Уэдсли Оливия - Вихрь

Жан произнес:

   - Чуть-чуть задел меня, вот и все, не правда ли, Эбенштейн?

   Тот, не отвечая, помог уложить его в кровать. Затем подошел к Ирэн.

   - Все благополучно, - произнес он, гладя ее по плечу, как будто она была маленьким ребенком. - Будете теперь за ним ухаживать. Эта печальная история хорошо кончилась.

   Он вышел на цыпочках из комнаты.

   - Сейчас придет доктор, - сказал Жан. - Гаммерштейну попало не меньше моего. - Он посмотрел на нее странным взглядом. - Не трогай меня, - вырвалось у него, когда она подошла к нему, - я...

   Он потерял сознание.

   Пришел доктор. Он вынул пулю, перевязал рану и обрадовал Ирэн, сказав, что через десять дней Жан будет здоров. Доктор торопился к завтраку и сейчас же ушел.

   Они завтракали вдвоем. Ели из одной тарелки и пили из одного стакана, как дети.

   - Я знаю, что ты теперь будешь умницей, - голос ее дрожал от радости. - Я буду все время за тобой ухаживать.

   День казался бесконечным. Жан был расстроен. Его волновал берлинский концерт. Эбенштейн, которого он еле дождался, стал уверять, что все уладится и ему не о чем беспокоиться.

   Ирэн предложила ему почитать вслух после чая. Она взяла сборник стихов и, выбрав наугад что-то из Верлена, прочла ему. Видно было, что стихи ему не понравились.

   Тогда она прочла ему политическую статью из "Фигаро". Успех был не больший. Он заметно скучал. Что же, наконец, ему может доставить удовольствие? Больше всего его интересуют романы. Он хотел бы, если можно, почитать "Louise de Tuscaue".

   - Какой у тебя странный вкус, мой милый, - проговорила Ирэн.

   Она все же послала за этой книгой для него. Сладость примирения исчезла. Казалось, их совместная жизнь никогда не будет такой, как раньше. Время тянулось с убийственной медлительностью. Они только что выпили чай, а обед был еще не скоро. Жан опять заговорил о Гаммерштейнах. Он, видимо, считал эту дуэль наказанием судьбы.

   - Ведь я этого не хотел, - в сотый раз повторял он. - И к чему мне все это? Я старался попасть в Гаммерштейна. Мне кажется, он не любит свою жену, - прибавил он после паузы.

   Ирэн, стоя у окна, смотрела на улицу. Она повернулась к нему.

   - Не стоит говорить об этой дуэли. - В ее голосе чувствовалось отвращение. - Я не собираюсь копаться в этой истории или упрекать тебя, но я не могу понять твоей точки зрения и считаю, что ты поступил не по-рыцарски. Подумай только: обедать с замужней женщиной наедине, а потом ссориться с ее мужем, которому это не могло понравиться. Какая жалкая, пошлая история!

   Он посмотрел на нее с минуту и отвернулся; видны были только его взъерошенные волосы и торчащий воротник пижамы. В них была бездна оскорбленного чувства.

   Несмотря на свое возмущение его странным отношением к этой истории, она чувствовала к нему прилив нежности. Хотя она была на него сердита, он казался ей очень смешным.

   Нарядный воротник был смят и выглядел безобразно. Его рыжие волосы были дико всклокочены. Она присела на кровать и пригладила непослушную прядь волос.

   - Что мне с тобой делать? - сказала она.

   - Люби меня страстно, - ответил он, - и не осуждай.

   В этой фразе заключались его требования не только к Ирэн, но и к жизни. Ему хотелось пользоваться всеми ее благами, не встречая никаких затруднений.

   - Ты меня не понимаешь, - заговорил он быстро, - в этом все дело. Ты не понимаешь моего характера. Я прежде всего артист, а потом уже человек. Вы все совсем другие люди.

   - Из этого не следует, что ты можешь быть слабохарактерным.

   - Слабохарактерным! - В его глазах выразилось искреннее удивление.

   - Вся эта история произошла от твоего слабоволия, - заговорила Ирэн решительным тоном. - Ты позволил Эльге так глупо себя вести, потому что тебе не хотелось прекратить ее игру, которая тебе льстила. Я знала, что ты ничуть не интересуешься ею. Мне даже кажется, что лучше было бы, если бы ты был искренне увлечен ею, хотя это убило бы меня. Это все же было бы менее пошло. Я знаю, что в глубине души ты не такой, что это случилось с тобою, как могло случиться со всяким другим. Меня больше всего огорчает не твоя мнимая неверность, а другое, самое скверное в этой... - она запнулась, ища слова, - в этой дешевой истории, твое легкомыслие и податливость на всякие увлечения.

   - И это ты говоришь мне! Я не люблю тебя! Я не считаюсь с твоими чувствами! У меня неправильный взгляд на эту историю!

   - Разве это не так? - В ее голосе звучала печаль. Он засмеялся с горечью.

   - Если тебе угодно, пусть будет так.

   - Это нехорошо. Лучше не будем об этом говорить, может быть, я сейчас неправильно сужу об этих вещах.

   Жан ничего не ответил. Наступило долгое молчание. Она почувствовала облегчение, когда портье подал депешу. Анжель телеграфировала Ирэн: заболел Карл-Фридрих. С распечатанной депешей Ирэн стояла посреди комнаты; краска сбежала с ее лица. Она должна оставить Жана и уехать сейчас же. Может ли она покинуть его? Имеет ли право ехать? Но ведь нельзя же оставаться. Он безмолвно смотрел на нее и ждал, пока она вслух читала телеграмму.

   - Милый, я должна ехать, должна.

   Ответом было молчание.

   - Жан, неужели ты считаешь, что я должна остаться? - В ее вопросе звучала мольба.

   - Ты хочешь ехать?

   - Карл болен. Он ведь еще крошка. Я не могу не ехать. Он может, может... как страшно произнести эти слова!

   Она подошла к постели.

   - Жан, милый, не мучь меня, говори, скажи, что ты не хочешь, чтобы я ехала.

   - Что бы я ни сказал, ты все равно поедешь. Для тебя, видно, неважно, что я болен.

   - Ты несправедлив, - вспыхнула она, - лучше бы ты подумал о том, при каких обстоятельствах и почему ты ранен.

   Она забегала по комнате, собирая вещи, нужные для поездки.

   - Я поспею на берлинский экспресс. Только бы не опоздать! Я телеграфирую твоей сестре, она будет здесь через сутки.

   Позвонив лакею, она распорядилась относительно ухода за Жаном, а также телеграфировала Эбенштейну. Жан не смотрел на нее и молчал; он продолжал читать.

   - Я уезжаю, Жан, до свиданья.

   Душа ее была полна горечи и обиды. Он чувствовал себя покинутым и ревновал ее к ребенку.

   - Счастливого пути, - произнес он, не подымая глаз от книги.

   На минуту она остановилась у кровати.

   - До свиданья.

   Она вышла из комнаты.

   Анжель Виктуар была толковая и покладистая особа. Благодаря этим двум качествам, ее появление в замке было встречено вполне благожелательно. Как удачно выразилась про нее няня, она жила сама по себе и никому не мешала. Ее специальностью была штопка. Впрочем, она не отказывалась и от всякой другой подходящей работы. К Карлу-Фридриху она прониклась глубокой любовью. Это последнее обстоятельство обеспечило ей симпатию няни. Когда же она узнала, что Анжель последнее время жила в Кемберуэлле, сердце ее было покорено окончательно. Кемберуэлл был ее родиной. С того дня, когда Анжель на ломаном английском языке рассказала ей про окрестности дороги Св. Стефана, их связали тесные узы дружбы. Благодаря этому союзу жизнь в замке потекла мирно и приятно. Анжель получила право доступа в детскую, - это была милость, о которой она мечтала с того дня, как однажды утром Карл, заблудившись, попал в ее комнату и навсегда покорил ее сердце.

   Она принадлежала к числу тех женщин, для которых дети олицетворяют небо, землю и вообще весь смысл жизни. Маленькая головка Карла, его нос пуговкой, покрытый веснушками, казались ей прекраснее, чем лица ангелов Леонардо да Винчи; ни одна рапсодия не могла сравниться со стуком его маленьких сапожков, в которых он с большим шумом маршировал по комнатам. Она боготворила его, и Карл, как всякий мужчина, злоупотреблял ее обожанием без зазрения совести. За свою жестокость ему иногда приходилось расплачиваться, а именно: она неистово сжимала его в объятиях или награждала крепкими торопливыми поцелуями куда попало. Благодаря ей, он извлек новую сладость из "Спящей Красавицы". Эта сказка в переводе на своеобразный английский язык звучала совсем по-новому. Он стал произносить с легкостью французские фразы.

   - Это такой способный ребенок, - говорила няня, - что ему никаких уроков не нужно, он схватывает все на лету.

   После чая в детской Карл любил забираться к Анжель и слушать сказку "на сон грядущий". Няня, снисходительно улыбаясь, нередко уходила к экономке, оставляя их наедине. Это были блаженные минуты.

   - Расскажи еще, - лепетал Карл, затем с гордостью добавлял: - "Fais une autre".

   Анжель охотно соглашалась, качая его на коленях. Иногда он засыпал, не дождавшись конца сказки. Тогда она сидела неподвижно в полутьме, ожидая прихода няни. Он все же всегда просыпался и, пожелав ей с улыбкой "спокойной ночи", сонным голосом спрашивал: пришел ли уже кот в сапогах к его кровати?

   Однажды дядя Габриэль позвонил, что приедет на автомобиле к чаю.

   - Я надену синий костюм, - заявил Карл Анжель, потом под секретом сообщил: - В его левом кармане всегда бывает шоколад.

   После завтрака совершился обряд причесывания волос и приведения в порядок ногтей. Няня занималась этим ежедневно с двух до половины третьего. Перед этим обыкновенно происходили гимнастические упражнения на кроватке под аккомпанемент пения. К трем часам он был одет в голубой костюмчик и, по мнению Анжель, несколько ослепленной любовью, выглядел изумительно. Маленькому божку было строжайше запрещено лазать, ползать и трогать руками уголь, который оставлял пятна на его голубых штанишках. Лишенный всех обычных развлечений, Карл пристроился на подоконник и смотрел, не едет ли машина. Когда автомобиль показался в аллее, он запрыгал от радости.

   - Не забудь спросить дядю о его здоровье, - десятый раз повторила няня.

   Затем повела его вниз в столовую, где был подан чай.

   Карл ворвался в комнату и влез на колени к дяде Габриэлю. Няня смотрела на них сияющим взглядом.

   - Есть? - нетерпеливо спросил Карл, ощупывая карманы старика.

   - Что есть, шалунишка? - спросил человек очень высокого роста, входивший в это время в комнату.

   Карл удостоил его мимолетной улыбкой.

   - Шоколад, - торопливо сказал он, - дядя Габриэль, вы, кажется, переменили карман, ну да, переменили карман.

   Восторженно улыбаясь, старик сознался в своей уловке, и Карл, с криком радости, погрузил ручонки в другой карман; в его руках очутилась плитка шоколада.

   - Сначала я откушу кусочек, а потом ты, - великодушно сказал он. - А после дяди Габриэля можешь откусить ты, - добавил он, повернувшись к высокому человеку.

   - Он не скушает даже крошечного кусочка. У него болят зубы, ему нельзя, - шепотом сказала няня.

   - Нельзя? Дядя Габриэль, мне хочется вам сказать, я очень жалею вас, что вы больны. Вы были очень больны, мой дорогой?

   "Мой дорогой" - всегда говорила Ирэн.

   - Если вам не хочется об этом говорить, так не надо, - прибавил он серьезным тоном. - Недавно Паула, девушка, которая моет пол в моей комнате, была больна, и когда я ее спросил, как ее здоровье, она ответила, что лучше об этом не говорить. Может быть, вы тоже не хотите?

   В это время нянюшка вышла из комнаты, она была страшно горда своим питомцем. Высокий человек подошел к ним и сел рядом с дядей Габриэлем. Он весело подмигнул Карлу, и доверчивая улыбка заиграла на губах мальчика.

   - Он забавник, - сказал Тео старику, - право же забавник.

   - Интересно, были ли вы когда-нибудь тигром? - вежливо спросил Карл.

   - У дяди Габриэля есть в ноге такая кость, и потому он не может быть тигром.

   - А у тебя есть такая кость?

   Он с нетерпением ждал ответа.

   - Ни кусочка, - ответил Тео.

   - Тео видел настоящих тигров, - ласково продолжал дядя Габриэль.

   - Правда?

   Карл живо соскочил с колен старика и подбежал к Тео.

   - Правду он говорит? - дрожащими губами повторил он.

   - Сядь ко мне на колени, и я расскажу тебе про львов, тигров, слонов и еще про одного зверя, который называется гиеной. Он такой чудак, смеется сам над собой. Он обычно живет в лесу, и там такая высокая трава - выше моей головы. Ветки деревьев растут друг другу навстречу, они иногда так переплетаются, что не видно неба. Однажды я шел в таком лесу - его называют джунглями - и увидел пруд. В нем отражались ветви деревьев, и вода была темно-зеленая. Я попробовал набрать воды для питья и вдруг увидел, что трава колышется. Было такое движение, как когда ветер качает ветви из стороны в сторону. Я с трепетом ждал. Вдруг у пруда появился большой лев, такой здоровенный дяденька с большой гривой, как щетка. Он пришел, налился воды и вдруг насторожился. Вероятно, понял, что я спрятался недалеко. Он сидел неподвижно, но глаза его, большие и блестящие, как желтые бриллианты, засверкали. С минуту он как будто выжидал, а затем нагнул голову и начал пить воду большими глотками, как твоя собачка. Он был, понимаешь ли, плохо воспитан. Поэтому он пил со страшным шумом.

   - И наверно, еще во время еды? - спросил Карл. - Анжель говорит, что это очень плохо, это делают только мальчишки.

   - Кто это Анжель? - спросил дядя Габриэль. Карл уселся на коленях у Тео.

   - Она родственница того человека, с которым уехала мама. У нее такие же волосы. Она рассказывает чудные сказки, уверяю тебя. Потом она умеет варить кофе. Она очень славная, дядя Тео. Слуга подал чай.

   Примостившись на коленях у Тео, Карл стал наливать всем, держа чайник обеими руками. Тео в виде особой милости было разрешено держать поднос, так как он рассказывал, что ведет очень дикий образ жизни и не только никогда не держал в руках чайника, но даже никогда до него не дотрагивался.

   Дядя Габриэль выразил желание познакомиться с Анжель, и за ней послали. В первую минуту она страшно смутилась, но затем быстро овладела собой. К счастью, у нее нашлась свежая блузка. Она с застенчивым видом вошла в столовую. Увидя доброе лицо дяди Габриэля, она совсем успокоилась, и скоро завязался непринужденный разговор. Ее маленькое личико расцвело, когда стали рассказывать о Карле. Старику очень понравились ее открытые глаза и вся ее маленькая фигурка.

   - Вы имеете вести от вашего брата? - добродушно спросил он.

   - Да, конечно, он сейчас в Гамбурге. Концерт назначен на будущей неделе.

   Она наивно рассказала ему про успех, выпавший на долю Жана, и даже рискнула попросить, не может ли он помочь ей достать работу, хотя бы самую скромную, в каком-нибудь семействе, где есть дети.

   Дядя Габриэль смотрел на нее задумчиво, опершись подбородком на руку.

   - Вы хотите отсюда уехать?

   - Я! Хочу уехать! Я так обязана мадам Ирэн! Она столько для меня сделала. Но я не могу здесь так жить, это неудобно... неприлично.

   - Разве вы не можете присматривать за Карлом?

   - Но разве я ему нужна? - Она крепко стиснула руки. - У него ведь есть няня, добрая старая женщина.

   Старик чуть-чуть прищурил глаза.

   - Мне кажется, вы можете оказать на мальчика хорошее влияние. К тому же он мог бы у вас научиться говорить по-французски. Я напишу об этом племяннице, а пока попрошу вас остаться до ее приезда и заниматься с Карлом.

   Анжель не успела ответить, так как в эту минуту вбежал Карл; он сразу бросился к ней.

   - Слушай, я скоро получу книгу про львов, ты будешь мне ее читать? Это будет замечательно! Мне подарит ее дядя Тео.

   Он подбежал к Тео.

   - Ты не забудешь? Наверно?

   - Даю тебе мое честное слово. Так принято у порядочных людей.

   Дядя Габриэль собрался ехать домой. Он был очень слаб и медленно ступал, тяжело опираясь на Тео. Карл и Анжель проводили их до дверей. Стали прощаться. Тео, нагнувшись, протянул руку Карлу. Анжель смотрела на них. Такой высокий и такой маленький прощаются за руку.

   - Поцелуй же мсье хорошенько!

   Тео быстро снял фуражку, стал на одно колено и поцеловал Карла.

   - Прощай, старина!

   На его лице было выражение печали.

   - Не забудь книгу про львов и приезжай поскорее, хорошо?

   - Не беспокойся, дружище, скоро я опять отправлюсь в лес и джунгли.

   У Карла опустились уголки рта.

   - Все куда-нибудь уезжают, - произнес он с дрожью в голосе, - кроме меня.

   Уже во дворе, усевшись в карету, Тео долго смотрел на Карла. Лошади тронулись. Анжель схватила Карла на руки и поцеловала его.

   - Жил-был однажды маленький мальчик, - торопливо начала она, - при домике, где он жил вместе со своей мамой, был сад, а в этом саду росло дерево с алыми цветами. Я забыла, как это дерево называется.

   Она ждала, что он подскажет ей название. Он всегда делал это с очень серьезным видом.

   - Может быть, это был красноцветник? - произнес Карл со вздохом. - Наверно, его мама никогда не уходила из дому и не оставляла его одного.

   Дело принимало серьезный оборот.

   - Знаешь, в моей комнате наверху есть лоскутки, нельзя ли их наклеить в эту большую книгу с белыми страницами?

   - Только не в моем голубом костюме, - произнес Карл унылым тоном. - Можно мне пойти наверх переменить костюм?

   На первой площадке он остановился, тихо подсмеиваясь. Подымаясь по лестнице, Анжель дала слово, что догонит его, хотя бы ей пришлось для этого сломать себе ногу. Он бросился вверх по деревянной лестнице, чувствуя себя победителем на скачках. На второй площадке он опять остановился, терпеливо ожидая ее.

   - Мужчины должны уметь бегать быстрее женщин, - сказал он с кротостью. - Хочешь, я помогу тебе дойти до детской?

   Большой человек приехал еще раз в замок совсем неожиданно. Карл принимал ванну. Няня была очень огорчена, когда услышала через дверь его голос. Он смиренно просил разрешения войти.

   - Заходите, сэр, только мистер Карл сейчас в ванне. Вы уж извините нас.

   Тео вошел и прикрыл за собою дверь.

   - Я плаваю, - лепетал Карл, - ложусь на животик, делаю прыжок и плыву.

   Пока няня мыла ему лицо, он сел. Когда губку отняли, показался маленький розовый язычок.

   - Ну, ну! - проговорила няня тоном упрека. Карл мигнул глазом в сторону Тео.

   - Губка очень вкусная. Ты пробовал когда-нибудь есть губку?

   - Готова поклясться, что он этим не занимается, - сказала няня, собираясь вынимать его из ванны.

   - Я хочу сам.

   Он схватился за край ванны обеими руками, с гордостью поглядывая на своего большого друга.

   - Он упадет, - заботливо сказал Тео. Подняв Карла на руки, он поставил его рядом с няней.

   - Вы замочились, сэр, возьмите полотенце.

   - Мне холодно, я мокрый, - пропищал Карл с упреком.

   Няня завернула его в большое теплое полотенце и усадила на колени.

   - А ты умеешь сам купаться? - продолжал интересоваться Карл.

   Няня отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

   - Очень хорошо, - ответил Тео, - у меня уж такой талант.

   Карл высвободил одну ногу.

   - Видишь эту темную полоску под коленом? Знаешь, отчего это?

   - Наверно, загар?

   - Я хотел как раз это сам тебе сказать.

   В тоне его голоса слышался упрек.

   Няня надела ему ночную пижаму и пошла за синими сапожками. Глава семьи, видимо, не мог идти в детскую без этих принадлежностей, не рискуя заболеть.

   - Вот тебе книга!

   Тео присел на стул няни. Маленькое существо с ясными глазками приласкалось к нему; мокрая головка нежно терлась об его рукав. Тео обнял его одной рукой и усадил его на колени. Он открыл книгу.

   - Вот лев.

   Его голос чуть-чуть дрожал. Карл был сонный. В этот день он долго гулял, а потом шалил с няней. Ручка его обвила шею Тео, причиняя непоправимый вред воротничку.

   - Расскажи про него, - пробормотал он.

   - Его называют царем зверей и говорят, что он благородное животное. Ты его знаешь другим. По-твоему, он большой дяденька с темно-рыжей шкурой и желтыми глазами, блестящими, как драгоценные камни. Рев его напоминает гром.

   В коридоре послышались шаги няни. Тео так крепко прижал к груди Карла, что тот на минутку проснулся.

   - Я учусь "J'aime", это значит я люблю, потом еще "tu aimes", это значит я люблю тебя. Анжель говорит...

   Тео встал, держа ребенка на руках.

   - Я люблю тебя, - пробормотал Карл, касаясь головой его лица. Он уже спал, когда няня надевала ему второй башмак, без которого он не мог идти по коридору.

   - Я его отнесу, - сказал Тео.

   - Не беспокойтесь, сэр, - пробовала возражать няня, еле поспевая за Тео.

   Он уложил Карла в кроватку. Волосы ребенка завились после ванны. Одну ручку, сжатую в кулачок, он прислонил к щеке. Няня сняла синие сапожки и прикрыла его теплым одеялом. Тео в последний раз посмотрел на Карла. Затем, тихо ступая, вышел из комнаты.

   Через два дня у Карла разболелась голова.

   - Такая боль! - с чувством говорил он. Няня, хоть и струхнула, отнеслась к этому скептически.

   - Где у тебя болит, мой миленький?

   - В голове на верхушке. Может быть, это оттого, что у меня густые волосы.

   - Покажи место ручкой, дружок.

   Карл действительно положил свою ручку на голову. Бывали случаи, когда он жаловался на головную боль, а указывал на поясницу. На этот раз няня серьезно встревожилась.

   - Дам ему касторки, - решила она, - наверно, что-нибудь скушал.

   Карл храбро принял касторку, но на следующий день боль усилилась. Пощупав в крошечной ручонке пульс, Анжель сразу же посоветовала позвать врача.

   - Подождем и увидим. Завтра, может быть, появится сыпь, - сказал доктор.

   Он все-таки надеялся, что ничего не будет.

   Анжель и няня провели всю ночь у кроватки Карла. Он метался всю ночь и бормотал во сне. Анжель носила его на руках по комнате. Бедная няня совсем замучилась. Она равнодушно смотрела, как чужая женщина держала на руках ее сокровище. Наутро появилась сыпь. У Карла обнаружилась скарлатина.

   - Беспокоиться нечего, - сказал доктор, - рано или поздно это бывает у всех детей. Он мальчик крепкий, через несколько дней будет опять бегать.

   Но крепкий мальчик все не поправлялся, а, наоборот, слабел. Его маленькое личико осунулось. Ко всем он относился с полным безразличием. Только однажды он сказал:

   - Хочу видеть мамочку.

   Анжель тотчас телеграфировала Ирэн. Днем и ночью она качала Карла и носила его на руках. В одну из таких ночей она вдруг услышала звон колокольчика. Она никак не могла понять, кто мог приехать в такой поздний час. Неужели Ирэн? Нет, это было невозможно, она не могла так скоро доехать. Вошел лакей в доверху застегнутой ливрее, чтобы скрыть отсутствие воротничка, и подал телеграмму. "Прошу немедленно выехать в Гамбург, Жан болен, приеду завтра, Ирэн Виктуар", гласила депеша. Значит, ей придется покинуть Карла, прежде всего промелькнуло у Анжель в голове.

   Неслышными шагами она подошла к кроватке. Ребенок спал. На маленьком личике ресницы выделялись, как тень на исхудалых щечках. Она осторожно расправила спутавшиеся волосы. Карл заметался во сне, приоткрыл глаза и улыбнулся. Бедная Анжель вздохнула. Она достала расписание поездов и справилась в нем. Нужно выехать из дому в половине шестого. Сейчас около трех. Поцеловав край одеяла, свисавшего с кроватки, она отправилась к себе складывать вещи. Нужно было спуститься вниз, распорядиться насчет лошади. Огромный дом был погружен во мрак и безмолвие. Банкетный зал выглядел мрачно и неприветливо. В одном из углов, куда достигал свет из отдаленного окна, заиграл золотой луч на цветном знамени. Предки Карла сражались под этим знаменем, а он лежит теперь там, наверху, такой слабый и беспомощный.

   Все это время доктор считал его болезнь неопасной и никому не давал знать. Она сама решила телеграфировать Ирэн. Любовь открыла ей то, что было скрыто для науки. Она чувствовала, что силы ребенка слабеют.

   Поезда, в которых ехали она и Ирэн, встретились в пути. Ирэн тоже не могла спать. Как только забрезжил рассвет, ею овладело страшное беспокойство. Эти последние месяцы она немного забыла Карла, но ее любовь к нему от этого не ослабела. На каждой остановке она ежеминутно поглядывала на часы. Она не могла дождаться конца этого мучительного переезда. Было уже поздно, когда, наконец, автомобиль подкатил к подъезду замка. Шофер сказал ей, что состояние Карла без перемен. Выскочив из автомобиля, она бросилась в ту часть замка, где находилась детская. Когда она вошла в детскую, Карл проснулся и начал плакать. Через минуту она держала его в объятиях. Он стал таким худеньким и легким.

   - Моя маленькая детка, мой сыночек! - повторяла она рыдая.

   Он перестал плакать и, прижавшись к ней, уснул. Она села, стараясь не шелохнуться. На ней все еще был дорожный костюм. Подошла няня и предложила взять и уложить Карла. Нет, она его не отдаст. Ему становилось лучше, он ровно дышал и спокойно спал. Она должна теперь думать только о нем. В нем сосредоточен для нее весь мир.

   Маленькое тельце, такое горячее, ей казалось частью ее самой. Ручки судорожно обхватили ее руки в перчатках. Получив телеграмму от Анжели, она не могла ни есть, ни пить. Путешествие продолжалось больше суток. Смертельная усталость овладела ею. Сквозь опущенные шторы брезжил рассвет, комната наполнилась сиянием прекрасного летнего утра. Дремавшая няня проснулась.

   Ирэн в это время раскачивалась из стороны в сторону. Руки ее постепенно ослабевали. Еще минутка, и Карл упадет. Крепкие руки няни вовремя подхватили ребенка. Она уложила его в кроватку. Карл продолжал спать. Теперь надо принести скорее спасительное средство. Через несколько минут она вернулась. Лекарство подействовало и на этот раз. Громко чихнув, Ирэн пришла в себя. Она посмотрела на няню, потом перевела глаза на кроватку Карла.

   - Спит, как сурок, миледи, вы теперь отдохните, я в одну минуту приготовлю чай, потом вы должны хоть немного поспать, а то у нас будет двое больных.

   Ирэн с удовольствием выпила горячего чаю. Ее члены так одеревенели, что она не могла даже сама держать чашку, и няня ее поила с ложечки. Через пять минут она лежала в кровати.

   Проснувшись, она встретила улыбающийся взгляд Карла.

   - Ты можешь меня поцеловать, - проговорил он слабеньким голоском.

   - Ах ты, мой милый сыночек!

   - Я умею говорить по-французски, слушай... А где Анжель? - спросил он вдруг встревоженным голосом.

   - Она ненадолго уехала, моя детка.

   Карл вздохнул. В это время вошла няня, неся стакан молока.

   Она рассказала Ирэн, как Анжель занималась с Карлом. Жан, Анжель и все эти события последних месяцев казались ей такими далекими теперь, когда, наконец, ее мальчик начал поправляться. Она решилась тоже отдохнуть, так как он в это время уснул.

   Все предметы, вся комната были такими знакомыми, близкими, а между тем она чувствовала какую-то пустоту. Должно быть, она сама изменилась за это время. Усталость сковала все ее тело. Тяжелый сон прервал нить ее размышлений. Проснувшись, она увидела на столике депешу. Телеграфировал Жан из Гамбурга: "Люблю. Ответь, дорогая. Твой навеки. Жан". Ее душа наполнилась радостью. Жизнь снова показалась ей прекрасной и заманчивой. Карл поправлялся, и Жан тосковал. Она телеграфировала ему: "Люблю. Пиши подробно". Теперь она поняла, почему ее комната, ее собственная Комната казалась ей такой странно чужой. Не было Жана.

   Отдых восстановил ее силы. За это время она успела забыть злосчастный Гамбург. Мрачные мысли, которые приходили ей на ум, когда она была с Жаном, теперь рассеялись. Остались только светлые воспоминания.

   Жан сиял, читая телеграмму Ирэн. Когда он распечатывал голубой листок бумаги, Анжель не спускала с него глаз. В ответ на телеграмму, составленную ею с большим трудом по-английски, она получила от няни радостную весть, что Карлу лучше.

   Когда она приехала, Жан встретил ее без особой радости. Он настолько был расстроен своей раной, что злился на всех. Эбенштейн был тоже не в духе, он имел неосторожность как-то сказать Жану, что рана Гаммерштейна совсем пустяк и что он скоро вернется на место службы в Петербург. Анжель не имела понятия, чем болен Жан, а потому первым вопросом ее было: "Что с тобой?" Вопрос этот был для него крайне неприятен, и он не знал, что на него ответить. Доктор, войдя в это время в комнату, вывел его из затруднения. После осмотра доктор заявил Анжель, что она сможет сама делать перевязки и что он зайдет проведать больного дня через два. После его ухода Анжель закурила папиросу и села в ногах кровати. Она смотрела на Жана не без иронии. Ее глаза, казалось, безмолвно говорили: "Опять наглупил?" Он посмотрел на нее сердитым взглядом, сдвинув брови.

   - Я думаю заказать обед, - сказала она.

   Жану разрешена была только курица или что-нибудь молочное, и он с отвращением смотрел, как Анжель с аппетитом ела омлет по-лионски и почки в мадере. Она все время мальчишески улыбалась.

   - Ну! Я умираю от любопытства, расскажи мне теперь все. Тебе, наверно, стыдно, иначе ты бы все мне выложил в пять минут. Наверно, опять какая-нибудь история? Какой ты еще ребенок с женщинами!

   Жан даже привскочил в кровати.

   - Ты всегда несправедлива ко мне! Всегда! Я не сделал ничего дурного. Меня оскорбил один человек, и я с ним дрался на дуэли. Интересно, как бы ты поступила на моем месте? Я не сумасшедший, чтобы переносить всякие дерзости.

   - А почему он тебя оскорбил? - допытывалась Анжель. - Наверное, из-за женщины?

   Чувствовалось, что у нее спокойный и настойчивый характер.

   - Дурочка, - проговорил Жан презрительно, - ты знаешь, есть такой тип женщин... Замужняя, - они почему-то всегда замужем - слишком нарядная и напудренная; одним словом, любительница сильных ощущений. Она и ее муж друзья Ирэн. Они часто приглашали нас обедать или ужинать. Мне это надоело. Она меня преследовала. Я был неосторожен, как дурак. Ничего особенного, понимаешь, просто мы с ней как-то раз обедали вместе, а потом об этом узнал ее муж. Кончилось дуэлью. Вот и все.

   Анжель в это время стояла спиной к нему. Она медленно переставляла пузырьки с лекарствами на камине.

   - И это все? - проговорила она с оттенком презрительного снисхождения в голосе. Она подошла к окну.

   - Ты принадлежишь к числу людей, которым всегда всего мало.

   Она круто повернулась. Вся ее маленькая фигурка выражала возмущение.

   - Дурак! - крикнула она, - сумасшедший! Судьба тебе послала такое сокровище, а ты топчешь его в грязь. Неужели ты не мог избавить Ирэн от этой мерзости? Конечно, ты будешь говорить, что та женщина тебя преследовала, ведь так легко всегда найти оправдание. Иметь такую жену и так гнусно себя вести! Стоишь ли ты такой женщины? Пустоголовый мальчишка, талантливый, правда, но тряпка. Когда я приехала в день вашей свадьбы и увидела Ирэн, я подумала: ну теперь он переменится, образумится, станет человеком. А оказалось что? Мне следовало понимать, что ты не можешь измениться, лучше сказать, что ты меняешься слишком часто, но никогда не делаешься лучше. Этого с тобой никогда не бывает. Ты всегда останешься таким же с виду привлекательным, а на деле легкомысленным и ничтожным. Я это знала много лет тому назад, когда ты уезжал из дому. Ты, может быть, забыл, как трудно нам было снарядить тебя в дорогу? Мы отказывали себе во всем. Мать ходила в стареньких платьях, не могла никуда поехать отдохнуть, отец бегал по урокам после занятий в школе, а я шила, стирала целыми днями и бегала по разным поручениям. И все это из-за тебя, ведь ты был единственным сыном. А когда ты уехал - ни слова, ни звука. А потом пришло письмо. Твои дела были очень плохи. Он сильно побледнел.

   - Плохи? - повторил он. - Умирал с голоду. Понимаешь, умирал с голоду в Париже, а ты думала, что я веселюсь!

   - Но почему же ты голодал, почему? Потому что истратил все деньги и не хотел работать. Тебе могло хватить надолго, но ты предпочел их быстро, весело прожить.

   Крепко стиснув свои маленькие руки, она горько рассмеялась.

   - Боже, что за комедия твоя жизнь! Ты почти умирал с голоду, а теперь лежишь в шелковом белье, занимаешь пышные апартаменты в отеле. Ты выплыл! Какая ирония судьбы! В Кемберуэлле, в Лондоне, там не веселятся, там работают. Я вставала в пять часов и ложилась в полночь. Мы были бедны. Все работали. Нужно было выбирать - труд или голодная смерть. У нас не было богатых друзей и покровителей, готовых нас выручить. А ты, разбогатев, перестал нам писать. Я решила никогда больше не беспокоить тебя, но потом увидела, что с такими, как ты, нужно поступать иначе.

   Жан делал попытки приподняться. Подойдя к нему, она уложила его на подушки. Они переглянулись. Выражение его лица было какое-то особенное. Нагнувшись к нему, она продолжала с нервным смехом:

   - Судьба все же над тобой смилостивилась, она дала тебе сестру, милый братец.

   - Я уже родился таким сумасшедшим.

   В эту минуту он выглядел совсем мальчишкой.

   - Я всегда стремлюсь к чему-нибудь, а потом остываю. Эта Гаммерштейн мне очень нравилась, а потом - конец.

   Он посмотрел на сестру в упор:

   - Ты права, мне всегда хочется чего-то, а когда я достигну цели, оказывается, что это не то. Дай мне сказать, я тебе расскажу все.

   Откинувшись на спинку стула, она смотрела на него с непроницаемым видом. Его настроение было ей так знакомо! Эта потребность открыть свою душу была отчасти вызвана раскаянием, но, главным образом, здесь сказывалось его самовлюбленность. Такое самоунижение иногда доставляло ему неизъяснимое блаженство.

   - Ты ведь видела Ирэн? Когда я с ней встретился в первый раз, я сразу влюбился в нее. Ты знаешь, какая она умная, изящная. Я был от нее без ума. Она была так прелестна и вместе с тем казалась такой недосягаемой! Такие женщины всегда пленяют с первого взгляда. Я это сильно почувствовал. Мне хотелось перешагнуть через бездну, разделяющую нас. Ах, когда я вспоминаю это время... В тот день я первый раз играл для нее; это была сверхчеловеческая игра, а потом...

   - Она вышла за тебя замуж, - прозаически закончила Анжель.

   - Тебе хорошо с твоим умением проникать в самую душу человека и с твоей бесконечной жизнерадостностью. Я скучал уже во время медового месяца, - вдруг проговорил Жан.

   - Я думаю, что если бы тебе дали звезду с неба, то ты бы ее вставил в подсвечник, чтобы посмотреть, будет ли она гореть. Ты всегда стремишься к недостижимому, мечешься, а когда получаешь, начинаешь скучать, оттого что больше нечего делать. Ты сделан из того же теста, что и все артисты, но, к счастью, не все мужья.

   - Я поссорился с Ирэн из-за ребенка.

   - Конечно, ты ревновал, как всегда. Ах, этот ребенок! - лицо ее расцвело в улыбку. - Крошка Карл! Ему теперь четыре года. Какое счастье, что он поправляется. Если бы ты знал, какой он прелестный ребенок. Он уже говорит по-французски. У него славная няня, добрая душа. Я сначала была так одинока в замке, она позволила Карлу приходить ко мне. Потом дядя Габриэль мне разрешил остаться там...

   - Дядя Габриэль?

   - Да, он приехал навестить малыша, а вместе с ним приехал знаменитый путешественник... Я забыла его фамилию... Да, Шторн.

   - Разве Шторн тоже приезжал?

   - Да. Огромный верзила с чудными волосами и такой милой улыбкой.

   - Не была ли случайно в замке мадам Кланс?

   Анжель отрицательно покачала головой.

   - Нет, но как-то раз приезжала одна девушка с немецкой фамилией.

   - Девушка?

   Жан насторожился.

   - Да, довольно миленькая, невысокого роста. Она спрашивала тебя и сказала, что уезжает на другой день в Петербург.

   Это была Аннет! Жан был уверен в этом. Бедная Аннет, он ее не забыл...

   Анжель встала, зевая.

   - Я думаю, можно поручить ангелу-хранителю оберегать тебя.

   Она вспоминала, каким тоном Карл говорил ей каждый вечер: "спокойной ночи".

   - Судя по твоему мнению обо мне, для этого потребуется целый полк ангелов, - игриво ответил Жан.

   Ирэн была счастлива. Карл был с ней, а Жан писал аккуратно каждый день. Его письма были великолепным образцом любовной переписки. Так пишут люди, часто бывающие в роли случайных любовников. Он страшно скучал без Ирэн и снова переживал первые дни их любви на расстоянии ста миль.

   Карл быстро поправлялся. Часто приезжал дядя Габриэль к чаю. Бывала Ванда. Время текло незаметно. День за днем в мирном спокойствии. Дни стояли чудные, озаренные мягким осенним солнцем. Жан писал, что он поправляется и желает видеть Ирэн. Через неделю был назначен концерт в Берлине, "а здесь все время льет дождь, - писал он, - кажется, что тучи плачут, оттого что ты далеко. Музыка моя тоже улетела вместе с тобой. Подумай только, какой я теперь бледный. Щеки впали, а волосы страшно отросли. Возвращайся скорей, моя милая. Целую крепко, как люблю. Всегда и навсегда твой Жан". Дальше приписка: "Я учусь по-немецки: "Ich liebe dich". Если бы ты была здесь, я говорил бы еще лучше".

   Однажды утром она получила большой пакет. В нем была серия снимков Жана в разных позах. Он действительно сильно похудел. Пора к нему ехать