дейтесь! Бог не покинет никого из своих детей! Берите ваши вещи. Этот узелок?.. Это - все... Полушубок вам дадут. Вам будет тепло дорогою. Идите!..
- Господь... спаси... вас! - признательно кивая головой, проговорил Левенвольде, захватил свой узелок и вышел в сопровождении двух конвойных.
- Граф, и вам пора! - различив стройную еще фигуру Миниха на фоне светлого окна, направился к нему князь.
С суровым, надменным лицом, властно, как в былые дни, обернувшись, поглядел фельдмаршал на обер-прокурора.
- Ехать в Пелым... На смену Бирону, которого милостивейшая государыня простила и приказала вернуть?! Что же, я готов!
- Исторические танцы! - не удержался, чтобы не ужалить, Остерман. - Смена позиции. Это случается в самых лучших семействах. Ха-ха!..
- С своей стороны, граф, - как будто не слыхав замечания старика, продолжал Шаховской, обращаясь к Миниху и очень почтительно отдавая поклон его жене, - должен прибавить: мне приказано от имени ее величества, чтобы в пути и на месте ваши сиятельства не терпели ни в чем нужды. И все, что пожелаете вы взять с собою... подводы будут даны немедленно.
- Благодарю вас и мою государыню. Особенно - за жену. Я привык к тяжким и дальним походам. Но вот она... Да это ее дело! Я не звал... и не зову!
- Бог позвал меня, граф, когда мы венчались с вами! - ласково, но решительно отозвалась графиня Миних. - Прожили столько лет, вырастили детей. Как же мне теперь без вас - а вам без меня? Мы поедем вместе. Ведь это решено...
- Поедем, поедем, успокойся. Держи свой кофейник... и молчи! - ворчливо откликнулся Миних, чтобы не выдать слез, навернувшихся у него на глазах. - А что наш сын? Он тоже?..
- Успокойтесь... Легкая ссылка. Потом его вернут по-старому. Я так слышал.
- Ну, слава Богу! Слыхала, старуха?
Графиня тихо улыбнулась в ответ, отирая слезы.
- Ты все улыбаешься... всем довольна! Ну, и слава Богу. Да благословит Господь государыню нашу и царствование ее.
- Аминь!.. Только бы сынок наш... - начала и не докончила графиня, сморкаясь усерднее обыкновенного.
- Теперь, когда мне не осталось уж в этом мире ничего желать... ни ожидать, - опуская глаза, заговорил негромко Миних, - когда все кончено в моей жизни... - Он остановился, словно был уверен, что Шаховской шепнет ему слово надежды, откроет что-нибудь светлое, радостное.
Но Шаховской печально молчал, ожидая, что скажет старик.
И Миних совсем печально докончил:
- Беру смелость просить государыню, пускай со мною отправят и пастора, чтобы я мог сохранить от вечной гибели мою душу! В этой просьбе, надеюсь, отказано мне не будет!
- Я неуклонно передам о том государыне, граф!
- Благодарю вас, князь! Там все готово? Ну, идем, старуха! Вместе... в последнюю поездку на земле!..
Они вышли из каземата.
Проводив их глазами, Шаховской, словно не замечая, прошел мимо Головкина, который, проснувшись, глядел и, видимо, ждал, что князь поспешит к нему, и остановился перед Остерманом, отдавая почтительный поклон его жене и кланяясь более сдержанно самому бывшему канцлеру империи.
- Ваше сиятельство... Графиня!.. Я явился сообщить вам, граф, что время ехать.
- Миниху - в Пелым. Мне - в Березов, где еще стены полны стонами светлейшего Меншикова... Где... Ха-ха... Там тоже, как видно, есть умные шутники, у вас в новом правительстве. Занятно мне знать: куда потом попадут они сами, когда придет их черед? Ну, да там не мое дело. Подымайся, жена... и подымай меня! Не трогайте! - повелительным окриком и взглядом остановил он конвойных, которые хотели его поднять. - Здесь не плаха! Я сам себе хозяин. Прочь!
И, кряхтя кое-как, стал на ноги с помощью жены, гнувшейся от усилий поднять это исхудалое, но еще довольно грузное тело, плохо державшееся на хворых ногах.
- Ее величеству угодно было, чтобы я выслушал от вас ваше последнее желание. И по возможности оно будет исполнено, граф! - проговорил Шаховской, провожая к двери и слегка поддерживая старика.
- Да? Она так и сказала? - живо задал он вопрос. - Чего же я могу желать? Сожалею о тех "преступлениях", которые ввергли меня в такую пропасть, вызвали гнев государыни и... ее советников. Прошу извинения. Просьба? Просьба одна-единственная: пусть примет под свою защиту моих невинных детей. Теперь, когда Остерман пал, заклюют его бедных птенцов! Вручаю их покровительству императрицы. Я верю: она карает, но не питает злобы. Вот моя просьба. Идем, жена! А ты не приготовила мне кофейника, как фельдмаршалу его супруга? Ты никогда ни о чем не подумаешь!
И с ворчаньем, опираясь всей тяжестью на нее, он вышел из каземата.
Шаховской нерешительно подошел и остановился перед Головкиным, не в силах заговорить. Наконец начал негромко:
- Ваше сиятельство, не могу ли я перед отбытием вам чем служить? Верьте, что я...
Заметив, что офицер слушает особенно внимательно, он остановился.
- Знаю, знаю, старый друг! - негромко отозвался Головкин. - Вижу... понял теперь все! И вас наказывают вместе с нами! Вижу... Мне ничего не надо теперь. А там?.. Я напишу. Нездоровится мне, ну, да пройдет! Одна беда: столько лет прожить, не зная ни нужды, ни горя... Счастье так баловало вечно. Удача все росла... И вдруг такое испытание, когда годы мои ушли, когда нет сил, нет привычки к лишениям... Ну, да ничего. Я верю: Господь поможет! Да поможет он и вам, здесь, в этом шумном, опасном городе. А мне - там, в тайге, в Сибири. Дайте руку. Прощайте!..
Низко наклонившись, словно подымая что-то, Шаховской украдкой, быстро прижал к губам морщинистую, исхудалую руку своего благодетеля. Выпрямился и твердо произнес:
- Прошу следовать к подводам!
Головкин двинулся к выходу. Двое конвойных - за ним.
В конце марта того же 1742 года необычное оживление замечалось на одном из станков, то есть почтовых станций, затерянном в предгорьях Урала, по пути на Верхотурье и дальше, в холодную Сибирь.
Ямщики хлопотали около двух просторных кибиток, закладывая в них небольших, мохнатых и быстрых лошадок. Трое пошевней, груженных кладью, тоже стояли на очереди, когда ямщики снарядят кибитки. Человек двенадцать конвойных, занимающие место вместе с грузом на пошевнях, помогали закладке и торопили ямщиков. Капрал, начальник конвоя, покуривая трубочку, стоял и покрикивал на всех. Потом вышел за ворота и стал глядеть на зимнюю дорогу, уже слегка почернелую под лучами вешнего солнца.
Бубенцы послышались вблизи, за крутым поворотом дороги, и к воротам подкатил большой, тяжелый возок, запряженный шестеркой взмыленных, усталых коней.
Несколько вершников, вроде конных челядинцев какого-нибудь важного и богатого вельможи, скакало по сторонам возка.
Один из них опередил свой поезд, проскакал в ворота и крикнул:
- Гей, кто тут староста? Шестерку коней... самых ярых! Домой спешим! Рублевик мой боярин дает за скорую упряжку. Гоноши воровей... Поторапливай!..
В это время из избы, занимаемой старостой "яма", вышли вдвоем Миних и Остерман, на которого далекий, трудный путь и лишения скудной жизни подействовали не угнетающим, а бодрящим образом.
Дамы без церемонии выпроводили мужчин из единственной горницы, грязной, вонючей, холодной и дымной, где старуха, жена старосты, ее дети и поросята и гуси с курами теснились все вместе.
- Ступайте, прогуляйтесь! - предложила графиня Миних. - А мы тут немного освежим наш туалет.
И мужья вышли, чтобы не стеснять дам.
- Делайте, что вам надо, графиня! - с порога крикнул Миних жене. - Только поскорее! Меняйте свои туалеты, но помните, что здесь не место ждать!.. Пора в дорогу. Лошадей закладывают. А то конвойный офицер станет ворчать!
- Хорошо... Уходите скорее! Мы не задержим! - отозвалась графиня, закрывая за мужем плотнее дверь.
Забравшись на полати, обе дамы стали кое-как обмываться теплой водой, припасенной для них хозяйкой, и менять белье.
А мужья, двинувшись мимо конюшни, из которой вели коней, направились к воротам, интересуясь узнать: кто это подъехал еще к затерянному станку?
- Уж ничего не поделаешь с дамами. Не привыкли они к грязи! - словно оправдывая жену, заметил Миних.
- Русская дальняя дорога - эта восьмая египетская казнь! - проворчал Остерман. - Бог ее оставил для нас с вами, граф! Но в дальней дороге хорошо узнаешь людей... и лошадей. Вот как мы с вами узнали друг друга. А в столице прожили чужими почти рядом десятки лет!
- Правда! Я и себя, и Бога изведал только на этом трудном пути! - серьезно отозвался Миних. - Да поможет Он нам!
- Будем ждать... будем ждать, что и о нас вспомянет Заботливый Старичок... А любопытно, кто это едет в таком хорошем закрытом возке? А, не правда ли, граф?..
- Такие же, верно, несчастные, как и мы, граф. Ссыльные...
- Нет! Они без конвоя. Это их конные челядинцы. Вы же видите - нет солдат. Вон дама вышла из возка... Пойдем поглядим.
Оба двинулись ближе к воротам.
Дама в это время обернулась, говоря кому-то, сидящему в возке:
- Я на минутку, Яган... Сейчас. Зайду только в избу. На минутку...
- Знакомый голос! Яган?..
- Неужели это?.. - Остерман не договорил.
Из раскрытой дверцы возка показалась мужская голова, закутанная башлыком, в меховом треухе.
- Ты только там поживее, жена... - слишком знакомый голос крикнул вслед даме. - И вы, черти, копайтесь поживее. Стоять тут зябко. Слышите, скоты!
Дама, закутанная в меха, при помощи девушки прошла в избу, не обратив внимания на Миниха и Остермана, тоже неузнаваемых в их пимах и оленьих шубах мехом кверху.
- Недобрая встреча! - пробормотал Миних. - Уйти бы, не видать его!..
- Куда? В тот хлев? Не взлезем оба! Да он не пойдет сюда... Успокойтесь, граф! А мы полюбуемся издали на дружка.
- Гей, послушайте, капрал! - вдруг еще больше высовываясь, спросил Бирон у начальника конвоя, стоящего за воротами. - Кого это везете? Могу узнать? Я Бирон!..
- Знаю, ваша светлость! - вытянувшись в струнку, салютовал тот. - Видел вас в Питере. Двоих провожаем с семействами: Остермана да фельдмаршала нашего... Они в избе греются сейчас. Скоро выезжаем.
- Миних... Остер... Не может быть! Они - греются... Ха-ха-ха!.. Озябли, несчастные! Ну, конечно! Вот случай хороший! Пойду, пойду... Надо полюбоваться.
И грузная фигура Бирона появилась в воротах.
- Любуйтесь! - сделав два-три шага навстречу, отчеканил Миних.
- Мой Бог! - попятившись немного от неожиданности, воскликнул Бирон. - Какая нежданная и... приятная для меня встреча.
- Для вас. А для нас - только нежданная! - последовал суровый ответ Миниха. Он подошел и постучал в окно избы: - Графиня, пора! - И сам двинулся к своему возку, поддерживая Остермана.
- Осторожнее, граф... Попадете в сугроб. Тут скользко!
- Трогательная дружба! - глумливо кинул вслед Бирон. - Теперь, государи мои, настала перемена погоды. Весы Истории приняли новое движение. Бирон снова к в е р х у - враги его к н и з у!.. Ха-ха!.. Сожалею... но поправить не могу и... не желаю! Ха-ха!..
- Не сожалейте, господин фон Бирон! - полуобернувшись и останавливаясь на минуту, презрительно кинул ему Остерман. - И на весах Истории, как у иного вора-лавочника, порою случается, что кверху подымается товар полегковеснее, подешевле, сортом пониже...
- Что делать! Готов стать легче перышка воробьиного, лишь бы погреться снова наверху удачи, в лучах ц а р с т в е н н о г о солнца... Впрочем, солнце светит иногда и в Пелыме. Ха-ха-ха!.. Дом, который я занимал... он опустел, как видите... Просторный... теплый... Честь и место!..
- Я не могу так распоряжаться ч у ж и м добром, как привык б ы в ш и й герцог курляндский, б ы в ш и й регент российский, б ы в ш и й фаворит, целому миру известный... Бывший... рейткнехт фон Бирон... И мы для вас там, в столице, очистили место. Действуйте на просторе! Но ч е с т ь... Ей с вами не по пути. Честь остается при нас! - спокойно и презрительно проговорил Миних.
Сделав яростное движение, словно желая ударами расквитаться за обиду, Бирон сейчас же овладел собою. Улыбаясь нагло, он крикнул им только вслед:
- Счастливого пути! Б ы в ш и е баловни счастья!
В прекрасной Франции (фр.) .
Западня, западня!
Французы, вперед!
Вот враг,
В бой, друзья!
И всегда вперед!
Пиф-паф! Западня,
За-пад-ня
(фр.) .
Не правда ли? (нем.)
Многолюбимая (нем.) .
Разрешите!.. Негодяи! (нем.)
Россия - страна беспорядков! (нем.)
112
Лев Григорьевич Жданов: "Под властью фаворита"
Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru