Уэдсли Оливия - Вихрь

. Скоро они наконец будут у себя дома. Она решила ехать ночью, чтобы провести еще один вечер с Карлом. В это время гостил в замке дядя Габриэль, вместе с Амадео. Карл их очень любил обоих. Для полного счастья ему недоставало только Анжель, он радовался, что она скоро должна вернуться.

   В этот последний вечер Ирэн сама купала Карла и, укладывая его в кроватку, рассказывала ему историю некоего мистера Сквирля Неткина, который, как оказалось, был англичанин и вегетарианец. Потом она спела ему песенку, начинающуюся словами: "Милый мой, любовь моя".

   Всю дорогу она проклинала медленный почтовый поезд. В вагоне не было воды, а так как Жан не выносил одеколона, то приходилось выходить на каждой станции. Это мало помогало. Руки и лицо были все время в саже. С Ирэн ехала ее горничная Анастаси, чистокровная француженка, которая то и дело повторяла: "Мадам следовало бы надеть вуаль". Вообще, по ее мнению, Германия была полудикая страна.

   Так как последняя телеграмма Жана гласила: "Не надевай вуаль. Люблю", Ирэн не рискнула закрыть лицо от пыли. Вместо этого ей пришлось употреблять огромное количество воды и мыла. Он придавал очень большое значение внешности. Подъезжая к станции, она увидела его бегущим по платформе за поездом. Лицо его выражало сильное нетерпение. Сомнений не было, он действительно скучал и жаждал ее видеть. Не дожидаясь остановки поезда, он вскочил на подножку и поцеловал ее в губы через открытое окно.

   - Вот почему я не хотел, чтобы ты надела вуаль, - сказал он, задыхаясь.

   Они оба рассмеялись. Радость этой встречи была так велика, что слова казались ненужными.

   - Как ты похудел!

   - Ты догадываешься почему? - Он лукаво улыбнулся.

   - От тоски?

   - Ну конечно! Я так хотел тебя видеть. Если от тоски худеют, то теперь я должен сразу пополнеть. Я отослал Анжель. Мне хотелось видеть тебя одну.

   Ирэн была смущена.

   - Она не обиделась? Может быть, ей не хотелось уезжать?

   - Я ее не спрашивал. У нас теперь будет второй медовый месяц. Не можем же мы возить ее с собой! Это было бы слишком неудобно.

   Они под руку направились в отель. Их гостиная утопала в цветах.

   - Ну, вот мы опять вместе!

   Его голос дрожал. Руки искали ее... Обедали они у себя в гостиной гораздо дольше, чем требовала смена блюд.

   - Анжель была очень добра ко мне, - вдруг проговорил Жан, - она очистила меня от всякой скверны.

   - Разве ты нуждался в очищении?

   Он кивнул головой с серьезным видом. Она встала.

   - Как хорошо, что я опять с тобой! Карл совсем поправился. Он говорил такие забавные вещи. Мы как-то вечером, после чая, стояли на валу, и я ему показала луну. Он захотел позвать дядю Габриэля, чтобы показать ее ему. Подбежал к окну, а потом вдруг останавливается и кричит мне: "Мамочка, скажи, чтобы она подождала".

   Жан засмеялся. Лицо его было в тени, и она не могла видеть его выражения. Он подошел к ней сзади.

   - Теперь будь моей, только моей. Я так долго ждал тебя.

   Положив к нему голову на плечо, она смотрела на него снизу вверх.

   - Разве бы я могла принадлежать кому-нибудь другому? Я вся твоя. Помнишь письмо, которое ты подписал: "Твой навеки"? Так и я навеки твоя.

   - И ты больше не сердишься на ту глупую историю?

   Она счастливо рассмеялась.

   - Нет, мы вырвали навсегда эту страницу нашей жизни.

   Приехав в Берлин, они остановились в отеле "Адлер" и сразу закружились в водовороте этого города, с улицами, на которых днем и ночью кипела жизнь, и площадями-муравейниками. Жану предстояло дать здесь целый ряд концертов.

   Он был в восторге от вечной суеты этого громадного города, его улиц, садов, ресторанов, переполненных разношерстной толпой людей.

   Они ежедневно возвращались домой не раньше трех-четырех часов утра. Его концерты имели огромный успех, и, сделавшись вдруг богатым человеком, он вел жизнь выскочки-миллионера, поражая всех своими прихотями. Он сиял, окруженный толпой поклонников, артистической богемой и прочими спутниками богатой жизни, которые располагались в их апартаментах, как дома.

   Преодолевая чувство усталости, Ирэн принимала всех его многочисленных новых друзей с обворожительной улыбкой. Люди ее круга, прежние друзья тоже появлялись в их просторной раззолоченной гостиной. Они были несказанно удивлены, встретив ее в этой обстановке: Ирэн фон Клеве замужем за этим мальчиком, покоряющим всех своей божественной игрой!

   Жан стал "гвоздем сезона". О нем говорил весь город. Космополитический Берлин готов был ему простить даже его темное происхождение, от гения родовитости не требуется. Имя и положение Ирэн усиливали общий интерес к нему. Они сделались самой модной парой в городе, о них писали во всех газетах, их забрасывали всевозможными приглашениями.

   - Лучше бы ты был трубочистом, - однажды сказала она, показывая ему огромный ворох писем, неизменно кончающихся так: "Рады будем вас видеть у нас тогда-то, в таком-то часу".

   Жан выходил из своей комнаты прилизанный и благоухающий, в бархатных панталонах и ослепительной пижаме.

   - Ты только посмотри, - указывала она ему на письма. - Откуда у тебя такие ужасные панталоны? Ты в них похож на итальянского шарманщика. Что мы будем делать с этими приглашениями? Куда идти?

   - Ко всем.

   Выпив кофе и поцеловав ее, он стал напевать свою любимую песенку: "Люблю тебя, мой нежный друг".

   - Доставь мне большую радость, Жан, - сказала она ему с улыбкой. - Проведем этот вечер дома одни.

   - С удовольствием, это будет очень мило.

   Он сразу согласился и сейчас же стал собираться уходить. Его уже ждал чей-то автомобиль. Уезжая, он обещал вернуться к чаю. Ирэн прилегла отдохнуть. Со времени отъезда из Гамбурга их жизнь была истинным калейдоскопом, в котором мелькали все время новые знакомые и новые друзья. Она часто даже не знала их фамилий. Какие-то бесчисленные Вертгеймы, Розентали, Мозентали заполняли ее жизнь.

   Во всяком случае нельзя было жаловаться на однообразие. Все это было так ново и необычайно. Она чувствовала, что для большинства этих людей она только жена Жана. Это было забавно, но далеко не всегда приятно. Жану такая жизнь доставляла неизъяснимое удовольствие. К счастью, это не должно было долго продолжаться. Еще один концерт в Мюнхене, а потом они поедут домой. Дома в замке их ждала тихая семейная жизнь, там они отдохнут от этой суеты. Какое блаженство, что они сегодня не должны никуда идти! Перед уходом Жан сообщил ей с таинственным видом, что приготовил ей сюрприз. Интересно, что бы это могло быть? С тех пор как она вернулась, он всегда был весел. Она не догадывалась, что причиной его довольства была именно эта шумная безалаберная жизнь, от которой ей хотелось скорей избавиться. В этой толчее он чувствовал себя как рыба в воде.

   Он вернулся домой в великолепном настроении. Прогулка удалась как нельзя лучше; часть пути он сам правил, эти Розенштейны милейшие люди. Всю дорогу его преследовала какая-то мелодия. "Скорей скрипку!" До самого обеда он импровизировал.

   - Я сказала портье, что нас нет и не будет дома до утра.

   После обеда Ирэн легла на диван. Жан, развалясь рядом с ней в глубоком кресле, лениво проговорил, пуская кольца дыма:

   - Кажется, Гутманы приглашали нас на бал?

   - Да, там будет такое столпотворение, что не протиснуться. Какое счастье, что мы остались дома.

   Жан задвигался в кресле и, переменив позу, вздохнул.

   - А как насчет сюрприза?

   Лицо его сразу оживилось.

   - Вот в чем дело. Я хочу снять квартиру в Вене и жить постоянно в городе.

   Ирэн была так поражена, что не знала, что сказать. Он подошел и сел на край дивана.

   - Подвинься немного, милая. Теперь слушай внимательно. Разве тебе не хочется иметь свою собственную квартиру? Ведь замок принадлежит Карлу-Фридриху, а потом - это так далеко зимой...

   - Но ведь это безумие! - воскликнула Ирэн. - Во-первых, опекуны никогда на это не согласятся. Во-вторых, как будет с Карлом-Фридрихом? В-третьих - квартиры в Вене очень дороги, и потом скажи, ради Бога, почему тебе не нравится наш замок?

   - Я хочу жить у себя, - упрямо повторял Жан. - Я долго не мог заработать денег, но теперь, когда они у меня есть, вполне понятно, что я хочу устроиться. Мальчик может жить с нами.

   - Может жить с нами! - горько усмехнулась она.

   Он встал и принялся бесцельно бродить по комнате, насвистывая. Этот план неожиданно пришел ему в голову. Его пугала отдаленность замка от города. Он был там весною, и местность нагнала на него тоску. Что же будет зимой?

   Горькое разочарование овладело Ирэн. Она никогда не помышляла о том, чтобы покинуть замок. Ей казалось безумием переменить чудесное просторное помещение на тесную квартирку в Вене.

   - У меня очень странное положение, - сказал Жан, - я не могу жить в твоем доме так, как хочу. Для меня нет места в замке.

   Подойдя к ней, он обнял ее рукой за шею.

   - Как хорошо будет иметь свою светлую, уютную квартирку!

   "Уютную квартирку!" Ее передернуло от этой мысли.

   - Это было бы бесполезной расточительностью. Я уже тебе говорила, что опекуны Карла никогда на это не согласятся. Ведь пришлось бы содержать также и замок.

   - Скажи откровенно, что ты просто не хочешь уезжать из него. Вот главная причина.

   Он смотрел хмуро.

   - Ты должен понять, что это не имеет смысла.

   - Значит, ты не хочешь уступить?

   Она старалась говорить спокойно, сдерживая гнев.

   - Будь благоразумен, мой милый.

   - Да, благоразумен! - Он круто повернулся. - Значит, если я хочу жить на своей квартире, это неблагоразумно? Кто из нас неблагоразумен в данном случае? - Он вспыхнул. - Ты всегда думаешь только о ребенке. Со мною совсем не считаешься. Хочешь, чтобы я жертвовал всем ради него.

   Ирэн встала. Ей тяжело было спорить о таких вещах.

   - Не хочешь ли поехать к Гутманам?

   - Ведь час тому назад ты была против.

   - Я позвоню Анастаси, чтобы она помогла мне одеться.

   Пока горничная приготовляла ей платье и туфли, Ирэн причесывала волосы.

   Ослепленная своей любовью, она видела в Жане только хорошие стороны. Теперь пелена начала спадать с ее глаз. Сегодня он предстал перед ней в своем истинном виде. Никогда не казался он ей таким чужим, как сейчас. Когда они ехали к Гутманам, Жан молчал. В его воображении рисовался замок с его пресными обитателями. Женщинам, должно быть, нравится такая атмосфера тишины. Анжель, по крайней мере, была в восторге. Конечно, после Кемберуэлла ей будет нравиться даже в монастыре.

   Он не умел долго сердиться и после резких вспышек гнева быстро успокаивался. Вот Ирэн не такая, она может дуться целую вечность. Он неожиданно вздохнул. Если будет очень скучно, можно будет отправиться в турне. Но ведь Ирэн терпеть не может таких поездок. Его взгляд скользнул по ее лицу. Какое беспощадно суровое выражение!.. Неужели это та женщина, которую он еще недавно сжимал в своих объятиях? Эта мысль причинила ему боль.

   Он коснулся ее руки. Ирэн мягко отвела ее.

   Фрау Гутман встретила их с особым радушием. Вдова богатейшего коллекционера, наследовавшая все его состояние, она была неплохой женщиной, очень любила поговорить и славилась своими приемами. Ее дом на Розенштрассе был настоящим музеем. Большая зала с мраморным фризом, изображающим пляшущих нимф и миниатюрных фавнов, играющих на флейте, была великолепна. Весь потолок был декорирован лиловым душистым горошком. При ярком свете ламп, усеявших потолок, получалась полная иллюзия неба. Бал представлял блистательное зрелище: роскошные дамские наряды, блестящие мундиры, безукоризненные фраки. Музыка играла вальс, десятки пар кружились по залу грациозно и в такт, - недаром немцы считаются лучшими танцорами.

   Жан любил танцевать. Уроки Аннет в ее маленьком дансинге не прошли даром. Там они часами танцевали ту-стэп, покуривая дешевые папиросы и попивая кофе. В чем дело? Почему он вспомнил вдруг этот дансинг? Какой контраст между его убогой обстановкой и этим залом с потолком из живых цветов! "Времена меняются", - подумал он, улыбаясь про себя. Ему живо представились бледно-зеленые крашеные стены, керосиновые лампы, вечно коптевшие, и Аннет в простой муслиновой блузке и юбке из саржи со следами стирки. Да, а все-таки было весело. Что подумала Аннет, когда тщетно искала его на вокзале? Ну, все равно, с этим эпизодом покончено. Он сам не знал, рад ли этому.

   Наверху в столовой, где был накрыт ужин, он, к своему удивлению, столкнулся с Бекманом. Тот еще не знал подробностей всего происшедшего. Ирэн ему об этом не рассказала. Впрочем, она с ним, как и со всей родней, совсем теперь не видалась.

   - Здравствуйте, - равнодушно произнес Жан.

   - Здравствуйте, - приветливо ответил Бекман. - Что вы здесь делаете? Надеюсь, что Ирэн здесь нет.

   - Почему бы ей не быть здесь? Она танцует с кем-то.

   - Ах, она здесь? Я не знал, что фрау Гутман принадлежит к числу ее знакомых.

   Он прошел к своему столику. Через несколько часов после своего приезда в Берлин, куда он прибыл налегке с поручением от своего командира, он попал на этот бал вместе с одним приятелем.

   В конце концов, что ему за дело, с кем знакома и где бывает Ирэн? Все-таки она, наверно, не знает, что среди приглашенных дам есть некоторые со слишком шумной репутацией. Конечно, Виктуар осел, но ведь это было всем известно раньше. Он, наконец, нашел в толпе Ирэн и увлек ее к столику, нимало не заботясь о карточках с фамилиями, лежащих у каждого прибора. Он имел сообщить ей новости о Карле.

   - Сестра Виктуара милое доброе создание, совсем не похожа на него. Я хочу сказать, что она очень тихая и без всяких артистических выкрутасов.

   - Да, хотя я мало ее знаю, мне кажется, что она очень милая, - сказала Ирэн. - Я видела ее только раз, в день нашей свадьбы.

   - Ну, а что слышно у вас?

   - Ничего, кроме аплодисментов. Жан имеет огромный успех.

   - К Рождеству будете дома?

   - Да, мы скоро сможем вернуться домой. Это будет настоящий отдых. Все же нелегко быть женой знаменитости.

   - Виктуар, кажется, живет как настоящий миллионер, а вы, сударыня, тоже от него не отстаете! На прошлой неделе я просматривал счета...

   Он улыбнулся и укоризненно покачал головой.

   - Мы здесь так много выезжаем, - по лицу ее пробежала тень. - Когда мы вернемся домой, можно будет сократить расходы.

   - Видите ли, Ирэн, - ласково проговорил Ганс, - конечно, это меня не касается, и не думайте, прошу вас, что я вмешиваюсь в ваши дела, но, в качестве одного из ваших опекунов, я хотел бы дать добрый совет Жану. Что он делает с заработанными деньгами? Вы, наверно, это знаете?

   Гансу очень хотелось спросить: "Дает ли он вам деньги на расходы?", но вопрос в этой форме казался ему неудобным.

   Ирэн как-то не решалась просить денег у Жана. Он всегда был так занят игрой либо разными делами, что никогда не успевал поговорить о делах. А отельные счета, нередко на кругленькие суммы, они оплачивали по очереди. Вообще, все это было очень неприятно. Она даже старалась не думать о его проекте относительно квартиры.

   - Было бы очень хорошо, если бы вы помогли Жану советом, - сказала она неуверенным тоном. - Мне кажется, что он совсем не умеет обращаться с деньгами.

   - Совершенно верно. Я зайду к вам в отель, и мы тогда потолкуем. Приходите ко мне обедать, я остановился в "Центральной". А потом пойдем в театр, хорошо?

   Она приняла его приглашение с радостью. Ганс показался ей чем-то вроде оазиса в пустыне. С фрау Гутман она познакомилась через Жана и должна была поддерживать это знакомство против своего желания.

   - Мы отсюда поедем в Мюнхен или, может быть, в Дрезден, я не знаю наверное.

   - Такая жизнь хуже маневров, - сочувственно произнес Ганс. - Но теперь вы уже скоро будете дома. Между прочим, Виктуар, кажется, обожает такую жизнь?

   - Да, он, кажется, очень любит эту суету. Успех действует на него опьяняюще.

   - Да, конечно, - охотно согласился Ганс. - Он сделал головокружительную карьеру. "Neue Freie Presse" поет ему дифирамбы и печатает о нем статьи крупным шрифтом. Старого Эбенштейна он тащит за собой на буксире; о нем тоже пишут.

   - Я его теперь очень полюбила. Он часто бранит Жана, но очень заботлив. У него очень добрая душа.

   - Ах, да, между прочим, я слышал, что у Жана была дуэль. Правда ли это?

   Ирэн слегка покраснела.

   - Он поссорился с Полем Гаммерштейном.

   - С Полем! - воскликнул Ганс. - Из-за чего же они могли поссориться? Ведь Поль всегда такой флегматик. Виктуар ему, наверное, сказал, что он не умеет говорить по-французски или что-нибудь в этом роде?

   - Нет, так, случайная ссора. Жан был ранен, вы знаете?

   - Первый раз слышу, честное слово. Ну и дела!

   - Ганс, только не говорите никому про дуэль, прошу вас!

   - Конечно, не скажу, если вы не хотите. Да ведь в этом нет ничего особенного. Жан оказался храбрее, чем я думал: подумайте только - драться с Полем!

   Разговор с Ирэн произвел на него большое впечатление. Встретив Жана у выхода, он, прощаясь, пожал ему руку сердечнее, чем обыкновенно.

   - Я слышал, что вы дрались? - сказал он ему. - Оказывается, вы владеете шпагой не хуже, чем смычком.

   - О чем вы говорите?

   - Я говорю про вашу дуэль с Гаммерштейном.

   - Ирэн вам рассказала?

   В эту минуту появилась Ирэн, уже в пальто.

   - Я готова, милый.

   Жан был взбешен. Ганс смутился.

   - Прощайте, - проговорил Жан. - Ты готова? - обратился он к жене.

   - Что с тобой? - спросила Ирэн, когда они сели в автомобиль. - Что случилось? Ты должен мне сказать.

   - Ты обещала никогда больше не вспоминать про дуэль, а сейчас разболтала все этому... этому... тупому... солдату.

   - Ты сам не понимаешь, что говоришь, - с горечью сказала Ирэн. - Грубо обвиняешь меня в том, что я нарушила свое слово! Ганс спросил меня, правда ли, что ты дрался на дуэли, и я ему сказала, что ты поссорился с Гаммерштейном. Вот и все.

   Она вся дрожала от возмущения.

   - Ах, вот что! Я думал, что ты ему все рассказала. С моей стороны такая ошибка простительна.

   - Нет, она непростительна, - с жаром ответила Ирэн. - Если ты мог это подумать, значит, ты мне не веришь и подозреваешь меня во лжи.

   - Милая, не расстраивайся из-за пустяков.

   - Это не было для тебя пустяком, когда ты рассердился.

   - Не делай истории из ничего.

   - Для тебя, вероятно, такие вещи, как правда или честное слово, - пустой звук.

   Она пылала негодованием.

   - Ты не первый раз даешь мне повод думать, что это так.

   Они больше не разговаривали. Вернувшись в отель, она прошла прямо к себе в комнату и заперлась на ключ.

   Размолвка тянулась два дня. Жан уходил из дому, подолгу не возвращался и, встречаясь с ней, молчал.

   "Неужели я действительно такого мнения о нем? - с ужасом спрашивала себя Ирэн. - Мы женаты уже полгода, но кажемся друг другу совсем чужими". Она одновременно и обвиняла и горячо защищала Жана.

   За эти два дня все мелкие недостатки Жана превратились в смертные грехи; его друзья, знакомства в мире богемы, легкомыслие, все вызывало ее беспощадное осуждение. Когда женщины сердятся, они никогда не бывают справедливы. Ирэн не признавала больше за Жаном никаких качеств. Она ждала от него неба, а он дал ей землю, только землю. Разве это не тяжкое преступление? Ее ожесточение, в соединении с некоторой узостью взглядов, а также сильным чувством к нему, становилось угрозой их счастью.

   Наконец, он пришел к ней с повинной. Ему тоже было невесело, хотя он и старался принять независимый вид.

   - Больше не будем ссориться, не правда ли? - сказал он.

   - Да, - с трудом выговорила Ирэн.

   Ей хотелось крикнуть ему: "Почему ты не пришел раньше? Я так страдала в одиночестве". Вместо этого она машинально повторила:

   - Да, конечно, не будем больше ссориться. Жан нервно перебирал ноты и складывал их.

   Правда, ему было немного стыдно, но ведь теперь он извинился, а она даже не могла сказать ему несколько ласковых слов. Ноты с шумом упали на пол.

   - Эбенштейн советует ехать завтра в Мюнхен, - сказал Жан.

   Ирэн приняла известие об отъезде равнодушно.

   - Бекман приглашал нас сегодня обедать, я ему сказал, что спрошу тебя.

   - Если хочешь, я согласна.

   - Тогда я позвоню ему и скажу, что мы приедем.

   Он вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, руки Ирэн невольно потянулись к нему. К несчастью, даже любовники не обладают способностью видеть сквозь стены.

   Жан вернулся домой очень поздно. Он был занят с Эбенштейном приготовлениями к мюнхенскому концерту. Переодевшись, он вышел из своей комнаты. Ирэн давно его дожидалась.

   - Извини меня. Пойдем, - коротко сказал он. По дороге она со страхом думала о предстоящем обеде. Мысль о том, что ее жизнь так изменилась за последнее время, вызывала у нее горькую усмешку.

   Известие о дуэли сильно повлияло на Ганса; его отношение к ее мужу сильно изменилось к лучшему. Жан, конечно, не догадывался, в чем дело. Ведь мужчины никогда не говорят о таких вещах.

   В вестибюле их встретил Ганс.

   - Как мило, что вы пришли. Ведь это ваш последний вечер в Берлине, - прибавил он, указывая им дорогу в зал.

   Сидя за столом, Ирэн невольно сравнивала их между собой. Крупный, цветущий Ганс ничем не отличался от большинства здоровых жизнерадостных мужчин; рядом с ним Жан, худой, подвижный, с быстрыми движениями, казался интересным. Он катал хлебные шарики, внимательно слушая болтовню Бекмана на ломаном французском языке. К удивлению Ирэн, он вдруг свободно заговорил по-немецки. Ганс поздравил его с успехом. Разговор коснулся автомобиля, который заказал Жан.

   - Я сам буду править, - сказал Жан. - Конечно, перед концертами придется отказаться от этого удовольствия, чтобы не сбить руку, зато потом - фью...

   Он изобразил, как будто держит руками невидимый руль.

   - Чертовски смело, - проговорил Ганс.

   Жан покраснел от удовольствия. Он вызывающе посмотрел на Ирэн.

   - Ты совсем как Питер Пэн, никогда не будешь взрослым.

   - Видите, через шесть месяцев после свадьбы жена уже начинает меня высмеивать.

   Жан сделался вдруг серьезным.

   - Такова уже наша судьба, - невозмутимо сказал Ганс. - Ничего, привыкнете.

   Жан ему теперь определенно нравился. Такой веселый малый, красивый и, наверно, зашибает много денег.

   Деньги вообще имеют неотразимую привлекательную силу. Мы готовы простить людям все их недостатки, если они богаты.

   После обеда они отправились в мюзик-холл. На эстраде танцевала и пела хорошенькая актриса - нечто среднее между француженкой и немкой. Двусмысленные слова чередовались с вызывающими позами. Ирэн сидела между Гансом и Жаном. Она взяла Жана за руку. Он легко высвободил руку и закурил папиросу.

   После спектакля Ганс довез их до дому. У них испортилось электричество и не горел свет. Ирэн знала, что Жан стоит рядом с ней, хотя и не могла его видеть. Она дотронулась до его руки. В нем чувствовалось сопротивление. Взяв его руку, она поднесла ее к губам. Глухо вскрикнув, он схватил ее в объятия.

   - Почему ты так обращалась со мной? Ты мучаешь меня своей проклятой холодностью, запираешь двери на ключ перед моим носом!

   Он продолжал крепко сжимать ее, откинув голову, чтобы она не могла его поцеловать.

   - Ты думала, я прибегу к тебе по первому зову? Три дня ты держала меня в черном теле, а теперь хочешь быть милостивой. Я ползал у твоих ног.

   Он иронически усмехнулся.

   - Так уходи, если хочешь быть свободным, - сказала Ирэн, выпуская его.

   - Будь я проклят, если хочу, - страстно воскликнул Жан, зажимая ей рот бешеным поцелуем.

   - Жан, Жан, - шептала Ирэн.

   Комната вдруг залилась ярким светом. Первую минуту они безмолвно смотрели друг на друга счастливым взглядом.

   - Свет мог бы и не зажигаться, - наконец, проговорил Жан. - Теперь посмотри мне хорошенько в глаза и скажи: "Я тебя люблю".

   - Я тебя люблю больше жизни, - как эхо повторила Ирэн.

   За два дня до Рождества они вернулись домой. Весь замок горел огнями. Колонны в зале были убраны гирляндами из живых цветов. Старый Иоахим так усердствовал, что дяде Габриэлю пришлось сдерживать его рвение. Карл ожидал их на ступеньках лестницы, сгорая от нетерпения. За ним, вытянувшись в две шеренги, стояла прислуга замка. Анжель скромно приютилась около средневекового рыцаря в латах, украшавшего вестибюль.

   - Едут, едут! - закричал Карл. - Я слышу рожок!

   Шофер действительно давал гудок всю дорогу от ворот парка.

   В одну минуту Ирэн очутилась на широких ступеньках лестницы и сжала Карла в своих объятиях. Затем, взяв его за руку, прошла с ним мимо ожидавших ее слуг, находя ласковое слово для каждого. Все радостно приветствовали ее.

   Жан, стоя на лестнице, смотрел на них. Затем он прошел медленными шагами в вестибюль и отдал трость и шляпу старому Иоахиму. Дождавшись Ирэн, он сказал:

   - Может быть, ты скажешь кому-нибудь из слуг, чтобы мне показали мою комнату?

   - Да, конечно, сейчас. - Затем, смутившись, прибавила: - Я покажу тебе сама.

   Ее смущение и ласковый взгляд предотвратили новую ссору.

   - Где Анжель? - спросил Жан.

   - Я здесь.

   Анжель с застенчивой улыбкой подошла к ним.

   - Жаль, что ты не вышла на лестницу. Я бы хоть видел, что меня тоже встречают.

   Ирэн слышала его слова. Анжель просто ответила:

   - Входите, все приготовлено. Дядя Габриэль с нетерпением ждет вас.

   Они направились вместе в его комнату.

   - Здравствуйте, дети мои, - приветствовал их старик, протягивая обе руки.

   Жан чувствовал себя неловко в присутствии этого почтенного старика. Ему хотелось скорее уйти. Заметив его нетерпение, Ирэн поцеловала дядю Габриэля и, обещав ему сейчас же вернуться, пошла проводить Жана в его комнату.

   В конце длинного коридора она открыла одну из дверей:

   - Вот мы и пришли, - это мой рождественский подарок тебе. Ну, как, ты доволен?

   Он увидел просторную комнату с огромным окном. Мебель состояла из кушетки, нескольких мягких кресел, пюпитра для нот и великолепного рояля черного дерева.

   - Мой гений теперь у себя дома.

   Она взяла его за руку и ввела в комнату.

   - Скажи, ты доволен? Смотри, вот здесь твоя спальня, а рядом вторая комната. Мои комнаты рядом в другой половине этого крыла. Весь этот коридор принадлежит нам.

   Жан был тронут и счастлив. Они проболтали, сидя на кушетке, затем пошли смотреть комнаты Ирэн. Одна из горничных перекладывала вещи из чемоданов в шкаф.

   У Анастаси была мигрень. Стараясь говорить как можно лучше по-немецки, Жан предложил ей уйти и прилечь.

   - Смотри, как я буду распаковывать.

   Он встал На колени и начал вынимать вещи из чемодана.

   Ирэн стала ему помогать.

   - Наконец-то мы у себя дома!

   Он обнял ее:

   - Детка, я страшно голоден. В котором часу мы дома обедаем?

   К обеду все собрались в большой столовой - Жан, Ирэн, дядя Габриэль и Анжель. После минутной паузы Ирэн сказала:

   - Жан, ты, конечно, сядешь здесь.

   Она указала ему хозяйское место. Он важно уселся за стол и, когда Ирэн и Анжель ушли, старался даже острить, разговаривая с дядей Габриэлем. По окончании обеда он был рад, что можно сбежать от своего собеседника в будуар Ирэн. Там было пусто. Наверное, Ирэн ушла наверх к Карлу. Он подошел к окну: всюду снег, парк покрыт белой пеленой, на ветвях деревьев фантастические белые пирамиды, всюду темно и какая-то жуткая тишина.

   Вздрогнув, он отошел от окна и перешел в соседнюю комнату. Здесь было гораздо уютнее. Весело потрескивал огонь в камине, бросая красные блики на пышную обстановку. Все-таки он не чувствовал себя здесь как дома. Его утомила бурная жизнь в Берлине и Мюнхене. В этой комнате он в первый раз играл для Ирэн. Это время казалось таким далеким. Он зевнул. Завтра канун Рождества. В прошлом году он провел этот день вместе с Аннет, как всегда, в ее дансинге, а потом в "Колизее". Его размышления прервала Ирэн.

   - Какое счастье быть дома, не правда ли? Жан молча и недоумевающе посмотрел на нее.

   - На Рождество все знакомые приезжают к нам обедать. Нам нужно накупить кучу подарков. Завтра с утра поедем в город. Хорошо?

   - Как хочешь, - машинально ответил Жан. Всю рождественскую неделю он ужасно скучал.

   Анжель была вечно занята. К Ирэн постоянно приезжали ее знакомые, и, хотя, конечно, он теперь принадлежал к их кругу, их интересы были ему чужды, их разговор казался ему незанимательным, шутки плоскими.

   В минуты одиночества он играл. Больше всех ему нравился дядя Габриэль, который был всегда с ним приветлив и даже ласков.

   - Ну, и семейка! - как-то раз сказал он Анжель. Ей, напротив, все очень нравилось, а Карла она прямо обожала.

   Все-таки надо было освежиться. Он сел в трамвай и поехал в Вену.

   В "Бристоле" он разыскал Эбенштейна, обедающего с двумя интересными дамами. С ними было очень весело, и обед прошел незаметно. После обеда его вдруг потянуло к старым знакомым местам. Хозяйка встретила его с распростертыми объятиями и охотно показала ему его прежнюю комнату. Здесь каждая мелочь была ему знакома. Осмотрев свою комнату, он пошел в танцевальный зал.

   Кнопп, владелец дансинга, был, как всегда, на своем месте. Он стоял в своем излюбленном жилете, с зубочисткой во рту, по обыкновению прислонясь к перилам и поглядывая на двух девиц, занятых балетными упражнениями.

   - Здравствуйте! - приветствовал он Жана. - Вернулись? Говорят, вам повезло?

   Они стали пить вместе дешевый коньяк. Девицы кончили свои упражнения. Пришло, четверо музыкантов на репетицию.

   - Сегодня у нас бал, - сказал Кнопп. - Начало в шесть часов. Оставайтесь, повеселимся немного.

   Жан вспомнил, что к обеду приедут гости.

   - Невозможно, - сказал он.

   Затем, после минутного колебания, прибавил:

   - Скажите, Кнопп, знаете вы что-нибудь относительно фрейлен Анны?

   - Маленькой Анны? - медленно повторил Кнопп. - Конечно, знаю, она хорошо устроилась. Теперь она первая танцовщица в труппе Шалька в Петербурге. Она была здесь около месяца тому назад. Такая хорошенькая, шикарно одетая, знаете, меха и все, что полагается. Сделала подарки всем девочкам. Спрашивала про вас.

   - Что она говорила?

   - Про свадьбу. Вообще, чего только не говорила! Она подписала контракты в Париж, Берлин и Лондон на несколько лет. Она далеко пойдет, девушка красивая и с головой.

   - Очень рад, что ей повезло, - машинально сказал Жан.

   - Да, мы называем здесь вас и ее "два чуда". Помните, как вы заняли у меня пятнадцать геллеров? - Он хрипло рассмеялся.

   - И не отдал потом, - докончил Жан. - Вот, получите с меня теперь. - Он протянул бумажку в пятьдесят крон.

   С сияющим лицом Кнопп проводил его до дверей, рассыпаясь в благодарностях.

   В замке он узнал, что заболел дядя Габриэль. Все были в смятении, чувствовалась растерянность, то и дело раздавались взволнованные голоса. Бедный старик! Тоска сжала его сердце. Боже мой, еще не хватало болезни! Теперь замок превратится в кладбище.

   Он стал разыскивать Ирэн и встретил ее около комнаты старика. Лицо ее было искажено и точно осунулось.

   - О, Жан! - Она крепко сжала его руки. Он старался ее утешить. В эту минуту она была ему ближе, чем за все время их пребывания в замке.

   - Будем держаться друг за друга, - прошептал он. Из комнаты старика донесся слабый стон, они вошли в комнату больного.

   Дядя Габриэль полулежал на кровати. Голова его покоилась на нескольких подушках, его старческое лицо было очень спокойно; он с трудом дышал. Анжель отсчитывала в рюмку капли из пузырька с лекарством.

   Увидев Ирэн, больной улыбнулся. Жан остановился в стороне, наблюдая. Ирэн нагнулась к старику. В ответ на его еле внятный шепот она ответила: "да-да, дорогой", и вышла из комнаты бесшумными шагами.

   - Пусть придет Теодор, - отчетливо произнес старик. Усталым взором он окинул комнату, и взгляд его остановился на Жане. Анжель зашевелилась, стараясь угадать его желание.

   - Тео, - снова позвал умирающий.

   Лицо его выражало горячий призыв. Жан осторожно подошел к кровати и опустился на колени. Дядя Габриэль взял его за руку, он его не узнал.

   - Тео, я кончаю расчеты с жизнью, - еле внятно шептали его губы. Он сделал усилие. - Тео, - продолжал он более внятно, - я пред тобою виноват. Я причинил тебе страдания. Скажи, что ты меня прощаешь!

   Он замолк. Его старческие глаза выражали томительное ожидание. Жан колебался. Шепот Анжель укрепил его решение.

   - Я прощаю вас, - ласково сказал он.

   - Ты... ты... имел право требовать тогда... два года тому назад, - торопливо шептал больной. - Я скрыл от тебя. - Его голос задрожал. - Когда Карл-Фридрих умер, я не пошел к нему. Я старался его простить, все еще стараюсь, но...

   Крепко ухватившись за руку Жана, он с большим трудом приподнялся и сел.

   Боясь, что он упадет, Жан сделал невольное движение. Свет от лампы упал на его лицо. В глазах старика промелькнуло выражение ужаса, он почти начал понимать, но, к счастью, это был лишь мгновенный проблеск сознания. Взор его затуманился.

   Рано утром, когда забрезжил первый луч зари, дяди Габриэля не стало. После его похорон замок погрузился в мрачное безмолвие. Жан старался не поддаваться общему унынию. Он целыми днями просиживал в своей комнате, усердно работал, но скоро искусство оказалось бессильным рассеять его тоску. Подобно многим другим людям, он не умел сочувствовать горю. Ирэн это казалось бессердечным, и между ними вновь возникла отчужденность. За последнее время их супружеская жизнь отошла на задний план. Когда настало время Жану ехать в турне, он стал просить Ирэн проводить его хотя бы часть пути. Но она не хотела покинуть замок, и Жану пришлось уехать одному.

   После его отъезда она почувствовала себя бесконечно одинокой. Через два месяца он вернулся в сопровождении нового приятеля, громадного детины, с взлохмаченными волосами цвета пакли. Его смех напоминал раскаты грома. Он прославился, как композитор, и был восходящей звездой в музыкальном мире. Его небрежная внешность и бесцеремонность сразу не понравились Ирэн. Он гордо называл себя футуристом и гением. Жан познакомился с ним в Мюнхене.

   Увидев Ирэн, Приналев - так звали нового друга Жана - сразу пришел от нее в дикий восторг. На нее он произвел отталкивающее впечатление своей внешностью и манерами. Когда она сказала об этом Жану, он стал укорять ее в снобизме. Вообще отношения между ними сильно изменились; они были мужем и женой, но не больше. Однако в те редкие часы, когда они бывали наедине, он испытывал на себе ее обаяние. Но теперь она была уже не та. Он даже не рискнул предложить ей поехать с ним в турне в Венгрию и Румынию, куда он был приглашен на концерты; его сопровождали Эбенштейн и Приналев. Его поездка была сплошным триумфом и продолжалась шесть месяцев. Вернулся он в сопровождении неизменного Приналева, игравшего при нем роль сенбернара, охраняющего легавую.

   Теперь они жили каждый своей отдельной жизнью, - вернее, Ирэн вернулась к своему прежнему образу жизни, а Жан был весь поглощен музыкой и своей карьерой. Давно ли было то время, когда они не могли прожить один без другого даже часа? В свободное время, когда Жан и Приналев играли, Ирэн далеко уносилась в мечты. Затем музыка прекращалась, и наступала безотрадная действительность. Она понимала, что он любит ее вспышками в те дни, когда она хорошо выглядит, когда его дела идут хорошо и т. д. - но за каждым проблеском чувства неумолимо следовало равнодушие.

   Вся их жизнь теперь состояла из таких вспышек, с течением времени все более и более слабых.

   Когда, по возвращении из России, Жан опубликовал свою симфонию, критики ее забраковали. Он сначала не хотел верить своим глазам, но горькая истина была слишком очевидна. Избалованный успехом, он не мог спокойно перенести такую неудачу. В волнении он шагал взад и вперед по комнате. Ирэн всячески пробовала его утешить.

   - Ведь эта твоя первая вещь,