Купер Джеймс Фенимор - В Венеции

ушай, в твоих словах слышатся гордость и озлобление.

   - Вы, может быть, приехали сюда исповедать осужденного?

   - Да. Это мне поручено... Я сожалею об этом. Если то, чего я так боюсь, справедливо, то я еще больше жалею, что пожилой человек, как ты, навлек на себя гнев Сената.

   Антонио улыбнулся и посмотрел в сторону полосы лунного света, в которой скрылась гондола браво.

   - Отец, не беда сказать правду человеку вашего сана. Не правда ли, вам сказали, что здесь в лагунах есть преступник?

   - Ты не ошибся.

   - Не легко узнать, удовлетворен или недоволен святой Марк,- продолжал Антонио с спокойным видом, поправляя свою удочку.- Он долго терпел того, кого теперь ищет. У Сената есть свои причины, недоступные пониманию темного люда... Но все-таки можно пожалеть, что республика с самого начала не отвлекла молодого человека от его худого ремесла.

   - Ты говоришь о ком-то другом. Так ты не тот преступник, которого сейчас ищут?

   - Я убивал только на войне. Сейчас, однако, здесь был один, который не мог бы сказать того же самого...

   - Где же он?

   - Он уехал; отсюда он недалеко, но его не легко догнать.

   Монах сел и опустил голову.

   - Вам досадно, отец, что преступник исчез?

   - Наоборот, мой друг, я рад, что избежал этой тяжелой обязанности. Надо позвать приехавших со мною агентов правительства и сказать им, что сейчас они не могут исполнить то, что им поручено.

   Монах дал знак гребцам подплыть. Двое вошли в лодку рыбака и помогли монаху перейти в правительственную гондолу.

   - Получил осужденный отпущение?- спросил тихим голосом тот из вошедших в лодку, который казался начальником.

   - Здесь произошла ошибка,- так же ответил монах.- Тот, кого ты ищешь, скрылся, а это рыбак Антонио, человек, не способный оскорбить святого Марка. Браво уплыл к острову святого Георгия, и его надо искать в той стороне.

   Офицер не стал долее задерживать монаха и дал ему войти в каюту гондолы... На нос рыбачьей лодки была закинута петля, чтобы взять лодку на буксир. Якорь лодки Антонио был поднят в то же мгновение, затем что-то плеснуло, словно тяжелое тело упало в воду, и обе лодки, гонимые сильными ударами весел, быстро пошли по направлению к берегу. Прежнее число гребцов управляло гондолой с черной каютой, похожей на катафалк. Лодка рыбака плыла сзади пустая...

   Шум первого удара весел и падения в воду тела Антонио слились в один звук. Когда через несколько секунд спустя рыбак показался на поверхности воды,- он был один посредине широкой и недвижимой водной скатерти. У него мог бы быть луч надежды, если бы башни Венеции не были так далеко, и, кроме того, его силы не были бы истощены голодом и усталостью. Обе лодки стремительно уходили к городу; Антонио повернулся в другую сторону и, употребляя все силы, чтобы удержаться на воде, старался отыскать на поверхности воды черную точку, в которой раньше узнавал лодку браво.

   Джакопо с большим вниманием следил за всем происходившим на лодке Антонио. Благодаря своему выгодному положению, он мог наблюдать, не будучи замеченным. Он видел, как монах встал, как гондола подъехала к лодке; он слышал всплеск, более громкий, чем от работы весла; наконец, он увидел, как гондола увозила пустую лодку Антонио. И как только гондольеры ударили веслами по воде лагуны, Джакопо начал грести назад.

   - Джакопо! Джакопо!- слабо долетело до него издали, и крик заставил его вздрогнуть.

   Он знал этот голос, и понимал причину этих криков отчаяния. Браво удвоил силу, и гондола еще быстрее понеслась вдоль блестящей полосы, оставляя за своей кормой кипящую пену.

   - Сюда, Джакопо! Ты идешь в сторону.

   Ход гондолы изменил направление, и зоркий глаз браво увидел мельком голову рыбака.

   - Скорей, милый Джакопо! Силы мне изменяют.

   Плеск воды под веслами опять заглушил голос, полный предсмертного отчаяния.

   - Джакопо! Я здесь, милый Джакопо!

   - Я еду, еду!

   - Джакопо! Дитя мое! Внучек!

   Вода вскипела; рука показалась в воздухе и мгновенно исчезла. Гондола подплыла к месту, где показалась рука; обратный удар весел остановил вздрогнувшую лодку, и вода вокруг нее вспенилась... Но, когда пена исчезла, поверхность воды была так же спокойна, как отражавшийся в ней голубой свод неба.

   - Антонио!- крикнул браво.

   Ответа не было. Ужасная тишина повсюду... Ничто не показалось на воде, Джакопо изо всей силы сдавил рукоять весла. Он с отчаянием смотрел во все стороны и со всех сторон видел лишь глубокий покой.

  

  

   Когда монах вошел в покои донны Виолетты, лицо его было мертвенно-бледно, и он с трудом добрался до кресла. Он едва заметил присутствие дона Камилло Монфорте и не обратил внимания на радость, освещавшую его лицо, и счастье, сверкавшее в глазах Виолетты.

   - Вам плохо?- спросила монаха испуганно донна Флоринда.- Вас беспокоили, вероятно, по важному делу?

   Монах откинул капюшон. Он казался очень утомленным и с трудом узнавал находившихся около него.

   - Фердинандо! Отец Ансельм!- вскрикнула донна Флоринда, едва подавляя невольно вырвавшуюся фамильярность.- Скажи, тебе плохо?

   - Да, Флоринда, мне тяжело.

   - Не обманывай меня, скажи правду. Может быть, ты получил неприятные известия?.. Венеция...

   - Она в ужасном положении.

   - Почему тебя так долго не было?

   - Я был нужен правительству,- сказал монах, тяжелым вздохом облегчая свои страдания.

   - Понимаю, отец Ансельм. Ты был у осужденного.

   - Да, дочь моя.

   - Но он наказан справедливо?- спросила донна Флоринда.

   - Нет, он не заслуживал смерти,- сказал с жаром монах.

   - О, в каком ужасном состоянии находится Венеция!

   - И все это делают те, Виолетта, которые распоряжаются тобой,- сказал дон Камилло.- Отец, можно узнать подробнее, свидетелем чего вы сейчас были?

   - Стыдно не за умершего, а за живых. Стыдно за то, что у нас существуют такие порядки.

   - Я узнаю в этом руку тех, кто заседает там, в этом гнусном Совете Трех,- сказал дон Камилло.- Они вмешались из подлого расчета в мое дело, и я должен признаться, к моему стыду, чтобы добиться справедливости, я вынужден был прибегнуть к приниженности, которая вовсе не в моем характере. Это отвратительное правление подвергает страну серьезным опасностям, облекая все тайной: намерения, действия и ответственность.

   - Ты прав, сын мой: против угнетений и несправедливости в Венеции нет спасения.

   - Мы слишком смело говорим,- заметила донна Флоринда.

   - Уверены ли вы, донна Флоринда, в преданности вашей прислуги? И как вы думаете, отец, известно ли шпионам о моем присутствии здесь?- спросил дон Камилло.

   - Я не думаю, чтобы кто-нибудь вас видел, потому что вы прошли через потайную дверь, но нельзя рассчитывать и на полную безопасность, когда из пяти служащих один уже непременно подкупленный шпион,- серьезно заметила донна Флоринда.

   - Если меня здесь видели, то гибель моя неизбежна, и все-таки эта опасность меня не пугает. Лишь бы мне заслужить твое расположение, милая Виолетта.

   - Я вижу, однако, что неопытная и искренняя молодость хорошо воспользовалась моим отсутствием, чтобы поговорить между собою более свободно, чем это позволяет скромность,- сказал монах.

   После недолгого размышления он бросил беспокойный взгляд на дона Камилло и спросил его:

   - Хорошо ли ты обдумал, к каким последствиям может привести твоя смелость? На что ты идешь, шутя с гневом республики? Хотя ты знатен и имеешь много владений, тем не менее ты не можешь сделать неприступную крепость из твоего венецианского замка.

   - Вы правы. Но власть святого Марка не простирается на всю землю. Мы можем бежать. И если нам это удастся, то, несмотря на всю досаду правителей Венеции, дело будет ими проиграно.

   - О, они всегда найдут средства разлучить вас и на твои права не обратят внимания.

   - Они могут поступать самовольно только в пределах земли святого Марка, но когда мы будем в замке святой Агаты, то им, пожалуй, придется отказаться от их тайных замыслов. И вот что я вам скажу: в Венеции сейчас находится один калабриец, мой вассал, Стефано Милано. Джино - мой верный слуга, гондольер - говорит, что он здесь по каким-то делам республики, но я знаю, что его фелука всегда к моим услугам, уже хоть бы потому, что я могу ему заплатить не меньше сенаторов.

   - Я очень боюсь за благоприятный исход этого предприятия,- сказал монах.- Если нас узнают и перехватят, мы все погибнем.

   - Положитесь на меня, вы знаете, что у меня есть дядя, кардинал; даю вам слово, что я употреблю все усилия, чтобы при его содействии удалить от вас всякую опасность в случае нашей общей неудачи.

   - Ты неправильно понял мои опасения, дон Камилло, я боюсь опасности не за себя, а за вас. За то время, как я состою духовником Виолетты, я успел к ней сильно привязаться, и...- он остановился и, казалось, боролся сам с собою.- Мне очень хорошо известны достоинства донны Флоринды, чтобы хладнокровно подвергать ее явной опасности. Будем лучше надеяться, что правители согласятся на счастье нашей Виолетты.

   - Скорее крылатый лев преобразится в ягненка, а бездушные сенаторы в монахов-картезианцев {Монахи-картезианцы - по уставу, должны были вести особо строгий образ жизни. (Прим. ред.)}. Нет, нам надо дорожить этой счастливой встречей. Не потребуется и часу времени, чтобы предупредить моряка, и, прежде чем взойдет солнце, мы уже будем далеко от ненавистных лагун.

   - Не надо забывать, что мы окружены агентами тайной полиции, и мы не можем переступить порога замка, чтобы об этом уже не было известно. Подождите! Мне показалось, будто гондола остановилась у входа,- заметила донна Флоринда.

   Она выбежала на балкон и тотчас поспешно вернулась обратно с известием, что какой-то чиновник республики входит во дворец. Едва дон Камилло успел спрятаться в часовню, как в комнату вошел тот самый чиновник, который незадолго перед тем известил донну Виолетту о снятии прав опекуна с синьора Градениго.

   Внимательно оглядев всю комнату, он с официальной улыбкой обратился к присутствующим:

   - Сударыня,- сказал он, кланяясь Виолетте,- мое позднее появление г поручением Сената должно вас убедить в той заботливости, которую он проявляет к вам. Желая доставить вам на летнее время более удобное местопребывание, Сенат позаботился о вас и предлагает вам немедленно сделать необходимые приготовления, потому что отъезд ваш назначен до восхода солнца. Чтобы избежать затруднений со сборами прислуги, вас будет сопровождать только одна горничная.

   - Как, синьор, мне придется расстаться и с теми, кто мне заменяет здесь отца и мать: с донной Флориндой и с отцом Ансельмом?

   - Они будут освобождены от их обязанностей на время вашего отсутствия... Аннина,- позвал он, приближаясь к двери,- твоя новая госпожа хочет тебя видеть.

   В дверях показалась дочь виноторговца.

   Несмотря на притворно униженный вид, она старалась показать себя независимой от капризов своей новой хозяйки.

   - И эта девушка должна остаться со мной!- вскричала Виолетта, с нескрываемым отвращением разглядывая хитрое и лживое лицо Аннины.

   - Таково желание ваших почтенных опекунов, сударыня. Я удаляюсь, чтобы не беспокоить вас дольше.

   Тяжелое продолжительное молчание наступило после ухода чиновника. Но, вспомнив о доне Камилло, Виолетта начала умышленно громко разговаривать с новой горничной.

   - Ты уже была в услужении, Аннина?- спросила она.

   - Да, сударыня, но мне ни разу не приходилось служить у такой прекрасной дамы, как вы.

   - Что касается уменья льстить, ты, очевидно, не новичок в этом деле. А теперь ступай и извести моих служащих об этом неожиданном решении Сената. Они тебе помогут сделать необходимые приготовления.

   Аннина недовольно повиновалась и вышла из комнаты. Когда дверь затворилась за ней, дон Камилло вышел из своей засады, и все четверо обменялись грустными, испуганными взглядами.

   - Долго еще вы будете колебаться?- спросил дон Камилло, подходя к монаху.

   - Я ни минуты не колебался бы, если бы был уверен в безопасности нашего бегства.

   - Так вы не оставите меня, мои милые?- вскричала с радостью Виолетта.

   - Нет, Виолетта, мы пойдем с тобой всюду: и в замок святой Агаты, и в тюрьмы святого Марка.

   В это время послышались шаги, и едва дон Камилло успел скрыться в часовню, как вошла Аннина и, подобно сенатскому чиновнику, подозрительно окинула взглядом всю комнату, объясняя свой приход желанием узнать от своей хозяйки цвет дорожного платья. Так как она медлила уходить, то монах обратился к ней строгим тоном:

   - Ступай, моя милая, и исполни, что тебе приказано! Не беспокой нас больше.

   Аннина извинилась, но, уходя, не забыла снова окинуть комнату беспокойным и подозрительным взглядом.

   - Будь осторожнее,- сказал монах, обращаясь к входившему дону Камилло,- в этом несчастном городе ни на кого нельзя надеяться. И если ты уверен, что можешь вывести нас из этого тяжелого положения, то - будь, что будет - мы готовы тебя слушаться.

   Крик радости вырвался из уст Виолетты, но, повинуясь серьезному взгляду своего духовника, она взглянула на дона Камилло, желая слышать его ответ. Не говоря ни слова, дон Камилло поспешно написал что-то; вложив в записку монету, он вышел на балкон и подал знак. В то же время послышался шум весел приблизившейся гондолы. Гондольер поднял брошенную в его лодку записку с монетой и, запев песенку, не спеша, отплыл от дворца.

   - Пока все благополучно,- сказал дон Камилло, прислушиваясь к пенью гондольера.- Через какой-нибудь час мой посланный приведет фелуку к морской набережной, и если нам удастся благополучно добраться до судна, то я думаю, нам тогда лучше всего прямо направиться в Адриатику.

   Кармелит вошел в часовню и зажег свечи на престоле. Когда все ожидали начала венчания, в комнату неожиданно и поспешно вошла Аннина.

   Чтобы прервать общее замешательство, дон Камилло появился среди присутствующих.

   - Начинайте, отец,- сказал он,- ничего не значит, что будет больше одним свидетелем моего счастья.

   Говоря это, дон Камилло дотронулся до шпаги и так многозначительно посмотрел на Аннину, что та едва смогла сдержать крик, готовый вырваться из ее груди. Монах, казалось, понял это немое соглашение и тотчас же начал обряд.

   - Мы во-время окончили с венчанием; я слышу шум весел,- сказал дон Камилло.

   Он не ошибся: большая шестивесельная гондола с каютой остановилась у калитки дворца. Оставалось сделать последний, но самый опасный, решительный шаг.

   - Теперь нельзя терять ни минуты, чтобы нас не увидели шпионы республики. Едем, Виолетта! Донна Флоринда, отец, едемте!

   Наставница и воспитанница вернулись из их комнаты с футлярами, содержавшими драгоценности Виолетты, дон Камилло был, конечно, готов, а монах не нуждался ни в чем лишнем.

   Он первый пошел вперед, донна Флоринда и Виолетта шли за ним. Дон Камилло взял за руку Аннину и тихим голосом приказал ей под страхом смерти повиноваться.

   Они прошли благополучно, не будучи никем замеченными, длинный ряд комнат, но в передней они очутились перед дюжиной слуг обоего пола.

   - Дорогу!- крикнул дон Камилло, голос и наружность которого были незнакомы всем присутствующим.- Ваша госпожа желает проехаться для прогулки по каналам.

   Удивление и любопытство было на всех лицах, но подозрение вскоре заняло их место, и едва Виолетта успела пройти переднюю, как несколько слуг быстро спустились по лестнице, разными выходами вышли из дворца, и каждый из них направился к тому из представителей власти, шпионом которого являлся.

   Гондола стояла внизу мраморных ступеней, ведущих к выходу наружу; двое гребцов вышли из нее и притягивали ее к берегу. Дон Камилло заметил, что замаскированные гондольеры приняли все предосторожности: у каждого на боку висела короткая рапира, а под складками плащей можно было различить пистолеты. Виолетта и кармелит были уже в гондоле; донна Флоринда входила за ними; Аннина намеревалась последовать их примеру, но дон Камилло удержал ее за руку.

   - Этим кончается твоя служба,- сказал он вполголоса.- Поищи себе другую госпожу, а за неимением лучшей ты можешь поступить на службу Венеции.

   Потом он оглянулся назад на толпу, теснившуюся в сенях дворца.

   - Прощайте, друзья!- крикнул он им.- Ваша верная служба вашей госпоже не будет забыта.

   Вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его за руки; он поспешно обернулся и увидел двух гондольеров, которые заранее вышли из гондолы и теперь с силой держали его. Неожиданность лишила его возможности бороться, и они его оттеснили к сеням дворца. Аннина, повинуясь их знаку, прошла мимо него и прыгнула в лодку. Двое гондольеров быстро отскочили и заняли свои места; весла ударили по воде, и гондола удалилась от лестницы.

   - Джино! Изменник!

   Дон Камилло с отчаянием смотрел на удалявшуюся гондолу, которая тотчас же, завернув за угол дворца, скрылась из виду.

   Погоня в Венеции была сопряжена с большими неудобствами, потому что по бокам каналов прохода не было. Дон Камилло хотел было уже кинуться в воду, чтоб воспользоваться одной из лодок, стоявших между сваями около дворца, как вдруг послышался шум воды. Скоро из темноты выехала большая лодка, управляемая шестью замаскированными гондольерами. Сходство этой гондолы с отплывшей было так велико, что не только дон Камилло, но и все присутствовавшие подумали, что это было то же самое судно, которое, объехав вокруг соседних дворцов, возвращалось к двери донны Виолетты.

   - Джино!- вскрикнул в изумлении неаполитанец.

   - Синьор,- ответил слуга.

   - Ну, подъезжай скорей! Разве можно терять время, когда оно так дорого!

   Дон Камилло прямо из дверей дворца прыгнул в гондолу, но, войдя тотчас в каюту, увидел, что, кроме гондольеров, на ней никого не было.

   - Негодяи! Как вы посмели обмануть меня?- вскричал герцог.

   В это время на колокольне пробило два часа, и, когда в ночной тишине раздались тягучие звуки колокола, дон Камилло понял истину.

   - Джино,- сказал он, затаив дыхание,- скажи мне: эти гребцы надежные люди? Можно на них положиться?

   - Как на своих собственных вассалов, синьор!

   - И ты не забыл передать моему доверенному записку, которую я тебе кинул.

   - Будьте покойны, все исполнено.

   - Злодей он! Он, значит, и сказал тебе, где достать снаряженную лодку?

   - Да, синьор, и я должен отдать ему справедливость, что на ней все есть, и нельзя желать лучшего.

   - Да,- прошептал дон Камилло.- А другую такую же он достал для полиции... Гребите, гребите, друзья мои. Ваша собственная безопасность и мое счастье в ваших руках. Тысячу дукатов в награду, если вы оправдаете мою надежду!

   Дон Камилло с отчаянием бросился на подушки каюты, приказав гребцам приняться за работу, Джино, поместившись на корме, отворил окошечко каюты, через которое можно было переговариваться с хозяином. Под ловким ударом его весла стоячая вода узкого канала вспенилась, и гондола быстро двинулась вперед.

  

  

   Несмотря на решимость во что бы то ни стало догнать гондолу, увозившую Виолетту, дон Камилло не знал, какое ему выбрать направление. Он не сомневался, что был обманут своим доверенным, которому был вынужден поручить необходимые приготовления к предстоящему побегу. Он сразу понял, что теперь Сенат - полный властитель его молодой супруги, и слишком хорошо знал власть сенаторов и их безграничное презрение ко всем человеческим правам, чтобы сомневаться, что они захотят воспользоваться своим преимуществом. Неаполитанский герцог был теперь уверен, что его брак будет расторгнут, но он опасался, что пострадают его свидетели. Дон Камилло понимал, что своим поступком он дал возможность судьям, если не совсем отказать ему в его правах, признания которых он добивался перед Сенатом, то отложить его дело на неопределенный срок. Все же он верил в возможность вернуться безопасно в свой дворец, так как высокое уважение, которым герцог пользовался у себя на родине, и большое его влияние при римском дворе охраняли его от открытого насилия. В этот момент он так дорожил свободой и так боялся попасть в руки сенатских агентов, что возможность ареста казалась ему одним из самых ужасных несчастий. Дон Камилло приказал Джино ехать по Большому каналу, ведущему к мосту.

   Пока гондола дошла до входа в гавань, дон Камилло успел вернуть себе присутствие духа и наскоро составить план дальнейших действий. Дав знак гондольерам остановиться, он вышел из каюты. Несмотря на позднее время, на каналах было движение.

   - Джино,- сказал дон. Камилло, принимая спокойный вид,- позови кого-нибудь из знакомых тебе гондольеров. Я хочу его расспросить.

   Это приказание было исполнено.

   - Скажи, любезный, не проезжала здесь, мимо тебя, большая и хорошо снаряженная гондола?- спросил дон Камилло у гондольера, которого позвал Джино.

   - Никакой не видал, синьор, кроме вот этой самой вашей, самой быстроходной.

   - А почему ты знаешь достоинства этой лодки?

   - Потому, синьор, что я только вот сейчас любовался ее быстротой. Она летела вперед, как-будто желая выиграть первую награду.

   - А в какую сторону мы. ехали?- спросил с нетерпением дон Камилло.

   Гондольер показал пальцем в сторону гавани.

   - Вот возьми это в награду!- сказал неаполитанец, передавая ему монету!- Прощай!

   Гондола дона Камилло направилась вперед. Она пробиралась через лабиринт судов, когда Джино указал своему хозяину на большую лодку, плывшую им навстречу, со стороны Лидо. Поровнявшись с ней, дон Камилло догадался, что это была обманувшая его гондола.

   - Приготовьте рапиры, друзья мои, и за мной!- воскликнул неаполитанец, приготовляясь прыгнуть в середину неприятелей.

   - Вы нападаете на должностных лиц святого Марка!- закричал кто-то из каюты встречной гондолы.- И силы у нас неодинаковы, синьор: потому что стоит нам дать знак, как двадцать галер подоспеют к нам яа помощь.

   Нагнувшись немного, дон Камилло увидел, что в каюте был лишь один человек. Убежденный в бесполезности дальнейшего разговора и надеясь еще напасть на следы, он приказал ехать дальше. Обе гондолы разошлись, направляясь в разные стороны.

   Прошло немного времени, и гондола дона Камилло очутилась в устье Джудекки, вдалеке от высившихся на берегу ее зданий. Луна уже заходила, и ее свет, косой полосой падая на залив, оставлял в тени здания, обращенные к востоку.

   - Я уверен, что они отправили мою жену в Далмацию!- сказал дон Камилло.- Этот проклятый Сенат составил заговор против моего счастья. Я и забыл тебе сказать, мой Джино, что они украли у меня жену.

   - Если бы я только знал ее имя...

   - Ты помнишь ту девицу, которую я спас в Джудекке?

   - Как забыть этот случай, синьор!

   - Так эта самая Виолетта Пьеполо-теперь твоя госпожа, и нам остается только водворить ее в замок, где я не побоюсь ни самой Венеции, ни ее агентов.

   Гондола подвигалась к намеченной цели, так как разговор не мешал Джино направлять гондолу к Лидо. По мере того, как береговой ветер становился сильнее, суда, шедшие впереди них, все удалялись, и когда дон Камилло достиг песчаной отмели, отделяющей лагуны от Адриатики, многие из них прощли уже выход и направлялись в залив, придерживаясь каждый своего курса. Дон Камилло не сомневался теперь, что жена его находится на одном из этих судов. Но на каком именно? Молодой неаполитанец решил причалить к берегу с тем, чтобы проследить направление уходивших судов и на этом основании сообразить, в какой части республиканских владений ему следовало искать Виолетту. Выходя из гондолы на берег, он обернулся к своему гондольеру:

   - Ты ведь знаешь, Джино, что один из моих вассалов, хозяин "Прекрасной Соррентинки", находится теперь в порту?

   - Точно так, синьор, и я его знаю лучше, чем свои грехи.

   - Так вот, поди отыщи мне его. Я кой-что придумал и хочу воспользоваться его фелукой; но раньше необходимо узнать, легка ли она на ходу.

   Расхвалив усердие и фелуку своего приятеля, Джино поспешно отъехал от берега.

   На острове Лидо есть еврейское кладбище - бесплодное место, одинаково открытое горячему южному ветру и леденящему ветру Альп.

   Дон Камилло вышел здесь на берег. Вместо того, чтобы делать лишний обход берегом, он решил пройти здесь, чтобы скорее достигнуть песчаных холмов на другом берегу Лидо. Вынув шпагу из ножен, он вступил на кладбище. Он был уже на середине его, как вдруг заметил среди могил человеческую фигуру. Дон Камилло сжал шпагу и пошел прямо на незнакомца. Тот, услышав шаги, остановился и, может быть, в знак миролюбия скрестил руки на груди.

   - Ты выбрал для прогулки время и место, располагающие к размышлению,- сказал, приближаясь, неаполитанец.- Ты не еврей и не лютеранин, оплакивающий кого-нибудь из твоих близких?

   - Я венецианец, как вы, дон Камилло Монфорте.

   - А! Так ты меня знаешь! Ты Баттисто, бывший мой гондольер?

   - Нет, синьор, вы ошибаетесь: я не Баттисто.

   Незнакомец повернулся к луне, свет которой упал на его лицо.

   - Джакопо!- воскликнул герцог, задрожав, как это невольно делали все в Венеции, встретив неожиданно горящий взор браво.

   - Да, синьор, я - Джакопо!

   Шпага блеснула в руках дона Камилло.

   Браво улыбнулся, но его руки остались скрещенными.

   - Зачем ты встал на моей дороге в этом уединенном месте?

   - На том же самом основании я могу спросить герцога святой Агаты, что привело его в такой поздний час на еврейские могилы?

   - Не время для шуток, тем более, что я никогда не шучу с людьми твоей репутации. Но только знай, что нелегко дадутся тебе деньги, которые ты задумал получить от подославших тебя, чтобы убить меня.

   - Успокойтесь и вложите вашу шпагу в ножны, синьор. Здесь нет никого, кто думал бы причинить вам зло. Мы уже с вами виделись, дон Камилло Монфорте, и тогда у вас было больше доверия ко мне.

   - Странно, зачем ты мог попасть сюда? Ты не из таких, чтоб действовать без причины и без цели.

   - Я ищу простора и морского воздуха, и здесь только я могу дышать свободно: воздух каналов меня душит.

   - Неправда, у тебя была еще какая-нибудь причина, Джакопо.

   - Да, синьор, вы не ошиблись, мне противен этот город преступлений.

   - Это странно слышать от...

   - От браво? Можете смело произнести это имя: мое ухо привыкло к нему. Но кинжал наемного убийцы почтеннее меча мнимого правосудия здешнего правительства... Люди без чести и без жалости!

   - Я теперь понимаю тебя, Джакопо: ты изгнан. Ропот народа дошел до Сената, и Сенат лишил тебя своего покровительства.

   Взгляд, брошенный на него Джакопо, был настолько двусмысленный, чго дон Камилло взялся невольно за шпагу.

   - Синьор,- сказал браво,- как бы то ни было, а все же случалось, что дон Камилло Монфорте считал меня достойным своих поручений.

   - Я этого не отрицаю... Но теперь мне многое становится понятным. А, злодей, так это тебе я обязан потерей моей жены! Ведь тебя я звал в начальники над отборным отрядом, который я собирал, чтобы устроить бегство дорогой мне девушки... И, узнав подробности моего плана, ты предал меня!

   - Вы ошибаетесь, синьор. Моя служба при Совете Трех не позволяла мне принять ваше предложение, иначе я был бы рад счастью двух влюбленных. Я принадлежал Сенату, но теперь я все с ним покончил.

   - Я верю тебе, Джакопо; твое лицо и твой голос заставляют меня тебе верить; они искренни. Но меня обманули в ту минуту, когда я больше всего был уверен в успехе. Злодеи скопировали мою гондолу, ливреи моих служащих, они отняли у меня мою жену... Но ты молчишь, Джакопо?

   - Что могу я вам ответить, синьор? Вас обмануло такое государство, где начальник не смеет поверять тайны своей жене. Венеция отняла у вас вашу супругу за то, что вы хотели похитить у правительства имущество, которое оно считало своим. Вы затеяли серьезную игру, дон Камилло, и вы ее проиграли. Чтобы удовлетворить ваши желания и добиться ваших прав от Сената, вы обещали Венеции хлопотать за нее в Испании.

   Дон Камилло смутился при этих словах браво.

   - Чему вы удивляетесь, синьор? Вы забываете, что я долго вращался среди тех, кто умеет осторожно взвешивать выгоды каждого политического вопроса. На их устах ваше имя часто бывало...

   - Отлично! Но объясни мне, каким способом они узнали о моем замысле? Ведь я говорил об этом только тем, кто мне внушал доверие.

   - Дон Камилло, не забудьте, что из ваших слуг нет ни одного, кто не состоял бы на жаловании у Сената, исключая разве Джино. И им платится не только за то, что они донесут на вас, но и за донос на своих товарищей.

   - Может ли это быть?

   - Вы в этом сомневаетесь, синьор?- спросил Джакопо, любуясь искренним удивлением неаполитанца.

   - Как ты можешь служить подобным людям, Джакопо?

   - Мы не господа своего счастья, дон Камилло. Если бы это было иначе, то вы не стали бы прибегать к влиянию своего родственника в пользу республики. Да, мне много пришлось перенести, и если я все выдержал, то только оттого, что меня поддерживало кое-что более сильное, чем Сенат. Но, дон Камилло, есть преступления, которые нельзя терпеть.

   Браво вздрогнул и продолжал молча ходить среди могил.

   - Они жестоки даже с тобой?- спросил дон Камилло, с удивлением смотря на взволнованное лицо Джакопо.

   - Да, синьор. Сегодня ночью мне пришлось быть свидетелем их бесчестности, более того - их подлости, после чего мне ясно стало, чего я сам мог ожидать от них. Заблуждение исчезло, и с той минуты я им больше не слуга.

   Лицо браво передернулось судорогой.

   - Говори, Джакопо; я готов выслушать тебя, если только это может облегчить твои страдания.

   - Я вам очень благодарен, синьор. Никто не знает, как дорого ласковое слово для того, кто, как я, осужден всеми. Был один человек, который, быть может, выслушал бы меня без презрения, но и он погиб от безжалостной руки Сената. И вот, когда я размышлял среди этих могил, случай привел вас ко мне навстречу. Если бы я только мог...

   Браво остановился и с сомнением посмотрел на дона Камилло.

   - Продолжай, Джакопо! Что с тобою?

   - Я не осмелился никому открыть моих тайн, разве я решусь высказать их вам?

   - Мой вопрос мог показаться тебе странным.

   - Он, действительно, странен, синьор. Вы знатны, я низкого происхождения. Ваши предки были сенаторы и дожи, мои - рыбаки и гондольеры. Вы богаты, могущественны, я - бедный изгнанник и, может быть, уже тайно осужденный. Одним словом, вы дон Камилло Монфорте, а я - Джакопо Фронтони.

   Дон Камилло был взволнован. Джакопо говорил с искренностью глубокого горя.

   - Что я могу сделать для тебя?

   - Синьор, я слишком долго был лишен сострадания и не могу больше терпеть. Этот проклятый Сенат может меня погубить сразу... И всякий отвернется тогда от моей могилы. Синьор, я должен сказать... Единственный человек, который участливо относился ко мне за эти три длинных, ужасных года, исчез

   - Но он вернется, Джакопо!

   - Никогда, синьор. Он служит пищей рыбам лагун.

   - И ты - прямой виновник этой смерти?

   - Нет, синьор, я в этом не виновен; это сделало правосудие знаменитой республики,- ответил Джакопо с горькой улыбкой.

   - А, Сенат начинает открывать глаза на преступления людей, подобных тебе? Твое раскаяние - результат страха.

   Джакопо дышал с трудом. Слова дона Камилло убили в нем всякую надежду. Дон Камилло не уходил, хотя ему не хотелось быть поверенным такого человека, но в то же время он не мог покинуть человека, находящегося в таком горе.

   - Говори. Я обещаю выслушать тебя, если бы даже ты мне стал рассказывать об убийстве лучшего из моих друзей.

   Браво, казалось, еще колебался, но, заметив участие в лице дона Камилло, он зарыдал.

   - Я выслушаю тебя, Джакопо!- вскричал неаполитанец, пораженный проявлением слабости в человеке с таким твердым характером.

   Жестом руки Джакопо остановил его и после минутной внутренней борьбы начал говорить:

   - Вы спасли меня от гибели, синьор. Если бы люди знали всю силу ласкового слова, участливого взгляда, они не относились бы с презрением к слабым. И если бы вы отказали мне в участии, то эта ночь была бы последней для меня. Да будете ли вы слушать мою историю, синьор? Может быть, вам противно слушать признания наемного убийцы?

   - Я тебе обещал; но торопись, у меня у самого большие заботы и мало времени.

   Браво сделал над собой большое усилие и начал свой рассказ.

   Чем ближе подходил рассказ к концу, тем внимательнее его слушал герцог святой Агаты. Он едва дышал, а его собеседник с энергией и живостью, свойственными итальянцам, рассказывал ему о тех ужасных драмах, в которых ему приходилось играть видную роль.

   Они вышли с кладбища и очутились на противоположном берегу острова Лидо.

   - Это невероятно!- воскликнул дон Камилло после долгой паузы, нарушавшейся лишь равномерным плеском волн Адриатики.

   - Синьор, все это истина!

   - Я тебе верю, Джакопо, я и не думаю сомневаться в твоих словах! Да, ты был жертвой их подлости, и ты прав: тяжесть была невыносима. Что ты намерен теперь делать?

   - Я жду только последнего решительного выступления; тогда я оставлю этот город и пойду искать счастья в другой стране.

   - Не отчаивайся, Джакопо. Поступай ко мне, и в моих владениях ты будешь в безопасности от правителей республики.

   Браво поблагодарил. После этого он перевел разговор на недавнее похищение донны Виолетты и предложил всеми средствами помочь ее розыскам. Герцог кратко, но понятно объяснил своему новому слуге те средства, к которым он прибегал, и то, что намеревался делать дальше, чтобы отыскать донну Виолетту.

   Браво с большим вниманием слушал мельчайшие подробности этого рассказа и не раз улыбался в душе, как человек, привыкший разбирать и более запутанные дела. Дон Камилло уже оканчивал рассказывать, когда послышались шаги Джино.

  

  

   Часы проходили, как-будто ничто не произошло этой ночью. Утром следующего дня город жил своей обычной жизнью.

   Служащие донны Виолетты, собравшись у дверей ее замка, вполголоса делились своими предположениями о доьбе похищенного. Дворец синьора был попрежнему торжественно сумрачен, и по внешнему виду дворца дона Камилло Монфорте нельзя было догадаться о жестоком разочаровании, перенесенном его хозяином. "Прекрасная Соррентинка" стояла еще на якоре со спущенной на палубу реей, а ее судовая команда была занята чинкой парусов.

   Лагуны были покрыты рыбацкими лодками, и путешественники то приезжали, то уезжали из города, унося с собой воспоминания о празднике и о гонках.

   С заходом солнца на лагунах показались гондолы богатых и праздных людей, и, когда подул свежий ветер с Адриатики, колоннада Бролио стала наполняться людьми, имевшими право гулять под этой сводчатой галлереей. В их числе находился и дон Камилло. Он приехал в Бролио в обычный час и с видом обычного спокойствия, так как надеялся, что влияние, которым он пользовался в Риме, обеспечивало ему безопасность. Дон Камилло пришел к заключению, что Сенату были известны его замыслы, и правительство Венеции давно могло бы его арестовать, если бы намеревалось это сделать. Прогуливаясь среди патрициев, он вглядывался в их лица, желая убедиться, сохранилась ли в тайне неудача его замысла. Но обычное лукавство Сената, в связи с умышленно-осторожным поведением молодого неаполитанца, очевидно, не дало повода думать, что кому-либо известно об исчезновении наследницы и похищении жены герцога.

   Тогда же ко входу во двор Дворца Дожей медленно подъехала гондола, гондольер в маске, привязав лодку к ступеням лестницы, вошел но двор. Осмотревшись, он проник внутрь здания через один из входов для служителей.

   Дворец, где жили дожи Венеции, построен вокруг просторного, но сумрачного двора. Один из его фасадов выходит на Пьяцетту, а другой на набережную со стороны порта. Оба эти внешние фасада отличаются красивой архитектурой. Невысокий портик, составляющий Бролио, поддерживает ряд массивных окон в восточном стиле, над которыми поднимается высокая стена с несколькими круглыми отдушинами. Третий фасад почти закрыт собором святого Марка, а фундамент четвертого омывается водами канала. Общественная тюрьма находилась на другом берегу канала. Знаменитый Мост Вздохов служил переходом из дворца в тюрьму.

   Гондольер появился вскоре опять под аркою выхода на канал и быстро вернулся к гондоле. В одну минуту он переплыл канал, причалил к противоположному берегу и вошел в тюрьму через главную дверь. Казалось, он обладал какими-то тайными средствами, чтобы усыпить подозрительность привратников, потому что его везде пропускали без расспросов. Он миновал все внешние заграждения тюрьмы и пришел к той части здания, которая, невидимому, предназначалась для жилья.

   Гондольер поднялся по потайной лестнице и, постояв с минуту у двери, осторожно постучал в нее.

   - Кто там?- спросил тихий женский голос.

   - Свой, Джессина,- ответил гондольер.

   - Назови свое имя, а не то иди к другим дверям.

   Гондольер приподнял маску, которая не только скрывала его лицо, но и изменила голос.

   - Это я, Джессина,- сказал он.

   Дверь отворилась.

   Войдя в комнату и убедившись, что посторонних там не было, гондольер снял маску. Это был браво...

   - Ты знаешь, что предосторожности необходимы,- сказал он,- И я надеюсь, ты меня за это не осудишь.

   - Я ничего не говорю против этого, но я не могла отворить тебе сразу, не узнав твоего голоса.

   - Что у тебя нового?- спросил браво, устремив проницательный взгляд на хорошенькое лицо девушки.

   - Хорошо, что ты не пришел раньше в тюрьму, потому что от меня только-что ушли. Ты не был бы доволен,