Волконский Михаил Николаевич - Сирена

ц! - произнесла с любезной улыбкой леди. - Если не ошибаюсь, князь Куракин не благоприятствовал вам, и вы его не любили?

   - Я всех люблю одинаково! - скромно возразил Грубер. - У меня нет врагов, и если падет князь Куракин, то, вероятно, такова его судьба и он получит то, что заслужил. А вы знаете, что вчера на даче, на рауте, сказал английский посланник? Премилая острота! Вы, леди, как соотечественница, должны порадоваться.

   И он стал, смеясь, передавать вчерашнюю остроту посланника.

   Несмотря на развязную светскую болтливость Грубера, разговор как-то не клеился.

   По выражению лица леди решительно нельзя было догадаться о том, что она думает и как себя чувствует теперь, но Елчанинову было очень тяжело, словно каким-то свинцовым прессом придавили воздух гостиной, и он чувствовал, что то же самое испытывает Вера, хотя и старается всеми силами овладеть собой. Поэтому он ощутил большое облегчение, когда появившийся в дверях маститый дворецкий протянул певучим голосом:

   - Кушать подано!

   - Пойдемте завтракать! - пригласила Вера. - Я надеюсь, вы останетесь с нами? - обратилась она к Груберу.

   Тот встал и, к удовольствию Елчанинова, начал прощаться, отговариваясь тем, что ему некогда и что он должен ехать в Петергоф, где жил тогда государь.

   Вера не удерживала его и проводила до двери следующей комнаты.

   Здесь, у этой двери, Елчанинов видел, как Грубер сказал ей что-то, от чего она удивленно вскинула на него глаза, но он, не дав ей говорить, как-то отрывисто поклонился и, повернувшись к ней спиной, вышел быстрыми, решительными шагами.

   За завтраком Вера казалась озабоченной, часто задумывалась и спохватывалась, и заговаривала лишь тогда, когда прямо обращались к ней.

   Леди Гариссон методично ела вкусные кушанья и запивала их венгерским вином; повар в бывшем доме князя Верхотурова был отличный, винный погреб, по-видимому, тоже.

   Елчанинов почти ни к чему не прикасался, он очень устал в течение сегодняшнего утра, но есть ему вовсе не хотелось.

   Эта усталость была не столько телесная, сколько нравственная. Да и в самом деле, ему приходилось переживать самые противоположные и разнообразные чувства.

   После завтрака они все трое спустились к Варгину; тот спал глубоким сном; леди Гариссон сказала, что, если он проснется до вечера, ему лучше всего дать миндального молока, в случае же, если он будет жаловаться на головную боль, поставить к икрам горчичники. Затем она собралась уезжать, предупредив, что заедет сегодня вечером.

   Она и Вера ушли, а Елчанинов остался вместе с Максимом Ионычем возле Варгина. Сюда ему, когда наступило время, и обедать принесли.

   Сидеть Елчанинову было ни весело, ни скучно; карлик оказался довольно разговорчивым собеседником, и они незаметно проболтали с ним несколько часов.

   Наступил уже вечер.

   Вдруг послышались быстрые шаги и шуршанье женского платья. Елчанинов думал, что это леди Гариссон, но в комнату вошла Вера. Она была в шляпе и в накидке, очевидно, только что приехала откуда-то и прямо прошла сюда. Она была сильно взволнована и, не переводя духа, как вошла, опустилась на стул и заговорила:

   - У меня есть к вам еще одна просьба! Ради Бога, не откажите исполнить ее!

   - В чем дело?.. Что такое? - стал спрашивать Елчанинов, не видавший еще ее до сих пор в таком состоянии, в каком она была теперь.

   - Представьте себе, - быстро начала Вера, - патер Грубер сегодня, уезжая, сказал мне, что он просит меня не ехать вечером в дом на Пеньках и что мне там быть сегодня нельзя! Как и почему, я не успела у него спросить, потому что он повернулся и ушел. Это меня сильно поразило, но, признаюсь, я думала, что ослышалась или не так поняла. Сейчас я была там, и меня не пустили. Я не знаю, я боюсь теперь, сердце у меня так и сжимается.

   - Чего же вы боитесь? - спросил Елчанинов больше для того, чтобы постараться звуком своего голоса успокоить ее.

   - Боже мой, - воскликнула Вера, - я не знаю, что они сделали с ним! Я боюсь, что с ним что-нибудь случилось и оттого не хотят пускать меня к нему!

   - Что же может случиться?

   Вера молча перевела взор на Варгина. Елчанинов понял, что она тревожится и говорит о маркизе, и понял также ее взгляд.

   - Но ведь им нет причины иметь что-то против маркиза, - проговорил он опять. - С какой же стати они станут делать ему зло?

   - Ах, разве можно знать причины, которыми они руководствуются? От них можно ожидать все - мало ли какие у них соображения! А каковы их поступки - мы, кажется, достаточно знаем теперь.

   - Что же вы хотите, чтобы я сделал? - тихо произнес Елчанинов, предугадывая уже то, о чем она хотела просить его.

   - Вы один можете узнать хоть что-нибудь сегодня же, сейчас! У вас есть ключ от входа в этот дом. Впрочем, я сама не соображаю того, что говорю... Не сердитесь на меня, но понимаете: ведь это единственная возможность узнать что-нибудь. Я не могу вам указывать, но если вы захотите, то сделаете! - и, понизив голос и глядя Елчанинову прямо в глаза, она добавила: - Для меня!

   - Для вас! Для вас! - повторил Елчанинов, а у самого мелькало в мыслях:

   "Обо мне она не заботится, а только думает о нем! Господи, за что же это?"

   Должно быть, его лицо было очень жалко, потому что Вера вдруг пригляделась к нему и проговорила:

   - Ах, если бы вы знали только!

   - Как вы мучаетесь? - подхватил Елчанинов. - Знаю и могу понять, и потому прощаю вас!

   Она отняла руки, в которые было спрятала свое лицо, и подняла голову.

   - Делайте как знаете, - сказала она, - но только прощать вам меня не в чем!

   Она встала и вышла, а Елчанинов остался, как был: как будто ничего не видя и не соображая. Бессвязные и неопределенные мысли вихрем крутились у него.

   - Голубчик, золотой, что с вами? - услышал он возле себя писклявый голос карлика.

   Елчанинов очнулся и огляделся. Карлик стоял перед ним и теребил его своей маленькой ручкой за рукав, заглядывая на него снизу ласковыми, соболезнующими глазами. И сморщенное лицо его было такое славное, доброе!

   "А он хороший человек!" - подумал Елчанинов, успевший уже сдружиться с карликом во время их сегодняшней беседы. Да и раньше, с первого же раза, он почувствовал к Максиму Ионычу безотчетное расположение. "Сказать разве ему все, сейчас?" - мелькнуло у негр, и губы его, словно помимо его воли, шевельнулись и сказали все одним словом:

   - Ах, Максим Ионыч! Я люблю ее!

   - Об этом-то я давно догадался, сударь! - просто и откровенно заявил карлик. - Слава Богу, видал на своем веку людей, знаю, каково у них это чувство.

   Про людей, которых он видал на своем веку, Максим Ионыч говорил так, словно сам был не человек, а какое-то постороннее существо, наблюдавшее и жалевшее этих людей.

   - Вот что, сударь! - продолжал карлик, закладывая одну руку за спину, а другой рассудительно размахивая в воздухе. - Полюбить-то вы мою Верушку полюбили, а подумали ли о том, что может ли быть крепка такая любовь? Ведь вы и знакомы-то с ней, с Верушкой то есть, всего без году неделя; как же вы можете так уж уверенно сказать, что любите по-настоящему, а не попросту это у вас молодая кровь играет, или, как по-светскому говорят, амурная блажь приключилась?

   - Ах, Максим Ионыч, - улыбнулся Елчанинов, - говорят тоже, что для того, чтобы полюбить, одной секунды довольно, а разлюбить - и в целую жизнь не разлюбишь!

   Карлик вдруг расставил обе руки, закинул голову и захохотал.

   - Ловко сказано, господин офицер! Ловко сказано! Что хорошо, то хорошо! Ничего не могу возразить против. А все-таки вы проверьте себя хорошенько, насчет этой амурной блажи подумайте да Богу, Богу помолитесь, господин офицер!

   - Ни проверять мне себя нечего, - уныло опустив голову, возразил Елчанинов, - ни Богу молиться не о чем! Все равно нет мне никакой надежды; вы-то знаете, я думаю, что она любит этого маркиза, бывает у него, значит, ведет себя, как его невеста. У них, видно, все уже решено, да и любит она его сильно!

   Карлик, вместо того чтобы ответить, как-то странно поджал губы, покрутил головой и заходил по комнате.

   - Не о ней теперь речь, - начал он вдруг, останавливаясь, - не о ней идет речь, а о вас!

   - Да как же не о ней? - перебил Елчанинов. - Если я думаю и говорю о себе, то уже не могу отделить ее, потому что вся моя жизнь в ней.

   - Слова-то хорошие, - вставил карлик, - да делом-то сможете ли вы доказать их?

   - Да кому же я стану доказывать? Себе? Я и без того уверен в том, что знаю, а ей все равно доказывать или нет, если она любит другого. Да и не хочу я такой любви, чтобы она полюбила меня за что-то! Пусть полюбит меня самого, а если нет, так и не надо!

   - Ну, хорошо! Вот вы думаете, что Верушка влюблена, что ли, в маркиза...

   - Не люблю я этого слова "влюблена", Максим Ионыч, глупое оно! А именно любит она его, коли так ведет себя с ним; и в этом сомневаться нечего!

   - Ну, будь по-вашему: любит Верушка маркиза, а вы теперь, скажем, любите ее. Так вот она просит вас для нее пойти и узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь и жив ли он и здоров. Ну, как вы теперь поступите?

   - Как я поступлю? Вся душа у меня переворачивается, а чувствую, что пойду и узнаю!

   - Неужели пойдете?

   - Должно быть, Максим Ионыч, уж судьба моя такая!

   - Да, если вы пойдете, тогда и я скажу... - произнес карлик и приостановился.

   - Что же вы скажете? - переспросил Елчанинов.

   - Что вы хороший человек и действительно любите ее.

   - А вы сомневались, что я могу это сделать?

   - Да Бог вас знает! Вот вы теперь говорите, а я все-таки сомневаюсь!

   - Вы меня, Максим Ионыч, словно подзадориваете, - усмехнулся Елчанинов.

   - Не подзадориваю я вас, голубчик милый, а только желаю испытать!

   - Зачем же вы меня испытываете?

   - Да интересно, неужели вы не станете по вашему дворянскому обычаю действовать?

   - По какому обычаю, Максим Ионыч?

   - Да как это у вас обыкновенно бывает, сейчас развестись поединком и смертоносный бой учинить из-за красавицы. Уж известно, из ревности своего врага убивают!

   При этих словах Елчанинов на некоторое время задумался.

   - Нет, ревновать я не ревную! - произнес он уверенным тоном, как человек, хорошо дающий себе отчет в том, что говорит. - Я мог бы ревновать, если бы раньше пришел, первым, а тут первым был он, а я пришел потом, значит, мне ревновать нечего, потому что с ее стороны никакой измены нет: как она любила его, так и любит, а я ни при чем!

   - Так что же? Неужели завидуете?

   - Маркизу-то? Может быть! Только, знаете, по чести вам скажу, Максим Ионыч, что эта зависть покрывается другим чувством: желанием ей всякого счастья, чтобы ей так хорошо жилось на свете, как сама она этого хочет.

   - Так, так! Хорошо вы говорите! - одобрил карлик. Затем его лицо вдруг сморщилось, и он снова расхохотался. - Как это вы сказали? "В минуту полюбишь, а в жизнь не разлюбишь?" Ловко сказано, сударь мой, ловко! Ну, так что же, пойдете узнавать о маркизе?

   - Да, пойду! - решил Елчанинов. - Пойдите и успокойте Веру Николаевну! Я отправлюсь, как только приедет леди Гариссон, чтобы сменить меня здесь.

   - Да уж об этом не извольте беспокоиться! Я уж тут все усмотрю и обдумаю; будьте благонадежны, все будет сделано, что надо! Миндальное молоко, ежели проснется, и горчичники, ежели голова будет болеть!

   - Ну, хорошо! - согласился Елчанинов. - Так я сейчас пойду! Так и скажите Вере Николаевне, - и он с необыкновенной поспешностью собрался и ушел.

   Он поспешил потому, что ему еще нужно было зайти домой за ключом, который он оставил у себя.

   Дома, входя, Елчанинов спросил у денщика, тут ли Станислав? Спросил больше для порядка, так как был уверен, что поляку некуда было уйти.

   - Они отлучились! - доложил денщик к крайнему изумлению Елчанинова.

   - Как отлучились? Куда? - удивился он.

   Денщик пожал плечами и ответил:

   - Не могу знать!

   - Как же ты его отпустил?

   - Вы мне не приказывали задерживать его.

   Денщик был прав: задержать Станислава Елчанинов забыл ему приказать.

   "А ну его, в самом деле! - подумал он. - Попадется опять - сам виноват, ему же хуже!"

   - И давно он ушел? - полюбопытствовал он все-таки.

   - Нет, только что, - ответил денщик.

   - Ну, и Бог с ним! - проговорил Елчанинов, махнув рукой.

  

  

   Для того чтобы исполнить желание Веры, Елчанинов мог проникнуть только по подземному ходу в иезуитский дом, где жил маркиз. Что ему делать там, он знал на этот раз менее, чем в первый. Тогда, по крайней мере, у него имелось в виду нечто более определенное: высвободить из подвала запертого там человека; но теперь как и у кого он должен был узнать о положении Трамвиля?

   И снова пошел Елчанинов наугад, опять руководствуясь тем, что будь что будет!

   До сих пор такое руководство шло ему на пользу; все, что от него зависело в данном случае, он проделал с быстротой и смелостью, то есть отправился к дому на Пеньках, пробрался к двери в стене, отпер ее, спустился по знакомой уже лестнице в подземный ход и благополучно поднялся к двери в столовую.

   Здесь ему пришлось остановиться: в столовой слышались голоса.

   Елчанинов приложил глаз к отверстию и увидел Грубера; перед ним стоял склоненный Станислав.

   Он жалобным голосом изливал потоки своего красноречия, изредка всхлипывая.

   - Пане ксендже, - говорил он, - вы видите, я сам к вам пришел, я вернулся сам, потому что знаю - все едино, вы меня отыщете, и тогда меня постигнет та же участь, какую испытали пан Кирш - да спасет Господь его душу! - и пан художник. И я так подумал себе, что лучше уж пусть меня опять посадят в подвал, чем ежели я должен буду умереть на воле. Пане ксендже, сажайте меня в подвал, делайте со мной, что хотите, я все исполню, что вы станете приказывать, только окажите мне вашу помощь! Я бедный человек, пане ксендже, имел красавицу жену, такую красавицу, что и не рассказать. Она убежала от меня, я искал ее долго, наконец нашел здесь и видел ее сам, своими глазами! Подъезжаю я к подъезду...

   - К какому подъезду? - спросил Грубер.

   - Пана Варгина, художника, и вижу, стоит карета. Я спрашиваю: "Чья?" - говорят мне: "Леди Гариссон".

   - А! Леди была сегодня у художника Варгина! - заметил как бы про себя Грубер.

   - Да это не леди вовсе! - почти крикнул Станислав. - Я вам открою ее тайну: это же моя бежавшая жена! Я сам видел, как она выходила! Вы знаете ее; когда я служил тут, я слышал, как называли имя леди Гариссон, да и она была здесь, когда мы с паном Киршем хотели подглядеть из библиотеки! Я ее сам впускал, только не узнал, потому что она была закутана. Пан Кирш хотел показать мне ее, но я не видел, я испугался и убежал, а потом меня схватили и посадили в подвал. Но, если бы я ее увидел, я тогда же сказал бы вам, что это не леди Гариссон, а моя жена. Она обманывает вас, пане ксендже! Накажите ее за это и выдайте мне ее, чтобы она не смела больше обманывать вас, а я вам за это буду слугой, и таким верным слугой, что сделаю все, что вы захотите!

   - Погоди, - остановил его наконец Грубер, - скажи мне сначала, как ты вышел из подвала?

   - Ах, это, видит Бог, не я, - стал божиться Станислав, - не я! Я бы сам никогда не посмел это сделать! Я знаю, что в этом доме даже стены слышат.

   "Это ты правду говоришь!" - подумал Елчанинов, не упустивший в своем тайнике ни одного слова.

   - Я знаю, - продолжал Станислав, - что вам, святой отец, все известно, а потому сейчас же прибежал к вам, как только мог, потому что хочу вам служить, ибо вы все можете, а они ничего не могут. Я знаю, вы можете вернуть мне жену...

   - Ну да, я уже слышал это! - перебил его Грубер. - Отвечай прямо на вопрос: если ты говоришь, что не сам вышел из подвала, то, значит, тебя освободили!

   - Освободили, пане ксендже, насильно освободили, видит Бог!

   - Кто?

   - Пан офицер; пан Ел-ча-нинов, так, кажется, зовут его? Они все трое встретились с нами, когда с паном маркизом случилось несчастье.

   - Так и есть, - проворчал Грубер, - я так и думал! Как же он тебя вывел?

   - Не знаю! Он очень сильный, он заткнул мне рот и завязал глаза, взял на руки и понес.

   "Слава Богу!" - мысленно обрадовался Елчанинов, что принял эту предосторожность, освобождая Станислава.

   - А как же он вошел в подвал?

   - Через дверь.

   - Она была отперта?

   - Нет, он отпер ее, а каким образом - мне неизвестно.

   - Что же было потом?

   - Потом он отвел меня к себе домой, и мы легли спать. Я чувствовал себя очень усталым и спал долго. Меня разбудил пан офицер и говорит, чтобы я ехал.

   - Ты поехал с ним к художнику?

   - Вот именно! Вы все знаете, пан ксендже, как знал покойный пан Кирш!

   - Ну, и как же ты застал этого художника?

   - Он лежал на диване.

   - Мертвый?

   - Нет, не мертвый! Только ему было очень дурно. Пан офицер заставил меня помогать ему, мы вынесли художника в карету и повезли.

   - Куда?

   - А вот этого я не ведаю! Мне город совершенно незнаком. Мы его куда-то привезли, какие-то люди помогли вынуть его из кареты, а меня офицер отправил с денщиком к себе домой.

   - И ты мне рассказал все, что знаешь?

   - Все, пане ксендже, как перед Богом.

   - Ну, хорошо! Я увижу, если ты солгал! - сказал Грубер, а затем ударил два раза в ладоши и крикнул: - Али!

   Кто вошел на этот зов в комнату, Елчанинов не мог увидеть, но догадался по его имени, что это был, вероятно, новый слуга маркиза, арап.

   - Али, - довольно мягко произнес Грубер, по-французски, - вот этот человек говорит, что дверь в подвал была отперта.

   - Я этого не знаю! - ответил на ломаном французском языке визгливый, неприятный голос. - В эту ночь брат Иозеф сам запер замок на двери подвала и увез ключ с собой. У меня этого ключа не было.

   - Брат Иозеф увез ключ? - переспросил Грубер. - Так ли это? Зачем брату Иозефу было увозить ключ?

   - Да вот он сам тут, - опять провизжал тот же голос, - сидит у маркиза. Если угодно, я позову его, спросите его сами.

   - Хорошо, позовите и уведите пока этого человека, но только помните, что теперь вы мне отвечаете за него!

   - Пане ксендже, - заговорил Станислав, - а как же относительно моей жены? Ведь я потому и пришел к вам, чтобы сговориться относительно моей жены.

   Но речь его замерла и перестала быть слышной; Али, очевидно, не дал ему договорить и увел его.

   В комнату вошел управляющий леди.

   Елчанинов видел, как он подошел под благословение Грубера и сел за стол напротив него.

   - Брат Иозеф! - обратился к нему Грубер. - Вы вчера заперли дверь подвала и увезли ключ с собой?

   - Да, я сделал это для большей верности, после того как вы мне объяснили, насколько этот человек важен для нас и что он по действию наших братьев привезен сюда, хотя сам и не подозревает этого.

   - И вы сами заперли замок?

   - То есть он был уже заперт и висел на болте, но я всунул ключ и попробовал; ключ был уже повернут в замке, на три оборота.

   - Вы помните это?

   - Еще бы!

   - И увезли ключ с собой?

   - Да.

   - Но ведь этот ключ не простой и сделать другой такой же, не имея в руках подлинного, нельзя!

   - Да, бородка у него слишком хитра.

   - В таком случае как же замок оказался отпертым?

   - Для меня это положительно загадка!

   - Ну, мы разъясним эту загадку. А что маркиз? Ему сегодня, кажется, еще лучше, чем вчера?

   - Да, он чувствует себя очень хорошо и удивляется, отчего сегодня не приехала к нему Вера.

   - Я не велел пускать ее.

   - Отчего? Теперь, когда она стала богатой наследницей, нам ее близость должна быть полезна!

   - Вы слишком скоры в своих заключениях, брат Иозеф! Поверьте мне, что я не упущу ничего полезного для нас, но сегодня утром я был у госпожи Туровской, и мне показалось там кое-что подозрительным. Я застал у нее леди...

   - Да, леди сегодня провела утро у Туровской и вечером опять поехала к ней. Я не видел в этом ничего дурного; думал даже, что они вместе приедут сюда.

   - Это вы все думали, брат Иозеф, а я видел у Туровской вместе с леди офицера Елчанинова, одного из этих трех...

   - Как он попал туда?

   - А знаете ли вы, где была леди перед Туровской?

   - К сожалению, у этого художника! Мне не пришло в голову, что она рискнет отправиться к нему, и потому я не догадался отдать приказание кучеру, чтобы он не вез ее к этому Варгину.

   - Она тогда поехала бы в наемной карете. Но не в этом дело. Они увезли художника...

   - Как увезли? Ему, кажется, должна была быть одна дорога - на кладбище!

   - А оказывается - нет! Вероятно, доза была слишком слаба!

   - Да нет же! Брату, исполнявшему это поручение, было приказано употребить самое сильное средство!

   - Как бы то ни было, а художник остался жив и его перевезли...

   - Вероятно, в больницу?

   - Нет, вероятнее в бывший дом князя Верхотурова, принадлежащий теперь Вере Николаевне Туровской. Я вам говорю, что уже утром мне показалось подозрительным единение этих трех лиц под кровлей этого дома! Но я тогда не знал еще о судьбе художника. Потом я получил сведения, которые дали мне возможность догадываться, а теперь я имею в руках доказательство, что мои догадки были справедливы!

   - А именно?

   - Станислав явился сюда и все выболтал. Из его рассказа можно заключить, что Варгин теперь в доме у Туровской. И сделал это все офицер Елчанинов: он освободил Станислава, он же и поспел к своему приятелю вовремя.

   - Вы полагаете, что ему известен секрет противоядия?

   - Нет, но он, может быть, известен этой женщине.

   - Леди?

   - Ну да, леди, если уж мы так называем ее! В записях о ней, которые мне присланы капитулом, значится между прочим, что она сумела погубить своей прелестью одного из наших братьев, и он открыл ей несколько секретов и тайных средств. Он понес за это должное наказание немедленно же.

   - Перст судьбы карает изменников и помогает нам, отец! В том, что Станислав сам явился к вам и все рассказал, я вижу подтверждение этого!

   - Ну, Станислава привел сюда не перст судьбы, а просто мелкая человеческая натура. Нужно знать только эту натуру, и тогда так легко управлять людьми! Он обуреваем страстишкой к своей жене, и эта-то страстишка толкнула его снова к нам. Он увидел ее...

   - В качестве леди Гариссон?

   - Да.

   - Ну, значит, теперь больше, чем когда-нибудь, опасно держать его на воле; он может выдать, что она его жена, и тогда все наши расчеты падут и исчезнут как дым.

   - Так что же, по-вашему, надобно опять запереть его и не выпускать?

   - Непременно.

   - У вас все только сила, брат Иозеф! Вы рассчитываете только на одну грубую силу, физическую или денежную. Вы забываете внутренние свойства человека, на которые можно влиять, и это влияние будет всегда могущественнее всякой силы. Теперь более, чем когда-нибудь, нужно отпустить Станислава.

   - Не смею указывать вам, отец. А что же вы думаете делать с остальными?

   - Веру Туровскую я не велел сегодня пускать сюда, потому что не хотел, чтобы она, после того как возбудила во мне подозрения, увиделась с маркизом, прежде чем я переговорю с ним и направлю его как следует, настроив его мысли должным образом. Я сегодня сделаю это, а завтра Туровская может опять увидеться с ним. О двух приятелях, оставшихся после того, как мы отделались так удачно от третьего, я позабочусь.

   - Ну а леди? - спросил управляющий.

   - А леди на днях будет представлена при дворе государю. Она опасное и обоюдоострое орудие, это правда, но только не для нас! Мы сумеем справиться с ней, и ее строптивость в данном случае является ее достоинством, потому что натура покорная, не самовластная и легко подчиняющаяся была бы вовсе непригодна для той роли, какую должна исполнить леди. Али! - крикнул Грубер, опять хлопнув в ладоши, - приведите сюда Станислава!

   Поляка привели.

   - Итак, - обратился к нему патер Грубер, - ты хочешь вернуть к себе свою жену?

   - Очень хочу, пане ксендже! Поэтому я и пришел к вам, и хочу служить.

   - Нам твоей службы не нужно. Если желаешь действовать, то можешь делать это только для себя, и если будешь исполнять беспрекословно то, что я тебе прикажу, то твои старанья увенчаются успехом.

   - О, я все сделаю, что вы прикажете! - воскликнул Станислав.

   - Ну, вот видишь ли, - начал объяснять ему Грубер, - твоя жена добилась - уж Бог ее знает каким путем - высокого положения английской леди.

   - Но ведь она же не леди! Это обман!

   - Все равно, она выдает себя за нее, и так искусно, что тебе никто не поверит, если ты сунешься - таков, как ты есть, - разоблачать ее. У нее такие связи, что тебя просто вышлют вон, и тогда ты ее никогда больше не увидишь. Ты подумай только, какая разница теперь между твоим и ее положением.

   - Но я надеюсь на вашу помощь!

   - Тогда ты должен беспрекословно слушаться. Если ты зря решишься на какой-нибудь необдуманный поступок, то ничего этим не достигнешь; надо действовать осторожно, осмотрительно и подготовить ту минуту, когда ты сможешь доказать, что эта леди - твоя жена.

   - Я это могу понять! - согласился Станислав. - Конечно, лучше всего всегда действовать осмотрительно! Так что же вы мне прикажете делать?

   - Прежде всего скрыть как можно лучше свои намерения, а для этого, если тебе придется еще раз столкнуться с леди, и вида не показывать, что ты узнаешь ее! А между тем ты должен будешь следить за ней и за людьми, с которыми она имеет сношение.

   Станислав поспешил спросить:

   - Кто же эти люди?

   - Ты их знаешь: один - офицер Елчанинов, который сам навязался к тебе в непрошенные благодетели, другой - художник Варгин. Если ты внимательно будешь присматривать за ними, то не упустишь из виду и леди. Пока, значит, остановимся на том, что ты сегодня же вернешься к офицеру Елчанинову, останешься у него, как будто укрываешься от нас, а сам ежедневно вечером будешь являться сюда и доносить подробно обо всем, что делал в течение дня господин Елчанинов.

   - А если он мне ничего не будет рассказывать? - спросил Станислав.

   - О, святая простота! - вздохнул Грубер. - Ну, так ты сделай так, чтобы узнать помимо его; следи за ним, войди к нему в доверие, постарайся услужить ему, постарайся, чтобы он давал тебе поручения, - словом, добейся своего! Тебе есть из-за чего добиваться!

   - Значит, вам необходимо знать все, что делают пан офицер и его приятель?

   Грубер сделал нетерпеливое движение.

   - Да пойми ты, что не мне нужно это знать, а это для тебя самого необходимо! Я буду действовать в твою пользу со своей стороны, ты будешь следить со своей; и вот для того, чтобы сообразовать наши действия и не расходиться, я должен знать ежедневно, как идет у тебя дело, чтобы давать тебе в случае нужды необходимые наставления, а когда наступит пора, мы нанесем окончательный удар.

   - Теперь я понимаю: значит, вы и взаправду хотите помочь мне.

   - Ну да, и сомневаться тебе в этом нет причины. Ты постарался сделать против нас проступок, подслушать нас или подсмотреть, за это был посажен в погреб, из которого тебя все равно выпустили бы на днях. Отсидев в погребе, ты искупил свой проступок и достаточно почувствовал, я думаю, нашу силу; теперь мы ничего против тебя не имеем и хотим сделать тебе добро, поступая по-христиански, то есть платя добром за зло.

   - Но ведь я не хотел сделать вам зло, Боже сохрани!

   - Все равно, я выражаюсь только, так сказать, фигурально.

   - Но вы искренне поступаете по-христиански, если желаете оказать помощь бедному человеку.

   Грубер смиренно воскликнул:

   - Таков наш долг, Станислав. Иди же с миром и поступай, как тебе приказано!

   Станислав, вполне убежденный и растроганный ласковой добротой к нему патера Грубера, счел необходимым в этот момент всхлипнуть и опустился на одно колено.

   - Благословите же меня, святой отец, на благое дело!

   Грубер поднял глаза к потолку и благословил Станислава.

   Тот всхлипнул еще раз и удалился.

   - Вы не думаете, - заговорил управляющий, оставшись вдвоем с Грубером, - что этот человек слишком глуп, чтобы исполнить как следует ваше приказание?

   - Когда глупостью руководит разум, она перестает быть таковой! - уверенно произнес патер.

   - Но он может сделать какой-нибудь промах и испортит дело неосмотрительным поступком.

   - Я за ним буду присматривать сам. Ну, а теперь пойдемте к маркизу, мне еще предстоит длинный разговор с ним, - и патер поднялся, чтобы направиться в комнату маркиза.

   Елчанинов знал теперь не только то, зачем он пришел сюда, то есть что маркиз цел и что ему еще лучше, чем вчера, но гораздо больше.

   Он не раскаивался, что решился снова побывать в подземном ходе иезуитского дома. Ему посчастливилось получить тут сведения, весьма важные для него самого.

   Итак, к нему приставили шпиона, и этот шпион будет следить за ним.

   "Ловко они устраивают свои дела, - думал Елчанинов, осторожно спускаясь с лестницы, - ловко окрутили они этого дурака Станислава! Ну, да авось! Как-нибудь при его же помощи мы одурачим их, в свою очередь!"

   Машинально сосчитав в темноте ступеньки лестницы, число которых было ему уже известно, Елчанинов, освоившись уже с подземным ходом, который он считал почему-то даже своим, повернул налево, зная, что тут будет поворот.

   Он так далек был от мысли о какой-нибудь опасности, что сделал это вполне беспечно, уверенный, что сейчас минует подземелье и очутится на улице. И только, завернув за угол, он растопырил руки, чтобы нащупать стены, как его рука вместо камня толкнулась в кого-то живого, и этот живой вдруг кинулся на него в темноте и столкнул.

   Елчанинов упал навзничь, не выдержав неожиданного толчка.

   На него навалились, против него в узком, темном пространстве хода боролись двое, его связали, завязали ему рот и глаза и понесли.

   В этом доме, как оказалось, стены не только слышали, но и нападали.

  

  

   Варгин проснулся вскоре после ухода Елчанинова; он открыл глаза и удивленно обвел ими вокруг, пораженный незнакомой обстановкой комнаты, в которой лежал.

   Ему показалось, что он продолжает еще грезить и что видит все не наяву, а во сне. У его кровати, в ногах, сидел карлик, но вдруг этот карлик заговорил, и Варгин услышал его голос вполне реально: карлик не был сновидением, а оказался живым существом.

   - Вам молочка испить миндального? - спросил он, а затем соскочил со стула и подал Варгину питье.

   Тот с наслаждением большими глотками выпил целый стакан, и никогда ему миндальное молоко не казалось так вкусно, как в этот момент.

   - Что со мной?.. Где я?.. - стал спрашивать Варгин.

   Карлик объяснил ему все очень ясно и толково.

   - Так за мной ухаживала сама леди Гариссон? - проговорил Варгин, выслушав его рассказ.

   - И она обещала, что приедет еще сегодня вечером! - успокоил его Максим Ионыч.

   - Как хорошо! - мечтательно произнес Варгин, закинул руки за голову и стал смотреть вверх.

   Ему было действительно очень хорошо: ни боли нигде, ни тяжести в голове он не ощущал, чувствовалась только небольшая слабость во всем теле, но и она была приятна.

   Варгин долго молчал, наслаждаясь покоем возвратившейся к нему жизни, и наконец снова спросил:

   - А где же Елчанинов? Он тоже придет?

   Карлик сказал, что и Елчанинов придет, что он пошел по делу и скоро вернется.

   - Да вот, не они ли? - прислушался он. - Наверху на лестнице, кажется, хлопнула дверь.

   Дверь наверху действительно хлопнула, и по лестнице спустились; но это был не Елчанинов, а леди Гариссон.

   - Ну, все идет великолепно! - заговорила она, увидев Варгина очнувшимся. - Теперь вы не вставайте, останьтесь в постели до завтрашнего утра, за ночь выспитесь и будете как встрепанный. Вам придется подержать несколько дней диету, и вы выздоровеете окончательно.

   Варгин протянул ей руку, она положила в нее свою, и он прижался к ней горячими губами.

   - Голова не болит? Не тяжело? - спросила леди.

   - Нет, я чувствую себя отлично!

   - Ну, тогда я могу говорить с вами. Вы уже знаете, что с вами случилось?

   - Да, мне рассказали! - и Варгин, не зная, как назвать карлика, показал на него глазами.

   - Ах, Максим Ионыч! - улыбнулась леди и обратилась к карлику: - Максим Ионыч, выйдите на минутку! Мне нужно поговорить с господином художником.

   Карлик раскланялся и с достоинством вышел из комнаты.

   - Скажите, пожалуйста, как вы думаете, - начала леди, - с кем мог приехать за вами в мастерскую Елчанинов?

   - Как с кем? Разве он был не один? С кем же он мог приехать?

   - Он не знает никакого поляка?

   - Поляка?.. Позвольте... - стал соображать Варгин. - Нам с ним известен один только поляк, полусумасшедший какой-то. Представьте себе, он... я даже не знаю, как это сказать вам...

   Леди поспешила ободрить его, сказав:

   - Ничего, ничего! Говорите!

   - От него несколько лет тому назад ушла жена, неизвестно куда, и с тех пор он отыскивает ее, и кажется, как только увидит красивую женщину, так воображает, что это его супруга. Он дошел даже до того, что, когда увидел, как я нарисовал ваш профиль, заорал, как безумный: "Да это моя жена!" Впрочем, он и есть безумный.

   - Ну, разумеется! - согласилась леди. - Отчего же вы не сказали мне об этом?

   - Я и представить себе не мог, чтобы такой вздор мог интересовать вас: мало ли какие бывают сумасшедшие!

   - Отчего же? Все-таки это интересно! И кто же этот поляк?

   - Ну, его общественное положение невысоко: он находится в услужении у маркиза де Трамвиля.

   - Так вот оно что! Но как же он очутился тогда вместе с вашим приятелем?

   - Право, не знаю! Да был ли это он?

   - Вероятно, потому что, когда он увидел меня, он так напугал меня своим криком...

   - Что же он кричал?

   - Что я его жена! - и леди расхохоталась искренним, звонким смехом. - Ну, однако, мне пора! - спохватилась она. - А вы все-таки спросите у вашего приятеля, откуда он взял этого поляка, чтобы приехать за вами, и завтра расскажете мне.

   - Значит, мы завтра увидимся?

   - Да, увидимся.

   - Где же?

   - Там видно будет. Словом, увидимся! Ну, до свиданья!

   И, простившись с Варгиным, леди ушла, а ему снова показалось, что все, что происходит с ним, происходит во сне, и это сновидение таково, что ему не хочется просыпаться.

   Он полузакрыл глаза; мягкое, нежное забытье охватило его, и в этом забытье самые сладкие грезы стали являть ему самые смелые картины и образы.

   Сквозь них Варгин видел опять сидевшего у его постели карлика, обстановку комнаты, опущенные зеленые шторы на окнах с отпечатанными на них черной краской плохими рисунками каких-то деревьев и замков, видел дверь, дверь эта отворилась и в комнату вошла девушка.

   Варгин вспомнил, что где-то видел ее. Это была та самая, которая приезжала за маркизом в трактир, которую звали Туровской и в доме у которой он был теперь. Она вошла и, кивнув головой на Варгина, спросила у карлика:

   - Спит?

   - Кажется! - ответил карлик.

   Она села у окна.

   - Максим Ионыч! А его все еще нет! - прошептала она.

   - Да, нет, Верушка. Кабы пришел, я бы сейчас дал знать.

   - С ним случилось что-то! Ты знаешь, который теперь час? Уже второй ночи! Если бы все было благополучно, он вернулся бы.

   - Не знаю, что и сказать, Верушка! Может, он просто не решился, а теперь ему и совестно вернуться.

   - Нет, Максим Ионыч, не похоже это на него! - словно испугалась даже и обиделась девушка.

   - И вправду не похоже! - спохватился карлик. - Это я так, сдуру