Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая

мя двоихъ Донъ-Кихотовъ и двоихъ Санчо Панса, такъ схожихъ по именанъ и столь не вхожихъ по дѣйств³ямъ. Да, я повторяю и подтверждаю, что я не видалъ того, что видѣлъ, и что со мной не было того, что было.- Безъ сомнѣн³я,- замѣтилъ Санчо,- ваша милость заколдованы, какъ госпожа Дульцинея Тобозская, и если бы небу угодно было назначить, чтобы для освобожден³я васъ отъ чаръ я долженъ былъ дать себѣ еще три тысячи съ чѣмъ-то ударовъ плетью, как³е я даю себѣ для нея, я бы безо всякой корысти далъ себѣ ихъ. - Я не понимаю, что вы хотите сказать словами: удары плетью,- отвѣчалъ Донъ-Альваро.- О, это долго разсказывать,- сказалъ Санчо,- но потомъ я разскажу вамъ, въ чемъ дѣло, если мы поѣдемъ по одной дорогѣ." Во время этихъ разговоровъ наступилъ часъ обѣда, и Донъ-Кихотъ съ Донъ-Альваро вмѣстѣ сѣли за столъ. Мѣстный алькадъ случайно вошелъ въ гостиницу въ сопровожден³и протоколиста. Донъ-Кихотъ изложилъ ему прошен³е въ форменной запискѣ, какъ подобало по его чину, чтобы Донъ-Альваро, дворянинъ, бывш³й на лицо, заявилъ его милости, что никогда не зналъ Донъ-Кихота Ламанчскаго, также присутствовавшаго на лицо, и что онъ не тотъ, который фигурируетъ въ истор³и, напечатанной подъ заглав³емъ: Вторая частъ Донъ-Кихота Ламанчскаго, и написанной нѣкимъ Авельянедой, родомъ изъ Тордезильяса. Алькадъ разобралъ дѣло по судебнымъ законамъ. Заявлен³е было сдѣлано по всѣмъ правиламъ и со всѣми формальностями, требуемыми въ подобныхъ случаяхъ, что доставило большое наслажден³е Донъ-Кихоту и Санчо, какъ будто такое заявлен³е было имъ очень нужно, какъ будто дѣйств³я ихъ и слова не ясно показывали различ³е между обоими Донъ-Кихотами и обоями Санчо Панса.

   Кучей любезностей и взаимнымъ предложен³емъ услугъ обмѣнялись Донъ-Альваро и Донъ-Кихотъ, причемъ знаменитый Ламанчецъ выказалъ свой умъ и свою мудрость такъ явно, что Донъ-Альваро Тарфе наконецъ разубѣдился и сталъ думать, что онъ въ самомъ дѣлѣ заколдованъ, потому что вооч³ю видѣлъ двухъ совершенно разныхъ Донъ-Кихотовъ. По наступлен³и вечера они вмѣстѣ выѣхали съ мѣста своего отдыха и въ полумилѣ разстоян³я увидали двѣ расходивш³яся дороги: одна вела къ деревнѣ Донъ-Кихота, подругой долженъ былъ поѣхать Донъ-Альваро. Во время этого краткаго путешеств³я Донъ-Кихотъ разсказалъ ему о своемъ несчастномъ поражен³и, равно какъ о чарахъ, въ которыхъ находилась Дульцинея, и о средствѣ, указанномъ Мерлиномъ. Все это повергло въ новое удивлен³е Донъ-Альваро, который, сердечно расцѣловавшись съ Донъ-Кихотомъ и Санчо, поѣхалъ своей дорогой, предоставивъ имъ ѣхать своей.

   Рыцарь провелъ эту ночь подъ нѣсколькими деревьями, чтобъ дать Санчо случай докончить свою эпитимью. Онъ ее дѣйствительно окончилъ и такимъ же образомъ какъ прошлой ночью, къ большему ущербу корѣ буковъ, нежели своихъ плечъ, которыя онъ оберегалъ такъ тщательно, что ударъ плетью не согналъ бы и муху, если бъ она усѣлась на плечахъ Санчо. Обманутый Донъ-Кихотъ не потерялъ ни одной единицы въ счетѣ и нашелъ, что вмѣстѣ съ ударами за прошлую ночь число ихъ дошло до трехъ тысячъ двадцати девяти. Повидимому, солнце очень рано встало, чтобы увидать жертву, но съ первымъ же разсвѣтомъ хозяинъ и слуга продолжали свой путь, разговаривая о заблужден³и, изъ котораго они вывели Донъ-Альваро и радуясь, что получили его заявлен³е предъ судебной властью въ такой достовѣрной формѣ.

   Весь этотъ день и слѣдующую ночь они ѣхали безъ приключен³й, которыя заслуживали бы быть разсказанными, если не считать того, что Санчо кончилъ свою задачу, что преисполнило Донъ-Кихота такой безумной радостью, что онъ не могъ дождаться дня, чтобы увидать, не ѣдетъ ли по дорогѣ Дульцинея, его дама, уже освобожденная отъ чаръ, и по всему пути, увидавъ какую-либо женщину, онъ спѣшилъ ей навстрѣчу, чтобы посмотрѣть, не Дульцинея ли это Тобозская, такъ былъ онъ увѣренъ въ непреложности обѣщан³й Мерлина. Въ такихъ мысляхъ и желан³яхъ достигли они холма, съ высоты котораго была видна ихъ деревня. При видѣ ея Санчо сталъ на колѣни и воскликнулъ: "Открой свои глаза, желанная родина, и посмотри на своего возвращающагося сына Санчо Панса, если не болѣе богатаго, то хорошо избитаго. Открой свои объят³я и получи также своего сына Донъ-Кихота, который, возвращаясь побѣжденнымъ отъ руки другихъ, возвращается за то побѣдителемъ надъ самимъ собою, а это, какъ онъ мнѣ говорилъ, наибольшая побѣда, какую можетъ человѣкъ одержать. Но я приношу съ собою деньги, потому что если мнѣ давали хорошихъ тумаковъ, то я хорошо держался на своемъ сѣдлѣ.- Оставь эти глупости,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- и приготовимся твердой ногой вступить въ нашу деревню, гдѣ мы спустимъ узду нашей фантаз³и, чтобы начертать планъ пастушеской жизни, которую мы хотимъ вести." Послѣ этихъ словъ они съѣхали съ холма и достигли деревни.

  

   Вступая на родную почву, какъ передаетъ Сидъ Гамедъ, Донъ-Кихотъ увидалъ на гумнѣ {Въ Испан³и нѣтъ крытыхъ ригъ. Хлѣбъ молотятъ подъ открытымъ небомъ, на гладкихъ мѣстахъ, находящихся у въѣзда въ деревню и называемыхъ las erat.} двухъ маленькихъ мальчиковъ, ссорившихся между собою. Одинъ изъ нихъ говорилъ другому: "Напрасно стараешься, Перекильо, ты ее не увидишь больше во всю свою жизнь, во всѣ свои дни". Донъ-Кихотъ услышалъ эти слова. "Другъ,- сказалъ онъ Санчо,- слышишь ты, что говоритъ этотъ маленьк³й мальчикъ: Ты не увидишь ее болѣе во всю свою жизнь. и во всѣ свои дни! - Ну,- отвѣчалъ Санчо,- что изъ того, что этотъ маленьк³й мальчикъ такъ сказалъ? - Какъ! - заговорилъ снова Донъ-Кихотъ.- Развѣ ты не видишь, что если примѣнить эти слова въ моему положен³ю, то это значитъ, что я не увижу больше Дульцинеи?" Санчо хотѣлъ отвѣчать, но ему помѣшалъ видъ зайца, который несся поперекъ воля, преслѣдуемый стаей борзыхъ. Бѣдное животное, въ полномъ страхѣ, бросилось къ ногамъ осла, ища около нихъ убѣжища. Санчо взялъ зайца въ руки и показалъ его Донъ-Кихоту, который не переставалъ повторять. "Malum signum, malum signum. Заяцъ бѣжитъ, борзыя его преслѣдуютъ, конечно Дульцинея болѣе не явится.- Какой вы право странный,- сказалъ Санчо. - Предположимъ, что этотъ заяцъ былъ Дульцинеей Тобозской, а эти прслѣдующ³я ее борзыя - разбояники-волшебники, которые ее превратили въ крестьянку; она бѣжитъ, я ее схватываю и отдаю во власть вашей милости, а выдержите ее въ рукахъ и ласкаете въ свое удовольств³е. Чѣмъ же это плохой признакъ? И какое дурное предзнаменован³е можно изъ этого вывести?"

   Оба маленькихъ спорщика приблизились, чтобы посмотрѣть зайца, и Санчо спросилъ ихъ, о чемъ они спорили. Они отвѣтили, что тотъ, который сказалъ: "Ты ее не увидишь во всю свою жизнь" взялъ у другого маленькую клѣтку для сверчковъ, которую и не думаетъ никогда возвратить другому. Санчо досталъ изъ кармана серебряную монету и далъ ее маленькому мальчику за его клѣтку, которую и передалъ въ руки Донъ-Кихота, оказавъ: "Ну, господинъ, вотъ эти плох³я предсказан³я и разбиты и уничтожены; отношен³е къ нашему дѣлу они имѣютъ, какъ я думаю, какъ я ни глупъ, такое же, какъ прошлогодн³я облака. Если память мнѣ не измѣняетъ, помнится, я слышалъ отъ нашего деревенскаго священника, что христ³анинъ и просвѣщенный человѣкъ не долженъ обращать вниман³я на эти ребяческ³я вещи. И ваша милость говорили мнѣ намедни то же самое, объяснивъ мнѣ, что всѣ тѣ христ³ане, которые обращаютъ вниман³е на предзнаменован³я, не больше какъ глупцы. Не надо думать больше объ этомъ. Оставимъ это и вступимъ въ деревню."

   Подъѣхали охотники и потребовали, чтобы заяцъ былъ имъ отданъ, что Донъ-Кихотъ и сдѣлалъ; потомъ рыцарь поѣхалъ дальше и встрѣтилъ у околицы священника и баккалавра Карраско, которые прогуливались на лужайкѣ, повторяя на память молитвы. Надо сказать, что Санчо Панса накинулъ на осла, сверхъ связки съ оруж³емъ, въ видѣ попоны, тунику изъ баркана, усыпанную разрисованными на ней огоньками, въ которую его завернули въ замкѣ герцога въ ту ночь, когда Альтисидора воскресла; кромѣ того на голову осла онъ надѣлъ остроконечную митру, что представляло самую странную метаморфозу и самый удивительный нарядъ, въ какомъ когда-либо на свѣтѣ появлялся оселъ. Оба искателя приключен³й тотчасъ были узнаны священникомъ и баккалавромъ, которые и бросились къ нимъ съ распростертыми объят³ями. Донъ-Кихотъ сошелъ съ лошади и крѣпко прижалъ къ груди обоихъ друзей. Деревенск³е повѣсы, отъ которыхъ отдѣлаться никогда нельзя, издали увидали ослиный колпакъ и, подбѣжавъ, чтобы разглядѣть его, говорили другъ другу: "Сюда, дѣти, сюда! идите, посмотрите на осла Санчо Панса, болѣе наряднаго, нежели Минго Ревульго {Герой древней народной пѣсни, въ которой говорится:

  

   !Ah! Mingo Revulgo, ô hao!

   ?Que es de tu sayo de blao?

   ?No le vistes en domingo?

  

   "Эй, Минго Ревульго, эй, эй! Что ты сдѣлалъ со своимъ голубымъ суконнымъ камзоломъ? Ты не надѣваешь его по воскресеньямъ?"}, и на лошадь Донъ-Кихота, болѣе худую, чѣмъ прежде!" Наконецъ, окруженные этими повѣсами и сопровождаемые священникомъ и Карраско, они въѣхали въ деревню и прямо направились къ дону Донъ-Кихота, гдѣ встрѣтила у входа экономку и племянницу, которыя были уже увѣдомлены объ ихъ пр³ѣздѣ. Такое же точно извѣщен³е, ни больше, ни меньше, дано было Терезѣ Панса, женѣ Санчо, которая, растрепанная и полуодѣтая, таща за руку свою дочь Санчику, прибѣжала къ своему мужу. Но, увидавъ, что онъ совсѣмъ не такъ наряденъ и разодѣтъ, какъ она себѣ представляла губернатора, она воскликнула: "А, муженекъ, такъ вотъ вы каковы! Мнѣ кажется, что вы пришли пѣшкомъ, какъ собака и съ распухшими лапами. У васъ скорѣе видъ негодяя, нежели губернатора. - Молчи, Тереза,- отвѣчалъ Санчо. - очень часто корыто есть, а свиней нѣтъ. Пойдемъ домой, ты услышишь чудеса. Я привезъ съ собою деньги, а это главное, и заработанныя собственнымъ трудомъ, безъ ущерба другимъ.- Принесите деньги, мой добрый мужъ,- отвѣчала Тереза,- а здѣсь или тамъ онѣ заработаны и какимъ способомъ заработаны, вы никого этимъ не удивите." Санчика бросилась на шею отцу и спросила его, не привезъ ли онъ чего-нибудь, потому что она ожидала, сказала она, столько же, сколько дождя выпадаетъ въ маѣ. Потомъ она взяла его съ одной стороны за кожаный поясъ, а жена съ другой стороны подъ руку, и, ведя осла за ремень, они всѣ трое пошли домой, оставивъ Донъ-Кихота въ его домѣ во власти экономки и племянницы и въ обществѣ священника и баккалавра.

   Донъ-Кихотъ, не дожидаясь ни срока, ни случая, тотчасъ заперся со своими двумя друзьями, потомъ вкратцѣ разсказалъ имъ о своемъ поражен³и и объ обязательствѣ не покидать деревни въ течен³е года, которое онъ и намѣренъ выполнить буквально, не нарушая его ни на ³оту, какъ странствующ³й рыцарь, связанный точными правилами странствующаго рыцарства. Онъ присовокупилъ, что намѣренъ на этотъ годъ сдѣлаться пастухомъ и развлекаться въ тиши полей, гдѣ ему можно будетъ спустить узду и дать полную свободу своимъ любовнымъ мыслямъ, выполняя добродѣтельныя пастушеск³я обязанности. Затѣмъ онъ сталъ ихъ умолять, чтобы они составили ему компан³ю, если они не особенно заняты и если имъ не помѣшаютъ въ этомъ болѣе сер³озныя обязанности. "Я куплю,- сказалъ онъ,- стадо овецъ, достаточное для того, чтобы насъ называли пастухами, и я долженъ вамъ сказать, что главное уже сдѣлано, потому что я нашелъ для васъ имена, который подойдутъ къ вамъ, какъ вылитыя. - Что же это за имена?- спросилъ священникъ. - Я,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- буду называться пастухъ Кихотисъ, вы, господинъ баккалавръ,- пастухъ Каррасконъ, вы, господинъ священникъ,- пастухъ Кур³амбро, а Санчо Панса - пастухъ Пансино."

   Оба друга точно съ неба свалялись, услыхавъ объ этомъ новомъ безум³и Донъ-Кихота; но, боясь, чтобъ онъ вторично не ушелъ съ родины и не вернулся къ своимъ рыцарскимъ экспедиц³ямъ, и надѣясь къ тому же, что въ продолжен³е года можно будетъ его излѣчить, они согласились на его новый планъ, одобряли его безумную мысль, какъ очень благоразумную, у предложили ему себя въ товарищи его сельскихъ занят³й. - Мало того,- прибавилъ Самсонъ Карраско:- такъ какъ я, какъ всѣмъ извѣстно, весьма знаменитый поэтъ, то я буду на каждомъ шагу сочинять пасторальные стихи или героическ³е, какъ мнѣ вздумается, чтобы убить время въ уединенныхъ мѣстахъ, по которымъ мы будетъ странствовать. Самое важное, господа, чтобы каждый изъ васъ выбралъ имя пастушки, которую будетъ прославлять въ своихъ стихотворен³яхъ, и чтобъ мы на всѣхъ, даже самыхъ жесткихъ, деревьяхъ вырѣзали и увѣнчивали ея имя, по исконному обычаю влюбленныхъ пастуховъ. - Вотъ это чудесно,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. - Мнѣ-то нечего придумывать имя какой-нибудь воображаемой пастушки, потому что безподобная Дульцинея Тобозская, слава здѣшнихъ мѣстъ, краса луговъ, гордость красоты, цвѣтъ прелестей и ума - словомъ, совершенство, заслуживаетъ всяческихъ похвалъ, даже кажущихся преувеличенными. - Это правда,- подтвердилъ священникъ. - Ну, а мы поищемъ здѣсь какихъ-нибудь новенькихъ пастушечекъ, которыя пришлись бы намъ по вкусу, если не по душѣ. - А если мы такихъ не найдемъ, то дадимъ своимъ пастушкамъ имена тѣхъ описанныхъ въ книгахъ и увѣнчанныхъ пастушекъ, о которыхъ говоритъ весь свѣтъ: Филидъ, Амариллидъ, Д³анъ, Флеридъ, Галатей и Белизардъ. Такъ какъ ихъ продаютъ на рынкѣ, то мы можемъ купить ихъ и сдѣлать ихъ своими. Если, напримѣръ, моя дама или, лучше сказать, моя пастушка будетъ называться Ана, я стану воспѣвать ее подъ именемъ Анарды; если ее будутъ звать Франциской, я назову ее Франсен³ей, Люц³ю - Люсиндой, и такъ далѣе. Такимъ образомъ все устроится. И самъ Санчо Панса, если вступитъ въ наше братство, можетъ прославлять свою жену Терезу подъ именемъ Терезаины {Aïna - это древнее слово, означающее скоро, второпяхъ. Прежде Санчо называлъ ее Терезоной, что соотвѣтствуетъ русскому выражен³ю Терезище.}. Донъ-Кихотъ расхохотался при этомъ имени, а священникъ, осыпавъ его похвалами за его достойную рѣшимость, снова предложилъ ему себя въ товарищи на все время, которое у него будетъ оставаться отъ его главныхъ занят³й. Послѣ этого оба друга простились съ рыцаремъ, совѣтуя и прося его побольше заботиться о своемъ здоровьи, ничего не жалѣя для этого.

   Судьбѣ угодно было, чтобы племянница и экономка слышали этотъ разговоръ, и, какъ только Донъ-Кихотъ остался одинъ, онѣ вошли въ его комнату. - Это еще что такое, дядюшка? - спросила племянница.- Ужъ мы съ экономкой надѣялись, что ваша милость, наконецъ, вернулись домой, чтобъ зажить спокойвой, честной жизнью, а вы вдругъ выдумали впутаться въ новый лабиринтъ и сдѣлаться - ты, пастушокъ, который приходишь, ты, пастушокъ, который уходишь! Право же, ячменная солома черезчуръ жестка, чтобъ изъ вся дѣлать свирѣли. - Да и какъ,- вмѣшалась экономка,- ваша милость будете проводить въ полѣ лѣтн³е знойные дни и зимн³я ночи, слушая вой волковъ? Это, честное слово, годится только для людей сильныхъ, зачерствѣлыхъ, съ пеленокъ пр³ученныхъ къ такой жизни. Ужъ если выбирать изъ двухъ золъ меньшее, такъ ужъ лучше быть странствующихъ рыцаремъ, чѣмъ пастухомъ. Послушайте, сударь, примите мой совѣтъ. Я даю вамъ его не съ пьяныхъ главъ, а трезвая, и съ пятьюдесятью годами за плечами: оставайтесь дома, приведите въ порядокъ свои дѣла, исповѣдуйтесь каждую недѣлю, давайте милостыню бѣднымъ, и, клянусь душой, если съ вами приключится что-нибудь дурное... - Хорошо, хорошо, дѣти мои!- перебилъ Донъ-Кихотъ.- Я самъ прекрасно знаю, что дѣлать. Отведите меня лучше въ постель, потому что я, кажется, не совсѣмъ здоровъ; и будьте увѣрены, что рыцаремъ или пастухомъ я никогда не перестану заботиться о томъ, чтобъ вы ни въ чемъ не нуждались, какъ вы увидите на дѣлѣ." Обѣ добрыя дѣвушки, племянница и экономка, повели его въ постель, гдѣ накормили и убаюкали его, какъ только умѣли.

   Такъ какъ все человѣческое не вѣчно и постоянно стремится отъ начала къ концу, особенно жизнь человѣческая, и такъ живъ Донъ-Кихотъ не получилъ отъ неба привилег³и остановить ходъ своей жизни, то его конецъ и смерть пришли совершенно неожиданно для него. Отъ горя ли, причиняемаго ему сознан³емъ его поражен³я, по промыслу ли неба, которое такъ захотѣло, но у него открылась упорная лихорадка, продержавшая его въ постели шестъ дней, въ продолжен³е которыхъ его много разъ навѣщали священникъ, баккалавръ, цирюльникъ и друг³е друзья, а у изголовья его неотступно сидѣлъ его вѣрный оруженосецъ Санчо Панса. Всѣ они, думая, что его довели до такого состоян³я сожалѣн³е о томъ, что онъ былъ побѣжденъ, и горе отъ невозможности освободить отъ чаръ и отъ неволи Дульцинею, старались всѣми силами развлекать его. "Ну, будьте мужественны,- говорилъ ему баккалавръ: вставайте и начнемте пастушескую жизнь. Я уже сочинялъ эклогу, которая затмитъ всѣ эклоги Санназара {Да³акобо Санназаро, родивш³йся въ Неаполѣ въ 1458 г., авторъ многихъ итальянскихъ эклогъ и знаменитой латинской поэмы De Partu Virginie, надъ которой онъ работалъ двадцать лѣтъ.}; потомъ я еще купилъ на свои деньги у одного кинтанарскаго пастуха двухъ славныхъ договъ, которые будутъ стеречь стадо, одного по имени Барсино, а другого Бутронъ." Но всѣ это не могло развлечь Донъ-Кихота. Тогда друзья его пригласили врача. Врачъ пощупалъ его пульсъ, остался не особенно доволенъ и сказалъ: "Во всякомъ случаѣ, надо подумать о спасен³я души, потому что тѣло въ опасности." Донъ-Кихотъ спокойно и покорно выслушалъ этотъ приговоръ. Но не такъ отнеслись въ этому его племянница, экономка и оруженосецъ, которые горько заплакали, точно у нихъ передъ глазами былъ уже его трупъ. Врачъ высказалъ мнѣн³е, что скрытыя причины горя и печали доводятъ рыцаря до могилы. Донъ-Кихотъ попросилъ, чтобъ его оставили одного, потому что онъ хочетъ соснуть. Всѣ вышли, и онъ уснулъ и проспалъ, какъ говорится, безъ просыпа болѣе шести часовъ, такъ что его племянница и экономка думали, что онъ ужъ никогда не проснется. Однако, по прошеств³и шести часовъ онъ проснулся и громко вскрикнулъ: "Да будетъ благословенъ всемогущ³й Господь, которому я обязанъ такимъ высокимъ благодѣян³емъ. Милосерд³е Его безконечно, и грѣхи человѣческ³е не могутъ ни уничтожить, ни уменьшить его."

   Племянница внимательно слушала рѣчи своего дяди, которыя показались ей болѣе разумными, чѣмъ обычныя его рѣчи, по крайней мѣрѣ съ тѣхъ поръ, какъ онъ захворалъ. "Что ваша милость говорите, сударь? - спросила она.- Развѣ есть что-нибудь новое? О какомъ это милосерд³и и грѣхахъ человѣческихъ вы говорите? - Милосерд³е, о, племянница моя,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- это то, что излилъ на меня сейчасъ Господь, Котораго, какъ я уже сказалъ, не остановили мои грѣхи. Разсудокъ мой освободился и прояснился, избавившись отъ густого мрака невѣжества, навѣяннаго глупымъ, безпрестаннымъ чтен³емъ гнусныхъ рыцарскихъ книгъ. Я понялъ теперь ихъ нелѣпость и обманчивые соблазны. Мнѣ жаль только, что я такъ поздно опомнился, что у меня уже не остается времени исправить зло, принявшись за чтен³е другихъ книгъ, которыя просвѣтили бы мою душу. Я чувствую себя, о, племянница моя, въ когтяхъ смерти и хотѣлъ бы умереть такъ, чтобъ всѣ видѣли, что моя жизнь была вовсе не такъ дурна, чтобъ за мной осталась слава безумца. Правда, я былъ безумцемъ, но не хотѣлъ бы своею смертью дать доказательства этой истины. Позови, дорогая моя, всѣхъ моихъ добрыхъ друзей - священника, баккалавра Самсона Карраско и цирюльника дядю Николая: я хочу исповѣдаться и составитъ завѣщан³е." Племянницѣ не пришлось трудиться исполнить его просьбу, потому что всѣ они въ эту минуту явились сами. Увидавъ ихъ, Донъ-Кихотъ продолжалъ; "Поздравьте меня, господа, съ тѣмъ, что я уже не Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, а Алонсо Кихано, котораго за простой и тих³й нравъ прозвали добрымъ. Теперь я врагъ Амадиса Галльскаго и безчисленнаго множества людей его сорта; я возненавидѣлъ всѣ невѣжественныя истор³и о странствующихъ рыцаряхъ, я понялъ свою глупость и опасность, которой подвергло меня ихъ чтен³е; словомъ, я, милост³ю Бога, пр³обрѣлъ, въ ущербъ себѣ, опытность и теперь презираю и гнушаюсь ими."

   Слыша так³я рѣчи, трое друзей вообразили, что его мозгъ пораженъ какимъ-нибудь новымъ безум³емъ. "Какъ, господинъ Донъ-Кихотъ! - вскричалъ Самсонъ.- Теперь, когда мы изъ вѣрнаго источника узнали, что госпожа Дульцинея освободилась отъ чаръ, вы затянули такую пѣсню! И когда мы уже готовы стать пастухами, чтобы въ пѣн³и по княжески проводить время, вы вдругъ вздували сдѣлаться отшельникомъ! - Полноте, ради Бога; придите въ себя и бросьте эти нелѣпости. Занимавш³я меня до сихъ поръ нелѣпости были, къ сожалѣн³ю, черезчуръ реальны для моего предубѣжденнаго ума,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ.- Дай Богъ, чтобъ моя смерть обратила ихъ въ мою пользу! Я прекрасно чувствую, господа, что гигантскими шагами приближаюсь къ предѣльному моему часу. Теперь уже не время шутить. Пошлите за священникомъ, чтобъ онъ исповѣдалъ меня, и за нотар³усомъ, чтобъ составить мое завѣщан³е. Въ такой крайности человѣку не подобаетъ играть своей душой. Поэтому прощу васъ, пока господинъ священникъ будетъ меня исповѣдовать, привести сюда нотар³уса."

   Всѣ переглянулись, пораженные словами Донъ-Кихота, но какъ имъ это ни казалось странно, они повѣрили ему. Главное, что убѣждало ихъ, что больной умираетъ, была легкость, съ которой онъ пришелъ отъ безум³я къ разсудительности. И дѣйствительно, въ сказанному имъ онъ прибавилъ еще многое другое, до того краснорѣчивое, умное и согласное съ христ³анскимъ учен³емъ, что послѣдн³я сомнѣн³я ихъ разсѣялись, и они повѣрили, что къ нему вернулся разсудокъ. Священникъ удалялъ всѣхъ и остался одинъ съ Донъ-Кихотомъ, котораго исповѣдалъ. Тѣмъ временемъ баккалавръ сходилъ за нотар³усомъ и привелъ его вмѣстѣ съ Санчо Панса. Бѣдняга Санчо, узнавш³й отъ баккалавра, въ какомъ печальномъ состоян³и находится его господинъ, принялся при видѣ заплаканныхъ глазъ племянницы и экономки, рыдать и проливать слезы. Исповѣдавъ больного, священникъ вышелъ и оказалъ: дѣйствительно, Алонсо Кихано Добрыя выздоровѣлъ отъ своего безум³я, и мы можемъ войти, чтобъ выслушать его завѣщан³е". Эти слова вызвали новые потоки изъ распухшихъ глазъ экономки, племянницы и добраго оруженосца Санчо Панса, такъ что изъ подъ вѣкъ ихъ такъ и потекли слезы, а изъ груди посыпались тысячи вздоховъ, потому что, какъ уже было говорено ранѣе, былъ ли Донъ-Кихотъ просто Алонсо Кихано Добрымъ или Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, характеръ его всегда былъ такъ кротокъ, а обхожден³е такъ привѣтливо, что его любили не только домашн³е, но и всѣ знавш³е его.

   Вмѣстѣ съ другими вошелъ и нотар³усъ, который написалъ заглав³е завѣщан³я. Затѣмъ, Донъ-Кихотъ, кончивъ духовныя свои дѣла со всѣми необходимыми въ такихъ случаяхъ христ³анскими обрядностями, приступилъ къ завѣщан³ю и сталъ диктовать: "Я желаю, чтобы съ Санчо Панса, котораго я въ своемъ безум³и сдѣлалъ своимъ оруженосцемъ и съ которымъ имѣлъ нѣкоторые приходо-расходные счеты, не требовали ничего изъ той суммы денегъ, которая находилась у него на хранен³и, и чтобъ съ него не спрашивали никакого отчета объ этихъ деньгахъ. Если останется что-нибудь послѣ того, какъ ему будетъ уплачено, что я ему долженъ, то пусть остатокъ, который долженъ быть невеликъ, принадлежитъ ему и пусть онъ принесетъ ему большую пользу. Если бы я, какъ въ безум³и своемъ добылъ ему губернаторство надъ островомъ, могъ теперь, когда я сталъ человѣкомъ здоровымъ, подарить ему царство, я бы ему подарилъ его, ибо наивность его характера и преданность его заслуживаютъ такой награды." И, обратившись къ Санчо, онъ прибавилъ: "Прости меня, другъ мой, что и подалъ тебѣ поводъ казаться такимъ же сумасшедшимъ, какъ я, заставивъ тебя впасть въ то же заблужден³е, въ какомъ былъ я самъ, повѣривъ, будто на свѣтѣ были и есть странствующ³е рыцари. - Увы, увы! - отвѣтилъ Санчо рыдая.- Не умирайте, мой добрый господинъ, а послушайтесь моего совѣта и живите еще мног³е годы, потому человѣкъ не можетъ на этомъ свѣтѣ сдѣлать худшаго безумства, какъ умереть ни съ того, ни съ сего, убитый не кѣмъ-нибудь и не какими нибудь ударами, а только горемъ. Полноте, не лѣнитесь, вставайте съ постели и пойдемте въ поле, одѣтые пастухами, какъ мы условились: можетъ быть, мы найдемъ за какимъ-нибудь кустомъ госпожу Дульцинею, освобожденную вамъ на радость отъ чаръ. Если ваша милость умираете отъ горя, что васъ побѣдили, такъ свалите всю вину на меня и говорите, что вы упали оттого, что я плохо осѣдлалъ Россинанта. Притомъ же ваша милость вѣдь читали въ своихъ книгахъ, что это самая обыкновенная вещь, что рыцари валятъ другъ друга, и что тотъ, кто побѣжденъ сегодня, можетъ самъ побѣдить завтра. - Совершенно вѣрно,- замѣтилъ Самсонъ: - добрый Санчо Панса отлично понимаетъ эти истор³и. - Господа,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- оставьте это: въ прошлогоднихъ гнѣздахъ не бываетъ птицъ. Я былъ сумасшедш³й и сталъ здравъ; я былъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ и сталъ теперь Алонсо Кихано Добрымъ. Пусть мое раскаян³е и моя искренность возвратитъ мнѣ прежнее уважен³е вашихъ милостей ко мнѣ и пусть господинъ нотар³усъ продолжаетъ... И такъ, я завѣщаю все мое движимое и недвижимое имущество племянницѣ моей, здѣсь присутствующей Антон³и Кихана, по вычетѣ изъ него всѣхъ суммъ, необходимыхъ для исполнен³я всѣхъ моихъ распоряжен³й, и первое, чего я требую, это уплаты жалованья моей экономкѣ за все время, которое она у меня прослужила, и сверхъ того, выдачи ея двадцати дукатовъ на экипировку. Душеприказчиками и исполнителями моего завѣщан³я назначаю господина священника и господина баккалавра Самсона Карраско, здѣсь присутствующихъ. Далѣе завѣщаю, если моя племянница Антон³я Кихана захочетъ выйти замужъ, чтобъ она вышла за человѣка, о которомъ будетъ дознано предварительно судебнымъ порядкомъ, что онъ не знаетъ даже, что такое рыцарск³я книги. Если же будетъ дознано, что онъ ихъ знаетъ, а племянница моя все-таки захочетъ за него выйти, то я лишаю ее всего, что завѣщаю ее, и мои душеприказчики будутъ имѣть право употребить всѣ на богоугодныя дѣла по своему усмотрѣн³ю... Далѣе, умоляю этихъ господъ, моихъ душеприказчиковъ {По-испански albaceas.}, если имъ удастся какимъ-нибудь способомъ познакомиться съ авторомъ, написавшимъ, какъ говорятъ, истор³ю подъ заглав³емъ Вторая часть похожден³й Донъ-Кихота Ламанчскаго, попросить его отъ моего имени какъ можно настоятельнѣе, чтобъ онъ простилъ меня, что я невольно подалъ ему поводъ написать такъ много такихъ ужасныхъ глупостей, потому что я покидаю этотъ свѣтъ съ угрызен³емъ совѣсти, что далъ ему такой поводъ."

   Послѣ этихъ словъ Донъ-Кихотъ подписалъ и запечаталъ завѣщан³е и, утомленный, въ обморокѣ растянулся на постели. Всѣ присутствовавш³е, испугавшись, бросились къ нему на помощь, но и во всѣ три дня, которые онъ еще прожилъ послѣ составлен³я завѣщан³я. Онъ каждый часъ лишался чувствъ. Весь домъ былъ перевернутъ вверхъ дномъ, но несмотря на то, племянница ѣла съ аппетитомъ, экономка угощала, а Санчо былъ веселъ, какъ всегда, потому что всякое наслѣдство имѣетъ свойство изглаживать и смягчать въ сердцахъ наслѣдниковъ чувство горести, причиняемое потерей умершаго.

   Наконецъ, наступилъ послѣдн³й часъ Донъ-Кихота. Онъ все время не переставалъ въ самыхъ энергическихъ выражен³яхъ проклинать рыцарск³я книги и передъ смертью причастился, какъ подобаетъ христ³анину. Присутствовавш³й при этомъ нотар³усъ утверждалъ, что ни въ одной изъ рыцарскихъ книгъ не встрѣчалъ странствующаго рыцаря, который умеръ бы въ своей постели такъ спокойно и такъ по христ³ански, какъ Донъ-Кихотъ. Этотъ послѣдн³й отдалъ Богу душу, т. е. умеръ, окруженный горюющими и плачущими друзьями. Видя, что онъ скончался, священникъ попросилъ нотар³уса выдать свидѣтельство, что Алонсо Кихано Добрый, всѣми называемый Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, перешелъ изъ этого м³ра въ другой и умеръ естественной смертью. При этомъ священникъ сказалъ, что проситъ этого свидѣтельства для того, чтобъ отнять у всѣхъ писателей, исключая Сида Гамеда Бенъ-Энгели, всякую возможность ложно воскрешать его и сочинять о его похожден³яхъ безконечныя истор³и.!

   Такимъ былъ конецъ доблестнаго гидальго Ламанчскаго, родины котораго Сидъ Гамедъ не хотѣлъ точно указать, для того чтобы всѣ города и мѣстечки Ламанчи оспаривали другъ у друга честь быть его родиной и считать его въ числѣ своихъ дѣтей, подобно тому какъ было съ семью городами Грец³и относительно Гомера {И какъ было съ восемью городами Испан³и относительно Сервантеса.}. Тутъ еще не было упомянуто о слезахъ Санчо, племянницы и экономки, а также о новыхъ эпитаф³яхъ, написанныхъ на памятникѣ Донъ-Кихота. Вотъ эпитаф³я, сочиненная Самсономъ Карраско:

  

   "Здѣсь отважнаго могила

   Съ твердой волей и рукою,

   Предъ которымъ смерти сила,

   Какъ доносится модною,

   Власть свою остановила.

  

   "Съ м³ромъ онъ всѣ жизнь сражался

   И за пугало считался.

   Небеса ему судили,

   Дни кого безумствомъ были,

   Чтобъ разумнымъ онъ скончался."

  

   Здѣсь хитроумный Сидъ Гамедъ обращается въ своему перу и говорить: Ды будешь висѣть на этомъ крючкѣ и на этой латунной проволокѣ, о, мое перышко, очиненное хорошо или дурно; не знаю. Ты проживешь такъ долг³е годы, если мнимые и злонамѣренные историки не снимутъ тебя, чтобъ осквернить тебя. Но прежде чѣмъ онъ къ тебѣ приблизится, ты можешь ихъ предупредить я сказать ни какъ можно краспорѣчивѣе:

  

   "Назадъ, мошенники, назадъ!

   Не тронетъ пусть меня никто:

   Судьбы велѣньемъ суждено

   Лишь мнѣ свершить дѣянье то."

  

   "Да, для меня одного родился Донъ-Кихотъ, и я родился для него. Онъ умѣлъ дѣйствовать, а я писать. Только мы съ нимъ составляли одно, вопреки пресловутому тордезильясскому повѣствователю, который осмѣлился или осмѣлится описывать страусовымъ перомъ, грубымъ и плохо очиненнымъ, похожден³я моего доблестнаго рыцаря. Это бремя ему совсѣмъ не по плечу, этотъ предметъ не по его холодному уму, и если ты съ нимъ повстрѣчаешься, увѣщевай его оставить и покоѣ въ могилѣ усталыя и уже подгнивш³я кости Донъ-Кихота, и въ особенности не водить его, наперекоръ законамъ смерти, въ Старую Кастил³ю {Псевдонимъ Авальянеда заканчиваетъ вторую часть, своей книги тѣмъ, что помѣщаетъ Донъ-Кихота въ домъ умалишенныхъ (cota del Nuncio) въ Толедо. Но онъ прибавляетъ, что по предан³ю извѣстно, что рыцарь вышелъ изъ больницы и, проѣхавъ черезъ Мадридъ, чтобы повидаться съ Санчо, отправился въ Старую Кастил³ю, гдѣ съ нимъ случились удивительныя приключен³я. На эту-то угрозу третьей частью и намекаетъ Сервантесъ.}, заставивъ его выйти изъ могилы, въ которой онъ дѣйствительно покоится, вытянувшись во весь ростъ и не будучи въ состоян³и снова выйти изъ нея и совершитъ трет³й походъ. Чтобъ осмѣять всѣ походы, совершенные столькими странствующими рыцарями, достаточно и двухъ совершенныхъ имъ, на радость и удовольств³е людямъ, познакомившимся съ ними, какъ въ этомъ государствѣ, такъ и въ иностранныхъ государствахъ. Поступая такъ, ты исполнишь свой христ³анск³й долгъ; ты дашь добрый совѣтъ человѣку, желающему тебѣ зла, а я буду радоваться и гордиться, что первый собралъ со своихъ сочинен³й плоды, которыхъ онъ ожидалъ, ибо у меня не было иного желан³я, какъ предать на посмѣян³е людямъ лживыя и нелѣпыя рыцарск³я истор³и, которыя, пораженныя на смерть истор³ей моего настоящаго Донъ-Кихота, стали уже прихрамывать и скоро навѣрное совсѣмъ упадутъ.- Vale."