Купер Джеймс Фенимор - В Венеции

ться в гондоле?- спросил он жену.

   - С тобой, Паоло?

   - Нет, дорогая, я не могу: меня долго задержат сегодня дела.

   - Вы меня всегда в этом уверяете, когда вам захочется быть подальше от меня.

   - Не говори так, пожалуйста. Я сегодня должен увидеться с поверенным и хорошо знаю, что ты меня не станешь задерживать, когда дело касается наших детей.

   Донна Джульетта позвонила, чтобы ей подали одеться. Младших детей повели спать, а мать с старшей дочерью спустились к гондоле.

   Муж, проводивши их до гондолы, оставался на ступенях подъезда, пока лодка не отъехала на значительное расстояние от дворца.

   - Что, кабинет совсем приготовлен для приезда гостей?- спросил синьор Соранцо, тот самый сенатор, который сопровождал дожа при выходе его к рыбакам.

   - Точно так, синьор.

   - Не забыл ли ты чего? Достаточно ли в нем света?

   - Не беспокойтесь, синьор, все исполнено.

   - Нас будет шесть человек, хватит ли всем кресел? Если кто придет, я сам выйду навстречу.

   - Синьор, два кавалера в масках уже ждут вас.

   Синьор Соранцо вздрогнул и снова посмотрел на часы; потом быстро пошел в отдаленную часть дворца и, отворив маленькую дверь, очутился перед ожидавшими.

   - Виноват синьоры!- сказал хозяин дома.- Но эта обязанность для меня совершенно нова. Впредь постараюсь быть аккуратнее.

   Двое ожидавших были гораздо старше хозяина дома; они вежливо выслушали извинение, и в продолжение нескольких минут разговор не выходил из пределов обычных условностей.

   - Можем ли мы рассчитывать здесь на полную тайну нашего совещания?- спросил, наконец, один из незнакомцев.

   - Безусловно. Сюда никто не входит без разрешения, кроме моей жены, но сейчас и ее нет дома: она поехала прокатиться по каналам.

   - Говорят, синьор, что супружество ваше в высшей степени счастливо. Надеюсь, вы понимаете необходимость не впускать теперь сюда никого, даже вашу супругу?

   - Конечно, синьор. Дела республики важнее всего.

   - Я трижды счастлив, синьор, что, когда я вынимал жребий для избрания членов Тайного Совета, судьба дала мне таких превосходных товарищей. Поверьте, мне приходилось выполнять этот страшный долг в гораздо менее приятном обществе.

   На льстивую речь старого и хитрого сенатора его сослуживцы ответили соответствующими комплиментами.

   - Оказывается, что уважаемый синьор Градениго был одним из наших предшественников,- продолжал старый сенатор, рассматривая бумаги {Хотя присутствующие члены Совета бывали известны только крайне немногим должностным лицам, имена бывших не скрывались, конечно, от их заместителей. (Прим. ред.).}.

   - Да, это благородный человек, глубоко преданный государству.

   - А последнее дело, надо признаться, счастливо окончилось,- заметил самый старый из трех, давно привыкший не вспоминать того, о чем политика предлагала забыть, когда цель была достигнута.- Галеры нуждаются в работниках, и святой Марк должен высоко держать голову.

   Синьор Соранцо, получивший заранее несколько предварительных разъяснений о своих новых обязанностях, сидел теперь в задумчивости.

   - Есть сегодня у Совета важные дела?- спросил он.

   - Синьор, у нас есть основание предполагать, что государство понесло большую потерю. Вы, вероятно, оба знаете наследницу Пьеполо, хотя бы со слов других, потому что ее уединенный образ жизни, быть может, не допустил вашего личного знакомства с ней?

   - Донна Джульетта говорит, что она очень красива,- сказал молодой супруг.

   - Богаче ее нет наследницы в Венеции,- прибавил третий.- И вот ее красота и богатство, боюсь, для нас навсегда потеряны. Дону Камилло Монфорте не удалось перехитрить нас. Но в то время, как государство разрушало его планы, молодая девушка случайно попала в руки негодяев, и с тех пор о ней ничего не слышно.

   Паоло Соранцо надеялся в душе, что донна Виолетта была с неаполитанцем.

   - Я слышал от одного секретаря, что герцог также исчез неизвестно куда,- заметил третий,- и будто в гавани не видно фелуки, которою мы часто пользовались для секретных поручений.

   Оба старика переглянулись, словно начиная подозревать истину; они увидели, что не на что надеяться в этом деле, и не стали терять времени в напрасных сожалениях.

   - У нас два спешных дела,- заметил старший из сенаторов.- Прежде всего надо позаботиться о том, чтобы предотвратить новое волнение и похоронить тело старого рыбака, а потом нам следует подумать о том, как разделаться с этим опасным Джакопо.

   - Сперва надо его задержать,- сказал синьор Соранцо.

   - Это уж сделано! И вы не поверите, господа, его арестовали во дворце самого дожа.

   - Его надо, значит, отправить на эшафот, не теряя времени.

   Оба старика опять переглянулись. Было видно, что они состояли уже раньше членами Тайного Совета и были единомышленниками. В их взгляде можно было прочесть желание пощадить чувство нового сослуживца, прежде чем приступить открыто к исполнению страшных обязанностей Совета.

   - Ради славы святого Марка, синьоры, пусть справедливость торжествует открыто в этом деле!- продолжал молодой член Совета.- На какое снисхождение может рассчитывать наемный убийца? Одно из приятнейших прав нашей власти, это - то, что оно позволяет нам публично карать зло.

   Старые сенаторы поклонились в знак своего согласия с мнением товарища.

   - Вы правы, синьор Соранцо, воздавая дань уважения нашим законам,- ответил более пожилой.- Я вам должен сказать, что в Львиных Пастях найдено несколько обвинений против неаполитанского синьора дона Камилло Монфорте. Оставляю вашей мудрости, уважаемые товарищи, их обсуждение.

   - Злоба сама выдает себя своей чрезмерностью!- вскричал молодой член совета.- Господа, эти доносы являются результатом какой-то особенной злобы и недостойны внимания правительства. Мне часто приходилось встречаться с молодым герцогом святой Агаты, и я могу сказать, что это в высшей степени достойный молодой человек.

   - Тем не менее он рассчитывал на руку дочери старого Пьеполо.

   - Так разве можно обвинять молодежь за то, что она поклоняется красоте? Он оказал большую услугу этой девушке, и ничего нет удивительного, что он влюбился в красавицу.

   - Не забывайте, что Венеция имеет свои привязанности, как самый молодой из всех нас, синьор.

   - Но Венеция не может жениться на наследнице.

   - Это так, конечно. Святой Марк должен довольствоваться ролью благоразумного отца. Вы молоды еще, синьор Соранцо, и синьора Джульетта обладает редкой красотой. С годами вы будете судить иначе о государственном и семейном богатстве. Но мы теряем напрасно время, обсуждая этот вопрос, потому что нашим агентам еще не удалось разыскать беглянку. Прежде всего нам надо заняться делом браво. Его высочество дож показывал вам последнее письмо папы по вопросу о перехваченных депешах?

   - Да, наши предшественники ответили надлежащим образом, и это дело надо считать поконченным.

   - В таком случае мы свободно займемся делом Джакопо Фронтони. Нам необходимо будет собраться в зале суда, чтобы свести обвиняемого на очную ставку с обвинителями. Это очень важное дело, и Венеция много потеряла бы во мнении народа, если бы ее высшее судилище отнеслось с недостаточным вниманием к постановке приговора.

   - Пусть отрубят голову этому убийце!- вскричал снова синьор Соранцо.

   - Вероятно, этого ему и не избежать, если его не приговорят к колесованию. Более серьезный разбор дела укажет нам, чего мы должны держаться ради здравой политики.

   - При чем тут одна политика, когда дело касается охраны граждан? До сих пор я никогда не желал смерти другим; но в этом деле я с нетерпением жду наиболее сурового приговора.

   - Ваше законное нетерпение будет удовлетворено, синьор Соранцо, потому что, предвидя безотлагательность этого дела, мой коллега, достойный сенатор, разделяющий вместе с нами эти затруднительные обязанности, уже сделал необходимые распоряжения по этому поводу. Момент настал, и мы во-время соберемся в зале суда для исполнения нашего долга.

   Старые члены Совета продолжали разговор, не касаясь в нем своих прямых намерений; они делали только намеки на них. Потом расстались так же таинственно, как и собрались, чтобы никто не мог проникнуть в тайну их звания.

   Самый пожилой из трех отправился на празднество во дворце знатного патриция. И старик затем исчез оттуда, не возбудив никакого подозрения. Второй отправился, поклониться праху только что умершего товарища. Долго беседовал там с духовным лицом. Когда он уехал, семья покойного рассыпалась в похвалах ему.

   Синьор Соранцо пробыл в кругу своей семьи до последнего момента. Легкий ветерок придал лицу донны Джульетты еще большую свежесть; ее тихий голос, веселый лепет их последнего ребенка и голосок белокурой дочки еще раздавались в ушах синьора Соранцо, когда его гондольер причалил под мостом Риальто. Там он надел маску и плащ и вместе с толпой отправился к площади святого Марка. Синьор Соранцо видел, как загорелые и босые лагунские рыбаки входили в собор. Он пошел за ними.

   - Он был тебе товарищ?- спросил синьор Соранцо одного рыбака с черными блестящими глазами.

   - Да, синьор, и можно сказать, что он был самый честный и справедливый из всех наших рыбаков.

   - Отчего он умер?

   - Никто этого не знает. Некоторые говорят, будто он прогневал святого Марка; другие утверждают, что его убил наемный убийца Дакопо Фронтони.

   - Зачем было этому браво избирать себе такую безвестную жертву?

   - Вот потрудитесь сами на это ответить, синьор. Почему на самом деле? Говорят, будто Джакопо очень мстительный человек и не мог перенести того, что какой-то старый рыбак перегнал его в гонках, и вот ради этого-то, думают, он убил его.

   - Разве Джакопо известен, как искусный гондольер?

   - Еще бы! Было время, когда он умер бы с досады, если бы кто-нибудь перегнал его в гонках. Но это дело было, когда он еще не брался за стилет. И теперь трудно поверить, чтобы он придавал большое значение наградам, раздаваемым на гонках.

   - А может быть, этот рыбак нечаянно упал в воду?

   - Конечно, и это могло тоже быть. Это с нами ежедневно случается, но мы думаем, что тогда бы он догадался поплыть к лодке, а не пошел бы сразу ко дну. Старый Антонио был известен, как искусный пловец.

   - Но, падая, он мог так сильно удариться обо что-нибудь, что не был в состоянии бороться.

   - Тогда оставались бы знаки от удара, синьор.

   - А стилет Джакопо не оставил на нем следа?

   - Должно быть, нет. Гондолу старика нашли в устье Большого канала, в полумиле от трупа и не по ветру от него. Мы говорили об этих обстоятельствах потому, что понимаем эти дела.

   - Покойной ночи, братец!

   - И вам того же желаю, синьор!- сказал рыбак.

   Сенатор в маске продолжал свой путь. Он вышел из собора никем не замеченный и беспрепятственно вошел во дворец. Там он присоединился к своим товарищам по грозному судилищу.

  

  

   Послышался звон цепей, прежде чем открыли дверь, через которую должен был войти подсудимый. Двери распахнулись, и браво предстал перед известными судьями, которые должны были решить его судьбу.

   Так как Джакопо нередко приходилось присутствовать на заседаниях этого зловещего Совета, то он не проявил теперь ни испуга, ни удивления. Он был бледен, но спокоен.

   В зале наступила глубокая тишина.

   - Тебя зовут Джакопо Фронтони?- задал первый вопрос секретарь-протоколист, служивший посредником между судьями и обвиняемыми.

   - Да.

   - Ты - сын некоего Ричарда Фронтони, известного по краже им таможенных пошлин у республики и находящегося теперь в ссылке на одном из отдаленных островов или несущего какое-то другое наказание?

   - Да, синьор, он несет другое наказание.

   - Ты гондольер?

   - Да, синьор.

   - Твоя мать...

   - Умерла!- сказал Джакопо, заметив, что секретарь остановился, чтоб справиться с документами в деле.

   Снова наступило молчание, которое секретарь нарушил лишь после того, как кинул взгляд на судей.

   - Она не была обвинена в преступлении твоего отца?

   - Если бы даже и была обвинена, синьор, теперь она уже давно вне власти республики...

   - Вскоре после того, как твой отец навлек на себя гнев Сената, ты оставил ремесло гондольера?

   - Да, синьор.

   - Тебя обвиняют, Джакопо Фронтони, в том, что ты переменил весло на стилет?

   - Да, синьор.

   - В продолжение уже нескольких лет слух о твоих кровавых подвигах распространялся по Венеции, и с некоторого времени тебя обвиняют в каждой насильственной смерти.

   - Это истинная правда, господин секретарь. Хотел бы я, чтоб этого не было!

   - Его высочество дож и члены Совета не остались глухи к жалобам; они с беспокойством прислушивались к ним, и если Сенат оставлял тебя на свободе, то это только оттого, что он не хотел преждевременным арестом пятнать горностай правосудия.

   Джакопо молча поклонился; однако, при этом заявлении на лице его появилась настолько выразительная улыбка, что секретарь тайного судилища низко склонился над бумагами, делая вид, что разбирается в делах.

   - Против тебя есть страшное обвинение, Джакопо Фронтони,- продолжал секретарь...- И ради жизненных интересов сограждан Тайный Совет сам взялся за это дело. Знал ли ты лагунского рыбака, Антонио Теккио?

   - Да, синьор. Я виделся с ним недавно и очень сожалею, что это было совсем перед его смертью.

   - Тебе известно, конечно, что его нашли утонувшим в бухте?

   Джакопо вздрогнул. Его волнение, видимо, сильно подействовало на младшего из членов Совета, и, пораженный откровенностью признания, он быстро повернулся к своим сослуживцам; те слегка кивнули ему головами.

   - Его смерть вызвала сильное недовольство среди его товарищей и привлекла серьезное внимание Сената.

   - Смерть самого бедного венецианца должна вызвать интерес и среди патрициев, синьор.

   - Знаешь ли ты, Джакопо, что тебя называют его убийцей?

   - Да, синьор, мне это известно.

   - Говорят, будто ты был среди гондольеров в последней гонке, и, если бы не этот рыбак, ты взял бы приз.

   - Это верно, синьор.

   - Ты не отрицаешь этой улики?- спросил с удивлением секретарь.

   - Нет, это верно: без него я был бы победителем.

   - А ты хотел взять приз, Джакопо?

   - Да, синьор, от всего сердца,- ответил обвиняемый.- От меня ведь отреклись мои товарищи гондольеры, а между тем, с детства до нынешнего дня уменье владеть веслом было моей гордостью.

   Новое движение выдало удивление молодого инквизитора.

   - Сознаешься ты в преступлении?

   Джакопо усмехнулся.

   - Если присутствующие здесь господа сенаторы снимут маски, то мне будет легче ответить на этот вопрос.

   - Твоя просьба дерзка и необычна. Никому не известны патриции, управляющие судьбами государства. Сознаешься ли ты в преступлении?

   Появление стремительно вошедшего офицера помешало ответу. Он передал письменное донесение судье в красной мантии и скрылся. После короткой паузы стражникам был отдан приказ вывести подсудимого.

   - Благородные сенаторы,- сказал Джакопо, приближаясь к столу,- позвольте мне навестить одного заключенного в камерах под свинцовой крышей; у меня есть серьезные причины увидеть его, и я, как мужей, как отцов, прошу вас разрешить мне это.

   Два старых сенатора не слышали его, занятые новым донесением. Синьор Соранцо подошел ближе к свету, чтобы лучше разглядеть преступника. Тронутый его взволнованным голосом и приятно обманутый выражением лица Джакопо, он взял на себя ответственность разрешить ему его просьбу.

   - Отведите его, куда он хочет,- сказал он алебардщикам,- только возвращайтесь скорее.

   Джакопо с благодарностью взглянул на молодого сенатора, но, боясь, что остальные судьи будут против этого разрешения, поспешно вышел из залы. Джакопо прошел по темным потайным коридорам, скрытым от постороннего глаза, но отделенным лишь тонкой перегородкой от роскошных покоев дожа. Дойдя до тюремной камеры под крышей, Джакопо остановился и повернулся к своим стражам:

   - Прошу вас, снимите с меня на минуту эти гремящие цепи.

   Его провожатые переглянулись, никто из них не решался оказать ему эту милость.

   - Должно быть, я в последний раз увижу сейчас одного больного,- продолжал Джакопо.- Умирающего отца... Он ничего не знает о моем положении... Так неужели вы хотите, чтобы он увидел меня в цепях?

   Его слова, в которые он вложил всю силу чувства, на этот раз имели успех: один из провожатых снял цепи с браво и велел ему итти вперед. Джакопо осторожно вошел в коридор перед камерой, и, когда дверь была отперта, он один вступил в комнату, потому что солдаты не находили достаточно интересным для себя присутствовать при свидании наемного убийцы с отцом в нестерпимой жаре под раскаленной свинцовой крышей. Дверь за арестантом затворили, и камера вновь погрузилась в темноту.

   Несмотря на свою обычную твердость, Джакопо сперва не знал, что делать, очутившись неожиданно в безмолвном жилище заброшенного арестанта. Но скоро он услышал предсмертное хрипение и догадался, в какой стороне находилась кровать; массивные стены со стороны коридора совершенно отнимали свет у этой страшной камеры.

   - Отец!- позвал нежно Джакопо. Он не получил ответа.

   - Отец!- повторил он громче.

   Хрип прервался, и заключенный заговорил:

   - Ты пришел, сынок,- сказал он слабым голосом,- закрыть мне глаза...

   - Силы тебе изменяют, отец?

   - Да, сынок, слабею... Теперь мне недолго осталось мучиться... А я все надеялся, что увижу опять дневной свет, твою мать и сестру...

   - Мать и сестра умерли, отец!

   Старик застонал. Джакопо опустился около постели.

   - Это неожиданный удар,- сказал, наконец, старик.

   - Отец, они уже давно умерли!

   - Почему ты мне раньше не сказал этого, Джакопо?

   - У тебя и без того много было горя.

   - А ты-то как же? Ты ведь один останешься... Дай мне руку... Бедный мой Джакопо!

   Браво приблизился к ложу и взял дрожавшую руку отца; она была холодная, влажная.

   Громкий удар в дверь прервал прощание.

   - Иди, Джакопо,- сказал один из солдат.- Совет тебя ждет!

   Джакопо почувствовал, как задрожал отец, и ничего не ответил.

   - Если бы они оставили тебя еще на одну минутку!- прошептал старик.- Я тебя долго не задержу.

   Дверь отворилась; свет от лампы проник в тюремную камеру. Но страж сжалился и закрыл ее. Джакопо очутился опять в темноте. Благодаря этому кратковременному свету, он успел уловить последний взгляд отца: хотя смерть была уже в этом взгляде, но он выражал в то же время нежную любовь.

   - Это добрый человек; он жалеет нас,- прошептал старик.

   - И они не нашли в себе сил оставить тебя одного в эти минуты!

   - Да, я счастлив, что ты около меня, сынок. Ты ведь, кажется, сказал, что мать с сестрой умерли?

   - Да, отец, обе умерли.

   Старик тяжело вздохнул. Послышался хриплый вздох; Джакопо уткнулся лицом в одеяло. Наступила глубокая тишина.

   - Отец!- сказал Джакопо и задрожал, не узнав собственного голоса.

   Ответа не было. Коснувшись рукою отца, он почувствовал, что тело старика холодеет. Перед ним лежал недвижимый труп...

   Когда дверь в камеру отворилась, Джакопо спокойной и твердой походкой вышел к солдатам. Он поднял руки, чтобы на него надели цепи, и пошел за провожатыми в помещение тайного судилища. Через несколько минут он стоял вновь перед Советом Трех.

   - Джакопо Фронтони,- сказал секретарь,- тебя обвиняют еще в другом преступлении, совершенном недавно в нашем городе. Знаешь ли ты благородного калабрийца, домогающегося звания сенатора и уже давно живущего в Венеции?

   - Знаю, синьор.

   - Приходилось ли тебе быть с ним в каких-нибудь сношениях?

   - Да, синьор.

   Судьи напряженно слушали.

   - Известно ли тебе, где теперь находится дон Камилло?

   Джакопо медлил ответом.

   - Можешь ли ты сказать, почему молодого герцога нет во дворце?- повторил секретарь.

   - Ваша миоость, он оставил Венецию навсегда.

   - Почему ты знаешь? Неужели он взял себе в доверенные наемного убийцу?

   Джакопо молчал.

   - Я спрашиваю тебя: признавался ли тебе в этом герцог?

   - Да, синьор, дон Камилло мне сказал, что он не вернется больше в Венецию.

   - Но это немыслимо! Ведь он лишится всех своих надежд и большого состояния.

   - Он утешится, синьор, любовью богатой наследницы в своих фамильных владениях.

   Среди судей произошло движение, и один из них, тот, что был в красной мантии, приказал страже удалиться. После ухода солдат допрос продолжался.

   - Ты сделал важное сообщение, Джакопо, и если ты нам сообщишь и подробности, то это может сохранить тебе жизнь.

   - Я не могу сообщить вам ничего нового, синьоры, потому что вам известен побег дона Камилло, и я надеюсь, что исчезновение дочери Пьеполо для вас тоже не новость.

   - Ты не ошибаешься, Джакопо, нам все это известно, но ты можешь сообщить нам подробности, которых мы не знаем. Не забудь, что, обсуждая твою участь, Совет примет во внимание твою искренность.

   На лице обвиняемого вновь появилась улыбка, заставившая его судей опустить глаза.

   - Для смелого влюбленного все пути открыты, синьоры, тем более, что при средствах дона Камилло он мог бы найти тысячу пособников, если бы в этом явилась необходимость.

   - Ты не говоришь прямо, Джакопо, и этим ты можешь навлечь на себя гнев Совета. Говори: кто были его помощники в бегстве?

   - У него было много верных слуг и смелых гондольеров, ваше превосходительство.

   - Все это нам хорошо известно... Но его исчезновение имеет в себе что-то странное. Уверен ли ты, что он бежал?

   - Синьор, так разве герцог все еще в Венеции?

   - Мы тебя об этом и спрашиваем, потому что тебя обвиняют в убийстве дона Камилло.

   - А также и в убийстве донны Виолетты?

   - О ней мы ничего не знаем. Что ты скажешь против этого обвинения?

   - Синьоры, чего ради я буду выдавать мои тайны?

   - Так ты хочешь нас обмануть!.. Не забудь, что у нас там... в камере под свинцовой крышей, есть один заключенный, взявшись за которого как следует, мы заставим тебя сказать правду.

   Джакопо смело поднял голову; видно было, что его ничто теперь не страшило. Но взгляд его был грустен, и в голосе его слышалась тоска.

   - Синьоры, тот узник, о котором вы говорите, свободен от вашей опеки.

   - Ты забываешься, Джакопо, позволяя себе шутить с нами.

   - Нисколько, синьоры, я говорю правду.

   - Так твой отец?..

   - Умер, синьоры!- произнес Джакопо.

   Два пожилых члена Совета переглянулись с удивлением, а младший из них прислушивался с интересом человека, который приступает к изучению новых и тяжелых обязанностей. Оба старика, поговорив между собою, передали, что находили нужным, синьору Соранцо.

   - Хочешь ли говорить по совести, Джакопо, и открыть нам все, что ты знаешь относительно бегства неаполитанца?- продолжал судья, когда их совещание было окончено.

   Джакопо не проявил ни малейшего волнения, слыша скрытую угрозу судьи, и после минутного размышления ответил:

   - Вам, конечно, известно, синьоры, желание правительства выдать замуж наследницу Пьеполо по своему усмотрению и ради собственных выгод. И для вас не тайна, что в нее был влюблен герцог, и она отвечала взаимностью на любовь неаполитанца. В ту ночь, когда умер Антонио, я один бродил в тоске среди могил Лидо. Жизнь для меня стала невыносимой; я был близок к самоубийству. Я встретил помощь дона Камилло. И тогда я узнал о его намерении относительно побега и согласился помочь ему. Я поклялся ему в верности и в готовности умереть за него, если это понадобится. Я обещал ему похитить его возлюбленную. И я сдержал свое слово. Счастливые влюбленные теперь в церковных владениях под покровительством кардинала-секретаря, который приходится братом матери дона Камилло.

   - Безумный! Ты не подумал о том, что тебе грозит за это!

   - Нет, я об этом не думал в то время. Я искал только человека, перед которым я мог бы высказать свои страдания. И я был счастлив, как никогда в жизни, смотря на радостное свидание влюбленных, которым я, отверженный злодей, браво, это счастье доставил!

   Судьи были поражены спокойствием Джакопо, и это удивление еще раз заставило их впасть в нерешимость. Наконец, самый старший из них вновь приступил к допросу.

   - Джакопо, можешь ли ты нам сообщить подробности бегства? Не забудь, что этим ты можешь сохранить тебе жизнь.

   - Для меня она теперь немного стоит, синьор... Но, чтобы доставить вам удовольствие, я ничего не скрою.

   И затем Джакопо просто и откровенно рассказал о средствах, к которым прибегал дон Камилло, об его планах, об его разочаровании и, наконец, об успехе бегства. Он ничего не скрыл в этом рассказе, кроме временного приюта женщин под покровительством Джельсомины. Он рассказал о замысле Джакомо Градениго убить неаполитанца и об участии в этом покушении ювелира Осии. Внимательнее всех слушал его рассказ молодой сенатор. Несмотря на свое официальное положение, он чувствовал, как сильно билась кровь в его жилах, и при окончании рассказа, когда подсудимый описал встречу влюбленных, сердце Соранцо затрепетало от радости. Наоборот, его сослуживцы, состарившиеся на службе политике, с рассчитанной холодностью слушали рассказ браво. Теперь они убедились, что дон Камилло и донна Виолетта ускользнули из-под их власти. Не имея больше надобности в Джакопо, они позвали стражу и велели отвести браво в тюрьму.

   - Надо будет послать поздравление кардиналу-секретарю по случаю брака его племянника с самой богатой наследницей нашего города,- сказал судья Совета Трех, когда дверь за подсудимым затворилась.- Влияние неаполитанца может еще нам пригодиться.

   - А если он расскажет о том, как Сенат противился его браку?- усомнился синьор Соранцо.

   - Ну, мы всегда можем сложить нашу вину на прежний состав Совета. Вот, вы присутствовали на первом нашем собрании, синьор; позже опыт даст вам не раз случай убедиться, что как бы ни была совершенна наша теория, в практике могут всегда случиться ошибки... Да, не надо забывать о деле молодого Градениго; оно очень серьезно.

   - Мне давно известно его распутство,- ответил самый старый из членов Совета.- Очень грустно, что у такого благородного патриция, как синьор Градениго, такой недостойный сын. Во всяком случае, ни государство, ни город не потерпят убийств.

   - Пусть они будут как можно реже!- сказал молодой сенатор.

   - Конечно, это очень желательно. По секретным розыскам, вся тяжесть вины падает на Джакопо, но нельзя не доверять и его донесениям, в чем мы имели случай не раз убедиться.

   - Как! Разве Джакопо является сыщиком?

   - Мы поговорим об этом после, на свободе, синьор Соранцо. А сейчас нам надо рассмотреть вопрос о покушении на жизнь одного из венецианцев, находящегося, несмотря на отъезд его из Венеции, под покровительством ее закона.

   Члены Тайного Совета начали серьезное обсуждение дела двух преступников: Джакомо Градениго и ювелира.

   В результате совещанием было решено наказать Джакомо Градениго ссылкой на десять лет в провинцию, а Осию - пожизненным изгнанием.

   - Мы не должны скрывать ни этого приговора, ни причин, которыми он был вызван,- сказал судья Совета Десяти после прений.- Государство не может упускать случая оповестить о своем правосудии.

   - На нынешний вечер мы покончили наши дела, синьоры,- сказал сенатор Соранцо.- Разойдемся теперь по домам?

   - У нас еще дело Джакопо.

   - Ну, его мы можем передать в обыкновенный суд.

   - Как вы найдете нужным поступать, синьоры?..

   Все согласились.

   Соранцо уехал первым, но остальные члены Совета еще долго совещались между собой. Затем было отправлено приказание уголовному судье, и после этого, наконец, каждый из них вернулся в свой дворец.

  

  

   На следующее утро состоялись похороны Антонио. В соборе продолжали служить заупокойные обедни. Монах-кармелит был во главе священников. В ту минуту, когда собирались выносить тело Антонио, он вдруг почувствовал, что кто-то дернул его за рукав; последовав за незнакомцем, он очутился в стороне от толпы, среди темных церковных колонн.

   - Вам приходилось давать отпущение умирающим?- сказал незнакомец скорее утвердительным, чем вопросительным тоном.

   - Это моя обязанность.

   - Сенат не забудет ваших услуг; они понадобятся после похорон зтого рыбака.

   Отец Ансельм побледнел, но склонил голову, желая этим показать, что он готов исполнить свой долг. В эту минуту подняли тело Антонио, и похоронная процессия направилась к Большой площади. Мальчики соборного хора шли впереди, за ними шли взрослые певчие.

   Монах поспешил занять место за ними.

   За телом шел загорелый юноша. Это был внук Антонио, освобожденный теперь от работ на галерах. В его наружности можно было различить черты честного, умного и гордого рыбака, останки которого несли в это время к арсеналу.

   Он не проронил ни одной слезы до той поры, пока тело не исчезло от его взора. Тогда он вышел из толпы и дал волю слезам. Он плакал, как может плакать человек его возраста, почувствовавший себя совершенно одиноким.

   В темной тюремной камере, куда заключили Джакопо после допроса на Совете Трех, он провел ночь. На рассвете браво снова предстал перед судьями, которым заранее были даны предписания. Он не старался оправдаться и наотрез отказался отвечать на вопросы.

   - Вы сами знаете, что я делал и чего не совершил,- сказал он надменно.- А потому соблюдайте ваши интересы.

   Когда его привели обратно в камеру, он попросил есть. От браво отобрали все вещи, которыми он мог бы причинить себе вред, внимательно осмотрели его цепи и оставили его одного. Вдруг Джакопо услышал, что кто-то подошел к его двери. Отодвинули засовы, и дверь отворилась. На пороге стоял священник. Войдя в комнату, он поставил зажженную лампу на стол, где были хлеб и кружка с водой.

   Джакопо спокойно принял монаха.

   - Добро пожаловать,- сказал он.- Я вижу, что сенаторы, изгоняя меня с лица земли, заботятся обо мне.

   Отец Ансельм вздрогнул.

   - Я тебя представлял совсем другим, Джакопо.

   Он смолк, потому что услышал рыдания и понял, что они были не одни. Оглянувшись, он увидел Джельсомину, которая, воспользовавшись доверенными ей ключами, тихо вошла в камеру и теперь стояла сзади монаха. Джакопо, заметивши ее, застонал и отвернулся.

   - Кто ты, дочь моя, и зачем ты здесь?- спросил ее монах.

   - Это дочь тюремного смотрителя,- сказал Джакопо, чувствуя, что девушка была не в силах отвечать.- Я познакомился с ней, благодаря моим частым посещениям этой тюрьмы.

   Отец Ансельм посмотрел на обоих. Сначала выражение его глаз было строгое, но мало-по-малу он смягчился.

   - Вот следствие страстей!- сказал он таким тоном, в котором слышались одновременно и упрек, и сожаление.- Таковы всегда плоды преступления.

   - Отец,- вскричал Джакопо,- я еще заслуживаю этот упрек, но девушка, которую вы сейчас видите, она ни в чем неповинна.

   - Мне приятно это слышать.

   Грудь заключенного высоко поднималась. Джельсомина рыдала, вся содрогаясь.

   - Зачем ты вошла сюда? И знала ли ты, чем занимался тот человек, которого ты любишь?- спросил монах, стараясь придать больше строгости своему голосу.

   - Я ничего не знала, нет, нет, нет!

   - И теперь, когда ты знаешь правду, ты, конечно, уже перестала быть жертвой своей страсти?

   Джельсомина опустила голову, скорее под влиянием горя, чем от стыда, и ничего не ответила.

   - Пусть лучше она будет обо мне самого дурного мнения,- сказал Джакопо глухим голосом.- Ей будет легче тогда возненавидеть мою память.

   Джельсомина молчала.

   - Видно, что ее бедное сердечко сильно страдает,- сказал участливо монах.- Надо как можно бережнее обращаться с этим нежным цветком... Послушайся меня и твоего рассудка, дочь моя, не поддавайся слабости.

   - Не расспрашивайте ее, батюшка. Пусть она уйдет! Пусть проклинает меня!

   - Карло!- воскликнула Джельсомина.

   Последовало продолжительное молчание. Заключенный, казалось, боролся сам с собой. Наконец, он прервал молчание.

   - Отец,- сказал он торжественно,- я надеялся, что эта несчастная девушка победит свою слабость, узнав, что тот, кого она любила, оказался... браво; я желал этого, но я не знал тогда величия женского сердца... Скажи мне, Джельсомина: можешь ли теперь без ужаса смотреть на меня?

   Джельсомина, дрожа, посмотрела на него и улыбнулась. Джакопо вздрогнул так, что монах услышал бряцание его цепей.

   - Довольно,- сказал браво, делая страшное усилие, чтоб успокоиться.- Джельсомина! Ты услышишь мою исповедь. Ты долго была, не подозревая того, хранительницей моей тайны; и теперь я ничего больше не скрою от тебя.

   - Но, Антонио!- вскрикнула Джельсомина.- Ах, Карло, Карло! За что ты убил этого бедного рыбака?

   - Антонио!- повторил монах.- Разве тебя обвиняют, мой сын, в смерти Антонио?

   - За это именно преступление меня приговорили к смерти.

   Монах опустился на скамейку и словно замер, между тем как его взгляд, полный ужаса, переходил по очереди с бесстрастного лица Джакопо на дрожавшую Джельсомину. Он начинал видеть правду из-за таинственной занавеси, которой ее скрывала политика Венеции.

   - Здесь произошла страшная ошибка,- сказал он, задыхаясь.- Я побегу сейчас к судьям и выведу их из заблуждения.

   Заключенный спокойно улыбнулся и протянул руку, чтобы удержать монаха.

   - Это ни к чему не приведет, потому что Совет Трех желает осудить меня за смерть Антонио.

   - Но ты ведь будешь безвинно казнен! Я был свидетелем его смерти и докажу, что его убили другие.

   - Отец,- вскрикнула Джельсомина,- повторите ваши слова, скажите мне еще раз, что Карло не сделал этого ужасного преступления.

   - Он меньше всех виновен в этом преступлении.

   - Да, Джельсомина,- вскричал Джакопо, протягивая ей руки,- я не виновен в этом преступлении, как и во всех других, которые мне приписывают!

   Крик радости вырвался из уст Джельсомины.

   - Я вам говорил, что по ложному обвинению в контрабанде моему несчастному отцу пришлось тяжко страдать много лет в проклятой тюрьме, в то время, как мы его считали живущим в ссылке на островах. Наконец, нам удалось представить вниманию Совета несомненные доказательства невинности старика, вполне достаточные, чтобы убедить патрициев в несправедливости прежнего приговора; но эти люди не желали признавать своих ошибок. Совет так долго медлил оказать нам справедливость, что моя бедная мать умерла от горя. Сестра, которая тогда была в годах Джельсомины, не надолго пережила мать... И единственной причиной, на которой основывался Сенат в своей медлительности, было подозрение, что на самом деле в том преступлении, за которое поплатился мой отец, был виновен один молодой человек из патрициев.

   - Так неужели Сенат отказался исправить свою ошибку?- спросил монах.

   - Исправляя свою ошибку, отец, Сенат должен был открыто сознаться, что он мог ошибиться. Тогда дело коснулось бы чести многих старейшин государства... А мне думается, что их сенаторская нравственность отличается от общепризнанной, человеческой... После долголетних моих просьб с меня была взята торжественная клятва, что я не скажу об этом никому, и мне разрешили, наконец, навещать отца в тюрьме. Я не могу вам описать, какую радость я почувствовал, услыхав его голос. Я, насколько мог, старался облегчить его положение в тюрьме... Джельсомине было поручено сопровождать меня каждый раз. Тогда я еще не знал побудительных причин сенаторов, хотя уже начинал над ними задумываться. Когда, наконец, они убедились, что им удалось заманить меня в свои сети, тогда-то они и вовлекли меня в это роковое заблуждение, которое разрушило все мои надежды и привело туда, где я теперь нахожусь.

   - Ты утверждал, что ты не виноват, Джакопо?!

   - Да, отец, я не виновен в пролитии крови; но моя вина в том, что я поддался их хитростям. Я дал клятву служить тайно государству в продолжение известного срока. В вознаграждение за мою службу мне обещали отпустить отца на свободу. Им бы не удалось так скоро перехитрить меня, если бы я не страдал так сильно из-за мук моего отца, который в то время был мне единственным близким человеком на земле. Мне рассказывали о казнях, о пытках, показывали картины мучений, чтобы я имел представление о том, как могут, если этого захотят властители, страдать осужденные. Убийства в ту пору были часты, и требовалась особая бдительность полиции... Словом, я им разрешил распускать обо мне в городе слухи, которые должны были обратить на меня внимание народа. Мне нечего говорить больше: вы, конечно, ясно представляете себе то клеймо, кот