Алтаев Ал. - Взбаламученная Русь

в будто бежит ручеек прямой тоненькой ниточкой. Да тот ручеек вовсе не вода, а заключенное в стеклянной трубочке живое серебро. И все он знает, его не обманешь; затопи в хоромах ценную печку с синими изразцами размалеванными, и ручеек побежт вверх, не остановишь, не догонишь, а не топи, и он упадет вниз, застынет, холодной капелькой, как лед скованный. Вот диковина!

   - Навождение, - говорила Марфа Лаврентьевна жалея от души бедную княгиню, что по своему дому ходит с опаскою, нечистых из-за каждого затейного угла боится.

   Поднял Воин голову и замер: с потолка на него, с синей блестящей лазури, глядели звезды, и разом бросилась знакомое широко размахнувшееся созвездие Стожара.

   - А ну, пойди, найди утреннюю звезду, что Венерой прозывается, - услышал Воин смеющийся голос.

   За большим столом с резными золочеными фигурными ножками сидел князь в красивом домашнем шелковом кафтане, в маленькой шитой шапочке - мурманке.

   - Здрав будь, Воин Афанасьевич. Спасибо, что пожаловал!

   Не даром "голант", - приветлив, ласков, обходителен. А сколько книг, боже мой, сколько книг! У Воина загорелись глаза.

   - Ты, я слыхал, большой жадности к книгам, Воин Афанасьевич. Погляди, может чего еще не видал.

   Воин бросился к книгам. В торопецкой вотчине он по ним изголодался. Смотрел, читал надписи, радовался, как ребенок: вот киевский летописец, вот грамматики польского и латинского языков, вот немецкая геометрия, Алкоран в переводе с польского, четыре рукописи о строении академии... да мало ли еще!

   - Захочешь почитать, - бери, сделай милость, - ласково говорил Голицын. - А пока садись.

   - Спасибо, князь. Хорошо у тебя, невиданно хорошо!

   Голицын улыбнулся.

   - Мыслю я, Воин Афанасьевич, чтобы у всех было не хуже моего, как сломают старую рухлядь. Вон гляди, направо от меня, хоромы стоят; терем на бок покривился, окошки, что глаза у подслеповатой старухи, а хозяин крепко за них держится. Покойчики, - говорит теплые, лежаночки, еще того теплее. Свежего воздуха - не моги пустить, окошко не раскрой. Надышешь, - теплее спать. Ха, ха, ха! Мыслю я, Москву надо бы всю сделать просторной да каменной, а гнилое дерево - прочь, долой его... И то будет! Взбаламутилась Русь, теперь не удержишь! Надо строить! Рад, что ты ко мне пожаловал; отец твой допреж меня был великим строителем.

   Воин заговорил горячо:

   - Вот, вот, князь, и я хочу строить. Меня к тебе боярин Матвеев послал. Помоги мне. Государь на Верх призывал...

   - Знаю, все знаю...

   - В земли иные отпускает. Взять бы оттуда, по разуму, для Руси промысел. Ты многому навычен, в чужих землях много бывал и в недавнюю пору, ты мне совет дашь, куда ехать лучше, чему учиться...

   Голицын усмехнулся.

   - Руси много надобно: грамота нужна, строение всякое; у иноземцев всякому промыслу можно научиться.

   - На Волге, как была гиль {Гиль - мятеж, в данном случае бунт Разина.}), сгорел корабль "Орел", что при отце строили, - грустно сказал Воин.

   - Что же, флот нам паче другого чего надобен. Поедешь, поучишься. Погоди: завтра у меня здесь иноземцы будут, и промышленники, и иные прочие, и посол Батони. Приходи, обсудим. Польскую речь хорошо разумеешь?

   - В Польше жил. И польской и латинской обучен, князь.

   - Вот это ладно. Завтра и приходи. И рассуди, куда и зачем лучше ехать.

   Он задумался.

   - Много сделал твой батюшка для Руси, Воин Афанасьевич; хочу я итти по его стопам, а мыслю и иное. Было ль у тебя в голове, почему темна наша земля, почему иноземцы ею ужасаются?

   - Душно на Руси, - вырвалось у Воина.

   - Душно, это правда. А думал ли ты о том, сколько холопов в нашей державе, и надобно ли так для ее же блага?

   - Думал, князь...

   - Наипаче об этом надо думать, Воин Афанасьич. Рушить холопство почестнее и нужнее, чем строить новые хоромы. Разрушь холопство, выстроится Русь новая! Ныне берут холопов от земли в воинство, а они ни тебе копье держать, ни мушкетом править. А земля стоит впусте, дети с голоду помирают. Боярские же детки на печках полеживают, лапу как медведи сосут, книжку кверх ногами держат, как слово прочесть - не знают. Посылай их в иные земли воинскому делу обучаться, из них полк строй. А холопа оставь на земле. Чего беречь бездельников? Я еще не удумал до края, как холопам волю дать, а мыслю, что надобно. Под палкою, Воин Афанасьич, труд не спорится, а вольный люб да дорог! Закричи: "В батоги", а у холопа и топор из рук... Ты что это вздрогнул, аль у меня холодно, печка мало стоплена?

   У Воина было жалкое лицо. Он вспомнил страшную жизнь в деревне и тихо сказал:

   - Батогами Русь не перестроишь, князь.

   - А ты ее строй по-иному, взбаламученную Русь! И будет в ней великая крепость...

  

   Москва 1928 г. 20 декабря.