Купер Джеймс Фенимор - В Венеции

- сказала она.- Ну, смею тебя уверить, что настоящее ремесло мнимой девицы из фамилии Пьеполо и ее, будто бы, воспитательницы - не тайна для распутников, гуляющих по площади святого Марка.

   - Ты не говорила бы так, Аннина, если бы видела, как красива и хороша эта девушка. И для чего бы им тогда понадобилось скрываться в тюрьме?

   - О, у них нашлись причины бояться далматинцев. И я тебе могу сказать еще больше о тех женщинах, которых ты приняла во вред себе самой. Та, которая называет себя Флориндой, известна, между прочим, как контрабандистка. Она получила в подарок от неаполитанского герцога, дона Камилло, вино с его Калабрийских гор. И вот, искушая мою честность, она предложила мне его купить; она думала, что я решусь помочь ей в надувательстве республики.

   - Неужели это правда, Аннина?

   - С какой стати я стала бы тебя обманывать? Разве мы с тобой не родные? Несмотря на то, что дела на Лидо мне мешают, часто видеться с тобой, ты не должна сомневаться в моих родственных _; чувствах к тебе... Ну, слушай дальше. Я дала знать властям; вино было отобрано, и мнимые благородные дамы должны были скрыться в тот же день. Предполагают, что они собираются бежать из города вместе с их приятелем, распутным доном Камилло. Принужденные скрыться где попало, они поручили тебе известить его, чтобы он мог притти к ним на помощь.

   - А ты зачем здесь, Аннина?

   - Меня удивляет, почему ты меня не спросила раньше об этом. У дона Камилло есть один гондольер, по имени Джино. Так вот он долго, но безуспешно ухаживал за мной, и вот, когда эта самая Флоринда раскричалась за то, что я донесла на нее властям,- а между тем я сделала то, что обязана делать каждая честная аенецианка,- тогда Джино посоветовал своему хозяину схватить меня, отчасти ради мести, отчасти надеясь заставить меня отречься от моей жалобы... Я думаю, ты слышала о смелости и грубости этих господ, когда они бывают обмануты в своих расчетах.

   - Но ведь на самом деле существует синьора Пьеполо, Аннина?

   - Конечно. Но надо же было этим вероломным женщинам встретиться с такой наивной девушкой, как ты. Лучше бы им иметь дело со мной.

   - Они мне говорили о тебе, Аннина.

   Аннина посмотрела на свою кузину взглядом змеи, чарующей свою жертву.

   - Я уверена, что они не сказали ничего хорошего обо мне! Мне было бы даже неприятно, если бы подобные женщины хорошо обо мне отзывались.

   - Да, видно, что они не любят тебя, Аннина.

   - Они, может быть, тебе говорили, что я на жалованьи у Совета?

   - Именно.

   - Нет ничего удивительного. Порочные люди не могут поверить, что другие живут честно. Но я слышу шаги неаполитанца. Вглядись хорошенько в этого развратника, Джельсомина, и ты почувствуешь к нему то же презрение, как и я.

   Дверь распахнулась, и вошел дон Камилло Монфорте. Джельсомина поднялась и ждала приближения герцога. Он заметно был поражен ее красотой и скромностью, но, боясь быть обманутым, нахмурился, когда обратился к ней.

   - Ты хотела меня видеть?

   - Да, я желала бы, благородный синьор. Но... Аннина...

   - А, понимаю. Встретившись с другой женщиной, ты переменила свое намерение.

   - Да, синьор.

   Дон Камилло посмотрел на нее с любопытством и в то же время с сожалением.

   - Ты еще слишком молода для подобного ремесла!- сказал он.- Вот тебе деньги, и иди, откуда пришла... Подожди минутку, однако... Знаешь ты эту Аннину?

   - Она родная племянница моей матери, ваша светлость.

   - Вот достойные сестрицы! Можете обе убираться. Вы мне не нужны.- Послушай,- сказал он тихо и с угрозой, взяв за руку Аннину и отводя ее в сторону.- Ты видишь теперь, что меня надо бояться не меньше, чем твоего Сената. Советую тебе быть осторожной и на деле и особенно на словах: мне доносят о каждом твоем движении, ни одно твое слово не пройдет мимо моих ушей...

   Аннина поклонилась и, взяв под руку едва державшуюся на ногах Джельсомину, поспешно вышла с нею из кабинета. Очутившись у гондолы, Джельсомина вздохнула свободнее. Лодочник ждал на ступеньках подъезда. В одну минуту лодка увезла их от места, которое они покидали с радостью, хотя по разным причинам.

   В растерянности Джельсомина забыла у дона Камилло свою маску. Как только гондола въехала в Большой канал, она высунулась в окно палатки, чтобы подышать свежим воздухом. Лунный свет падал ей на лицо и освещал ее глаза и щеки, покрывшиеся легким румянцем. Вдруг, она заметила, что гондольер приподнял свою маску и подал ей знак.

   - Карло!- хотела она крикнуть, но другой знак заставил ее замолчать.

   Джельсомина отошла от окна и, успокоившись немного, обрадовалась, что в такую тяжелую минуту она находилась с человеком, которому вполне доверяла.

   Гондольер, не спросив, куда их следовало везти, направил гондолу в порт. Это не показалось странным обеим девушкам: Аннина думала, что он довезет их до площади, а Джельсомина предполагала, что тот, кого она называла Карло и кто, по ее мнению, был простым наемным гондольером, доставит ее прямо к тюрьме.

   Слова Аннины о характере дона Камилло и обеих женщин, скрывшихся у нее, произвели тяжелое впечатление на Джельсомину. Она сгорала от стыда при мысли, что ее возлюбленный может изменить о ней свое мнение. Успокаивала она себя мыслью, что он достаточно ее знает, чтобы не подумать плохо о ней. Но ее деликатность требовала, чтобы она рассказала всю правду. В подобные минуты ожидание бывает тяжелее самого оправдания. Как бы с намерением подышать свежим воздухом она вышла из каюты и приблизилась к гондольеру.

   - Карло!- сказала она ему тихо, видя, что он продолжает грести в молчании.

   - Что, Джельсомина?

   - Ты удивлен моим поведением?

   - Я хорошо знаю твою кузину и уверен, что она тебя обманула. Но придет время, и ты узнаешь всю правду.

   - Ты меня не узнал, когда я тебе крикнула с моста?

   - Нет. Я в то время искал только пассажира.

   - Но скажи мне - почему ты так не любишь Аннину?

   - Потому что нет женщины хитрее и лживее ее в Венеции.

   Джельсомина вспомнила, что ей говорила донна Флоринда. Аннина. правда, сумела ей внушить полное доверие и без труда убедила ее, что обе женщины, которым она дала приют в своей квартире, были только лживые обманщицы. Но теперь, находясь в присутствии человека, которому она доверяла больше всех на свете, и слыша его открытое обвинение, Джельсомина почувствовала необходимость все рассказать. Вполголоса она передала мнимому Карло все происшествия этого вечера и то, что говорила ей Аннина о женщинах, оставшихся в тюрьме. Джакопо слушал ее очень внимательно.

   - Довольно. Теперь я все понял,- сказал он, когда раскрасневшаяся от волнения Джельсомина кончила рассказ.- Будь осторожнее с Анниной, потому что она фальшивее самого Сената.

   Джельсомина вернулась в каюту гондолы, и гондола продолжала свой путь, как-будто ничего не случилось.

  

  

   Джакопо были хорошо известны все предательские хитрости венецианского правительства. Он знал, с каким неустанным постоянством Совет преследовал тех, кто его интересовал. Джакопо был далек от надежды на полный успех, несмотря на благоприятные обстоятельства. Аннина была, конечно, в его власти. Но прежде всего ее надо было поместить в такое надежное место, где она не могла бы увидеться с полицейскими агентами. Сначала он подумал было вернуться во дворец дона Камилло, но это значило бы попасть в самую середину толпы сенатских шпионов, окружавших герцога. Хотя дон Камилло, не придавая большого значения аресту Аннины и рассчитывая на свои связи, выпустил ее на свободу после того, как выпытал от нее все, что она знала, Джакопо считал нужным задержать ее, так как она могла теперь сообщить многое полицейским агентам о положении донны Виолетты и донны Флоринды.

   Площади и дворцы остались сзади; удивленная продолжительностью пути, Аннина с нетерпением выглянула в окно, чтобы посмотреть, где они плывут. Лодка в это время была в порту среди судов. Под тем же предлогом, как и Джельсомина, дочь виноторговца вышла из палатки и подошла к гондольеру.

   - Подвези меня поскорее к калитке Дворца Дожей,- сказала она, сунув в руку гондольера серебряную монету.

   - Ваши приказания будут исполнены, красавица. Но, ей-богу, странно, что такая умная девушка не чует сокровищ, находящихся на этой фелуке.

   - Ты говоришь о "Прекрасной Соррентинке"?

   - Ну, конечно! Ведь нигде ты не найдешь лучшего вина. А потому не торопись и воспользуйся удобным случаем, прелестная дочь честного Томазо. Нам, гондольерам, ты окажешь этим большую услугу.

   - Как, ты меня знаешь?

   - Да кто же не знает хорошенькую торговку вином с Лидо?

   - Зачем же ты надел маску? Как тебя зовут?

   - Это не важно. Я из числа твоих покупателей, и я отношусь к тебе с полным уважением. Но ничего не поделаешь с нашими молодыми патрициями; они заставляют нас многое держать в тайне до тех пор, пока не исчезнет всякое подозрение. Вот когда мы будем среди других лодок, мне, пожалуй, можно будет снять маску. Хочешь войти на палубу "Прекрасной Соррентинки"?

   - Бесполезно спрашивать, потому что ты сделаешь, как тебе самому захочется.

   Гондольер улыбнулся, как бы давая понять, что ему были известны ее тайные желания. В это время гондола остановилась у борта фелуки.

   - Войдем поговорить с хозяином?- спросил Джакопо.

   - Но у него нет вина.

   - Это мне известнее, чем тебе. Я хорошо знаю людей и их увертки.

   - Но ты забыл о моей кузине...

   Джакопо взял Аннину на руки и поставил ее на палубу "Прекрасной Соррентинки"; затем вспрыгнул и сам. Не давая Аннине возможности разобраться в мыслях, он заставил ее спуститься в каюту. Стефано Милано спал в это время на палубе, растянувшись на свернутых парусах. Джакопо разбудил его, ударив по плечу.

   - Виноват, синьор,- сказал моряк, видя перед собой самозванного Родриго.- Ну, что? Прибыл мой груз?

   - Но не весь. Я привез к тебе одну Аннину, дочь старого виноторговца с Лидо, Томазо Торти.

   - Как! Неужели Сенат находит нужным так таинственно отправлять ее из города?

   - А то как же! И он придает большое значение ее аресту. Чтобы она не подозревала моего намерения, я ее привез сюда под предлогом тайно купить у тебя вина. Теперь твоя обязанность следить за ней, чтобы она не убежала от тебя.

   - Нет ничего легче!- ответил Стефано и, добежав до каюты, запер ее дверь и задвинул засовы.- Будь покоен, там никого нет, кроме нее.

   - Отлично! Постарайся уберечь ее. А теперь снимись с якоря и выведи твою фелуку из гущи этих судов.

   - Это мигом будет исполнено; у меня все давно наготове.

   - Смотри не медли, потому что многое зависит от твоей ловкости в этом деле. Через несколько минут мы увидимся. Но не забудь, Стефано, следи за своей пленницей, потому что Сенату очень важно, чтобы она не убежала.

   В то время, как самозванный Родриго входил в свою гондолу, Стефано начал будить матросов, и, когда Джакопо въезжал в канал святого Марка, фелука калабрийца с надутыми парусами выбиралась из порта, чтобы остановиться в отдалении.

   Вскоре гондола подъехала к ступеням входа во дворец, Джельсомина поднялась по лестнице. Тот же самый алебардщик стоял еще на карауле. Он пропустил ее, ничего не спрашивая.

   - Скорее, как можно скорее,- вскричала Джельсомина, входя в комнату, где ее ждали донна Виолетта с гувернанткой.- Нельзя терять ни минуты. Не останавливаясь, идите за мной!

   - Но отчего ты так взволнована и еле переводишь дух?- спросила с тревогой донна Флоринда.- Скажи: видела ты дона Камилло?

   - Ничего не спрашиваейте у меня, а идите скорее!

   Джельсомина взяла лампу, и все вместе они вышли из комнаты.

   Они благополучно покинули тюрьму и перешли Мост Вздохов, потому что у Джельсомины ключи от него были с собой. Спустившись по большой дворцовой лестнице, они вошли в крытую галлерею. Так же благополучно они прошли и через двор.

   Джакопо их ждал у выхода на канал. Меньше чем через минуту их гондола уже рассекала воду гавани, направлясь к фелуке, которую можно было узнать по развевающемуся белому парусу. Джельсомина с волнением провожала их глазами и потом через главную дверь вошла в тюрьму.

   - Спокоен ли ты относительно дочери старого Томазо?- спросил Джакопо, снова появляясь на палубе "Прекрасной Соррентинки".

   - Не сомневайтесь. Дверь заперта на засовы.

   - Отлично! А теперь я тебе привез другую часть твоего груза. Ты, конечно, запасся пропуском, чтоб миновать сторожевую галеру!

   - Разумеется. Все в порядке! Теперь остается только дождаться утреннего бриза, и тогда нас не отыщут никакие сыщики.

   По распоряжению Джакопо все паруса фелуки были распущены, и запенившаяся с боков фелуки вода немедленно показала, что судно взяло быстрый ход.

   - У тебя сегодня благородные пассажирки,- сказал Джакопо хозяину, когда тот окончил необходимые маневры.

   - Но вы забыли мне сказать, куда я должен их доставить.

   - Ты это узнаешь вскоре. Чиновник Сената явится, чтоб объяснить тебе это. Я не желал бы, чтобы эти благородные дамы узнали,- пока они находятся в порту,- что вместе с ними едет Аннина... Ты меня понимаешь, Стефано?

   - Еще бы! Ведь я не дурак и не сумасшедший какой-нибудь. Иначе мною не пользовался бы Сенат. Эти дамы и не заметят присутствия Аннины; я ее не выпущу из каюты, и они свободно могут наслаждаться здесь на палубе свежим морским воздухом.

   - Относительно этого будь покоен. Тот, кто не привык к морю, не очень-то стремится к душному воздуху каюты. Ты отправишься на ту сторону Лидо, Стефано, и там подождешь меня. Если я не явлюсь через час после полуночи, тогда плыви в Анконский порт, и там ты получишь новые приказания.

   Стефано нередко получал подобные поручения от самозванного Родриго; он обещал исполнить все в точности.

   Никогда еще Джакопо не разгонял так сильно свою гондолу, как теперь, направляясь к берегу. Домчавшись до набережной, он проворно снял маску и вышел на землю. Приближался час, в который он назначил на Пьяцце свидание дону Камилло, и медленными шагами браво направился к тому месту, где они должны были встретиться.

   Джакопо имел обыкновение ночью прогуливаться около гранитных колонн. Все думали, что он являлся туда за заказами по своему кровавому ремеслу. И вот, когда всеми ненавидимый и в то же время внушающий страх браво прогуливался теперь по каменным плитам, какой-то человек поспешно подошел к нему и, сунув ему в руки записку, исчез с быстротою молнии. Джакопо не умел читать. Он остановил первого прохожего и попросил его прочитать полученную им записку.

   Это был честный торговец одного из отдаленных кварталов города. Он взял записку и начал громко читать:

   "Джакопо, я не могу притти на свиданье, потому что должен быть в другом месте".

   При имени Джакопо записка выпала из рук читавшего, и он пустился бежать со всех ног.

   Джакопо повернулся к набережной, размышляя о неприятном событии, нарушившем его планы. Вдруг кто-то тронул его за локоть: он обернулся и увидел рядом с собой человека в маске.

   - Ты - Джакопо Фронтони?- спросил незнакомец.

   - Я самый.

   - Можешь ли ты мне верно послужить? Если согласен, то получишь сто цехинов вот из этого кошеля.

   - А позвольте узнать: чью жизнь вы оцениваете так дорого?

   - Жизнь дона Камилло Монфорте.

   - Дона Камилло Монфорте?- повторил растерянно Джакопо.

   - Ты его знаешь? Так постарайся устроить хорошенько это дело, и сумма будет удвоена.

   - Но мне необходимо знать ваше имя, синьор.

   Незнакомец осторожно посмотрел вокруг и поднял маску. Браво увидал лицо молодого кутилы Джакомо Градениго.

   - Теперь ты спокоен?

   - Да, синьор... Когда прикажете исполнить ваш приказ?

   - Обязательно сегодня ночью, и, чем скорее, тем лучше.

   - Где вы желаете, чтобы я с ним покончил: в его дворце или...

   - Пойди сюда, Джакопо, я тебе кое-что скажу. У тебя есть маска?

   Браво щелкнул языком в знак подтверждения.

   - Надень ее и пойди отыщи свою лодку, а я тебя догоню.

   Джакопо выдвинул свою гондолу из множества других, привязанных к кольцам набережной, и отъехал на некоторое расстояние, убежденный, что за ним следили, и что ему не придется долго ждать. Он не ошибся в своих предположениях, потому что через несколько минут два человека подъехали к нему в гондоле и молча перешли в его лодку, отдав приказание своему гондольеру следовать за ними в отдалении.

   - В Лидо!- сказал один из них.

   Когда они отъехали далеко от судов, оба пассажира вышли из каюты и приказали браво перестать грести.

   - Ты берешься исполнить это поручение, Джакопо Фронтони?- спросил наследник сенатора Градениго.

   - Но где вы прикажете убить его, синьор?

   - Мы придумали средство вызвать его из дворца, и он теперь в твоем распоряжении. Скажи только: согласен ты работать на нас или нет?

   - С большим удовольствием, синьор. Я люблю иметь дело с храбрыми людьми.

   - В таком случае, ты не пожалеешь, если возьмешь на себя разделаться с ним... Неаполитанец, видишь ли, оказался моим соперником в любовном деле... Так ли я говорю, Осия?

   - Ах, вы не думаете о нашей с вами безопасности, синьор Градениго... Праведный Даниил! Я не вижу никакой необходимости наносить смертный удар, Джакопо. Достаточно ранить его, чтобы он на некоторое время оставил мысль о женитьбе.

   - Нет, Джакопо, бей прямо в сердце!- сказал Джакомо.- Потому-то я и обратился к тебе, что знал твердость твоей руки.

   - Это совсем ненужная жестокость, синьор Джакомо,- возразил ювелир.- Для наших планов достаточно, чтобы герцог приблизительно с месяц не выходил из дома.

   - Упрячь его в могилу, Джакопо! Слушай меня хорошенько! Я тебе обещаю сто цехинов за удар, еще сто за то, чтобы он был убит наповал, и еще сто, чтобы его бросить в канал Орфано, где вода навсегда скроет нашу тайну.

   - Таким образом, вы не согласны ограничиться только раной, синьор Градениго?- спросил ювелир.

   - Ни в каком случае! И я не дам тогда ни одного цехина. Согласен ты на мои условия, Джакопо?

   - Точно так, синьор, я их принимаю.

   - В таком случае греби к Лидо. Мы его обманули, послав письмо от имени той девушки, чьей руки мы оба добиваемся. Он будет там один в надежде покинуть вместе с ней Венецию. В дальнейшем я полагаюсь на тебя. Ты меня понимаешь?

   - Вполне, синьор.

   - Ты меня знаешь и можешь рассчитывать на то, что я тебе обещал... Осия, мы свое дело сделали.

   Джакомо Градениго дал знак подъехать своей гондоле и, бросив Джакопо кошель с первой частью обещанной платы, вошел в свою лодку с равнодушным видом человека, привыкшего смотреть на подобные средства, как на вполне законные для достижения своей цели. Осия, видимо, не мог так действовать. Это был скорее ловкий плут, чем злодей, и крайность, до которой доходил в своей мести Джакомо, сильно пугала его. Уходя, он остановился, чтобы сказать несколько слов Джакопо.

   - Говорят, что у тебя меткий удар, Джакопо,- сказал он еле слышно.- При твоей ловкости ты должен так же искусно наносить раны, как и убивать. Не убивай неаполитанца, а только ткни его хорошенько.

   - А ты забыл про золото, Осия?

   - Ах! Какая у меня память. Деньги твои ни в каком случае не пропадут, если ты все уладишь таким образом, что дашь моему кавалеру надежду на успех у завидной наследницы.

   Джакопо сделал нетерпеливый жест, потому что в эту минуту он заметил гондолу, приближавшуюся со стороны Лидо. Еврей перешел в лодку своего спутника, а браво направился к острову. Быстрыми шагами он пошел к могилам.

   - Не меня ли ты ищешь?- спросил его человек, выходя из-за песчаного холмика и держа наготове обнаженную шпагу.

   - Вас, герцог,- ответил Джакопо, снимая маску.

   - Тебя ли я вижу, Джакопо? Говори скорее, что ты знаешь о Виолетте?

   - Идите за мной, дон Камилло, и вы се сами увидите.

   Дон Камилло вошел в гондолу Джакопо, и, когда они были в одном из проходов Лидо, ведущих к заливу, браво начал свой рассказ. Он быстро передал дону Камилло все случившееся, не забыв о планах Джакомо Градениго насчет убийства соперника.

   Фелука, получив пропуск от полицейских агентов на сторожевой галере, уже вышла из порта и плыла теперь каналом, по которому должна была выехать в Адриатическое море. На море было тихо, легкий ветерок долетал с берега. Все благоприятствовало беглянкам. Они сидели, прислонившись к мачте, и, наслаждаясь красотой лунной ночи, всматривались в удалявшиеся купола Венеции. Время от времени с каналов доносилась музыка, навевая грустное настроение. Вдруг раздался плеск воды от подъехавшей гондолы, и дон Камилло, прыгнув на палубу фелуки, обнял свою молодую супругу.

   После коротких переговоров Стефано Милано решил навсегда оставить службу у республики и перейти к своему феодальному владельцу. Времени терять было нельзя. Натянули паруса, и фелука стала быстро удаляться от берега, имея на буксире гондолу Джакопо.

   - Вам надо отправиться в Анкону, синьор Камилло,- сказал браво, все еще не решавшийся уехать.- Там вы немедля обратитесь к покровительству кардинала-секретаря... Если Стефано пойдет открытым морем, вы можете встретиться с галерами республики.

   - Не бойся за нас, милый Джакопо. Но что с тобой будет, если ты останешься в руках Сената? Вот что меня беспокоит.

   - Будьте спокойны, синьор. Покинуть Венецию теперь, вы знаете, я не могу. Я привык и к опасностям, и к нищете, и к... разочарованиям...

   Он поцеловал руку донны Виолетты, которая, не зная еще всех оказанных им услуг, слушала его с удивлением.

   - Дон Камилло Монфорте,- продолжал браво,- опасайтесь Венеции. Не доверяйте ее обещаниям. Мне лучше всех известна фальшивость ее правительства. Не забудьте, что это мое последнее вам слово...

   - Ты так говоришь, Джакопо, как-будто нам не придется больше увидеться.

   Браво отвернулся. Луна освещала его лицо, на котором можно было прочесть и радость от удавшегося предприятия, и тревогу за будущее.

   - Ни за что в будущем нельзя ручаться,- отвечал он, как бы про себя.

   Коснувшись руки дона Камилло, он поспешно прыгнул в гондолу. Отвязали веревку, и фелука удалилась, оставив браво одного на волнах Адриатического моря. Дон Камилло побежал на корму и последний раз взглянул на Джакопо, возвращавшегося в Венецию.

  

  

   На другой день утром Джакопо отправился к Джельсомине, чтобы в сопровождении ее навестить больного отца. В то время, как они шли по коридорам Дворца Дожей, он рассказал ей со всеми подробностями о бегстве влюбленных, но из осторожности скрыл от нес замысел Джакомо Градениго. Глядя на ее оживленное лицо, можно было понять, как сильно интересовал ее рассказ.

   - И что же, ты надеешься, что они могут скрыться окончательно от правителей?- спросила она тихо.- Ведь ты знаешь, что у республики всегда есть галеры в Адриатическом море?

   - Я это отлично помню,- ответил браво,- и поэтому я посоветовал дону Камилло плыть в порт Анкону. Как только они будут в церковных владениях, влияние дона Камилло и права его супруги окажут им большую услугу... Вот если бы ты мне указала, откуда можно посмотреть на море!

   Джельсомина провела его в комнату под самой крышей. Из нее были видны остров Лидо и Адриатическое море. Ветер качал мачты судов и волновал лагуны. По надувшимся парусам и по тем усилиям, с которыми гребли гондольеры, можно было судить, что ветер был очень силен. По ту сторону Лидо море было покрыто пенистыми валами.

   - Это хорошо!- сказал Джакопо, осмотрев внимательно всю картину, расстилавшуюся перед его глазами.- Они далеко от берега и при таком ветре через несколько часов будут в Анконе... Теперь идем в камеру отца, Джельсомина.

   Дочь тюремного смотрителя не ожидала такой быстрой перемены разговора, но ничего не сказала, и через несколько минут они были у постели старого заключенного. Он не заметил их прихода, и Джакопо вынужден был дать знать о себе.

   - Отец,- сказал он грустно,- это я.

   Заключенный обернулся, и, несмотря на то, что он был теперь гораздо более слаб, чем в последний приход сына, легкая улыбка появилась на его изможденном лице.

   - Ну, что, как мать?- спросил он торопливо.

   - Ничего, счастлива... Душа ее постоянно с тобою, отец.

   - А сестра?

   - И сестра часто вспоминает тебя. Обе они терпеливо ждут свидания с тобой.

   - Ну, а что сенаторы?

   - Они, как всегда, остаются бездушными себялюбцами,- ответил с горечью Джакопо.

   - Синьоры ошиблись, подозревая меня в покушении на доходы государства,-сказал с покорностью старик.- Но придет время, и они поймут свою ошибку... Ты несправедлив к ним, сынок,- между сенаторами есть достойные люди, как, например, синьор Пьеполо. Он много мне делал добра в молодости, и, если бы не это незаслуженное обвинение, я бы далеко пошел в гору.

   - Но он умер,- сказал Джакопо.

   - Разве он умер? Да, смерть никого не минует, Джакопо,- сказал старик.

   - Отец,- вскрикнул браво, желая остановить старика. Он встал на колени перед постелью его и сказал ему на ухо:-Ты забываешь, отец, что по некоторым причинам нельзя произносить этого имени. Я ведь тебе уж не раз говорил, что если ты меня будешь так называть, то мне не позволят больше навещать тебя.

   Старик взглянул на сына помутившимися глазами; многое теперь казалось ему непонятным. Переведя глаза в стену, он вдруг засмеялся, как ребенок.

   - Посмотри поскорее, сынок, приполз ли паук?

   Джакопо вздохнул, но поднялся, чтобы исполнить желание отца.

   - Нет, его не видно, отец, да теперь ему еще не время, вот подожди тепла.

   - Да разве теперь-то не тепло? Ведь ты забываешь, сынок, что мы совсем под крышей. А как солнце жжет! Синьоры и не представляют себе, какая это пытка быть зимою в подземных тюрьмах, а летом под раскаленным свинцом.

   - Они заботятся только о своей собственной власти... Ах, да что об этом говорить! Скажи, отец, чего тебе не достает?

   - Воздуха, сынок, воздуха!

   Джакопо подбежал к одной из трещин, но, несмотря на все усилия, он не мог увеличить отверстия.

   - Скорее отвори дверь, Джельсомина!- крикнул он, возвращаясь к постели отца.

   - Теперь мне лучше,- сказал старик,- а вот, когда ты уйдешь, и я останусь один с моими думами, представлю себе, как огорчены мать и сестра,- тогда мне будет тяжко! Что теперь у нас - уж август?

   - Нет, только май еще.

   - Мне придется еще много страдать от жары?

   Взгляд Джакопо был так же страшен в эту минуту, как леденящий взор старика. Грудь его высоко поднималась от прерывистого дыхания.

   - Нет, это невыносимо!- сказал он тихо, но в его голосе слышалась непоколебимая решительность.- Невозможно, чтобы ты дальше так мучился! Вставай, отец, и иди за мной. Мы можем пройти беспрепятственно: ключи с нами, и я знаю все выходы. Я найду способ спрятать тебя как-нибудь до ночи, и тогда мы навек оставим эту проклятую республику.

   Луч надежды блеснул в глазах старого узника, но неуверенность в возможности побега сразу изменила их выражение.

   - Но ты забыл о тех сильных, которые властвуют над нами. И как ты обманешь эту девушку?

   - Она на нашей стороне. Верно я говорю, дорогая Джельсомина?

   Молодая девушка была так напугана видом отчаянной решимости самозванного Карло, что не была в состоянии отвечать, и опустилась на скамейку. Старик поочередно смотрел то на одного, то на другую. Он сделал усилие подняться, но напрасно: он вновь упал на солому. Тогда только Джакопо окончательно понял невыполнимость своего плана. Мало-по-малу он успокоился и стал вновь бесстрастным.

   - Отец, мне пора уходить.

   - Когда же теперь я тебя увижу?

   - Если ничто не помешает, я скоро тебя навещу.

   Подвинув поближе к отцу все, что ему могло понадобиться, браво вышел из тюрьмы с Джельсоминой.

   Джакопо неохотно покидал тюрьму: ему казалось, что эти тайные посещения должны будут скоро окончиться. Через минуту они спустились в нижний этаж, и так как Джакопо пожелал поскорее выйги из дворца, то Джельсомина решила его проводить по главному коридору.

   - Ты сегодня грустнее обыкновенного, Карло,- сказала она.- А мне казалось, что ты должен бы радоваться за неаполитанского герцога и донну Виолетту.

   - Их счастье для меня - солнечный луч зимою, Джельсомина. Но нас слушают. Кто этот шпион, который следит за каждым нашим движением?

   - Это дворцовый служитель. Он всегда нам попадается в этой части здания на дороге. Войди, отдохни здесь. В эту комнату никто не приходит, и мы можем еще раз взглянуть на море.

   Джакопо вошел за Джельсоминой в одно из пустых помещений второго этажа, потому что, действительно, ему хотелось раньше, чем выйти из дворца, посмотреть, что делалось снаружи. Прежде всего он посмотрел на море, потом перевел взгляд на то, что происходило ближе. В это время офицер республики в сопровождении трубача и нескольких солдат выходил из дворца, как это всегда бывало, когда Сенат объявлял что-нибудь народу. Джельсомина открыла окно, и оба они высунулись послушать. Когда маленькая процессия дошла до собора, зазвучала труба, и послышался голос офицера, произносившего следующие слова:

   "Так как за последнее время было совершено несколько гнусных и жестоких убийств граждан Венеции, Сенат в отеческой заботе своей нашел уместным прибегнуть к чрезвычайным средствам, чтобы предупредить в дальнейшем подобные преступления, грозящие общественной безопасности. Высокий Совет Десяти обещает награду в сто цехинов тому, кто отыщет виновника того или иного из этих убийств. Прошлой ночью в лагунах было найдено тело известного рыбака Антонио, достойного и очень уважаемого патрициями гражданина, и так как есть причины думать, что его убийца - некий Джакопо Фронтони, который слывет за браво, то-есть за наемного убийцу, и за которым власти давно уже, но безуспешно, следили, чтобы захватить его на месте преступления, то Высокий Совет предписывает всем честным гражданам республики помочь властям схватить означенного Джакопо Фронтони, если бы даже он укрылся в храм, так как Венеция не может дольше терпеть этого человека, беспощадно проливающего безвинную кровь. И, как поощрение, Сенат предлагает за его поимку триста цехинов".

   Джельсомина слушала с большим вниманием.

   - Ты слышал, Карло?- вскричала она, отходя от окна.- Они обещают, наконец, награду за арест этого чудовища, совершившего столько убийств.

   Джакопо засмеялся, но Джельсомине смех его показался неестественным.

   - Патриции справедливы,- сказал он,- и все, что они делают, безупречно. Они не могут ошибаться. Они осуществят теперь свое намерение.

   - Но в этом случае они только исполняют свои обязанности перед народом.

   - Все говорят только об обязанностях народа, но умалчивают об обязанностях Сената.

   - Мы не должны отрицать, что он их исполняет, Карло, потому что и на деле он старается защищать своих граждан. Этого Джакопо все ненавидят, и его злодейства долго составляли позор Венеции. Ты видишь, что патриции не скупятся, чтоб только схватить его. Послушай, хотят повторить воззвание.

   Снова зазвучала труба, и офицер, выступив из-за гранитных колонн, почти под самым окном, где находились Джельсомина и Джакопо, прочел второй раз объявление.

   - Зачем ты надеваешь маску, Карло?- спросила Джельсомина, когда офицер кончил читать.- В этот час не принято носить маску во дворце.

   - Я делаю это нарочно, чтобы меня приняли за дожа или за одного из Трех, покрасневшего, когда объявляется их постановление,- ответил шутливо Джакопо.

   - Они идут по набережной к арсеналу; там сядут в лодку и отправятся к Риальто, как всегда делается.

   - И там они во-время известят этого страшного Джакопо, чтобы он успел спрятаться. Ваши судебные власти таинственны, когда следует быть откровенными, и болтливы, когда следовало бы помолчать... Но пора мне отправляться, Джельсомина: выпусти меня через двор дворца, а сама вернись домой.

   - Нет, это невозможно, Карло, я и так уже нарушила приказ начальства, потому что тебе не было разрешено входить сюда в этот час.

   - Ты это сделала ради любви ко мне, Джельсомина?

   Смущенная девушка опустила голову, и яркий румянец разлился по ее лицу.

   - Да, ты отгадал,- ответила она.

   - Спасибо тебе, дорогая; но будь уверена, что я найду средство выйти из дворца незамеченным. Трудно было войти без позволения, а насчет выходящих предполагается, что у них есть право входа.

   - Каждый проходящий в маске днем мимо сторожевого алебардщика должен объявить пароль.

   Это замечание, казалось, смутило браво. Он находил опасным возвращаться прежней дорогой, потому что не сомневался, что привратники, знавшие об его приходе, преградят ему дорогу. Другой выход теперь казался ему одинаково опасным. Джельсомина по глазам отгадала его смущение и пожалела, что вызвала у него такое беспокойство.

   - Это не так все-таки опасно, как тебе кажется, Карло,- сказала она.- Тебе разрешили навещать отца в определенные часы, и это разрешение может служить доказательством, что Сенат не безжалостен. И если ради тебя я забыла приказ, то Сенат, конечно, не сочтет эту мою ошибку за преступление.

   Джакопо с сожалением смотрел на нее: он видел, что настоящий характер хитрой венецианской политики ей неизвестен.

   - Надо нам расстаться, а то, пожалуй, не пришлось бы тебе поплатиться за мою неосторожность. Я сейчас недалеко от коридора, открытого для всех. Будь, что будет! Пройду через него на набережную.

   Джельсомина взяла его за руку, не желая оставлять его одного в этом страшном здании.

   - Нет, Карло, там ты встретишь солдата, и твоя вина тотчас же откроется. Тогда тебе запретят, пожалуй, навещать отца.

   Джакопо знаком велел ей указать ему дорогу и пошел за нею.

   Все еще взволнованная, хотя немного успокоившаяся, Джельсомина прошла несколько коридоров, заботливо затворяя за собой двери. Наконец, они пришли на знаменитый Мост Вздохов. Девушка шла впереди к своей квартире, придумывая, каким образом спрятать там самозванного Карло, если бы выход из тюрьмы днем оказался опасным.

   - Через минуту мы будем в безопасности,- сказала она тихо, вкладывая ключ в замок двери, ведшей в тюрьму. Ключ повернулся, но дверь не отворилась. Джельсомина побледнела и вскрикнула:- Дверь заперта внутри.

   - Все равно. Я пройду через двор и миную алебардщика, сняв маску.

   Джельсомина удержала его и побежала на другой конец галлереи. Несмотря на то, что она отперла дверь ключом, ее теперь нельзя было отворить, как и первую. Джельсомина, вся дрожа, прислонилась к стене.

   - Нам некуда деться!- вскрикнула она испуганная, хотя и не понимала причины своего страха.

   - Я понимаю, что это значит,- сказал Джакопо.- Мы пленники на этом роковом мосту.

   С этими словами браво спокойно снял маску.

   Вдруг щелкнули замки, заскрипели петли, и обе двери отворились почти в одно и то же время. Вооруженный офицер инквизиции появился на мосту, держа в руках наручники. Джельсомина вскрикнула, но Джакопо не двинулся, когда ему наложили цепи на руки.

   - Арестуйте и меня!- закричала в исступлении Джельсомина.- Во всем виновата я!.. Заключите меня в тюрьму, только оставьте на свободе бедного Карло!

   - Карло?- повторил офицер с жестокой усмешкой.

   - Ведь он ходил навещать своего отца, и Совет разрешил ему это. Только Карло ошибся часом.

   - Знаешь ли ты, моя милая, за кого ты заступаешься?

   - Да, знаю. Это - лучший из сыновей Венеции. Если бы вы только видели, как он страдает за отца, вы бы сжалились над ним!

   - Послушай,- прервал ее офицер, подняв руку, чтобы заставить ее быть внимательной.

   На мосту святого Марка зазвучала труба, и снова послышались слова, обещавшие от имени Сената триста цехинов за арест браво.

   - Да, это офицер республики назначает цену за голову изверга!- воскликнула Джельсомина.

   - Так чего же ты еще споришь?

   - Я не понимаю вас,- сказала Джельсомина, еле переводя дух.

   - Глупая, да ведь этот человек - Джакопо Фронтони!

   Джельсомина не хотела верить, но взгляд Джакопо убедил ее в ужасной истине, и она упала без чувств. В ту же минуту браво увели.

  

  

   На улицах Венеции стоял тот таинственный ропот, то жужжанье недоверчивого любопытства, которые характеризуют собой нравы этого города. Толпа прохожих сновала по площади, около гранитных колонн, как бы надеясь снова видеть браво на своем обычном посту. Среди общего гула в толпе раздавались голоса, хвалившие справедливость республики, и те, кто в продолжение многих лет не проронили ни одного слова об общественных делах, теперь рассуждали, как самые смелые из обывателей города.

   День прошел спокойно. В церквах продолжали служить заупокойные обедни по Антонио.

   В обычный час площадь святого Марка наполнилась гуляющими; патриции, как всегда, покинули Бролио, и веселье было в самом разгаре, когда на башне прозвонили второй час ночи. Гондолы с дамами появились на каналах. Во дворцах открыли ставни, чтобы свежий ветер проник в покои, и музыка раздавалась в порте, под мостами и под балконами красавиц.

   Было десять часов вечера. Немногочисленная семья собралась в кружок в одном из дворцов, ничем по виду не отличавшийся от других. Отец, едва достигший зрелого возраста, с гордостью держал на руках веселенького трехлетнего ребенка и с любовью следил за его играми. Венецианка с золотистыми косами и румяными щеками лежала на кушетке и любовалась дорогими ей существами. Девочка - вылитый портрет матери - играла с другим ребенком, возраст которого еще трудно было определить.

   На Пьяцце прозвонили третий час ночи. Обеспокоенный этим звоном, отец опустил ребенка на пол и посмотрел на часы.

   - Хочешь прокати