заставила насторожиться таинственность молчан³я, болѣе грозная и тревожная, чѣмъ непр³ятельск³е крики.

   Онъ вытянулъ впередъ голову. Ему показалось будто среди смутныхъ и глухихъ шороховъ дыхан³я ночи, онъ слышитъ трен³е, легк³й трескъ дерева, похож³й на легкую поступь кошки, крадущейся со ступеньки на ступеньку no лѣстницѣ башни, съ длинными остановками.

   Хаиме нашелъ револьверъ и держалъ его въ рукѣ. Оруж:е какъ бы дрожало въ его пальцахъ. Онъ началъ испытывать гнѣвъ сильнаго человѣка, почуявшаго около своей двери врага.

   Медленное восхожден³е прекратилось, можетъ быть, на серединѣ лѣстницы, и послѣ долгаго молчан³я отшельникъ услышалъ тих³й голосъ, голосъ, звучавш³й только ему одному. Это былъ голосъ К_у_з_н_е_ц_а: онъ узналъ его. В_е_р_р_о приглашалъ его выйти, называлъ его трусомъ и къ этому оскорблен³ю прибавлялъ друг³я бранныя слова no адресу ненавистнаго острова, родины Фебреровъ.

   Инстинктивно Хаиме поднялся съ постели и шумно заскрипѣлъ тюфякъ подъ его колѣнами.

   Вставъ на ноги, въ темнотѣ, съ револьверомъ въ рукахъ онъ началъ жалѣть, что вскочилъ и псчувствовалъ опять презрѣн³е къ вызывающему. Къ чему обращать на него вниман³е? Нужно снова лечь... Послѣдовала длинная пауза, какъ будто врагъ, услышавъ трескъ тюфяка, ждалъ, что обитатель башни вотъ-вотъ выйдетъ. Но черезъ нѣкоторое время хриплый, бранящ³йся голосъ снова раздался въ тишинѣ ночи. Онъ опять называлъ его трусомъ, приглашалъ майоркинца выйти. "Выходи, сынъ..."

   При этомъ оскорблен³и Фебреръ задрожалъ и спряталъ револьверъ за поясъ. Его мать! Его несчастная мать, блѣдная, больная и нѣжная, какъ святая! И вдругъ, ее грязнятъ безстыднѣйшими словами уста этого арестанта!..

   Онъ инстиктивно пошелъ къ двери и черезъ нѣсколько шаговъ наткнулся на сдвинутые стулья и столъ. Нѣтъ, не въ дверь... Прямоугольникь туманнаго синяго свѣта обозначился на темной стѣнѣ. Хаиме открылъ окно. С³ян³е звѣздъ слабо озарило судорожно сведенныя черты его лица, холодныя, отчаянныя - рѣшительныя, жесток³я: теперь онъ поразительно походилъ на командора дона Пр³амо и другихъ море.плавателей, носителей разрушен³я и войны, чьи портреты висѣли, покрытые пылью, въ майоркскомъ домѣ.

   Онъ сѣлъ на подоконникъ, спустилъ ноги внизъ и медленно началъ спускаться, осторожно нащупывая стѣнныя впадины, боясь, чтобъ не скатывались отставш³е камни и своимъ шумомъ не выдали бы его.

   Очутившись на землѣ, онъ вынулъ изъ-за пояса револьверъ и, нагнувшись, почти на колѣняхъ, одной рукой касаясь почвы, началъ обходить основан³е башни. Его ноги путались въ корняхъ тамарисковъ, обнаженныхъ вѣтромъ, иззивавшихся по песку, какъ толстыя тѣла черныхъ змѣй. Каждый разъ, какъ, наступая на нихъ, онъ спотыкался и лишь съ громадными усил³ями могъ подвигаться дальше. Каждый разъ, какъ катился или хрустѣлъ камень, онъ останавливался и задерживалъ дыхан³е. Онъ дрожалъ, не отъ страха, а отъ безпокойства и тревоги, словно охотникъ, который боится опоздать. Охъ если бы напасть на врага врасплохъ, у двери, когда тотъ въ полголоса произноситъ свои смертельныя оскорблен³я!..

   Согнувшись какъ звѣрь, почти вровень съ землей, онъ увидѣлъ, наконецъ, нижн³й край лѣстницы, затѣмъ верх³я ступени и черную дверь среди громады башни; при блескѣ звѣздъ дверь казалась бѣлой. Никого! врагъ убѣжалъ.

   Отъ неожиданности онъ выпрямился и съ безпокойствомъ сталъ разглядывать черное колеблющееся пятно кустарниковъ на откосѣ. Наблюден³я его продолжались не долго. Красная змѣйка, короткая огненная лин³я, взвилась изъ тамарисковъ совсѣмъ недалеко отъ него; за нею маленькое облачко и грохотъ. Хаиме почувствовалъ какъ бы ударъ въ грудь камнемъ, теплымъ булыжникомъ: можетъ быть, этотъ камень упалъ отъ шума выстрѣла.

   - Ничего! - подумалъ онъ.

   Но въ ту же минуту, не зная какъ, онъ растянулся на землѣ, лицомъ вверхъ.

   - Ничего! - подумалъ онъ снова.

   И инстинктивно повернулся грудью къ землѣ, оперся на одну руку, другую, державшую револьверъ, вытянулъ впередъ. Онъ чувствовалъ себя сильнымъ, повторилъ опять про себя "ничего", но тѣло его внезапно отяжелѣло и отказывалось повиноваться. Какъ будто оно склонялось къ землѣ въ болѣзненной симпат³и.

   Онъ увидѣлъ, какъ раздвигались кусты, словно въ нихъ шевелилсятемный, осторожный, злой звѣрь. Тамъ былъ врагъ: сначала онъ выставилъ голову, потомъ - бюсть, наконецъ, освободилъ ноги изъ хрустящихъ вѣтвей.

   Передъ Фебреромъ блеснуло мгновенное видѣн³е, как³я посѣщаютъ удавленника и умирающаго въ послѣдн³я минуты, видѣн³е, въ которомъ проходятъ бѣглыя воспоминан³я всего прошлаго. Онъ вспомнилъ свою молодость, когда стрѣлялъ изъ пистолета въ пальмскомъ саду, лежа на землѣ и воображая себя раненнымъ въ моментъ поединка. Въ первый разъ сослужитъ свою службу этотъ капризный пр³емъ.

   Онъ ясно видѣлъ черную фигуру врага, неподвижную передъ прицѣломъ его револьвера. Но фигура становилась постепенно все болѣе и болѣе смутной и неопредѣленной, какъ будто по временамъ ночной сумракъ сгущался. Фигура осторожно приближалась, тоже съ оруж³емъ въ рукѣ, безъ сомнѣн³я, чтобъ прикончить съ нимъ. Тогда онъ дернулъ собачку, одинъ разъ, другой, трет³й, думая, что оруж³е не дѣйствуетъ, съ отчаян³емъ ожидая, что врагъ нападетъ на него, беззащитнаго. Врага не видно. Бѣлый туманъ разстилался передъ его глазами, въ ушахъ шумѣло... Но, когда, казалось, противникъ уже около него, туманъ разсѣялся: онъ снова увидѣлъ спокойный голубой свѣтъ ночи и въ нѣсколькихъ шагахъ, также на землѣ, тѣло: оно двигалось, извивалось, царапало землю, испускало тревожный стонъ, предсмертный хрипъ.

   Хаиме не могъ понять этого чуда. На самомъ дѣлѣ, это онъ стрѣлялъ?...

   Онъ хотѣлъ подняться, и его руки, нащупывая землю, попали въ густую, теплую грязь. Онъ дотронулся до груди, и она оказалась смоченной чѣмъ-то тепловатымъ и густымъ, стекавшимъ тонкими, безостановочными струйками. Онъ пытался сжать ноги, чтобы встать на колѣни, - ноги не повиновались. Только тутъ онъ убѣдился, что раненъ.

   Глаза его лишились ясности зрѣн³я. Башня двоилась, троилась; потомъ всѣ каменныя громады, раскинувш³яся по берегу, низверглись въ море. Онъ ощутилъ ѣдк³й вкусъ на небѣ и губахъ. Ему показалось, что онъ пилъ что-то теплое и крѣпкое, но пилъ обратнымъ порядкомъ, по капризной волѣ механизма его жизни: странная жидкость текла къ небу изъ тайниковъ его внутренностей. Черная фигура, двигавшаяея со стономъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, вырастала все больше и больше, извиваясь въ конвульс³яхъ по землѣ. Она превратилась уже въ апокалиптическаго звѣря, чудовища ночи, которое, выгибаясь, достигало звѣздъ.

   Лай собаки и людск³е голоса спугнули эти фантасмагор³и одиночества. Во мракѣ показались огни.

   - Донъ Чауме! Донъ Чауме!

   Чей это женск³й голосъ? Гдѣ онъ слышалъ его?...

   Онъ видѣлъ, какъ двигались черныя фигуры, какъ онѣ наклонялись съ красными звѣздами въ рукахт. Онъ видѣлъ человѣка, удерживавшаго другого, поменьше и въ рукахъ у послѣдняго бѣлую молн³ю, можетъ быть, ножъ, которымъ онъ хотѣлъ прикончить вздымавшееся чудовище.

   Больше онъ ничего не видѣлъ. Онъ почувствовалъ, какъ чьи-то нѣжныя руки, руки съ нѣжной кожей, сладостно теплыя, взяли его за голову. Чей-то голосъ, тотъ же самый, что и раньше, дрожащ³й, плачущ³й, отдался въ его ушахъ судорожнымъ трепетомъ, и этотъ трепетъ, казалось, разлился по всѣму тѣлу.

   - Донъ Чауме!.. Охъ, донъ Чауме!

   Онъ почувствовалъ на своихъ губахъ нѣжное прикосновен³е, ласкавшее его, какъ шелкъ. Постепенно прикосновен³е дѣлалось все болѣе и болѣе ощутительнымъ и, наконецъ, обратилось въ безумный поцѣлуй, говорящ³й объ отчаян³и и бѣшеной скорби

   Прежде чѣмъ все скрылось изъ его взора, раненый слабо улыбнулся, увидавъ передъ своими глазами плачущ³е, полные любви и муки, глаза: глаза Маргалиды.

  

  

   Очутившись въ комнатѣ К_а_н_а М_а_й_о_р_к_и, лежа на высокой постели - можетъ быть, постели Маргалиды, - Фебреръ далъ себѣ отчетъ въ только что случившемся.

   Онъ дошелъ на ногахъ до хутора, поддерживаемый Пепомъ и его сыномъ, чувствуя на плечахъ прикосновен³е ласковыхъ рукъ, замѣтно дрожавшихъ. Это были неясные, неопредѣленные обрывки воспоминан³й, подернутыхъ дымкой бѣлаго тумана, - словно, смутное воспоминан³е о поступкахъ и рѣчахъ на другой день послѣ выпивки.

   Онъ припоминалъ, что его голова въ смертельной истомѣ искала поддержки на плечѣ Пепа, что силы его оставляли, какъ будто его жизнь уходила вмѣстѣ съ горячими, липкими струйками, стекавшими по груди и спинѣ. Онъ припоминалъ, что сзади его слышались глух³е вздохи, обрывающ³яся слова, моливш³я о помощи всѣхъ небесныхъ силъ. А онъ, слабый-слабый, съ шумомъ въ вискахъ, предвѣстникомъ обморока, напрягался, сосредоточивая свою энерг³ю въ ногахъ, подвигаясь впередъ шагъ за шагомъ, въ страхѣ, что навсегда останется на дорогѣ! Какой безконечный спускъ къ К_а_н_у М_а_й_о_р_к_и! Тянулись часы, тянулись дни: въ его затуманенной памяти этотъ переходъ представлялся длиннымъ-длиннымъ, равнымъ всей предшествовшей жизни. Когда дружск³я руки помогли ему подняться на постель и при свѣтѣ лампочки стали снимать съ него платье, Фебреръ испыталъ ощущен³е покоя и нѣги. He вставать бы больше съ этой мягкой постели! Остаться на ней навсегда!..

   Кровь!.. Противная красная кровь всюду - на жакетѣ и рубашкѣ, свалившихся словно тряпки къ ножкамъ кровати, на строгой бѣлизнѣ толстыхъ простынь, въ ведрѣ съ водой: вода покраснѣла, когда Пепъ помочилъ тряпку, чтобы обмыть грудь раненнаго. Съ каждой части одежды, снятой съ тѣла, капала она мелкимъ дождемъ. Нижнее бѣлье приходилось отдирать, и тѣло дрожало, какъ въ лихорадкѣ. Лампочка своимъ трепетнымъ пламенемъ вырывала изъ мрака вѣчное красное пятно.

   Женщины разразились рыдан³ями. Мать Маргалиды, забывъ всякое благоразум³е, скрестила руки и подняла кверху взглядъ, выражавш³й ужасъ. Царица Пресвятая!.. Нѣга постели вернула Фебреру спокойств³е и онъ удивлялся подобному восклицан³ю. Чего такъ волнуются женщины? Маргалида, безмолвная, широко раскрывъ глаза отъ ужаса, ходила взадъ и впередъ, складывала одежду, стремительно, со страхомъ отпирала ящики; но яростные окрики отца не парализовали ее.

   Добрый Пепъ, нахмуренный, съ зеленоватой блѣдностью на своемъ смугломъ лицѣ, укладывалъ раненаго и въ то же время отдавалъ приказан³я. Нитокъ! побольше нитокъ!.. Женщины, молчать! Чего такъ кричатъ и охаютъ! Его жена вотъ, что должна сдѣлать, - сыскать баночку съ чудесной мазью сохраняемую еще со временъ его храбраго отца, грознаго в_е_р_р_о, получившаго столько ранъ.

   И когда мать, перепуганная свирѣпыми приказан³ями, хотѣла вмѣстѣ съ Маргалидой искать лѣкарство, мужъ снова ее потребовалъ къ постели. Нужно подержать сеньора: онъ положилъ его на бокъ, чтобы осмотрѣть и, въ то же время, обмыть грудь и плечо. Мирный Пепъ юношей видывалъ болѣе страшные случаи и кое-что понимаетъ въ ранахъ. Стирая мокрой тряпкой кровавыя пятна, онъ открылъ двѣ раны въ тѣлѣ дона Хаиме - одну на груди, другую - на плечѣ... Отлично: пуля пробила тѣло навылетъ: значитъ, не нужно извлекать ее. Заживетъ быстро.

   Своими мужицкими руками, стараясь придать имъ женскую нѣжность, пытался онъ сдѣлать корп³ю и ввести ее въ ямочки раненаго, окровавленнаго тѣла, откуда продолжала тихо сочиться красная влага. Наморщивъ переносицу и отводя взглядъ въ сторону, чтобы не встрѣтиться съ глазами раненаго, Маргалида отстранила Пепа. - "Оставь, отецъ": можетъ быть, она сумѣетъ лучше... И Хаиме какъ бы ощутилъ въ своемъ живомъ, чувствительномъ, содрогавшемся отъ жестокихъ уколовъ, тѣлѣ особую свѣжесть, сладкое спокойств³е, когда въ него ввели корп³ю пальцы дѣвушки.

   Хаиме лежалъ неподвижно, чувствуя на плечѣ и груди прикосновен³е тряпокъ, наложенныхъ обѣими женщинами, ужасавшимися крови.

   Оптимистическое настроен³е, посѣтившее его, когда онъ поджалъ ноги и упалъ у башни, сейчасъ вернулось къ нему. Несомнѣнно, ничего: пустяшная рана; онъ чувствовалъ себя лучше. Его безпокоилъ, какъ что-то докучное, печальмый, молчаливый видъ окружающихъ. Онъ улыбнулся, чтобы ободрить ихъ. Пытался заговорить, но первая же попытка произнести слово вызвала сильную усталость.

   Крестьянинъ остановилъ его выразительнымъ жестомъ. Тише, донъ Хаиме: пусть лежитъ себѣ покойно. Сейчасъ явится врачъ. Его сынъ поскакалъ на лучшемъ конѣ за нимъ въ Санъ Хосе.

   И видя, что донъ Хаиме, широко раскрывъ глаза, продолжаетъ ободряюще улыбаться, Пепъ сталъ говорить, стараясь занять раненаго.

   Онъ спалъ тяжелымъ, мертвымъ сномъ, какъ вдругъ его разбудили голосъ и толчки жены, крики а_т_л_о_т_о_в_ъ, бросившихся къ двери. За стѣнами хутора, около башни, гремѣли выстрѣлы. Снова нападен³е на сеньора, какъ двѣ ночи тому назадъ!.. Пепетъ, услыхавъ послѣдн³е выстрѣлы, видимо обрадовался. Это стрѣлялъ донъ Хаиме: онъ знаетъ звукъ выстрѣловъ его револьвера.

   Пепъ зажегъ фонарь, съ которымъ выходилъ на улицу, жена его схватила лампочку и всѣ побѣжали вверхъ по откосу, не думая объ опасности. Первое, на что они наткнулись, былъ К_у_з_н_е_ц_ъ, умирающ³й, съ залитой кровью головой, аукавш³й и извивающ³йся, словно червь... Страдан³я его кончились. Да приметъ его душу милосердный Господь! Пепу пришлось вступить въ драку съ сыномъ: бѣшеный, злой, какъ обезьяна, увидавъ умирающаго, онъ выхватилъ изъ-за пояса большой ножъ, съ намѣрен³емъ прикончить его. Откуда Пепетъ взялъ это оруж³е? Настоящ³е черти эти мальчишки! Славная игрушка дяя семинариста!..

   И отецъ взглядомъ указывалъ на ножъ, подарокъ Фебрера Капельянету: онъ лежалъ теперь, забытый на стулѣ.

   Потомъ они нашли сеньора, упавшаго грудью наземь около башенной лѣстницы. Ахъ, донъ Хаиме, какъ перепугались Пепъ и его семья! Они сочли его мертвымъ. Въ такихъ несчаст³яхъ узнается любовь, какую чувствуютъ къ людямъ. И добрый крестьянинъ съ плачущимъ взглядомъ какъ бы цѣловалъ раненаго. Нѣмую ласку его раздѣляли обѣ женщины. Прижавшись къ кровати, онѣ хотѣли вернуть ему здоровье своими взорами.

   Эти ласковые, тревожные и скорбные взгляды было послѣднее, что видѣлъ Фебреръ. Глаза его закрылись и онъ тихо погрузился въ сонъ, безъ сновидѣн³й, безъ бреда въ сѣрое нѣжащее ничто, словно мысль его уснула раньше тѣла.

   Когда онъ снова открылъ глаза, красный свѣтъ уже не разливался по комнатѣ. Лампочка висѣла ва старомъ мѣстѣ, съ почернѣвшей, потухшей свѣтильней. Леденящ³й, мутный свѣгъ проникалъ черезъ маленькое окошко спальни: свѣтъ зари. Хаиме почувствовалъ холодъ. Постельныя покрывала были сняты съ его тѣла: чьи-то быстрыя руки ощупывали перевязки на его ранахъ. Тѣло, нѣсколько часовъ тому назадъ нечувствительное, теперь при малѣйшемъ прикосновен³и трепетало и вздрагивало отъ боли, пробуждая непреодолимое желан³е жаловаться. Слѣдя затуманеннымъ взоромъ за руками, которыя его мучили, раненый увидалъ черные рукава, потомъ галстухъ, воротничекъ, непохож³й на крестьянск³й, а выше всего этого - лицо съ сѣдыми усами; лицо это онъ часто встрѣчалъ на дорогахъ, но теперь не могъ припомнить, кому оно принадлежало. Мало помалу онъ сталъ его узнавать. Это докторъ изъ Санъ Хосе, котораго онъ часто встрѣчалъ на лошади или въ повозкѣ, старый врачъ-практикъ, обувавш³йся въ альпаргаты, какъ крестьяне, и отличавш³йся отъ поелѣднихх лишь галстукомъ и выглаженнымъ воротничкомъ: эти знаки отлич³я онъ тщательно сохранялъ.

   Какъ мучилъ его этотъ человѣкъ, ощупывая его тѣло, какъ бы затвердѣвшее, и дѣлалъ его болѣе чувствительнымъ, болѣзненно, боязливо чувствительнымъ, - оно словно сжималось при малѣйшемъ прикосновен³и воздуха!.. Но лицо доктора скрылось, Хаиме пересталъ чувствовать мучительную боль отъ рукъ и снова погрузился въ тихую дремоту. Онъ закрылъ глаза, но слухъ его какъ бы сторожилъ въ обступившей его темнотѣ. Тихимъ голосомъ говорили за стѣнами комнаты, въ сосѣдней кухнѣ и раненому удалось разслышать всего нѣсколько фразъ изъ глухого разговора. Незнакомый голосъ, голосъ доктора раздавался среди тягостнаго молчан³я. Онъ поздравлялъ, что пуля не осталась въ тѣлѣ. Только, несомнѣнно, она въ своемъ полетѣ прошла черезъ легкое. Послышался хоръ изумленныхъ восклицан³й, сдержанныхъ вздоховъ, и прежн³й голосъ протестовалъ. Да, легкое: нечего пугаться. "Легк³я быстро зарубцовываютси. Это самый благодарный органъ тѣла. Только нужно опасаться травматическаго воспален³я легкихъ".

   Услышавъ это, раненый сохранилъ свой оптимизмъ. "Ничего, ничего"! И снова сладко погрузился онъ въ туманное море дремоты, безмѣрное, гладкое, затягивающее, и тонѵли въ этомъ морѣ видѣн³я и ощущен³я, безъ ряби, безъ слѣда.

   Съ этого момента Фебреръ потерялъ представлен³е о времени и дѣйствительности. Онъ еще живъ: въ этомъ онъ увѣренъ; но его жизнь - ненормальная, странная, долгая жизнь мрака и неизвѣстности съ легкими просвѣтами. Онъ открылъ глаза; была ночь. Окошко чернѣло, и пламя лампочки окрашивало его безпокойными красными пятнами, танцовавшими во мракѣ. Онъ снова открылъ глаза, предполагая, что прошло нѣсколько минутъ, и былъ уже день: солнечный лучъ пробивался въ его комнату, начертивъ золотой кружокъ на полу у кровати. И такъ съ фантастической быстротой чередовались день и ночь, какъ будто навсегда измѣнился бѣгъ времени. Или нѣтъ: всеобщ³й круговоротъ, вмѣсто того, чтобы развиваться ускоряясь, застылъ въ гнетущемъ однообраз³и. Раненый открывалъ глаза: была ночь, вѣчно ночь, какъ будто земной шаръ обреченъ былъ на нескончаемую тьму. Иногда сверкало и сверкало солнце, какъ въ иолярныхъ странахъ, гдѣ царитъ раздражающ³й свѣтъ дня цѣлыми мѣсяцами.

   Однажды, очнувшись, онъ встрѣтился глазами съ Капельянетомъ. Полагая, что ему вдругъ стало лучше, мальчикъ заговорилъ тихимъ голосомъ, опасаясь вызвать гнѣвъ отца, который велѣлъ ему молчать.

   Кузнеца уже похоронили. Храбрый человѣкъ гноилъ теперь землю. Какъ мѣтки выстрѣлы дона Хаиме! Что за рука у него!.. Онъ разбилъ ему голову.

   А_т_л_о_т_ъ разсказалъ послѣдующ³я событ³я съ гордостью человѣка, которому выпала честь быть свидѣтелемъ историческаго факта. Изъ города явились: судья съ своей палкой съ кисточками, офицеръ гражданской гвард³и и два господина съ бумагой и чернильницами: всѣ подъ эскортомъ треуголокъ и ружей. Эти всемогущ³я особы, передохнувь немного въ Канѣ Майорки, поднялись къ башнѣ, все разсматривали, все изслѣдовали, бѣгали по землѣ, какъ будто хотѣли ее измѣрить, заставили его, Капельянета лечь на то мѣсто, гдѣ онъ нашелъ дона Хаиме и прнять ту же самую позу. Затѣмъ, благочестивые сосѣди, съ разрѣшен³я судьи понесли тѣло кузнеца на кладбище въ Санъ Хосе, а внушительная процесс³я правосуд³я направилась въ хуторъ, чтобы допросить раненаго. Но говорить съ нимъ было нельзя. Онъ спалъ, а когда его будили, онъ окидывалъ всѣхъ блуждающими глазами и тотчасъ снова закрывалъ ихъ. Правда, вѣдь сеньоръ не помнитъ?.. Допросятъ въ другой разъ, когда ему станетъ лучше. Безпокоиться не о чемъ: всѣ честные люди, а равнымъ образомъ судья "благосклонны къ нимъ". У К_у_з_н_е_ц_а не было близкихъ родственниковъ, которые бы отомстили за него; онъ потерялъ симпат³и; сосѣди не были заинтересованы, чтобъ молчать, и всѣ разсказали правду. Верро двѣ ночи выслѣживалъ сеньора у башни, сеньоръ защищался. Несомнѣнно, ему ничего не будетъ. Такъ утверждаетъ Капельянетъ: при своихъ воинственныхъ наклонносгяхъ онъ обладалъ познан³ями юрисконсульта. "Самооборона, донъ Хаиме!"... На островѣ только и говорили объ этомъ событ³и. Въ городскихъ кофейняхъ и казино всѣ оправдывалм его. Даже послали въ Пальму описан³е событ³я, чтобъ напечатали въ газетѣ. Сейчасъ его майоркск³е друзья обо всемъ освѣдомлены.

   Дѣло скоро кончится. Одного только увезли въ ибисскую тюрьму - П_ѣ_в_ц_а, за его угрозы и ложь. Тотъ пытался доказать, будто онъ выслѣживалъ ненавистнаго майоркинца, выставлялъ в_е_р_р_о, какъ невинную жертву. Но съ часа на часъ его освободятъ: суду надоѣстъ возиться съ его враньемъ и обманами. А_т_л_о_т_ъ говорилъ о немъ съ презрѣн³емъ. Эта курица не способна на такой подвигъ, какъ убить человѣка. Одинъ фарсъ!..

   Иногда, открывъ глаза, раненый видѣлъ неподвижную, согнувшуюся фигуру жены Пепа. Она пристально смотрѣла на него безсмысленнымъ взглядомъ, шевелила губами, какъ будто молилась, и свою нѣмую рѣчь прерывала глубокими вздохами. Едва встрѣчала она стеклянный взоръ Фебрера, какъ бѣжала къ столику, заставленному пузырьками и стаканами. Ея любовь выражалась въ томъ, что она постоянно заставляла его пить всѣ микстуры, прописанныя докторомъ.

   Когда Хаиме при своемъ смутномъ пробужден³и видѣлъ лицо Маргалиды, онъ испытывалъ пр³ятное чувство, помогавшее ему оставаться съ открытими глазами. Въ зрачкахъ дѣвушки свѣтилось выражен³е обожан³я и страха. Она какъ бы молила о милосерд³и своими заплаканными глазами, окруженными синимъ ореоломъ на бѣломъ, монашески бѣломъ лицѣ. "Изъ-за меня! все изъ-за меня"! - говорила она безмолвно, тономъ раскаян³я.

   Она приближалась къ нему робкая, колеблющаяся, но румянецъ не заливалъ ея блѣдности, словно необычайныя обстоятельства побѣдили ее прежнюю дикость Она исправляла изголовье постели, приходившее въ безпорядокъ отъ движен³й раненаго, давала ему пить, материнскими руками поднимала ему голову, взбивая подушку. Подносила указательный палецъ къ губамъ, приказывая замолчать, когда Фебреръ пытался заговаривать.

   Однажды раненый схватилъ ея руку, поднесъ къ губамъ и долго нѣжно цѣловалъ. Маргалида не рѣшалась отдернуть руки. Она лишь отвернула голову, какъ бы желая скрыть набѣжавш³я на глаза слезы. Она тяжело вздыхала и больному показалось, будто онъ слышитъ тѣ же слова раскаян³я, которыя онъ иногда читалъ въ ея взглядѣ. "По моей винѣ!.. Случилось по моей винѣ"! Хаиме испыталъ чувство радости при видѣ этихъ слезъ. О, нѣжный Цвѣтокъ Миндаля!..

   Онъ уже не видѣлъ ея нѣжно-блѣднаго лица: онъ лишь различалъ блескъ ея глазъ, подернутѣхъ бѣлой дымкой, какъ с³ян³е солнца въ непогодный разсвѣтъ. У него жестоко стучало въ вискахъ, взглядъ его потускнѣлъ. За прежними сладкими снами, нѣжащими и пустыми, какъ ничто, наступилъ сонъ, полный безсвязныхъ видѣн³й, огненныхъ образовъ, взвивающихся надъ темной бездной, полный мукъ, исторгавшихъ его груди вздохи страха, крики тревоги. Онъ бредилъ. Часто среди своихъ ужасныхъ кошмаровъ, онъ просыпался на мигъ, на одинъ только мигь, и видѣлъ себя привставшимъ на постели: чьи-то руки лежали на его рукахъ, стараясь его удержать. И снова погружался онъ въ этотъ м³ръ тьмы, населенный ужасами. Въ эти минуты пробужен³я, мимолетное, какъ бѣглое лучезарное видѣн³е въ отверст³и темнаго туннеля, онъ узнавалъ склонивш³яся къ нему опечалениыя лица семейства Кана Майорки. Иногда его глаза встрѣчались съ глазами доктора, а разъ ему показалось, будто онъ видитъ сѣдые бакенбарды и маслянистые глаза своего друга Пабло Вальса. "Иллюз³я! Безум³е!" подумалъ онъ, снова впадая въ безсознательное состян³е.

   Изрѣдка, когда его глаза были погружены въ этотъ темный м³ръ, изборожденный красными кометами кошмаровъ, его слухъ слабо улавливалъ слова далеко, очень далеко, но слова эти произносились около его постели. "Травматическое воспален³е легкихъ... Бредъ." Слова повторялись различными голосами, но онъ сомнѣвался, чтобъ они относились къ нему. Онъ Чувствовалъ себя хорошо: ничего нѣтъ - сильное желан³е лежать и лежать, отречен³е отъ жизни, наслажден³е быть неподвижнымъ, оставаться здѣсь, пока не придетъ смерть, не внушавшая ему теперь ни малѣйшаго страха.

   Его мозгъ, измученный лихорадкой, казалось, кружился и кружился въ безумномъ круговоротѣ, и это вращательное движен³е вызывало въ его смутной памяти образъ, много разъ его занимавш³й. Онъ видѣлъ колесо, громадное колесо! безмѣрное, какъ земной шаръ, вершина его терялась среди облаковъ, а низъ погружался въ звѣздную пыль, сверкавшу³о въ небесной тьмѣ. Ободъ колеса - живое тѣло, милл³оны и милл³оны живыхъ создан³й, скученныхъ, нагромождейныхъ, жестикулирующихъ. Оконечности ихъ были свободны, и они двигали ими, чтобъ убѣдиться въ своихъ узахъ и своей свободѣ. А тѣла были прикрѣплены другъ къ другу. Спицы колеса своими разнообразными формами привлекли вниман³е Фебрера. Однѣ - шпаги оъ окровавленными лезв³ями, перевитыми лавровой гирляндой - символъ героизма, друг³я - золотые скипетры, увѣнчанныя королевскими и императорскими коронами; жезлы правосуд³я; золотыя прутья составленныя изъ монетъ; перстни съ драгоцѣнными камнями, символы божественной пастырской власти съ тѣхъ поръ, какъ люди сгруппировались въ стада и стали блеять, взирая на небо. И ступица этого колеса была черепъ, бѣлый, чистый, блестящ³й, какъ полированный мраморъ, черепъ громадный, какъ планета, остававш³йся неподвижнымъ, въ то время, какъ все кружилось вокругъ него, черепъ свѣтлый, какъ луна, злобно улыбавш³йся своими череыми впадинами, молча насмѣхаясь надъ всѣмъ этимъ движен³емъ.

   Колесо кружилось и кружилось. Милл³оны существъ, прикованные къ его безостановочному круговороту, кричали и размахивали руками, въ восторгѣ отъ быстроты, ободренные ею. Хаиме видѣлъ, какъ они мгновенно подымались на высоту и мгновенно опускались головой внизъ. Но въ свемъ ослѣплен³и они воображали, будто идутъ прямо, восхищаясь при каждомъ оборотѣ новыми пространствами, новыми вещами. Они считали неизвѣстнымъ и поразительнымъ, то самое мѣсто, которое они миновали мгновен³е тому назадъ. He вѣдая неподвижности центра, вокругъ котораго они кружились, они пламенно вѣровали, что двигаются впередъ. "Какъ мы бѣжимъ! Гдѣ мы остановимся?" Фебреръ улыбался, умиленный ихъ ненавистностью, видя, какъ они гордятся быстрымъ ходомъ ихъ прогресса, оставаясь на прежнемъ мѣстѣ, - быстротой восхожден³я, въ тысячный разъ, восхожден³я, за которымъ роковымъ образомъ слѣдовало паден³е головою внизъ.

   Вдругъ Фебреръ почувствовалъ ударъ какой-то непреодолимой силы. Громадный черепъ насмѣшливо улыбался ему. "И ты? что ты противишься своей судьбѣ?" И онъ очутился на ободѣ колеса, смѣшался съ этимъ ребячески-вѣрующимъ человѣчествомъ, но безъ утѣшен³я сладкаго обмана. И его товарищи по путешеств³ю издѣвались надъ нимъ, плевали на него, били его, негодуя, что онъ абсурдно отрицаетъ движен³е, и считая его сумасшедшимъ, разъ онъ усумнился въ томъ, что ясно для всѣхъ.

   Колесо лопнуло, заполнивъ черное пространство пламенемъ взрыва, милл³ардами милл³оновъ криковъ и судорогь: столько существъ брошено въ тайну вѣчностй! И онъ падалъ и падалъ, падалъ года, падалъ вѣка и, наконецъ, почувствовалъ своимъ плечомъ нѣжную ласку кровати. Тогда онъ открылъ глаза. У кровати находилась Маргалида и смотрѣла на него съ выражен³емъ ужаса, при свѣтѣ лампочки. Навѣрно была глухая ночь. Бѣдная дѣвушка тревожно вздыхала, схвативъ его за руки своими дрожащими ручками.

   - Донъ Чауме! Ахъ, донъ Чауме!

   Онъ кричалъ, какъ безумный, свѣшивался съ кровати, явно желая упасть на полъ, говорилъ о колесѣ и черепѣ. Что это такое, донъ Хаиме?.

   Больной почувствовалъ любовное прикосновен³е нѣжныхъ рукъ. Онѣ поправляли одежду, поднимались къ изголовью и обвивались вокругъ его плечъ, по-матерински, съ ласковой заботливостью, точно онъ былъ ребенокъ.

   Прежде чѣмъ погрузиться въ безсознательное состоян³е, прежде чѣмъ снова перешагнуть огненныя врата безум³я, Фебреръ увидалъ около самыхъ глазъ влажные глаза Маргалиды, и они становились все болѣе печальными и влажными въ своихъ синихъ кругахъ. Онъ чувствовалъ теплоту ея дыхан³я на своихъ устахъ, и вотъ уста его вздрогнули подъ шелковистымъ влажнымъ прикосновен³емъ, подъ легкой, робкой лаской, словно ласка крыла. "Спите, донъ Хаиме". Сеньоръ долженъ спать. И несмотря на уважен³е, съ которымъ она говорила раненому, въ ея словахъ звучала ласковая интимность, какъ будто донъ Хаиие сталъ для нея другимъ человѣкомъ, послѣ того какъ ихъ сблизило несчаст³е.

   Бредъ лихорадки уносилъ больного въ странные м³ры, гдѣ не было ни малѣйшихъ формъ дѣйствительности. Онъ видѣлъ себя иногда въ своей уединенной башнѣ. Темная громада была уже построена не изъ камня; она состояла изъ череповъ, связанныхъ иежду еобой, какъ кирпичи, цементомъ праха и костей. Изъ костей были также холмы и прибрежныя скалы, и бѣлыми скелетами глядѣли пѣнистые гребни - вѣнцы падводныгь рифовъ. Все что ни охватывалъ взоръ, деревья и горы, суда и отдаденные острова, все было изъ костей и сверкало бѣлизной ледяного пейзажа. Черепа съ крыльями, словно херувимы на религ³озныхъ картинахъ, летали по пространству и исторгали своими провалившимися челюстями хриплые гимны великому божеству, Оно все заполняло раздутыми складками своего савана и костлявая голова его терялась въ облакахъ. Онъ чувствовалъ, какъ невидимые когти отрывали его мясо, и кровавые куски, принадлежавш³е ему цѣлую жизнь, испускали крики боли, отдѣляясь отъ него. Потомъ онъ видѣлъ себя очищеннымъ и блистающимъ бѣлизной скелета, и чей-то далек³й голосъ нашептывалъ въ его исчезнувш³я уши страшное заклят³е. "Настала минута истиннаго велич³я: пересталъ быть человѣкомъ и обратился въ мертвеца. Рабъ прошелъ велик³й искусь и сташвится полубогомъ". Мертвые повелѣваютъ. Стоитъ только взглянуть, съ какимъ суевѣрнымъ уважен³емъ, съ какимъ рабскимъ страхомъ въ городахъ живые привѣтствуютъ отошедшихъ. Могущественный обнажаетъ голову передъ нищимъ.

   Мощнымъ взглядомъ своихъ черныхъ впадинъ безъ глазъ, впадинъ, для которыхъ не существовало ни пространства, ни преградъ, онъ окинулъ всю земную поверхность. Мертвые, мертвые всюду! Они наполняли все. Онъ видѣлъ судилища и людей въ черномъ, съ прищуренными глазами и важной миной, слушавшихъ о ничтожествѣ и безум³и себѣ подобныхъ, и за ними столько же громадныхъ скелетовъ, исполненныхъ вѣкового велич³я, завернутыхъ въ тоги: эти скелеты водили руками судей, когда тѣ писали, и, дыша надъ ихъ головами, диктовали имъ приговоры. Мертвые судятъ! Онъ видѣлъ больш³я залы съ зенитнымъ освѣщен³емъ, со скамьями полукругомъ, и въ нихъ сотни людей говорили, кричали и жестикулировали за шумной работой создан³я законовъ. За ними скрывалиеь истинные законодатели, мертвые депутаты въ саванахъ, и присутств³я ихъ не подозрѣвали эти люди, люди высокопарнаго тщеслав³я, воображающ³е будто всегда говорятъ по собственному вдохновен³ю. Мертвые законодательствуютъ! Въ минуту колебан³й достаточно кому-нибудь напомнить, что думали нѣкогда мертвые, - и тотчасъ спокойств³е возстановляется, и всѣ принимаютъ его мнѣн³е. Мертвые - единственная реальность, вѣчная и неизмѣнная. Люди съ плотью - преходящая случайность, ничтожный пузырь, лопающ³йся въ пустой гордости.

   И онъ видѣлъ бѣлые скелеты, бодрствующ³е, словно угрюмые ангелы у воротъ городовъ, которые - ихъ создан³е. Они сторожили стадо, запертое внутри, и отгоняли прочь, какъ проклятыхъ скотовъ, непочтительныхъ безумцевъ, не желавшихъ признавать ихъ власть. Онъ видѣлъ у поднож³я великихъ памятниковъ, у картинъ въ музеяхъ и шкафовъ въ библ³отекахъ нѣмую улыбку череповъ, какъ бы говорившую людямъ: "Изумляйтесь намъ: это - наше создан³е, и все что бы вы ни сдѣлали, дѣлается по нашему подоб³ю". Весь м³ръ принадлежалъ мертвымъ. Они царствовали. Живой, открывая свой ротъ для пищи, жевалъ частицы тѣхъ, кто ему предшествовалъ на жизненномъ пути. Когда онъ тѣшилъ взоръ и слухъ красотой, искусство давало ему творен³я и мастеровъ мертвыхъ. Даже любовь пребывала у нихъ въ рабствѣ. Женщина, въ своей стыдливости и своихъ порывахъ, которые она считала произвольными, совершала, не зная того, плаг³атъ у своихъ прародительницъ, то искушавшихъ своей лицемѣрной скромностью, то откровенныхъ Мессалинъ.

   Больной, въ своемъ бреду, началъ чувствовать себя подавленнымъ густою массой этихъ существъ, бѣлыхъ и костлявыхъ, съ черными впадинами и злой усмѣшкой, этихъ остововъ исчезнувшей жизни, упорно проявлявшихъ свою силу, заполняя все. Ихъ было столько, столько!.. Невозможно пошевельнуться. Фебреръ наталкивался на ихъ выпуклыя, гладк³я ребра, на остр³я ихъ бедеръ. Его уши вздрагивали отъ хруста ихъ надколѣнныхъ чашечекъ. Его подавляли, заставляли зэдыхаться. Ихъ были милл³оны милл³оновъ: все прошлое человѣчества. He находя мѣста, куда бы поставить ногу, они выстраивались рядами другъ надъ другомъ. Словно морской приливъ костей подымался и подымался, достигая вершинъ высочайшихъ горъ, касаясь облаковъ. Хаиме задыхался въ этихъ бѣлыхъ твердыхъ, хрустящихъ волнахъ. Его топтали, давили на его грудь тяжестью мертвыхъ грудъ... Онъ погибалъ. Въ отчаян³и онъ схватился за чью-то руку, простертую издалека-издалека, изъ тьмы, - за руку живого человѣка, руку съ плотью. Онъ потянулъ ее, и мало-по-малу въ туманѣ вырисовалось блѣдное пятно лица. Послѣ его пребыван³я въ м³рѣ пустыхъ череповъ и голыхъ костей, человѣческое лицо произвело на него то самое впечатлѣн³е пр³ятной неожиданности, которое испытываетъ изслѣдователь, увидавъ лицо своего соплеменника послѣ долгихъ скитан³й среди дикихъ племенъ.

   Онъ сильнѣе потянулъ эту руку, - расплывчатыя черты лица выступили рельефнѣе, и онъ узналъ Пабло Вальса, склонившагося надъ нимъ. Вальсъ шевелилъ губами, какъ бы шепталъ ласковыя слова, которыхъ онъ не могъ разобрать. Опять!.. Все капитанъ является ему въ бреду!..

   Снова больной погрузился въ безсознательное состоян³е, послѣ этого мимолетнаго видѣнья. Теперь сонъ его былъ покойнѣе. Жажда, ужасная жажда, заставлявшая его протягивать руки съ постели и съ видомъ неутоленнаго безпокойства отводить губы отъ пустой чашки, начала уменьшаться. Въ бреду онъ видѣлъ свѣтлые ручьи, тих³я, громадныя рѣки, и не могъ до нихъ добраться: ноги его были скованы болѣзненной нелодвижностью. Теперь видѣлъ онъ сверкающ³й, пѣнящ³йся водопадъ на главномъ фонѣ картины, и, наконецъ, онъ могъ идти, приближаяеь къ нему; водопадъ съ каждымъ шагомъ вырасталъ, и чувствовалъ Хаиме на своемъ лицѣ охлаждающую ласку влаги.

   Среди шума падающей воды доносились до него глух³е голоса. Кто-то опять говорилъ о травматическомъ воспален³и легкихъ. "Побѣдилъ!" И чей-то голось весело вторилъ: "Въ добрый часъ! Человѣкъ спасенъ". Больной узналъ этотъ голосъ. Все Пабло Вальсъ является ему въ бреду!..

   Онъ продолжалъ идти впередъ къ освѣжающей водѣ. Вотъ онъ сталъ подъ шумливый потокъ и трепеталъ въ сладострастной лихорадкѣ; всей силой низвергающаяся влага ударяла его по плечу. Ощущен³е свѣжести разливалось по его тѣлу, заставляло его вздыхать отъ удовольств³я. Члены его какъ бы расширялись подъ ледяной маской. Выпрямлялась его грудь: исчезала тяжесть, мучившая его до послѣднихъ мгновен³й, мучившая такъ, какъ будто вся земля давила на его туловище. Онъ чувствовалъ, какъ подъ его черепомъ разсѣивались туманныя дымки въ мозгу. Онъ еще бредилъ, но въ бредѣ его не всплывало сценъ ужаса и криковъ тревоги. Это былъ гораздо болѣе спокойный сонъ: но тѣло съ наслажден³емъ потягивалось, и мысль блуждала по весело улыбающимся горизонтамъ. Пѣна водопада была бѣлая и на грани ея влажныхъ алмазовъ дрожали краски радуги. Небо было розоваго цвѣта, вдали слышалась музыка и неслисъ нѣжные ароматы. Кто-то трепеталъ, таинственный, невидимый, и въ то же время улыбающ³йся въ этой фантастической атмосферѣ: какая-то сверхъестественная сила, сообщавшая, казалось, всему красоту своимъ прикосновен³емъ. Возвращалось здоровье.