Купер Джеймс Фенимор - В Венеции

   Фенимор Купер

  

   Фенимор Купер. Полное собрание романов. Под редакцией Н. Могучего, Том X, М.-Л., "Земля и фабрика", 1927

   OCR Бычков М. Н.

  

  

  

   Романы Фенимора Купера "В Венеции" ("Браво") и "Сатанстоэ" в значительной мере повторяют те черты творчества знаменитого романиста, которые составляют его главнейшее отличие. В обоих романах внимание автора привлечено к сильным личностям, бесстрашно вступающим в борьбу с людьми и обстоятельствами и, благодаря своему закалу, преодолевающим самые жестокие препятствия.

   Надо упомянуть, что роман "В Венеции" был первым опытом Фенимора Купера, в котором он отказался от увлекательной оправы морских приключений или романтической борьбы с краснокожими. Отсюда возникли и многие упреки современников автору, в которых сказывалось недовольство тем, что признанный мастер "морского" и "американского" романа выступил в новой, якобы несвойственной его дарованию области. Тогда же откликнулся В. Г. Белинский, решительно ставший на защиту нового произведения Ф. Купера.

  

   В. Г. Белинский писал:

  

   ...Признаемся, не без страха принялись мы за чтение "Браво"; нам было бы грустно удостовериться, что такой великий художник, как Купер, мог писать плохие романы... Вот мы уже через великую силу прочли главу, другую... перевод (роман вышел в очень скверном переводе!) уже одолевал наше терпение, нашу любовь к искусству, готовую на великие жертвы - даже на чтение таких переводов... но вот мрак начал рассеиваться, легкие очерки стали превращаться в живописные фигуры, слабые тени - в живые образы и лица, и, несмотря на ужасный перевод, мы уже не читали, а с ненасытной жадностью пожирали остальные главы и части...

  

   С обычной отчетливостью В. Г. Белинский выделяет основные художественные элементы, которые в романе Ф. Купера производят такое сильное впечатление на читателя:

  

   ...И теперь, когда уже роман давно прочтен, и теперь носятся перед нашими глазами эти дивные образы, которые могла создать только фантазия великого художника. Вот старый рыбак Антонио, с его энергичной простотой нравов, с его благородной грубостью; вот глубокий, могучий, меланхолический браво; вот кроткая, чистая, малая Джельсомина; вот ветреная и лукавая Аннина - какие лица, Какие характеры! Коварная, мрачная, кинжальная политика венецианской аристократии, нравы Венеции, регата, или состязание гондольеров, убийство Антонио - все это выше всякого описания, выше всякой похвалы. И все это так просто, так обыкновенно, так мелочно повидимому; люди хлопочут, суетятся: кто хочет погулять, кто достать деньжонок, кто поволочиться, кто пощеголять; лица всех веселы, публичные гулянья пестреют масками, по каналам разъезжают гондолы, но из всего этого выставляется какой-то колоссальный призрак, наводящий на вас оцепеняющий ужас. И все действие продолжается каких-нибудь три дня; внешних рычагов нет - вся драма завязывается из столкновения разных индивидуальностей и противоположности их интересов, все события самые ежедневные...

  

   Живописность романа, действительно, не подлежит оспариванию. Но нам хочется сделать ударение на другом. Конечно, роман Фенимора Купера не является историческим в полном смысле этого слова. Факты в нем преломляются сквозь призму известного романтического увлечения прошлым. И многое, может быть, выпало из той картины нравов, какая изображена выразительными и яркими мазками. Но одно в ней, несомненно, верно: правдиво раскрыт характер аристократической Венецианской республики. Фенимор Купер не мог, да и не задавался целью, обнажить экономические пружины, управлявшие политикой дожей и сената. С нас достаточно того, что под пышными мантиями дожей и их советников он нашел только преступления, жестокосердие, безграничную жадность. Сенатор, пытающийся руководствоваться своими сердечными порывами, кажется жалкой и беспомощной фигурой среди собрания этих представителей подлинно-"кинжальной", по меткому слову В. Г. Белинского, венецианской политики. Фенимор Купер показал также, что эта несправедливая и бесчестная политика всей своей тяжестью ложилась на бедноту, на широкие массы народа.

   Не нужно думать, что такой показ проведен писателем последовательно на всем протяжении романа. Фигуры дона Камилло и сенатора Соранцо, руководящихся справедливостью, должны примирить читателя с аристократией, с "верхними" этажами человеческого общества. Но, в конечном счете, в центре внимания оказываются не они, а убитый за свое прямодушие рыбак Антонио и безвинно осужденный Джакопо. Эти персонажи, выхваченные из гущи простонародья, противостоят развращенным правителям Венеции. Мнимый наемный убийца оказывается морально выше и честнее "сливок" венецианской знати. Представитель христианской религии, монах-кармелит отец Ансельм, изображенный на этот раз Ф. Купером со всей симпатией, оказывается лишь орудием в руках палачей; все его возвышенные представления о долге, справедливости и т. п. оказываются смешными иллюзиями жалкого и бессильного бороться с правом силы человека.

   Роман "Сатанстоэ" возвращает нас к циклу американских романов Ф. Купера. Нового мы найдем в нем очень мало. В нем повторяются картины сражений во время англо-французской войны в Канаде, жестокости индейцев и смертельные опасности, преследующие героев. Благородная фигура Сускезуса во многом напоминает героя романа "Последний из могикан" - Ункаса. В романе повторены и все недостатки произведений Ф. Купера, посвященных завоеванию белыми девственных пустынь Америки. Индейцы изображены в слишком мрачных красках, а ограбление их белыми, за бесценок скупающими огромные земельные пространства, встречает в устах героя повести нелепое оправдание: дескать, земли эти были завоеваны. Ф. Купер, в полном соответствии со своими предрассудками буржуазного писателя, не может понять, что само по себе завоевание Америки, сопровождавшееся беспощадным вытеснением индейцев, не имеет оправдания. Рисуя отдельных благородных и привлекающих симпатии индейцев, он не пытается глубже и серьезнее проникнуть в характер всей индейской расы, ограничиваясь описанием бьющих в глаза жестокостей...

   С ложной идеализацией выведены Купером в этом романе и другие действующие лица - офицеры.

   Но роман интересен не с этой стороны. В нем мы не найдем правдивого изображения эпохи. Он волнует и захватывает умело развернутым драматическим сюжетом, который, при всей своей сложности, не может вызвать упрека в искусственности или нарочитости. Мужественные, прямолинейные герои Ф. Купера, борющиеся среди бушующего половодья, пробирающиеся сквозь чащу девственного леса, осажденные в одиноком поселении индейцами,- волнуют, прежде всего, твердостью своей воли, своей дружностью, находчивостью и неустрашимостью. Такие качества нужны нам и в современниках, соединенные с борьбой за освобождение угнетенных и эксплоатируемых, без различия цвета кожи. Но новые люди должны бороться не за личное счастье: их судьба должна быть кровными нитями связана с судьбой всего борющегося класса, нам нужны не герои-одиночки, а революционеры - участники коллектива. Мужество, стойкость, вера в победу должны быть их неотъемлемыми качествами. Настроенность романов Ф. Купера в этом отношении примыкает к тем настроениям, какие мы хотим воспитывать в людях нашего класса...

   Роман "Сатанстоэ", как и "В Венеции", менее ярок вначале. Но последующие главы изобилуют такими драматическими эпизодами и яркими описаниями, какие не уступают лучшим страницам знаменитого романиста...

  

  

   Солнце скрылось за вершинами Тирольских Альп, и луна уже поднялась над островом Лидо; сотни пешеходов выходили из узких улиц Венеции {Венеция расположена на 118 островах, почти в четырех километрах от материка, и перерезана 157 каналами.} и направлялись к площади святого Марка; галантные кавалеры, франтоватые горожане, солдаты-далматинцы, матросы с галер, евреи-ювелиры из Риальто {Риальто - мост через Большой канал, где находился своеобразный базар.} и купцы с востока, путешественники, авантюристы, аристократы и гондольеры {Гондола - особого устройства лодка, служащая основным средством передвижения в Венеции, по пересекающим город каналам. Гондольер - лодочник.},- все стремились к центру общих развлечений. Робкий вид и безразличное выражение лиц одних, степенный шаг и беспокойные взоры других, хохот весельчаков, взвизгивание певиц и свист флейтиста, кривлянье шута и сосредоточенный вид импровизатора {Импровизатор - поэт, сочиняющий стихи к случаю, сразу, без предварительной работы над ними.}, деланная и грустная улыбка арфиста, крики продавцов воды, капюшоны монахов, султаны военных, гул голосов, шум и движение,- вместе с характерной обстановкой площади невольно приковывали внимание зрителей.

   Расположенная на границе западной и восточной Европы и находясь в постоянных сношениях с Востоком, Венеция, более чем какой-либо иной из многочисленных портов этого побережья, поражала пестротой типов и костюмов. В эпоху, к которой относится наш рассказ, Королева островов, как называли Венецию, хотя и перестала уже быть владычицей Средиземного и даже Адриатического моря, но оставалась еще богатой и могущественной. Она не утратила своего значения, и ее торговля, хотя и переживавшая упадок, все-таки могла поддерживать еще внешний блеск города.

   Обширная площадь святого Марка быстро наполнялась: кофейни и таверны, устроенные под портиками, окружавшими площадь, были уже полны посетителей. В то время как под арками все было залито светом факелов и ламп, ряд зданий, называемый Дворцом Прокураторов, массивные постройки Дворца Дожей {Дож - титул правителей Венеции в ту эпоху.}, древнейший собор святого Марка {Святой Марк считался покровителем Венеции. (Прим. ред.)}, гранитные колоннады Пьяцетты, триумфальные мачты Большой площади и высокая башня Кампаниле казались спящими в мягком полусвете, отбрасываемом яркою луною.

   Большую площадь с одной стороны замыкал собор святого Марка. Это здание, как памятник былого величия республики, господствовало над другими строениями площади. Его мавританская архитектура, ряды небольших драгоценных, но совершенно лишних колонн, которые придавали несколько тяжелый вид его фасаду, низкие азиатские куполы, много сот лет покоящиеся на его стенах, его грубая мозаика и над всем этим бронзовые кони, вывезенные из побежденного Коринфа, рвущиеся в высь от мрачного соборного массива,- все это при лунном освещении бросало на площадь какую-то тень особой затаенной грусти и придавленности.

   Основание колокольни Кампаниле покоилось в тени, а восточный контур верхней части был освещен луною, мачты, предназначенные для трофеев-знамен Кандии, Константинополя и Мореи, вырисовывались тонкими темными линиями; в дальнем конце Малой площади - Пьяцетты ясно выделялись на фоне темно-синего неба очертания крылатого льва и покровителя города на колоннах из африканского гранита.

   У подножия первого из этих величественных памятников стоял человек, который равнодушно и даже со скукой наблюдал за окружавшим его оживлением. По манерам в нем можно было признать терпеливого слугу, привыкшего к повиновению. Скрестив руки на груди, он, казалось, ждал приказания хозяина, чтобы покинуть свой пост. Его куртка из шелковой материи, затканной цветами самых ярких красок, алый отложной воротник, бархат его шапочки - все говорило, что это гондольер какого-то знатного лица.

   Вдруг черты гондольера осветились радостью, и минуту спустя он обнял загорелого моряка в широкой одежде и колпаке, какие носили тогда люди его профессии. Гондольер заговорил первый с мягким выговором островитян.

   - Ты ли это, Стефано? Ведь говорили, что ты попал в когти к варварам.

   Моряк отвечал на калабрийском {Калабрия - часть Италии, у Тирренского моря.} наречии.

   - "Прекрасная Соррентинка" - не поповская экономка, чтоб ей хороводиться с тунисским {Тунис - государство в северной Африке, находившееся в то время в зависимости от Турции.} корсаром. Если бы ты побывал когда-нибудь по ту сторону Лидо, то увидел бы сразу, что ловить ее еще не значит - поймать.

   - А говорили, что будто ты потерял у турок свою фелуку {Фелука - легкое судно прибрежного плавания.} со всем ее экипажем.

   - И вправду, один тунисец часа два так напирал на мою корму между Стромболи и Сицилией, что я мог различить грязные и чистые чалмы бездельников на его палубе.

   - Ох, и горели, должно быть, у тебя тогда пятки, приятель, при мысли о том, как их обрабатывать будут палками турки!

   - Я слишком часто взбирался босиком по горам Калабрии, чтобы дрожать при мысли о подобном пустяке. К тому же я уж сторговался с попом святой Агаты, и он мне обещал, что все случайные бедствия подобного рода мне зачтутся, как покаяние... Ну, как поживают венецианцы? Что ты поделываешь?

   - Да что! День за днем я плаваю от Риальто до Джудекки {Джудекка - один из каналов Взнеции, идущий вдоль острова того же названия.}, от святого Георгия до святого Марка, до Лидо и домой. По этой дороге не встретишь тунисца, и при виде его душа не уйдет в пятки.

   - Будет смеяться-то! Скажи - что нового в республике? Не утонул ли кто-нибудь из знати? Не повесили ли кого-либо из торговцев?

   - Ничего нового, кроме несчастия, случившегося с Пьетро. Помнишь Пьетрилло, которого ты еще брал с собой в Далмацию матросом и которого еще подозревали в том, что он помогал одному французу при похищении дочери сенатора?

   - Как не помнить! Бездельник только и делал, что ел макароны да запивал вином.

   - Так вот этот самый бедняга ехал по Джудекке с одним иностранцем. Вдруг бриг, принадлежавший какому-то анконцу {Анкона - важнейший после Венеции приморский город Италии в Адриатическом море. (Прим. ред.)}, наскочил на гондолу и раздавил ее, словно водяной пузырь.

   - Бывает! Гондола так же может пропасть, как и фелука. А все же лучше погибнуть под носом брига, чем попасть в когти турок. Ну, а как поживает твой молодой хозяин Джино? Добьется ли он того, о чем хлопочет в сенате?

   - Утром он всегда купается в Джудекке, а вечером его всегда можно увидеть между гуляющими на Бролио... Ну, так вот слушай же о Пьетро и не перебивай... Мы как-раз плыли мимо анконца, когда он перекувырнул гондолу с Пьетрилло. Мы с Джиорджио ругались на чем свет стоит, глядя на неловкость иностранца... Вдруг мой хозяин возьми да и прыгни в воду, чтобы помешать молодой даме разделить судьбу своего дяди.

   - Чорт тебя побери! Первый раз от тебя слышу об этой молодой даме и о смерти ее дяди!

   - Ты был слишком занят мыслями о твоем тунисце, чтобы помнить мои слова. А прекрасная синьора, между тем, чуть было не разделила участи гондолы и ее дяди, римского маркиза.

   - Батюшки! Какое несчастье быть утопленным, подобно собаке, от неловкости гондольера Пьетрилло.

   - А все-таки это кончилось счастливо для анконца, потому что, говорят, этот самый утонувший римский маркиз, если бы он остался жив, обязательно сгноил бы его в тюрьме.

   - А что же с ним, с плутом, сделалось?

   - Да ведь я тебе, бестолковый, говорю: анконец уплыл, чорт его знает куда, в тот самый час, когда...

   - Ну, а Пьетрилло-то?

   - Джиорджио, мой подручный, вытащил его веслом. Мы оба занялись тогда спасанием вещей с разбитой гондолы.

   - И вы не могли ничего сделать, чтобы спасти бедного римлянина? Как бы его смерть не принесла несчастья анконцу-то, хозяину брига!

   - Что поделаешь. Как ключ в воду канул. Ну, а тебя что тянет в Венецию, дружище? Ведь неудача с апельсинами в твою последнюю поездку, кажется, заставила тебя отказаться от поездок сюда.

   - Это, брат, дело мое... А ты прислушивайся, Джино... Разве твой хозяин не требует гондолы между закатом и восходом солнца?

   - С некоторого времени он спит по ночам не больше совы. И с той поры, как стаял снег на Монте-Феличе, я не ложусь раньше, чем солнце не поднимется над Лидо.

   - И как только твой хозяин убирается в его дворец, так ты и бежишь на мост Риальто и на площадь рассказывать, как проводил ночь твой хозяин.

   - Если бы я позволил себе такие вольности, это был бы последний день моей службы у герцога святой Агаты. Гондольер и духовник - главные советники дворянина, с той разницей, что духовник узнает только те грехи, которые дворянин хочет обнаружить, а гондольер знает кое-что и побольше... Разве я не найду дела почестнее и поумнее, чем рассказывать встречному и поперечному тайны моего хозяина?

   - Вот, вот! А для меня мои дела еще важнее, чем для тебя хозяйские.

   - Прежде всего, нельзя сравнивать какого-нибудь владельца фелуки с гондольером, доверенным неаполитанского герцога, который имеет право быть допущенным в Совет Трехсот... Постой,- прервал с живостью свою речь гондольер, который спорил, как свойственно итальянцам, ради самого спора, не высказывая своих настоящих мыслей.- Вот кто-то идет, он подумает, что нас нужно разнимать...

   Калабриец молча отступил и спокойно взглянул на человека, вызвавшего это замечание. Тот проходил медленно. Ему не было еще и тридцати лет, хотя можно было дать и больше. Он был бледен, худощав, но мускулист. Шаг его был тверд, ровен и уверен, держался он стройно и свободно, и все его движения отличались бросающимся в глаза спокойствием. По костюму его можно было отнести скорее к беднякам: на нем были обыкновенная бархатная куртка и шапочка коричневого цвета, какие носили тогда в южных странах Европы. Его лицо было скорее грустно, чем мрачно, и оживлялось полными огня, ума и страсти глазами.

   Гондольер и моряк молчали, пока этот человек, пройдя мимо них, не скрылся из виду. Тогда Джино прошептал с выражением страха на лице.

   - Это Джакопо!

   Моряк таинственно поднял три пальца и указал на Дворец Дожей.

   - Слушай-ка, Стефано Милано,- сказал серьезно гондольер,- есть в Венеции вещи, о которых должен забыть тот, кто хочет спокойно есть свои макароны. Какие бы ни были дела, по которым ты приехал сюда, в город, ты прибыл во-время, и увидишь большую гонку гондол, которую устраивает правительство.

   - А ты в ней участвуешь, Джино?

   - И я, и Джиорджио. Кому повезет, тот получит в награду серебряную лодку. Будет также венчанье дожа с Адриатическим морем.

   - Твои дожи хорошо сделают, если будут получше ухаживать за Адриатикой, потому что теперь много народу начинает предъявлять на нее свои права. По пути сюда мне встретился странно оснащенный корсар с удивительно быстрым ходом. Он, казалось, хотел гнаться за моей фелукой до самых лагун.

   - И у тебя душа ушла в пятки?

   - На его палубе о чалмах не было и помину... Виднелись, матросские колпаки на взбитых волосах, подвязанные под чисто выбритые подбородки.

   - Республика устарела, брат. Это, пожалуй, верно. Снасти нашего старого Буцентавра {Буцентавром назывался правительственный корабль Векециайнской республики, на котором плавали венецианские правители - дожи. (Прим. ред.)} пришли в ветхость. Я не раз слышал, как говорили моему хозяину, что и крылатый лев святого Марка не летает уже так, как бывало в молодости.

   - Твой хозяин, дон Камилло, рассуждает о судьбе города, потому что голова его находится в безопасности под крышей старинного замка святой Агаты. Если бы он отзывался с большим уважением о дожах и Совете Трехсот, его притязания на права предков скорее получили бы удовлетворение.

   - А все-таки, Стефано, ты и сам не думаешь, чтобы республика приобрела еще трофеи для украшения собора и площади святого Марка?- заметил гондольер.

   - Сопровождая твоего хозяина в прогулках, ты, приятель Джино, далек от того, что происходит в народе. Прошли красные денечки святого Марка, и наступают они для севера.

   - Может быть...

   - Джино!- раздался повелительный голос около гондольера.

   - Слушаю, синьор.

   Тот, кто прервал беседу двух товарищей, не проронив больше ни одного слова, жестом руки приказал подать гондолу.

   - До свиданья!- прошептал поспешно гондольер.

   Его собеседник пожал гондольеру дружески руку. Через минуту Джино оправлял подушки в палатке гондолы. Разбудив своего подручного, он вместе с ним взялся за весла.

  

  

   Войдя в гондолу, дон Камилло стоял, погруженный в задумчивость, до тех пор, пока лодка, управляемая искусными гребцами, не выбралась из тесноты и не направилась к Большому каналу.

   - Тебе хочется показать свое искусство на гонках, Джино, и по справедливости ты заслуживаешь награды,- сказал дон Камилло.- С кем ты разговаривал, когда я позвал тебя?

   - Это мой приятель из Калабрии, синьор. В последний свой приезд он клялся, что не вернется больше в Венецию, а теперь пригнал опять свою фелуку.

   - А как его имя, и как называется его фелука?

   - "Прекрасная Соррентинка", а его зовут Стефано Милано; он - сын старого вашего слуги, синьор. Его судно - одно из наиболее быстроходных, да и красотой может похвалиться.

   Дон Камилло, казалось, заинтересовался разговором.

   - "Прекрасная Соррентинка"! Как ты думаешь, мне когда-нибудь приходилось видеть эту фелуку?

   - Очень возможно, синьор, потому что у ее хозяина есть родные в святой Агате, и он не раз оставлял свое судно зимовать на берегу около замка вашей светлости.

   - Чего ему нужно в Венеции?

   - Мне и самому хочется это знать. И хотя, вообще, я не люблю вмешиваться в чужие дела и хорошо понимаю, что скромность - лучшая добродетель гондольера, я все-таки не мог не поинтересоваться. Но все мои старания оказались без успеха.

   Когда гондола приблизилась к Большому каналу, герцог вошел в палатку и прилег на элегантных подушках из черной кожи. Гондола плыла дальше. Джино, как старший, стоял на мостике кормы и с привычной ловкостью направлял лодку то вправо, то влево, лавируя между судами, попадавшимися по пути. Поровнявшись с одним из зданий, гребцы прекратили на время свою работу, оставив весла на поверхности воды, и ждали дальнейших приказаний хозяина.

   Дворец, мимо которого плыла гондола, мог привлечь внимание как красотой и богатством внешних украшений, так и оригинальностью постройки. Его массивный мраморный фундамент устойчиво покоился среди волн, словно был поставлен на вершине утеса. Несколько гондол было привязано около широкой мраморной лестницы, ведшей к главному входу во дворец. Место стоянки гондол, окруженное остроконечными, наклонно стоявшими в воде столбами-сваями и защищенное ими от проходящих мимо барок, являлось как бы гаванью этого дворца.

   - Куда ваша светлость пожелает отправиться?- спросил Джино.

   - Домой.

   Гребцы обменялись удивленными взглядами и круто повернули гондолу от этого богатого, но неприветливого здания. Войдя в более узкий канал, они вооружились короткими веслами и, подталкивая лодку вперед, громкими возгласами предупреждали встречные суда. Наконец, Джино остановил лодку как-раз около лестницы.

   - Ты пойдешь со мной, Джино,- сказал дон Камилло, осторожно ступая на мокрый камень и опираясь на плечо слуги,- ты мне нужен.

   Внешний вид этого здания не мог сравниться по роскоши и богатству с дворцом на Большом канале.

   - Не хочешь ли вверить свою судьбу на гонках вот этой новой гондоле, Джино?- сказал герцог, поднимаясь по крутой лестнице и указывая на изящную лодку из каштанового дерева, стоявшую на каменном полу входных сеней.

   Глаза Джино радостно заблестели, и он рассыпался в благодарностях. Новая гондола была мастерски выстроена.

   Поднявшись в первый этаж, они прошли длинный ряд сумрачных комнат и, наконец, очутились в кабинете герцога.

   - Теперь ты мне должен оказать особую услугу,- сказал герцог, запирая дверь.- Скажи мне, ты знаешь Джакопо Фронтони?

   - Ваша светлость!- вскричал испуганно гондольер.

   - Я тебя спрашиваю, знаешь ли ты венецианца Джакопо Фронтони?

   - Точно так, ваша светлость!.. Знаю... в лицо...

   - Он известен несчастиями, которые преследуют его семью, его отец, кажется, в ссылке в Далмации.

   - Точно так, ваша светлость! Так, по крайней мере, говорят.

   - Здесь несколько Фронтони, и важно, чтобы ты не ошибся. Джакопо только двадцать пять лет, хотя на вид ему можно дать и больше, благодаря его степенной осанке и сосредоточенному выражению лица. Он не общителен и молчалив. Живет он в собственном домике около арсенала.

   - Нет необходимости описывать его наружность, ваша светлость. Все гондольеры знают ее, как свои пять пальцев.

   - Ну, стало быть, ты его знаешь,- сказал дон Камилло.

   Он машинально передвинул некоторые вещи на письменном столе и после недолгого раздумья ласково и доверчиво обратился к Джино.

   - Ведь ты уроженец моих поместий и всю жизнь провел у меня на службе, Джино. Я хочу, чтобы последние годы твоей жизни прошли спокойно и в достатке там, где ты их начал. До сих пор ты ни разу не обманул моего доверия, хотя тебе нередко приходилось бывать свидетелем кое-чего в жизни твоего хозяина, что для чужих было бы очень любопытно.

   Дон Камилло улыбнулся, но веселое выражение его лица быстро сменилось сосредоточенным.

   - Так как ты знаешь того, о ком я говорил, то наше дело становится очень простым.

   Герцог передал слуге конверт большого формата и, сняв с руки кольцо с печатью, добавил:

   - Это будет подтверждать твои полномочия. Под аркой Дворца Дожей, ведущей к каналу святого Марка, под Мостом Вздохов {Мост Вздохов вел через канал из Дворца Дожей в тюрьму для уголовных преступников.}, ты сегодня, не позднее часа после заката солнца, встретишь Джакопо. Передай ему этот пакет, а если он потребует, то и кольцо. Дождись его ответа и принеси мне его...

   Джино пришел в волнение, которого он не мог скрыть. Обычная покорность боролась в нем с тем отвращением, которое внушал ему приказ герцога. Но дон Камилло сделал вид, что не замечает колебаний слуги, и повторил:

   - Итак, у арки, ведущей во дворец, под Мостом Вздохов, и по возможности не позднее первого часа ночи {В Венеции счет времени производился с заката и восхода солнца.}.

   - Разрешите мне, синьор, сопровождать вас вместе с Джиорджио в Падую.

   - Почему тебе вдруг захотелось отправиться в это утомительное путешествие?

   - А потому, что там нет ни Дворца Дожей, ни Моста Вздохов, и потому, что там не встретишь этого негодяя Джакопо.

   - Как я вижу, тебе не хочется исполнить мое поручение. Но ты забываешь, что обязанность слуги - повиноваться приказаниям хозяина. Ты - мой вассал, Джино Мональди, и хотя ты с детства - здесь, в Венеции, гондольером, все-таки ты мой вассал, как уроженец моих неаполитанских поместий!

   - Синьор, скажу вам откровенно, что все мы здесь, в Венеции, простые люди,- начиная от продавцов воды и кончая гондольерами,- все мы желаем этому псу Джакопо самого что ни есть скорого успокоения в лоне Авраамовом {Т.-е. смерти. (Прим. ред.)}... Говорить с этим негодяем значит не дорожить своей честью. Это могут подтвердить все. И не дальше, как вчера, это же самое говорила красавица Аннина, дочка старого торговца вином... Да если кто из гондольеров увидит меня с Джакопо, мне не придется участвовать в гонках, даже несмотря на поддержку вашей светлости...

   - Итак, если он тебя задержит, ты дождись его ответа... А если он прогонит тебя без разговоров, ты немедленно вернись сюда, чтобы я знал, чем кончилось мое поручение.

   - Я очень хорошо понимаю, синьор, что самолюбие хозяина значит больше, чем честь слуги... Если бы какой-нибудь мерзавец осмелился нанести оскорбление вашей светлости, мы с Джиорджио всегда сумели бы доказать нашу преданность...

   - Ага, так... Ну, благодарю тебя... Ступай и спи спокойно в гондоле... А ко мне пошли Джиорджио.

   - Помилуйте, ваша светлость!

   - Ты ведь отказываешься?

   - Как прикажете, ваша светлость, отправиться к Мосту Вздохов: улицами или каналами?

   - Как хочешь. Только захвати с собой весло, потому что может понадобиться гондола.

   - Не успеете, синьор, и глазом моргнуть, как принесу ответ от Джакопо,- сказал, вздохнув, Джино и, поклонившись, вышел из кабинета с запечатанным письмом в руке.

   Спустившись по потайной лестнице, он миновал узкий коридор и, пройдя по внутреннему двору через скрытую, немногим известную дверь, вышел в темный переулок, соединявшийся с соседней улицей.

   Венеция расположена на низких песчаных островах. Вероятнее всего, что обширная мель в глубине венецианского залива - наносного происхождения. Множество потоков, орошающих долины Альп, несут Адриатическому морю свою дань в виде остатков разрушенных ими горных пород. Этот наносный грунт образует в заливе мели, которые с течением времени выступили из воды группой низких островов. Песчаная отмель, обращенная к Венеции и к ее лагунам, называется островом Лидо. Так как большинство глубоких каналов лагун оставлено в неприкосновенности, то город в разных направлениях прорезывается множеством протоков. По берегам этих протоков стены домов буквально упираются в воду, так как недостаток твердой почвы заставлял строить дома у самых берегов каналов. Благодаря этому почти каждое из зданий имеет один выход на канал и другой во внутренние проходы улиц. Улицы Венеции хотя и очень узки, но все вымощены, удобно проложены, и, при наличии мостов, сообщение между островами незатруднительно.

   Джино очутился на одной из таких улиц. С гибкостью угря, плавающего в лагунах, он пробирался в толпе, стараясь пройти незамеченным. Не останавливаясь ни разу, он добрался до маленького низкого домика, стоявшего на углу площади, населенной бедняками и рабочим людом. Пробравшись среди множества пустых бочек, груд снастей и разного хлама, гондольер нащупал дверь и вошел в комнату.

   - Ты ли это, Джино?- вскричала хорошенькая, разбитная венецианка, в голосе которой слышалось кокетство и удивление.- Пешком, потайным входом и в необычный час!

   - Твоя правда, Аннина, что я пришел не во-время; мне некогда рассказывать; надо торопиться. Принеси ты мне, Аннина, пожалуйста, ту куртку, в которой я был с тобой на празднике в Фузине.

   - Почему ты хочешь сменить ливрею твоего хозяина на платье простого лодочника? Ведь эта шелковая куртка идет тебе гораздо больше, чем выцветший бархат, и если я раньше никогда этого не говорила, то только оттого, что хотела поберечь похвалу для других, кто их тоже любит...

   - Дело не в этом! Скорее как можно давай мою куртку!

   - Вот она! Ты найдешь в ее кармане ответ на твое письмо, за которое я тебя вовсе не благодарю, потому что тебе его писал секретарь герцога. И я тебе скажу, что женщины всегда осторожнее в этих делах; они знают, что, выбирая поверенного, очень легко наткнуться на соперницу.

   - Сам чорт не написал бы этого письма лучше, моя дорогая,- сказал Джино, переодеваясь.- Теперь шапочку и маску!

   - Тот, у кого на лице обман, не нуждается в маске,- ответила девушка, все же бросая Джино нужные вещи.

   - Теперь хорошо! Никто не угадает во мне слугу дона Камилло Монфорте. Я готов даже нанести визит тому еврею, который взял в залог твою золотую цепочку, и пригрозить ему ножом, если бы он захотел взять процентов больше условленного.

   - Но что же будет тогда с тем важным делом, ради которого ты так торопишься?

   - Правда, правда, долг прежде всего! Что, лодки твоего отца все в разгоне?

   - Ну, конечно, ты видишь, я одна. Отец уехал в Лидо, брат в Фузине, а слуги на островах.

   - Чорт возьми! Неужели ни одной вашей лодки в канале не найдется?..

   - Стой, Джино! Ты что-то очень уж торопишься. Я жалею теперь, что впустила тебя и позволила переодеваться в нашем доме. Я хочу знать, что это за спешное дело, и не навлечет ли оно каких-нибудь подозрений и на моего отца. Я хочу знать!

   - Ах, пойми, время дорого! Если я опоздаю, это будет твоя вина. Дай скорее ключ от двери, которая выходит на канал.

   - Ты не уйдешь отсюда, пока я не узнаю, почему тебе понадобилось переодеваться и вообще всего относительно этого "важного" дела.

   - Ты нерассудительна, Аннина! Я же тебе сказал, что я должен исполнить важное поручение, и малейшее промедление может навлечь большие неприятности.

   - На кого? И что это за поручение? И почему ты так торопишься сегодня, тогда как обычно тебе надо напоминать об уходе. Ну, живей, Джино, или скажи мне всю правду, или надевай опять ливрею дона Монфорте!

   - Ну, так и быть! Мы ведь с тобой друзья, Аннина; я вполне верю тебе, и ты все сейчас узнаешь. У меня остается еще несколько минут, так как на колокольне сейчас прозвонили три четверти.

   - Но у тебя такой вид, будто ты что-то придумываешь...

   - Да, я волнуюсь, потому что вижу, что ради любви к тебе я совершу большую ошибку. Ты слышала, конечно, что говорят о моем хозяине и о племяннице римского маркиза, утонувшего в Джудекке?

   - Кто же не слышал этой басни, которую каждый гондольер рассказывает на свой лад!

   - И вот, эта история близка к развязке. Я боюсь, как бы мой хозяин не сделал глупость.

   - Он хочет жениться?

   - Еще хуже! Он меня послал отыскать, как можно скорее священника...

   Аннина с интересом слушала выдумку гондольера. Но, зная хорошо Джино, она сомневалась в правдивости его слов.

   - В какой же монастырь велели тебе итти?

   - Мне ничего определенного не сказали! Я знаю только, что я должен отыскать священника-францисканца.

   - Неправда! Лжешь! Дон Камилло Монфорте не женится так опрометчиво. Тебе не удастся меня обмануть. И я тебя не выпущу, пока не узнаю всю правду. Возьми-ка выпей вина из этой кружки: может быть, тогда у тебя заговорит совесть.

   - Ну, вот... видишь... Я хочу познакомить твоего отца и Стефано Милано,- сказал гондольер, отпив из кружки.- Он калабриец и часто привозит чудные вина, которыми славится его страна. Он сейчас в Венеции, и, если хочешь, он может вам доставить несколько бурдюков.

   - Ну, сомневаюсь, чтобы его вина были лучше тех вин, которые продаются на Лидо... Выпей-ка еще стаканчик! Недаром говорят, что второй стакан еще слаще первого! Но я не прочь познакомиться с калабрийцем. И чем скорее, тем лучше! Если его фелука в порту, то ее можно теперь же пригнать сюда каналами и внести вино прямо сюда по скрытому входу.

   - Но ты забыла про поручение! Дон Камилло привык к моей аккуратности. А жаль, если вино достанется другому!

   - Ладно. Чтобы не упустить удобного случая, я сама пойду с тобой к калабрийцу. Ведь ты знаешь, что отец поручает мне эти дела.

   Джино не успел опомниться, как Аннина надела маску, отворила дверь и вытолкнула его из дому.

   Канал, у которого стоял домик винного торговца, был узкий, темный и безлюдный; незатейливая гондола была привязана при входе в дом. Гондольер видел, что сопротивляться бесполезно. Он вошел в лодку и занял свое обычное место на корме.

  

  

   Присутствие Аннины сильно стесняло Джино. Он был молод и стремился нравиться дочке торговца вином, а тут две выпитые чарки крепкого вина ударили ему в голову. Но свежий ночной воздух вернул Джино обычное хладнокровие и осмотрительность. Проплыв канал, Джино начал искать глазами хорошо известную ему фелуку калабрийца.

   Порт был загроможден кораблями всех стран. Луна поднялась уже высоко и освещала весь широкий бассейн с лесом косых латинских рей, легких мачт мелких судов и с массивными корпусами барок, бригов и коммерческих шхун.

   Джино сделал несколько ударов веслами, и гондола остановилась рядом с фелукой.

   - Доброй ночи "Прекрасной Соррентинке" и ее уважаемому хозяину!- сказал гондольер, входя со своей спутницей на палубу судна.

   После обычных приветствий гости объяснили калабрийцу цель своего приезда.

   - Мы приехали к тебе по делу, и тебе будет чем от нас поживиться,- сказал Джино.- Я привез к тебе дочку известного виноторговца, честного малого; он не прочь попробовать торговать твоим калабрийским вином.

   - Я к вашим услугам, сударыня! Не пожелаете ли вы снять маску?- сказал моряк.

   - Дело не в маске,- отвечал гондольер.- Чтоб не терять напрасно времени, скажи прямо: есть у тебя вино?

   - Э-э, Джино! Ты, брат, вопрос ставишь ребром... Ну, так поверь мне, что трюм моей фелуки совсем пуст. А что касается вина, так мы сами были бы рады выпить стаканчик.

   Аннина, несмотря на строгости венецианских законов о торговле привозными винами, привыкшая к коммерческим сделкам, хотела воспользоваться выгодным случаем.

   - Не боишься ли ты шпионов, капитан? В таком случае Джино может тебя уверить, что меня опасаться не нужно.

   - Конечно!- подтвердил Джино.- Но позволь мне сказать ему на ухо несколько слов!.. Стефано Милане!- сказал он, приблизившись к моряку так, чтобы Аннина его не слышала.- Не в службу, а в дружбу, задержи у себя эту девушку. И если даже действительно у тебя нет вина, не говори ей этого, начни с ней торговаться, заговори ее, чтобы я мог скрыться незамеченным. А после этого проводи ее до набережной.

   - Из слов Джино я понял, что мы с вами сговоримся,- сказал хитрый калабриец,- Не погнушайтесь моей бедной каюткой; там вам будет удобнее и безопаснее говорить о нашем деле.

   Хотя Аннина и была вообще недоверчива, но она направилась к каюте. Джино ждал только этой минуты. Он быстро прыгнул в лодку и сильным ударом весла оттолкнул ее от берега. Аннина заметила его уловку.

   - Джино мне говорил, что у тебя есть лодка, которой я могу воспользоваться, когда мы окончим нашу беседу,- сказала она моряку, не выдавая своего беспокойства.

   - Вся моя фелука к вашим услугам,- отвечал тот, галантно помогая ей спуститься в каюту...

   Почувствовав себя на свободе, Джино разогнал лодку и вскоре очутился в узком канале, который отделял Дворец Дожей от тюрьмы; он проскользнул под аркой, поддерживающей крытую галлерею, которая вела из верхних этажей дворца к тюрьмам. Эта галлерея и называлась Мостом Вздохов. Гондола замедлила ход и подплыла к лестнице. Выпрыгнув на первую ступеньку, Джино воткнул маленькое железное копье в трещину между камнями и привязал к нему лодку. После этого он прошел под массивной аркой дворца и вошел в его обширный темный двор.

   Место это было совершенно пустынно, хотя и находилось рядом с оживленной площадью; под тяжелыми сводами, окружавшими двор, слышались только мерные шаги часовых. Прежде чем Джино успел выйти из темного прохода, две или три фигуры показались в противоположном углу двора и сейчас же исчезли в воротах, вмешавшись в толпу на площади, на которую дворец выходил другим своим фасадом.

   Обманутый в ожидании немедленно встретить здесь того, кого он искал, гондольер вышел на середину двора и громким покашливанием дал знать о своем присутствии. Он заметил приближавшуюся к нему фигуру. При слабом свете луны можно было видеть, что подходивший был в маске.

   - Если я не ошибаюсь, вы - тот, кого я ищу здесь,- сказал гондольер.

   Незнакомец, казалось, намеревался пройти мимо, но остановился и отвечал:

   - Может быть, да, а может быть, и нет! Сними маску, чтобы я мог видеть, с кем имею дело.

   - В таком случае, я тоже хотел бы видеть вас без маски, чтобы убедиться, что вы тот, к кому я послан.

   - Я вижу, что ты осторожен. Это похвально. Но я все-таки не сниму маски и пойду дальше. Вижу, мы не столкуемся.

   - Синьор, вы слишком поспешны в своих решениях. Посмотрите на это кольцо с печатью: может быть, оно вам объяснит что-нибудь.

   Незнакомец взял перстень и с видом удивления и удовольствия стал рассматривать изображение, вырезанное на камне перстня.

   - Это неаполитанский сокол, герб владетеля святой Агаты,- сказал он.

   - Не считая тех вла