Коллинз Уилки - Опавшие листья

  

   OCR Flint, Вычитка LitPortal http://lib.aldebaran.ru, февраль 2010 г.

   "Собрание сочинений. Том IX. Опавшие листья": Бастион; Москва; 1996.

   Печатается по изданию: Опавшие листья. Роман. Пер. с англ. / [Соч.] Уилки Коллинза. - Москва: тип. б. А. В. Кудрявцевой, 1879. - 376 с.; 21 см.

  

   Непреодолимое влияние, самовластно действующее иногда на наши бедные сердца и располагающее нашей грустной, короткой жизнью, нередко имеет таинственное начало и доходит до нас через сердца и жизнь совершенно посторонних нам людей.

   Когда молодой человек, главное лицо нашего романа, только что надел детскую курточку, семейное несчастье, обрушившееся на посторонний для него дом, должно было иметь громадное влияние на его счастье и всю его жизнь.

   Вследствие этого я считаю необходимым представить в кратких словах историю случившегося в этом семействе, а также и то, каким образом это приключение отразилось на нашем герое.

   Буду описывать моря и сушу, мужчин и женщин, ясные и пасмурные дни, пока не дойду до конца и не поставлю все на свои места.

  

   Старый Вениамин Рональд (торговец бумагой) женился в пятьдесят лет на молоденькой девушке. Брачные узы не изменили его скучной и однообразной жизни. Он не отказался от старых холостяцких привычек и проводил по-прежнему почти все время в своем магазине, находившемся в торговой части Лондона - Сити, с той только разницей, что теперь с ним была жена.

   Когда наступали осенние праздники, и она умоляла его совершить маленькое путешествие чтобы немного развлечься, он всегда ей отказывал одними и теми же словами:

   - Путешествие по железной дороге и морю, - говорил он, - повредит твоему и моему здоровью. Зачем выезжать для перемены воздуха, когда и в Сити можно дышать всяким воздухом? Любоваться природой можно и в Финсбери-сквер, где все так прекрасно устроено. Нам с тобой хорошо только в Лондоне, в другом месте мы не уживемся.

   Он, как все упрямые и эгоистичные люди, не терпел никаких противоречий. Кроткая мистрис Рональд всегда уступала ему, и муж мог вполне доволен тем обстоятельством, что женитьба не изменила его старых привычек.

   Однако никакой деспотизм, слабый или сильный, не остается безнаказанным. Мистер Рональд испытал это осенью 1856 года.

   У них было двое детей: две дочери.

   Старшая вышла замуж против воли отца за бедного человека. Отец, смертельно оскорбленный ее поступком, поклялся, что не пустит ее через порог своего дома, и сдержал слово.

   Младшая (ей было уже 18) также причиняла много беспокойств отцу. Он чувствовал ее пассивное, но явное непризнание его авторитета. Последнее время ей нездоровилось. Мистрис Рональд несколько раз уговаривала мужа обратить внимание на состояние здоровья дочери, наконец терпение ее истощилось. Она настояла, да, положительно настояла на необходимости везти младшую дочь Эмму на берег моря.

   - Что с тобой? - спросил старый Рональд, заметив что-то для него непонятное в лице и манерах жены в достопамятный день, когда она в первый раз в жизни показала, что у нее есть своя воля.

   Человек более наблюдательный заметил бы следы плохо скрываемого беспокойства и испуга на лице бедной женщины.

   Муж не заметил непонятную для него перемену.

   - Пошли за Эммой, - сказал он. Врожденная хитрость внушила ему мысль поставить мать и дочь лицом к лицу и посмотреть, что из этого выйдет.

   Явилась Эмма, девушка небольшого роста, полная, с большими голубыми глазами, пухлыми губками и великолепными золотистыми волосами. Движения ее были вялы, лицо очень бледно. Отец мог сам убедиться, что его не обманывали: она была действительно больна.

   - Ты сам видишь, - сказала мистрис Рональд, что девочка чахнет от недостатка воздуха. Мне советовали свезти ее в Рамсгэт.

   Старый Рональд посмотрел на дочь. Это было единственное существо, которое он хотя немного любил, однако, уступил очень неохотно.

   - Посмотрим! - сказал он.

   - Нельзя терять времени! - настаивала мистрис Рональд, - я намерена увезти ее завтра же в Рамсгэт!

   Мистер Рональд, посмотрел на свою жену, как собака смотрит на бешеную овцу, которая бросается на нее.

   - Ты, - повторил торговец. - Еще что? Где же ты возьмешь денег, скажи на милость?

   Мистрис Рональд не захотела спорить с ним в присутствии дочери. Она взяла Эмму под руку и отвела ее подальше к двери. Там она остановилась и сказала:

   - Я тебе уже говорила, что девочка больна, и опять тебе повторяю, что ей нужен морской воздух. Ради Бога, не затевай ссоры. У меня и без этого довольно неприятностей! - Она затворила дверь за собой и за дочерью и оставила своего господина в раздумье над его оскорбленным авторитетом.

   Что произошло после такого домашнего конфликта, когда зажгли свечи и разошлись по своим комнатам, разумеется, осталось тайной. Достоверно только, что на следующий день утром все вещи были уложены и карета стояла у подъезда. Мистрис Рональд наедине прощалась с мужем.

   - Надеюсь, что я не употребила слишком сильных выражений, говоря о необходимости везти Эмму на берег моря, - сказала она тихим, умоляющим голосом. - Меня беспокоит здоровье нашей девочки. Если я оскорбила тебя - видит Бог у меня не было этого намерения, прости меня прежде, чем я уеду. Я всегда старалась быть тебе верной и преданной женой. И ты всегда веришь мне, не правда ли? Веришь и теперь - я уверена в этом.

   Она горячо пожала его худощавую, холодную руку, глаза ее остановились на нем с выражением странной тревоги и робости. Годы мало ее изменили: у нее осталось тоже привлекательное, спокойное лицо, тоже изящество и грация, как и в былые времена, когда ее неожиданное замужество с человеком, годившимся ей в отцы, удивило и рассердило ее друзей.

   От сильного волнения щеки ее разгорелись, глаза блестели. В эту минуту ее легко можно было принять за сестру Эммы. Муж с недоумением вытаращил свои старые, злые глаза.

   - Из-за чего столько шума? - спросил он. - Я тебя не понимаю.

   Мистрис Рональд вздрогнула от этих слов, точно почувствовала удар. Она молча поцеловала его и поспешно села в карету, где ее уже ожидала дочь.

   В этот день Рональд придирался ко всем служащим. Ему было не по себе. Он приказал закрыть ставни раньше обыкновенного. Вместо того, чтобы отправиться в клуб, он совершил длинную ночную прогулку по безлюдным и полутемным улицам Сити. Он не мог больше обманывать себя: странное поведение жены при прощании сильно его беспокоило. Рональд проклинал ее, ворочаясь на своей одинокой постели.

   - Черт побери эту женщину! Что она хотела сказать?

   Крик души выражается в различных формах. Таков был крик возмущенной души старого Рональда.

  

   На следующее утро он получил письмо из Рамсгэта.

  

   "Я пишу тотчас же, чтобы известить тебя о нашем благополучном прибытии. Мы нашли удобную квартиру на площади Альбион (ты увидишь это по адресу в начале письма). Эмма и я благодарим тебя за доброту, с которой ты снабдил нас средствами для нашей маленькой поездки. Погода стоит великолепная, море тихое и лодки спущены на воду. Мы, конечно, не ждем тебя сюда, но если ты решишься хоть ненадолго покинуть Лондон, прошу тебя известить заблаговременно о своем приезде, чтобы я могла сделать все необходимые приготовления. Я знаю, что ты не любишь никаких писем, кроме деловых, поэтому и не буду писать слишком часто. Пожалуйста, не верь никаким сплетням, пока не услышишь чего-либо от меня. Если у тебя будет свободная минута, надеюсь, что ты напишешь о себе и о магазине. Эмма тебя целует, и я также".

  

   Этим заканчивалось письмо.

   - Нечего им бояться, что я помешаю. Спокойное море и лодки. Какой вздор!

   Такое впечатление произвело сначала письмо жены на старого Рональда. Через некоторое время он опять прочел письмо, нахмурил брови и задумался. Я "прошу тебя известить заблаговременно о своем приезде" повторил он, точно эта просьба оскорбляла его. Рональд открыл ящик бюро и бросил туда письмо. По окончании дневных занятий он отправился в клуб, но весь вечер был не в духе.

   Прошла неделя. Рональд написал коротенькое письмо жене.

  

   "Я здоров и дела идут, по обыкновению, хорошо".

  

   Он переслал два или три письма, адресованных на имя мистрис Рональд, Никаких известий не было из Рамсгэта. "Они, вероятно, веселятся, - подумал он. - Дом кажется пустынным без них, я пойду в клуб".

   Он просидел там дольше обыкновенного и много пил в этот вечер. Вернулся домой в час ночи, отпер дверь двойным ключом и отправился спать на верх.

   На туалетном столе лежало письмо. - "Мистеру Рональду в собственные руки". Почерк адреса был ему совершенно незнакомый, буквы разбегались в разные стороны, на конверте не было штемпеля. Он подозрительно осмотрел его со всех сторон, наконец, распечатал и прочел следующие строки:

  

   "Преданный друг советует вам, не теряя времени, отправиться к своей жене. Странные дела совершаются на берегу моря. Если вы мне не верите, спросите мистрис Тернер, No I, Слайс-ро Рамсгэт".

  

   Ни адреса, ни числа, ни подписи - анонимное письмо, первое в продолжение его долгой жизни.

   Выпитое Рональдом вино не подействовало на его крепкую голову. Он опустился на постель, машинально свертывая и развертывая письмо. Указание на мистрис Тернер, не произвело на него никакого впечатления. Никто из его знакомых и посетителей не носил этой самой обыкновенной фамилии. Если бы не одно обстоятельство, он с презрением бросил бы письмо, но странное поведение жены при прощании вдруг пришло ему в голову. Это воспоминание придавало некоторую важность анонимному предостережению. Он спустился в контору, вынул из бюро письмо жены и медленно прочел его. А! сказал он, дойдя до фазы, заключавшей в себе просьбу известить заблаговременно, если ему задумается ехать в Рамсгэт. Он подумал о том, как странно жена настаивала на доверии к ней, вспомнил ее нервные беспокойные взгляды, густую краску лица и поспешный отъезд. Подозрение, поддерживаемое этими невольными мыслями, овладело им мало-помалу. Она могла совершенно невинно просить его дать знать заранее о своем приезде, чтобы сделать необходимые приготовления, все-таки, ему это не нравилось, нет, ему это не нравилось. Его жесткое, морщинистое лицо как-то съежилось. Он показался гораздо старше своих лет посмотрев в зеркало, когда сел у бюро перед зажженной свечкой. Анонимное письмо лежало перед ним подле письма жены. Вдруг он поднял седую голову, сжал кулак и ударил по ядовитому предостережению, точно оно было живое существо и могло чувствовать.

   - Кто бы ты ни был, - вскричал он, - я последую твоему совету!

   Он даже не лег в постель в эту ночь. Трубка помогла ему скоротать скучные, томительные часы. Раз или два он подумал о дочери. Почему мать так побеспокоилась о ней? Зачем она увезла ее в Рамсгэт? Уж не надо ли ей было скрыть что-нибудь?

   Чтобы не оставаться без дела, он уложил мешок с необходимыми вещами. Как только служанка проснулась, он приказал сварить чашку крепкого кофе.

   Потом мистеру Рональду нужно было по обыкновению поприсутствовать при открытии магазина. К своему удивлению, он увидел, что приказчик открывает ставни вместо швейцара.

   - Что это значит? - спросил он. - Где Фарнеби? Приказчик посмотрел на своего господина и в испуге остановился со ставнем в руках.

   - Господи, что с вами случилось? - закричал он. - Вы больны?

   Старый Рональд сердито повторил вопрос: "Где Фарнеби?"

   - Не знаю, - отвечал приказчик.

   - Не знаете? Вы ходили в его комнату?

   - Да.

   - Ну?

   - Ну, его нет в комнате. И что еще удивительно, постель его не смята. Фарнеби отправился никто не знает куда.

   Старый Рональд тяжело опустился на ближайший стул. Вторая тайна, следующая за тайной анонимного письма, ошеломила его. Он, однако, не забывал о делах и передал ключи приказчику.

   - Возьмите кассовую книгу, - сказал он, - и посмотрите, целы ли все деньги?

   Приказчик взял ключи, но возразил:

   - Это вам ничего не объяснит.

   - Делайте, как я говорю.

   Приказчик открыл денежный ящик, пересчитал фунты, шиллинги и пенсы, полученные накануне вечером до закрытия магазина, сравнил итог с кассовой книгой и отвечал:

   - Верно до последнего пенни.

   Успокоившись насчет денег, старый Рональд решился воспользоваться помощью своего подчиненного для выяснения обстоятельств происшедшего.

   - Если ваши слова имеют какое-нибудь значение, - сказал он, - то вы, видимо, подозреваете причину, по которой Фарнеби оставил службу у меня. Назовите мне ее.

   - Вы знаете, что я никогда не любил Фарнеби, - начал приказчик. - Я согласен, что он расторопный и умный малый, но все-таки он плохой слуга. Он лицемер, мистер Рональд, лицемер до мозга костей.

   Терпение мистера Рональда начало истощаться.

   - Представьте мне факты, - закричал он, - почему Фарнеби уехал, не сказав ни слова никому? Вы знаете это?

   - Я не знаю больше вашего! - отвечал приказчик хладнокровно. - Не сердитесь. Не торопите меня, и я представлю вам факты. Обдумайте их хорошенько и посмотрите, к чему они приведут. Три дня тому назад у меня не осталось марок, я отправился на почтамт. Фарнеби стоял у конторы, где выдают деньги по объявлениям. Я подкрался и заглянул ему через плечо. Я видел как ему выдали деньги - пять фунтов золотом, которые лежали на конторке, и подле был банковский билет, который он смял в руке. Не знаю, какой он был стоимости, знаю только, что это был банковский билет. Подумайте, каким образом у швейцара, мать которого прачка, а отец горький пьяница, вдруг появился корреспондент посылающий ему пять соверенов и банковский билет неизвестной стоимости? Предположим, что он по секрету давал деньги под залог. Объявление показывает, что ему посчастливилось. Скажите мне, почему же он в таком случае бежит с места, как вор, ночью? Он не невольник. Он даже не подмастерье. Если он думает улучшить свое положение, ему нет надобности скрывать, что он намерен оставить вашу службу. Быть может, с ним случилось несчастье, но я не думаю этого. Он затевает какую-нибудь гадость! А теперь надо решить вопрос: что нам делать?

   Мистер Рональд слушал своего приказчика, опустив голову, не перебивая его ни разу.

   - Оставьте все это, - ответил он. - Оставьте до завтра!

   - Почему? - спросил приказчик без церемонии.

   Мистер Рональд опять дал странный ответ.

   - Потому что я принужден уехать из города сегодня. Присмотрите за делами. Торговец железными товарами поможет вам закрыть ставни ночью. Коли меня спросят, скажите, что я вернусь завтра. - Отдав эти приказания, не обращая ни малейшего внимания на впечатление, произведенное на приказчика, он посмотрел на часы и вышел из магазина.

  

   Уже раздался звонок, извещающий, что осталось пять минут до отхода поезда. В то время как все путешественники спешили на платформу, две личности спокойно стояли в стороне, как будто не решили еще ехать ли им с этим поездом. Одна из этих личностей - нарядный молодой человек в длинном дорожном костюме, с румяным лицом и беспокойно бегающими черными глазами и густыми вьющимися волосами. Другая - женщина средних лет в старом платье, высокая, толстая, с хитрым и злым выражением лица. Нарядный молодой человек стоял сзади угрюмой особы, используя ее вместо ширмы, чтобы незаметно следить за пассажирами, направляющимися к вагонам. Когда дали звонок, женщина поспешно обернулась к своему товарищу и показала на часы.

   - Ты решишься, когда поезд уйдет? - заметила она.

   Молодой ее спутник нахмурил брови.

   - Я жду одного человека, - сказал он. - Если он поедет с этим поездом, мы тоже поедем с ним. В противном случае мы вернемся назад, дождемся следующего поезда и весьма возможно, что нам придется ждать до ночи.

   Женщина не спускала своих маленьких, злых глаз с молодого человека, пока он говорил.

   - Послушай, - закричала она, - я люблю видеть дорогу под ногами. Я тебя, сударь, не знаю. Может быть, ты мне дал фальшивое имя и адрес. Это для меня безразлично. Вымышленные имена попадаются теперь чаще настоящих. Но прими к сведению, что я не сделаю шага, не получив половины денег и билета туда и обратно.

   - Молчи! - вдруг шепотом перебил молодой человек. - Все в порядке. Я возьму билеты!

   Говоря это, он смотрел на пожилого господина, который, опустив голову, никого не замечая, машинально подвигался вперед. Господин этот был мистер Рональд. Молодой человек, узнавший его в эту минуту, был его сбежавший швейцар - Джон Фарнеби.

   Возвратясь с билетами, швейцар взял свою неприятную спутницу под руку и поспешно потащил ее в вагон.

   - Деньги, - прошептала она, когда они заняли свои места.

   Фарнеби отдал ей деньги, завернутые в кусок бумаги. Она развернула бумагу, убедилась, что с ней не сыграли никакой шутки, и прислонилась к скамейке, чтобы заснуть. Поезд тронулся. Старый Рональд ехал во втором классе, швейцар с спутницей ехали за ним в третьем.

  

   Было еще рано, когда мистер Рональд спускался по улице, которая идет от станции Юго-Восточной железной дороги к гавани Рамсгэт. Спросив дорогу у первого попавшегося полицейского, он повернул налево и достиг скалы, на которой расположены дома Альбиона.

   Фарнеби следовал за ним на некотором расстоянии, женщина шла за Фарнеби.

   У дверей квартиры Рональд остановился перевести дух и немного успокоиться. Чувства его изменились, когда он взглянул на окна: его поступок показался ему в настоящем свете. Ему стало стыдно самого себя. Неужели после двадцатилетней спокойной супружеской жизни он заподозрил свою жену по наущению неизвестного лица, даже имя которого было ему незнакомо? Если бы она вышла на балкон и увидела меня здесь, подумал он, каким бы дураком я ей показался. Когда он, поднял молоток, чтоб постучаться в двери, ему захотелось опять тихонько опустить его и вернуться в Лондон. Но нет, уж поздно!

   Служанка вывешивала птичью клетку за окно и увидела его.

   - Здесь живет мистрис Рональд? - спросил он.

   Девушка подняла брови, открыла рот, посмотрела на него в сильном смущении и, не ответив ни слова, скрылась в кухне.

   Этот странный прием разозлил его. Он начал громко стучать, чтобы на чем-нибудь сорвать злость.

   Хозяйка отворила дверь и посмотрела на него строго и удивленно.

   - Здесь живет мистрис Рональд? - повторил он вопрос.

   Хозяйка отвечала ему медленно, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его.

   - Мистрис Рональд наняла здесь квартиру, но еще не переехала.

   - Не переехала? - Слова эти так озадачили его, точно были сказаны на незнакомом ему языке. Он молча и бессмысленно стоял на пороге, вся злоба прошла, всепоглощающее чувство страха охватило его. Хозяйка взглянула на него и подумала: "Мои подозрения верны, у них неладно!"

   - Может быть, вы не поняли меня, сударь, - продолжала она серьезно и вежливо. - Мистрис Рональд сказала мне, что живет в Рамсгэте со знакомыми. Она хотела переехать ко мне, когда уедут знакомые, - но они еще не назначили день своего отъезда. Она приходит сюда за письмами и даже сегодня была здесь, чтобы заплатить за квартиру. Я спросила, когда она думает переехать, но она не могла дать мне определенного ответа: знакомые еще ничего не решили. Я должна сказать, что это показалось мне немного странным. Прикажете ей передать что-нибудь?

   Он достаточно оправился, чтобы говорить. Можете вы мне сказать, где живут ее знакомые? - спросил он. Хозяйка покачала головой.

   - Нет. Я предлагала мистрис Рональд пересылать письма или карточки на настоящую ее квартиру, избавить ее от труда приходить за ними, но она не согласилась и никогда не упоминала своего адреса. Не хотите ли войти и отдохнуть? Я позабочусь о вашей карточке, если вы пожелаете ее оставить.

   - Благодарю вас, не нужно, - прощайте.

   Хозяйка смотрела, как он сходил с лестницы.

   - Это муж, Пегги, - сказала она стоявшей сзади нее служанке. Бедный старик! И какая почтенная, по наружности, дама!

   Когда мистер Рональд машинально дошел до конца улицы, перед ним открылось величественное зрелище беспредельного простора моря и неба. У решетки, окружающей скалу, было несколько скамеек.

   Он беспомощно опустился на одну из них.

   Ничто так не изнуряет человека физически и нравственно, как голод. Мистер Рональд со вчерашнего дня выпил только чашку кофе. В голове его был хаос, в котором он сам не мог найти ни начала, ни конца. Он ничего не помнил, мысли перенесли его в прошедшее, ему как-то особенно живо представилась одна сцена из детства, когда он играл в крикет и шар ударил ему в голову. Он совершенно машинально, не думая о том, что делает, снял шляпу и приложил руку ко лбу. "Так же голова кружится, - повторял он бессмысленно, - так же голова кружится".

   Он откинулся на скамью, пристально глядя на море, не понимая, что с ним делается. Фарнеби и женщина наблюдали за ним из-за угла.

   На голубом небе не было ни одного облачка: легкий ветерок пробегал по сверкающим волнам. До него доносились крики погонщиков, смех детей, играющих на берегу моря, отдаленные звуки вальса и тихий плеск волн, разбивающихся о песок.

   На соседней скамье грязный лодочник говорил с глупым старым туристом. Мистер Рональд прислушался к их разговору, слова доходили до его слуха, как бы сквозь сон, вместе с другими звуками, наполнявшими воздух.

   "Да, это Гудвинская мель, вон где маяк, а вон тот пароход, что ведет судно на буксире, называется Рамсгэтским буксирным пароходом. Знаете, чего бы мне хотелось? Чтобы этот пароход взлетел на воздух. Почему? Я скажу вам почему. Я живу в Бродстэрсе, а не в Рамсгэте. Отлично. Я здесь баклушничаю, как вы видите, без гроша в кармане. Каким ремеслом я занимаюсь? Никаким, я лодочник, а моя лодка гниет в Бродстэрсе, потому что работы нет. А кто виноват в этом? Виноват пароход. Он лишил нас куска хлеба, меня и моих товарищей.

   Постойте, я вам расскажу, каким образом он это сделал. Когда в доброе, старое время корабль садился на мель, на Гудвинскую мель, что с ним происходило? Он разбивался при сильном ветре и через некоторое время шел ко дну. Что мы делали (в доброе, старое время), когда видели погибающий корабль? Мы спускали лодки, во всякую погоду спускали лодки. И спасали жизнь экипажа, говорите вы? Ну, мы, конечно, спасали и людей, но ведь нам за это не платили. Мы преимущественно спасали груз, сударь, и получали же вознаграждение! Сотни фунтов, говорю я вам, делились между нами по закону. Но вот соединяются несколько подлецов и собирают подписку для построения буксирного парохода. Теперь, если корабль попадет на мель, буксирный пароход выходит во всякое время дня и ночи, приводит его в гавань и отнимает у нас кусок хлеба. Это срам, по-моему, чистый срам!"

   Последние слова жалобы лодочника неясно донеслись до слуха мистера Рональда, в глазах у него помутилось, он совершенно потерял сознание. Вдруг какой-то толчок заставил его очнуться. Над ним стоял лодочник и тряс его за ворот.

   - Придите в себя, сударь, что с вами?

   Какая-то сострадательная барыня предлагала ему склянку с нашатырным спиртом. - Вам, кажется, дурно, сэр? Он поднялся со скамейки и машинально поблагодарил барыню. Лодочник из Бродстэрса, надеясь на вознаграждение, взял несчастного под свое покровительство и повел его в ближайший трактир.

   - Вам надо съесть биток и выпить стакан водки, - сказал милосердный самаритянин девятнадцатого столетия. - Я сам проголодался и составлю вам компанию.

   Рональд не противился и последовал за ним, как собака. Он пришел в себя только тогда, когда кончил есть. Пища подкрепила его силы. Он вскочил и с невыразимым удивлением посмотрел на своего товарища. Лодочник открыл было сальные губы, но замолчал, увидев золотую монету в руке мистера Рональда.

   - Не говорите со мной, заплатите по счету и принесите мне сдачу на улицу. Когда лодочник присоединился к мистеру Рональду, тот расхаживал взад и вперед по улице, держа какое-то письмо в руках, изредка произнося отрывочные фразы.

   - Господи, помоги мне. Я, кажется, сошел с ума. Я не знаю, что делать. Он опять взглянул на письмо: "Если Вы мне не поверите, спросите мистрис Тернер, No 1, Слайс-ро, Рамсгэт". Эти строки заставили его очнуться. Он положил письмо в карман и обратился к лодочнику.

   - Проведите меня немедленно в Слайс-ро, - сказал он, - сдачу можете оставить себе. Лодочник, по-видимому, не нашел слов для выражения своей благодарности. Он весело хлопнул по карману и повел Рональда сперва под гору, потом опять на гору, наконец повернул в восточную часть города.

   Когда лодочник повернул на восток, Фарнеби, все еще следивший за ними с женщиной, остановился и посмотрел на название улицы.

   - Я знаю теперь, куда он идет, - сказал он. - Вперед! Мы придем туда раньше его другой дорогой.

   Мистер Рональд и его проводник достигли ряда маленьких бедных домиков, окруженных жалкими садиками. Задние окна выходили на луга и поля, лежащие по обе стороны дороги в Бродстэрс. Место было уединенное. Проводник остановился и почтительно спросил.

   - Какой номер, сударь?

   Мистер Рональд успел совершенно прийти в себя.

   - Никакого, - сказал он. - Вы можете идти.

   Лодочник медлил. Он никак не мог понять, что в его покровительстве не нуждаются больше.

   - Вы уверены, что я вам не нужен? - спросил он.

   - Совершенно уверен! - ответил мистер Рональд.

   Лодочник удалился, утешая себя мыслью, что получил хорошее вознаграждение.

   No 1 находился в самом конце длинного ряда домов. Шпионы уже были на месте, когда мистер Рональд позвонил. Женщина стояла на мостовой недалеко от двери. Фарнеби караулил за углом, облокотись, на низкий деревянный забор огорода.

   Неповоротливый мужчина в одной рубашке отворил дверь.

   - Дома ли мистрис Тернер? - спросил мистер Рональд.

   - Да, она дома, но она занята и не может никого принять. Что вам угодно?

   - Мистер Рональд настаивал, отказываясь отвечать на вопросы.

   - Мне необходимо сейчас же видеть мистрис Тернер, - сказал он, - по очень важному делу. Его настойчивый тон подействовал на ленивого мужчину.

   - Ваше имя? - спросил он. Мистер Рональд отказался назвать себя.

   - Передайте только мою просьбу, - сказал он. - Я не задержу мистрис Тернер больше минуты.

   Мужчина неохотно отворил дверь в гостиную. Какая-то старуха крепко спала на изорванном диване. Он прошел в соседнюю комнату. Там никого не было.

   - Подождите, пожалуйста, здесь, - сказал он и вышел исполнить поручение.

   Обстановка гостиной была самая бедная. В открытое окно видно было белье, развешенное в огороде для просушки. Колода грязных карт и простое шитье лежали на маленьком столике. Над камином, висели дешевые американские часы, а на полу валялась изорванная газета, забрызганная пивом. Воздух был пропитан запахом лука. Все это произвело гнетущее впечатление на старого Рональда. Его начала бить лихорадка, он опустился на один из сломанных стульев. Минуты медленно шли за минутами. Наконец наверху раздался шум шагов, где-то отворили и опять захлопнули дверь, потом послышался шелест женского платья на лестнице, ручка двери повернулась. Рональд встал, ожидая увидеть мистрис Тернер. Дверь отворилась, и он очутился лицом к лицу со своей женой.

  

   Джон Фарнеби, карауливший у забора, вдруг поднял голову и взглянул на открытое окно гостиной. Он подумал с минуту и присоединился к своей союзнице, стоявшей на улице перед домом.

   - Ты мне нужна в огороде, - сказал он, - пойдем!

   - Сколько еще времени мне придется торчать тут? - спросила она.

   - Сколько мне вздумается, если ты хочешь получить остальные деньги. Он показал ей деньги, и она молча последовала за ним. Подойдя к забору, Фарнеби указал на окно и полуотворенную калитку огорода.

   - Говори тише, - прошептал он. - Слышишь ты голоса в доме?

   - Я не могу разобрать, что они говорят.

   - Я также. Теперь слушай, что я тебе скажу: мне нужно пробраться ближе к окну. Спрячься за забор так, чтобы тебя не видно было из дома. Если ты услышишь шум, значит, меня поймали. В таком случае поезжай в Лондон со следующим поездом и жди меня завтра к двум часам. Если ничего не случится, подожди моего возвращения. Он оперся рукой о низкий забор и перепрыгнул через него. Белье, развешенное в огороде, скрывало его от взоров людей, находившихся в комнате. Он воспользовался этим и пробрался по боковой дорожке, поворачивавшей под прямым углом от окна гостиной. Здесь за кустом нашел он безопасное убежище, пока никого не было в саду. Фарнеби присел и стал прислушиваться.

   Первый голос дошедший до его слуха был голос мистрис Рональд. Твердость ее тона поразила его.

   - Выслушай меня до конца, Вениамин, - говорила она. - Я имею право требовать этого от моего мужа и требую. Если бы я заботилась только о спасении репутации нашей бедной девочки, ты имел бы полное право меня бранить за то, что я скрыла от тебя постигшее нас несчастье.

   Суровый голос мужа прервал ее.

   - Несчастье? Скажи лучше позор, вечный позор!

   Мистрис Рональд не слышала его слов. Она продолжала печально и терпеливо:

   - Но у меня была другая задача, еще труднее. Мне нужно было спасти ее против ее собственной воли от злодея, который навлек на нас этот позор. Он действовал все время совершенно хладнокровно. Женитьба на Эмме представляет ему много выгод, и он хочет вынудить у нас согласие на брак. Ради Бога, не говори громко. Она наверху, над нами и твой голос может ее убить. Не думай, что я бросаю слова на ветер, я видела его письмо к ней, я заставила горничную сознаться во всем. Господи, что она мне рассказала! Эмма отдалась ему и душой, и телом! Я знаю это! Я знаю, что она посылала ему деньги (мои деньги) отсюда. Я знаю, что горничная (по ее просьбе) известила его по телеграфу о рождении ребенка.

   О, Вениамин, не проклинай бедного, беспомощного младенца (такая прелестная девочка!) Не думай о нем, не думай о нем! Покажи мне письмо, которое заставило тебя приехать сюда, я хочу видеть это письмо.

   А! Я могу тебе сказать, кто его написал! Он написал его, чтобы достигнуть своей цели. Неужели ты сам не понимаешь? Если мне удастся скрыть от всех этот позор и несчастье, если я увезу Эмму за границу под видом болезни, - наступит крах его надежде стать твоим зятем и компаньоном. Да! Низкий бродяга, закрывающий ставни твоего магазина, надеется быть твоим компаньоном и наследником после смерти. Неужели ты все еще не понимаешь цели его письма? Она ясна, как день. Ему хочется довести тебя до бешенства, предать имя Эммы позору, чтобы вырвать у нас согласие на брак как на единственное спасение от страшного скандала. Разве я не обязана была пожертвовать всем прежде, чем позволю нашей девочке, нашей собственной плоти и крови, связать себя на всю жизнь с таким человеком? Ты простишь меня, не правда ли? Как могла я сказать тебе всю правду перед отъездом, зная твой характер? Как я могла ожидать терпения от тебя, ожидать, что ты согласишься принять чужое имя, согласишься прятаться, пожертвовать всем, чтобы удалить Эмму от этого человека? Нет, я не знаю где Фарнеби.

   - Молчи, звонят! Доктор всегда приходит в это время. Я тебе опять повторяю, я не знаю, даю тебе мое честное слово, что не знаю, где Фарнеби.

   Тише! Тише! Доктор идет наверх. Он не должен ничего слышать.

   До сих пор мистрис Рональд удавалось сдерживать мужа, но теперь бешенство, накопившееся во время рассказа, совершенно им овладело.

   - Ты лжешь, - закричал он в исступлении. - Ты все знаешь, ты должна знать, где Фарнеби. Я убью его, хотя и попаду за это на виселицу. Где он? Где он?

   Крик наверху заставил его замолчать прежде, чем миссис Рональд успела произнести хоть одно слово. Дочь услышала его, дочь узнала его голос. С криком ужаса бедная мать бросилась наверх, опять где-то отворилась и затворилась дверь. Потом наступило молчание. Наконец наверху раздался голос мистрис Рональд, зовущей сиделку, уснувшую в гостиной на диване. Ее ответ неясно долетел до Фарнеби. Потом опять наступило молчание, прерванное другим голосом - голосом незнакомым, раздавшимся у окна.

   - Идите сейчас же за мной наверх, сэр, - говорил кто-то очень повелительно. - Как доктор вашей дочери, я говорю вам, что вы ее серьезно испугали. Она находится в таком критическом положении, что я не отвечаю за ее жизнь, если вы не постараетесь поправить сделанное вами зло. Пойдите, приласкайте ее, скажите, что вы ей прощаете. Нет! Мне нет никакого дела до ваших домашних ссор, я обязан думать о своей пациентке. Чего бы она ни попросила, вы должны исполнить. Если у нее начнутся конвульсии, она умрет, и вы будете причиной ее смерти.

   Так говорил доктор. Мистер Рональд все реже и реже перебивал его и наконец повиновался. Послышались поспешные мужские шаги, потом снова наступило молчание, продолжительное молчание, прерванное голосом мистрис Рональд наверху.

   - Отнесите ребенка в гостиную, няня, и подождите меня. В это время дня там прохладнее!

   Плач ребенка и грубое ворчание няни были следующими звуками, долетевшими до Фарнеби.

   Няня ворчала, потому что ее разбудили.

   - Нужно же человеку отдохнуть после бессонной ночи.

   В этом доме никому покоя не дают. У меня голова тяжела, как камень, и все кости ломит.

   Вскоре восстановившаяся тишина показала, что ей удалось убаюкать ребенка. Фарнеби впервые позабыл об осторожности, его лицо пылало от волнения, он подходил все ближе и ближе к окну в своем нетерпении узнать, что будет дальше. Наконец он услышал тяжелое дыхание, доказывавшее, что нянька заснула. Окно было низкое. Когда тяжелое дыхание перешло в храп, он влез на окно и заглянул в комнату. Нянька крепко спала в кресле, ребенок спал у нее на коленях.

   Он неслышно спрыгнул на землю, снял башмаки, положил их в карман и поднялся по двум или трем ступенькам, которые вели в полуотворенную дверь, выходившую в огород. В коридоре он мог слышать голоса наверху. Они все еще были заняты своим несчастьем, только служанка могла его заметить. Плеск воды в кухне убедил его, что и с этой стороны не представлялось никакой опасности: она, вероятно, что-нибудь мыла. Фарнеби успокоился, неслышно отворил дверь гостиной и подкрался к креслу няньки.

   Одна из ее рук все еще лежала на ребенке. Надо было действовать осторожно, хладнокровно, чтобы не разбудить ее. Если она проснется, все пропало!

   Он взглянул на американские часы, висевшие над камином и немного успокоился, было еще не очень поздно. Чтобы не потерять равновесия, он встал на колени у кресла няньки и осторожно положил руку под ребенка. Так же осторожно, беспрестанно останавливаясь, чтобы не разбудить ее, он взял у нее ребенка. Рука ее так потихоньку опустилась на колени, что она не проснулась. Самое трудное было сделано. Положив ребенка на левую руку, он правой отворил дверь. В саду лицо малютки сморщилось, маленькое, нежное создание задрожало от свежего воздуха. Он тихонько набросил на лицо ребенка угол шерстяного платка, в который он был завернут. Ребенок спал на его руке так же спокойно, как на коленях няньки.

   Через минуту Фарнеби был у забора. Женщина поднялась ему навстречу и улыбнулась в первый раз после отъезда из Лондона.

   - Ты достал ребенка? - сказала она. - Ну, ловок же ты!

   - Возьми его, - ответил он раздраженно. - Нам нельзя терять ни минуты.

   Остановившись только, чтобы надеть башмаки, он повел их в центр города. Первый попавшийся мужчина указал им дорогу на станцию. Она была недалеко. Через пять минут женщина и ребенок были в безопасности в поезде, отправлявшемся в Лондон.

   - Вот остальные деньги, - сказал он, подавая их ей в открытое окно.

   Женщина смотрела на ребенка с выражением сомнения на лице.

   - Все пойдет хорошо, пока деньги не кончатся, - сказала она. - А потом что?

   - Разумеется, я приеду к тебе, - ответил он.

   Она пристально посмотрела на него и тремя словами выразила насколько она верит его обещанию.

   - Разумеется, ты приедешь!

   Поезд тронулся. Фарнеби посмотрел ему вслед с выражением сильного облегчения.

   - Теперь, - подумал он, - и репутация Эммы спасена. Незаконный ребенок не должен нам мешать после свадьбы.

   С платформы он отправился в буфет и выпил стакан воды с водкой, чтобы подкрепить силы для предстоящего ему дела. Еще на пути в Рамсгэт он тщательно обдумал все, что нужно было сделать, избавившись от ребенка.

   - Когда пропажа ребенка переполошит весь дом, будущий муж Эммы будет первым лицом, которое она пожелает видеть. Если у старого Рональда осталась хоть капля чувства, он должен (после того, что я сделал) согласиться на наш брак.

   Обсудив все таким образом, он возвратился в Слайс-ро и позвонил у двери, как подобает гостю, которому нет надобности скрываться.

   В доме уже поднялась паника из-за исчезновения ребенка. Ни слуги, ни хозяин дома не спешили отворить дверь. Фарнеби терпеливо ждал. В некоторых случаях мужчина обязан заботиться о своей наружности. Он вынул карманную гребенку и с большой ловкостью и быстротой привел в порядок бакенбарды. Наконец послышались шаги в коридоре. Фарнеби положил назад гребенку и поспешно застегнул пальто. "Теперь за дело!" - сказал он про себя, когда отворили дверь.

  

   Прошло шестнадцать лет после ужасного открытия, сделанного мистером Рональдом в Рамсгэте, т. е. в 1872 году пароход "Аквила" вышел из Нью-Йоркской гавани по направлению к Ливерпулю. Был сентябрь месяц. Осенью отправление пароходов из Америки в Англию было бы крайне невыгодно для судовладельцев, если бы не компенсировалось платою за груз, так как в это время года все путешественники направляются в противоположную сторону. Американцы возвращаются из Европы домой. Туристы откладывают путешествие в Соединенные Штаты до прекращения августовской жары и наступления прелестного курортного сезона. И за столом, и в каютах пассажирам "Аквилы" было очень просторно. Лакомые куски доставались буквально всем за обильным обедом.

   Ветер дул попутный, погода стояла прелестная. На всем корабле нельзя было встретить ни одного недовольного лица. Любезный капитан угощал всех за столом с видом джентльмена, принимающего у себя гостей. Красивый доктор прогуливался по палубе под руку с дамами, поправляющимися после первых приступов морской болезни. Корабельный инженер - страстный музыкант - в свободное время играл на свирели в своей каюте, ему обыкновенно аккомпанировал "Аполлон" Атлантического о