Главная » Книги

Крашевский Иосиф Игнатий - Древнее сказание, Страница 10

Крашевский Иосиф Игнатий - Древнее сказание


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

    Мышко обвел глазами своих и заметил, что ни один из них не испугался этой угрозы.
   - Плохо начинаешь ты с нами, - продолжал Мышко,- сравнивая нас с птицами да со зверьем, мы люди такие же, как и ты!..
   - Как я? - переспросил князь иронически. - Ну, так то вы плохо начали... Я что-то о равных себе здесь не слыхивал, кроме как из моего рода.
   - Слышал ли, нет ли, - ответил Мышко, - твое это дело, князь, я только предупреждаю, не пришлось бы часом почувствовать!.. Сегодня мы еще, пока что, пришли к тебе с просьбой, не для ссоры, а для совета... Князь и вождь нужен нам был, вот мы твой род и пригласили к себе и отдали в руки его всякую власть. Мы хотели, чтобы наш князь защищал нашу землю от врагов. Но не для того мы облекли его властью, чтобы наши же шеи он нам рубил. Ты, князь, ты забыл об этом; ты хочешь, как видно, обратить нас в рабов? Знай же, князь, нелегко с нами справиться! Мы тебе говорим, изменись, будь заодно с нами и иди рука об руку!
   Мышко умолк. Хвост, во все время речи дрожавший от злости, встал со скамьи и, выпрямившись во весь рост, оскорбительным тоном захохотал. Белые зубы его оскалились, пена явилась у него на губах... Это значило, что он взбешен до крайней степени... Погрозив кулаком, он во все горло крикнул:
   - Не вам меня учить уму-разуму! Не вам! Что же, вы посадили меня на том месте, где я теперь, вы? Здесь были и отец мой, и дед, и прадеды мои, а у них была такая же сила, как и у меня! Не вам ее у меня отнять! Вам вздумалось жить по-старому, вам хочется прежней свободы, не будет вам этого, нет! Я хочу, чтобы вы меня слушались, и вы будете мне покорны!
   Никто не прерывал речи князя. Все слушали молча.
   - Твоих справедливых требований мы исполнять не отказываемся, - начал Мышко, немного спустя. - Что справедливо, то исполняем, но не позволим превратить нас в немецких рабов. Тебе нравится все, что у них происходит; это хищный народ: где война, там о свободе не может быть речи. Мы не любим войны; правда, мы защищаемся, но только тогда, когда нас затрагивают, когда на нас нападают, и то по необходимости; сами же мы нападать избегаем потому, что любим свободу. К тому же и границы наши спокойны!
   Князь продолжал стоять, как бы не слушая речи Мышко, он считал их глазами.
   - Дальше что? - спросил он.
   - Твои смерды и прислужники отнимают у нас сыновей; женщин насилуют, стада уводят с пастбищ, сено воруют, жгут леса, истребляют наши поля - этого уж слишком много! С тебя и твоей земли довольно!
   Хвост начал ходить взад и вперед по крыльцу. Когда Мышко кончил, князь снова спросил:
   - Дальше что?.. Может, найдется побольше что, поважнее?
   - Еще больше? - проговорил другой Мышко, уже давно неспокойно стоявший на месте, как бы желая что-то сказать. - Еще тебе больше? Да если б мы начали все перечислять, то и конца бы этому не было. А кто здесь, у столба, перепоил наших братьев так, что они, бросившись друг на друга, перерезались все? А потом: кто велел тела их бросить в озеро? А мало разве наших погибло и гниют еще у тебя в темнице?..
   - А я тебе еще больше скажу, - отозвался третий. - Ты заодно стоишь с немцами, с нашими врагами! Ты взял себе немку в жены, ты к ним посылаешь, ты с ними в дружбе живешь! Мы все это знаем, все знаем!
   Он поднял руку вверх, угрожая ею князю.
   Кметы начали говорить все громче, каждый хотел напомнить деспоту о его бесчинствах... Уж теперь необдуманные слова лились рекою. Сжатые кулаки появлялись над головами... Князь ходил, скрежетал зубами и злобно смеялся. По временам он бросал какие-то странные взгляды в сторону, где смерды стояли.
   Княжеские слуги, один за другим, начали оцеплять кметов. Они преградили им доступ к воротам. Челядь вся была вооружена. Сперва никто на это не обратил внимания; наконец, Мышко первый оглянулся и заметил стоящих за ним вооруженных людей.
   - Это что значит? - спросил он. - Не хочешь ли в плен нас забрать? Мы явились к тебе по вечевому желанию; случись с нами что-либо недоброе, тебе еще хуже будет!
   Ни слова не отвечая, Хвост крикнул людям:
   - Вязать их! Кандалы и темница! Вот мой ответ!
   Но слуги не успели еще тронуться с места, как Мышко бросился на крыльцо и схватил князя за плечи. Они долго боролись, образовав одну движущуюся массу. Слуги, вместо того чтобы защищать своего господина, стояли как вкопанные: смелость Мышко озадачила их.
   Среди царившей в тот момент тишины, кроме проклятий Хвостка и Мышко, ничего не было слышно... Оба соперника, после продолжительной рукопашной схватки, свалились на землю. Князь был внизу, на нем сидел Мышко, придавливая его всей тяжестью своего тела. Все это происходило как раз против входных дверей, которые вдруг растворились, и из них выбежала княгиня с распущенными волосами... Она подняла неистовый крик... Нож блеснул в ее руке... Еще мгновение, и княгиня, нагнувшись над Мышко, начала ему резать ножом горло... Кровь брызнула в столбы крыльца... Кметы бросились выручать своего... Шум и крик огласили воздух... Слуги набросились сзади...
   - Бей! Убивай! Режь! - кричали со всех сторон.
   Кметы дрались отчаянно. Мышко, несмотря на страшную рану, поднявшись на ноги, долго еще защищался; другие тоже не мешкали... Кметы, заметив, что враг сильнее их, сплотились в одну кучку и начали отступать к воротам... Крик, шум, вопли... слышались удары, свистели стрелы... Люди, бывшие в башне или стоявшие на дворе, не посмели приблизиться к кметам и стреляли в них издали... Кровь лилась рекой... Несмотря, однако, на это, кметы сумели достигнуть ворот, сильным напором открыли их и выбрались на мост... Дожидавшиеся здесь их слуги, заметив своих господ, залитых кровью, с неистовым криком бросились на преследовавших смердов, и снова завязался бой. С одной стороны была небольшая кучка людей, отчаянно защищавших своих господ, с другой - толпа без вождя, без главы. Неподготовленная к борьбе, возможности которой никто не подозревал, и притом далеко не желавшая жертвовать жизнью, толпа эта громко кричала, но не преследовала удалявшихся кметов и их людей. Хвост, хотя и явился, но он прибежал слишком поздно. Смерды его не сумели отрезать кметов от слуг их и лошадей, добравшись до которых, кметы ушли. Мышко, весь в крови, подняв руку вверх, крикнул Хвосту на прощанье:
   - Тебе вздумалось воевать с нами, так быть же войне!
   Но он потерял столько крови, что чуть не упал на землю. Два товарища поддерживали его с двух сторон. Кметы удалялись от княжеского града, проклиная его и всех в нем живущих.
   Хвостек бесился, что их упустили, что им позволили уйти. Сгоряча он велел вешать всех своих слуг за то, что вовремя они его не поддержали и дали кметам возможность спастись. Смерды тут же начали бить виновных палками и прутьями.
   Княгиня с окровавленным ножом в руке стояла на крыльце и пальцем указывала трусов, называя их по именам.
   Хвостек к некоторым из них подбегал и драл их собственноручно.
   Долго еще у столба раздавались стоны и плач. Лишь тогда, когда палачи утомились, побитые слуги разбежались во все стороны и попрятались по углам.
   Князь и княгиня, опомнившись, немного поздно сообразили, что, в сущности, вовсе не время выказывать свою строгость, так как ежеминутно могли представиться обстоятельства, где помощь слуг оказалась бы крайне необходимой.
   Тогда, как это часто водилось в старину, после строгого наказания наступило время помилования; даже больше того, как бы просьбы забыть все происшедшее. Князь велел вынести несколько бочонков пива и освежевать нескольких баранов. Все это по совету княгини. Избитые слуги, не переставая стонать, приблизились к расставленным бочкам, начали пить и, почесывая спины, мало-помалу начали смеяться друг над другом. Смерды между тем чинили поломанные ворота и осматривали мост.
   В избе, на скамье, лежал Хвост, который при падении на пол, сколоченный из толстых бревен, больно ушибся, стонал и проклинал всех и все. Около него сидела княгиня и смотрела на него с жалостью, близкой к презрению.
   - Ты сам виноват, - проговорила она, - нужно было меня слушаться. Это дело кончилось бы совсем иначе. Следовало вежливо попросить их зайти в избу, посадить за стол, говорить с ними без гнева. А тем временем у дверей можно было поставить слуг и поймать их, как рыбу в сети. А еще лучше надо было наобещать им всего возможного, притвориться слабым... А пришли бы саксонцы, тогда бы и сделать, что нужно, а не торопиться... не воевать...
   Белою рукою дотронулась она до лба своего супруга.
   - У тебя, князь, рука сильнее головы. Я слабая женщина, а все же лучше сумела бы справиться с этим ехидным племенем! Слушался бы меня!
   Князь разразился проклятиями.
   - Что ж теперь делать?
   Брунгильда задумалась.
   - Надо оттягивать, а тем временем всеми силами приобретать друзей. Твоя вспыльчивость послужила причиной гнева дядей твоих, племянников, да и всех наших; они тоже готовы стать на сторону кметов... Перетянуть их на свою сторону - вот первое, чем нужно заняться!
   Князь слушал.
   - Говори, как же это сделать, у тебя разум немецкий, я умею только сражаться! - ворчал он. - Ну, говори, что следует для этого предпринять?
   Бледное лицо княгини покрылось румянцем. Она начала нервно ходить взад и вперед по избе.
   - Дядей и вообще всю родню необходимо привлечь на свою сторону... Присоединись они к кметам, дело бы вышло плохое! Раньше, нежели саксонцы поспели бы с помощью, те бы уж сделали нападение...
   Хвост так на жену и уставился. Брунгильда остановилась перед ним.
   - Поручи мне все это, - сказала она. - У Милоша одного сына ты убил, другому выколол глаза... Слепого нужно отдать отцу и так подвести, чтобы он думал, что у сына выкололи глаза не по нашему приказанию. Я к последнему зайду в темницу. Нужно его одеть, накормить и отправить домой. Старший Милош простит нам все, когда отдадим ему сына. Это очень возможно.
   - А два другие? - спросил князь. - А племянники, а все остальные?
   - Нужно послать к ним умных людей, просить их пожаловать к нам. Наш интерес, тоже и их интерес. Не будет нас здесь, кметы уничтожат всех Пешков, в живых не оставят ни одного... Они должны же это понять... Пускай приезжают все, пусть помогут советом...
   - А если не захотят, откажут?
   Брунгильда не ответила на этот вопрос. Она, сложив на груди руки, только отрицательно покачала головой. Муж и жена посмотрели друг другу в глаза.
   - Пожелают!.. Откажут?.. Пусть только сперва приедут, а там уж увидим, что удобнее предпринять!
   Князь застонал. Брунгильда поднесла ему чашу с медом и ласково обняла за шею.
   - Слушайся меня, - сказала она, - хотя я и женщина, но лучше тебя справляюсь с людьми. Воевать, я знаю, сил у тебя хватит, но где нужно хитростью дело подвинуть, там ты уж предоставь его мне.
   Потом тем же заискивающим тоном она продолжала:
   - Теперь я пойду в темницу, освобожу Лешка и отправлю его к Милошу. Смердов пошлю к дядьям. Ты отдохни, дай мне лишь волю действовать, как я захочу, и увидишь, как все хорошо пойдет!
   Проговорив это, она ловко, почти незаметно для Хвостека, вышла из комнаты. На дворе она махнула рукой своему приближенному Кашубе, которого прозвали Мухой.
   Муха был молодой и красивый парень, всегда готовый к услугам княгини и постоянно веселый; в смерды произвела его сама княгиня, узнав, что он умный и хитрый малый. Муха был соперником того немца, которого княгиня отправила к саксонцам: они вечно спорили из-за ласкового взгляда княгини, чем последняя искренно тешилась, так как это льстило ее самолюбию. В настоящее время Кашуба считал себя счастливым, зная, что его соперник далеко. Брунгильда улыбнулась, глядя на подбежавшего к ней верного и преданного красавца.
   - Мне нужно зайти в темницу, - объявила она, - где сидит слепой Лешек; ты пойдешь со мною... Нужно снарядить в путь человека четыре, приготовить одежду богатую и красивую. Лешка придется отослать к Милошу и сделать это еще сегодня...
   В ответ Муха почтительно поклонился.
   Княгиня немедленно отправилась по направлению к столбу. Темница, в которую посадили Лешка, помещалась в башне. Нельзя было иначе проникнуть в нее, как по лестнице. Лестница в эту минуту была на своем месте, так как только что перед этим сторож принес бедному узнику хлеб и воду. Брунгильда взошла на лестницу, приказав Мухе следовать за собою. Внутри башни царствовал полумрак. Незатейливая лестница вела в темницу, которая запиралась сверху. Под тяжелой дверью находилось место заключения ослепленного Лешка, освещенное светом, проскользающим сквозь небольшое окошечко.
   В этой смрадной яме, на сгнившей соломе, лежал молодой человек; несмотря на тяжелое его положение, на грязную и простую одежду, полуизорванное покрывало, едва защищавшее худое, пожелтевшее его тело, он сохранил все признаки поразительной красоты. Услышав необычный в темнице шорох женского платья, он поднял голову, на бледном лбу появились морщины. Брунгильда остановилась на лестнице: ей стало жутко в этой темнице... Княгиня нарочно кашлянула. Лешек встал.
   - Кто здесь? - спросил он.
   - Я здесь, - тихим голосом ответила Брунгильда, - я, Брунгильда...
   - Я должен умереть, не правда ли? - спросил узник.
   - Нет, я нарочно пришла объявить тебе о твоей свободе, - продолжала княгиня. - Я всегда вам обоим, тебе и твоему брату, желала помочь, я старалась спасти вас... Князь не по своей воле действовал; ваши враги требовали этого. Вас они обратили в средство угрозы... Все, что случилось, случилось без нашего приказания, виноваты слуги одни...
   Лешек презрительно улыбнулся: он не верил, не мог верить словам этой хитрой женщины.
   - Не сомневайся, - говорила Брунгильда, - князь горько оплакивает погибель твоего брата и твое ослепление.
   - А по чьему же приказанию все это сделано было? - негодующим тоном спросил Лешек.
   - Такого приказания никогда не было!
   Лешек горько смеялся. Он взял горсть соломы и бессознательно мял ее в руках.
   - Я освобожу тебя, - прибавила княгиня, - и отошлю к старику-отцу. Довольно уже пролилось крови в нашей семье. Довольно всяких несчастных ссор. Будем друзьями! У нас и без того довольно общих врагов. С этих пор и ты, и отец твой, вы будете мирно жить в своем доме!..
   При этих словах Брунгильда приблизилась к Лешку, который, услышав ее голос почти у самого уха, невольно отшатнулся назад, подозревая новую хитрость.
   - Не бойся, - говорила княгиня, - клянусь тебе, что завтра ты будешь у своего отца. Князь хочет мириться с вами. Сейчас тебя выведут отсюда, дадут новую одежду, накормят. Лошади и люди уже ожидают тебя.
   Лешек не верил своим ушам. Движения его обнаруживали, точно он искал какое-нибудь орудие для защиты себя от хитрого врага. Дрожащие руки ощупывали мокрую, холодную стену.
   - Не бойся, - повторяла Брунгильда, - клянусь тебе! Бедный узник, прислонившись к стене, упорно молчал. Между
   тем двое людей, явившихся в темницу по приказанию княгини, взяли его под руки. Несмотря на все уверения Брунгильды, Лешек старался освободиться из рук уводивших его людей. Он стонал, подозревая измену. Силы, однако, изменили несчастному Лешку: здоровый мужчина-слуга взял его на плечи и понес вверх по лестнице. Брунгильда и Муха следовали за ним. На него набросили плащ, и Кашуба повел его в хату, где была приготовлена для него одежда. Княгиня выбрала блестящий наряд. Она возвратилась в светлицу, где намеревалась принять и угостить освобожденного Лешка.
   По ее приказанию слуги поставили на стол миску с мясом, чашки с молоком и медом, белые калачи и другие яства. Княгиня рассчитывала сладким голосом и любезностью привлечь на свою сторону недоверчивого Лешка. Муха должен был предварительно подготовить его к тому.
   Немного времени спустя двери открылись, и в светлицу вошел любимец княгини, за которым следовал, придерживаясь за его рукав, несчастный, изуродованный Лешек. Это уродство, при его красоте, вызывало чувство сострадания даже в тех людях, которые привыкли к подобным зрелищам. Он был одет в княжеское платье, богато расшитое золотом; на нем была обувь с красными шнурами и, точно потехи ради, меч, пристегнутый к кушаку. Светло-русые его волосы, только что вымытые, длинными прядями опускались ему на плечи. Бледное, истомленное лицо выражало душевную боль. Красные впадины глаз, которых веки не закрывали вполне, придавали лицу его выражение тупого ужаса.
   Брунгильда усадила гостя за стол, сама же, стоя, подавала ему мясо и мед.
   Лешек до такой степени оказался голодным, что с жадностью кидался на все, что ему предлагали. Он молчал.
   Княгиня заискивающим голосом обратилась к нему:
   - Скажи своему отцу, что я сожалею, бесконечно сожалею обо всем, что случилось. У меня тоже есть сыновья, почти твоих лет; я горько плакала, узнав о постигшем тебя несчастии. Князь был тогда пьян, слуги его не поняли; правда, он велел тебя посадить в темницу, но не велел выкалывать глаз. Напротив, он чуть не убил того человека, который осмелился сделать это.
   Брунгильда долго еще говорила; Лешек слушал ее и молчал. Это молчание беспокоило княгиню: ей показалось, что Лешек не доверяет ее словам. Она всеми силами старалась уверить несчастного, что все произошло без участия князя, что он совершенно в этом неповинен.
   - Тебя сейчас повезут к твоему отцу, - продолжала княгиня, - я вымолила у князя тебе свободу, в надежде, что ты отца своего сумеешь помирить с нами. Передай ему, что и князь, и я желаем жить с ним в дружбе, в согласии. Пусть приезжают к нам все ваши, пусть сразу рушатся все недоразумения.
   Лешек молчал по-прежнему.
   - Ты ему все передашь, что я говорила? - спросила она.
   - Что слышал, все передам, - ответил, наконец, Лешек.
   Ни одного слова больше не удалось Брунгильде вытянуть у слепца, упорно молчавшего. Люди и верховые лошади дожидались давно на дворе; двое слуг должны были ехать по обеим сторонам освобожденного и поддерживать его в седле.
   Вскоре Лешек в сопровождении своих спутников выезжал из города. Муха стоял у ворот, Брунгильда подошла к нему. Она позвала своего любимца в светлицу, где никого не было, и поднесла ему кубок меду.
   - Сейчас, немедля, отправляйся в дорогу, - сказала она, ласкаясь к Кашубе. - Будь осторожен, здесь нужно много ума. Поедешь к дядьям моего мужа, скажешь им все, что ты видел, что Лешек теперь на свободе, что мы хотим с ними мириться, пускай приезжают к нам. Кметы волнуются, защита не одному князю нужна, а и всей нашей родне... Пусть приезжают, чем скорее, тем лучше! Главное, сумей передать им все это, не раздражи их; напротив, по возможности, успокой. Одним словом, делай как знаешь, но чтобы они непременно явились сюда. Понял?
   Улыбающееся, веселое лицо Мухи служило лучшим ответом, что сметливый малый усвоил слова княгини и был уверен в исходе данного ему поручения. Брунгильда велела ему отправиться сейчас же, и когда увидела его выезжающим из ворот, отправилась к князю взглянуть, что он делает. Князь, выпивши изрядное количество крепкого, старого меду, спал на скамье и храпел на всю комнату.
  

XVI

  
   На следующий день Хвостек, хоть и обнадеживал себя тем, что кметы не посмеют напасть на него, велел, однако, по совету Брунгильды, приготовляться к защите. Женщины сносили камни на столб и на стены, а на башне расставили стражей, чтобы следить за всем происходящим в окрестностях.
   Князь, княгиня и смерды совещались в избе.
   - Они не посмеют осуществить своего нападения! - уверял Хвост.
   Брунгильда отчасти и соглашалась с ним, но все же советовала рассчитать свои силы. Людей оказалось довольно; вооружив их, как следует, можно было надеяться устоять против неприятеля, хотя бы и в десять раз большего. Столб был наполнен запасами хлеба и мяса. На совещании положено было, во всяком случае, держаться до тех пор, пока не подоспеют саксонцы. Князь со Смердой отправился осматривать, все ли в порядке.
   Огромная башня - княжеский столб, куда направился Хвостек, была возведена много лет тому назад. Люди рассказывали о ней чудеса. Она была выстроена из камня; бревна и деревянные доски разделяли ее на несколько этажей.
   В нижнем этаже хранились драгоценности и находились амбары с хлебом. Под ними - темные, сырые ямы, вроде той, из которой вчера вывели Лешка, и колодезь, куда обыкновенно спускали осужденных на голодную смерть. Следующий этаж весь был наполнен камнями, необходимыми для защиты. Здесь также стояли бочки со смолою, которую зажигали и выливали на осаждающих. Этажом выше обыкновенно во время осады помещались стрелки, метавшие камни и стрелы сквозь пробитые с этой целью в стене бойницы отверстия. Около стен лежали целые кучи досок, бревен, камней и связки лучин. В подземелье, кроме колодца, помещались еще громадные печи для того, чтобы во время осады вода и хлеб были всегда под рукою. В те времена осада никогда не продолжалась особенно долго, что вполне успокаивало Хвоста. Большей частью нападения совершались стремительно, и враги, захватив в случае удачи все, что можно было с собой унести, возвращались к себе обратно.
   Хвост все осмотрел. Во время осмотра он не сказал ни одного слова.
   "Не сумеют они победить меня здесь, эти собачьи сыны", - думал он про себя, возвращаясь домой.
   Князь снова лег на скамью.
   Ночь наступила, никто ниоткуда не приезжал, ни одной новой вести. В окрестности полная тишина. Погода была светлая, воздух чистый, озеро, точно зеркало, даже лес вдали легко можно было рассмотреть. Часовые прохаживались взад и вперед по стенам.
   Среди такого покоя одно лишь тревожило князя: собаки, взобравшись на насыпи, садились там и поднимали ужасный вой. Князь велел их прогнать оттуда, бить, но и тем не заставил их замолчать. Едва успевали прогнать их с одного места, как они моментально появлялись на другом; когда же их заперли в сарай, они начали выть еще ужаснее. Вою собак аккомпанировали вороны на башне. Целые стаи их кружились около столба, каркая во все горло.
   После полуночи - все уже спали, кроме часовых - около моста раздались шаги. Кто-то начал стучаться в ворота. Ему отворили и провели в избу. Это был старик Лисун, княжеский пастух, который, дрожа от страха, произносил какие-то бессвязные, никому не понятные слова. Князь и княгиня были в опочивальне; люди не смели их беспокоить, и волей-неволей пришлось ждать до утра. Князь после дневной работы и простого, но всегда обильного ужина спал крепчайшим сном; да, впрочем, хотя бы и вздумали разбудить его, то вряд ли добились бы путного слова, до такой степени он к вечеру напивался. Всем были известны привычки сурового властелина: до полного вытрезвления Хвост мало что понимал; только приказывал вешать да убивать.
   Лишь утром на следующий день князь проснулся. Смерда с пастухом дожидались у порога. Лисун припал к ногам князя.
   - Князь ты наш милостивый, - проговорил он, - случилось несчастье. Прислал ты ко мне Хадона, чтобы дать ему лошадь. Едва успел он подойти к табуну, как напали на него, кто их знает, какие-то кметы, следившие за ним издалека, и схватили его; схватили, да как пошли беднягу трясти, чтобы, значит, узнать, нет ли при нем чего потайного, так и нашли у него золотой перстень. А там связали, да и в лес повели. Он, правда, успел-таки крикнуть мне: дескать, беги скорее к князю и расскажи, что случилось. Уж и просил же он их, угрожал даже, так куда, не хотели и слушать! Надо быть, те, что его поймали, знали доподлинно, кем и куда он был послан.
   Князь так и взбесился. Замахнувшись на несчастного Лисуна, он, наверное, убил бы его на месте, если бы тот не упал на землю. Хвост проклинал все и всех. Брунгильда, не знала, как и унять супруга. Крик, шум, руготня ходуном ходили в избе.
   Хвост хотел сейчас же послать людей, чтоб отнять Хадона у кметов, но, на несчастье, кто именно были нападавшие и куда повели пленника, Лисун не сумел объяснить. Впрочем, теперь и не время было людей высылать. Поимка Хадона ясно доказывала, что кметам заранее стала известна цель его посланства; к тому же они, как видно, совсем решились открыто вести борьбу с князем, иначе едва ли отважились бы задержать его верного слугу. Но все-таки смерды отправились во все стороны разыскивать под рукою Хадона и, кстати, насобирать людей для защиты замка.
   До полудня никто не показывался, с башни тоже ничего не было видно подозрительного, князь несколько успокоился. Княгиня раздумывала. Она дожидалась возвращения людей, отвозивших Лешка, да кроме того Мухи, которому поручила пригласить к князю двух его дядей - Мстивоя и Забоя. Однако до самой ночи так никто и не возвратился.
   Во время переезда слепой Лешек так же упорно молчал, как и в светлице княгини: он почти был уверен, что его провожатым приказано было завести его куда-нибудь в лес и убить. Словам Брунгильды Лешек не придавал никакого значения. Только тогда он начал себя бодрее чувствовать, когда очутился в отцовском доме, когда до его ушей долетели звуки давно не слышанного им рога и хорошо знакомого голоса старика, стоящего у ворот. Увидев несчастного Лешка, все домашние бросились к нему с криком, оглашая воздух радостными, но в то же время и печальными возгласами. Они на руках понесли его к старику-отцу.
   Милош ничего не знал о происшедшем в замке. Он лежал на постели, когда в избу вносили слепого. На шум у дверей он встал с постели, медведь, лежавший у ног его, заворчал, мать выбежала из соседней избы. Старуха первая бросилась сыну на шею, обнимая и покрывая всего поцелуями. Милош присел: он никак не мор сообразить, что случилось, не сон ли все это?
   Когда, наконец, родители увидели своего сына так жестоко изуродованным, хотя уж и то можно было считать за счастье, что удалось ему вырваться из кровожадных рук князя, ими овладел ужасный гнев с примесью самого безграничного отчаяния. Они проклинали князя, обливая слезами несчастного Лешка, которого усадили на землю на разостланной шкуре. Старый медведь подошел к нему, начал лизать ему ноги и, как собака, ласкаться к давно не виданному им господину.
   Долго в избе раздавались стоны и плач.
   Наконец обратились к Лешку с расспросами.
   - Что же я вам скажу, - ответил Лешек. - Знаю я очень немного; помню одно только то мгновение, как палач подошел ко мне с целью выколоть мне глаза, как ножом вылущил он сперва правый глаз, бросил его на землю и раздавил ногою! О, если бы мне хоть один глаз оставил. Но, нет, другому суждено было идти вслед за первым; я слышал, как он ударился о пол вместе с оторванным куском мяса. Теперь я полуживой слепец; остались у меня только две впадины для того, чтобы ручьями лить слезы о горькой своей судьбине!..
   Отец и мать рыдали без удержу. Слепец продолжал:
   - Бросили потом меня в какую-то сырую яму, на гнилую солому. Изредка подавали грязную, затхлую воду да немного гнилых сухарей. Удивляюсь, как я еще жив остался!.. Наконец, вчера услышал я над собою женский, хорошо мне знакомый голос, сладкозвучный и вместе с тем страшный, точно шипение змеи. Брунгильда пришла мне сказать, что несчастье мое произошло не по их вине, что никто не приказывал лишать меня зрения, что палач сам осмелился сделать это... Теперь они просят у вас прощения и хотят с вами мириться.
   - Никогда! - глухим голосом произнес Милош. - Теперь, когда кметы им угрожают, когда мы оказываемся им нужны - теперь только вздумали они протянуть нам руку... Слишком поздно!.. Я не пойду заодно с кметами, но и не помирюсь с палачами моих сыновей!
   Мать снова припала к своему детищу, прижимала его к груди, утешала, ласкала его... Отец тоже старался ободрить Лешка... Слугам приказано было оставить избу, закрыть ворота... Затем все утихло.
   На следующий день дряхлая мать водила слепого сына под тень старых дубов, помнивших его детство... И горько плакали они вдвоем, вспоминая счастливое время...
   Обычной чередой потянулись дни. На третье утро, с тех пор как вернулся Лешек, кто-то постучался в ворота, затем раздался звук рога, извещающий прибытие гостей. Милош по одному этому звуку догадался, что к нему прибыли его братья Мстивой и Забой.
   Слуги побежали к воротам. Старик не ошибся: то действительно оказались родные братья его, в сопровождении сыновей и семейств.
   Милош вышел к ним навстречу, ведя за собой ослепленного сына. Все молча перездоровались, после чего уселись отдохнуть под дубами. И Мстивой и Забой - оба насчитывали себе порядочное количество лет, но загорелые лица, железный склад тела и суровое выражение глаз свидетельствовали, что жизнь в них далеко еще не угасла...
   - Милош, - обратился старший из братьев к хозяину, - мы прибыли к тебе за советом... Пепелек зовет нас к себе, хочет с нами мириться! Кметы угрожают ему нападением... Если мы нужны ему, то, по правде, и он нам необходим. Когда-то мы с ним воевали, теперь наступило время забыть раздоры, соединиться против общего всем нам врага. Он погибнет - и мы все погибнем!
   - Да, - прибавил Забой, - долго мы совещались, наконец, остановились на том, что следует ехать к нему. Поддержав его, мы вместе с тем и себе поможем.
   Милош угрожающе поднял вверх руку.
   - Мне уж никто не поможет! - крикнул он. - Взгляните на моего сына! Убил одного, выколол другому глаза, чтоб дольше, знать, мучился!.. Нет, и не напоминайте про дружбу с этим чудовищем!.. Пусть пропадает он, я, все мы... Этим себе и поможем, а чтобы отправиться к нему лизать его ноги, нужно быть разве собаками... Да будь проклята эта гадина!..
   Наступила мгновенная тишина. Мстивой смотрел в землю; Забой с участием, полными слез глазами, взглядывал на бедного Лешка.
   - Коль скоро он нас приглашает, отказаться нельзя, - проговорил Мстивой, - так или иначе, а надо к нему отправиться, поедем! Посмотрим, что у него там творится.
   - Что бы у него ни творилось, - возразил Милош, - поедете вы или нет, меня оставьте в покое!.. Я не пристану к кметам, я князь и не намерен якшаться с ними. Но с Пепелком не желаю встречаться! Случись я на расстоянии меча от него, он поплатился бы жизнью!..
   Старик погрозил рукою по направлению к Гоплу.
   После него никто не осмелился произнести ни одного слова. Мстивой и Забой подошли к Лешку и с участием рассматривали его.
   Долго еще затем продолжалась под дубами тихая беседа. На следующий день рано утром оба брата отправились со своими людьми к князю.
   Здесь долго уже нетерпеливо ожидали их приезда. Муха, вернувшись, передал, что они согласны видеться с князем, передал также и то, что они предполагали заехать за Милошем. Последнего, однако, мало надеялись видеть. Ночь наступила; расставили часовых - собаки по-прежнему подняли вой, вороны по-прежнему каркали. Брунгильда велела с башни следить, не подъезжают ли дядья к столбу.
   Всем как-то было жутко: люди, животные чуяли близившуюся грозу. Все ласточки, покинув гнезда свои, разлетелись; долго они кружились вокруг домов, потом вокруг башни, наконец, собравшись все вместе, перелетели на другой берег озера. Лошади ржали, коровы ревели невыносимо. Ночь, однако, прошла спокойно, румяная заря оповестила наступающий день.
   Княгиня с раннего утра суетилась по хозяйству, желая принять, как подобает, таких высоких гостей. Она сама насобирала зелени, варила пищу и приготовляла напитки; мясо жарилось на вертелах, из погребов то и дело носили бочонки с медом. Свежевали коз, наловили рыбы, напекли калачей и праздничных булок, чтоб всего было вдоволь.
   Солнце уж было высоко, когда у опушки леса показались всадники, которых узнали в замке по седым бородам и по сопровождавшей их свите. Впереди ехали старики, за ними сыновья и родственники, а дальше слуги. Ни на ком не было видно праздничных одежд; казалось, это было сделано с целью, чтобы на случай чего выдать себя за кметов. У всех замечалось много оружия.
   Они приближались не торопясь; увидя, что Хвостек сам вышел навстречу и с обнаженной головой стоял у моста, вновь прибывшие сошли с лошадей и пешком направились к князю. На крыльце ждала Брунгильда, бледная от волнения, в красивом, шитом золотом и серебром наряде. С необычайными помпой и почестями повел князь своих гостей в замок: все молчали; приезжие, видимо, были поражены - они не ожидали такого блестящего приема. Их ввели прямо в светлицу, где усадили за стол, приглашая отдохнуть, поесть и попить.
   Хвостек, прервав молчание и помня советы жены, начал о том, что теперь на земле чудеса творятся, что злые духи опутывают людей, и последние становятся все хуже и хуже; затем перешел к тому, что кметы осмелились восстать против него, что собираются они на советы в лесах; в заключение просил у дядей помощи словом относительно того, как ему быть и что предпринять?
   Мстивой долго молчал, наконец, первым заговорил:
   - Что предпринять? Прежде не нуждались вы в нашем слове, а теперь уж не поздно ли? Как только кметы начали созывать вече, надо было отправиться к ним, позвать на сход старейших из них, расспросить, выслушать жалобы и, главное, не давать разгораться страстям.
   Забой высказался в том же духе.
   Хвост слушал, опустив голову; нахмурившись, он отвечал:
   - Нет у нас такого обычая, чтобы господин торговался со своими слугами! Пусть будет, что будет, я же не способен на это!
   Мстивой начал убеждать князя, что прежде чем решаться на что-нибудь, следует все хорошенько обдумать и взвесить; против течения плыть не приходится, и если дело дойдет до открытой войны - на стороне кметов окажутся численность и силы ужасные.
   По очереди говорили и младшие родственники, без исключения, впрочем, вторившие Мстивою; все советовали жить в дружбе с кметами, мирно, согласно, не раздражая их.
   Князь взглянул на свою жену; она незаметно пожала плечами, и оба молчали; советы не пришлись им по вкусу. Вместо ответа они усердно начали предлагать гостям еду и питье. Разговор перешел на охоту, на разные посторонние дела, события. Но Мстивой скоро вернулся к оставленному предмету.
   - Коли просили нашего слова, - начал он, - следует и выслушать до конца. Вы слишком сурово обращались с людьми, немало пролили крови; по вашей вине мы тоже терпели, но до сих пор не жаловались. Не как князей, а как самую подлую чернь, смерды давили нас, брали все, что ни вздумается, мучили нас, как и сколько им было угодно. Если они не боялись поступать так с роднёю князя, то что же могли другие от них ожидать! Смерды резали, грабили кметов; отнимали у них стада, табуны, женщин насиловали. После этого удивительно ли, что они начинают помышлять о том, как бы избавиться от подобных зол?
   Хвостек с княгиней упорно молчали. Последняя оставила вскоре избу и долго не возвращалась. Князь слушал, не отвечая ни слова. Он до крови искусал себе губы и нервно пощипывал бороду.
   - Что сделано - сделано, того не воротишь, и это уж мое дело, - сказал он, выждав удобный момент. - А теперь я вас об одном спрашиваю. В случае, если дело дойдет до открытой борьбы - к какой стороне вы пристанете - будете за меня или против?
   Мстивой и Забой обменялись взглядами. Казалось, каждый из них желал предоставить другому ответить на этот вопрос. Хвост переводил глаза с одного на другого. Наконец, Мстивой проговорил первый:
   - Ни с тобою, ни против тебя мы не будем сражаться. С кметами на свой род нападать не приходится потому, что все же свою кровь, какая бы она ни была, мы умеем ценить, а с тобою тоже соединиться не можем, потому что ведь нам жизнь и мила, и дорога. Да мы и помочь вам не в состоянии. Мы как сидели, так и будем сидеть по домам - какое нам дело до ваших ссор?
   - Конечно, - ворчал Хвост, - конечно, умные речи!.. Меня сменят, а на мое место посадят кого-нибудь из вас! - и язвительно захохотал, поглядывая на дверь, у которой в это время показалась Брунгильда.
   - Но вы ошибаетесь, - прибавил он, - меня не будет, и вас тоже не будет! Им понравится, верьте, волчья свобода, а тогда прогонят и вас. Увидите.
   - Помогайте нам, идите с нами рука об руку, - прибавила Брунгильда.
   - Мы не в состоянии этого сделать, - заметил Забой. - Милош, у которого одного сына вы убили, другому выкололи глаза, проклял бы нас; отрекся бы от своих братьев...
   - Да, да! - повторили остальные все в один голос. - Ни с вами, ни против вас!
   Князь посмотрел на жену и не отвечал.
   Старый мед оказал свое действие: гости начали говорить все смелей и смелей, молодые парни и те стали жаловаться на свою судьбу.
   Хвостек, на которого жена беспрестанно кидала взгляды, как бы с помощью их управляя мужем, ничего не ответил... Он только мотал головою, водил плечами и просил всех угощаться усерднее.
   Пир был в самом разгаре, когда Брунгильда, заметив, что кубки пустуют, вышла из избы. Вскоре она вернулась; за нею служанка несла большой горшок с золотистым вином, который, по указанию Брунгильды, и поставила на самой середине стола. Брунгильда объяснила, что мед этот был ею в то время еще приготовлен, когда у них родился первый ребенок, причем уверяла, что лучшего невозможно нигде найти. Приглашая попробовать, она начала разливать его в кубки. Среди общей суматохи княгиня себе и мужу налила мед из другого горшка. Гости не заметили этого, пили, хвалили мед, вкус его и прелестный запах.
   Хвостек молчал. Старики начинали было уже думать, что им удалось уломать его. Княгиня все подливала мед.
   Заходящее солнце глянуло в окна.
   - Эх, - сказал Мстивой, поставив свой кубок на стол, - будет с меня! Старый мед жжет мою внутренность, а голова у меня слабая; вообще я предпочитаю воду.
   - И я тоже, - прибавил Забой. - Мало того, что жжет, но я так напился, что, право, совестно, так и воротит всю внутренность!
   В эту минуту один из молодых гостей, шатаясь, привстал; бледный, как полотно, он схватился за грудь и крикнул:
   - Измена! Это не мед, это яд! Яд! Мед так не жжет. Мы отравлены!..
   За ним и все поднялись со своих мест, хватаясь за оружие; старик Мстивой хотел тоже встать, схватился за стол, но тотчас же со стоном свалился на землю. Забой посмотрел на Хвостка. Кровожадный изверг оскалил зубы, глаза его блестели дикою радостью. Гости один за другим падали на пол. Ужасные муки терзали несчастных. Князь и Брунгильда сидели спокойно и молча смотрели на страшное зрелище. Хвост только недоверчиво покачивал головою.
   - Таков конец вашего царствования! - крикнул он, наконец, покатываясь со смеху. - Не хотелось вам встать за меня, вздумалось лучше быть заодно с кметами! Погибайте же тут! Кметы, желавшие посадить вас на мое место, пусть-ка теперь сажают трупы! Ни один из вас живым не выйдет отсюда! Княгиня умеет приготовлять славный мед! Издыхайте, несчастные!
   Мстивой и Забой не проронили уже более ни единого слова. Стыдно им было жаловаться. Старший наклонил голову, стиснул зубы, посмотрел на своих сыновей, тихонько, едва слышно, вздохнул и закрыл глаза, а слезы так и катились по бледным щекам. Молодые люди прижались один к другому, обвивая друг друга руками... И им стыдно было стонать и жаловаться: старики и те молча выносили страдания. В избе раздавался тяжелый храп умирающих, головы которых при падении ударялись со стуком о деревянный пол... Сперва начала умирать молодежь; затем Мстивой упал навзничь, с пеною у рта... У ног его лежал его сын; другой сын еще боролся со смертью, но скоро и тот скончался. Забой обеими руками держался за стол; ужасная боль в груди томила несчастного; он неистово метался по сторонам... Наконец, и он мгновенно, как от удара грома, свалился на пол вместе со скамьей. Один за другим умирали несчастные гости князя, он же спокойно смотрел на происходившее.
   Вдруг лицо его как-то осунулось, ужас отразился в глазах: он испугался собственного деяния и, как бы ища поддержки, взглянул на Брунгильду, которая с невозмутимым спокойствием прибирала со стола кубки, передавая их улыбающейся служанке.
   Потом Брунгильда открыла окно и позвала людей.
   Смерда вошел в избу, но, взглянув на пол, усеянный трупами, побледнел и затрясся...
   Князь, указывая ему на умерших, сказал:
   - С глаз убрать! Побольше людей, да сложить их в кучу! Костра не надо... Просто закопать в землю!
   Смерда не двигался с места. Князь повторил свое приказание, прибавив:
   - Вынести прочь эту падаль! Скорее! Что же ты так вытаращил глаза? Вытащить за ноги и зарыть над озером... Да яму сделать поглубже, чтоб собакам не вздумалось вырыть... Еще пожалуй, отравятся!.. Собак-то ведь жалко!..
   Ночь наступила, когда из светлицы таскали за ноги тела несчастных стариков и едва развившихся их детей... Пьяные слуги сперва подшучивали над жертвами княгини, потом бросились срывать с них одежды, ставшие им добычею. Там и сям поднималась драка из-за лучше одетого трупа. Отовсюду сбегались люди посмотреть на покойников и помочь слугам. Тем временем другие вязали оставшихся еще на свободе слуг умерщвленных и запирали их в сарай под замок.
   Старикам-князьям подобали костер и могила, но Хвост не хотел жечь тела, а о тризне и не подумал. Да и времени у него не было думать об этом. Их просто-напросто з

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 466 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа