Коллинз Уилки - Опавшие листья

авший мне мужчина откроет мне, что именно он знает. Я уверена, что мне все станет ясным уже в первый раз, как я увижу его или услышу о нем. Все это должно остаться между нами, не говорите ничего. Я знаю, что могу довериться вам. Прощайте и простите мне, что я так часто становилась между вами и Региной. Вперед этого не будет. Женитесь на ней, если вы думаете, что она сделает вас счастливым. Мне нет больше никакой надобности в том, чтоб вы оставались странствующим холостяком для отыскания моей девочки. Вы знаете, что она найдена. О, как я счастлива!

   Она залилась слезами и движением руки просила Амелиуса оставить ее. Он молча пожал ей руку и вышел.

   Едва успела дверь затвориться за ним, как странная женщина снова изменилась. Она стала быстро ходить по комнате взад и вперед. Слезы иссякли, губы были плотно сжаты, во взоре светилась дикая решимость. Она села за конторку и выдвинула ящик. "Прочту еще раз, - сказала она про себя, - прежде чем запечатаю".

   Она вынула из ящика письмо, написанное ее собственной рукой и, развернула его. Облокотившись на стол и запустив руки в волосы, она перечитала следующие строки.

  

   "Джон Фарнеби, я всегда подозревала, что вы были виновником исчезновения моего ребенка. Теперь я наверное знаю, что вы бросили нашу дочь на произвол судьбы и обрекли вашу жену на несчастное существование.

   Я имею доказательства этому. Я говорила с женщиной, которая ожидала в Рамсгэте за изгородью сада, пока вы украли ребенка и отдали его ей на руки. Она видела нас с вами на лекции и вполне уверена, что узнала вас.

   Благодаря этой встрече я напала на след моей бедной утраченной дочери. Сегодня утром я слышала от женщины всю историю. Она держала у себя ребенка, ожидая, что его потребуют, держала, пока могла. Она встретила женщину, которая пожелала усыновить малютку, взяла ее и увезла в чужие края. Там и теперь живет она и будет возвращена мне на условиях, которые я узнаю через несколько дней.

   Эта история может быть частью справедлива, частью ложна, немудрено, что женщина лжет из-за своих собственных интересов.

   Когда вы вернетесь домой из своей конторы, вы не найдете меня больше, я покидаю вас, и покидаю навсегда. Даже мысль увидеть вас когда-нибудь приводит меня в ужас. Я имею свои средства и пойду своей дорогой. Берегитесь отыскивать меня. Торжественно объявляю вам, что прежде, чем допущу вас осквернить вашим взором мою бедную дочь, я убью вас своими собственными руками и пойду на эшафот. Коли она когда-либо спросит меня об отце, я окажу вам услугу и из уважения к человеческой природе скажу ей, что отец ее умер. Это будет не совсем ложно. Я отрекаюсь от вас и вашего имени, с этого времени вы для меня умерли.

   Подумав немного, она запечатала и отложила письмо. Потом отперла деревянный шкаф, в котором хранилось детское платьице и чепчик и другие воспоминания прошлого, которые она называла "утраченными утешениями". Опорожнив ящики, она написала на карточке "Отдать посланному от моего банкира", и прилепила карточку к углу жестяного ящика, который заперла на замок. Она поставила ящик на шкаф так, чтобы его всякому было видно при входе. Позаботившись, таким образом, о своих сокровищах, она взяла запечатанное письмо, спустилась по лестнице и положила его на стол в уборной своего супруга. Она поспешно вышла оттуда, точно вид этого места был ей невыносим.

   Пройдя на другой конец коридора, она вошла в свою спальню и взяла плащ и шляпку. На постели лежал кожаный мешок. Она взяла его и с отвращением окинула взором большую, роскошную комнату. Что она выстрадала в этих четырех стенах, никто не знал, кроме ее самой. Она так же поспешно оставила эту комнату, как и мужнину уборную.

   Регина была в гостиной. Подойдя к этой двери, она остановилась в нерешительности. Девушка была к ней добра, к тому же это была дочь ее сестры. Она так быстро отворила дверь, что Регина вздрогнула и слегка вскрикнула.

   - Ах, тетя, как вы испугали меня! Вы идете на прогулку?

   - Да, я ухожу, - был короткий ответ. - Подойди сюда, поцелуй меня.

   Регина с удивлением взглянула на нее. Мистрис Фарнеби с нетерпением топнула ногой. Регина встала и любезно приблизилась к ней.

   - Милая тетя, как это странно! - воскликнула она и поцеловала ее, с удивлением подняв кверху брови.

   - Да, - отвечала мистрис Фарнеби, - это одна из моих странностей. Занимайся своей работой. Прощай.

   Она оставила комнату так же быстро, как и вошла. Своим обычным твердым шагом спустилась она в сени, вышла из дверей и затворила их, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

  

   Амелиус оставил мистрис Фарнеби сильно взволнованный и расстроенный. Ее необычайная история об открытии дочери, ее решительное намерение покинуть дом, отказ объяснить причину, возложенное на него обязательство молчать, все это отрицательно подействовало на его нервы. "Я ненавижу тайны, - думал он, - а с самого приезда в Лондон, какая-то роковая судьба замешала меня в них. Неужели она на самом деле покинет мужа и племянницу? Как поступит Фарнеби? Что станет с Региной?"

   Думать о Регине значило думать о новом отказе, полученном от нее. Снова обращался он к ее любви, и снова отказалась она выйти за него замуж в назначенный им срок.

   Он был в особенности раздражен и рассержен, когда думал о странном, непоколебимом влиянии, какое имел на нее дядя. Все сочувствие Регины было обращено на мистера Фарнеби и его дела. Амелиус лучше понял бы ее, если б она рассказала ему о том, что произошло между ней и дядей, когда тот в сильнейшем негодовании вернулся с лекции. Испугавшись разрыва, она принуждена была сознаться, что слишком любит Амелиуса, чтоб быть в состоянии расстаться с ним. Если он еще раз выступит на кафедру проповедовать о своих социалистических принципах, то она сознавала, что его невозможно будет принимать в дом как жениха. Но она молила о прощении первой ошибки ради ее собственного спокойствия, а не ради его. Мистер Фарнеби, растроганный своими коммерческими делами, слушал снисходительнее и рассеяннее, чем обыкновенно, и согласился на ее просьбу, как человек, занятый другими мыслями. Между ними было условлено, что оскорбление, нанесенное чтением, будет оставлено без внимания. Признательность Регины за эту уступку возбудила в ней сочувствие к дяде в его растерянном состоянии. Она хотела было сообщить Амелиусу о случившемся, но врожденная сдержанность характера в соединении с женской гордостью не позволили ей сознаться в своей слабости человеку, который сам был причиной ее. "Когда он будет меньше горячиться и будет любезнее, тогда я, может быть, скажу ему это", - думала она.

   Так Амелиус шел по улицам в состоянии недоумения и раздражения. Дойдя до гостиницы, он остановился и осмотрелся кругом.

   Невозможно было не сознавать, что затаившееся чувство сожаления снова возникло у него в душе, когда он подумал о Салли. По всему вероятию, он поссорился бы с человеком, который стал бы обвинять его в сетовании на отсутствие девушки и желании ее возвращения. Он вспоминал ее прекрасные голубые глаза, их простодушный, терпеливый взор и ее детские вопросы, задаваемые таким мягким, нежным голосом, вот и все. Что же было предосудительного в таких воспоминаниях? Утешив себя таким рассуждением, он сделал еще шага два и снова остановился. При таком настроении он не хотел присутствия Руфуса. Амелиус читал в его душе, как в книге, он станет задавать вопросы, которые будут раздражительно действовать на него. Он повернулся спиной к отелю и посмотрел на часы. Когда он вынимал их, пальцы его коснулись какого-то постороннего предмета в кармане. Это была карточка, данная ему Региной, карточка с указанием адреса коттеджа. Ему нечего было делать, некуда идти. Почему не взглянуть на коттедж? Может быть, он недурен, зоологический сад находится поблизости, а в жизни человека бывают периоды, когда он после общества двуногих животных рад отдохнуть в обществе четвероногих.

   День был великолепный, и он направлялся к Регент Парку.

   Коттедж находился в переулке подле парка, коттедж в настоящем смысле слова. Гостиная, библиотека, спальня, все в небольших размерах и потом кухня и еще две комнаты, очень хорошенькое жилище сверху донизу. Обстановка была проста, но красива, домик был окружен небольшим садом и поляной. Библиотека была в особенности комфортна и выходила окнами в сад, стены были обставлены книжными шкафами из резного дуба, в ней царствовала тишина и тень.

   Едва Амелиус осмотрелся кругом, как у него в мозгу вспыхнула новая идея. Другие мужчины стали бы искать утешения и развлечения в книгах. Почему же и ему не сделать того же? Почему в этой прекрасной уединенной комнате не погрузиться в научные занятия? Может быть, в один прекрасный день ему удастся удивить Регину и мистрис Фарнеби, выступив в свет автором какой-нибудь великолепной книги. Два дня тому назад Амелиус мечтал прославиться как лектор, теперь он мечтал о новой славе, славе писателя. Женщина, показывавшая ему коттедж, сообщила, что в это утро коттедж осматривал какой-то джентльмен, которому он очень понравился. Амелиус тотчас же дал ей шиллинг, сказав: "Я оставляю его за собой". Удивленная женщина дала ему адрес агента, ведущего это дело, и держалась на почтительном расстоянии от горячего господина, когда провожала его. Час спустя Амелиус уже приобрел коттедж и вернулся в свою гостиницу, внеся новый интерес в свою жизнь и сделав сюрприз Руфусу.

   Как всегда в непредвиденных случаях, американец не терял времени на разговоры. Он тотчас же отправился посмотреть коттедж и переговорить с агентом. Результат этих исследований оказался благоприятным для Амелиуса. Если он раскается в своей поспешности, то джентльмен, осматривавший перед ним коттедж, готов у него купить его немедленно.

   Вернувшись в отель, Руфус застал Амелиуса готовым перебраться в новое жилище и горячо стремившимся к предстоящей уединенной жизни, наполненной трудом. Отлично предугадывая, чем окончатся эти новые проекты, американец попытался подвергнуть его искушению. Он собирался, как говорил он, провести время в Париже и приглашал Амелиуса сопутствовать ему. Но это искушение не произвело ни малейшего действия. Амелиус отвечал как закоренелый затворник на закате дней своих: "Благодарю вас, - промолвил он с забавной важностью, - я предпочитаю, общество своих книг и уединение своей библиотеки". После этого заявления он продал свои фонды и отправился к книгопродавцу, который составил ему огромный счет.

   На следующий день в два часа Амелиус явился в дом Фарнеби. Он был не настолько поглощен своими собственными проектами, чтоб забыть мистрис Фарнеби. Напротив, он даже беспокоился о ней.

   На наших страницах мы уже немного упоминали о средних лет господине, занимающемся торговыми делами, верном поклоннике Регины, который весьма терпеливо и покорно отнесся к торжеству своего молодого соперника. Этот джентльмен, только что вышедший из своего экипажа, встретился с Амелиусом у дверей. Он держал в руках визитную карточку, и физиономия его прямо говорила о случившейся катастрофе.

   - Бы, без сомнения, слышали печальные новости? - спросил он своим густым басом, придавая ему грустно сочувственный тон.

   Слуга отпер дверь прежде чем Амелиус успел что-либо ответить. Средних лет джентльмен сейчас же принялся за расспросы: "Что мистер Фарнеби? Не лучше ему? А мисс Регина? Очень расстроена? Боже мой, боже мой! Передайте, что я был". И с этими словами он подал карточку с меланхоличным видом, подобающим при таких обстоятельствах. - Очень грустно, не правда ли? - обернулся он к сопернику с родительской снисходительностью. - Прощайте. - Он раскланялся с печальным видом и направился к своему экипажу.

   Амелиус посмотрел вслед богатому коммерсанту, когда его быстро уносили горячие его кони.

   - Что же, - подумал он с горечью, - может быть, она была бы с этим богатым подлецом счастливее, чем со мной. - Он вошел в сени и обратился к слуге, у которого ответ был уже наготове: "Мисс Регина увидится с мистером Гольденхартом, если он потрудится подождать в столовой".

   Регина явилась бледная и встревоженная, ее глаза были воспалены от слез.

   - Ах, Амелиус, - воскликнула она, - не можете ли вы объяснить нам, что значит это ужасное несчастье? Зачем она покинула нас? Когда она вчера призывала вас к себе, что говорила она вам?

   Амелиус мог дать только один ответ:

   - Ваша тетушка сказала мне, что она уходит отсюда, но, - добавил он, и весьма справедливо, - она отказалась объяснить мне, зачем она это делает и куда она отправляется. Я совершенно не в состоянии понять ее, так же, как и вы. Что намерен делать ваш дядюшка?

   Поведение мистера Фарнеби, как заявила Регина, еще более запутывало дело: он не намерен ничего делать.

   Его нашли на ковре перед камином в его уборной, его, как видно, поразил удар в ту минуту, как он сжигал какие-то бумаги. Нашли пепел на каминной решетке подле него. Когда он пришел в чувство, его первой заботой было узнать, сгорело ли письмо. Успокоенный насчет этого, он приказал созвать всю прислугу и строго запретил им отпирать дверь в комнату госпожи, если б даже она когда-нибудь вернулась в дом. На вопросы и увещания Регины, когда они остались вдвоем, он отвечал следующими словами: "Если ты желаешь сохранить мое родственное к тебе расположение, то поступай так же, как я, забудь, что когда-либо существовала особа, называвшаяся твоей теткой. Мы поссоримся, если ты когда-нибудь произнесешь имя ее в моем присутствии". Сказав это, он тотчас же переменил тему разговора, просил Регину написать мистеру Мильтону (средних лет сопернику), извиниться перед ним, что не может у него обедать сегодня, как предполагал. Рассказывая это, Регина рассыпалась в благодарности мистеру Мильтону. "Он такой добрый, - говорила она. - Оставил вечером своих гостей, приехал и просидел у дяди не менее часа". Амелиус не обратил на это внимание, он снова заговорил о мистрис Фарнеби.

   - Она как-то упоминала мне о своих поверенных, не знают ли они чего о ней?

   Ответ на этот вопрос показал, что окончательное решение мистера Фарнеби было связано с таким же решением его жены.

   Один из членов этой фирмы попросил у Регины свидания, чтоб переговорить о делах. Мистрис Фарнеби была у них в конторе накануне и выразила желание предоставить своей племяннице небольшой годовой доход. Уклонившись от объяснений, она дождалась, пока был приготовлен необходимый документ, просила известить Регину об этом обстоятельстве и после этого простилась и ушла. Услышав, что она покинула своего мужа, поверенный заявил, что ничего тут не понимает.

   - А что сказал доктор? - спросил Амелиус.

   - Что дядя должен быть совершенно спокоен и некоторое время совсем не заниматься делами, - отвечала Регина. - Мистер Мильтон со свойственной ему добротой взялся вести его дела. В противном случае дядя, тревожась о делах банка, ни за что не согласился бы исполнить предписания доктора. Он отказывался оставить дела, а доктор отказался взять на себя ответственность за его жизнь. Завтра будет консилиум. Ах, Амелиус, я так любила свою тетку, у меня сердце разрывается от такой перемены.

   Наступило минутное молчание. Если бы тут был мистер Мильтон, он сказал бы несколько приятных, любезных слов. Амелиус, точно дикарь, не умел найти ни слова в утешение. Тадмор ознакомил его с социальными и политическими вопросами новейшего времени и научил его говорить в публике. Но Тадмор, богатый книгами и газетами, был очень беден сведениями о светских разговорах.

   - Предположите, что мистеру Фарнеби нужно будет поехать в чужие края, как вы поступите? - спросил он спустя несколько минут.

   Регина взглянула на него с печальным изумлением.

   - Я исполню свою обязанность, - отвечала она серьезно. - Я буду сопровождать дорогого дядю, если он этого пожелает. - Она посмотрела на часы над камином. - Ему пора принимать лекарство, - прибавила она. - Вы меня извините, я полагаю. - Она пожала ему руку очень нежно и поспешила из комнаты.

   Амелиус вышел из дома с убеждением, которое приводило его в отчаяние, с убеждением, что он никогда не понимал Регину и впоследствии не поймет ее. Чтоб отвлечь мысли свои от этого вопроса, он стал рассуждать о странном поведении мистера Фарнеби при его домашней катастрофе.

   Вспомнив все подмеченное им самим и слышанное от мистрис Фарнеби в то время, как она поверила ему тайну о пропавшем ребенке, он пришел к заключению, что ребенок был не единственной причиной отчуждения между мужем и женой, но что муж был виноват еще в чем-то. Если эта теория соответствует действительности, встреча матери с ребенком в его доме представляла серьезные препятствия. Отъезд мистрис Фарнеби в таком случае становился понятным, и необъяснимое поведение мистера Фарнеби можно было приписать жестокому равнодушию ко всему относящемуся до его жены и ребенка. Дойдя до этого заключения после долгого процесса размышлений, Амелиус не думал больше об этом предмете. В начале его знакомства с Фарнеби Руфус советовал ему избегать тесных с ним сношений, при настоящем настроении он почти готов был признаться, что Руфус был прав.

   Он позавтракал в отеле со своим американским другом. Прежде чем успели собрать со стола, мистрис Пейзон прислала сказать, что ей нужно сообщить несколько слов о Салли.

   Нельзя было отрицать, что девушка держала себя постоянно чересчур скрытно и была весьма молчалива. В других же отношениях отзыв был благоприятен. Она повиновалась правилам заведения, всегда была готова оказать какую могла услугу своим товарищам, была всегда прилежна за уроками чтения и письма, даже нужно было заставлять ее положить книгу и аспидную доску. Когда учитель предлагал ей какую-нибудь награду за хорошее поведение и спрашивал, чего бы она желала, маленькое грустное личико сияло, и верное создание всегда отвечало одно и тоже: "Я бы желала знать, что он теперь делает". (Увы, для Салли "он" значило Амелиус).

   - Вы должны еще подождать писать ей, - закончила мистрис Пейзон, - и нужно дать пройти еще некоторому времени, прежде чем увидеться с ней. Я уверена, что вы согласитесь на это ради Салли.

   Амелиус молча поклонился. Он ни одной живой душе не сознался бы в том, что он чувствовал в эту минуту.

   Мистрис Пейзон, наблюдавшая за ним с женской проницательностью, смягчилась немного. "Я могу передать ей от вас, - заметила добрая старушка, - что вы были рады услышать о ее хорошем поведении".

   - А сможете ли передать ей это? - спросил он.

   Он вынул из бумажника фотографию коттеджа, которую нашел на конторке домового агента и взял ее с собой.

   - Это теперь мой коттедж, - сказал он немного запинаясь. - Я буду жить в нем, Салли будет приятно увидеть его.

   - Салли увидит его, - согласилась мистрис Пейзон, - если вы позволите мне прежде отрезать вот это, - и она указала на адрес коттеджа, напечатанный под фотографией. Прежние ее опыты в приюте не позволяли ей доверить Салли адрес Амелиуса в Лондоне.

   Руфус подал ей перочинный ножик, и мистрис Пейзон, отрезав адрес, положила фотографию в свой бумажник.

   - Теперь Салли будет счастлива, - сказала она, - и от этого не может произойти никакой беды.

   - Я знаю вас, мадам, почти двадцать лет, - заметил Руфус, - и в первый раз слышу из уст ваших такое опрометчивое замечание.

  

   Три дня спустя Амелиус перебрался в коттедж. Он приобрел себе прислугу так же быстро, как жилище. В отеле был иностранец слуга, седой француз старой школы, слывший за человека неуживчивого нрава, увлекшийся веселым добродушием Амелиуса со свойственной его нации горячностью. Молодой англичанин говорил с ним просто и ласково, как с другом, выслушивал его жалобы, принимал участие в его горестях, никогда не обращал их в смешную сторону и не смеялся над ним, а даже ласково говорил ему: "Надеюсь, что вы не обижаетесь на меня за то, что я называю вас вашим прозвищем", когда тот объяснил ему, что его христианское имя "Теофил" и что английская прислуга наспех сократила его имя в "Тофа": "С самого начала, сэр, как вы стали называть меня Тофом, я считал это за честь". Спрашивая всех и каждого, не может ли кто рекомендовать ему слугу, Амелиус однажды утром задал такой же вопрос Тофу, когда тот принес ему горячей воды. Старый француз низко поклонился с выражением преданности.

   - Я знаю, сэр, только одного человека, которого могу рекомендовать вам, - сказал он. - Возьмите меня.

   Амелиус был очень рад, только сделал одно предупреждение.

   - Я не могу держать двух прислуг, - заметил он, когда Тоф помогал ему одеваться.

   - Зачем вам двух прислуг, сэр? - возразил француз.

   - Не могу же я требовать, чтоб вы занимались постелью.

   - Почему нет? - сказал Тоф и в пять минут убрал постель. Он быстро вышел из комнаты и вернулся со щеткой. - Судите сами, сэр, умею ли я хорошо вымести ковер? - Он поставил Амелиусу стул и заявил:

   - Позвольте мне избавить вас от труда бриться самому. Довольны ли вы? Очень хорошо. Я также могу подстричь ваши волосы и срезать мозоли, если вы страдаете ими. А теперь не прикажете ли что-нибудь приготовить к вашему завтраку?

   Полчаса спустя он принес новое кушанье.

   - Oeufs a la tripe, это образчик того, что я могу сделать как повар. Попробуйте, пожалуйста. - Амелиус съел все и в самых восторженных выражениях поблагодарил повара. - Благодарю вас за одобрение. Я могу представить еще образчик своих способностей. Вы можете заболеть, ведь это весьма возможно, но отчего, помилуй Бог! Так вот, прочтите этот документ.

   Он подал Амелиусу бумагу, датированную несколько лет тому назад в Париже и подписанную английским именем.

  

   "Сим свидетельствую свою благодарность Теофилу Леблонд, ухаживавшему за мной во время продолжительной болезни с чрезвычайным усердием и большим умением, которые я и ценю весьма высоко".

  

   - Дай Бог, сэр, чтоб вам не пришлось использовать в деле эти мои способности, - заявил Тоф. - Я только хотел показывать вам, что я не так стар, как кажусь, и что мои политические убеждения изменились с летами, из красного республиканца я стал умеренным либералом. Еще должен признаться, что я страстный поклонник прекрасного пола.

   Он прижал руку к сердцу и ждал, что скажет Амелиус.

   Таким образом, коттедж обзавелся двумя обитателями, Амелиусом и Тофом.

   Руфус остался в Лондоне еще ненадолго и занялся наблюдениями над характером француза, он нашел, что жалобы на его дурной характер были напрасны и что его недостатки ограничивались тем, что "он старался придать себе вид джентльмена и не понимал шутки". Что же касалось честности и воздержанности, то рекомендация содержателя отеля не оставляла желать ничего лучшего. К величайшему удивлению Руфуса, Амелиус не скучал от своей спокойной жизни и не искал развлечений от скромного общества своих книг. Он аккуратно ходил в дом мистера Фарнеби, совершал продолжительные прогулки, никогда не упоминал имени Салли, потерял всякое желание ходить в театр и не появлялся более в курильной комнате клуба. Некоторые, заметив перемену, происшедшую в его горячем характере, принимали ее за хороший признак для будущего. Американец же видел глубже, его не так-то легко было обмануть. "Мой милый юноша обескуражен и упал духом, - решил он про себя. - Мрак поселился в душе его на месте бывшего там света, и что всего хуже, это то, что он сосредоточивается в себе". После тщетных стараний заставить Амелиуса открыть ему свою душу Руфус отправился в Париж не совсем спокойный за своего друга.

   После отъезда американца ход событий изменился и неестественно спокойная жизнь Амелиуса была нарушена.

   Явившись с обычным визитом в дом Фарнеби, он нашел всех в сильном волнении. Был созван второй консилиум вследствие опасных признаков, появившихся у больного. На этот раз доктора объявили ему, что он жертвует жизнью из-за упрямства, оставаясь в Лондоне и занимаясь делами. По счастью, дела банка могут поправиться при могущественном вмешательстве мистера Мильтона. При такой перспективе мистер Фарнеби по просьбе племянницы покорился предписанию врачей. Он боялся путешествия, и по его желанию Регина должна была ехать с ним. "Я ненавижу около себя людей посторонних и иностранцев, а между тем не люблю быть один, если ты не поедешь со мной, я останусь здесь и умру!" - так мистер Фарнеби говорил Регине хриплым голосом и сердито нахмурив брови.

   - Мне очень грустно уезжать от вас, дорогой Амелиус, - сказала Регина, - но что могу я сделать? Я была бы рада, если б вы могли ехать с нами. Я было намекнула на это, но...

   Ее опущенное вниз лицо договорило за нее. Амелиус почувствовал, что у него похолодела кровь при одной мысли быть спутником мистера Фарнеби в путешествии. Мистер Фарнеби со своей стороны испытывал такое же "приятное" ощущение.

   - Я буду писать часто, - прибавила Регина, - и вы тоже, не правда ли? Скажите, что вы любите меня и придете завтра до нашего отъезда.

   Она нежно поцеловала Амелиуса и минуту спустя быстро заглушила вспыхнувшее в Амелиусе чувство, прибавив: "Дядя любит, чтоб белье его было хорошо уложено, и никто не угодит ему, кроме меня, я должна бежать вниз".

   Амелиус вышел на улицу, повесив голову и плотно сжав губы. Он находился недалеко от дома мистрис Пейзон. "Отчего мне не зайти, - думал он, а совесть прибавляла:

   - и не узнать о Салли".

   Там услышал он хорошие вести. Девушка расцветала и умственно и физически, она была на хорошем пути и обещала не быть более Простушкой Салли, если останется в заведении. Амелиус спросил, передала ли она фотографию коттеджа. Мистрис Пейзон рассмеялась. "Бедное дитя спит даже с ней, кладет ее под подушку и смотрит на нее по пятидесяти раз в день". Достойная матрона, богатая опытностью, увлеклась женской чувствительностью и сообщила Амелиусу о фотографии.

   Вместо того чтоб продолжать разговор об успехах Салли, Амелиус к величайшему изумлению мистрис Пейзон, неловко извинившись, быстро оставил ее.

   Он чувствовал потребность оставаться одному, он сознавал какое-то недоверие к себе, унижавшее его в собственных глазах. Уж не жертва ли он роковой случайности, как он читал в книгах? Ничтожное обстоятельство усилило его участие к Салли как раз в то время, когда Регина обманула его ожидания. Он был твердо убежден, что наносит оскорбление Регине и оскорбляет вместе с тем свое собственное достоинство, позволяя себе делать сравнения между погибшим созданием и молодой леди, которая должна была со временем стать его женой. Однако Салли занимала его мысли, несмотря на все его старания изгнать ее из головы. Существовала в нем, очевидно, какая-то развращенность. Если б в настоящую минуту было перед ним зеркало, он не осмелился бы взглянуть себе в лицо.

   Находившись до утомления, он отправился в свой клуб. Швейцар подал ему письмо, как только он вошел в прихожую. Мистрис Фарнеби сдержала свое обещание и писала ему. Курильная комната была совершенно пуста в это время дня. Он развернул письмо, прочел его, нетерпеливо смял и сунул в карман. Даже мистрис Фарнеби не интересовала его в эту критическую минуту. Его собственные дела поглощали его. После того, что он слышал о Салли, им овладела одна мысль: сделать последнюю попытку ускорить свою свадьбу до отъезда Регины из Лондона. "Если б я мог только быть уверен в Регине..."

   Мысли его остановились на этом. Он ходил взад и вперед по маленькой комнате тревожный, взволнованный, недовольный собою, отчаявшись в будущем. "Могу же я попытаться, однако", - решил он вдруг и сел за стол, чтоб написать письмо.

   Все члены его семейства умерли, с тех пор как отец его оставил Англию. Ближайшим родственником оставался дядя, младший брат отца, занимавший важный пост в министерстве иностранных дел. К этому-то джентльмену он и писал теперь, извещая его о своем прибытии в Англию и о желании поступить на государственную службу.

  

   "Будьте так добры, назначьте время, когда я могу видеть вас, - заканчивал он, - и я надеюсь, что вы останетесь мной довольны, если употребите свое влияние в мою пользу".

  

   Он отправил письмо с рассыльным и велел ему подождать ответ. Ему было тяжело вступать с сношение с этим человеком, он не мог забыть его жестокие поступки с его отцом. Чего же мог ожидать сын? Была только одна надежда, что по прошествии такого долгого времени он захочет загладить прошлое и почтить память старшего брата, исполнив просьбу племянника.

   Последние слова отца, выражавшие предостережения, его собственное детское обещание не завязывать сношений с родными в Англии живо восстали в уме Амелиуса, пока он ожидал возвращения посланного. Его единственное оправдание заключалось в побудившей его к тому причине. Обстоятельства, которых не мог предвидеть его отец, ставили ему в обязанность сделать эту попытку. Не было сомнения, что человек, подобный мистеру Фарнеби сделает уступку, если Амелиус заявит ему, что будет получать жалование от правительства и что сильное влияние родственника в скором времени доставит ему приличное место.

   Посланный возвратился со следующим ответом:

  

   "При обычных обстоятельствах я, без сомнения, употребил бы свое влияние, чтоб дать вам дорогу в свете. Но после того как вы усвоили себе ужасные политические взгляды и публично провозгласили их с кафедры, я удивляюсь, как вы осмелились написать мне. Между нами не может быть никаких сношений. Как социалист вы для меня человек посторонний".

  

   Амелиус принял эту новую неудачу со зловещим спокойствием. Он курил, сидя в пустой комнате с дядиным письмом в руках.

   О других плачевных результатах лекции газеты говорили вкратце. Погруженный в свои тревоги Амелиус совсем забыл об этом, когда писал к своему родственнику. "Очень похоже на меня", - подумал он, бросив письмо в огонь. Его последняя надежда улетела в каминную трубу вместе с легким дымом от сожженной бумаги. Теперь не оставалось более другого средства сократить срок, назначенный для его свадьбы. Он обращался к доброму другу, о котором упоминал Регине. Ответ, весьма дружески написанный, не принес ни малейшего утешения.

  

   "Я должен прежде заняться некоторыми своими соображениями.

   Все это я могу сделать и сделаю. Не приходите в отчаяние. Я только прошу вас подождать".

  

   Амелиус встал, чтоб отправиться домой, и снова опустился в кресло. Его обычная энергия, казалось, покинула его, ему нужно было сделать усилие, чтобы уйти из клуба.

   Он стал просматривать газеты одну за другой. Ни один писатель и корреспондент не понравился ему в этот несчастный день. Только закурив вторую сигару, он вспомнил о непрочтенном письме мистрис Фарнеби.

   В эту минуту ему порядочно наскучили и свои собственные дела. Он стал читать письмо.

  

   "Люди, в руках которых находится мое счастье, очень жадны и действуют медленно, - писала мистрис Фарнеби, - но то немногое, что мне удается выпытать от них, весьма благоприятно для моих надежд, к величайшей моей досаде, я имею личные сношения только с ненавистной старой женщиной. Молодой же человек доставляет мне сведения или через посланных, или пишет по почте. В последний раз он в точности описал недостаток на ноге моей дочери и даже положение перепонки. Это, вы сами согласитесь со мною, явно доказывает, что они говорят правду.

   Но кроме этого обстоятельства многое возбуждает во мне подозрение: упорное желание молодого человека оставаться мне неизвестным, его предостережения против женщины, служащей нам посредницей, и его советы держать от нее в тайне содержание его писем. Я чувствую, что я должна быть осторожна с ним относительно денег, а я в нетерпении увидеть свое дитя готова отдать ему все, что бы он у меня ни спросил. При таком настроении и неизвестности меня еще, странное дело, удерживает и старая женщина. Она предостерегает против своего компаньона и говорит, чтоб я не давала ему денег, пока он ничего не сделал. "Это единственная сила, которую вы имеете над ним", - говорит она, и так я сдерживаю пожирающее меня нетерпение.

   Нет, я не могу описать вам состояние моей души. Если я вам скажу теперь, что я боюсь умереть прежде, чем обниму свою дочь, вы, может быть, поймете и пожалеете меня. Когда наступает ночь, я совсем сума схожу.

   Посылаю вам свой настоящий адрес в надежде, что вы мне напишете и несколько успокоите меня. Я не могу еще просить вас придти повидаться со мной, я к этому не способна и к тому же я дала слово, что при настоящем положении дел не буду принимать никого из своих друзей. Сделать это нетрудно, так как у меня один друг - вы, Амелиус.

   Отнеситесь ко мне с состраданием, добросердечный человек. В продолжение стольких лет в душе моей жила одна надежда, которая теперь готова исполниться. Не было никогда симпатии между мужем моим и мной (напротив того, какая-то тайная неприязнь отталкивала нас друга от друга), отец и мать мои оба были огорчены моим замужеством, и имели на то основание, сестра моя умерла в нищете, вот жизнь бездетной женщины! Лишь бы не оставаться долее в этом положении.

   Прощайте пока, Амелиус. Прошу вас, не думайте, что я унываю. Когда я хочу быть счастливой, я смотрю в будущее".

  

   Это грустное письмо еще более усилило печальное настроение Амелиуса. В нем возникли смутные, неопределенные опасения за мистрис Фарнеби. Ввиду ее собственных интересов ему хотелось бы посоветоваться с Руфусом (не упоминая, конечно, имен), если б американец был в Лондоне. Со вздохом положил он письмо в карман. Даже и мистрис Фарнеби в тяжелые минуты имеет в виду утешение. "Все, кроме меня", - подумал Амелиус.

   Размышления его были прерваны появлением одного молодого члена клуба, его знакомого. Новоприбывший заметил его озабоченность и предложил ему отобедать и провести вечер вместе. Амелиус согласился, человек, который в настоящую минуту избавлял его от самого себя, становился его другом с этого дня. Отступив от своей привычки к умеренности, он пил более обыкновенного, вино возбуждало его, и расположение духа становилось еще тяжелее, вечерние развлечения имели тот же результат. Он вернулся в свой коттедж, до того упав духом, что жалел о дне, в который покинул Тадмор.

   Но он решил на следующее утро идти проститься с Региной. Карета стояла у подъезда и за ней кеб, нагруженный багажом. Мистер Фарнеби сердился и уверял, что они опоздают на поезд. Его грубый голос и кроткие замечания Регины доносились из столовой до слуха Амелиуса, когда он вошел.

   - Я не намерен ждать прибытия джентльмена социалиста, - заявил мистер Фарнеби с саркастической язвительностью.

   - Дорогой дядя, у нас еще, по крайней мере, четверть часа впереди.

   - Нет, ничего подобного, нам нужно еще сдавать багаж. Затем послышался голос горничной, доложившей:

   - Мистер Гольденхарт, мисс.

   Мистер Фарнеби быстро вышел в зал.

   - Прощайте, - сказал он Амелиусу в дверях и поспешно направился к экипажу. - Я не буду ждать, Регина, - закричал он выходя.

   - Пускай он отправляется один, - сказал Амелиус с негодованием, когда Регина бросилась из комнаты.

   - Полно, полно, дорогой, он может услышать вас. Ни одна неделя не пройдет без писем от меня, обещайте мне тоже, Амелиус. Один поцелуй, о, мой дорогой...

   Ее прервал слуга, скромно появляясь в комнате.

   - Извините, мисс, но господин мой спрашивает вас, едете вы с ним или нет.

   Регина не дала ему говорить более, она кинула на своего жениха прощальный взор и бросилась из комнаты.

   Внутренняя испорченность, которую Амелиус открыл недавно в своей натуре, возбудила в нем запретные мысли, когда он смотрел вслед удалявшейся карете. "Если б бедная Салли была на ее месте?.." Он сделал над собой усилие и остановился на этой мысли, "каким подлым может быть человек, сам того не подозревая".

   Он сошел с крыльца, скромный слуга пожелал ему доброго утра с каким-то радостным уважением, он был рад, что в продолжении нескольких месяцев не увидит своего сурового господина. Амелиус остановился и обернулся, грустно улыбнувшись. Он был в таком расположении духа, что готов был, чтоб сколько-нибудь развлечься, шутить со слугой.

   - Ричард, - спросил он, - собираетесь вы жениться? - Ричард, пораженный изумлением, скромно признался, что помолвлен с горничной из соседнего дома. - И скоро свадьба? - продолжал Амелиус, играя тросточкой. - Как только я скоплю немного денег, сэр.

   - Будь прокляты эти деньги! - вскричал Амелиус и, ударив тросточкой по мостовой, пошел дальше, бросив последний взор на дом, который в эту минуту был ему ненавистен. Ричард проводил молодого джентльмена и, с недоумением покачав головой, запер дверь.

  

   Амелиус отправился прямо домой в коттедж с отчаянным намерением вернуться к своим старым планам и зарыться в книгах. Осматривая с нетерпением школьника свои хорошо снабженные полки, он, по несчастью, попал на историю Англии Гуме. Он взял первый том. Менее чем в полчаса он убедился, что Гуме ничего не может для него сделать. Премудро вдохновленный, он обратился к более близкой истории, которую люди называют вымыслом. Писатель в высшей степени талантливый, превосходивший всех романистов, как Шекспир всех драматургов, Вальтер Скотт занимал почетное место в его библиотеке. Коллекция его романов в Тадморе была неполна. Амелиус тотчас же принялся за "Роб-Роя". Он открыл книгу и до конца дня занимался любовью его к Диане Верной. Когда же поднимал глаза и устремлял их в сад, чтоб дать им немного отдохнуть, то увидел Андрю Файрсервиза, хлопотавшего около цветочных клумб.

   Он окончил последнюю страницу благородного рассказа, когда Тоф пришел в комнату накрывать на стол.

   Господин за столом и слуга, стоя за его стулом, привыкли разговаривать во время обеда. Амелиус из всех сил старался болтать по-прежнему. Но он уже покинул прелестный мир мечтаний, открытый перед ним Вальтером Скоттом. Тяжелая действительность его будничной жизни восставала перед ним со всех сторон. Наблюдая его с величайшим вниманием, француз заметил перемену в его настроении и отсутствие аппетита, которым в другое время отличался его господин.

   - Могу я осмелиться сделать замечание, сэр? - спросил Тоф после довольно продолжительного молчания.

   - Конечно.

   - И могу я позволить себе выразить свободно свои чувства?

   - Можете.

   - Дорогой сэр, у вас отличный обед сегодня, - начал Тоф. - Простите мне, что я хвалю самого себя, я нахожусь под влиянием весьма естественной гордости, состряпав такой обед. Все было так вкусно, так хорошо, а вы почти ничего не кушали, и вместо обычного приятного разговора вы были погружены в меланхоличное молчание, преисполнившее меня сожалением. Вас ли следует обвинять за это? Нет, жизнь, которую вы ведете. Я называю это жизнью монаха, затворника, жизнью, не подходящей для молодого человека. Извините за горячность моих выражений, я желал бы сделать язык свой, как можно изящнее. Могу я сослаться на песню? Это старая, старая французская песня, давно забытая, называвшаяся: мужья холостяки. В этой песне две строки, которые часто певал мой отец и которые я хочу применить к вам. "Любовь, нежность и веселость, вот девиз настоящего француза". Вы, сэр, обладаете нежностью и веселостью, только последняя в продолжение нескольких дней находится под спудом. L'amour! Love, как вы называете по-английски! Где та прелестная женщина, которая должна служить украшением этому очаровательному коттеджу? Почему не видать ее? Исправьте этот недостаток, сэр. Вы здесь в загородном раю. Вследствие моей долголетней опытности прошу вас, пригласите сюда Еву. А, вы улыбаетесь, потерянная веселость возвращается, и вы это сознаете так же, как и я. Могу я предложить вам еще стаканчик Бордосского и кусочек мяса под соусом?

   Невозможно было оставаться грустным в обществе такого человека. Амелиус потребовал еще соуса и выпил стакан вина.

   - Мой добрый друг, - сказал он, несколько оживившись, - вы говорите о прекрасных женщинах и вашей долголетней опытности. Дайте возможность мне услышать о том, какого рода вы имели опыты.

   Сначала Тоф сконфузился, но, быстро оправившись, заговорил:

   - Вы почтили меня названием вашего друга, сэр. После этого я уверен, что вы не захотите прогнать меня, если я сообщу вам всю истину. Нет! Мое сердце говорит мне, что я не напрасно взываю к вашему снисхождению. Дорогой сэр, в праздничные дни, когда вы отпускали меня отдохнуть, я оставлял надежного человека, который заботился о доме в мое отсутствие, не правда ли? Один из них был красивый молодой человек, если вы помните. Это сын мой от первой жены, в настоящее время ангела на небесах. Другой, стороживший ваш дом, был черноглазый мальчик, чудо скромности для его лет. Это сын мой от второй жены, - тоже ангел на небесах. Простите мне, я еще не кончил. На днях вам показалось, что вы слышали детский крик внизу лестницы. Как подлый негодяй, я солгал, сказал, что это ребенок в соседнем доме. Ах, сэр, это был мой собственный херувим, ребенок от третьей жены, ангела, живущего на улице Эджевар, в маленьком модном магазине, из которого выходят великие произведения. Промежутки между моими женитьбами не заслуживают вашего внимания, были только мимолетные прихоти, сэр, мимолетные фантазии! Чтоб резюмировать все, как говорят в Англии, достаточно сказать, что я не могу противостоять женскому полу. Если умрет мой третий ангел, я вырву все свои волосы, но не замедлю приискать четвертого.

   - Возьмите хоть дюжину, если вам это нравится, - сказал Амелиус, - но к чему вы все это мне рассказываете?

   Тоф по