Коллинз Уилки - Закон и женщина

ет моей жизни, - прошептал он самым нежным тоном. - Один раз, - попросил он шепотом, - один только раз.

   Он почтительно поцеловал мою руку и выпустил ее с тяжелым вздохом.

   - Бедный Декстер, - сказал он со всей искренностью своего эгоизма. - Горячее сердце, пропадающее в одиночестве, униженное уродством. Грустно, грустно! Бедный Декстер! Прекрасный день, сэр, - обратился он внезапно к Бенджамену насмешливо-учтивым тоном. - Погода начинает поправляться после столь продолжительных дождей. Войдите. Чем прикажете вас угощать? Не хотите ли сесть? Карающее правосудие, когда оно не выше вас, лучше смотрится в кресле.

   - А обезьяна лучше смотрится в клетке, - возразил Бенджамен, рассерженный издевательским намеком на его низкий рост.

   Возражение не произвело никакого действия на Мизериуса Декстера, он, по-видимому, даже не слыхал его. В нем произошла уже новая перемена, он был теперь задумчив и кроток, глаза его были устремлены на меня с грустным и пристальным вниманием. Я села в стоявшее перед ним кресло и сделала знак Бенджамену. Он понял меня и сел позади Декстера, немного наискось, так что мог видеть меня. Ариэль, молча пожиравшая пирожки, скорчилась на скамейке у ног хозяина и глядела на него как преданная собака. Некоторое время мы все молчали, и я могла разглядеть Мизериуса Декстера без помехи.

   Я была удивлена и испугана, заметив, как он изменился к худшему с тех пор, как я видела его в последний раз. Мягкость его глаз исчезла. Они были теперь испещрены кровавыми жилками и смотрели жалобно и рассеянно. Его когда-то крепкие руки похудели и дрожали. Бледность его лица, может быть, несколько преувеличенная черным бархатным сюртуком, имела какой-то темный, болезненный оттенок. Многочисленные мелкие морщинки около углов его глаз обозначились яснее. Голова его клонилась вниз. Казалось, что не месяцы, а годы прошли с тех пор, как я не видела его. Вспомнив отчет о его здоровье, прочитанный мной у мистера Плеймора, вспомнив утверждение доктора, что состояние его здоровья зависит от состояния его нервной системы, я подумала, что поступила благоразумно, ускорив свое возвращение в Англию. Зная то, что я знала, я решила, что конец его близок. Когда глаза наши встретились, я смотрела на него как на обреченного человека и жалела его.

   Да, я жалела его. Я знала, что сожаление было несовместимо с целью, для которой я приехала к нему. Я знала, что он жесток, не сомневалась, что он бесчестен. Я должна была проверить подозрение мистера Плеймора, считавшего его виновником смерти первой жены моего мужа. И, несмотря на все это, я жалела его. Что это - слабость, которая таится в каждом из нас, побуждающая нас жалеть порочных, устремляться толпой в залы суда на уголовные процессы, когда мы жмем при прощании руку самому гнусному из злодеев? Не берусь ответить на эти вопросы. Знаю только, что я жалела Мизериуса Декстера и что он заметил это.

   - Благодарю вас, - сказал он внезапно. - Вы видите, что я болен, и жалеете меня. Милая, добрая Валерия!

   - Имя этой молодой особы миссис Макаллан, - заметил Бенджамен строгим тоном. - Прошу вас не называть ее Валерией.

   Замечание его осталось незамеченным. Декстер, по-видимому, совсем забыл о его присутствии.

   - Вы очаровали меня своим видом, - сказал он. - Довершите мое наслаждение, дайте мне послушать ваш голос. Говорите мне о себе. Расскажите, что вы делали с тех пор, как уехали из Англии.

   Мне необходимо было завязать как-нибудь разговор, и я решила воспользоваться представившимся случаем. Я рассказала ему откровенно, как я провела время в Испании.

   - Так вы все еще любите Юстаса? - спросил он с горечью.

   - Больше, чем когда-либо.

   Он закрыл лицо руками. Помолчав немного, он спросил меня глухим голосом, не отнимая рук от лица.

   - Вы покинули Юстаса в Испании и приехали в Англию одна? Что побудило вас к этому?

   - То же самое, что побудило меня приехать к вам в первый раз и просить вашей помощи, мистер Декстер.

   Он опустил руки и взглянул на меня с удивлением и испугом.

   - Возможно ли, - воскликнул он, - что вы даже теперь не хотите оставить в покое это ужасное дело? Неужели вы все еще не отказались от намерения раскрыть тайну преступления в Гленинге?

   - Да, мистер Декстер, я не отказалась от своего намерения и все еще надеюсь, что вы поможете мне.

   На лице его появилось прежнее недоверие ко мне, которое я хорошо помнила.

   - Как могу я помочь вам? Разве я могу изменить факты? - Он остановился, и лицо его прояснилось как будто от какого-то внезапного радостного предположения.

   - Я пробовал помочь вам, - продолжал он. - Я сказал вам, что отсутствие миссис Болл могло быть способом избавиться от подозрения, я сказал вам, что яд могла дать горничная миссис Болл. Не пришли вы сами к тому же заключению? Не нашли вы чего-нибудь в этой идее?

   Возвращение к миссис Болл представило мне возможность дать такое направление разговору, какое мне было нужно.

   - Я не нашла ничего в этой идее, - возразила я. - Разве служанка имела какую-нибудь причину быть врагом покойной миссис Макаллан?

   - Ни у кого не могло быть причины сделаться врагом покойной миссис Макаллан, - воскликнул он запальчиво. - Миссис Макаллан была воплощенная доброта, воплощенное великодушие. Она никогда не причинила никому зла ни мыслью, ни делом. Она была святая. Чтите ее память. Не тревожьте мученицу в могиле.

   И он закрыл опять лицо руками, дрожа от волнения.

   Ариэль тихо встала со своего места и подошла ко мне.

   - Видите мои когти? - прошептала она, протянув ко мне руки. - Попробуйте еще раз подразнить хозяина, и вы почувствуете мои когти на своем горле.

   Бенджамен встал. Он не слышал слов Ариэль, но видел ее угрожающий жест. Я сделала ему знак, чтобы он не вмешивался. Ариэль вернулась на свое место и устремила глаза на хозяина.

   - Не плачьте, - сказала она. - Зачем плакать? Вон веревки. Подразните меня. Заставьте меня покричать.

   Он не ответил, он не сделал никакого движения.

   Ариэль напрягла свой слабый ум, ища средства развлечь его. Я поняла это по ее нахмуренным бровям, по ее глазам, рассеянно устремленным на меня. Минуту спустя она радостно хлопнула кулаком по открытой ладони другой руки. Она торжествовала, она напала на мысль.

   - Хозяин, - воскликнула она. - Вы давно не рассказывали мне сказок. Расшевелите мою глупую голову. Расскажите мне хорошую, длинную сказку, полную крови и преступлений.

   Не напала ли она случайно на верное средство развлечь его? Я знала, он высокого мнения о своем даре рассказчика. Я знала, что одним из его любимых развлечений было пугать Ариэль сказками, которых она не понимала. Ударится ли он в область чистой фантазии или вспомнит, что мое упорство все еще угрожает ему возобновлением исследования гленингской трагедии, и постарается ввести меня в заблуждение каким-нибудь новым вымыслом?

   Лицо Декстера озарилось широкой улыбкой польщенного самолюбия. Он был теперь так малодушен, что даже Ариэль могла затронуть его тщеславие. Когда я заметила это, у меня явилось подозрение, от которого я похолодела: я подумала, что приехала к нему уже слишком поздно.

   Мизериус Декстер обратился к Ариэль.

   - Жалкое создание, - сказал он снисходительно, гладя ее по голове. - Ты не понимаешь ни слова из моих сказок, и, несмотря на это, я умею привести тебя в трепет. Жалкое создание! - Он спокойно откинулся на спинку кресла и взглянул на меня. Не напомнит ли ему мое присутствие нашего неоконченного разговора? Нет. Он смотрел на меня с такой же самодовольной улыбкой, с какой смотрел на Ариэль. - Я обладаю необыкновенным талантом рассказчика, - сказал он. - Несчастное создание может засвидетельствовать это самым наглядным образом. Она может служить предметом для психологического этюда, когда я рассказываю ей одну из моих историй. Занятно видеть, какие отчаянные усилия делает она, чтобы понять меня. Я уверен, что это так же позабавит вас, как я всегда смеюсь над ней.

   Ариэль захлопала своими большими неуклюжими руками.

   - Он всегда смеется надо мной! - воскликнула она, взглянув на меня с гордым сознанием своего превосходства.

   Я была в большом затруднении. Вспышка, которую я вызвала, напомнив ему о покойной миссис Макаллан, показала мне, что я должна была быть осторожней. Но как же иначе могла я выпытать у него тайны, которые он скрывал от меня? Одно только показалось мне несомненным: допустить его рассказывать сказку значило бы допустить напрасную трату времени. Живо помня угрозу Ариэль, я тем не менее решилась мешать всеми силами новой затее ее хозяина.

   - Слушайте, миссис Валерия, - начал он громко и высокомерно. - Слушай, Ариэль. Я буду импровизировать. Я начну доброй старой формулой волшебных сказок. В некотором царстве, в некотором государстве...

   Пока я выжидала случая прервать его, он остановился сам. На лице его выразилось смущение, он поднял руку, провел ею несколько раз по лбу и тихо засмеялся.

   - Я не чувствую вдохновения, - сказал он.

   Не изменил ли ему рассудок? Никаких признаков этого не было заметно, пока я не напомнила ему о покойной миссис Макаллан. Не были ли его слабость и его смущение только следствием временного расстройства? Иными словами, не были ли они только первым предостережением для него и для нас? Может быть, он скоро оправится, если мы оставим его в покое? Даже Бенджамен был наконец заинтересован, я видела, что он перегнулся и старался заглянуть в лицо Декстера. Даже Ариэль была удивлена и встревожена.

   Мы все ждали, что будет дальше.

   - Мою арфу! - воскликнул он. - Музыка возбудит меня.

   Ариэль принесла ему арфу.

   - Хозяин, - сказала она с удивлением, - что с вами?

   Он махнул рукой, приказывая ей молчать.

   - Ода, - объявил он высокомерно. - Поэзия и музыка сочинены экспромтом самим Декстером. Слушайте!

   Пальцы его бродили слабо по струнам арфы, но ни музыки, ни слов мы не слыхали. Наконец руки его опустились, голова тихо склонилась и оперлась на рамку арфы. Я вскочила и приблизилась к нему. Спал он или впал в забытье?

   Я притронулась к его руке и назвала его по имени.

   Ариэль поспешно вскочила и устремила на меня грозный взгляд. В ту же минуту Мизериус Декстер поднял голову. Мой голос оживил его. Он взглянул на меня спокойно наблюдательным взглядом, как никогда не смотрел прежде.

   - Возьми арфу, - обратился он к Ариэль тоном сильно утомленного человека.

   Полоумное создание, по глупости или по злобе, раздразнило его снова.

   - Что с вами, хозяин? - спросила она, взяв у него арфу. - Когда же сказку?

   - Нам не нужно сказки, - вмешалась я. - Я еще не сказала мистеру Декстеру многого, что мне нужно сказать ему.

   Ариэль подняла свою тяжелую руку.

   - Берегитесь, - сказала она, приближаясь ко мне.

   В эту минуту голос хозяина остановил ее.

   - Снеси арфу на место, безумная, - сказал он строго. - Я расскажу сказку, когда мне вздумается.

   Она покорно отнесла арфу в конец комнаты. Мизериус Декстер подвинул свое кресло ближе ко мне.

   - Я знаю, что может оживить меня, - сказал он доверчиво. - Движение может оживить меня. Я не делал моциона в последнее время. Подождите, и вы увидите.

   Он положил руки на механизм кресла и покатился по комнате. При этом зловещая перемена в нем выразилась в новой форме. Он уже не мог катать кресло с прежней неистовой быстротой, колеса не трещали и не свистели под ним. Прокатившись взад и вперед по комнате, он остановился, задыхаясь от усталости.

   - Я отвык, - сказал он мне слабым голосом. - Я не мог выносить треска колес и дрожания пола, пока вас не было.

   Кто не пожалел бы его в эту минуту, кто не простил бы ему всех его проступков? Даже Ариэль почувствовала что-то. Я услышала, что она всхлипывает позади меня. Но тут же она опять затянула жалобным тоном:

   - Когда же сказку?

   - Не обращайте внимания на нее, - прошептала я ему. - Вам нужен свежий воздух. Пошлите за садовником. Покатаемся в вашем кабриолете.

   Напрасная попытка. Ариэль не хотела примириться с его невниманием. Она воскликнула опять:

   - Когда же сказку? Когда же сказку?

   Ей удалось наконец пробудить угасавшую энергию хозяина.

   - Негодная! - крикнул он, повернув кресло и остановившись перед ней. - Сказка будет. Я расскажу ее! Вина! Принеси вина, плаксивая идиотка! Как я не подумал об этом раньше? Королевское бургундское, вот что мне нужно, чтобы возбудить мою фантазию. Стаканы для всех. Воздадим честь царю виноградников, великолепному кло-вужо.

   Ариэль открыла шкаф в алькове и достала вино и высокие венецианские стаканы. Декстер опорожнил свой стакан залпом и заставил нас пить или по крайней мере делать вид, что мы пьем. Даже Ариэль не была забыта. Подражая своему хозяину, она выпила свой стакан залпом. Крепкое вино бросилось ей в голову тотчас же, и она запела хриплым голосом песню собственного изобретения, состоявшую из бесконечного повторения одной и той же просьбы:

   - Расскажите нам сказку! Хозяин! Хозяин! Расскажите нам сказку!

   Ее хозяин молча налил себе второй стакан вина. Бенджамен, воспользовавшись минутой, когда он отвернулся от нас, шепнул мне:

   - Послушайтесь меня хоть раз, Валерия. Уйдем отсюда.

   - Еще одно усилие, - прошептала я в ответ, - последнее усилие.

   Ариэль продолжала сонно свою песню:

   - Расскажите нам сказку! Хозяин! Хозяин! Расскажите нам сказку!

   Мизериус Декстер поднял глаза. Вино начало производить свое действие. На лице его появился румянец, в глазах прежний ум. Бургундское оживило его. Я решила сделать последнюю попытку.

   - Не нужно сказки, - сказала я. - Мне необходимо поговорить с вами, мистер Декстер. Я вовсе не расположена слушать сказку.

   - Не расположены слушать сказку? Я понимаю вас. Вы думаете, что моя изобретательность истощилась, и не хотите сказать это прямо. Я докажу вам, что вы ошибаетесь. Я докажу вам, что Декстер опять стал самим собою. Замолчи, Ариэль, не то я выгоню тебя из комнаты. Моя сказка у меня в голове, с законченными сценами и характерами. Я уверен, что она заинтересует вас. Она называется "Госпожа и Служанка". Вернемся к огню, и я начну.

   Сказка о госпоже и служанке! Похоже, что он намеревался рассказать мне в форме сказки что-нибудь о миссис Болл и ее служанке!

   Название сказки оживило мои едва не угасшие надежды. Он пришел в себя наконец, его обычная проницательность и его обычная хитрость вернулись к нему опять. Под предлогом сказки для Ариэль он хотел опять ввести меня в заблуждение насчет миссис Болл. Это было очевидно. Он был прав, сказав, что Декстер сделался опять самим собой.

   Возвращаясь к камину, я взяла под руку моего старого друга.

   - Я еще не потеряла надежды, - шепнула я ему. - Не забудьте условленных знаков.

   Мы заняли свои прежние места. Ариэль опять глядела на меня угрожающим взглядом. Несмотря на выпитый стакан вина, она была начеку, она опасалась нового вмешательства с моей стороны. Но я теперь не имела ни малейшего намерения прерывать рассказ. Я ждала его с таким же нетерпением, как сама Ариэль. Сюжет был опасен для рассказчика. Он мог проговориться, он рисковал выдать себя.

   Он обвел нас глазами и начал оживленно:

   - Уселась ли моя публика? Готова ли моя публика? Поверните лицо еще немного в мою сторону, - сказал он мне самым мягким и нежным тоном. - Улыбнитесь хоть раз сострадающей улыбкой человеку, у которого вы отняли спокойствие и счастье. Благодарю вас, свет моей жизни, благодарю вас. - Он откинулся на спинку кресла. - Сказка, - сказал он. - Сначала заглавие. Краткое и заманчивое заглавие: "Госпожа и Служанка". Сцена - страна романтизма, Италия. Время - век романтизма, пятнадцатое столетие. А! Взгляните на Ариэль. Она знает о пятнадцатом столетии столько же, сколько кухонная кошка, однако она уже заинтересована. Счастливая Ариэль!

   Ариэль взглянула на меня с торжеством.

   - Я знаю столько, сколько кухонная кошка, - сказала она с широкой улыбкой польщенного тщеславия. - Я счастливая Ариэль. А вы что?

   Мизериус Декстер захохотал неудержимым хохотом.

   - Разве я не говорил вам? Разве она не забавна? Так вот. Действующие лица драмы - все женщины. Анжелика, благородная дама, благородная по характеру и по происхождению, Кунигунда, дьявол в прекрасном женском образе, и Даморида, ее злосчастная служанка. Первая сцена. Мрачная комната со сводами в древнем замке. Время - вечер. В лесу кричат совы, в болоте квакают лягушки. Взгляните на Ариэль. У нее уже пробегает мороз по коже.

   Моя соперница опять взглянула на меня вызывающим взглядом. Декстер остановился, чтобы взять стакан. Пока он прихлебывал вино, я могла разглядеть его внимательнее. В лице его все еще был румянец, в глазах все еще был блеск. Он поставил стакан на место и продолжал:

   - Особы, находящиеся в комнате со сводами - Кунигунда и Даморида. Кунигунда говорит: "Даморида!" - "Что прикажете, сударыня?" - "Кто лежит больной в комнате над нами?" - "Благородная госпожа Анжелика, сударыня". Пауза. Кунигунда начинает опять: "Даморида!" - "Что прикажете, сударыня?" - "Расположена к вам госпожа Анжелика?" - "Сударыня, благородная дама, милостивая и добрая со всеми, добра и со мной". - "Случалось тебе прислуживать ей?" - "Случалось, сударыня, когда сиделка отдыхала". - "Принимала она из твоих рук успокоительное лекарство?" - "Раз или два, сударыня". - "Даморида, возьми этот ключ и отопри шкатулку на том столе". Даморида повинуется. "Видишь в шкатулке зеленый пузырек?" - "Вижу, сударыня". - "Вынь его". Даморида повинуется. "Видишь в пузырьке жидкость? Знаешь, что это такое?" - "Нет, сударыня". - "Сказать тебе?" Даморида почтительно кланяется. "В пузырьке яд". Даморида вздрагивает. Она охотно выпустила бы из рук пузырек, но госпожа делает ей предостерегающий знак и продолжает: "Даморида, я сказала тебе одну из моих тайн. Не сказать ли и другую?" Даморида в тревожном ожидании, госпожа продолжает: "Я ненавижу Анжелику. Ее жизнь стоит между мной и моим счастьем. Ее жизнь теперь в твоих руках". Даморида падает на колени, она набожная особа, она крестится и умоляюще говорит: "Сударыня, вы приводите меня в ужас. Сударыня, что я слышу?" Кунигунда приближается к ней, останавливается над ней, смотрит на нее страшными глазами и говорит шепотом: "Даморида, Анжелика должна умереть, но так, чтобы подозрение не пало на меня. Анжелика должна умереть от твоей руки".

   Он остановился. Чтобы хлебнуть опять вина? Her, чтобы выпить разом весь стакан. Неужели вино уже переставало действовать на него?

   Я присмотрелась к нему внимательно. Лицо его горело по-прежнему, но свет в глазах начинал уже потухать. Я заметила, что он говорил все медленнее и медленнее. Мы ждали. Ариэль сидела перед ним с мутным взглядом и с открытым ртом. Бенджамен невозмутимо ждал сигнала, прикрыв рукой записную книжку, лежавшую на его коленке.

   Мизериус Декстер продолжал.

   - Даморида слышит эти ужасные слова, она сжимает руки в отчаянии. "О сударыня, могу ли я убить добрую благородную даму? Какая у меня причина вредить ей?" Кунигунда отвечает: "У тебя есть причина повиноваться мне". Даморида падает лицом на пол. "Сударыня, я не могу сделать этого, я не смею сделать этого". Кунигунда отвечает: "Ты ничем не рискуешь. У меня есть план, как избавить от подозрения и меня и тебя". Даморида повторяет: "Я не могу сделать этого, я не смею сделать этого". Глаза Кунигунды сверкают яростью. Она вынимает скрытый на груди...

   Он остановился на середине фразы и приложил руку ко лбу, как будто внезапно забыл, что хотел сказать. Надо ли мне помочь ему, или благоразумнее промолчать и ждать?

   Я видела цель, с которой он затеял свою импровизацию. Своей сказкой он пытался доказать мне, что у горничной миссис Болл могла быть побудительная причина взять на свою совесть убийство. Но ему нужно было выдумать эту побудительную причину, и тогда он смог бы направить мои поиски по ложному пути, а сам остался бы в стороне. И он нашел ее - с трудом, не очень убедительную, но нашел. После долгого молчания он снова заговорил:

   - Кунигунда вынимает скрытый на груди исписанный листок бумаги и развертывает его. "Взгляни на это", - говорит она. Даморида взглядывает на листок и в отчаянии падает к ногам своей госпожи. Кунигунда знает постыдную тайну в прошлом своей служанки. Кунигунда говорит ей: "Или я открою твою тайну, которая опозорит навсегда тебя и твоих родителей, или ты исполнишь мою волю". Даморида не в силах обесчестить своих родителей. Не надеясь смягчить жестокое сердце Кунигунды, она делает последнюю попытку избавиться от страшного поручения. "Сударыня! - восклицает она. - Как могу я сделать это, когда там сиделка". Кунигунда отвечает: "Сиделка иногда засыпает, иногда уходит". Даморида настаивает: "Сударыня, дверь заперта, и ключ у сиделки".

   Ключ! Я тотчас же вспомнила о пропавшем ключе. Не об этом ли ключе говорит он? Я заметила, что когда это слово сорвалось у него с языка, он спохватился, как будто сказал лишнее. Я решилась дать сигнал. Я облокотилась на ручку кресла и начала играть серьгой. Бенджамен вынул карандаш и положил свою записную книжку так, чтобы Ариэль не заметила ее, если взглянет в его сторону.

   Мы ждали. Пауза была долгая. Декстер приложил руку ко лбу. Глаза его становились все тусклее.

   - На чем я остановился? - спросил он.

   Надежда покидала меня. Я постаралась, однако, ответить ему так, чтобы он не заметил этого по моему голосу.

   - Вы остановились на том, как Даморида возражала Кунигунде.

   - Да, да. Что же она сказала?

   - Она сказала: "Дверь заперта, и ключ у сиделки".

   Он быстро наклонился вперед.

   - Нет! - возразил он с жаром. - Вы ошибаетесь. Ключ? Вздор. Я ничего не говорил о ключе. Вы спутали.

   Я не решилась спорить с ним. Мы замолчали. Бенджамен, угрюмо покоряясь моему желанию, записал вопросы и ответы, которыми мы обменялись, и ждал с записной книжкой в руках. Ариэль, поддавшаяся усыпляющему действию вина и рассказа, была встревожена внезапным молчанием. Она оглянулась с беспокойством и устремила глаза на хозяина.

   Он сидел безмолвно, приложив руку ко лбу, пытаясь собраться с мыслями.

   - Хозяин! - воскликнула Ариэль жалобно. - Что же сказка?

   Он вздрогнул и нетерпеливо потряс головой, как будто стараясь стряхнуть с себя какой-то тяжелый гнет.

   - Терпение! Терпение! - сказал он. - Сказка продолжается. - И, сделав отчаянное усилие, он глухо заговорил: - Даморида упала на колени. Она залилась слезами. Она сказала... - Он остановился и поглядел вокруг себя смущенным взглядом. - Как назвал я другую женщину? - спросил он, не обращаясь ни к кому из нас.

   - Вы назвали ее Кунигундой.

   При звуке моего голоса он повернул голову в мою сторону, но не взглянул на меня. Его бессмысленный, спокойный взгляд был устремлен на что-то далекое. Даже в голосе его произошла перемена, когда он заговорил опять. Это был спокойный, монотонный голос, несколько напоминавший голос, каким Юстас говорил в беспамятстве, когда ум его был слишком слаб, чтобы следовать за его словами. Неужели конец был так близок?

   - Я назвал ее Кунигундой, - повторил он. - А другую я назвал... - Он остановился опять.

   - А другую вы назвали Даморидой.

   Ариэль взглянула на него с изумлением и, чтобы заставить его прийти в себя, нетерпеливо дернула его за рукав сюртука.

   - Это сказка, хозяин? - спросила она.

   Он ответил, не глядя на нее. Его бессмысленные глаза были все еще устремлены в пространство.

   - Да, это сказка, - сказал он рассеянно. - Но для чего Кунигунда? Для чего Даморида? Не лучше ли просто госпожа и служанка? Так легче запомнить.

   Он попробовал приподняться и содрогнулся. Минуту спустя он как будто овладел собой.

   - Что сказала госпожа служанке? - пробормотал он. - Что? Что? Что? - Он остановился опять. Потом как будто вдруг сообразил что-то. Пришла ли ему новая мысль или он вспомнил что-нибудь забытое? Он вернулся к своему рассказу и прибавил внезапно следующие загадочные слова: - "Письмо", - сказала служанка. - Письмо! О, мое сердце! Каждое слово меч. Меч в мое сердце. О, это письмо! Ужасное, ужасное, ужасное письмо!

   О чем он говорил? Как понять эти слова? Не припоминал ли он бессознательно что-нибудь, что действительно случилось некогда в Гленинге? При утрате всех других способностей память, похоже, сохранилась у него дольше всего. Не пробивалась ли истина, ужасная истина, сквозь мрак надвигавшегося безумия? Я едва дышала от волнения, от какого-то безотчетного ужаса, овладевшего всем моим существом.

   Бенджамен бросил на меня предостерегающий взгляд. Ариэль сидела спокойная и довольная.

   - Продолжайте, хозяин, - сказала она. - Мне нравится сказка. Продолжайте.

   Он продолжал как человек, говорящий во сне:

   - Служанка сказала госпоже. Нет, госпожа сказала служанке: "Покажите ему письмо. Вы должны, вы должны показать письмо". Служанка отвечала: "Нет, не должна, не покажу. Вздор! Пустяки! Пусть страдает". - "Мы можем выручить его. Показать?" - "Нет. Пусть случится худшее. Тогда покажете". Госпожа сказала... - Он остановился и быстро замахал руками, как будто стараясь отогнать какой-то воображаемый туман. - Которая говорила последняя? - спросил он. - Госпожа или служанка? Госпожа? Нет. Служанка, конечно. Служанка говорит громко, решительно: "Негодяи! Прочь от этого стола!" В этом столе дневник. Номер девятый. Кальдершо, спросить Данди. Вы не увидите дневника. Я шепну вам по секрету: дневник приведет его на виселицу. Я не хочу, чтобы он был повешен. Как смеете вы трогать мое кресло? Мое кресло - это я. Как смеете вы налагать руки на меня?

   Последние слова были для меня проблеском света. Я читала их в отчете, в показании чиновника шерифа. Эти самые слова были сказаны Декстером в то время, когда он старался спасти бумаги моего мужа и когда следователи вытолкнули его кресло из комнаты. Теперь не было сомнения, что память его была занята прошлыми событиями в Гленинге.

   Ариэль поощрила его опять. Она была беспощадна к нему. Она опять потребовала продолжения сказки.

   - Зачем вы останавливаетесь, хозяин? Продолжайте. Расскажите нам, что сказала госпожа служанке.

   Он тихо засмеялся.

   - Что сказала госпожа служанке, - передразнил он ее. Затем он принял опять серьезный вид и продолжал свой рассказ, говоря все быстрее и быстрее, все бессвязнее и бессвязнее. - Госпожа сказала служанке: "Мы выручили его". Как быть с письмом? Сжечь его? В камине нет огня. В коробке нет спичек. Весь дом вверх дном. Слуги разбежались. Разорвать его. Бросить в корзину с другим сором. Ненужная бумага. Выбросить вон. Пропало навсегда. О, Сара, Сара! Пропало навсегда!

   Ариэль захлопала в ладоши и в свою очередь передразнила его.

   - О, Сара, Сара! Пропало навсегда! Славно, хозяин. Теперь скажите, кто была Сара.

   Губы его шевелились, но голос был так тих, что едва можно было разбирать слова. Он начал опять прежним меланхолическим тоном:

   - Служанка сказала госпоже. Нет, госпожа сказала служанке... - Он внезапно смолк, выпрямился в кресле, поднял руки и разразился страшным визгливым хохотом. - Ха, ха, ха! Как смешно! Почему вы не смеетесь? Ха, ха, ха!

   Он откинулся на спинку кресла. Резкий хохот его перешел в тихое всхлипывание. Затем он поднял лицо к потолку. Глаза его были мутны, губы раздвинуты бессмысленной улыбкой. Немезида свершила свой суд наконец! Предсказанная ему участь постигла его. Для него настала ночь.

   Когда прошло первое потрясение, единственным чувством, охватившим меня, была безграничная жалость к этому несчастному человеку. Даже его страшный вид только усиливал это чувство. Я вскочила. Не видя ничего, не думая ни о чем, кроме несчастного существа в кресле, я бросилась к нему, чтобы приподнять его, чтобы оживить его, чтобы заставить его прийти в себя, если это было еще возможно. Но тут же я почувствовала, что кто-то крепко схватил меня за руку и потащил назад.

   - Разве вы ослепли? - воскликнул Бенджамен. - Глядите!

   Он указал, и я взглянула.

   Ариэль опередила меня. Она приподняла своего хозяина в поддерживала его одной рукой. В другой она держала индийскую дубину, которую взяла из коллекции восточного оружия, украшавшего стену над камином. Ариэль преобразилась. Глаза ее сверкали, как глаза дикого животного, она скрежетала зубами.

   - Это ваше дело! - крикнула она мне, свирепо размахивая дубиной. - Если вы подойдете к нему, я размозжу вам голову. Я буду бить вас, пока не переломаю вам все кости!

   Бенджамен держал меня одной рукой, другой отворил дверь. Я не сопротивлялась. Я не могла оторвать глаз от Ариэль, я смотрела на нее как очарованная. Ярость ее утихла, когда она увидела, что мы уходим.

   Она бросила дубину, обняла своего хозяина обеими руками, прижалась головой к его груди и зарыдала.

   - Хозяин! Хозяин! - выкрикивала она. - Они не будут больше дразнить вас. Взгляните на меня. Посмейтесь надо мной. Скажите опять: Ариэль, ты глупа. Сделайтесь опять самим собою.

   Бенджамен увлек меня в соседнюю комнату. Ариэль продолжала плакать над несчастным существом, которое она любила с преданностью собаки, с самоотверженностью женщины. Тяжелая дверь между нами затворилась. Растроганная до глубины души, беспомощная и бесполезная, я прижалась к моему старому другу и тоже заплакала.

   Бенджамен повернул ключ в замке.

   - Нечего плакать, - сказал он. - Было бы лучше, если бы вы поблагодарили Бога, что выбрались благополучно из той комнаты.

   Он вынул ключ из замка и свел меня вниз, в прихожую. Подумав немного, он отворил выходную дверь. Садовник все еще работал в саду.

   - Ваш хозяин заболел, - сказал ему Бенджамен, - а женщина, которая ходит за ним, сошла с ума, если у нее когда-нибудь был ум. Где живет ближайший доктор?

   При этом известии садовник обнаружил такую же искреннюю преданность своему господину, как и женщина наверху. Он с проклятьем отбросил лопату.

   - Хозяин заболел? - повторил он. - Я сам схожу за доктором. Я найду его скорее, чем вы.

   - Скажите доктору, чтобы он взял с собой какого-нибудь мужчину, - прибавил Бенджамен. - Ему может понадобиться помощь.

   Садовник взглянул сурово.

   - Разве я не могу помочь? Это мое дело, и я не уступлю его никому.

   Я вернулась в прихожую и села на стул, стараясь успокоиться. Бенджамен начал ходить взад и вперед по комнате.

   - И этот и та, оба любят его, - прошептал он задумчиво. - Полуобезьяна-получеловек, а они любят его. Это непостижимо для меня.

   Садовник привел доктора, спокойного смуглого решительного человека. Бенджамен вышел им навстречу.

   - Я запер его, - сказал он. - Вот ключ. Не пойти ли мне с вами?

   Доктор, не ответив, отвел его в угол прихожей. Они заговорили шепотом. Затем доктор сказал:

   - Дайте мне ключ! Вы не можете принести никакой пользы, вы только раздражите ее.

   Сказав это, он сделал знак садовнику и направился к лестнице. Я решилась остановить его.

   - Могу я остаться здесь, сэр? - спросила я. - Мне очень хотелось бы...

   Доктор поглядел на меня.

   - Вам лучше отправиться домой, сударыня, - сказал он. - Знает садовник ваш адрес?

   - Знает, сэр.

   - Я дам вам знать через садовника, чем это кончится. Последуйте моему совету, отправляйтесь домой.

   Бенджамен взял меня под руку. Доктор и садовник пошли наверх.

   - Мы не послушаемся доктора, - прошептала я. - Мы подождем в саду.

   Бенджамен не хотел и слышать об этом.

   - Нет, я увезу вас домой, - объявил он решительно.

   Я взглянула на него с удивлением. Мой старый друг, всегда кроткий и уступчивый, выказал теперь настойчивость и силу воли, которых я не подозревала в нем. Он вывел меня в сад. Наш извозчик ждал нас у калитки.

   На пути домой Бенджамен вынул из кармана свою записную книжку.

   - Что сделать, друг мой, с чепухой, которую я написал здесь? - спросил он.

   - Неужели вы записали все? - спросила я с удивлением.

   - Когда я берусь за какое-нибудь дело, я исполняю его, - ответил он. - Вы не давали мне знака, чтобы я кончил, и я записал все слово в слово. Что сделать теперь с этими записками? Выбросить их в окно кареты?

   - Отдайте их мне.

   - Что вы сделаете с ними?

   - Я еще сама не знаю. Я посоветуюсь с мистером Плеймором.

   Как ни была я утомлена, но в тот же вечер я написала мистеру Плеймору, уведомляя его обо всем случившемся и прося у него помощи и совета.

   Записки Бенджамена были большею частью написаны стенографически и в таком виде были, конечно, бесполезны для меня. По моей просьбе он переписал их в двух экземплярах. Одну из копий я вложила в письмо к мистеру Плеймору, другую унесла с собой в спальню.

   В долгие часы бессонной ночи я читала и перечитывала последние слова Декстера, стараясь найти в них какой-нибудь полезный для меня смысл. Напрасная надежда. Сколько я ни думала, эти странные слова не поддавались никакому объяснению, и я в отчаянии бросила бумагу. Чем увенчались все мои надежды на успех? Полнейшим разочарованием. Я слишком хорошо помнила все подробности моего последнего свидания с Декстером, и у меня не было надежды на его выздоровление. Я помнила также и слова докторского заключения, с которым меня познакомил мистер Плеймор. "Когда это случится, - писал доктор, - друзья его не должны будут питать надежды на его выздоровление. Равновесие, раз утраченное, будет утрачено навсегда".

   Подтверждение этого ужасного приговора не замедлило дойти до меня. На следующее утро садовник Декстера принес мне уведомление, обещанное накануне доктором.

   Мизериус Декстер и Ариэль были все в той же комнате, в которой мы оставили их. В ожидании распоряжений ближайшего родственника Декстера, его младшего брата, жившего в провинции и уведомленного о случившемся телеграммой, больной находился под присмотром опытных служителей. Удалить Ариэль от хозяина без насильственных мер, применяемых к безумным больным, оказалось невозможным. Доктор и садовник, оба необычайно сильные люди, не могли удержать ее, когда хотели помешать ей войти в комнату. Но лишь только они уступили ей, ее ярость тотчас же утихла. Пока ей не мешали сидеть у ног ее господина и смотреть на него, она была совершенно спокойна и довольна.

   Как ни было это печально, но отчет о положении Декстера был еще печальнее.

  

   "Мой пациент находится в состоянии полнейшего идиотизма", - писал мне доктор, а простой рассказ садовника вполне подтвердил эти слова. Декстер был вполне равнодушен к доказательствам преданности бедной Ариэль, он, по-видимому, даже не замечал ее присутствия. Он сидел по целым часам в состоянии полнейшей летаргии и оживлялся, только когда ему приносили пищу. Он ел и пил с жадностью.

   - Сегодня утром, - сказал мне преданный садовник, - нам показалось, что он оживился немного. Он начал озираться и делал руками какие-то странные знаки. Я не мог понять его, доктор тоже, но она, бедная, она поняла. Она принесла ему его арфу и вложила ее ему в руки. Однако толку было мало. Он не мог играть. Он только щипал струны, смеялся и бормотал что-то про себя. Нет, он не поправится никогда, это ясно для всякого. Кушает с удовольствием, как я уже сказал вам, но и только. Всего лучше было бы, если бы Господь прибрал его. Это все, что я могу сказать вам. Прощайте, сударыня.

   Он ушел со слезами на глазах. Я тоже была тронута до слез.

   Час спустя пришло известие, ободрившее меня. Я получила телеграмму от мистера Плеймора. В ней говорилось:

   "Принужден ехать в Лондон сегодня вечером. Ждите меня завтра к завтраку".

   На следующее утро мистер Плеймор был у нас. Он ободрил меня с первых же слов, К моему невыразимому удивлению и облегчению, он вовсе не разделял моего безнадежного взгляда на положение дел.

   - Я не отрицаю, - сказал он, - что на вашем пути есть серьезные препятствия, но я не приехал бы к вам, не успев еще сделать главного дела, для которого я прибыл в Лондон, если бы записки мистера Бенджамена не произвели на меня сильного впечатления. По моему мнению, вы получили теперь первый шанс на успех, и я считаю себя теперь вправе предложить вам свою помощь. Помрачение умственных способностей этого несчастного заставило его сделать то, что он никогда не сделал бы в здравом рассудке, заставило его показать нам первые драгоценные проблески истины.

   - Вы уверены, что в его словах есть проблески истины?

   - Да, я нашел их в двух важных подробностях его рассказа, - ответил мистер Плеймор. - Вы правы, полагая, что память пережила все его другие умственные способности. Я полагаю, что во всем, что он сказал после того, как заговорил о письме, бессознательно высказалась его память.

   - Но как объяснить его слова о письме? - спросила я. - Для меня они загадка.

   - Так же как и для меня, - ответил он откровенно. - Самое трудное сейчас - разъяснить значение этого письма. Оно касается каким-то образом покойной миссис Макаллан, иначе Декстер не сказал бы, что оно "меч в его сердце" и не соединил бы ее имя с рассказом о том, как письмо было разорвано и брошено. Этот вывод кажется мне весьма правдоподобным, но дальше этого я не иду. Я не имею ни малейшего понятия о том, кем было написано письмо и что в нем. Чтобы попытаться узнать это, мы должны обратиться с расспросами за три тысячи миль отсюда, мы должны послать кого-то в Америку.

   Эти слова крайне удивили меня. Я с нетерпением ждала разъяснений.

   - Выслушайте меня, - продолжал он, - и решите, стоит ли это дело денежных жертв, которые потребуются от вас, если вы захотите послать кого-нибудь в Нью-Йорк. Я знаю подходящего человека, а сумму издержек, с включением телеграммы, я определяю...

   - Не говорите об издержках, - воскликнула я, возмущенная чисто шотландской точкой зрения, ставившей на первый план кошелек. - Я не забочусь об издержках. Расскажите мне, что вы узнали.

   - Она не заботится об издержках, - повторил Плеймор шутливо, - это чисто по-женски.

   Я могла бы сказать: "Он заботится прежде всего об издержках - это чисто по-шотландски". Но я была слишком заинтересована, чтобы острить. Я нетерпеливо попросила его:

   - Говорите, говорите!

   Он вынул свою копию с записок Бенджамена и указал мне на следующие слова: "Как быть с письмом? Сжечь его? В камине нет огня. В коробке нет спичек. Весь дом вверх дном. Слуги разбежались".