Гамсун Кнут - Женщины у колодца

   - Так отчего же ты не женился? - спрашивали его.

   - Что же? Разве я должен был сделаться католиком?

   Однако с течением времени, в лавках перестали интересоваться им. Для людей он не представлял уже ничего нового и поэтому на него не обращали никакого внимания, когда он приходил. Он должен был сам отыскивать для себя сидение или же стоять, облокотившись локтями на прилавок. И больше уже никто не спрашивал его о больничной сиделке.

   Так прошло ещё несколько дней, и посещения лавок сами собой прекратились. Оливер снова занялся рыбной ловлей. Консул Ионсен как-то лично попросил его продать то немногое из его улова, что ему самому не будет нужно. "Хорошо", - отвечал Оливер, только чтобы прямо не отказать ему. Хитрый Ионсен! Он ведь прекрасно знал, что делает! Он был кораблевладельцем и хотел воспользоваться изувеченным матросом со своего корабля: пусть он ловит для него рыбу! Ну, нет, благодарю покорно! Оливер будет сам есть свою рыбу!

   Выехав на своей лодке в море, Оливер увидел там Иёргена. Сидя в своих лодках и поставив их рядом, они болтали друг с другом. Но о чём же они разговаривали? - Да о всяких мелочах, о погоде, о рыбной ловле, о заработках. Иёрген был настоящим рабом труда.

   - Ты никогда не выезжаешь из бухты, - сказал ему Оливер. - Будь у меня твоя лодка, то я бы уехал дальше. Что зарабатываешь ты в день своей ловлей?

   - Неодинаково. Иногда больше, иногда меньше. Бывают хорошие и плохие дни.

   - Нет, знаешь, что я скажу тебе, Иёрген! Ты остаёшься здесь, в бухте, точно мы все только рыбаки-любители, занимающиеся рыбной ловлей ради собственного развлечения. О себе я не говорю, потому что я, ведь, уже никуда не гожусь. Если б ты выехал дальше в море, то мог бы ловить камбалу и других больших рыб.

   - О, да! - воскликнул Иёрген. - Пожалуй, я стал бы ловить китов.

   Оба засмеялись. Подобное предложение со стороны Оливера было только шуткой, простым разговором. У Иёргена не было для этой цели ни подходящей лодки, ни необходимых снарядов для такой ловли. Притом же, он не мог заняться таким делом один.

   - А что, если б мы с тобой соединились вместе и приобрели бы хорошую морскую лодку? - проговорил опять Оливер, как будто продолжая шутить.

   Иёрген, как и все остальные, снисходительно относился к калеке и говорил с ним о разных вещах, поэтому и теперь он также, шутя, ответил ему:

   - Хорошую морскую лодку? О, да! И, кроме того, все нужные приборы, глубоководные сети! Мы могли бы тогда захватить весь рыбный рынок в свои руки.

   Оливеру приходили в голову разные мысли, но они не задерживались и так же быстро исчезали, как и появлялись. Он побывал в разных странах, видел много удивительных вещей и в голове у него образовалась настоящая каша.

   Он усиленно грёб, размышляя. Возможно, что ему хотелось удивить своей силой Иёргена. И это удалось ему. Оливер был точно создан для жизни на рыбачьей лодке или, вернее, только теперь он сделался искусным рыбаком. Он превосходно управлял вёслами: руки ведь сохранились у него. И эту истину он, как будто, только теперь сознал. Вероятно поэтому он так усердно занимался рыбной ловлей все следующие дни. Он уходил на рассвете и оставался в море целый день, отъезжая на лодке всё дальше и дальше и отыскивая новые рыбные места. Он возвращался днём домой с целой кучей рыбы и часть её продавал в городе. Полученные за неё деньги он откладывал.

   - Ты плывёшь так быстро, точно пароход, - сказал ему однажды Иёрген. И такое же замечание сделал Мартин на холме. А ведь Мартин был самым старым рыбаком в этой местности!

   - Вы находите? Ну да! Я ведь, плавал по самым различным морям на свете и видел очень многое! - отвечал им с гордостью Оливер.

   Иёрген возразил на это свойственной ему поучительной речью. В природе скрывается многое, чему мы могли бы у неё научиться!

   Оливер, однако, не сказал им, куда он отправляется. Но у него была известная цель: он хотел собрать на островах птичьи яйца. Может быть, ему удастся также достать немного плавучих дров для дома. Он спрятал бы под ними яйца, собирание которых было запрещено.

  

   О, нет, рыбак Иёрген вовсе не был спекулянтом. Он был просто рыбаком и довольствовался своим небольшим заработком, соразмеряя с ним и свои потребности. У него был собственный домик и ещё кое-что. Его трое детей были хорошими, здоровыми детьми и во всех отношениях ему жилось недурно.

   Правда, Лидия была вспыльчивая и сварливая женщина, но способная ко всякой работе. Всё она умела делать. О, да, она порой была нестерпима! Но муж и дети не могли обойтись без неё. Люди втихомолку подсмеивались над нею, над её огромным телосложением. Она любила наряжаться и находила, что дети её были красивее других детей и сама она была красивее всех других женщин по соседству. Это тщеславие было у неё болезнью, которой она заразилась ещё в свои девические годы. Когда она была молода, то служила в разных богатых домах, например, у купца Гейберга, и затем, в течение нескольких лет, у Ионсена, на корабельной пристани. Разве после этого она не могла считать себя принадлежащей к лучшему кругу людей? Разве даже сам К.А. Ионсен, когда был молод, не заглядывался на неё? Она прекрасно это помнила. Конечно, он ничего от неё не добился, о нет! Но это было не по его вине...

   Потом она познакомилась с Иёргеном. Она заставила его целых три года ухаживать за собой, но, в конце концов, всё же вышла за него замуж.

   Конечно, он не отличался особенной красотой. У него были самые обыкновенные, мелкие черты лица, но выражение у него было добродушное, а его тёмная, мягкая бородка всё-таки представляла нечто особенное. Правда, он был несколько неуклюж, не был хорошим танцором, и всякий уже издали мог слышать его тяжёлые шаги. Постоянное неподвижное сидение в лодке не могло способствовать лёгкости его походки. Но зато он был вполне благонадёжным, спокойным человеком, на которого можно было положиться. И Лидия ещё ни разу не раскаялась, что вышла за него замуж.

   Иёрген постоянно занимался своим делом. Он так к нему привык, что даже чувствовал себя не по себе, когда, по случаю дурной погоды не мог выйти на лодке в море. А весной и ранним летом праздники Пасхи и Троицы, когда нельзя было работать, были для него истинным испытанием. Он не мог в эти дни удить рыбу. Это было бы ещё ничего, если б он не мог иметь тогда сбыта для своего улова. Но как ни был мал город, а в нём всегда ощущался недостаток в рыбе и цены на неё росли с каждым годом. Пусть Оливер сколько угодно смеётся над его заработком! Но рыбная ловля всё же обеспечивала Иёргена, как ни была она ничтожна, и даже хорошо обеспечивала. Кроме того, Иёрген прочёл как-то в одной газете, что рыбная ловля представляет такой же благословенный труд, как и земледелие. Это было ведь тоже своего рода собирание ежегодной жатвы. Значит, и он, Иёрген, был на службе у земли.

   Но в праздники он должен был сидеть на берегу и ждать, пока они минуют. Вот, наконец, прошли все большие праздники: Вознесение, Семнадцатое мая [*] и День покаяния! Но началась буря; море забушевало и целых три дня нельзя было собирать морскую жатву. Иёрген был недоволен. Он целыми днями гулял со своими ребятишками, и часто бродил с ними до тех пор, пока они не обливались потом. Он взбирался с ними на горы, и они смотрели на море, считая проходившие пароходы. Потом они шли к лодке, Иёрген осматривал, хорошо ли она прикреплена, не набралось ли в ней воды и не надо ли её вычерпать. Он просто изнывал от своей подневольной праздности.

  

   [*] - 17 мая в Норвегии отмечается День Конституции (с 1827 г.).

  

   Однажды он встретил Оливера. Так как им обоим нечего было делать, то они уселись под крышей сарая и стали разговаривать. Оливер вовсе не страдал от праздности. Напротив, он чувствовал себя прекрасно. Дурная погода позволяла ему ничего не делать, и его прилежание испарялось. Вообще он был игралищем судьбы. Только что он начал откладывать деньги на покупку нового костюма, как наступило это продолжительное и невольное ничегонеделание. Его доброе намерение не могло осуществиться. Единственно, о чём он горевал, было то, что ему невольно приходилось изо дня в день оставаться дома и ссориться с матерью.

   Оливер за это время научился мало-помалу философствовать. Он был молод и порой сильно негодовал на свою судьбу и произносил по этому поводу возмущённые речи:

   - Посмотрите-ка! - говорил он. - Разве всё идёт на этом свете так хорошо и справёдливо, как нас учит Святое Писание? Вон Олаус, на выгоне, пострадал однажды от взрыва мины. Лицо у него стало совсем синим после этого. А в прошлом году, когда он работал на корабельной верфи, ему оторвало рычагом руку. Теперь он пьёт без просыха и дерётся со своей женой. Как хочешь, Иёрген, но несчастье может изменить каждого из нас, хотя мы все Божьи создания!

   - Да, да, - согласился Иёрген.

   - Разве это не правда? И как бы ты ни был хорош, но если пуля попадёт тебе в спину, то ты не станешь лучше от этого. О нет! А может быть ты думаешь, что это не так, что ты от этого сделаешься лучше?

   - Ах, ведь это то, что называется божьим наказанием! - добродушно заметил Иёрген.

   - Ты глуп, Иёрген! Сам утешай себя этим, если с тобой случится несчастье.

   Оливер даже побледнел от волнения. Но заметив, что Иёрген хочет уйти, он пожалел о своей вспыльчивости и, засунув руку в карман, вытащил оттуда свою трубочку. Он подал её Иёргену, говоря:

   - Не хочешь ли? Я принёс её для тебя.

   - Разве ты уже бросил курить?

   - Давно уже. Ещё в больнице. Эту трубку я как-то купил за границей. Если ты хочешь её иметь...

   - Нет. Ты должен её поберечь.

   Они пошли домой.

   - О, пожалуйста, не старайся представиться благочестивым и не криви рта усмешкой! Нет, Иёрген, не трать усилий для этого! - воскликнул Оливер, снова вспылив. - Не стоит! Меня постигло как раз то, что ты говорил. У тебя твоя судьба, у меня своя, и мы оба должны нести её. Вот, например, ты не можешь выйти в море и это происходит от того, что у тебя всё есть в достаточном количестве, даже больше чем нужно тебе. Господь ведёт точный счёт всему, говорю тебе! Он как будто крадёт у тебя избыток. Конечно!

   Иёрген наморщил брови и открыл рот, словно собираясь что-то ответить. В этот момент он был похож на раздражённого человека. Но он так и не произнёс ни слова,

   Впрочем, Оливер успокоился и снова заговорил другим тоном:

   - Я знаю хорошо, что всё в руце Божьей. И если мы попытаемся поступать согласно его заповедям, то нам будет хорошо... Что ж, ты всё-таки не хочешь взять мою трубку?

   - Ты не должен её отдавать, - ответил Иёрген уклончиво. Но, заметив огорчённое выражение лица калеки, он изменил своё решение: - Зачем мне такая дорогая трубка? - сказал он.

   - Ты должен её иметь, - сказал Оливер. - Я отдаю её тебе, потому что я всё время о тебе думал. Ты тоже можешь сделать мне, при случае, одолжение, и я уверен, что ты это сделаешь, если понадобится.

   В последнее время услужливые соседи не раз оказывали помощь Оливеру. Он сам никогда не просил об этом, но его мать отправлялась вечером, когда запирались лавки, и просила одолжить ей "до следующего утра" либо чашку кофейных зёрен, либо тарелку ржаной муки. И чего только не умела выпросить старуха для себя! Однажды вечером она даже выпросила у старого Мартина навагу.

   С сыном она часто вступала в пререкания.

   - Куда ты только девал деньги, которые заработал до наступления бури? - спрашивала она.

   - Так я и сказал тебе! - отвечал он.

   Но она была настойчива и продолжала приставать к нему, пока наконец он не вышел из себя и не бросил ей деньги на стол. Единственное, что осталось у него от заработка, был голубой галстук, который он успел купить. Вообще денег было немного, о нет! Он собирал эту сумму по копейкам и очень старательно откладывал каждую получку за проданную рыбу. Но много ли, мало ли было тут денег, а всё-таки их могло бы хватить на покупку нового костюма и на соломенную шляпу, о которой он мечтал. Это рушилось теперь. Разумеется, он не отдал бы этих денег, если б на то не воля Божья! Господь вмешался в это дело, послав дурную погоду и воспрепятствовал Оливеру выполнить своё доброе намерение. А уж если он не мог его выполнить, то пусть всё пропадает целиком!

   Он выпрямился с вызывающим видом и сказал матери:

   - Теперь оставь меня в покое!

   Но мать этим не удовлетворилась. Всё ли он отдал ей?

   - Да, - возразила она. - Я конечно оставлю тебя в покое. Но если я должна уплатить наши долги, то знай, что этих денег не хватит!

   Он высказал тогда то, что давно уже мелькало у него в голове.

   - За себя я не боюсь, будь в этом уверена. Если ты можешь пробиться как-нибудь, то ведь и я могу тоже!

   - Что ты хочешь этим сказать? - спросила она.

   - Что я хочу сказать? Только то, что я калека, что я беспомощный, нет у тебя глаз, что ли?

   - Не должна ли я идти просить милостыню?

   - Ну, не совсем... Нет! Но разве ты не могла бы получить какое-нибудь пособие из вспомогательной кассы?

   - Вот оно что! - сказала она и поджала губы.

   - Разве это совсем немыслимо? Ведь я же такой беспомощный...

   - Беспомощный! - воскликнула она, выйдя окончательно из себя. - Я скажу тебе кое-что теперь. Ты сам не хочешь ничего делать, решительно ничего! Почему ты не посмотрел вчера и не отправился в море, когда оно стало спокойным? А сегодня опять сильное волнение,

   - Вчера также было.

   - Да? А не можешь ли ты мне сказать, отчего выезжал Иёрген? - спросила она многозначительно.

   - Разве Иёрген выезжал? О, ему это можно сделать. У него прекрасная, новая лодка, - сказал со вздохом Оливер.

   Они замолчали. Но мать всё ещё была очень возбуждена и не скрывала этого.

   - Ты продаёшь двери дома, - проговорила она. - Хорошо, что ты ещё не продал стен! Ах, я была бы рада лежать в земле!

   - И я тоже. Прежде тебя!

   - Ты? - возразила она с презрительной насмешкой. - Ты ведь лежишь в доме! Я уверена, что если мне выдадут что-нибудь из вспомогательной кассы, то мне ещё придётся тебя кормить.

   Тут Оливер разразился громким смехом. Что за неразумные речи!

   - Нет, это уже слишком! Ха, ха, ха! замолчи же теперь. Остальное ты можешь сама себе говорить.

   Но спустя некоторое время в доме опять не было рыбы к варёному картофелю и не было ни одного полена дров для очага. Можно было иногда в течение дня улучить какой-нибудь час и выехать в море, когда оно несколько успокаивалось, но Оливер всегда упускал удобную минуту, и бухта снова покрывалась кипучими пенистыми волнами. Что бы это значило? Небо было безжалостным. Никогда ещё гром не гремел с такой силой над городом.

   Оливер пересаживался с одного стула на другой, сидел целыми часами с сонным видом или же засыпал, облокотившись на стол и положив голову на руки. По временам он дразнил кошку, тыкая в неё своей деревяшкой. Однажды он полез на крышу. Оливер был старый матрос. Ему хотелось влезть на высоту. На крыше он подошёл к громоотводу, поправил пару черепиц и снова спустился, он чувствовал себя очень скверно. Мать больше не готовила обеда. Однажды утром она ушла и не возвращалась целый день. Когда она не пришла и на другой день, Оливер отправился к одному знающему человеку и сказал ему:

   - Не можешь ли ты оказать мне услугу и осмотреть мой громоотвод? Я боюсь, что попортил его, когда поправлял на крыше черепицы.

   - Разве ты так торопишься? - спросил тот.

   - Да. Будь так добр и пойди со мой сейчас. Ведь начинается гроза и я боюсь, что в дом ударит молния.

   - Да, - сказал он Оливеру, осмотрев громоотвод. - Если бы случилось несчастье, то ты сам был бы виноват в этом.

   - Как так?

   - Бог мой, ведь громоотвод-то у тебя разломан! Он доходит до крыши и там прекращается. Если б ударила молния, то прямо бы попала в очаг.

   - Теперь я вижу, как хорошо, что моя мать как раз в это время пошла в гости. Несчастье поразило бы только одного меня.

   Когда всё было исправлено, то Оливер спросил, что он должен за работу.

   - Ничего, - получил он в ответ.

   - Всё-таки я хочу заплатить за это.

   - Да, но торопиться нечего. Если ты поймаешь когда-нибудь лишнюю навагу, то можешь принести её мне.

   - О, я принесу тебе целую связку! - сказал Оливер.

   Он говорил нарочно громко и развязно, чтобы все проходящие слышали его. Как раз Петра проходила мимо. Пусть она слышит, что он предлагал заплатить за работу и даже хотел хорошо заплатить.

   Петра пошла дальше, вероятно, к новому дому Маттиса. Ведь он будет её домом! Оливер жалел, что у него нет новой соломенной шляпы. Тогда он мог бы поклониться девушке как следует. Но у него ровно ничего не было!..

   Мать не вернулась. Что же такое случилось с нею? В самом деле, не пошла ли она действительно просить подаяния?

   Оливер возобновил свои посещения мелочных лавок. Он довольно долго не делал этого и теперь везде находился для него какой-нибудь ящик, на котором он мог отдохнуть во время своего визита, и, и придачу, он ещё получал морской сухарь, который грыз с большим удовольствием. Посмотрите-ка, он грызёт эти твёрдые, как камень, сухари, делая это только ради собственного удовольствия, просто ради шутки! Никто не удивлялся, что бывшему матросу всё ещё приходятся по вкусу корабельные сухари. Притом же у него были такие чудесные зубы!

   Обойдя молочные лавочки, он отправился дальше, на холм, к старому рыбаку Мартину, и там его угостили чашкой кофе, да ещё с белым хлебом. Он разговаривал с хозяином о погоде, а женщинам рассказал о своём лежании в госпитале и, конечно, о больничной сиделке. Да, он был дураком, что не взял её, говорил он. Но ведь дело в том, что ему не хотелось менять религии. Ведь надо жить и умереть, исповедуя ту религию, которой учился с самого раннего детства. Притом же, на родине у него оставалась девушка, с которой он был помолвлен.

   - Разве между тобой и Петрой всё уже кончено? - спрашивали его женщины.

   - Ах, лучше не говорите мне об этом! - ответил он.

   Он заковылял к новому дому, который был только что построен, присел на несколько минут и начал разговаривать. Да, это стоит хороших денег, такая постройка! Дом, ещё куда ни шло, но двери и окна! Просто голова кружится, когда подумаешь, как дорого это стоит!

   - Если вам понадобятся ещё две двери, - сказал он, - то я могу вам предложить их. У меня как раз есть две двери, особенно хорошие.

   С холма Оливер направился к столяру Маттису. Столяр был, как всегда, за работой, но, увидав Оливера, тотчас же отложил рубанок в сторону, смахнул со стула пыль и предложил калеке сесть. Они стали говорить о буре, которая без конца продолжалась на море и на суше. Оливер жаловался, что не может выйти и заработать что-нибудь для себя. Впрочем, и другие рыбаки находятся в таком же положении. Ни Иёрген, ни Мартин тоже не могут выйти в море.

   - Будь у меня моя трубочка, я бы тебе подарил её, - сказал Оливер.

   - Нет, зачем? Ты не должен отдавать её.

   - Отчего же нет? Но я отдал её Иёргену!

   - Ах, вот что! Иёрген получил её?

   - Да, это была совсем новая трубочка. Я купил её где-то за границей. Впрочем, что я хотел сказать? Когда же ты намерен жениться?

   - Да, видишь ли, - отвечал Маттис, как будто сконфузившись. - Я хотел бы очень скоро обвенчаться.

   - Вот как!

   Оливер проговорил это совершенно спокойно. Он понимал всё и покорялся неизбежному. Столяр чувствовал сострадание к нему. Ведь это, всё-таки, был Наполеон! Оливер сидел, потупив взор. Одно мгновение ему стало грустно и он даже почти закрыл глаза. Потом вдруг он словно очнулся и, не поднимая глаз, указал костылем куда-то и проговорил.

   - Вон те двери, я бы хотел получить их обратно.

   Маттис широко раскрыл глаза от удивления.

   - Что такое? - спросил он.

   - Я хочу получить обратно вон те двери.

   - Двери? Вот что!

   Оливер поднял глаза и взглянул на него.

   - Ты можешь отдать их мне назад? - сказал он.

   Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Наконец Маттис проговорил:

   - Я посмотрю. Может быть, у меня найдётся время сделать тебе двери.

   - Нет, - возразил Оливер. - Или эти самые двери или никаких!

   Была ли это угроза с его стороны? Оливер выпрямил свой мощный торс и неподвижно стоял перед Маттисом. Он смотрел на него с видом превосходства. Костыль же, как будто, служил ему только для прогулки. Разумеется, это должно было окончательно смутить столяра и изменить его взгляд на калеку. Маттис имел вид совершенно растерявшегося человека, ничего не понимающего. Его длинный нос точно вытянулся ещё больше. Он явно чувствовал большое замешательство.

   - Ну что же, ты можешь получить двери назад, - наконец проговорил он.

   - Ты делаешь мне большое одолжение, - отвечал Оливер. Он ушёл, оставив Маттиса в глубокой задумчивости, и поплёлся домой.

   Дома он был опять таким, как прежде: сидел за столом, дремал и спал, облокотившись на стол, и временами толкал кошку своим костылем. Он смотрел на совершенно безлюдную улицу и скучал. Дни казались ему бесконечно долгими.

   Двери, которые он хотел получить, были принесены и поставлены в сенях, он не повесил их на место, но они стояли совсем готовые. Маттис сам принёс их на голове, одну дверь за другой. На этот раз он был неразговорчив и это было неприятно Оливеру.

   - У тебя громадная сила, Маттис, - сказал ему Оливер.

   Вскоре после того пришла мать. Она вошла, не поздоровавшись с сыном и не протянув ему руки. Но у неё не было сердитого вида, как раньше,

   - Ты получил двери назад? - сказала она, увидав их. Это видимо произвело на неё хорошее впечатление и ей показалось дома несколько уютнее, чем раньше.

   - Где же ты была? - спросил её сын.

   - Я просто немного постранствовала кругом, - отвечала она.

   - Вот видишь ли, - сказал он, - даже когда тебя не бывает, я всё-таки приношу в дом то или другое. Теперь я получил назад двери.

   - Мне всё равно. Ты можешь делать, что хочешь. Можешь иметь в доме двери или не иметь их, для меня это безразлично, - возразила мать и поджала губы.

   - А вот как! Тебе безразлично, что есть у нас дома? Так пусть же сам дьявол делает для тебя двери!

   Оливер поднялся, взял костыль и заковылял на улицу. Ему хотелось воспользоваться случаем и хорошенько отвести душу. Он повернул на дорогу к холму, к новой постройке. Во время его отсутствия мать занялась обедом. Она принесла с собой, под платком, разные припасы: вафли, кровяной пудинг, копчёные селёдки, яйца, сало и хлеб. Вынув это, она хорошенько уложила всё и спрятала под свою кровать.

   Оливер вернулся домой не один, а привёл с собой какого-то человека. Тот взвалил себе на голову одну дверь и унёс с собой.

   Мать и сын не разговаривали друг с другом. Человек вернулся, взял другую дверь и пошёл по дороге к новой постройке.

   Оливера взяло раздумье. Пожалуй, он зашёл слишком далеко! И ему захотелось умилостивить мать.

   - Если ты захочешь купить одну только дверь, то должна будешь уплатить за неё огромные деньги. Не вздумай только продавать её, тебе за неё дадут так мало, что не хватит даже на то, чтобы заплатить за хороший обед!

   - Я надеюсь, что ты не продал двери? - сказала мать.

   - А на что мне они? - воскликнул Оливер. - Чёрт с ними! И тебе они тоже не нужны!

   - Ах, храни меня Бог от тебя! - вскрикнула она. Оливер готов был снова вспылить, наговорить матери всякой всячины и взвалить всю вину на неё. Он быстро заковылял по комнате и застучал своей деревяшкой. Но он одумался.

   - Вот деньги за двери, - сказал он, выкладывая их на стол. - Ты можешь взять их.

   Но на неё это не подействовало. Она посмотрела сбоку на деньги и отвернула голову.

   - Как? Ты, пожалуй, думаешь, что я остальное пропил? - сказал он обиженным тоном. - Я оставил только немного, на случай дальней поездки.

   - Какой это дальней поездки? - спросила она.

   - Но если я поеду дальше на лодке, то ведь нужно же мне иметь деньги, чтобы закупить себе немного провизии?

   - Да, как раз теперь подходящая погода для дальней поездки! - заметила насмешливо мать.

   - Буря стихает. Ветер повернулся. А вообще, я не хочу с тобой спорить, - прибавил он.

   Ведь должен же он сдерживать себя! На что же у него существует ум?

   - Ах, вот как! - сердито ответила она.

   - Да, не хочу. Потому что, как бы я ни поступал, всё ты будешь недовольна.

   "Чёрт меня побери!" - думал Оливер, уходя. Он чувствовал себя ещё более обиженным во всей этой истории с дверями.

  

   Наконец-то наступила хорошая погода! Казалось даже, что она установилась надолго. Оливер пошёл к Иёргену.

   - Слушай, - сказал он рыбаку. - Будь так добр и поменяйся со мной лодкой на завтра.

   - Это зачем?

   - Я хочу поехать дальше в море, но не могу решиться на это в моей собственной лодке... Ага, ты употребляешь-таки трубку? Какова она?

   - Хороша, - ответил Иёрген.

   - Да? Ты должен ею пользоваться. Ведь она теперь принадлежит тебе.

   Лидия хотела угостить Оливера кофе. Но у него были теперь деньги и он мог доставить себе удовольствие отказаться от угощения.

   - Я уже напился перед уходом из дома, - сказал он. - Ну что ж, Иёрген, согласен ты оказать мне услугу?

   Иёргену было неловко отказать ему и он сказал:

   - Я вынужден согласиться. Но ты должен очень осторожно обращаться с лодкой.

   И вот Оливер отправился в своё дальнее путешествие.

   О том, что произошло после этого, старожилы в городе вспоминают и по сегодняшний день. Это было вовсе не какое-нибудь ничтожное событие. Оливер не утонул и не случилось с ним новой беды. Ну, нет! Он вернулся домой, вместе с судном, потерпевшим аварию в море, и потребовал выдачи премии за спасение корабля. Правда, он не мог запрятать эту премию только себе в карман. Когда он увидал там, в море, корабль, перед шхерами, прибиваемый к ним волнами, то должен был грести к ближайшему берегу, чтобы призвать на помощь других рыбаков. Корабль казался вымершим и экипажа на нём не было. Но хотя к Оливеру пришли на помощь другие люди, во всяком случае он первый увидал этот корабль. Притом же он, как опытный моряк, мог взять в свои руки руководство кораблём. Он тотчас же пустил в ход помпы, убрал обрывки парусов и висящие верёвки и отдавал своим товарищам все нужные приказания во время буксирования корабля. Сам он стоял на руле. Теперь уже никто не мог заметить, что он был калека!

   Ах, если б он мог доставить на берег с этим судном груз кофе, но, к сожалению, этого не было. Судно было нагружено кирпичом, который служил для него как бы балластом. Это было датское судно. Быть может, оно несло этот груз кирпичей в ближайший город на берегу, но сильная буря угнала его в открытое море. Правда, этот старый ящик не многого стоил, но всё же это была находка для Оливера, подарок судьбы. Корабль был повреждён, он был самого неказистого вида, просто старый, вонючий ящик! Спасательной лодки тоже не было. Но всё же это не был никуда негодный обломок судна. По всей вероятности, судно находилось во время долго свирепствовавшей бури в открытом море и было покинуто своим экипажем вследствие недостатка провианта, так как почти ничего съедобного на корабле не нашлось.

   Да, можно было наблюдать в тот день редкое зрелище! Весь городок высыпал на берег бухты, блестевшей, как зеркало, Что же это такое? Из фиорда приближается нечто вроде морской процессии. Впереди лодка, ведущая на буксире корабль, а позади корабля, тоже на буксире, другая лодка! Толпа постепенно заполнила всю набережную. Иёрген тоже явился и узнал свою лодку. Но корабль был ему совершенно незнаком, однако, он узнал стоящего там на палубе Оливера.

   Да, Оливер стоял у борта, твёрдо и уверенно, точно он не был калекой! Он не скупился на сильные выражения, отдавая приказания двум рыбакам, которых он призвал на помощь для спасения судна. Затем он послал одного из них на берег, к консулу. Иёрген крикнул ему с берега, скромно спрашивая, что это за корабль он привёл, но ответа не получил. Оливер был слишком занят в эту минуту. Олаус с выгона, постоянно вертевшийся на пристани, неумытый и растрёпанный, громко проговорил:

   - Он украл это судно!

   Оливер был страшно возмущён, потому что консул не сам приехал, а прислал своего сына, молодого Шельдрупа.

   - Где же твой отец? - спросил его Оливер.

   - Мой отец? А это что за судно? - отвечал Шельдруп.

   - Пойди и приведи сюда своего отца! - возразил Оливер. - Ты можешь положиться на то, что он сделает всё, что нужно, составит протокол и наложит печати на всё, что здесь находится.

   - Я спрашиваю, что это за судно?

   Оливер крикнул двум маленьким мальчикам на набережной, чтобы они пошли за консулом, и когда это было сделано, то он обратился к Шельдрупу и сказал:

   - Это датское судно, иностранное поскольку я могу судить на основании его осмотра.

   Наконец появился консул, К.А. Ионсен, и толпа на набережной тотчас же почтительно расступилась, чтобы пропустить его. Он сначала колебался, идти ли ему, так как он ведь был не такой человек, которого может позвать каждый, кто угодно! Но он обладал большой сообразительностью. Ему достаточно было задать два или три вопроса, чтобы сразу всё понять.

   - Я привёл редкого гостя! - сказал ему Оливер. Консул обвёл глазами судно, которое, разумеется, не могло произвести на него большого впечатления. Ведь это не был пароход, это не была его "Фиа"! Он велел сыну принести письменные принадлежности, записал все показания и составил протокол. Это продолжалось целый час. Но толпа, на набережной, ждала терпеливо. Полгорода собралось там. Была Петра, был и адвокат Фредериксен. Он спросил:

   - Кто же этот герой, который спас судно?

   Молодой Шельдруп позволил себе шутливо ответить ему:

   - Это Оливер... Говорю на случай, если вам вздумается произнести по этому поводу речь.

   Юноша подшучивал и над Петрой. В самом деле, этот молокосос начал уже слишком много позволять себе и вёл себя, как взрослый мужчина!

   - В моих глазах это настоящий поступок моряка! - заявил Фредериксен.

   Да, конечно, это был поступок моряка! Об Оливере написали в газетах и многие заговорили о нём. Сам Оливер не придавал этому акту большого значения, но "сухопутным крысам" ему пришлось объяснять всякую мелочь. Однако он не возгордился, не подражал знатным лицам города, не напускал на себя важности и не делал себя смешным. Но, разумеется, он чувствовал большое внутреннее удовлетворение. Он тотчас же потребовал для себя новый костюм, вполне им заслуженный теперь. Шёлк и бархат были не по его вкусу, но синий морской костюм, конечно, был для него вполне подходящим и никто не мог оспаривать этого.

   - Как это произошло? - отвечал он спрашивающим. - Да совершенно так, как если бы ты во время прогулки неожиданно увидел золотое кольцо и поднял его!

   И все смеялись над его шуткой. Вовсе это было не так уже просто совершить подобный морской подвиг! Это все понимали. Он был точно король, который снисходил к своему народу и благосклонно разговаривал с ним. Он вовсе не относился свысока к другим, к тем, кто сидел дома, в то время как он спасал судно.

   Но уже через несколько дней он начал помышлять о том, как бы извлечь больше выгоды из этого случая. Рыбаку Иёргену он сказал:

   - Знаешь ли, я ведь хотел добыть для себя плавучие дрова, но кто-то точно толкал меня, заставляя грести всё дальше и дальше в море. Точно это было мне предназначено!

   Иёрген задумчиво кивнул головой при этих словах:

   - Да, в природе многое скрыто! - проговорил он.

   - Ах, я вовсе не хочу ничего преувеличивать, - сказал Оливер. - Я никогда не мечтал о потерпевшем аварию судне, там в море. Но когда я сидел в своей лодке и грёб, то как будто кто-то подталкивал меня. Дальше! Дальше! Ты, ведь, знаешь, что я много объездил морей. Я с четырнадцати лет странствовал. Я видел земной шар и по другую сторону. И, видишь ли, я как будто уже не принадлежал к этому городку. А вот теперь я должен здесь жить и умереть. Такова воля Божья. Тут уже ничего не поделаешь!

   Просто удивительно, каким беспечным стал теперь Оливер! Случайное счастье, которое повезло ему, постепенно изменило его взгляды. Раздражительность у него исчезла, он стал приветливее, терпеливее. Нет, он не взял себя в руки, не стал прилежнее, трудолюбивее! Он разгуливал в своём новом костюме и хотя пустая штанина болталась на его деревянной ноге, но он больше не проклинал своего несчастья.

   - Купи для меня лишь то, что сама хочешь, - говорил он своей матери и был очень уступчив.

   Однажды он встретил старуху, которая ходила по улицам и предлагала купить у неё лотерейный билет. Она разыгрывала скатерть.

   И он купил у неё лотерейный билет ради доброй цели.

   - Ну, покажи-ка, - сказал ей Оливер. - Э, да это прекрасная скатерть!

   Прошла неделя, и дела Оливера пошли хуже. Консул выдал ему аванс за причитающееся вознаграждение, но не мог так, без дальних околичностей, продать судно и груз, чтобы уплатить Оливеру всю сумму сразу. Разве Оливер думал, что он может постоянно получать авансы?

   Во всяком случае, Оливер действительно полагал, что это будет продолжаться дальше. Какое это было прекрасное время! Оливер мог ежедневно посещать повреждённое судно и получать под него деньги. Он смотрел на судно почти как на свою собственность.

   Но вот, откуда ни возьмись, вдруг вынырнул экипаж судна. Они прибыли издалека, с юга: шкипер и три матроса. Это были владельцы судна. Не могло быть и речи о том, чтобы судно употребить на слом. О, нет! Они тотчас же принялись за его исправление. Но раз они явились в Норвегию, то не хотели уже везти опять назад свои кирпичи. Они продали их консулу и нагрузили судно, вместо этого, деревянными балками. Затем, рассчитавшись за всё, они уехали.

   Золотые дни миновали. Оливер снова сидел на мели. Как всё это произошло? Правда, получение премии за спасение судна, было обеспечено, но он должен был разделить её с двумя другими рыбаками. Каждый получил, таким образом, небольшую сумму, которая не представляла уже целого состояния.

   - Не могу ли я получить часть этой суммы? - спросил Оливер.

   Ему выдали её и, кроме того, он получил ещё отдельную плату за выкачивание судна. И всё это вместе он уже получил авансом. Да, как это могло случиться?

   Кратковременное счастье, правда, принесло ему огромную пользу. Но это прошло, и он почувствовал себя обделённым теперь. Что думали об этом Иёрген и Мартин? Оливер отправился к Маттису, чтобы узнать его взгляд на это.

   Маттис в этот день вёл себя загадочно. Он не ответил на поклон Оливера и не подвинул ему стул, как делал это раньше. Он выглядел очень сердитым. В самом деле, если какой-нибудь человек скрежещет зубами и беспокойно вертится взад и вперёд, то уже нельзя сомневаться, какое у него настроение!

   Но Оливер был поглощён собственными делами. Его обманули, провели и он сел в болото!

   - Посмотри, например! - сказал он Маттису. - Ведь это я нашёл судно и привёл его! А что же я получил за это? Жалею только, что я взял за это от них какие-то гроши. Видит Бог, что я швырну им эти деньги назад, в глотку!

   - Прекрати свою болтовню, наконец! - вдруг крикнул Маттис.

   Оливер взглянул на него. Маттис работал, как безумный, и руки у него дрожали, уж не был ли он пьян? Ну, если ему хочется враждовать с ним, то пускай! Оливер выпрямил верхнюю половину своего мощного туловища.

   - Я хочу получить назад свои двери! - сказал Маттис.

   - Что такое? - возразил Оливер. - Что ты сказал? Двери?

   - Ну да, двери! - прошипел злобно столяр. - Я ведь за них уплатил. Они принадлежат мне, эти двери. Понимаешь ты или нет?

   Такое явное неблагоразумие, выказанное Маттисом, поразило Оливера и он с минуту молчал, а потом сказал ему:

   - Ведь ты же мне их подарил? И ты мог это сделать, конечно, после всего того, что было между нами.

   Маттис швырнул свои инструменты и тоже выпрямился перед ним.

   - Между нами? - крикнул он. - Я не хочу ничего общего иметь с тобой, ни крошечки! Нет! Ни вот столько, сколько помещается у меня под ногтем! Что мне из этого? Нет, нет, это так! Я уже говорил раньше: если у кого-нибудь так вздрагивают ноздри, то уж лучше не иметь с ним никакого дела. К чёрту! И я не хочу, чтобы ты тут вертелся у меня! А свои двери я хочу получить назад!

   Что за глупость? Ведь Оливер пришёл к нему с самыми мирными намерениями, хотел только найти у него сочувствие! А он, между тем, выгоняет его!

   - Должно быть что-нибудь у него неладно с Петрой, - подумал Оливер, и сказал: - Если у тебя вышли какие-нибудь неприятности, и ты испытал какую-нибудь подлость со стороны женщины, то произошло это лишь потому, что собственно я раньше должен был бы иметь её. Но я тут ничего не могу поделать!

   Столяр снова принялся за работу, злобно рассмеявшись:

   - Вы думаете, что могли бы теперь принудить меня к этому? - проговорил он.

   - О чём ты говоришь? - спросил Оливер.

   - Это такое лукавство, так хитро вами всеми придумано! - снова вскричал Маттис и ещё язвительнее засмеялся. - Но Маттис не такой дурак! Он всё это предвидел! И Маттис не хочет! - прибавил он с ударением.

   Оливер подождал с минуту, держась за ручку двери. Что же дальше будет? К своему удивлению он вдруг увидал, что столяр плачет и всё его тело дрожит. Когда же Оливер открыл, наконец, двери, то услыхал за собой невнятный голос, говоривший ему:

   - Теперь ты можешь взять её! А я приду и возьму свои двери...

   Оливер привык в течение уже долгого времени, что с ним, как вообще с калекой, обращались предупредительно. А тут Маттис заговорил с ним так, как будто у Оливера не было деревянной ноги. Поведение столяра рассердило Оливера и он должен был употребить большие усилия, чтобы сдержаться. Он подавил, однако, свою вспышку и сказал:

   - Ты можешь броситься на меня, если хочешь! Не думаешь ли ты, что я тебя боюсь?

   Столяр опомнился, снял свою куртку со стены и сказал:

   - Я сейчас пойду с тобой и возьму двери.

   Это серьёзное заявление смутило Оливера. Он распахнул дверь и быстро вышел:

   - У меня больше нет дверей, - сознался он. - Я продал их на холме.

   Всё было тихо в комнате. Столяр, вероятно, от изумления, лишился слова. Ну, и пусть он стоит там, в дверях, с разинутым ртом!

   Однако, Оливер всё же не чувствовал себя спокойным. Он несколько времени бродил по улицам, прежде чем наконец решился повернуть к дому. Ведь столяр мог всё-таки надуматься и пойти к нему! Вот так хорошее отношение к калеке!

   Петра показалась на улице. Она увидела его и кивнула ему головой. А, так значит у него действительно произошло что-то с Петрой! Но что бы это ни было, а всё же это значит, что она не