Купер Джеймс Фенимор - Красный корсар

то заботливо завязывал в мех двойным узлом. А знаешь ли ты, приятель, что такое этот мех?

   Этот неожиданный вопрос был обращен к уже знакомому нам крестьянину. Он с перекинутым через руку платьем, полученным от портного, стоял и внимательно слушал рассказы боцмана, намереваясь пополнить ими свой запас анекдотов, предназначенных для соседей.

   Общий смех над Пардоном раздался в зале. Найтингель многозначительно подмигнул соседям и воспользовался случаем освежиться, опрокинув себе в горло пинту рома с водою. После этого он продолжал свой рассказ.

   - Итак, земля была здесь, как я уже сказал, и ветер был там юго-восточный, а может-быть, и юго-юго-восточный. Я не люблю такой погоды; она слишком двусмысленна для того, чтобы можно было спокойно отбывать свою вахту. Я направился к задней части корабля, чтобы находиться поблизости, если кто-нибудь сделает честь спросить моего мнения. Вы знаете, приятель, мои мысли на этот счет: никогда не следует совать свою ложку в миску капитана, по крайней мере, без зова, тем более, что мое место спереди, а его - сзади. Я не говорю, на каком конце лучшая голова; на этот счет мнения различны; хотя люди, хоть что-нибудь смыслящие, укажут переднюю часть, но я пошел на заднюю, чтобы быть наготове сказать свое мнение, если его спросят. Недолго я пробыл там, как случилось как-раз то, что я предвидел: "Мистер Найтингель,- сказал капитан, а капитан - человек обходительный, никогда не забывающий своей светскости, когда ему приходится говорить с кем-нибудь из экипажа,- мистер Найтингель, что думаете вы об этом клочке тучи на северо-западе?" - спросил он. "Право, капитан,- ответил я смело, потому что я никогда не затрудняюсь ответом, когда говорят прилично,- право, капитан, не касаясь лучшего мнения вашей чести, мое мнение - убрать три марселя и закрепить фок. А чтобы не дать кораблю вертеться, у нас есть большой парус..."

   - Вы должны были и его убрать,- воскликнул сзади решительный голос, хотя не такой грубый, как у красноречивого боцмана.

   - Какой невежда говорит это?- спросил надменно Найтингель.

   - Это говорит человек, который не один раз проехал Африку от мыса Доброго до мыса Доброй Надежды и который знает, что такое туча, предвещающая шквал,- ответил Дик Фид, сильно работавший локтями в толпе, подвигаясь к своему противнику.- Да, приятель, ни один невежда, даже набитый дурак, никогда не посоветовал бы того, что вы своему капитану, когда была надежда на попутный ветер.

   При этом заявлении, которое присутствовавшие нашли очень смелым и которое притом же высказано было таким решительным тоном, в зале поднялся общий ропот. Ободренный явными выражениями общей симпатии, Найтингель не замедлил ответить, и его возражение было не из кратких.

   Поднялся невообразимый концерт кричащих и пронзительных голосов, и оба противника готовы были уже вступить в рукопашную. Самые энергичные жесты быстро следовали один за другим; они были тем опаснее, что обнаруживали силу четырех атлетических рук. Едва стихал общий говор, как подымались голоса противников, словно борцы решили защищаться силою своих легких. Они оставили свои враждебные позы и приготовились к спору.

   - Вы славный моряк, приятель,- сказал Найтингель.- Но если бы здесь был какой-нибудь адмирал, он сразу решил бы, кто прав, кто виноват. Слушайте, товарищи, если есть между вами человек, который получил отличное морское воспитание,- пусть он говорит.

   - Чорт возьми!- вскричал Фид.- Вот человек!- и, протянув руку, он схватил Сципиона за ворот и без церемонии вытащил его на середину круга, образовавшегося около споривших.- Этот весельчак чаще, чем я, был в Африке по той причине, что там родился. Ну, молодец, под каким парусом лег бы ты в дрейф у берегов твоей родной земли, если бы ты боялся испытать шквал?

   - Я бы вовсе не лег в дрейф,- сказал негр;- я бы пустил корабль скоро-скоро перед ветром.

   - Без сомнения; но чтобы быть готовым на случай шквала, укрепил бы ты большой парус, или оставил бы корабль вне ветра, под одним передним парусом?

   - Последний юнга знает это; как можно дрейфовать под большим парусом?- заворчал Сципион, которого стал утомлять этот допрос.

   - Господа,- произнес Найтингель, озирая слушателей с важным видом,- я спрашиваю у вашей чести, прилично ли выводить к нам этого негра, чтобы он высказал свое мнение под нос белому?

   Этот призыв к оскорбленному достоинству собрания оказал свое действие, и поднялся общий ропот. Сципион не имел смелости противиться таким явным выражениям недовольства. Ни говоря ни слова в свою защиту, он скрестил руки и вышел из кабака с покорностью и кротостью существа, слишком долго жившего среди унижений, чтобы оказывать сопротивление.

   Фид громко звал его назад, но, видя безуспешность своих попыток, набил себе рот табаком и с проклятиями последовал за африканцем. Триумф боцмана был полный.

   - Господа,- произнес он еще более важно, обращаясь к своей аудитории,- вы видите, что я прав. Я ненавижу, понимаете ли, ненавижу хвастовство, но я знаю, что между Бостоном и восточной Индиею не найдется человека, который лучше меня сумел бы пустить корабль или положить его в дрейф, лишь бы я...

   Найтингель вдруг остановился. Его глаза встретились с выразительным взглядом иностранца в зеленом, находившегося в толпе.

   - Может-быть,- сказал, наконец, боцман, не закончив начатой фразы,- может-быть, этот господин знаком с морем и поможет разрешить спорный вопрос?

   - Мы не изучаем в университетах морской тактики,- ответил иностранец небрежным тоном,- но, насколько я понимаю, я поплыл бы с возможною скоростью перед ветром.

   Он произнес эти слова с таким ударением, что можно было заподозрить, не было ли у него желания играть словами; тем более, что он бросил на стол плату за выпитое и тотчас вышел, оставив Найтингелю свободное поле. Боцман после короткой паузы возобновил свой рассказ. Но было легко заметить, что из-за усталости или по какой-либо иной причине тон его не был попрежнему авторитетен, и он сокращал свой рассказ. Кончив кое-как свою речь, он поплелся на берег, откуда лодка доставила его на борт корабля, не перестававшего быть предметом особого наблюдения со стороны неутомимого Гомспэна.

   Между тем, иностранец направился по главной городской улице. Фид, догоняя негра, ворчал на ходу, позволяя себе не очень вежливые замечания насчет знаний и претензий боцмана. Он скоро догнал негра, и его дурное настроение целиком обрушилось на Сципиона.

   Иностранец следовал за ними по пятам.

   Отойдя от берега, они взошли на холм, и в этот момент адвокат (оставляем за ним звание, данное им себе) потерял их из вида; дорога в этом месте делала поворот. Он ускорил шаги и через несколько минут снова заметил их. Они сидели под изгородью и закусывали тем, что нашлось в мешке, бывшем у белого, который братски поделился своей провизией со спутником.

   Адвокат приблизился к ним.

   - Если вы будете так свободно опустошать мешок, мои друзья,- сказал он им,- то ваш третий спутник может лечь спать натощак.

   - Кто кричит?- воскликнул Дик, поднимая голову над костью с выражением большого дога, потревоженного в такой важный момент.

   - Я хотел только напомнить вам, что у вас есть третий спутник!- любезно отвечал иностранец.

   - Угодно вам кусочек, приятель?- произнес Дик, протягивая ему с радушием моряка мешок..

   - Вы не понимаете меня. На набережной у вас есть еще товарищ.

   - Да, да, он там, где вы видите эту кучу камней, готовую рассыпаться.

   Иностранец взглянул в указанную сторону и увидел молодого моряка у подножия полуразрушенной старой башни.

   Бросив двум матросам горсть мелкой монеты и пожелав им лучшего ужина, адвокат миновал изгородь и направился с очевидным намерением также осмотреть развалины.

   Маленькая круглая башня возвышалась на грубых арках. Вероятно, она была построена очень давно, как укрепленный пункт, хотя, быть-может, она имела и мирное назначение.

   Подойдя к ней, иностранец в зеленом слегка ударил тросточкой по своим ботфортам, чтобы привлечь внимание моряка, повидимому, глубоко погруженного в размышления, и, бесцеремонно обращаясь к нему, произнес развязным тоном:

   - Эти развалины были бы недурны, если бы находились на опушке леса и были увиты плющом. Но, извините меня, люди вашей профессии не беспокоятся обо всем этом. Что для них леса и освященные временем памятники старины? Вот башни,- произнес он, указывая на мачты кораблей, стоящих в бухте,- их, только их вы любите созерцать, и единственные приемлемые для вас развалины - кораблекрушение!

   - Вы, кажется, прекрасно знаете наши вкусы, мистер,- холодно ответил молодой человек.

   - Это инстинктивно, потому что у меня мало было случаев ознакомиться с ними непосредственно. Но что вы нашли в этой куче камней, чтобы она могла отвлечь ваше внимание от этого благородного и прекрасного корабля, который вы рассматривали с такой заботливостью?

   - Разве удивительно, что моряк без места рассматривает пришедшееся ему по вкусу судно, хотя бы для того, чтобы проситься туда на службу?

   - Его капитан потерял бы голову, если бы отказался от подобного предложения, но вы, кажется, слишком сведущи, чтобы занимать второстепенное место.

   Молодой моряк усмехнулся, словно эта шутка сломала лед, и в завязавшемся затем разговоре его манеры утратили прежнюю резкость.

   - Очевидно,- ответил он,- вы бывали на море. А так как вы и я имели это счастье, то будем благоразумны и перестанем говорить загадками. Например, как вы думаете, чему служила эта башня, прежде чем она разрушилась?

   - Чтобы судить об этом, необходимо осмотреть ее тщательнее,- ответил иностранец в зеленом.- Взойдем наверх.

   Проговорив это, адвокат поднялся по ветхой лестнице и, пройдя через открытый трап, очутился на деревянной площадке, поддерживаемой столбами. Его собеседник медлил следовать за ним, но, видя, что тот ожидает его наверху, поспешил в свою очередь и вскарабкался со свойственною морякам ловкостью и уверенностью.

   - Вот мы и наверху!- воскликнул иностранец, разглядывая стены, сделанные из мелких камней неправильной формы, которые, казалось, ничем не были скреплены.- Хорошая дубовая доска вместо палубы, как говорите вы, и небо вместо кровли, как говорим мы в наших университетах... Теперь поговорим о вещах более обыденных... А... А... Я забываю имя, которое вы назвали мне.

   - Это зависит от обстоятельств. Я носил разные имена в разных положениях. Но если вы будете называть меня Уильдер, я не замедлю отозваться.

   - Уильдер! Вот имя, которое, я надеюсь, не обрисовывает вашего характера {Уильдер - в дословном переводе значит "более дикий". (Прим. ред.)}. Сыны моря ничуть не дики. И, я думаю, много красавиц вздыхает, пока вы бороздите даль океана?

   - Мало таких людей, которые вздыхали бы обо мне,- ответил задумчиво Уильдер.- Будем продолжать, если вам угодно, осмотр башни. Для чего она служила прежде?

   - Посмотрим, для чего она служить теперь, и мы легко откроем, для чего она служила в свое время. В эту минуту она заключает в себе два сердца, довольно легковесные, и, если не ошибаюсь, две головы, также довольно легкомысленные, которые не обременены избытком рассудительности. Когда-то в ней находились зерна, и я не сомневаюсь в том, что в ней обитали также маленькие четвероногие существа, ноги которых были так же быстры, как наши мысли и чувства. Проще говоря, это была мельница.

   - Некоторые думают, что крепость.

   - Гм! Местоположение может навести на эту мысль,- возразил иностранец, бросая вокруг себя быстрый и проницательный взгляд.- Но это была мельница, как бы ни было велико желание приписать ей более эффектную цель. Расположение по ветру, конструкция, все доказывает это. Тик-так, тик-так часто звучало здесь в былое время, верьте моему слову. Тсс! Можно сказать, что этот шум еще продолжается.

   Осторожно приблизившись к одному из маленьких отверстий, служивших окнами башни, он осторожно просунул в него голову, но через несколько секунд отшатнулся, сделав Уильдеру знак, чтобы тот сохранял молчание. Тот повиновался и скоро узнал причину этой предосторожности.

   Вблизи послышался мягкий голос женщины. Звуки все приближались и приближались к самому подножию башни. Уильдер и адвокат расположились поудобнее и все время, пока разговаривавшие оставались у развалин, не сходили со своих мест, рассматривая пришедших и оставаясь сами незамеченными.

   Они слушали... и, повидимому, не только со вниманием, но и с удовольствием.

  

  

   Внизу были четыре женщины: одна дама на склоне лет; другая перешла за средний возраст; третья была молоденькой девушкой; четвертая являлась негритянкой лет двадцати пяти; очевидно, она была прислугой.

   - А теперь, дитя мое, после того, как я дала тебе все советы, каких требовали обстоятельства и твое доброе сердце,- говорила более пожилая дама (это были первые слова, которые ясно донеслись до ушей

   !!!!!!!!Пропущены страницы 31-32

   - Как простая пассажирка. Но мы, жены моряков, одни только можем похвастаться основательным знанием этой благородной профессии. Что может быть прекраснее корабля, бороздящего волны своим носом, в то время как его водорез скользит сзади, как змея? Не знаю, моя дорогая Уиллис, понятно ли это вам?

   Едва заметная улыбка мелькнула на губах гувернантки. Но в это мгновение на вершине башни послышался легкий шум, похожий на дыхание ветра: это был взрыв заглушённого смеха. Слова "это прекрасно" готовы были слететь с уст Гертруды, живо представившей себе всю прелесть картины, нарисованной ее теткой. Но голос ее оборвался, и вся поза выразила напряженное внимание.

   - Вы ничего не слыхали?- воскликнула она.

   - Мыши не совсем еще покинули мельницу!- холодно ответила гувернантка.

   - Мельницу! Дорогая мистрис Уиллис, неужели вы желаете упорно называть мельницею эти живописные руины?

   - Я чувствую, какой удар наносит их очарованию это название, особенно в глазах восемнадцатилетней девушки, но, по совести, я не могу называть их иначе.

   - Развалин не так много в стране, моя дорогая гувернантка,- возразила Гертруда с блестящими глазами,- чтобы мы могли без достаточных данных отнимать у них права на наше уважение.

   - Пусть они будут чем вам угодно. Много времени, повидимому, они уже стоят на этом месте и будут стоять еще дольше, чего мы не можем сказать о нашей тюрьме, как вы называете этот прекрасный корабль, на борт которого мы должны взойти. Если зрение не обманывает меня, я вижу, что его мачты медленно движутся и проходят мимо городских труб.

   - Вы совершенно правы, Уиллис! Судно буксируют, чтобы сдвинуть его с мели. Потом опустят якоря, чтобы оно не тронулось до тех пор, пока будет готово развернуть паруса и выйти в открытое море. Это самый обыкновенный маневр. Адмирал мне объяснил его так хорошо, что я могла бы лично командовать, если бы это было уместно.

   - В таком случае, это движение напоминает нам, что наши приготовления к отъезду еще не совсем закончены. Как бы очаровательно ни было это место, Гертруда, теперь надо его оставить, по крайней мере, на несколько месяцев.

   - Да,- прибавила мистрис де-Ласей, медленно следуя за гувернанткой,-прекрасное зрелище, когда корабль пенит волны своей кормой и несется вперед, как покрытый пеной скакун, все вперед, по прямой линии, как бы ни увеличивалась его скорость!

   Ответ мистрис Уиллис не достиг ушей нескромных слушателей в башне. Гертруда последовала за своими спутницами, но, пройдя несколько шагов, остановилась, чтобы бросить последний взгляд на разрушенные стены. Потом она поспешила догнать тетку и гувернантку и сбежала с холма.

   Два временных обитателя башни оставались настороже, пока из их глаз не скрылась последняя складка развевавшегося платья девушки. Потом они повернулись друг к другу лицом и некоторое время молча смотрели, стараясь прочесть в глазах друг у друга мысли.

   - Я готов дать присягу перед лордом канцлером,- вскричал вдруг адвокат,- что эти развалины никогда не были мельницей!

   - Ваше мнение слишком скоро изменилось!

   Адвокат усмехнулся.

   - В вашем обращении, обращении людей, сроднившихся с морем,- сказал он,- есть откровенность, такая честная и забавная, что ей нельзя противостоять. Я в восторге от вашей благородной профессии. Что может быть, в самом деле, прекраснее корабля, пенящего бурные волны "своей кормой" и несущегося прямо вперед, как борзый скакун?

   - Или как змея.

   Повторив эти поэтические образы вдовы храброго адмирала, они оба разразилась таким бурным хохотом, что старая башня задрожала, как в те времена, когда ветер еще вертел крылья мельницы. Адвокат успокоился первый. Молодой моряк продолжал весело смеяться.

   - Молодая особа,- сказал адвокат спокойным голосом, как будто за минуту перед этим он не смеялся неудержимо,- та, которая имеет такое отвращение к мельницам,- очаровательное создание. Кажется, она племянница надменной вдовы.

   Молодой моряк перестал смеяться и ответил:

   - Она сама это сказала.

   - А скажите мне,- начал адвокат, подходя к своему собеседнику, как бы с намерением доверить ему важную тайну,- не нашли ли вы чего-то поразительного, необыкновенного, чего-то идущего к самому сердцу в голосе дамы, которую они называли Уиллис?

   - Вы заметили это?

   - Какой нежный и убедительный голос!

   - Признаюсь, и на меня он произвел такое сильное впечатление, что я не в состоянии выразить его словами.

   - Это похоже на сон!- произнес адвокат, прохаживаясь большими шагами, и всякий след веселости, иронии исчез с его лица, ставшего задумчивым и мечтательным.

   Наконец, он прервал свои размышления, подошел к окну и, указывая Уильдеру на корабль в бухте, спросил:

   - Этот корабль представляет для вас какой-либо интерес?

   - Да, конечно! Это судно, на котором с удовольствием отдыхает глаз моряка.

   - Не хотите ли попытаться войти на его борт?

   - В этот час? Одному? Я не знаю ни капитана, ни кого-либо из экипажа.

   - Можно найти другое время, и моряк всегда может ожидать, что его собратья встретят его с распростертыми объятиями.

   - Эти работорговцы не очень любят принимать к себе на борт гостей. Они вооружены и умеют держать посторонних на приличном расстоянии.

   - Разве же нет в морском "франкмасонстве" {Франкмасонство - международная тайная организация, отчасти политического характера, члены которой узнавали друг друга при помощи особых паролей, знаков и т. п. (Прим. ред.)} слов, по которым узнают друг друга, какой-нибудь технической фразы, в роде тех, которые мы сейчас слышали?

   Уильдер пристально взглянул на своего собеседника и, казалось, долго обдумывал свой ответ:

   - К чему все эти вопросы?- опросил он, наконец, холодно.

   - Вот к чему. Я думаю, что никогда трусливое сердце не побеждало красавицы, никогда нерешительность не завоевывала счастья. Вы хотите места, говорите вы, и если бы я был адмиралом, я бы сделал вас моим первым капитаном. Но я, может-быть, говорю слишком свободно с человеком, совершенно мне не знакомым. Вспомните, по крайней мере, что каков бы ни был совет адвоката, он вам дан даром.

   - И поэтому заслуживает наибольшего доверия?

   - Это я предоставляю решать вам,- произнес адвокат, ставя ногу на лестницу и начиная спускаться.- Ну, я буквально рассекаю волны кормою,- прибавил он, пятясь задом.- Прощайте, мой друг! Если нам не суждено больше увидеться, я советую вам никогда не забывать крыс Ньюпортской башни.

   С этими словами он скрылся и быстро добрался до земли. Потом, повернувшись, он с невозмутимым хладнокровием толкнул ногой лестницу, уронил ее и лишил таким образом своего спутника единственной возможности спуститься. Он поднял глаза на Уильдера, который не ожидал такого предательства, сделал ему фамильярный жест рукою, снова попрощался и удалился быстрыми шагами.

   - Вот очень странное поведение!- воскликнул Уильдер, очутившись пленником в башне.

   Убедившись, что он не может спрыгнуть без риска сломать себе ноги, Уильдер подбежал к окну, чтобы упрекнуть своего спутника или, вернее, чтобы убедиться, действительно ли тот его покинул.

   Но адвокат был уже на таком расстоянии, что не мог услышать Уильдера. Прежде, чем Уильдер мог что-либо предпринять, он достиг предместья и исчез за домами.

   Уильдер стал кричать.

   Его крики были услышаны Диком и негром, которые и поспешили к башне. Уильдер сухим, энергичным тоном морского офицера, отдающего приказания, велел им поднять лестницу. Почувствовав себя на свободе, он спросил, не заметили ли они, в каком направлении совершил свое отступление иностранец в сюртуке.

   - Вы хотите сказать, человек в ботфортах?

   - Именно.

   - Он пошел под косым ветром, пока не обогнул этого сарая. Тогда он переменил галс {Направление. (Прим. ред.)} и направился к юго-востоку, держась в открытом море и, я думаю, поставив на реях все свои лиселя.

   - Следуйте за мной,- вскричал Уильдер, бросаясь в указанном направлении, не слушая дальнейших объяснений матроса.

   Но их усилия были напрасны. Тщетно они продолжали свои поиски до заката солнца и расспрашивали всех встречных. Никто не мог им сказать, куда делся иностранец в зеленом. Некоторые видели его и даже обратили внимание на его странный костюм и гордый, проницательный взгляд; но их указания не принесли никакой пользы: иностранец исчез из города так же таинственно, как и появился в нем.

  

  

   Жизнь города Ньюпорта замирала очень рано. Жители его довели до крайности умеренность и аккуратность. В десять часов не осталось в городе ни одного дома, дверь которого была бы открыта, и очень возможно, что часом позже сон сомкнул бы все глаза, которые целый день так зорко следили не только за личными делами, но и за делами соседей.

   Хозяин гостиницы "Опущенный Якорь" (так называлась гостиница, где Фид и Найтингель чуть было не вступили в рукопашную схватку) тщательно запер двери в восемь часов.

   В десять часов улицы Ньюпорта были пусты, словно в городе не было ни одной живой души. Не было видно и караульных по той простой причине, что не было воров. Бродяжничество оставалось еще неизвестным в провинциях. Когда Уильдер с двумя своими спутниками пробегал в этот час по пустынным улицам, нигде не было видно ни одного огонька, ничего, указывающего на обитаемость города. Вместо того, чтобы постучаться в двери гостиниц, преследователи направились прямо к берегу моря. Уильдер шел впереди, за ним Фид, а Сципион со своим обычным смиренным видом замыкал шествие.

   Подойдя к воде, они нашли несколько лодок, привязанных у набережной. Уильдер отдал приказания своим товарищам и направился к месту, куда они должны были причалить лодку. Прождав необходимое время, он увидел, что приближаются сразу две лодки: одну вел Фид, другую - негр.

   - Что это значит?- спросил Уильдер.

   Фид опустил весло и ответил, повидимому, чрезвычайно довольный:

   - Гвинея в той лодке, которую вы наняли; но вы, по-моему, заключили дурную сделку. И если я не веду вам лучшей лодки из всех, пусть скажут, что я ничего в этом не понимаю. Наш приходский священник, если бы он был здесь, мог бы вам сказать, что я сын лодочного мастера, и даже, если бы вы хорошо заплатили ему за это, поклялся бы в этом.

   - Негодяй!- вскричал Уильдер с гневом.- Ты заставишь меня когда-нибудь выбросить тебя на берег. Отведи чужую лодку туда, где она была, и прикрепи ее!

   - Меня выбросить на берег?- повторил с решительным видом Фид.- Это значило бы перерубить одним ударом все ваши снасти, хозяин Гарри! С вашего позволения, хозяин Гарри, я не могу этому поверить. Вот Гвинея не больше, как негр, и, следовательно, далеко не подходящий товарищ для белого; но вот уже двадцать четыре года, как я привык видеть его черное лицо, и теперь, видите ли, оно нравится мне так же, как и всякое другое; и притом в море, когда ночь темна, не легко заметить разницу. Нет, нет, мне не надоело еще видеть вас, хозяин Гарри!

   - Тогда оставь свою скверную привычку без церемонии присваивать то, что принадлежит другим.

   - Видите ли, вы дали лентяю-рыбаку хорошую серебряную монету, чтобы он приготовил вам лодку на ночь или на несколько часов завтра утром. Ну, что же сделал Дик? Он просто сказал себе: "Это слишком!" - и пошел посмотреть по сторонам, нельзя ли что-либо предпринять. Деньги можно проесть или, что гораздо лучше, пропить; не нужно выкидывать их за борт вместе с кухонным сором. Я готов держать пари, что мать владельца этой шлюпки и мать владельца того ялика - двоюродные сестры, и что ваш доллар пойдет на табак и на выпивку для всего семейства. Таким образом, в конце концов, я никому не сделал вреда.

   Уильдер сделал нетерпеливый и повелительный жест и, чтобы дать Дику время исполнить его приказание, стал прогуливаться по берегу. Фид никогда не прекословил ясному и решительному приказанию. И сейчас он немедленно, хотя и не без ропота, отвел лодку на место.

   После этого Уильдер вошел в другую лодку и, видя своих товарищей на месте, приказал им грести к бухте, по возможности, без шума.

   - В ночь, когда я вел вашу лодку в Луисбург,- сказал Фид,- мы убрали все, даже наши языки. Когда надо молчать, я не такой человек, чтобы произнести хоть звук. Но так как я из тех людей, которые думают, что язык создан для того, чтобы говорить, как море - для того, чтобы жить на нем, то и поддерживаю разумный разговор в хорошем обществе.

   - Налегай на весла!- прервал его Уильдер.- Правьте к этому кораблю.

   Они проплыли около судна, на котором мистрис Уиллис и молодая Гертруда должны были отправиться на другой день утром в отдаленную провинцию Каролину.

   Когда лодка подошла ближе, Уильдер при мерцании звезд осмотрел корабль взором моряка. Мачты, реи, снасти,- ничего не ускользнуло из его наблюдений. Когда же расстояние уже не позволяло различать очертания, и виднелась только одна темная и бесформенная масса, он долго еще всматривался в нее, наклонившись из своей лодочки, и, казалось, был погружен в глубокие размышления. На этот раз Фид не пытался прерывать его мыслей, относящихся, как он думал, к их профессии; а все то, что имело к ней отношение, было в глазах матроса священным. Спицион молчал по привычке. Через несколько минут Уильдер поднял голову и отрывисто произнес:

   - Это корабль большой, корабль, который может долго выдерживать преследование.

   - Да,- сказал Фид.- Если он поставит все паруса, едва ли королевский крейсер сможет приблизиться к нему и...

   - Друзья,- сказал Уильдер, перебивая его,- теперь, кстати, я сообщу вам мои планы. Вот уже больше двадцати лет, как мы вместе на одном корабле и, можно сказать, за одним столом. Я был ребенком, Фид, когда ты принес меня на руках к командиру своего судна. Я обязан тебе не только жизнью, но, благодаря твоим заботам, и своей карьерой.

   - Ах! Это правда, хозяин Гарри! Вы занимали в то время немного места, и вам не надо было большой койки.

   - Да, Фид, я многим тебе обязан за этот великодушный поступок и, могу сказать, за твою непоколебимую преданность.

   - И это правда, хозяин Гарри! Я был непоколебим в своем поведении, хотя вы часто и клялись выбросить меня на берег. Что касается Гвинеи, то дует ли ветер спереди или сзади, ему всегда хорошо около вас, хотя ежеминутно между нами вспыхивают маленькие ссоры, чему свидетель хотя бы вот та лодка.

   - Не будем об этом больше говорить,- прервал его Уильдер с видимым волнением, вызванным воспоминаниями, одновременно приятными и грустными, которые пробудились в нем под влиянием слов Фида.- Вы знаете, что только одна смерть разлучит меня с вами; по крайней мере, если вы сами не предпочтете оставить меня теперь. Я нахожу необходимым открыть мои планы и познакомить вас с предстоящими опасностями.

   - Разве мне надо что-нибудь знать? Разве я для того так часто плавал с вами, не спрашивая, откуда дует ветер, чтобы теперь отказаться вверить вам мой старый остов и изменить своим обязанностям? Что скажешь на это, Гвинея?

   - Я всюду пойду за хозяином!- ответил негр, согласный на все.

   - Ну, помните, что я предупредил вас,- сказал Уильдер,- а теперь налегайте на весла и правьте к тому кораблю в наружной бухте.

   Фид и негр повиновались, и лодка быстро понеслась вперед. Приблизившись к кораблю, они стали работать веслами осторожнее и, наконец, совсем опустили их.

   - Тише!- произнес Уильдер.- На палубе шум.

   - Без сомнения, шум; это повар рубит дрова, и капитан требует "ночной колпак" {"Ночной колпак" - выражение английских моряков, обозначающее "вечерний стакан". (Прим. ред.)}.

   Голос Фида был заглушён ревом, раздавшимся с корабля. Можно было подумать, что то был рев какого-то морского чудовища, вдруг высунувшего из воды свою голову. Но опытный слух смельчаков тотчас распознал обычный способ окликать лодки. Уильдер, не слыша шума другой приближающейся лодки, сейчас же приподнялся и ответил.

   - Какого чорта?- закричал тот же голос.- В нашем экипаже нет никого, кто бы говорил так. Откуда вы? Что вы делаете под моим носом?

   - Я рассекаю волны моею кормой!- крикнул Уильдер после некоторого колебания.

   - Что за сумасшедший путается тут около нас?- проворчал спрашивающий.- Дайте-ка мне мушкет, я посмотрю, нельзя ли получить лучший ответ от этого негодяя!

   - Стой!- произнес спокойный, но повелительный голос.- Все обстоит благополучно. Подпустить их!

   Человек, стоявший на палубе, велел им подойти к судну, и разговор прекратился. Тут Уильдер убедился, что окликали другую лодку, и что он поторопился отвечать. Но отступать было поздно, и он приказал своим спутникам повиноваться.

   Уильдер взошел на корабль среди глубокого молчания, в котором ему почудилось что-то зловещее. Оказавшись на мостике, он бросил вокруг себя быстрый, испытующий взгляд, словно этот первый осмотр должен был разрешить все сомнения, так долго его волновавшие. За исключением человека, закутанного в плащ, повидимому, офицера, на палубе не было ни души. С обеих сторон темнели мрачные силуэты грозных батарей, но нигде не было видно ни матросов, ни солдат, которые обыкновенно толпятся на борту вооруженного корабля, и которые необходимы около орудий. Находясь лицом к лицу с человеком в плаще, Уильдер почувствовал всю неловкость своего положения и счел необходимым вступить в разговор.

   - Вы, конечно, удивлены, сударь,- сказал он,- что мною выбран такой поздний час для визита?

   - Конечно, мы вас ждали раньше!- последовал лаконический ответ.

   - Меня ждали?!

   - Да, вас ждали! Разве я не видел, как вы с двумя товарищами, которые остались в лодке, полдня рассматривали нас то с берега, то с высоты башни? Что могло означать это любопытство, если не желание взойти на борт?

   - Странно, должен вам признаться!- вскричал Уильдер, невольно ощущая тревогу.- Так вы знали мои намерения?

   - Послушайте, приятель,- прервал его собеседник с тихим смехом,- надеюсь, я не ошибаюсь, принимая вас по вашим манерам и костюму за моряка. Вы думаете, что на корабле нет подзорной трубы? Или вы предполагаете, что мы не умеем ею пользоваться?

   - Должно-быть, у вас есть важные причины, которые заставляют вас следить с таким вниманием за тем, что делают незнакомые вам люди на твердой земле?

   - Гм!.. Может-быть, мы ждем груза, но я полагаю, что вы ночью приехали сюда не для того, чтобы полюбоваться оснасткой. Вы желаете видеть капитана?

   - Разве я вижу не его?

   - Где?- спросил собеседник Уильдера, делая невольное движение, исполненное страха и почтения.

   - В лице вас!

   - В моем лице? Нет, нет, я не достиг еще такого почетного положения на корабле, хотя мое время еще может притти в один прекрасный день. Скажите, приятель, вы прошли под кормой вон того корабля?

   - Конечно; он, как видите, находится на линии моего переезда.

   - Это судно, кажется, в хорошем состоянии и совершенно готово к отходу, как мне говорили?

   - Да, паруса готовы, и он держится на воде, как корабль, уже нагруженный.

   - Нагруженный чем?- быстро спросил его собеседник.

   - Грузом, отмеченным в его журнале, без сомнения; но вы, кажется, еще не грузились. Если вам надо взять груз в этом порту, то пройдет еще несколько дней, прежде чем вы будете в состоянии поставить паруса.

   - Гм! Я не думаю, что мы останемся долго после нашего соседа,- возразил моряк несколько сухо. Потом, как бы боясь, что сказал лишнее, он поспешно прибавил:- мы, негроторговцы, имеем на борту лишь ручные цепи да несколько боченков рису; а для пополнения балласта у нас есть пушки и ядра, чтобы их заряжать.

   Их разговор был прерван тем же ревом, какой встретил Уильдера. Повидимому, окликали новую лодку.

   Ответ, произнесенный тихо и осторожно, был быстр, краток и выразителен. Этот внезапный перерыв, повидимому, очень смутил собеседника Уильдера. Дав Уильдеру знак оставаться на месте, он побежал к средней части корабля, чтобы принять прибывших.

   Пять или шесть матросов атлетического сложения вышли из лодки и в глубоком молчании поднялись на борт корабля. Офицер поговорил с ними шопотом, и затем с большой мачты в лодку была спущена веревка.

   Через минуту тяжесть, предназначенная к переноске на борт, уже болталась в воздухе. Эта черная масса напоминала человеческое тело. Она была подхвачена матросами, которые быстро исчезли за мачтами.

   Происшедшее сильно заинтересовало Уильдера и привлекло его внимание, однако, не настолько, чтобы он не заметил дюжины темных фигур, неожиданно появившихся из-за снастей. Но он недолго предавался своим размышлениям. К нему присоединился его собеседник, и, повидимому, они снова остались на палубе только двое.

   - Вы знаете, что значит собирать матросов с суши, когда корабль готов ставить паруса?- сказал офицер.

   - У вас, кажется, испытанный способ подымать их на борт.

   - А! Вы хотите сказать об этом негодяе на большой мачте. У вас хорошее зрение, приятель, если вы различаете на таком расстоянии. Но,- прибавил он,- мы с вами уже долго здесь, а капитан ждет вас в своей каюте. Следуйте за мною, я буду вашим лоцманом.

   - Постойте,- сказал Уильдер,- не будет ли удобнее доложить ему обо мне?

   - Он уже знает об этом. На корабле не может произойти ничего, что не дошло бы до него прежде, чем это запишут в корабельный журнал.

   Уильдер не возражал. Офицер проводил его до коридора, отделяющего главную залу от остальной части корабля, и, указывая ему пальцем на дверь, произнес вполголоса:

   - Ударьте два раза; если вам ответят,- войдите.

   Уильдер последовал его совету. Он ударил раз, но или его не слышали, или не хотели ответить. Он ударил снова и получил позволение войти.

   Молодой моряк открыл дверь и при свете яркой лампы узнал... иностранца в зеленом сюртуке.

  

  

   Каюта, в которой очутился Уильдер, ясно обрисовывала характер ее обитателя. По форме и размерам она нисколько не отличалась от кают обыкновенных кораблей, но обстановка ее представляла странную смесь роскоши и воинственности. Висячая массивная лампа была серебряной, и, несмотря на попытки приспособить ее к новому назначению, можно было узнать по ее форме и украшениям, что она одаряла когда-то совсем другое место. Два больших канделябра из того же металла также были бы уместнее в церкви. Стол красного дерева, покрытый лаком, с инкрустированными ножками, очевидно, имел первоначально совсем иное назначение. Покрытый бархатом диван и канапе голубого шелка показывали, что сама Азия была данницей богатого обладателя этого помещения. Кроме этой мебели, виднелись зеркала, серебряная утварь, занавесы, ковры.

   Среди этой роскоши и богатств бросались в глаза грозные орудия войны. В каюте были четыре пушки. Хотя они находились рядом с предметами роскоши, но не трудно было заметить, что расположение их позволяло воспользоваться ими без промедления, и довольно было бы пяти минут, чтобы расчистить место и выдвинуть грозную батарею. Пистолеты, сабли, полупики, топоры,- одним словом, всевозможное оружие моряка, были расставлены в комнате так, что одновременно служили украшением и находились на всякий случай под рукой.

   Вся обстановка показывала, что эта каюта являлась цитаделью корабля.

   Незнакомец был в том же костюме, в каком он появился в городе. При входе Уильдера он поднялся с места. Несколько мгновений оба они молчали. Мнимый адвокат первый прервал молчание.

   - Какому счастливому обстоятельству этот корабль обязан честью вашего посещения?- спросил он.

   - Я думаю, что ответил на приглашение его капитана!- ответил уверенно Уильдер.

   - Вы видели его диплом, давая ему это название? Говорят, что на море ни один крейсер не может плавать без диплома. Без сомнения, прежде чем искать здесь места, вы сочли благоразумным собрать сведения насчет нашего корабля?

   - В Ньюпорте говорят, что это невольничье судно.

   - Это говорят в Ньюпорте! Добрые языки там никогда не ошибаются! Если бы существовали на земле колдуны, то первый из этой банды был бы городской трактирщик, второй - доктор, а третий - священник. Что касается четвертого, то портной и цырюльник могли бы поспорить об этой чести. Родерик!

   Капитан сопровождал это восклицание, которым он бесцеремонно прервал себя, легким ударом в висевший у него под рукою китайский гонг.

   Резвый и ловкий мальчик появился из соседней каюты.

   - Лодка вернулась?

   Последовал утвердительный ответ.

   - С успехом?

   - Генерал у себя, сударь, и может вам ответить лучше меня.

   - Ну, пусть генерал придет отдать мне отчет в своей поездке.

   Любопытство Уильдера было возбуждено до такой степени, что он сдерживал дыхание, чтобы не потревожить внезапной задумчивости, овладевшей его собеседником. Молчание могло бы продолжаться очень долго, если бы оно не было прервано приходом третьего лица.

   Прямое неповоротливое тело медленно показалось, подымаясь по лестнице, подобно призраку на сцене театра. Когда появилась половина этой фигуры и тело перестало подыматься, к капитану повернулось невозмутимое лицо.

   - Я жду приказаний,- произнес вновь пришедший глухим голосом, едва шевеля губами.

   Уильдер вздрогнул при таком неожиданном появлении.

   Это был человек лет пятидесяти. Время скорее закалило, чем изменило его черты. Красное лицо его было покрыто угрями. Голова была лысой, и только около ушей виднелась прядь седоватых волос, покрытых помадою. Эта голова помещалась на длинной, темной шее; плечи, руки и грудь обнаруживали большой рост, и все это было покрыто густыми волосами. Услышав голос, капитан поднял голову и воскликнул:

   - А, генерал, вы на своем посту; нашли вы землю?

   - Да.

   - И место, и человека?

   - И то, и другое.

   - Что сделали вы?

   - Исполнил приказ.

   - Отлично! Вы истинное сокровище, генерал, и поэтому я ношу вас в моем сердце. Жаловался негодяй?

   - Ему заткнули рот.

   - Все чудесно, генерал! Вы заслуживаете, как всегда, моего одобрения.

   - Тогда вознаградите меня.

   - Чем? Вы уже достигли высшего чина, какой я мог вам дать.

   - Ба! Мои люди не в лучшем положении, чем солдаты милиции. Им не хватает одежды.

   - Они будут иметь ее. Гвардия короля не будет одета лучше. Генерал, желаю вам доброй ночи!