Коллинз Уилки - Закон и женщина

- И поэтому вы говорите, что он отравил ее!

   - Да. Я не могу вывести другого заключения из всего, что случилось, когда вы были у него. Вы едва не довели его до обморока. Чего он испугался?

   Мне очень хотелось найти ответ на этот вопрос. Я даже начала отвечать, сама не зная, что скажу.

   - Мистер Декстер - старый и преданный друг моего мужа, - начала я. - Узнав, что я не хочу покориться вердикту, он может быть, испугался...

   - Испугался последствий, которые может повлечь за собой возобновление следствия по делу вашего мужа, - сказал мистер Плеймор, иронически закончив мою речь за меня. - Странное рассуждение, миссис Макаллан. И не совсем согласное с вашей уверенностью в невиновности вашего мужа. Освободитесь раз и навсегда от вашего заблуждения, которое может ввести вас в роковые ошибки. Поверьте моему слову, что Мизериус Декстер перестал быть другом вашего мужа в тот день, когда ваш муж женился на своей первой жене. Внешне Декстер сохранил ради приличия дружеские отношения с ним. Его показания на суде оправдали общие ожидания. Тем не менее я твердо убежден, что он - злейший враг мистера Макаллана.

   Я похолодела. Я поняла, что последнее, по крайней мере, было справедливо. Мой муж женился на женщине, от которой Мизериус Декстер получил отказ. Был ли Декстер человеком, способным простить это? Мой собственный опыт отвечал мне: нет.

   - Запомните то, что я сказал вам, - продолжал мистер Плеймор, - и перейдем к вашему положению в этом деле и к вашим интересам. Попробуйте принять на время мою точку зрения, и посмотрим, какие шансы имеем мы для дальнейших успехов. Быть нравственно уверенным, что Мизериус Декстер виновен в преступлении, - не то же самое, что найти, спустя столько лет, такие ясные доказательства его виновности, чтобы иметь право осудить его публично. Если я не в полнейшем заблуждении, вопрос теперь сводится к следующему: публичное доказательство невиновности вашего мужа зависит единственно от публичного доказательства виновности Декстера. Как вам доказать его виновность? Против него нет ни малейшей улики. Осудить его можно только на основании его собственного признания. Слушаете вы меня?

   Я слушала, но очень неохотно. Если он был прав, положение дел было действительно так ужасно, как он говорил. Но при всем моем уважении к превосходству его знаний и опытности я не могла заставить себя думать, что он прав. И я созналась ему в этом с искренним смирением.

   Он улыбнулся добродушно.

   - Как бы то ни было, - сказал он, - но вы должны согласиться, что Декстер до сих пор не был вполне откровенен с вами. Он таит от вас что-то такое, что вам необходимо знать.

   - Да, с этим я согласна.

   - Прекрасно. Я утверждаю, что он таит от вас свою виновность. Вы полагаете, что он таит факты, которые могут доказать виновность другого, но несомненно, что он таит нечто. Пусть это послужит нам точкой отправления. Спрашивается, как вам открыть его тайну? Какое влияние употребите вы, когда увидитесь с ним опять?

   - Я могу попробовать убедить его.

   - Конечно, можете. Но если ваша попытка убедить его не удастся, что тогда? Не надеетесь ли вы, что сумеете выпытать у него его тайну? Или напугать его так, чтобы он выдал ее сам?

   - Если вы взглянете на ваши заметки, мистер Плеймор, вы увидите, что мне уже удалось напугать его, хотя я только женщина.

   - Славный ответ. Вы очень находчивы. Так вы думаете, что то, что удалось вам раз, удастся вам и опять? Хорошо. Если вы уже решились на эту попытку, вам не мешает познакомиться получше с характером и темпераментом Декстера. Не обратиться ли нам за справками о нем к лицу, на мнение которого можно положиться?

   Я вздрогнула и оглядела комнату. Я заключила из его слов, что лицо, которое может помочь нам, находится невдалеке от нас.

   - Не пугайтесь, - сказал он. - Оракул безмолвен и спрятан вот здесь.

   С этими словами он отпер один из ящиков своего бюро, достал пачку писем и выбрал одно.

   - Подготовляя защиту вашего мужа, - сказал он, - мы затруднялись включить в число свидетелей Мизериуса Декстера. Не то чтобы мы имели какие-нибудь подозрения против него - вы знаете, что мы были далеки от этого, - но нас пугала его эксцентричность, и мы опасались, что появление в суде приведет его в такое волнение, что он лишится рассудка. И мы решились посоветоваться с доктором. Мы познакомили его под каким-то предлогом, который я уже забыл, с Мизериусом Декстером, и вот его мнение, которое он выразил после свидания с ним.

   Он развернул письмо и, сделав отметку карандашом, передал его мне.

   - Достаточно будет, если вы прочтете то, что я отметил, - сказал он.

   Я прочла нижеследующие строки:

   "Суммируя результаты моих наблюдений, я могу сказать, что, по моему мнению, в этом человеке есть затаенные задатки безумия, но в настоящее время безумия еще нет. Я полагаю, что вы можете вызвать его в суд, не опасаясь за последствия. Если он говорит и делает всевозможные странности, он, тем не менее, в состоянии управлять своим умом, и вы можете быть уверены, что самолюбие побудит его показать себя умным человеком.

   О будущем я, конечно, не могу говорить положительно. Я выскажу только мои предположения.

   Что он рано или поздно кончит безумием (если не умрет до тех пор), я почти не сомневаюсь. Вопрос, когда именно овладеет им безумие, зависит единственно от состояния его здоровья. Его нервная система очень чувствительна, и есть признаки, что его образ жизни уже сильно расстроил ее. Если он отстанет от дурных привычек, о которых я говорил в начале моего письма, и будет проводить каждый день по нескольку часов на свежем воздухе, он может прожить еще много лет в здравом рассудке. Если же он не изменит своего теперешнего образа жизни, иными словами, если он будет усиливать вред, уже причиненный его чувствительной нервной системе, безумие овладеет им, когда этот вред достигнет высшей степени. Без всякого предупреждения для него самого и для других, может быть, в то самое время, когда он будет держать себя совершенно спокойно и говорить совершенно благоразумно, его умственная организация мгновенно выйдет из нормального состояния и он впадет в безумие или в идиотизм. В том и в другом случае друзья его, по моему мнению, не должны будут питать надежды на его выздоровление. Баланс, раз утраченный, будет утрачен навсегда".

   Этим кончалось письмо. Мистер Плеймор спрятал его опять в бюро.

   - Вы прочли мнение одного из наших величайших авторитетов, - сказал он. - Как вам показалось, в таком ли состоянии Декстер, чтобы рассчитывать на поправление его нервной системы? Не видите ли вы каких-нибудь препятствий и опасностей на своем пути?

   Я промолчала.

   - Предположим, что вы отправитесь опять к Декстеру, - продолжал он, - и допустим, что доктор преувеличил опасность. Что сделаете вы? В ваши два первые визита вы пользовались громадным преимуществом, вы могли поразить его неожиданностью. Его чувствительные нервы не выдержали, и он не сумел скрыть своего испуга. Но теперь он ожидает вас и будет настороже. Вам придется бороться с его хитростью, если он не выдумает чего-нибудь похуже. Считаете ли вы себя способной к этому? Если бы не леди Кларинда, он ввел бы вас в величайшее заблуждение насчет миссис Болл.

   Это было очевидно, но я была настолько неблагоразумна, что попробовала возражать ему.

   - Он рассказал мне только то, что знал. Все, что, по его словам, он видел в коридоре, действительно имело место.

   - Он рассказал вам правду, потому что понимал: правда поможет ему подкрепить ваше подозрение. Неужели вы думаете, что он действительно подозревает ее?

   - Почему же нет? О том, где была в эту ночь миссис Болл, он знал так же мало, как и я до моей встречи с леди Клариндой. Теперь остается посмотреть, будет ли он удивлен так же, как и я, когда узнает, что рассказала мне леди Кларинда.

   Этот ответ произвел действие, которого я не ожидала.

   К моему удивлению, мистер Плеймор резко прервал свои рассуждения. Он потерял надежду убедить меня и прямо сказал мне об этом.

   - Мне кажется, что все мои доводы бессильны переубедить вас.

   - Я не обладаю вашей проницательностью и вашей опытностью, - отвечала я. - Но, к сожалению, я не могу думать так, как думаете вы.

   - И вы серьезно намереваетесь отправиться опять к Мизериусу Декстеру?

   - Да, я обещала побывать у него опять.

   Он подумал немного.

   - Так как вы сами оказали мне такую честь, что обратились ко мне за советом, я от всей души советую вам, миссис Макаллан, не исполнять вашего обещания. Этого мало. Я умоляю вас не ездить к Декстеру.

   Опять то же самое, что я слышала от моей свекрови, то же самое, что я слышала от Бенджамена и от майора Фитц-Дэвида! Они все были против меня. Я устояла, однако. Вспоминая об этом теперь, я сама удивляюсь своей настойчивости. Мне совестно сознаться, что я ничего не ответила мистеру Плеймору на его дружеские слова. Он ждал ответа, не сводя с меня глаз. Этот пристальный взгляд раздражал меня. Я поднялась и остановилась перед ним с опущенными глазами.

   Он тоже встал. Он понял, что совещание окончено.

   - Хорошо, хорошо, - сказал он с грустным добродушием. - С моей стороны, может быть, неблагоразумно было ожидать, что такая молодая женщина, как вы, разделит мнение такого старого юриста, как я. Позвольте мне только напомнить вам, что наш разговор до поры до времени должен остаться тайной, и затем перейдем к другому предмету. Не могу ли я сделать что-нибудь для вас? Вы одна в Эдинбурге?

   - Нет, я приехала со старым другом, который знает меня с детства.

   - Пробудете вы здесь завтрашний день?

   - По всей вероятности, пробуду.

   - Сделайте мне одолжение. Обдумайте хорошенько наш разговор и приезжайте ко мне завтра утром.

   - Очень охотно, мистер Плеймор, хотя бы только для того, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту.

   После этого мы расстались. Отворяя мне дверь, он вздохнул. Женщины - странные создания. Его вздох подействовал на меня сильнее всех его аргументов. Мне было очень совестно за мое упрямство, когда я вышла из его конторы.

   - Ага! - сказал Бенджамен довольным тоном. - Юрист тоже считает, что вы поступите очень неосторожно, если отправитесь опять к Декстеру. Умный он, должно быть, человек, этот юрист, и вы, надеюсь, послушаетесь его.

   Само собой разумеется, что я не изменила доверию, оказанному мне мистером Плеймором. Я не сказала Бенджамену ни слова об его ужасном подозрении относительно Мизериуса Декстера.

   - Вы должны простить меня, мой добрый друг, - сказала я Бенджамену. - Но боюсь, что я потеряла способность руководствоваться чьими бы то ни было советами. Я ехала сюда с искренним намерением поступить так, как посоветует мне мистер Плеймор. Я старалась быть уступчивой и сговорчивой. Но во мне есть что-то, что не хочет покориться. Боюсь, что я отправлюсь опять к Декстеру.

   В этот раз даже Бенджамен вышел из терпения.

   - Каков в колыбельке, таков и в могилке, - сказал он. - Вы и в детстве были такой упрямицей, что не приведи Бог. И для чего было приезжать сюда? Не лучше ли было сидеть спокойно в Лондоне?

   - Нет. Сидя в Лондоне, мы не увидели бы одного места, сильно интересующего меня. Поместье моего мужа в нескольких милях отсюда. Завтра мы едем в Гленинг.

   - Туда, где была отравлена бедная миссис Макаллан? - спросил Бенджамен с испугом.

   - Да, я хочу видеть комнату, в которой она умерла, и осмотреть весь дом.

   Бенджамен скрестил покорно руки на коленях.

   - Сколько я ни стараюсь понять новое поколение, - сказал он грустно, - новое поколение остается для меня непостижимой загадкой.

   Я написала мистеру Плеймору о моем желании съездить в Гленинг. Дом, в котором совершилась трагедия, омрачившая жизнь моего мужа, был теперь для меня самым примечательным местом на земном шаре, и я должна сознаться, что надежда увидеть Гленинг имела большое влияние на мое решение съездить в Эдинбург. Я послала записку мистеру Плеймору с нарочным и получила самый любезный ответ. Если я могу подождать до послеполудня, когда он освободится от своих дел, то он свозит нас в Гленинг в своей коляске.

   В некоторых случаях Бенджамен был так же упрям, как и я. Он решил не иметь ничего общего с Гленингом. Не сказав мне об этом ни слова, пока коляска мистера Плеймора не подъехала к двери гостиницы, он в эту самую минуту вспомнил об одном своем старом друге в Эдинбурге.

   - Прошу извинить меня, Валерия, - сказал он. - У меня есть здесь друг по имени Сондерс. Он обидится, если я не буду обедать у него сегодня.

   Гленинг, помимо значения, которое он имел для меня, не представлял ничего интересного для путешественников.

   Окрестности были красивы и хорошо обработаны. Парк в сравнении с английскими парками казался запущенным и диким. Дом был построен лет семьдесят или восемьдесят тому назад. Снаружи он был прост, как фабрика, и мрачен, как тюрьма. Внутри на всем лежал отпечаток гнетущей пустоты и унылости покинутого жилья. Дом стоял запертый со времени процесса. Попечение о нем было поручено одинокой старой чете, мужу и жене. Когда мистер Плеймор приказал открыть ставни и двери, старик покачал головой с безмолвным и грустным протестом против нашего посещения. Когда мы вошли, в библиотеке и в картинной галерее для предохранения от сырости заключавшихся в них сокровищ топились камины. Глядя на веселый огонь, трудно было отделаться от мысли, что вот сейчас войдут обитатели дома, чтобы погреться у камина. Я поднялась на верхний этаж и осмотрела комнаты, которые были уже знакомы мне по отчету. Вот небольшой кабинет со старыми книгами на полках и дверью, ключ от которой все еще не был отыскан. Вот спальня, в которой страдала и умерла бедная хозяйка Гленинга. Кровать осталась на прежнем месте, в ногах стоял диван, на котором отдыхала сиделка в свободные часы. В индийском бюро, в котором был найден ярлык с крупинками мышьяка, все еще хранилась небольшая коллекция редкостей, перед кроватью стоял больничный стол, на котором бедная больная писала свои поэмы. В комнате было пусто и мрачно, тяжелый воздух, казалось, был пропитан горем и отчаянием. Я поспешила выйти. Заглянув в комнату, которую занимал Юстас, я перешла в Коридор гостей. Тут была спальня, у двери которой Мизериус Декстер подстерегал миссис Болл, тут был дубовый пол, по которому он скакал на руках вслед за служанкой, одетой в пальто миссис Болл. Везде, куда бы я ни оглянулась, меня встречали воспоминания о покойной и об отсутствующих, везде, куда бы я ни пошла, страшная тишина как будто говорила мне: я храню тайну преступления, я храню тайну смерти.

   Уныние, нагоняемое домом, стало наконец нестерпимым. Мне захотелось на чистый воздух, под светлое небо. Мой спутник понял меня.

   - Пойдемте, - сказал он. - Посмотрим усадьбу.

   В тишине вечера мы побродили по саду и по заброшенным питомникам, заглянули и в огород, заросший сорной травой. Только небольшой клочок земли был тщательно обработан сторожем и его женой. В конце сада, за низким частоколом, была пустая поляна, защищенная с трех сторон деревьями. На краю этой поляны я натолкнулась на мусорную кучу. Величина ее и близость к дому возбудили во мне на минуту безотчетное любопытство. Я остановилась и взглянула внимательно на пыль и золу, на черепки разбитой посуды и куски старого железа. Там торчала старая шляпа, там - изношенный сапог. Вокруг валялись разлетевшиеся клочки бумаги и старых тряпок.

   - На что вы смотрите? - спросил меня Плеймор.

   - На мусорную кучу.

   - В опрятной Англии, - сказал он, - весь этот сор был бы, конечно, давно увезен куда-нибудь подальше. В Шотландии не обращают внимания на мусорную кучу, когда запах ее не достигает дома. К тому же часть ее, просеянная, может служить хорошим удобрением для сада. Здесь об этом некому заботиться. В Гленинге, миссис Макаллан, все, не исключая и мусорной кучи, ожидает хозяйку, которая водворила бы во всем порядок. Кто знает, может быть, когда-нибудь вы будете здесь царицей.

   - Я никогда не загляну сюда.

   - За будущее нельзя ручаться, - возразил мой спутник. - Время готовит сюрпризы для всех нас.

   Мы вернулись и дошли молча до калитки парка, где нас ожидала коляска.

   На обратном пути мистер Плеймор завязал разговор, не имевший ничего общего с моей поездкой в Гленинг. Он видел, что мой ум нуждался в отдыхе, и старался развлечь меня. Только когда мы уже подъехали к городу, он заговорил о моем возвращении в Лондон.

   - Когда намерены вы уехать из Эдинбурга? - спросил он.

   - Завтра утром.

   - И вы не отказались от намерений, выраженных вами вчера? - спросил он. - Не они ли побуждают вас к такому поспешному отъезду?

   - Да, это так, мистер Плеймор. Если бы я была старше, я была бы, может быть, умнее. Теперь же я должна сознаться, рассчитывая на вашу снисходительность, что я намерена действовать по-своему.

   Он ласково улыбнулся и потрепал мою руку, потом лицо его вдруг изменилось, и он поглядел на меня с пристальным вниманием.

   - Мы не увидимся больше до вашего отъезда. Позволите вы мне высказаться откровенно?

   - Чем откровеннее, тем лучше, мистер Плеймор. Все, что бы вы ни сказали, только усилит мою благодарность вам за вашу доброту.

   - Я скажу вам немногое, миссис Макаллан, и я начну с предостережения. Вы были в последний раз у Декстера одна. Не делайте этого больше. Возьмите кого-нибудь с собой.

   - Вы думаете, что мне угрожает у него какая-нибудь опасность?

   - Не в обычном смысле слова. Я думаю, что присутствие какого-нибудь друга может удержать в приличных границах дерзость Декстера. Он самый наглый из людей. Притом спутник может быть полезен как свидетель, если Декстер скажет или сделает что-нибудь такое, что полезно будет запомнить. Будь я на вашем месте, я взял бы кого-нибудь, кто мог бы делать заметки. Впрочем, я юрист и потому, может быть, слишком подозрителен. Я советую вам только не ездить к Декстеру одной, а у него быть настороже, когда разговор коснется миссис Болл.

   - Что вы хотите этим сказать?

   - Опыт, любезнейшая миссис Макаллан, научил меня замечать маленькие слабости человеческой природы. Вы относитесь к миссис Болл с естественной ревностью, и поэтому здравый смысл изменяет вам, когда Декстер пользуется вашим чувством к миссис Болл как средством ввести вас в заблуждение. Не слишком ли свободно я говорю?

   - Нисколько. Я считаю ревность к миссис Болл очень унизительным для себя чувством. Мое самолюбие страдает ужасно, когда я думаю об этом. Но здравый смысл заставляет меня сознаться, что вы правы.

   - Очень рад, что вы согласны хоть в этом, - заметил он сухо. - Я не теряю надежды убедить вас и в том, что гораздо важнее и что все еще остается спорным вопросом между нами. Я даже рассчитываю, что сам Декстер поможет мне в этом, если не будет препятствий с вашей стороны.

   Эти слова заинтересовали меня. Как мог Декстер помочь ему?

   - Вы намереваетесь повторить Декстеру все, что сказала вам леди Кларинда. И вы ожидаете, что Декстер будет так же поражен, как были поражены вы, когда узнали правду. Я решаюсь сделать предсказание: Декстер обманет ваши ожидания. Он не выкажет никакого удивления, он начнет уверять вас, что вы были введены в заблуждение умышленным искажением фактов, сказкой, которую придумала сама миссис Болл для сокрытия своей вины. Скажите мне откровенно, если он попробует возобновить таким образом ваше несправедливое подозрение против невинной женщины, поколеблет это ваше доверие к нему?

   - Не поколеблет, но уничтожит, мистер Плеймор.

   - И прекрасно. Во всяком случае, вы потрудитесь написать мне, и я надеюсь, что не пройдет недели, как мы уже будем с вами одного мнения. Храните в тайне все, что я сказал вам вчера о Декстере, не произносите при нем даже моего имени. При моем теперешнем мнении о нем я согласился бы скорей пожать руку палача, чем руку этого чудовища. Прощайте, да благословит вас Бог.

   С этими словами он высадил меня у двери гостиницы.

   Мы прибыли в Лондон в девятом часу вечера. Строго методичный во всех своих действиях, Бенджамен телеграфировал из Эдинбурга своей экономке, чтобы к десяти часам был готов ужин и чтобы на станцию был выслан его извозчик.

   Подъехав к коттеджу, мы принуждены были обождать минуту, пока от калитки не отъехал какой-то кабриолет. В кабриолете сидел незнакомый мне человек грубой наружности с трубкой во рту. Если бы не этот человек, я, может быть, вгляделась бы пристальнее в кабриолет и пони и узнала бы их. Но я не обратила на них внимания.

   Калитку открыла почтенная экономка Бенджамена.

   - Слава Богу, - воскликнула она, увидев нас. - Я думала, что вы уж никогда не приедете.

   - Разве что-нибудь случилось? - спросил Бенджамен со своим непостижимым спокойствием.

   Экономка вздрогнула.

   - Я совсем обезумела, сударь, я перестала понимать, что у нас творится, - отвечала она. - Несколько часов тому назад пришел какой-то незнакомый человек и спросил... - Она остановилась, посмотрела с минуту на своего хозяина и обратилась ко мне: - И спросил, когда вас ожидают назад, сударыня. Я передала ему, что телеграфировал хозяин, а он вдруг говорит на это: подождите крошечку, я сейчас вернусь. И он вернулся и притащил с собой что-то такое страшное, что у меня застыла кровь в жилах и я затряслась с головы до ног. Я знаю, что мне не следовало пускать его, но я едва держалась на ногах. И без вашего позволения, мистер Бенджамен, он вошел и пронес свою ношу прямо в вашу библиотеку. И там она оставалась все эти часы, и там она теперь. Я обращалась к полиции, но полиция не хотела вмешаться, а я не могла придумать ничего больше. Не входите одна, сударыня. Вы испугаетесь до смерти.

   Я, однако, решилась войти. Вспомнив о пони и кабриолете, я легко объяснила себе смысл рассказа экономки. Пройдя столовую, где уже был накрыт стол для ужина, я заглянула в полуотворенную дверь библиотеки.

   Да, я не ошиблась. Мизериус Декстер в своем розовом сюртуке и без покрывала сидел в любимом кресле Бенджамена и, по-видимому, спал. Его странный костюм не соответствовал общепринятым понятиям о приличии, и я не удивляюсь, что экономка, говоря о нем, тряслась с головы до ног.

   - Валерия, - спросил Бенджамен, указывая на него, - что это такое? Индийский идол или человек?

   Я уже говорила, что слух Мизериуса Декстера был чуток, как слух собаки. Теперь он показал, что и сон его был легок, как сон собаки. Незнакомый голос, хотя вопрос был задан очень тихо, разбудил его мгновенно. Он протер глаза и улыбнулся невинной улыбкой пробуждающегося младенца.

   - Как поживаете, миссис Валерия? - спросил он. - Я славно соснул здесь без вас. Вы не знаете, как я рад, что вижу вас опять. А это кто?

   Он протер опять глаза и взглянул на Бенджамена. Не зная, как поступить иначе, я представила своего гостя хозяину дома.

   - Извините, что я не встаю, сэр, - сказал Декстер. - Я не могу встать по той простой причине, что у меня нет ног. Вы как будто сердитесь, что я занял ваше кресло. Если это не нравится вам, столкните меня своим зонтиком. Я упаду на руки и не буду в претензии. Я готов вынести толчки и брань, но не разбивайте моего сердца, не выгоняйте меня отсюда. Эта прелестная женщина может быть иногда очень жестокой, сэр. Она уехала в то самое время, когда мне было крайне необходимо поговорить с ней, и оставила меня в одиночестве и в тревоге. Я жалкий калека с горячим сердцем и, если хотите, с ненасытным любопытством. Ненасытное любопытство - наказание Божие. Я терпел его, пока мозг не начал кипеть в моей голове. Тогда я позвал своего садовника и заставил его привезти меня сюда. Мне нравится здесь. Воздух вашей библиотеки действует на меня успокоительно, вид миссис Валерии врачует мое истерзанное сердце. Она имеет сказать мне нечто, что я жажду услышать. Если она не слишком устала с дороги и если вы позволите ей поговорить со мной, я обещаю убраться отсюда, как только она кончит. Любезнейший мистер Бенджамен, вы кажетесь мне убежищем страждущих. Я страдаю. Пожмите мне руку, как добрый христианин, и примите меня в это убежище.

   Он протянул руку. Его мягкие голубые глаза приняли выражение жалобной мольбы. Совершенно сбитый с толку странной речью Декстера, Бенджамен машинально, как сонный, взял протянутую руку.

   - Надеюсь, что вы в добром здоровье, сэр, - сказал он и оглянулся на меня, не зная, что делать.

   - Я понимаю мистера Декстера, - шепнула я. - Оставьте меня с ним.

   Бенджамен бросил последний робкий взгляд на странное существо, сидевшее в его кресле, поклонился ему с никогда не покидавшей его учтивостью и вышел из комнаты, все еще как бы во сне.

   Оставшись вдвоем, мы с минуту глядели друг на друга молча.

   Не знаю, уступила ли я бессознательно той снисходительности, с которой женщина всегда относится к нуждающемуся в ней мужчине, или ужасное подозрение мистера Плеймора, казавшееся мне несправедливым, располагало меня к жалости, но в эту минуту я жалела Декстера как никогда прежде, и я не решилась сделать ему выговор, от которого не избавила бы никого другого, кто осмелился бы войти без приглашения в дом Бенджамена.

   Он заговорил первый.

   - Леди Кларинда уничтожила ваше доверие ко мне, - начал он с жаром.

   - Вовсе нет, - возразила я. - Леди Кларинда и не думала об этом. Она не пыталась повлиять на мое мнение. Мне действительно нужно было уехать на несколько дней из Лондона, как я вам сообщала.

   Он вздохнул с облегчением и закрыл глаза с таким видом, как будто я освободила его от сильной тревоги.

   - Будьте милостивы ко мне, - сказал он. - Расскажите мне все. Я так страдал во время вашего отсутствия. - Он внезапно открыл глаза и взглянул на меня с величайшим интересом. - Вы очень устали с дороги? Я жажду узнать, что случилось на обеде у майора. Не слишком ли жестоко с моей стороны расспрашивать вас, когда вы еще не отдохнули? Только один вопрос сегодня. Остальное я оставлю до завтра. Что сказала вам леди Кларинда о миссис Болл? Все, что вы хотели узнать?

   - Все, и даже больше.

   - Что еще? - воскликнул он с порывистым нетерпением.

   Я вспомнила предсказание мистера Плеймора. Он утверждал, что Декстер будет продолжать обманывать меня и не выкажет никакого удивления, когда я повторю ему рассказ леди Кларинды. Я решила подвергнуть предсказание юриста сильнейшему испытанию. Не предупредив Декстера ни одним словом, я сообщила ему мою новость так быстро и неожиданно, как только могла.

   - Особа, которую вы видели в коридоре, была не миссис Болл, - объявила я. - Это была ее служанка, одетая в ее одежду. Миссис Болл отсутствовала в это время в доме, она танцевала на костюмированном балу в Эдинбурге. Леди Кларинда узнала это от ее горничной, а я узнала от леди Кларинды.

   Я произнесла эти слова так быстро, как только могла. Мизериус Декстер нисколько не оправдал предсказаний юриста. Он задрожал, глаза его расширились от удивления.

   - Повторите ваши слова, - воскликнул он. - Я не могу взять их в толк сразу. Вы ошеломили меня.

   Я была более чем довольна результатом, я торжествовала. В споре с мистером Плеймором я держалась снисходительной, христианской точки зрения и оказалась права. Я могла сидеть в одной комнате с Мизериусом Декстером в счастливой уверенности, что не дышу одним воздухом с отравителем. Это одно могло вознаградить меня за поездку в Эдинбург.

   Повторяя то, что я уже сказала ему, я прибавила и некоторые подробности, делавшие рассказ леди Кларинды убедительным. Он выслушал меня от начала до конца с напряженным вниманием, повторяя про себя некоторые из моих слов, как будто для того, чтобы хорошенько понять и запомнить их.

   - Что сказать на это? Что делать теперь? - спросил он тоном безнадежного отчаяния. - Я не могу не верить. Как это ни странно, но вся эта история выглядит достоверно.

   Что чувствовал бы мистер Плеймор, если б услышал эти слова? Считая его хорошим человеком, я полагала, что ему было бы очень стыдно за себя.

   - На это нечего сказать, кроме того, что миссис Болл невинна и что мы с вами были очень виноваты перед ней, - сказала я. - Согласны вы со мной?

   - Я вполне согласен с вами, - ответил он без малейшего колебания. - Миссис Болл невиновна. Стало быть, защитники вашего мужа в суде доказывали правду.

   И он скрестил руки, по-видимому, вполне довольный своим заключением.

   Я не могла согласиться с ним. К моему смущению, я на этот раз оказалась менее благоразумной, чем он.

   Мизериус Декстер сделал больше того, на что я рассчитывала. Он не только опроверг предсказание мистера Плеймора, но пошел дальше, чем я ожидала. Я признавала невиновность миссис Болл, но признать, что защитники моего мужа были правы, значило отказаться от надежды доказать его невиновность, а эта надежда была так же дорога мне, как моя любовь, как моя жизнь.

   - Говорите за себя, - возразила я. - Что касается меня, я не изменила своего мнения о защите.

   Он встрепенулся и нахмурил брови, как будто я обманула его ожидания и рассердила его.

   - Не хотите ли вы сказать, что вы не отказываетесь от своих планов?

   - Да, я не отказываюсь от своих планов.

   Он решительно рассердился на меня, и его обычная учтивость изменила ему.

   - Нелепо! Невозможно! - воскликнул он презрительно. - Вы сами сказали, что миссис Болл невиновна. Разве можно заподозрить еще кого-нибудь? Об этом смешно и спрашивать! Остается только смириться с фактами. Нельзя оспаривать того, что ясно, как день. Вы должны отказаться от своих планов.

   - Вы можете сердиться на меня, если угодно, мистер Декстер. Ни гнев ваш, ни ваши аргументы не заставят меня отказаться от моих планов.

   Он овладел собой. Когда он заговорил опять, тон его был спокоен и учтив.

   - Извините меня, если я на минуту предамся собственным мыслям, - сказал он. - Мне нужно сделать нечто важное.

   - Что именно, мистер Декстер?

   - Я хочу поставить себя в положение миссис Болл и думать умом миссис Болл, - сказал он. - Оставьте меня на минуту. Благодарю вас.

   Что хотел он сказать? Какая новая перемена происходила в нем на моих глазах? Что это за загадочный человек? Глядя на него теперь, когда он углубился в свои новые идеи, трудно было представить, что это то самое существо, которое только что проснулось с таким невинным видом и поразило Бенджамена своей нескладной ребяческой речью. Говорят, что в каждом человеческом характере много сторон. Многие стороны характера Декстера выказывались одна за другой с такой быстротой, что я потеряла им счет.

   Он поднял голову и устремил на меня пытливый взгляд.

   - Я вышел из состояния миссис Болл, - объявил он. - И вот что я скажу вам. Мы с вами слишком пылкие люди, и мы несколько поспешили со своим заключением.

   Он остановился. Я не сказала ничего. Не явилась ли у меня тень подозрения против него? Я ждала и слушала.

   - Я по-прежнему вполне убежден, что леди Кларинда рассказала вам правду, - продолжал он. - Но, подумав, я увидел то, чего не видел прежде. Ее рассказ допускает два объяснения: одно - поверхностное, другое - более глубокое. Ради ваших интересов я заглянул вглубь, и мне кажется возможным, что миссис Болл имела достаточно хитрости, чтобы отклонить от себя подозрение, выставив на вид свое alibi.

   Мне совестно сознаться, что я не знала значения последнего слова. Он заметил, что я не поняла его, и высказался яснее.

   - Не была ли служанка более, чем пассивной соучастницей своей госпожи? Не была ли она исполнительницей ее замысла? Не шла ли она дать первую дозу мышьяка, когда я видел ее в коридоре? И не провела ли миссис Болл эту ночь в Эдинбурге для того только, чтобы ее отсутствие послужило ей оправданием, если подозрение падет на нее?

   Мое смутное подозрение определилось, когда я услышала эти слова. Права ли я была, защищая его? Не пытается ли он возобновить мое подозрение против миссис Болл, как предсказал юрист? В этот раз я не могла не ответить ему.

   - Странное предположение, мистер Декстер.

   К моему облегчению, он не стал поддерживать свою новую идею.

   - Может быть, и странное, - согласился он. - Я сказал только, что это возможно, я не стою за свою идею, я придал ей, может быть, больше значения, чем она стоит. Отбросьте ее как смешную. Но в таком случае что думаете вы делать? Если миссис Болл невиновна в отравлении (своей рукой или рукой служанки), то кто же виновен? Миссис Болл невиновна, Юстас невиновен. Кого еще можете вы заподозрить? Не меня ли? - крикнул он со сверкающими глазами. - Можете ли вы, может ли кто-нибудь подозревать меня? Я любил ее, я обожал ее, я перестал быть самим собой после ее смерти. Слушайте! Я доверю вам тайну. Не говорите вашему мужу, это может расстроить нашу дружбу. Когда она еще не знала Юстаса, я готов был жениться на ней, если бы она согласилась выйти за меня. Когда доктора сказали мне, что она умерла отравленная, спросите доктора Джерома, как я был поражен, - он видел. Я не спал всю ночь, ожидая возможности пробраться в ее комнату. Наконец это удалось мне, и я простился с останками ангела, которого обожал. Я плакал над ней, я поцеловал ее в первый и в последний раз. Я похитил маленький локон ее волос. Я ношу его с тех пор на груди и целую его днем и ночью. О Боже, я вижу опять эту комнату, я вижу опять это мертвое лицо. Взгляните, взгляните!

   Он снял с шеи небольшой медальон, бросил его мне и залился слезами.

   Мужчина на моем месте, может быть, сохранил бы самообладание. Но я женщина, и я поддалась великодушному порыву. Я встала и подошла к Декстеру. Я отдала ему медальон и безотчетно положила руку на его плечо.

   - Я не способна подозревать вас, мистер Декстер, - сказала я. - Я жалею вас всем сердцем.

   Он схватил мою руку и покрыл ее поцелуями. Губы его жгли меня, как огонь. Он быстро повернулся в кресле и обнял мою талию. В ужасе и негодовании, тщетно стараясь освободиться от него, я позвала на помощь.

   Дверь отворилась, и на пороге показался Бенджамен. Декстер оставил меня.

   Я подбежала к Бенджамену и помешала ему войти в комнату. Я с детства знала старого друга моего отца, но еще никогда не видела его таким рассерженным. Терпеливый, кроткий старик, он был бледен от ярости. Я должна была употребить всю свою силу, чтобы удержать его у двери.

   - Вы не тронете калеку! - крикнула я. - Пошлите сказать его слуге, чтобы он взял его отсюда.

   Я увела Бенджамена из комнаты и заперла дверь библиотеки. Экономка была в столовой. Я послала ее позвать человека, сопровождавшего Декстера. Он пришел. Бенджамен молча отпер ему дверь библиотеки. Я не могла преодолеть недостойного побуждения, я заглянула в дверь. Мизериус Декстер сидел, согнувшись в кресле. Слуга, этот грубый с виду человек, взял своего господина на руки с нежностью, удивившей меня.

   - Спрячьте мое лицо, - сказал ему Декстер разбитым голосом.

   Слуга распахнул сюртук, закрыл голову своего господина и, прижав его к груди, вынес из дома, как мать, защищающая своего младенца.

   Я провела бессонную ночь.

   Нанесенное мне оскорбление само по себе было отвратительно, но связанные с ним последствия могли принести серьезные осложнения. Могла ли я позволить себе, хотя бы ради интересов моего мужа, видеться с человеком, так дерзко оскорбившим меня? Одна мысль о свидании с ним возмущала меня.

   Я встала поздно и села к письменному столу, тщетно стараясь собраться с духом и написать мистеру Плеймору.

   Около полудня, когда Бенджамен ушел ненадолго из дома, экономка пришла объявить мне, что у калитки сада стоит какая-то странная посетительница, желающая видеть меня.

   - Это женщина, сударыня, если я не ошиблась, - сообщила она мне таинственно, - большое, неуклюжее, глупое создание в мужской шляпе и с мужской тростью в руке. Она говорит, что принесла вам письмо и не отдаст его никому, кроме вас. Не лучше ли прогнать ее? Как вы полагаете?

   Узнав по описанию, кто была странная посетительница, я удивила экономку, поручив ей ввести ее немедленно.

   Ариэль вошла, по обыкновению, молча, но я заметила в ней перемену, поразившую меня. Ее бессмысленные глаза были красны, и мне показалось, что на ее толстых щеках были следы слез. Походка ее не отличалась обычной твердостью, когда она подходила ко мне. Неужели Ариэль способна плакать? Возможное ли дело, чтобы она пришла ко мне в горе или в страхе?

   - Я слышала, что вы принесли мне письмо, - сказала я. - Не хотите ли сесть?

   Не ответив мне, не приняв моего приглашения сесть, она молча протянула мне конверт. Я разорвала его. Письмо было от Декстера. Вот оно:

   "Постарайтесь пожалеть меня, если в Вас осталось хоть сколько-нибудь жалости к несчастному человеку. Я поплатился жестоко за минутное безумие. Если бы Вы могли видеть меня, Вы согласились бы, что я наказан достаточно. Ради Бога, не покидайте меня. Я был вне себя, когда позволил себе обнаружить чувство, которое Вы возбудили во мне. Я никогда не забудусь опять, мое чувство к Вам останется тайной, которая умрет со мной. Могу ли я рассчитывать, что Вы поверите этому? Если Вы когда-нибудь согласитесь повидаться со мной, возьмите с собой кого-нибудь, кто мог бы служить Вам защитником. Я заслужил это, я покорюсь этому, я буду ждать, пока время не успокоит Вашего гнева. Я прошу Вас теперь только об одном - оставьте мне надежду. Скажите Ариэль: "Я прощаю его и когда-нибудь позволю ему повидаться со мной". Она запомнит это из любви ко мне. Если же Вы отпустите ее без этого поручения, знайте, что Вы обречете меня на безумие. Спросите ее, если не верите мне.

   Мизериус Декстер".

   Прочитав письмо, я взглянула на Ариэль.

   Она стояла, опустив глаза в пол и протянув мне трость, которую принесла с собой.

   - Возьмите палку, - были первые слова, которые она сказала мне.

   - Для чего?

   Она сделала усилие над своим слабым умом и медленно облекла свои мысли в слова.

   - Вы сердитесь на хозяина. Сорвите злость на мне. Вот палка. Бейте меня.

   - Бить вас! - воскликнула я.

   - Моя спина широкая, - сказала бедная девушка. - Я не буду кричать. Я вытерплю. Не мучайте только его. Берите палку. Бейте меня.

   Она сунула палку мне в руки и в ожидании ударов повернулась ко мне спиной. Страшно и трогательно было смотреть на нее. У меня выступили слезы на глазах. Я начала разубеждать ее кротко и терпеливо. Тщетная попытка. Мысль вытерпеть самой наказание, заслуженное ее господином, крепко засела в ее голове.

   - Не мучайте его, - повторила она. - Бейте меня.

   - Что значит - не мучить его?

   Она хотела ответить, но не сумела и объяснила мне смысл своих слов жестами. Она подошла к камину, скорчилась на ковре, устремила на огонь страшный, сосредоточенный взгляд, сжала голову руками и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.

   - Вот как он сидит! - воскликнула она. - Сидит так час за часом, никого не замечает, все плачет о вас.

   Представленная ею картина напомнила мне заключение доктора о состоянии здоровья Декстера и прямое предсказание опасности, ожидающей его впереди. Если бы даже я могла устоять против ходатайства Ариэль, я должна была бы уступить овладевшему мной страху, чтобы случившееся не имело дурных последствий для Декстера.

   - Перестаньте! - воскликнула я. (Ариэль все еще раскачивалась из сторо