Коллинз Уилки - Опавшие листья

   - А когда Фарнеби бывает дома, где он живет? - спросил он, продолжая смотреть на улицу.

   Амелиус сказал адрес.

   - Уж не намереваетесь ли вы отправиться туда? - спросил он с беспокойством.

   - Да, признаюсь, мне хотелось бы захватить его до обеда. Вы как будто боитесь сами переговорить с ним. Я ваш друг, Амелиус, и я переговорю за вас.

   Одна мысль об этом свидании привела Амелиуса в ужас.

   - Нет, нет! - вскричал он. - Премного вам обязан, Руфус. Но в подобном деле я не желаю возлагать ответственность на своего друга. Через день или через два я переговорю сам с мистером Фарнеби.

   Руфус был этим очевидно недоволен.

   - Я полагаю, - начал он, - что вы в этой столице не единственный мужчина, влюбленный в мисс Регину. Если вы будете еще дальше откладывать разговор свой с мистером Фарнеби... - Он остановился и посмотрел на Амелиуса. - А, я вижу, что мне нет надобности распространяться об этом предмете, что другой поклонник существует? То же самое происходит и в моей стране. Не знаю, как он поступает с вами, но с нами бывает так, что он отворачивается, когда мы хотим видеть его.

   Был действительно другой поклонник, старше и богаче, чем Амелиус, он был одинаково любезен с теткой и племянницей, смиренно вежлив со своим соперником. Это был человек по летам и темпераменту совершенно способный воспользоваться враждебным влиянием мистера Фарнеби для успеха своих собственных интересов. Кто мог знать, какой будет результат в случае, если он сделает предложение прежде, чем Амелиус заручится согласием хозяина дома? В теперешнем состоянии нервной раздражительности он готов был верить в стечение самых несчастных обстоятельств. Богатый соперник был человек деловой и близкий сосед мистера Фарнеби в Сити. Они могли быть вместе в настоящую минуту, и верность Регины к ее возлюбленному могла подвергнуться испытанию более тяжелому, чем она могла выдержать. Амелиус вспомнил милую, примирительную улыбку, с которой его скрытная возлюбленная приняла его первый поцелуй, и, не дожидаясь дальнейших выводов, быстро схватился за свою шляпу.

   - Руфус, подождите меня здесь как добрый товарищ. Я схожу только в магазин письменных принадлежностей.

   С этими словами он торопливо вышел из комнаты.

   Предоставленный самому себе, Руфус принялся обшаривать карманы своего длинного сюртука. Вытащив полную руку писем, он выбрал самый большой конверт, высыпал из него несколько маленьких писем, выбрал одно и стал читать последнюю страницу с величайшим вниманием.

  

   "Я вкладываю сюда рекомендательное письмо к секретарю литературных учреждений в Лондоне и в других более важных городах Англии. Если пожелаете вы заняться чтением или кто-либо из ваших друзей будет расположен к тому, то в вашей власти будет содействовать интересам нашего дела. Заметьте, прошу вас, что все учреждения, имеющие наиболее успеха и наиболее готовые оказать покровительство религии, политике и нравственности, все отмечены на конвертах красными чернилами. Конверты же с простыми адресами назначаются в учреждения, где твердо держатся старые британские предрассудки, и попасть туда представляет гораздо более славы, чем проникнуть в святилище свободной мысли".

  

   Руфус положил письмо и, выбрав один из конвертов, отмеченных красными чернилами, прочел его содержание.

   "Если б одно из этих учреждений прислало приглашение Амелиусу, - подумал он, - он, вероятно, с величайшим удовольствием занялся бы чтением о христианском социализме. Желал бы я знать, как отнеслись бы к этому смуглая мисс и ее дядюшка".

   Он улыбнулся, вложил письма в конверт и на минуту задумался. Несмотря на странную, грубую внешность, это был добрейший, мягкосердечнейший господин. Руфуса не понимали в его маленьком кружке, а в нем была сильная потребность симпатии и сочувствия. Амелиус, весьма обходительный со всеми, тронул сердце этого великого человека. Он увидел опасность, крывшуюся в странном, одиноком положении его спутника, ничего не знавшего о свете, такого молодого и впечатлительного. Его чувство к Амелиусу было чувством отца к сыну. Глубоко вздохнув, он собрал письма и снова спрятал их в карман. "Подожду, - решил он. - Бедный малый искренно полюбил ее, и, может быть, девушка настолько хороша, что составит его счастье". Он встал и начал ходить взад и вперед по комнате. Вдруг он остановился, у него мелькнула новая мысль. "Почему не убедиться мне в том самому? - проговорил он про себя. - У меня есть ее адрес, я пойду и поговорю".

   Он сел к письменному столу и написал несколько строк на случай того, если Амелиус вернется домой первый.

  

   "Дорогой мой, я нахожу, что фотография не передает мне того, что я желал бы знать. Мне хочется видеть живой оригинал. Так как я ваш друг, то вежливость требует, чтоб я засвидетельствовал свое почтение семейству. Подождите моего беспристрастного мнения, когда я возвращусь.

   Сложив записку и надписав адрес, он взял свое пальто, и задумался, надевая его. Смуглая мисс была британская мисс. Иностранец из Новой Англии должен позаботиться о своей наружности, прежде чем осмелится предстать перед ней. Побуждаемый этой мыслью, он приблизился к зеркалу и критическим взором окинул свою фигуру.

   "Я, по всему вероятно, покажусь лучше, - подумал он, - если причешу волосы и немного надушусь. Да, займусь своим туалетом. Где же это, однако, спальня Амелиуса?"

   Он заметил дверь и отворил ее. Судьба благоприятствовала ему - он очутился в спальне своего друга.

   Туалетный стол Амелиуса, как ни был прост, представлял нечто таинственное для Руфуса. Он был в большом недоумении насчет помады и духов. В небольшой шкатулке находилось несколько флаконов и баночек, но все без ярлычков, означающих их содержимое. Он рассматривал их все по очереди и остановился на новоизобретенном французском мыле для бритья. "Это пахнет очень хорошо, - сказал он, принимая мыло за какую-то редкую помаду. - Как раз подходит для моей головы". Он до тех пор смазывал свои щетинистые седые волосы, пока руки заболели. Потом, спрыснув свой носовой платок и себя самого сначала розовой водой, потом одеколоном, он нашел себя в состоянии произвести приятное впечатление на нежный пол. Пять минут спустя он уже направлялся к дому мистера Фарнеби.

  

   Дождь, начавшийся утром, продолжал лить и после обеда. Посмотрев в окно, Регина решила провести остаток дня за чтением романа у себя дома. Положив ноги на решетку камина, а голову на спинку своего любимого мягкого кресла, она открыла книгу. Прочитав первую главу и часть второй, она перевернула листы, отыскивая любовную сцену, и в ту минуту, когда новелла возбудила в ней наибольший интерес, ее внимание вдруг отвлекли к действительной жизни. Дверь комнаты тихо отворилась, и горничная явилась в смущении.

   - Извините, мисс, пришел какой-то иностранец джентльмен от мистера Гольденхарта. Он желает лично переговорить с вами...

   Она остановилась и оглянулась. Странный запах, смесь мыла и духов, проник в комнату, и вслед за тем появился высокий, спокойный мужчина, весьма плохо одетый, положил сухую желтую руку на плечо горничной и отстранил ее прежде, чем она успела промолвить слово.

   - Не трудитесь докладывать, милая, я ведь и окончу за вас. - Проговорив ласково эти слова, он приблизился к Регине и намеревался пожать ей руку. Регина вскочила и уставилась на него. Этот взор должен был бы устрашить самого храброго человека, но не произвел никакого действия на этого человека. Он все еще протягивал руку, и его худощавое лицо озарилось приятной улыбкой.

   - Мое имя Руфус Дингуэль, - сказал он. - Я из Колспринга и являюсь от лица Амелиуса к вам и вашему семейству.

   Регина молча выслушала его и холодно поклонилась, а потом, обратившись к горничной, остановившейся в дверях, сказала: "Вы останетесь здесь, Феба". Руфус внутренне недоумевавший на что здесь нужна Феба, продолжал изъявлять сердечные чувства, приличествовавшие обстоятельствам.

   - Я слышал о вас, мисс, и очень рад с вами познакомиться.

   Законы вежливости и приличий требовали, чтоб Регина сказала что-нибудь.

   - Я никогда не слышала вашего имени от мистера Гольденхарта, - заметила она. - Вы с ним старые друзья?

   Руфус с живостью объяснил:

   - Мы с ним вместе переехали Атлантический океан, мисс. Я люблю малого, он честный, славный, он меня оживляет. Мы придерживаемся дружбы в нашей стране. Как вы себя чувствуете, мисс? Желаете вы пожать мне руку? - Он взял ее руку, не ожидая ответа и от всего сердца пожал ее. Регина слегка вздрогнула. Она прибегла к помощи на случай дальнейшей фамильярности: "Феба, позовите тетушку".

   Руфус прибавил со своей стороны.

   - И скажите, милая, что я сердечно желаю познакомиться с тетушкой мисс Регины и прочими членами ее семейства.

   Феба, улыбаясь, вышла из комнаты. Такой забавный посетитель был редкость в доме Фарнеби. Руфус посмотрел ей вслед с невыразимым одобрением. Горничная, казалось, была ему гораздо более по вкусу, чем госпожа ее.

   - Какое прелестное создание, - сказал он, обращаясь к Регине. - Она напоминает мне наших американских девушек: стройная, тонкая фигура и так мило держит голову. Сколько ей лет?

   Регина вместо ответа на этот вопрос, молча и с достоинством указала ему на стул.

   - Благодарю, мисс, этот стул мне не годится, вы видите, какие у меня длинные ноги, если я сяду так низко, то для сохранения равновесия мне придется положить ноги на решетку. А это не принято в Великобритании.

   Он выбрал себе самый высокий стул, полюбовался работой и отделкой и поставил у камина.

   - Самый великолепный и изящный этот стиль, так называемой эпохи Возрождения.

   Регина с ужасом заметила, что у него не было в руках шляпы, как обыкновенно у всех посетителей, он, без сомнения, оставил ее в зале, у него был такой вид, точно он расположился провести тут весь день и остаться обедать.

   - Я видел ваш портрет, мисс, - продолжал он, - и не могу похвалить фотографию после того, как увидел вас лично. Он возбудил во мне не совсем благоприятные чувства. Я читал в Кульспринге лекцию о портретной фотографии, и я вкратце раскритиковал ее по справедливости беспощадно. Слушатели поняли мою мысль, она им понравилась. Кстати, я вспомнил об Амелиусе. Вы, мисс, ничего не имеете против того, что он принадлежит к общине христиан-социалистов?

   Взор молодой особы, когда она отвечала, не пропал для Руфуса. Он запечатлел его в памяти, на случай надобности.

   - Амелиус скоро бросит все эти глупости, пожив подольше в Лондоне, - сказала она.

   - Может быть, - согласился Руфус. - Малый без ума влюблен в вас. Да, он вас любит. Я это заметил и вполне в том уверен. Могу только сказать, что ему потребна взаимная любовь. Вы, мисс, без сомнения сами заметили это.

   Регина отнеслась к последнему замечанию, как к покушению на ее личность. "Что еще скажет он? - думала она. - Я должна указать этому человеку его место". Она бросила на него уничтожающий взор и заговорила в свою очередь.

   - Могу я спросить, мистер... мистер...

   - Дингуэль, - напомнил Руфус.

   - Могу я спросить, мистер Дингуэль, вы пожаловали сюда по просьбе мистера Гольденхарта?

   Как ни был прост и добродушен Руфус, как ни желал он оценить по достоинству молодую леди, которая будет со временем женой Амелиуса, он почувствовал тон, которым были сказаны эти слова. Нелегко было раздражить этого человека, скромно сознающего свое достоинство. Но холодное презрение, небрежное обращение Регины истощили снисхождение этого терпеливого человека.

   "Помилуй Бог, Амелиуса от женитьбы на вас", - думал он, поднимаясь со стула и приближаясь к ней, чтоб проститься.

   - Мне не пришло бы в голову явиться к вам, мисс, если б мы не разлучались с Амелиусом. Извините, пожалуйста.

   В моей стране я был бы благосклонно принят как его друг и доброжелатель. Я ошибся...

   Он остановился. Регина вдруг изменилась в лице. Она смотрела не на него, но через его плечо, по-видимому, на что-то, находившееся позади него. Он обернулся посмотреть, что это было. Невысокого роста, плотная сильная леди с диким грустным взором неслышно вошла в комнату. Пока он говорил, она, как видно, ожидала, чтоб он закончил то, что хотел сказать. Когда они очутились лицом к лицу, она пошла к нему навстречу твердыми, тяжелыми шагами и протянув руку вперед, чтоб его приветствовать.

   - Вы можете быть вполне уверены в дружеском приеме, сэр, - сказала она свойственным ей спокойным тоном.

   - Я тетка этой молодой особы и очень рада видеть друга Амелиуса у себя в доме. - И прежде чем Руфус успел ответить ей, она обратилась к Регине. - Я давала вам возможность и время объясниться с этим джентльменом, я боюсь, что он принял вашу холодность за умышленную грубость.

   Румянец вспыхнул на лице Регины, она с минуту колебалась между гневом и слезами. Но хорошая сторона ее натуры одержала верх, и она, несмотря на свойственную ей застенчивость и сдержанность, сказала Руфусу, подняв на него свои большие прекрасные глаза.

   - Я не имела никаких дурных мыслей, сэр, я не привыкла принимать иностранцев. А вы задавали мне такие странные вопросы! - прибавила она вдруг с твердостью. - Посторонние люди не имеют обыкновения говорить о таких вещах у нас в Англии.

   Она взглянула на мистрис Фарнеби, слушавшую ее с непоколебимым спокойствием и смутилась. Ее тетка способна заговорить с незнакомцем об Амелиусе в ее присутствии и Бог весть, чего не придется ей еще вынести. Она снова обратилась к Руфусу.

   - Извините меня, я оставлю вас с теткой, у меня есть дело. - И под этим предлогом она удалилась из комнаты.

   - У нее нет никакого дела, - резко заметила мистрис Фарнеби, когда дверь затворилась за ней. - Садитесь, пожалуйста.

   В первый раз в жизни Руфус чувствовал себя неловко.

   - Я умею ладить с людьми, миледи, - сказал он. - Я не могу понять, чем оскорбил вашу племянницу.

   - Моя племянница имеет некоторые хорошие качества, но она особа ограниченного ума, - объяснила мистрис Фарнеби. - Вы не принадлежите к разряду тех людей, которых она привыкла видеть. Она не поняла вас, вы необыкновенный джентльмен. Например, - продолжала она с серьезной важностью женщины, недоступной для юмора, - вы что-то странное сделали со своими волосами. С них течет и вместе с тем пахнет мылом. Не употребляйте на это своего платка, им вы этого не сотрете. Я сейчас дам вам полотенце. - Она отворила маленькую дверь, которая открыла узкий проход в комнату с ванной. - Я самая сильная женщина в доме, - все тем же важным тоном объявила она, вернувшись с полотенцем в руках.

   - Сидите смирно и не беспокойтесь. Я вытру вас досуха. - И она начала действовать полотенцем, точно мать Руфуса, вытиравшая его в дни отрочества. Голова шла у него кругом от силы трения, и пораженный контрастом холодного приема оказанного ему племянницей и дружеского обращения тетки, Руфус сидел в покорном и безмолвном изумлении.

   - Теперь вы можете спокойно отправляться домой, никто не будет смеяться над вами, - заявила мистрис Фарнеби. - Вы, должно быть, очень рассеянный господин. Вы хотели вымыть голову и забыли о теплой воде и полотенце, не так ли?

   - От всего сердца благодарю вас, мадам, я принял мыло за помаду, - отвечал Руфус. - Позволите вы мне еще раз пожать вашу руку? Ваш радушный прием останется у меня навсегда в памяти. С тех пор как я оставил Новую Англию, я не встречал такой доброй души. Неужели мои волосы оттолкнули от меня мисс Регину? Я не совсем понимаю вашу племянницу. Я почти боюсь, что она наговорит на меня Амелиусу, а Богу известно, что не было ничего худого в моих намерениях.

   Тайное побуждение мистрис Фарнеби, заставившее ее с такой живостью действовать полотенцем, мало-помалу обнаружилось. Тон ее американского гостя сделался таким дружеским и интимным, какого она именно желала добиться. При некоторой ловкости можно было приобрести в нем союзника и помощника в противодействии браку Амелиуса.

   - Вы очень любите своего молодого друга? - спокойно спросила она.

   - О, да, сударыня.

   - Он сообщил вам, что влюблен в мою племянницу?

   - Да, и показал ее портрет.

   - Показал вам ее портрет. И вы вздумали пойти сюда и своими глазами убедиться, что это за девушка?

   - Само собой разумеется.

   Мистрис Фарнеби, без дальнейшего колебания, раскрыла имевшуюся у нее в виду цель.

   - Амелиус еще очень молод, - начала она. - Вся жизнь у него еще впереди. Очень было бы печально, если б он женился теперь на девушке, которая не принесет ему счастья. - Она повернулась на стуле и указала на дверь, в которую вышла Регина. - Сказать между нами, - продолжала она, понизив голос до шепота, - думаете вы, что моя племянница сделает его счастливым?

   Руфус колебался.

   - Я выше семейных предрассудков, - сказала мистрис Фарнеби. - Не бойтесь оскорбить меня, говорите откровенно.

   Руфус высказал бы прямо свое мнение всякой другой женщине, но эта женщина избавила его от смешного, она досуха вытерла его голову. Итак, он отвечал уклончиво:

   - Мне кажется, что я не понимаю молодых леди этой страны.

   Но мистрис Фарнеби нелегко было провести.

   - Если б Амелиус был вашим сыном и просил бы вашего согласия на брак с моей племянницей, сказали ли бы вы "да"? - спросила она.

   Этого было слишком для Руфуса.

   - Нет, если б он даже ползал передо мной на коленях.

   Мистрис Фарнеби была наконец удовлетворена.

   - Таково и мое мнение, - сказала она. - Не удивляйтесь! Разве я не сказала вам, что не имею семейных предрассудков. Не знаете ли вы, говорил он с моим мужем или нет?

   Руфус посмотрел на часы и отвечал:

   - Он, должно быть, говорит с ним теперь.

   Мистрис Фарнеби замолчала и задумалась. Она уже пыталась восстановить мистера Фарнеби против Амелиуса и получила решительный отпор.

   - Мистер Гольденхарт окажет нам честь, если пожелает вступить с нами в родство. Он представитель старинного английского рода. - При таких обстоятельствах весьма возможно, что предложение Амелиуса будет принято. Мистрис Фарнеби тем не менее решилась воспрепятствовать этому браку и воспользоваться помощью нового союзника.

   - Когда сообщит вам Амелиус о результате своих переговоров? - спросила она.

   - Когда я вернусь домой.

   - Так ступайте и помните одно. Если вы найдете какое-нибудь средство разлучить этих молодых людей, (ввиду их собственной пользы) и если я могу помочь вам - я с радостью помогу. Я так же люблю Амелиуса, как вы. Спросите его, не употребила ли я всевозможных усилий, чтобы удалить его от моей племянницы. Спросите, не говорила ли я ему, что она не подходящая ему жена? Приходите ко мне, когда вам будет угодно. Я очень люблю американцев. Прощайте.

   Руфус пытался выразить ей благодарность свойственным ему лаконичным и красноречивым языком. Но его не выслушали, мистрис Фарнеби взяла его за плечи и вывела из комнаты.

   - Если б эта женщина была американской гражданкой, - думал Руфус, идя по улицам, - она была бы первой женщиной - президентом Соединенных Штатов.

   Его удивление энергии и решительности мистрис Фарнеби, выразившееся в этих сильных словах, имело, однако, свои границы. Как ни высоко ставил он ее, но тем не менее было что-то неприятное в ее глазах, что пугало и смущало его.

  

   Руфус нашел своего друга дома, лежавшим на софе и курившим с ожесточением. Прежде чем они успели обменяться хоть одним словом, американец увидел, что что-то неладно.

   - Ну, что же сказал Фарнеби? - спросил он.

   - Чтоб черт его побрал!

   Руфус почувствовал тайное внутреннее облегчение.

   - Я называю это нелегким испытанием, - спокойно заметил он, - но значение его ясно. Фарнеби сказал нет.

   Амелиус подпрыгнул на софе и мигом очутился на ногах.

   - Вы ошиблись на этот раз, - сказал он, засмеявшись с горечью. - Что больше всего раздражает меня, это именно то, что он не сказал ни да, ни нет. Усатый черт - если б вы только видели его! - начал с того, что сказал да. "Такой человек, как я, потомок старинного английского благородного рода делает ему великую честь своим предложением, он не может желать более блестящей партии для своей приемной дочери. Она заняла бы такое высокое положение и поддержала бы его с достоинством". Таким лестным образом начал он свою речь. Он жал мою руку своей холодной, потной лапой, мне даже тошно сделалось, даю вам честное слово. Подождите немного, вы еще не слышали самого интересного. Он вскоре переменил тон и стал меня расспрашивать "подумал ли я об обстановке". Я не понял, что он хотел сказать, а он объяснялся на чистом английском языке, он хотел узнать о моем состоянии. "Этот вопрос легко решить, - отвечал я. - Я получаю ежегодно пятьсот фунтов дохода, и все до последнего фартинга будет принадлежать и Регине". Он опустился или скорее упал в кресло. Он побледнел, или вернее позеленел. Сначала он мне не поверил, заявил, что я шучу. Я немедленно заверил его в истине своих слов. Тогда он сделался наглым, положительно нахальным.

   - Разве вы, сударь, не заметили, как Регина привыкла жить в моем доме? Пятисот фунтов! Боже милостивый. При величайшей экономии пятисот фунтов хватит ей, чтоб уплатить по счету модистке и содержать экипаж и лошадь. Кто же будет платить за все прочее: за обстановку, за обеды и балы, за поездки за границу, а расходы на детей, кормилиц, докторов? Подумайте, мистер Гольденхарт. Я готов принести жертву для вас как для человека дворянского происхождения, жертву, которой бы я не принес для другого. Увеличьте свой доход вчетверо, и я ручаюсь вам, что после смерти своей оставлю Регине ежегодного дохода тысячу фунтов. Таким образом, вы будете получать три тысячи в год. Я знаю кое-что о домашних расходах и определенно говорю вам, что с меньшим жить невозможно.

   Вот как он говорил, Руфус. Не могу описать вам наглость его тона. Если б я не думал о Регине, я обошелся бы с ним не как христианин, а взялся бы за свою палку и отколотил бы его.

   Руфус не выразил удивления и не предложил никакого совета. Он погрузился в размышления о богатстве Фарнеби.

   - Книжная торговля, как видно, приносит в этой стране большие барыши, - сказал он.

   - Книжная торговля? - повторил Амелиус с пренебрежением. - У него двадцать других дел. Он издает газеты, У него есть медицинский патент, какой-то новый банк и еще Бог знает что. Это говорил мне один из его друзей. "Никто не знает: богат или беден Фарнеби, он, может быть, умрет миллионером или банкротом". Желал бы я дожить до того дня, когда социализм поставит на должное место таких людей!

   - Попробуй прежде республики по нашему образцу, - сказал Руфус. - Когда Фарнеби упоминал о том, как привыкла жить его племянница, что хотел он этим сказать?

   - Он подразумевал под этим экипаж для выездов, шампанское за столом и швейцара, чтоб отпирать дверь.

   - Идеи Фарнеби переплыли моря и поселились в Нью-Йорке, - заметил Руфус. - А что вы отвечали ему?

   - Я возражал! Все это пустое тщеславие! - сказал я. - Почему не можем мы с Региной начать скромную жизнь? К чему нам карета для выездов, шампанское, швейцар? Мы любим друг друга и будем счастливы. В Англии есть тысячи благородных семейств, которые желали бы иметь пятьсот фунтов дохода и довольствовались бы им. Дело в том, мистер Фарнеби, что вы преисполнены любовью к деньгам. Возьмите Новый Завет и прочтите, что сказал спаситель о богатых людях. Как бы вы думали, что он сделал, когда я заговорил таким образом - он с видом ужаса поднял руку кверху.

   - Я не могу допускать святотатства у себя в конторе, - сказал он. - Я слушаю Евангелие в церкви каждое воскресенье, сударь.

   - Этот христианин продукт новейшего времени. Он был упрям, как вол, не уступил ни на один дюйм. Его приемная дочь, твердил он, привыкла к известной обстановке. В такой обстановке она должна жить и выйти замуж, и это так будет, пока он имеет голос в этом деле. Впрочем, если она с пренебрежением отнесется к его желаниям и чувствам, то он от нее откажется, а она в таком возрасте, что может поступать, как ей угодно. В таком случае он заявит ей, так же откровенно как и мне, что он не даст ни фартинга, чтоб помочь ей и не упомянет имени ее в своем завещании. Честь же родства со мной он и теперь по-прежнему чувствует и признает, но при настоящих условиях не может принять ее. При другом положении дел он бы с гордостью повел Регину со мной к алтарю и с гордостью сознавал бы, что исполнил свою обязанность в отношении своей приемной дочери. Я оставлял его говорить, и когда он кончил, спокойно спросил его, не укажет ли он мне средство обратить мой доход в двухтысячный. Как бы вы думали, что он мне ответил?

   - Он, может быть, предложил вам поместить ваш капитал в его предприятие? - сказал Руфус.

   - Нет. Он считает торговлю унизительной для меня. Мой долг как джентльмена избрать какую-нибудь профессию. По некотором размышлении он нашел, что лучше всего сделать попытку на юридическом поприще, стать адвокатом - могут представиться выгодные дела, и средства улучшатся лет через десять. Вот перспектива, которую он мне представил, если я прошу его совета. Я спросил его, не шутит ли он. Конечно, нет! Мне всего еще двадцать два года, много времени для улучшения своих средств, и если я женюсь в тридцать лет, то буду еще достаточно молод. Я взял шляпу и на прощание высказал ему свое мнение. "Если вы действительно придерживаетесь такого взгляда, - сказал я, - то подумали ли вы о том, что Регина истомится и состарится за это время и что я могу не устоять против искушений, представляющихся молодым людям в Лондоне, или вы полагаете, что я проживу монахом в продолжение этих десяти лет? Нужна карета для выездов, шампанское и швейцар! Сохраните для себя ваши деньги, мистер Фарнеби, мы с Региной обойдемся и без них. Чему вы смеетесь, Руфус? Я думаю, что вы сами действовали бы не лучше моего".

   Руфус вдруг принял снова свой важный вид.

   - Говорю вам, Амелиус, - отвечал он, - вы представляете собой плод наполненный клещами, да?

   - Что хотите вы этим сказать?

   - Вы помните, я полагаю, когда мы были с вами на пароходе и вы рассказывали нам о том, что случилось с вами в Общине, рассказ этот обнаруживал соединение врожденного красноречия и чистого здравого смысла. Я теперь спрашиваю себя, сэр, что произошло с этим благовоспитанным, скромным молодым христианином, которого так изменило пребывание в Англии и знакомство с мистером Фарнеби? Я не могу отрицать, что вижу его во плоти по ту сторону стола, но также верно и то, что не вижу ни его духа, ни ума.

   Амелиус опустился на софу.

   - Иными словами, - сказал он, - вы находите, что я поступал тут как дурак.

   Руфус закинул свои длинные ноги одну на другую и молча, утвердительно кивнул головой. Вместо того чтобы обидеться, Амелиус задумался.

   - Я не обратил на это внимание сначала, - сказал он, - но теперь, когда вы об этом упомянули, я понимаю, что должен был показаться страшным простаком. Причина, как я полагаю, заключается в том, что я привык вращаться в обществе, которое вовсе не похоже на здешнее. Фарнеби - люди совершенно для меня новые. Когда речь идет о моей жизни в Тадморе, о том, что я видел, чему научился и что чувствовал в Общине, то я думаю и выражаюсь благоразумно, потому что тогда думаю и говорю о вещах, которые я знаю. Взвесьте и сообразите различие обстоятельств. Сверх того я влюблен, а это изменяет человека, и, как я слышал, не всегда к лучшему. Как бы то ни было, я имел дело с Фарнеби и прошлого не воротишь. Я не найду покоя до тех пор, пока не переговорю с Региной. Я прочел оставленную мне вами записку. Видели вы ее, побывав в доме?

   Спокойный тон, которым был задан этот вопрос, удивил Руфуса. После приема, оказанного ему Региной, он ожидал, что от него потребуют отчета в его вольности. Но Амелиус был так поглощен настоящими заботами, что забыл о пошлых требованиях этикета. Слыша, что Руфус видел Регину, ему не пришло в голову спросить, какое впечатление произвела она на его друга. Мысли его были заняты препятствиями, которые могли возникнуть для его свиданий с ней.

   - Фарнеби, после происшедшего между нами, непременно разлучит нас, - сказал Амелиус, - а мистрис Фарнеби будет ему помогать в том. Они не подозревают вас. Не можете ли вы еще побывать у них (вы в таких летах, что можете быть ей отцом) и под каким-нибудь предлогом увести ее гулять.

   Ответ Руфуса был очень лаконичен. Он указал на окно и промолвил: "Посмотрите, какой дождь".

   - Итак, я должен еще раз прибегнуть к услугам ее горничной, - сказал Амелиус безропотно. Он взял шляпу и дождевой зонт. - Не покидайте меня, старый товарищ, - прибавил он, отворяя дверь. - Это критический момент в моей жизни, я сильно нуждаюсь в друге.

   - Вы думаете, что она выйдет за вас замуж против воли тетки и дяди? - спросил Руфус.

   - Я в этом уверен, - отвечал Амелиус, выходя из комнаты.

   Руфус грустно посмотрел ему вслед. Симпатия и сожаление выражалось в каждой черте его лица. Бедный малый! Как перенесет он, если она скажет нет? Что будет с ним, если она скажет да? Он с ожесточением потер рукой лоб, как человек, которого тревожат его собственные мысли. Минуту спустя он запустил руку в карман и снова вытащил оттуда рекомендательные письма к секретарю общественных учреждений.

   - Если есть спасение для Амелиуса, - пробормотал он, - то оно должно заключаться тут.

  

   Посредницей между Амелиусом и горничной Регины была старая женщина, торговавшая журналами и газетами неподалеку от дома мистрис Фарнеби. Отсюда письма его передавались горничной вместе с газетами и здесь же к вечеру находил он ответы. "Если б только Руфус мог увести ее на прогулку, я увидел бы Регину сегодня же", - думал Амелиус. "А теперь я должен ждать до завтра, а может быть и еще дольше. Вот соверен Фебы". И он вздохнул. Соверены становились редкостью в кошельке молодого социалиста.

   Приблизившись к газетной лавочке, Амелиус заметил вышедшего оттуда мужчину, направившегося в дальний конец улицы. Когда он минуту спустя сам вошел в лавочку, торговка вынула письмо из-под счетов.

   - Молодой человек сейчас принес это для вас, - сказала она.

   Амелиус узнал на адресе почерк горничной. Мужчина, которого он только что видел, был посланным Фебы.

   Он открыл письмо. Госпожа ее, как объяснила Феба, была слишком взволнована чтоб писать. Хозяин дома удивил всех домашних, возвратившись из конторы тремя часами ранее обыкновенного. Он нашел мистрис Ормонд (друга и приятельницу Регины, Сесиль) в гостях у своей племянницы и просил ее переговорить с ним наедине, прежде чем она оставит дом. Результатом этих переговоров было приглашение, сделанное Сесилью Регине погостить у нее в окрестностях Гарроу. Обе леди сегодня после полудня покинули Лондон в карете мистрис Ормонд. После долгих увещаний дяди, тетки и своей приятельницы Регина должна была уступить. Но она не забыла Амелиуса. Она хотела бы тайно повидаться с ним на следующий день. Приехать может он с тем поездом, который приходит в Гарроу в одиннадцать часов утра. Если будет дождь, то он должен отложить поездку до другого дня до вышеозначенного часа. Место, где он должен был ожидать ее, описывалось подробно, и этими сведениями заканчивалось письмо.

   Быстрота, с которой мистер Фарнеби привел в исполнение свое намерение разлучить влюбленных, показала Амелиусу в ярком свете слабохарактерность Регины. Почему не воспользовалась она своими правами, как девушка совершеннолетняя, и не отказалась оставить Лондон, не повидавшись со своим женихом и не выслушав его? Амелиус оставил своего американского друга с уверенностью, что решение Регины будет в его пользу, когда ей придется выбирать между им и дядей. Теперь впервые почувствовал он, что его доверчивость могла обмануть его. Он вернулся домой в таком унынии, что сострадательный Руфус уговорил его пойти обедать в трактир, а оттуда в театр. Совершенно упавший духом Амелиус подчинялся влиянию своего друга. Он даже не удивился, когда Руфус по дороге в трактир остановился у мрачного разукрашенного здания с греческим портиком и оставил там письмо и карточку.

   По счастливой случайности на следующий день погода была прекрасная. Амелиус исполнил данные ему в письме предписания. Солнце светило, когда он вышел на станции в Гарроу. Душа его была полна сомнений и беспокойства, он приветствовал бледное ноябрьское солнце как хорошее предзнаменование.

   Дача мистера и мистрис Ормонд стояла, отдельно от прочих, на их собственной земле. Деревянный забор с одной стороны отделял ее от грязной, узкой дороги, ведущей на соседнюю ферму. У калитки, через которую можно было войти в питомник, Амелиус ожидал появления горничной.

   Спустя пять минут верная Феба приблизилась с ключом в руках.

   - Где она? - спросил Амелиус, когда калитка была отперта.

   - Ожидает вас в кустах. Постойте, сэр, мне нужно нечто сообщить вам.

   Амелиус вынул кошелек и предложил ей соверен. Он уже заметил, что Феба очень падка на деньги.

   - Благодарю вас, сэр, потрудитесь теперь посмотреть, на ваши часы. Вы не должны оставаться с мисс Региной ни минутой больше четверти часа.

   - Почему это?

   - Потому что ровно столько времени мистрис Ормонд бывает занята со своим поваром и ключником. Как только распоряжения будут сделаны, она присоединяется к мисс Регине, и обе идут вместе гулять. Вы погубите меня, сударь, если вас здесь застанут.

   После этого предостережения горничная повела его по извилистой тропинке к питомнику.

   - Я должен поблагодарить вас за ваше письмо, Феба, - сказал Амелиус, следуя за ней. - Кстати, кто был ваш посланный?

   - Молодой человек, сударь, - был уклончивый ответ.

   - Откровенно говоря, ваш возлюбленный, я полагаю. Теперь молчание послужило красноречивым ответом.

   Она повернула за угол и указала на госпожу свою, стоявшую у входа в старую, развалившуюся беседку.

   Регина поднесла к глазам носовой платок, когда горничная скромно удалилась.

   - О, - тихо промолвила она, - боюсь, что я дурно поступаю.

   Амелиус отстранил платок с некоторым усилием и в утешение поцеловал ее. Начав таким образом свои объяснения, он спросил ее:

   - Зачем приехали вы сюда?

   - Что же мне было делать? - тихо сказала она. - Все были против меня. Что же могла я сделать?

   Тогда Амелиус решил, что в ее лета она могла иметь свою собственную волю, но мысль эту сохранил при себе и, подав ей руку, повел ее по дорожке.

   - Вы слышали, я думаю, чего требует от меня мистер Фарнеби.

   - Да, милый.

   - Я нахожу его чересчур корыстолюбивым, в высшей степени жестоким.

   - О, Амелиус, не говорите так.

   Амелиус вдруг остановился.

   - Вы с ним согласны? - спросил он.

   - Не сердитесь, мой дорогой. Я только нахожу, что он заслуживает извинения.

   - В чем извинения?

   - Он очень высокого мнения о вашем семействе и думал, что вы богаты. И... я знаю, вы сделали это неумышленно, Амелиус... вы обманули его.

   Амелиус опустил ее руку. Эта настойчивая защита мистера Фарнеби вывела его из себя.

   - Может быть, я обманул и вас? - спросил он.

   - О, нет, нет! Как вы жестоки! - Слезы выступили на ее прекрасных глазах, тихие, милые слезы, не поднимавшие бури в ее груди и не оставлявшие неприятных следов на лице. - Не будьте суровы со мною, умоляла она, как беспомощное, большое дитя.

   Иной мужчина мог бы устоять против этого, но Амелиус был не таков. Он схватил ее руку и нежно пожал ее.

   - Регина, любите вы меня? - спросил он.

   - Вы знаете, что люблю.

   Он обвил рукой ее талию и, сосредоточив всю страсть свою во взоре, смотрел ей прямо в глаза.

   - Вы любите меня так же нежно, как я люблю вас? - прошептал он.

   Она любила его со всей маленькой страстью, на которую была способна. После минутного колебания она обняла его за шею и, наклонив его голову, прижала ее к своей груди. Ее полная, крепкая, мускулистая фигура дрожала, точно она была самой слабой женщиной.

   - Дорогой Амелиус! - пробормотала она едва слышно. Он пытался заговорить, но голос изменял ему. Она совершенно невинно воспламенила в нем кровь. Он все крепче и крепче прижимал ее к себе, повернул ее голову и страстно покрывал лицо и губы ее поцелуями. Она не в силах была противиться ему, но его горячность пугала ее. Она вдруг высвободилась из его объятий: "Я не думала, что вы будете так грубо обращаться со мной". С этим нежным укором она повернулась и пошла по тропинке, ведущей к дому. Амелиус последовал за ней, умоляя простить его и пожертвовать ему еще пять минут. Он скромно свалил всю вину на ее красоту, жаловался, что не мог устоять против ее прелести. Когда же этот столь обыкновенный комплимент, не производил своего действия? Регина улыбнулась со свойственным ей добродушием.

   - Обещаете вы прилично вести себя? - спросила она, и Амелиус обещал.

   - Пойдемте в беседку, - просил он.

   - Там очень уныло в настоящее время года, - благоразумно отвечала Регина. - Пожалуй, там мы озябнем, лучше походим.

   И они стали мирно прохаживаться.

   - Мне нужно поговорить с вами насчет нашего брака, - начал Амелиус.

   - У нас еще много времени впереди, - сказала она, вздохнув, - успеем об этом подумать.

   Он оставил ее возражение незамеченным и продолжал:

   - Вам известно, что я имею пятьсот фунтов годового дохода?

   - Да.

   - Сотни тысяч ремесленников с большими семействами живут в довольстве с меньшими доходами, чем мои.

   - Неужели, милый?

   - И многие дворяне также. Викарии, например. Видите вы, к чему я веду, моя дорогая.

   - Нет.

   - Можете вы жить со мной в небольшом коттедже с хорошеньким садиком и с одной служанкой, делая два или три новых платья в год?

   Регина как бы в экстазе подняла свои прекрасные глаза к небесам.

   - Это звучит очень соблазнительно, - заметила она нежным голосом.

   - А все это можно иметь на пятьсот фунтов годового дохода, - продолжал Амелиус.

   - Можно, милый?

   - Я рассчитал все необходимое и уверен в том, что говорю. Я сделал более, я разузнал, что можно быть уволенным от оглашения. Я могу найти квартиру здесь по соседству, и мы можем быть обвенчаны в Гарроу через две недели.

   Регина вздохнула, раскрыла большие глаза и смотрела на Амелиуса с выражением недоверия и изумления.

   - Обвенчаны через две недели? А что бы сказали на это дядя и тетка?

   - Ангел мой, наше счастье не зависит от дяди и тетки, оно зависит от нас самих. Никто не имеет власти распоряжаться нами. Я мужчина, вы девушка в летах, мы имеем полное право вступать в брак когда захотим.

   Амелиус произнес последние слова тоном оратора, высоко подняв голову и