Купер Джеймс Фенимор - В Венеции

дений и титулов, которых он добивается в Венеции,- подтвердил Джино.- Скажите мне теперь, синьор: вы действительно тот, кому я должен передать мое поручение?

   - Перед тобою тот, чьи мысли заняты исключительно доном Камилло Монфорте. Но, кроме этого кольца, ты должен мне передать еще кой-что.

   - Совершенно верно. Я должен передать пакет, когда узнаю, что не ошибаюсь в личности.

   Незнакомец задумался на мгновение и, осмотревшись вокруг, прибавил:

   - Здесь неудобно снимать маски. Подожди меня, я сейчас вернусь и проведу тебя в более надежное место.

   Незнакомец быстро отошел. Он поднялся по мраморной Лестнице Гигантов {Лестница Гигантов - на верхней площадке ее короновались дожи.} и приблизился к первому из отверстий, проделанных в стене дворца. Отверстия эти, известные под названием "Львиной Пасти" {Львиные Пасти были разбросаны в разных частях Венеции. (Прим. ред.)}, служили приемниками тайных доносов. Неизвестный бросил что-то в это отверстие и скрылся.

   Джино побежал было за ним, но, очутившись на многолюдной площади Пьяцетты, понял бесполезность преследования. Но желание вернуть кольцо с печатью дона Камилло поддерживало в нем надежду отыскать в этой праздной толпе похитителя. Он, тревожно переходя с места на место, несколько раз заговаривал с масками, которые казались ему подозрительными, но смех и грубые ответы убеждали его в ошибке. Он заглядывал в каждую кофейню, внимательно рассматривая посетителей, как вдруг легкий удар по плечу заставил его остановиться. Перед ним стояла женщина в костюме трактирщицы. Измененным голосом она заговорила с ним.

   - Почему ты так торопишься? И что ты потерял в этой толпе? Не сердце ли? Тогда надо поторопиться отыскать его, а то на него найдется много охотников!

   - И на здоровье!- отвечал обескураженный гондольер.- Скажи мне лучше, не видела ли ты здесь замаскированного... Он среднего роста, по походке его можно принять за сенатора или за священника, а может быть, и за торговца.

   Джино не успел окончить своего описания, как рядом появился арлекин. Паяц ударил его по плечу своей трещоткой... Кто-то сзади нахлобучил ему шапку на нос...

   Протолкавшись сквозь толпу, гондольер добрался до набережной. Здесь он свободнее мог наблюдать. Джино остановился, раздумывая: вернуться ли к герцогу или еще попытаться вернуть так глупо потерянный перстень... Он заметил, что здесь он был не один: кто-то, облокотившись на подножье статуи льва, стоял неподвижно. Несколько праздношатающихся подошли было к этому человеку, но поспешно с видимым испугом удалились от него. Джино счел нужным взглянуть поближе на человека, один вид которого, казалось, возбуждал страх и отвращение. Приблизившись, он узнал того, кого так долго искал. Первым побуждением гондольера было отойти скорее прочь, но, вспомнив о поручении и о потере, он остановился. Но Джино не заговорил и с видом смущения смотрел на браво {Браво - множественное число брави, так в Италии назывались смельчаки, готовые за особую плату на всякие преступления. Браво - это вообще название вора и мошенника. (Прим. ред.)}.

   - Что тебе надо?- спросил гондольера Джакопо после нескольких минут молчания.

   - Отдайте мне печать моего хозяина!

   - Я тебя не знаю!

   - Правда, я не имею удовольствия быть вашим другом, но ведь приходится иметь дела и не с приятелями. Пожалуйста, если вы - тот, кому неосторожный гондольер по ошибке передал перстень своего хозяина, то будьте великодушны, верните мне его, ведь для вас он не имеет никакой ценности.

   - Ты со мной разговариваешь, словно с каким-нибудь ювелиром из Риальто.

   - Нет, я знаю, что вы известны в высшем обществе Венеции, и доказательством этого может быть поручение моего хозяина.

   - Сними маску. Честные люди не нуждаются в масках.

   - Вы правы, синьор! Но если вам это безразлично, то я хотел бы воспользоваться правом карнавала, когда в Венеции почти все ходят маскированными... Я должен вам передать один пакет.

   - Но я тебя не знаю. У тебя есть имя?

   - Нет... По крайней мере, вам мое имя так же известно, как имя младенца, которого вам бы подкинули.

   - Если твой хозяин так же неизвестен мне, как и его слуга, то не трудись передавать его поручение.

   - Имя герцога святой Агаты известно в Венеции.

   - Почему ты прямо не говоришь, что ты от дона Камилло Монфорте? Чем я могу быть ему полезен?

   - Каково бы ни было содержание этих бумаг, по распоряжению герцога я должен их вам передать.

   Браво спокойно взял конверт. В его взгляде, остановившемся на печати и надписи, блеснуло выражение, которое доверчивый гондольер мысленно сравнил со взглядом тигра, любующегося своей добычей.

   - Да, ты упоминал еще о кольце; оно с тобой? Я не люблю действовать наобум.

   - В том-то и беда, что я его отдал кому-то, приняв его за вас. Но, может быть, вы знаете почерк моего хозяина,- сказал поспешно Джино.- По изложению вы сейчас узнаете, что это писал герцог Монфорте. Он мастер писать: лучше пишет, чем даже я сам.

   - Но я не учился разбирать такие каракули. Скажи, кому адресован этот пакет?

   - Я не смею произнести ни одного слова относительно тайны моего хозяина. Достаточно с меня и того, что он доверил мне это поручение.

   Браво окинул гондольера таким взглядом, что у того вся кровь застыла в жилах.

   - Я тебе приказываю громко прочесть, кому адресованы эти бумаги. Здесь нет никого, кто бы мог нас услышать.

   - И у стен есть уши, синьор! Но если вы этого требуете, то... мы лучше отложим этот экзамен до более удобного случая.

   - Шутки в сторону! Скорей! Или имя, или какую-нибудь вещь твоего хозяина. Иначе это дело меня не касается.

   - Синьор Джакопо, подумайте о последствиях, которые будет иметь такое быстрое решение.

   - Не понимаю, какие последствия могут грозить человеку, который не хочет принять посылку, не убедившись в том, что она адресована ему.

   - За это мне герцог обкорнает уши так, что я не буду уже никогда в состоянии слушать добрые советы.

   - Ну, так что же! Он этим только облегчит работу палача...

   Сказав это, браво бросил пакет к ногам гондольера и спокойно направился к Пьяцетте. Джино поднял пакет и закричал ему вслед:

   - Я удивляюсь, что вы со всей вашей проницательностью не поняли, что адресованный вам пакет должен носить ваше собственное имя.

   Браво взял конверт и повернул его к лунному свету.

   - Хотя я и не могу похвалиться большой ученостью, но необходимость научила меня разбирать мое имя, если оно написано. Теперь ты можешь отправляться, а я подумаю об этом деле.

   Джино, радостный, направился домой. Но едва он сделал несколько шагов, как женская фигура скользнула между гранитными колоннадами. Джино узнал ее и догадался, что Аннина была свидетельницей его беседы с браво.

  

  

   Дворец Пьеполо был одним из богатейших патрицианских {Патриции - итальянская знать. Это наименование перешло от времен древнего Рима. (Прим. ред.)} домов Венеции.

   Богатство и роскошь заметны были всюду. Просторная сводчатая прихожая с широкой мраморной лестницей вела в обширные комнаты, изобиловавшие позолотой и скульптурой, на стенах висели картины известных художников Италии; большие зеркала занимали остальную часть стен, тяжелые бархатные и шелковые портьеры и паркет из лучшего итальянского мрамора дополняли красоту этой обстановки.

   Длинный ряд приемных покоев и парадных зал вел в отдаленную часть дворца, обращенную на берег канала. Хотя здесь все было так же богато и роскошно, но чувствовалась большая простота. Здесь владелица этого дворца беседовала с своим духовником и с родственницей-компаньонкой. Виолетта Пьеполо была так молода, что где-нибудь на севере ее считали бы еще девочкой, но в родной стране пропорциональность форм и выражение черных глаз обнаруживали в ней зрелость и ум женщины.

   - Я вам так благодарна за ваш добрый совет, отец, и знаю, что милая донна Флоринда разделяет вполне мою признательность. Ваши с ней мнения имеют так много общего, что я иногда удивляюсь, как под влиянием житейской опытности доброта и благоразумие, действуя заодно, отодвигают на задний план личные интересы.

   Строгие очертания рта монаха при этом замечании его юной ученицы оживились легкой улыбкой.

   - С годами ты узнаешь, что в этом заключается минимум наших страстей и интересов, который мы разрешаем себе в границах осторожности и беспристрастия. Хотя донна Флоринда еще в том возрасте, когда многое привязывает к жизни, она, надеюсь, сумеет укрепить тебя в этой истине.

   При этих словах кармелита {Кармелиты - один из католических монашеских орденов.} бледные щеки компаньонки вспыхнули ярким румянцем, и ее лицо выразило радость.

   - Я надеюсь, что Виолетта и раньше слышала об этом,- тихо сказала Флоринда.

   - Было бы очень грустно, если бы от меня скрывали то, что нужно знать в моем возрасте,- отозвалась Виолетта.- Но почему Сенат вмешивается в судьбу девушки, когда та вполне довольна скромной жизнью, которую она ведет?

   - Время беспощадно, и мало ли что придется тебе узнать в жизни. Она часто налагает тяжелые обязанности. Ты знаешь политику государства, которое создало свою славу военными подвигами, богатством и обширным влиянием на другие нации. В Венеции есть закон, запрещающий родниться с иностранцами, потому что здесь каждый должен служить прежде всего интересам правительства республики. Наши патриции не могут владеть иностранными землями, и женщина такого громкого имени, как твое, не может выйти замуж за иностранца без согласия сенаторов.

   - Ах, было бы лучше, если бы я не принадлежала к знати! Мне думается, что, находясь под такой строгой опекой Совета Десяти, женщина не может быть счастлива.

   - Мне грустно, но я должна тебе сказать, что говорить так нельзя,- отвечала наставница.- Приходится повиноваться законам. Мне непонятно, чем ты недовольна. Ты молода, богата, красива, знатного рода, и ты еще жалуешься на судьбу.

   - Я извиняюсь, если я оскорбила кого-нибудь,- ответила Виолетта.- Но было бы гораздо лучше, если бы отцы государства занимались более важными делами и оставили бы шестнадцатилетнюю девушку в покое вместе с ее происхождением и богатством.

   - Забота, которую проявляет республика к твоей судьбе, это - цена богатства и роскоши, окружающих тебя,- сказал в свою очередь монах.- Другая женщина, которой судьба менее благоприятствует, могла бы наслаждаться свободой, но эта свобода не была бы украшена пышностью.

   - Я бы хотела, чтобы вокруг меня было меньше роскоши, но больше свободы.

   - Но я не отрицаю, что преимущества, которыми ты пользуешься, имеют некоторые неудобства. Политика Венеции корыстна и безжалостна. Голос монаха понизился, и он боязливо посмотрел вокруг.- Сенат {Сенат - высший правительственный орган в Венеции. (Прим. ред.)} считает своей обязанностью предупреждать, насколько возможно, союз интересов, невыгодных для него. Я уже тебе говорил, что сенатор не может иметь владений за пределами республики, и лицо знатного происхождения не может вступить в брак с иностранцем без согласия на то Сената. Ты в таком же положении. Среди всех иностранцев, которые ищут твоей руки, Совет не видит ни одного достойного. Дон Камилло Монфорте,- человек, которому ты обязана жизнью, и о котором ты недавно говорила с такой признательностью,- имеет больше тебя прав жаловаться на эти суровые постановления.

   - Мое недовольство было бы еще больше, если бы я думала, что молодой человек, проявивший по отношению ко мне столько мужества, боится этой строгости,- возразила живо Виолетта.- Какой счастливый случай привел его в Венецию? Я полагаю, что могу спросить об этом без стеснения.

   - Твой живой интерес к нему вполне понятен и даже похвален. Он молод и имеет свои слабости. Не забывай того, что он сделал для тебя. Его дела всем известны в городе; ты же о них не слышала лишь благодаря твоей замкнутой жизни.

   - У моей ученицы, помимо этого, есть более интересные занятия,- заметила донна Флоринда.

   - Я хочу знать, чего он добивается,- спросила Виолетта.

   - Он все не может добиться в Сенате, чтобы его утвердили в правах его предков-сенаторов.

   - Почему же ему в этом отказывают?

   - Да ведь по существующему закону он должен отказаться от своих владений в Калабрии. Я плохо знаю законы, но противники нашей республики говорят, что трудно нести те обязательства, которые она налагает, и что за свои милости она требует слишком много.

   - Разве это справедливо?

   - Ты молода и высказываешься чересчур откровенно!

   Монах с беспокойством взглянул на прекрасную венецианку. В его взгляде мелькнули заботливость и беспокойство.

   - Сохрани благодарность к нему за спасение твоей жизни!

   - Это чувство благодарности не принесет ему пользы, отец. У меня достаточно родства и связей, чтобы похлопотать в Сенате о деле дона Камилло.

   - Будь осторожна, дочь моя, твое вмешательство может только повредить дону Камилло: твои интересы противоречат интересам Сената.

   Монах надвинул капюшон на лицо и собирался уходить. Виолетта подошла под благословение. Монах поднял руки над склонившейся компаньонкой. Губы его зашевелились, но слов нельзя было расслышать. Если бы Виолетта была более наблюдательна, то эта молчаливая сцена открыла бы ей тайну глубокой симпатии, связывавшей монаха и компаньонку.

   После ухода монаха Виолетта вышла на открытый балкон. Все было тихо. Вдруг раздались звуки гобоя {Гобой - музыкальный духовой инструмент. (Прим. ред.)}. Виолетта испуганно отступила с балкона.

   - Толпа молодежи дает серенаду нашей милой Оливии под окнами дворца Ментони,- сказала девушка.- Ночь так хороша, что мне захотелось проехаться в лодке. Кстати, я должна передать свои работы моему опекуну. Съездим к нему?

   Отложив в сторону работу, донна Флоринда согласилась исполнить желание Виолетты.

   Лакей позвал гондольеров, и дамы, завернувшись в мантильи и захватив с собой маски, сошли вниз и сели в гондолу.

  

  

   Гондола подвезла венецианку и ее спутницу ко дворцу патриция, которому Сенат поручил опеку над богатой наследницей. Это было старинное здание, отличавшееся богатством и роскошью, как и большинство патрицианских домов того времени.

   Так как обе приехавшие дамы были частыми посетительницами дворца синьора Градениго, то они поднялись по массивной лестнице, не обращая внимания на оригинальность архитектуры, которая невольно привлекла бы взор непривычного посетителя. Положение донны Виолетты давало ей право на немедленный прием. Пройдя длинный ряд комнат, она остановилась во внутренней прихожей, опасаясь побеспокоить своего опекуна. Но ей не пришлось долго ждать: синьор Градениго поспешил ей навстречу. Лицо старика выражало неподдельную радость. Он не хотел слушать извинений за поздний приход и, предложив ей руку, повел Виолетту в кабинет.

   - Мне всегда приятно видеть тебя, моя дорогая; ведь ты дочка моего старого друга, драгоценное сокровище Венеции. Двери моего дворца всегда открыты для тебя. И я буду счастлив разрешать твои сомнения и исполнять твои капризы.

   - Я очень признательна вам,- отвечала Виолетта,- но боюсь, что я беспокою вас своей просьбой в тот самый момент, когда вы очень заняты делами государства.

   - К сожалению, мой возраст и мои болезни не позволяют мне заниматься делами республики, как бы я того хотел. Но все обстоит лучше, чем можно было ожидать; договор с императором для нас очень выгоден, неприязнь Рима смягчена. Этим мы обязаны одному молодому неаполитанцу: он имеет хорошие связи при дворе папы через своего дядю...

   - Вы так добры ко мне, синьор, и я не скрою от вас, что сегодня, кроме желания видеть вас, меня привело сюда намерение воспользоваться вашей добротой для одного дела,- скромно, но решительно обратилась к старику донна Виолетта.

   - Посмотрите, донна Флоринда, наша питомица унаследовала от своих предков и привычку покровительствовать. Я одобряю это от всей души. Я только замечу тебе, что надо быть осторожной и, делая добро одному, не повредить этим другому. Так в чем же дело? За кого ты хлопочешь? За кого-нибудь из твоих служащих, за твою кормилицу?

   - Нет, синьор, моя просьба гораздо важнее...

   - В наш век, в век новых веяний, нельзя слишком сурово относиться к новшествам,- серьезно и даже сурово сказал синьор Градениго.- Но если бы Сенат не пресекал все сумасбродные теории молодости, то их пагубное влияние проникло бы в народ... Да, я многое согласен исполнить. Если ты нуждаешься в деньгах, проси у меня, сколько хочешь... Но помни, я не пожалею того, кто нарушает покой нашей республики.

   Это неожиданное предупреждение смутило Виолетту, но она поборола смущение и сказала твердо:

   - Вам известно, синьор Градениго, что я не отблагодарила еще за оказанную мне услугу.

   - Дело принимает серьезный оборот. Донна Флоринда, наша Виолетта очень взволнована, и я просил бы вас объяснить мне все подробнее.

   - Хотя я не совсем в курсе дела,- отвечала компаньонка,- но, насколько я могла понять, я думаю, что это относится к спасению жизни Виолетты...

   Лицо синьора Градениго стало серьезным.

   - Теперь я понимаю. Правда,- сказал он, обращаясь к девушке,- дон Камилло прилетел к тебе на помощь как-раз в тот самый момент, когда ты могла пойти ко дну вслед за своим дядей. Но дон Камилло не какой-нибудь гондольер, чтобы ждать за это подачки. Ведь ты его поблагодарила, и этого вполне достаточно.

   - О, да! Я вечно останусь ему признательна.

   - Я вижу, донна Флоринда, что ваша ученица увлекается романами; ей не мешало бы почитать и молитвенник.

   - Синьор, если я не оправдываю достаточно доверия моих наставников, то в этом виновата одна я,- с живостью заметила девушка. Дон Камилло Монфорте давно хлопочет в Сенате о восстановлении его в правах предков. Вы, синьор, пользуетесь там большим доверием, и если бы вы ему оказали поддержку, Венеция потеряла бы в доходах, но зато приобрела бы славу честности, которой она так добивается.

   - Ты была бы хорошим адвокатом, милая. Хорошо, я подумаю о твоей просьбе,- сказал дон Градениго, снисходительно улыбаясь.

   Донна Виолетта, обрадованная этим обещанием, схватила протянутую ей опекуном руку и с жаром поцеловала ее. Это волнение показалось подозрительным старику.

   - Ты слишком хороша, и всякий бы на моем месте не устоял против твоей просьбы. Что касается прав дона Камилло... Да, положим, все равно, ты этого хочешь, и дело будет рассмотрено с тем снисхождением, в котором так часто упрекают наше правосудие.

   - Вы хотите сказать, что будете тверды, но не бесчувственны к интересам иностранца.

   - Я боюсь, как бы подобное толкование не разрушило наших надежд. Но я рассмотрю дело... Ну, а теперь о другом. О моем сыне. Я надеюсь, что, ради любви ко мне, ты считаешь его своим другом.

   - Двери моего дворца всегда открыты для синьора Джакомо,- сказала холодно Виолетта.- Сын моего опекуна всегда приятный гость для меня.

   - Я очень рад этому и желал бы, чтобы он убедил тебя в своем расположении к тебе... Но в наше время осторожность - высшая добродетель. И если юноша немного робок, то, будь уверена, это из боязни преждевременно внести беспокойство в среду лиц, интересующихся твоей судьбой, моя девочка.

   Обе женщины поклонились и запахнули свои мантильи: нетрудно было догадаться, что они собирались уходить. Донна Виолетта подошла к старику, и, простившись с ним, женщины вернулись на гондолу.

   Синьор Градениго молча прошелся несколько раз по комнате. В обширных покоях его дворца было тихо; но эта тишина вскоре была нарушена приходом молодого человека. По виду и по манерам в нем сразу можно было распознать кутилу. Он с шумом вошел в кабинет отца.

   - Как всегда, тебе не повезло сегодня, Джакомо,- сказал синьор Градениго с отеческой снисходительностью, к которой примешивался и упрек.- Донна Виолетта только-что ушла от меня. А ты, верно, возвращаешься со свидания с дочерью какого-нибудь ювелира.

   - На этот раз вы ошибаетесь, отец,- возразил молодой человек,- ни сам ювелир, ни даже банкир, ни его дочь мне теперь не интересны.

   - Гм... Это что-то необыкновенное. Я бы хотел, Джакомо, чтобы ты сумел воспользоваться тем случаем, который представляет моя опека над донной Виолеттой, и понял бы всю важность того, что я тебе советую.

   - Будьте покойны, батюшка. Я довольно страдал от недостатка того, чего у донны Виолетты имеется с избытком, чтобы пропустить такой лакомый кусок. Отказывая мне в моих нуждах, вы как бы заручились моим согласием на этот счет.

   - Теперь не до упреков, Джакомо, пойми: иностранец - твой соперник. После происшествия на Джудекке он победил сердце Виолетты. Она бредит им и совершенно не думает о тебе. Ты не забыл сообщить Совету об опасности, которая угрожает нашей наследнице миллионов?

   - Да, я напомнил.

   - И каким образом?

   - Самым простым, но самым надежным... Львиная Пасть...

   - Да, это решительный поступок.

   - И, как все рискованные,- наиболее выигрышный. Наконец-то мне повезло, и в доказательство я мог представить кольцо с печатью неаполитанца.

   - Ты не понимаешь опасности твоего поступка. Я боюсь, как бы не узнали почерка на твоем сообщении. А каким образом ты достал перстень?

   - Будьте покойны! Если я иногда и не слушался ваших советов, то я их помнил. Неаполитанец погиб, и если Совет, в котором и вы, отец, состоите, будет себе верен, то наш враг будет отдан под надзор, если не выслан.

   - Совет Трехсот исполнит свой долг, в этом нечего сомневаться; я буду счастлив, если твое усердие не повлечет за собой никаких нежелательных последствий,- многозначительно заметил старый сенатор.

   Но молодой человек, привыкший к интригам и доносам, отнесся к предостережению отца с обычной беспечностью и вышел из комнаты, насвистывая что-то. Сенатор остался один. По его походке можно было заметить, что он был сильно озабочен. В это время какая-то фигура скользнула вдоль соседней полутемной комнаты и остановилась в дверях кабинета. Это был пожилой человек с загорелым лицом и седыми волосами. По одежде из грубой и дешевой материи в нем можно было узнать рыбака. Но было что-то благородное в его выразительных глазах; мускулы его голых рук и ног говорили о большой физической силе. Он мял в руках шапку.

   - А, это ты, Антонио,- сказал патриций.- Что тебе надо?

   - Синьор, у меня есть кой-что на душе.

   - Вероятно, буря опять помешала твоему улову. Возьми вот! Ты - мой молочный брат, и я не хочу, чтобы ты нуждался.

   Рыбак отступил с достоинством, не приняв подачки.

   - Я не прошу милостыни, синьор; ведь, кроме денег, есть еще другие нужды и страдания.

   Сенатор испытующе посмотрел на него и, прежде чем ответить, запер дверь кабинета.

   - Как всегда ты всем недоволен, Антонио! Ты привык толковать о вещах, которые выше твоего понимания. Ведь тебе известно, что твои убеждения навлекали уже на тебя недовольство государства. Народ и бедняки должны слушаться, а не критиковать. Чего ты добиваешься на этот раз?

   - Вы меня не понимаете, синьор: я привык к бедности и к нужде. Сенат - мой хозяин. Я признаю это. Но при всей бедности меня нельзя лишать человеческих чувств.

   - Опять о своих чувствах! Ты о них говоришь при всяком удобном случае, Антонио, как-будто они важнее всего.

   - Да, они важны для меня, синьор. Несмотря на то, что я мало придаю значения личным интересам, на этот раз я должен побеспокоить вас просьбой. С раннего моего детства я привык слышать от той женщины, которая была нашей общей кормилицей, что после моих родителей я больше всего должен любить ваше семейство. Я не ставлю себе в заслугу мою природную чуткость, но все же скажу, что правительство не должно легкомысленно относиться к людыя, умеющим чувствовать.

   - Опять правительство виновато! Ну, говори, чего ты хочешь?

   - Вам, синьор, известна история моей скромной жизни. Я не стану вам говорить о моих детях, которых судьба отняла у меня одного за другим. Да, лишиться пяти славных честных сыновей! Но я примирился с этим.

   - Можно позавидовать твоей покорности, Антонио. Знаешь ли, иногда легче перенести смерть ребенка, чем его ошибки при жизни.

   - Ах, синьор, мои дети только смертью и причинили мне горе. Но и тогда я старался утешить себя тем, что больше им не придется страдать.

   Старик отвернулся, чтобы скрыть волнение.

   Губы сенатора задрожали, и он быстро прошелся по комнате.

   - Теперь я хлопочу за живых,- продолжал рыбак.- Я прошу вашей помощи, чтобы спасти моего внука от галер {Галеры - гребные суда, на которых применялся труд каторжников. В данном случае просто военные суда. (Прим. ред.)}. Государство посылает его, четырнадцатилетнего мальчика, сражаться с турками, не обращая внимания ни на его годы, ни на мою старость и одиночество: его отец убит в последнем сражении с турками же.

   Остановившись, рыбак посмотрел в глаза сенатора, но тот оставался бесстрастным. Расчет старого политика заглушал в нем всякую человечность, особенно когда дело касалось военных дел республики.

   - Я бы хотел, чтобы ты обращался ко мне только за материальными нуждами, Антонио. Твой внук не подвергается большим опасностям, чем другие. Ты знаешь, что республика нуждается в службе всех своих подданных.

   - Точно так, синьор! А вот я сейчас встретил синьора Джакомо, вашего сынка,- он прогуливается в гондоле...

   - Замолчи сейчас же!

   - Мои дети меня никогда не огорчали при жизни,- проговорил рыбак тихо, но мрачно.

   Синьор Градениго почувствовал резкую ноту этого упрека. Пройдясь несколько раз молча по комнате, он настолько овладел собой, что мог отвечать спокойно.

   - Антонио, твоя смелость и твой резкий характер мне давно известны. Если тебе нужны молитвы за умерших и материальная поддержка, я готов помочь тебе; но, прося моего ходатайства перед, командиром галерного флота, ты просишь невозможного в это критическое время даже для дожа, если бы дож был...

   - Рыбак!- докончил Антонио, видя, что сенатор прервал его речь.- Прощайте, синьор!

   Антонио поклонился и вышел. Он ушел незамеченным, потому что сенатор избегал взгляда рыбака, чувствуя справедливость его слов. Прошло несколько минут. Новый шум заставил старика очнуться: дверь отворилась, и лакей доложил о приходе какого-то человека, который просил аудиенции.

   - Пусть войдет!- ответил сенатор, придавая своему лицу обычное выражение.

   Лакей удалился, и в комнату быстро вошел человек в маске и в плаще. Он снял маску и плащ. Сенатор узнал страшного браво Джакопо.

  

  

   - Заметил ли ты человека, который сейчас вышел от меня?- спросил поспешно сенатор.

   - Да, синьор. Это Антонио, рыбак с лагун.

   - Тебе приходилось иметь с ним дело?

   - Никогда, синьор.

   - Но ты ручаешься, что он?..

   - Молочный брат вашей светлости.

   - Я тебя не спрашиваю о его детстве, о его происхождении, но о его настоящем положении,- резко оборвал синьор Градениго, избегая проницательного взгляда Джакопо.- Ты слышал о нем что-нибудь от рыбаков?

   - Нет, синьор, по роду моей службы мне не приходится вращаться среди рыбаков..

   - Скажи, в качестве кого тебе известен Антонио?

   - В качестве человека, уважаемого среди его собратьев, человека ловкого, трудолюбивого,- одним словом, знатока своего дела.

   - Не хочешь ли ты сказать, что он контрабандист?

   - Нет, он занят с раннего утра до позднего вечера ловлей рыбы в лагунах, и ему некогда заниматься другими делами.

   - Тебе известна, Джакопо, строгость наших законов, касающихся государственных доходов?

   - Как же, я знаю, что приговор святого Марка всегда очень суров, если нарушаются его денежные интересы.

   - Я не спрашиваю твоего мнения на этот счет! Так вот, этот человек имеет привычку искать популярности у своих собратьев и заниматься делами, о которых могут судить только представители власти.

   - Синьор, он стар, а с годами люди становятся смелее.

   Сенатор недоверчиво посмотрел на браво, словно желая прочесть в его лице точное значение его слов.

   - Несмотря на годы, этот человек неосторожен в своих словах, и я боюсь как бы он не повредил, себе этим. Я люблю этого человека; вполне естественно быть несколько пристрастным к тому, кто был вскормлен с тобой одной и той же грудью.

   - Вы правы, синьор.

   - Так вот, ради этого я хотел бы, чтобы он был осторожнее и сдержаннее. Тебе известен его взгляд на призыв во флот всех молодых людей ия рыбаков?

   - Я знаю, что у него отняли внука, который работал вместе с ним.

   - Да, чтобы с честью, а может быть, и с выгодой служить республике!

   - Может быть, синьор.

   - Ты сегодня не разговорчив, Джакопо! Но, если ты знаешь этого рыбака, посоветуй ему быть осторожнее. Ведь Сенату может наскучить недовольство тех, о благосостоянии которых он заботится с отеческой любовью.

   Браво поклонился в знак согласия, а сенатор с беспокойством ходил по комнате.

   - Ты слышал о постановлении суда по делу генуэзца?- спросил он.- Приговор был вынесен немедленно, и, хотя говорят о вражде между нами и Генуэзской республикой, Европа, надеюсь, может убедиться в беспристрастии нашего суда. Ну, скажи, что говорят о нашем беспристрастии и особенно о быстроте суда? Заметь, ведь нет и недели, как это дело представлено на суд.

   - Ничего нельзя сказать против той быстроты, с которой республика наказывает обиды.

   - Да, у нас правосудие идет навстречу общественным нуждам. Итак, быстрота последнего постановления служила темой для разговоров этой ночью?

   - Синьор, венецианцы не знают, как нахвалиться своим правительством.

   - Действительно, ты так думаешь, Джакопо? А мне кажется, что они охотнее высказывают недовольство. Положим, осуждать и скупиться на похвалы - это в натуре человека. Этот приговор не должен пройти мимо внимания венецианцев. А у кого постоянно перед глазами будут примеры справедливости, тот в конце-концов полюбит эту добродетель. Немногие республики способны на такое беспристрастие, когда дело идет об их интересах.

   - Каким образом республика может отвечать за какого-нибудь торговца, синьор?

   - Через посредство своих граждан. Тот, кто налагает наказание на своих подданных, страдает несомненно. Ведь какой палец ни укуси, все равно больно. Не правда ли, Джакопо?

   - Так-то оно так! Но и пальцы бывают разные, синьор.

   - Тот, кто тебя не знает, Джакопо, может тебя принять за противника нашего строя. Ни один воробей не упадет в республиканской Венеции, не причинив горя сердцу Сената... Скажи мне теперь: ропот торговцев относительно уменьшения золота все еще продолжается? Теперь не так легко разжиться цехинами {Цехин - золотая монета. (Прим. ред.).}, как раньше, а между тем жадность влечет их к золоту.

   - Ну, нет, судя по лицам, которые я встречал за последнее время на Риальто, нельзя сказать, что их дела плохи.

   - Гм... Так вот оно как... Среди них, правда, немало таких, которые дают взаймы нашим молодым людям под проценты.

   - Я слышал, что синьор Джакомо приносит им дохода больше, чем остальные.

   - Что? Мой сын, мой наследник! Не обманываешь ли ты меня?

   - Известно, что ваш сын слишком широко распоряжается деньгами...

   - Это важное сведение. Очень важное! Надо как можно скорее убедить юношу в важности последствий его неблагоразумия... А ростовщик, пользующийся его неопытностью, будет наказан. И, в назидание, долг будет конфискован в пользу должника. Я считаю своей святой обязанностью заняться этим делом. Ну, а приходилось тебе за это время выступать в твоей главной роли - "исправителя чужих ошибок"?

   - Важного делать ничего не приходилось... Есть один, который сильно ко мне пристает, но я еще не знаю, чего он от меня добивается.

   - Твое дело щекотливого свойства, но не забудь - награда обеспечена.

   При этих словах глаза браво блеснули гневным огнем.

   - Сенат бывает суров,- продолжал сенатор,- но его милости безграничны, и его прощение искренно. Мне трудно убедить тебя в этом, Джакопо... Нет, каково это!.. Скажите на милость, этот выродок тратит свое добро на пользу ростовщиков! Не могу я этого допустить... Но ты мне еще не сказал, Джакопо, кто именно ищет твоих услуг... О нем надо донести.

   - На него нечего доносить, потому что он хочет иметь дело с тем, с кем почти преступно быть в каких-нибудь сношениях.

   - Лучше предупредить преступление, чем довести его до наказания такова должна быть цель всего правления. Так ты не хочешь назвать его имени?

   - Это один благородный неаполитанец, который уж давно живет в Венеции из-за дел, касающихся значительного наследства.

   - А, это дон Камилло Монфорте. Не правда ли, неприятная личность?

   - Он самый, синьор.

   Молчание было нарушено звоном часов с колокольни. Пробило одиннадцать часов...

   - Хорошо, Джакопо. Твоя верность и твоя аккуратность не останутся без награды. Не забудь про рыбака Антонио: его ропот может навлечь на него недовольство Сената: кроме этого, следи за тем, что происходит среди торговцев на Риальто. Что касается этого иноземца, возьми скорее твою маску и плащ и присоединись к любителям вечерних развлечений... Ступай к ним на площадь.

   Браво быстро исполнил приказание с ловкостью человека, привыкшего к переодеваниям, и со спокойствием, которому мог бы позавидовать и сам сенатор. Дон Градениго нетерпеливым движением руки торопил Джакопо.

   Когда дверь за браво закрылась, сенатор посмотрел на часы и начал ходить по комнате. Час спустя послышался стук в дверь, и человек в маске вошел в кабинет.

   - Очень счастлив видеть вас у себя, дон Камилло,- сказал сенатор в то время, как пришедший снимал плащ и маску.- Судя по времени, я думал, что буду лишен удовольствия видеть вас сегодня.

   - Простите великодушно, но вечерняя свежесть, уличное оживление, несмотря на боязнь лишить вас драгоценного времени, задержали меня дольше, чем я рассчитывал. Но я надеюсь на вашу всем известную доброту, синьор Градениго.

   - Точность властителей южной Италии - не самое значительное среди их качеств,- ответил сухо сенатор.- Молодежь обыкновенно думает, что жизнь длинна, и не дорожит убегающими минутами, между тем нам угрожает старость, и мы уже стремимся загладить потери юности. Однако, не будем терять времени. Можем ли мы рассчитывать на что-нибудь от испанца?

   - Я все сделал, чтобы возбудить благоразумие этого человека и доказать ему всю необходимость приобрести уважение Сената.

   - Вы действовали разумно, синьор. Сенат - это щедрый казначей для того, кто ему верно служит, но он заклятый враг того, кто вредит государству. Я надеюсь, что ваше дело о наследстве приходит к концу.

   - Да, мне хотелось бы самому так думать. Я все сделал, чтобы подвинуть процесс, а он, между тем, подает не больше надежд, чем здоровье чахоточного. Если я не покажу себя достойным сыном святого Марка в деле испанца, то только по неопытности в политических делах, но никоим образом не от недостатка усердия.

   - Вам надо действовать осторожнее, чтобы заслужить расположение патрициев, дон Камилло, и новыми заслугами перед посланником доказать вашу преданность государству. Ваша любящая душа почувствует себя удовлетворенной, узнав, что служа своей стране, она служит и интересам человечества.

   Дон Камилло не был убежден в верности последнего заявления, но учтиво поклонился сенатору.

   - Приятно быть так убежденным,- ответил он.- Мой родственник из Кастилии способен покориться рассудку, откуда бы ни раздавался его голос. Хотя он отвечает на мои доводы намеками на упадок республики, но я вижу в нем достаточно уважения к государству, которое так долго устрашало Европу своим могуществом и энергией.

   - Венеция - не то, что представлял из себя когда-то этот город островов, тем не менее, и теперь она далеко не лишена силы,- заметил внушительно сенатор.

   - Это верно, синьор. Теперь могу я спросить ваше мнение относительно средств для утверждения прав, которых я так давно добиваюсь? Могу я рассчитывать на свидание с почтенными отцами города? Я думаю, что в таком случае мои права были бы вскоре восстановлены.

   - Это невозможно!- ответил поспешно сенатор.

   - Я заранее знал, что эта просьба будет отклонена,- ответил герцог.- Прощайте, благородный синьор.

   Сенатор проводил своего гостя до передней. Вернувшись в кабинет, он закрыл дверь и начал в раздумье ходить по комнате. Вдруг дверь, скрытая под обоями, осторожно отворилась, и показалось лицо нового посетителя.

   - Войди!- сказал сенатор, не выказывая удивления при этом появлении.- Время прошло; я тебя жду.

   Развевающееся длинное платье, седая борода, резкие, правильные черты лица, быстрый и подозрительный взгляд с выражением проницательности и подобострастия,- все в этом человеке обличало торговца с Риальто.

   - Войди, Осия, и облегчи себя от твоей словесной ноши. Есть что-нибудь новое насчет общественного благополучия?

   - Все по-старому, и все спокойно, и я не рассчитывал на свидание с вами в этот вечер, ваше сиятельство. Но в то время, как я собирался ко сну, ко мне пришел посланный от Совета; он принес мне кольцо с приказанием разобрать герб и другие символы, которые находятся на камне, вставленном в кольце.

   - Печать с тобой?- спросил сенатор, протягивая руку.

   - Вот она. Это прекрасная, ценная бирюза, ваше сиятельство.

   - Откуда взялось кольцо? И почему тебе его прислали?

   - Его нашли, синьор, насколько я мог понять, в месте, похожем на то, откуда спасся Даниил...

   - Ты хочешь сказать, из Львиной Пасти?

   - Я думаю, что это самое хотел сказать агент Совета относительно этого кольца.

   - Я вижу как-будто каску с забралом. Чей бы это мог быть герб? Не венецианцев ли?

   - Камень, редкой красоты и должен принадлежать богатому человеку. Посмотрите на этот благородный блеск, синьор, какая ровность темно-голубого тона!

   - Бирюза очень хороша. Но кому она принадлежит?

   - Удивительно, когда подумаешь, сколько денег содержит в себе такая маленькая вещичка. Мне приходилось видеть, как платили огромные суммы за игрушки и менее изящные, чем эта.

   - Ты,- кажется, никогда не забудешь свою лавочку и торговлю на Риальто? Я тебе приказываю назвать фамилию, которая носит этот герб.