Волконский Михаил Николаевич - Сирена

ьства, отпущены из крепостного состояния.

   - Ну да, все это прекрасно! - перебил его Елчанинов. - Но все-таки в доме есть управляющий? Проведите меня к нему.

   - Управляющего в доме у нас нет и не было; покойный князь всем заведовали сами, а теперь мы - вольные люди!

   Делать было нечего; приходилось сдаваться.

   С этим на вид словоохотливым швейцаром можно было проговорить до вечера и все-таки ничего не узнать от него.

   А в это самое время Варгин стремился попасть к Киршу. Он не ошибся, предположив, что тот предался чтению, что всякая попытка увидеть его будет напрасной. Он с добрых полчаса стучался к нему в дверь и в окна, Кирш не откликнулся. Тогда Варгин плюнул и ушел к себе домой.

   Между тем Кирш действительно сидел у себя в комнате, впившись глазами в развернутую книгу, и не впустил к себе Варгина не потому, что не хотел сделать это, а просто до того углубился в чтение, что не слыхал его неистового стука. Он, как вернулся домой, так сел за книгу и не отрывался от нее.

   Он читал целый день, весь вечер, забыв, что не ел с утра, и не замечая своего голода. Лишь когда спустились сумерки летней петербургской ночи и стемнело настолько, что буквы стали сливаться, Кирш поднял голову.

   По другую сторону стола перед ним сидел, то есть не сидел, а ему, конечно, только показалось это, человек в совершенно таком же, как сам он, Кирш, одеянии и как две капли воды похожий на него; словом, такой, каким он видел себя обыкновенно в зеркале.

   Но зеркала в комнате у него не было, и тот, кто сидел перед ним, не был изображением, а имел свой самостоятельный облик. Правда, было довольно темно, но все же Кирш различал своего двойника.

   В первую минуту ему стало страшно, а затем сделалось еще страшнее, потому что он почувствовал, что его двойнику так же страшно, как и ему.

   Это двойное, обоюдное ощущение страха особенно казалось жутким.

   - Ты напрасно читаешь! - сказал ему двойник.

   Он не сказал этого ясными и определенными звуками, как звучит обыкновенно человеческая речь, даже как будто губы его не шевельнулись, но Кирш испытал такое впечатление, как будто слова действительно были сказаны.

   - Почему же напрасно? - спросил он в свою очередь, сам не зная как и не слыша звука своего голоса.

   - Потому что ты попал в историю, которой нельзя пренебрегать, и должен так или иначе постараться если не раскрыть ее, то сообщить тому, кого она касается.

   - Я думал об этом! - согласился Кирш.

   - Я знаю, что ты думал, да одних дум недостаточно: надо действовать.

   - Да! Но как?

   - Прежде всего пойти и рассказать.

   - Кому?

   - Неужели ты не знаешь?

   Кирш добросовестно постарался догадаться, но никак не мог собрать свои мысли.

   - Нет, не знаю. И к чему загадки задавать? Если пришел, так говори прямо.

   - Да, я именно затем и здесь, чтобы напомнить тебе: ты забыл про князя Куракина!

   Кирш хлопнул себя по лбу ладонью.

   Куракин, которого Кирш знал только понаслышке, был в самом деле наиболее подходящий человек для того, чтобы пойти к нему и рассказать все.

   - Куракин! Разумеется, Куракин! - несколько раз повторил себе Кирш. - Я завтра же пойду к нему.

   - Смотри, завтра же! Время терять нельзя!

   - К тому же Куракин, кажется, в Петербурге. Я слышал, что он нездоров.

   - Я тоже слышал.

   - Больше тебе ничего мне сказать не надо?

   - Больше ничего!.. Разве вот что: Варгин совсем голову потерял от этой леди; ты бы присмотрел за ним!

   - Об этом я сам знаю. Еще один вопрос: ты еще когда-нибудь ко мне придешь?

   - Какие глупости! Я всегда с тобой.

   - Не придирайся к словам; ведь ты понимаешь, что я хочу спросить: я тебя еще раз увижу?

   - Не знаю; это будет зависеть от тебя самого.

   Кирш провел руками по лицу, крепко зажмурил глаза и открыл их: перед ним никого уже не было.

   Густые тени ползли из углов, и только окна яснели более светлыми пятнами. Кирш зажег свечку; окна потемнели, комната приняла свой обыкновенный вид: те же крашеные стены, те же гравюры на них в узких деревянных рамах, полки библиотеки и тот же стол, заваленный книгами.

   Кирш, очнувшись, стал быстро рыться в них, выбрал один небольшой томик, переплетенный в старую тисненую кожу, перелистав, отыскал в середине загнутую страницу и принялся опять читать.

   Это была французская книга, и на странице, которую отыскал Кирш, начинался особый отдел, носивший заглавие "De doublement", что значит "О раздвоении".

  

  

   На другой же день с утра Кирш бросил свои книги и отправился к князю Куракину.

   Куракиных было тогда двое на видных административных постах. Один, князь Алексей Борисович, занимал место генерал-прокурора; другой, брат его, Александр Борисович, был пожалован при воцарении императора Павла вице-канцлером.

   Павел Петрович в бытность свою наследником престола имел сношения через князя Александра Борисовича с масонскими ложами. Александр Куракин был сам посвященный масон, знакомый с так называемыми герметическими науками, человек безупречной жизни. Все знали его как вельможу, причем общий голос свидетельствовал о его доброте, отзывчивости и доступности.

   Куракин принял Кирша, когда тот велел доложить ему, что желает видеть его по важному государственному делу.

   - Ну, в чем дело? Что такое? - стал ласково спрашивать князь Александр Борисович, усадив Кирша и улыбаясь ему.

   В последнее время он чувствовал себя не совсем здоровым, никуда не выходил и сидел, несмотря на лето, в городе, у себя в доме, который находился на площади, напротив Зимнего дворца.

   Кирш рассказал все, начиная с поездки в загородный трактир. Он передал подробно князю, как Трамвиль просил отвезти в Зимний дворец письмо с пятью латинскими буквами вместо адреса, передал свой разговор с арапом Мустафой и с серым человеком.

   Куракин выслушал внимательно и переспросил, когда Кирш замолчал:

   - Неужели он так и велел вам сказать: "Он жив в сыне"?

   - Да! - подтвердил Кирш.

   - Этому арапу?

   - Да!

   - Странно! - покачал головой Куракин.

   - Мне тоже, - сказал Кирш, - показалось это странным, что у них такой лозунг, имеющий важное таинственное значение.

   - А вам разве известно оно?

   - Не вполне точно, князь, но в общем я, кажется, предугадываю его смысл по тем книгам, чтение которых составляет мое любимое дело.

   - Вы читаете такие книги?

   - Да.

   - А сами не посвящены? Не имеете еще масонской степени?

   - Нет, я только ищу ее!

   Князь Куракин замолчал и задумался.

   - Очевидно, - проговорил он наконец, - случай заставил вас попасть в хитрую интригу, затеянную довольно смело и дерзко. В том, что она существует, я не сомневался и видел уже по некоторым данным ее действие.

   - Вот именно! - подхватил Кирш. - Этот серый человек без обиняков сказал мне, что все идет отлично, потому что с каждым днем теряют и теряют свое значение при дворе такие лица, как вы Очевидно, в их расчетах удалить от государя всех искренне преданных ему, честных людей!

   - И к сожалению они добьются своего.

   - Но кто "они"?

   - Не знаю! Я знаю только, что государю нет удачи в окружающих его людях! Насколько была счастлива в выборе своих помощников покойная императрица Екатерина, настолько император Павел Петрович несчастлив. Россией около ста лет правили женщины; двор, а за ним и все общество, до того привыкли к этому, что им трудно испытывать теперь строгость твердой мужской власти. А проявление ее было необходимо для нас: ведь дошло до такой распущенности, что в присутственные места чиновники вовсе не ходили, а гвардейские офицеры ездили в каретах, грея руки в собольих муфтах. Павел Петрович деятельно и энергично принялся за дело правления. Посмотрите ряд указов, изданных им: один другого замечательнее; нет отрасли народного хозяйства, нет части государственного управления, о которых он не подумал бы! Он первый выказал заботы о крестьянах. К сожалению, мы, дворяне, воображаем, что Россия только для нас, и заботимся лишь о своих интересах; о своих интересах заботятся также и придворные, мечтающие только о наградах и о своей карьере, и военные, недовольные тем, что отняли у них муфты и заставили их служить по-военному. Возле государя нет людей, которые точно и толково исполняли бы его распоряжения; последние истолковываются вкривь и вкось или умышленно, или по непониманию переиначиваются. Много-много лет пройдет, пока оценят Павла Петровича и воздадут ему должное, отличат его дела и распознают главное от не главного, а пока это главное будет затемнено сплетнями, нелепыми рассказами и интригами вроде той, случайная сопричастность к которой привела вас ко мне. В данном случае, очевидно, тут не без иностранного влияния. Вы говорите этот Трамвиль - француз, ехавший прямо из-за границы?

   - Да! - сказал Кирш. - Тем более что тот же маркиз де Трамвиль просил отвезти какие-то документы на английскую яхту, пришедшую недавно в Петербург и остановившуюся на Неве.

   - Ах, на яхту этой таинственной леди...

   - Гариссон, - подсказал Кирш. - Но удивительно, что они пользуются в своем обиходе мистическими словами масонского девиза. Не может быть, чтобы они оказались членами какой-нибудь масонской ложи.

   - Отчего вы так думаете? - живо спросил Куракин.

   - Оттого, что, насколько я представляю себе масонов, это - люди высшей нравственности, отнюдь не способные на недостойную интригу.

   - Вы правы, - согласился Куракин, - масоны тут ни при чем.

   Простой, ласковый и общительный разговор князя Александра Борисовича и его приветливое обхождение очень нравились Киршу. Он нисколько не жалел, что пришел к нему.

   - Скажите, пожалуйста, - спросил его между прочим Куракин, - отчего вы обратились именно ко мне, а не к кому-нибудь другому?

   - По этому поводу со мной произошел довольно странный и редкий случай так называемого раздвоения, - ответил Кирш; - вчера, вернувшись из придорожного трактира, я сел за книги, думая предаться чтению, но мысли мои были, очевидно, заняты утренним происшествием и работали помимо меня. Я просидел до вечера, напрягая свое внимание, и в сумерках увидел, будто бы сам сижу перед собой и разговариваю со своим двойником. В этом разговоре мне было подсказано, чтобы я шел к вам.

   - Это очень интересно! - сказал Куракин. - Я знаю несколько случаев раздвоения, происшедших даже на расстоянии, но мне приходится в первый раз слышать, чтобы человек видел сам себя так, как вы! С вами часто случается это?

   - Это было со мной в первый раз.

   - Вы, вероятно, в этот день ничего не ели или, по крайней мере, очень мало?

   - Да, - подтвердил Кирш, - я ничего не ел, целый день был сосредоточен на одном умственном занятии и все-таки так или иначе перед тем испытал некоторое волнение. Поэтому то, что случилось со мной, не испугало и даже не поразило меня.

   - Да поразительного тут ничего и нет для того, кто знаком с книгами, которые вы читаете. Знаете ли вы, что в Америке была девушка, у которой в Европе существовало второе "я"? В Европе жила другая девушка, которая просыпалась лишь тогда, когда засыпала та, которая была в Америке, и наоборот. По своему материальному положению они были совершенно различны; умерли они в один и тот же день и час. Этот случай был открыт случайно, и, вероятно, он не единственный, но остальные неизвестны только потому, что, действительно, чрезвычайно трудно поддаются наблюдению.

   - Я думаю, - заметил Кирш, - многое так пропадает для нас бесследно только потому, что мы не можем или не умеем еще наблюдать.

   - А сами вы чувствуете себя способным для наблюдений? - спросил Куракин.

   - Не знаю! Вероятно, да!

   - Ну, тогда попробуйте, понаблюдайте вот эту историю с французским маркизом и постарайтесь разгадать, что это за люди? Я, со своей стороны, постараюсь сделать все, что могу. А вы, когда что-нибудь узнаете, приходите ко мне, тогда потолкуем!

   - Да, но как же я буду разыскивать и наблюдать, - возразил Кирш, - когда я даже не знаю с чего начать?

   - Вы должны найти это сами! Все в жизни так: разве мы знаем, в сущности, что-нибудь в ней? Даже и саму жизнь часто не знаем как начать; однако же ничего, живем и дело делаем! Вот так и вы!

   - Что же, я готов! - сказал Кирш. - Только все-таки едва ли я что-нибудь смогу тут сделать по своей воле; тут можно узнать что-нибудь, если только подвернется к тому удобный случай.

   - И случай подвернется, если вы захотите этого!

   - Неужели человек может управлять и случаем?

   - До известной степени да! Нужно только уметь желать, молчать и наблюдать!

   В это время дверь кабинета, в котором они сидели, отворилась, и вошел лакей, держа на подносе письмо, которое он подал Куракину. Последний распечатал письмо, развернул и, обратившись к Киршу, сказал ему, как бы прося извинения:

   - Вы позволите?

   Кирш почтительно поклонился.

   Куракин прочел письмо и спросил у лакея:

   - Кто принес?

   - Человек без ливреи принес и удалился!

   - Хорошо, ступай! - приказал лакею Куракин. - Ну, вот видите, - обернулся он к Киршу, - случай уже является к вам на помощь: в этом письме меня извещают люди, известные мне, что сегодня вечером в доме на Пеньках будет маленькое собрание, судя по приметам, именно тех лиц, о которых вы мне говорили. Я сообщаю вам это для того, чтобы вы поступили, как полагаете лучше.

   - Какой же дом на Пеньках? - спросил Кирш.

   - Это мне неизвестно; я вам сказал все, что узнал из письма; в нем сказано, что вчера в Петербург привезены французским маркизом важные бумаги и что поэтому в доме на Пеньках соберется несколько человек. Вот вам нить, доберитесь по ней до клубка и распутайте его, если можете!

   - А если я распутаю его? - спросил Кирш.

   - Тогда я вам скажу, что вы недаром читали ваши книги и что испытание, выпавшее на вашу долю для достижения первой степени посвящения, выполнено вами.

   - Так вы думаете, что это дается мне испытание?

   - Не думаю, а уверен в этом.

   Куракин близко наклонился к Киршу и таинственно произнес:

   - Слова "он жив в сыне" не произносят даром!

  

  

   Варгин сидел с утра в своей мастерской и писал этюд женской головы с рыжими волосами и гордыми строгими чертами лица. Выходил портрет леди Гариссон, очень похожий; Варгин был доволен своей работой.

   Пришел Елчанинов, грустный и очень недовольный.

   Увлеченный своим делом Варгин не заметил его настроения; не кладя кисти, он поздоровался с приятелем и спросил только, кивнув на этюд:

   - Хорошо?

   Елчанинов рассеянно поглядел, криво усмехнулся и промычал что-то совсем неопределенное.

   - Ты чего усмехаешься и мычишь? - заговорил Варгин, - ты думаешь, я не знаю? Ты ведь смотришь, а сам думаешь: "Пиши, мол, себе свою красавицу, а моя все-таки лучше!"

   - Какая "моя"? - переспросил Елчанинов и деланно зевнул, притворяясь вполне равнодушным ко всему.

   Варгин насмешливо подмигнул ему.

   - Ну, как какая? Разумеется, вчерашняя, которую ты вчера в карете привозил. Что же ты вчера виделся с нею?

   - Нет, не виделся!

   Варгин, отстранившись от холста, вглядываясь в свою работу и вовсе не вникнув в то, что ему сейчас говорили, одобрительно мотнул головой и сказал:

   - Отлично!

   - Что же тут отличного? - обиделся Елчанинов.

   - Как что? Все отлично! Да, так что же ты говоришь?

   - Я ничего не говорю, - ответил Елчанинов и еще больше насупился.

   - Так ты видел ее вчера?

   - Да нет же!

   - Значит, сегодня?

   - И сегодня не видел.

   - Как же это так? Ну, а вещи маркиза? Разве ты их не отвез сегодня в дом Верхотурова?

   - Вчера, когда мы уехали в город и я вернулся потом с подводой за вещами, оказалось, что без нас приезжал этот лакей Трамвиля - Станислав, забрал все и уехал.

   - Куда?

   - Не знаю.

   - Ну а в доме князя ты был?

   - Был, но только меня туда не пустили.

   - Вот оно что! Но ведь Трамвиля туда отвезли? Ты бы и спросил, если не самого маркиза, так его Станислава!

   - Мне сказали, что никакого маркиза в доме князя нет.

   - Значит, он как бы исчез бесследно?

   Елчанинов ничего не ответил и, надув губы, отвернулся.

   - Ну, так ты все-таки не грусти! - ободрил его Варгин. - Дело еще далеко не пропащее! И маркиз, и Станислав, и все другие найдутся!

   - А разве они пропали? - раздался в это время голос Кирша, вошедшего и услыхавшего последние слова Варгина.

   - Кирш, - воскликнул тот, - на этот раз у тебя книжный запой недолго продолжался? Я к тебе ломился вчера, чтобы выбранить хорошенько за то, что ты нас оставил одних.

   - Ну, об этом после! - перебил его Кирш. - Ты говоришь, что маркиз пропал?

   - Ну да! Вот Елчанинов принес известие.

   Кирш обернулся к Елчанинову и, увидев его грустное лицо, невольно спросил:

   - Что с тобой?

   - Влюблен! - коротко пояснил Варгин.

   Елчанинов встал со своего места и проворчал:

   - Все это глупости!

   Варгин подмигнул на него Киршу и рассмеялся.

   - Вчерашняя девица в карете, понимаешь?

   - Ну, а ты что такой жизнерадостный?

   - Я? - подхватил Варгин. - Я - потому что тоже влюблен! Видишь? - показал он свой этюд.

   - Странная какая-то, - сказал Кирш, - но хороша! Кто же это такая?

   - Леди Гариссон.

   - Она-то не пропала, я надеюсь?

   - Нет! - убедительно протянул Варгин. - Я закончу этот этюд и отвезу его показать и потом буду писать с нее портрет; в этом состоит мой план; а тут и другие отыщутся! - добавил он, обращаясь в сторону Елчанинова.

   - Так ты, значит, с этой леди завел дружбу? - стал спрашивать Кирш, присаживаясь и деловито сдвигая брови.

   - Уж и дружбу! До дружбы, брат, далеко! Она, по-видимому, такая знатная дама, что мне, бедному художнику, дружить с нею не приходится.

   - Так что же ты хвастал тогда, что через леди отыщешь и других? - вступил вдруг в разговор Елчанинов, получивший было надежду и снова потерявший ее.

   - Я тебе не говорил, что отыщу этих других через нее, - остановил его Варгин. - Они сами отыщутся.

   - Как же так?

   - А так, что этот самый Станислав непременно разузнает, где я живу, и придет ко мне.

   - Зачем?

   - В самом деле, зачем? - спросил и Кирш.

   - Да он, должно быть, немножко полоумный; по крайней мере, он уверял меня, что это - его жена.

   Варгин показал на этюд.

   - Леди Гариссон? - переспросил Кирш.

   - Ну да! Вернувшись от нее в трактир, я стал чертить на столе ее профиль, Станислав увидел и стал спрашивать, откуда я ее знаю, где я с ней встречался, и сказал, что это профиль его жены. Но это вздор, конечно; однако я ему не мог ничего объяснить, потому что тут подъехал Елчанинов в карете. Ну, так вот, я и думаю, что этот Станислав не успокоится и придет ко мне, чтобы расспросить меня как следует.

   - Ты это не врешь? - серьезно спросил Кирш.

   - То есть ни капельки не вру!

   - Ну, тогда это очень важно! - проговорил Кирш, вдруг повеселев. - Потом посмотрим, что из этого выйдет, а пока пойдем куда-нибудь завтракать. У кого деньги есть?

   - Деньги у меня есть! - ответил Елчанинов, тоже несколько повеселевший. - Я пойду с вами!

   - Ну вот, я говорю, что все будет отлично! - заключил Варгин.

   И они все трое отправились завтракать.

   Через некоторое время друзья расстались.

  

  

   Узнав от Варгина и Елчанинова все, что было ему нужно, Кирш сам ничего не рассказал им о себе и простился с ними, чтобы идти по делу, как он сказал им, но, в чем оно состояло, не объяснил. Они уговорились, что увидятся вечером у Варгина.

   Кирш отправился один отыскивать дом на Пеньках, где, по указанию Куракина, должно было происходить собрание людей, выследить которых взялся Кирш.

   Местность, где стоял этот дом, была за Чернышевым мостом, по направлению к Ямской.

   Как известно, есть не только в лицах людей какой-то особый отпечаток, по которому можно определить их характер, но и у домов. По крайней мере, человеку наблюдательному по внешности дома нетрудно бывает иногда угадать, каковы жильцы его.

   Кирш как-то сразу распознал на Пеньках странный дом. Впрочем трудно было его и не заметить: он был двухэтажный, небольшой, каменный и стоял фасадом на улицу; на нижнем этаже вовсе не было окон, да и на верхнем они казались не совсем обыкновенными - слишком маленькими и редко поставленными.

   Этот дом был не старинный, потому что и всему-то Петербургу тогда не было ста лет, но, во всяком случае, старой постройки, возведенной в то время, когда здесь еще не было многочисленного населения и приходилось бояться лихих людей и принимать против них меры. Иначе нельзя было объяснить железо, оковывавшее дверь, - единственное отверстие на нижнем этаже, - и крепкие железные решетки на окнах верхнего.

   "Наверное, здесь!" - подумал Кирш, разглядывая дом и вдруг к собственному удовольствию убедился, что он действительно не ошибся.

   У двери дома на скамейке сидел человек, и Кирш сейчас же узнал его: это был Станислав, слуга маркиза де Трамвиля.

   Станислав тоже узнал Кирша и радостно бросился к нему навстречу, снимая шляпу и кланяясь.

   - Пусть пан будет ласков сказать мне, как же можно после этого не верить в судьбу, - заговорил он. - Я сижу вот тут и думаю: "Господи Боже мой, как бы мне повидать хотя кого-нибудь из господ, с которыми мы вчера встретились?" - и вдруг идете вы!

   - Ваша правда, - согласился Кирш, - это действительно судьба! А вы остановились в этом доме?

   - Да, нас привезли сюда.

   - И маркиза?

   - Ну да, пана маркиза и меня! Сначала мы все думали, что маркиз умер, и доктор так говорил, а когда привезли его сюда и пригласили ксендза...

   - Польского? - переспросил Кирш.

   - Из католической церкви святой Екатерины. Он пришел, оглядел пана маркиза, расспросил все, как было, осмотрел шкатулку и лекарство, которое давали пану, и стал уверять, что пан жив, только будто бы ему дали слишком много лекарства. Затем ксендз из той же шкатулки взял другой флакон, влил маркизу в рот и стал растирать ему тело сукном, и пан маркиз очнулся. "Ну вот, - сказал ксендз, - а я уж думал, что мне и поговорить с ним не придется".

   - Значит, они были знакомы?

   - Я так понимаю, что да! Пан маркиз, когда очнулся, то сказал: "А, вы здесь уже, отец!"

   - Вот что, - предложил Кирш, - не пройдем ли мы с вами куда-нибудь распить бутылку вина?

   - Не могу! - ответил Станислав. - Кроме меня других слуг в доме нет; я вышел на минуту только подышать воздухом и должен вернуться.

   - А кто же остался с маркизом?

   - При нем теперь ксендз. Мне долго с вами говорить нельзя; будьте ласковы, скажите, как мне найти вашего товарища?

   - Это который нарисовал профиль на столе?

   - Да-да, профиль! Вы знаете об этом?

   - Мой милый Станислав, - серьезно сказал Кирш, - я знаю больше, чем вы думаете и можете предположить.

   На самом деле Кирш ничего не знал, но он счел выгодным притвориться перед Станиславом.

   - Неужели? - подхватил тот, легко поддаваясь игре Кирша. - Неужели вы знаете больше, чем я могу предположить? В таком случае вам известно также...

   - Чей это был профиль? - таинственным шепотом подсказал Кирш.

   Станислав вздрогнул.

   - Мне это известно, - заявил Кирш с неподражаемой уверенностью. - Вы приехали сюда, в Петербург, чтобы отыскать ее?

   - Да! - не без удивления подтвердил Станислав, забывший, что сам рассказывал об этом Варгину.

   - Только вот что! - деловито возразил Кирш. - Неужели вы думаете, что отыщете ее, оставаясь в услужении у маркиза в качестве его лакея?

   - О, пусть пан не думает, я никогда не был лакеем, и если стал им, то лишь для того, чтобы добраться до Петербурга!

   - Ну, а здесь вы должны уйти от маркиза и стать сами господином!

   - Но на это надо иметь деньги! Если пан принимает во мне участие, то пусть покажет мне, как добыть деньги.

   - И ведь надо торопиться! - нарочно поддразнивая Станислава, сказал Кирш. - Иначе уйдет время, и она может уехать!

   Станислав схватился за голову.

   - Иезус Мария! - вырвалось у него. - Что же из этого будет?

   - Из этого будет то, что вы напрасно приехали в Петербург и что вы сами останетесь в этом виноваты, если не захотите слушать меня.

   - Я рад слушаться!

   - Тогда и деньги будут!

   Станислав разинул рот и невольно спросил:

   - Откуда?

   Кирш, нимало не смущаясь, ткнул себя пальцем в грудь и ответил:

   - От меня! Вам сколько нужно на первое время? Рублей двести довольно?

   Станислав задумался.

   - Мне нужно, - стал высчитывать он, - купить приличное платье, взять номер в приличной гостинице; с теми деньгами, какие у меня были и какие я получил от пана маркиза, у меня есть около ста рублей, и двухсот мне хватит! О, если бы я имел двести рублей!

   Кирш положил ему руку на плечо и сказал:

   - Вы будете иметь их!

   - Пан смеется надо мной?

   - Нет, сегодня же вечером я вам принесу эти деньги. Скажите мне только, как пройти к вам вечером в дом. Вероятно, сзади есть другой вход?

   - Есть! - сказал Станислав. - Сзади дома - сад, этот сад кончается стеною, и в ней калитка.

   - Заперта?

   - Но ключ от нее у меня! Мне сказано, что сегодня вечером я должен стоять у этой калитки и пропускать всякого, кто постучит три раза и скажет слова пропуска.

   - Какие это слова?

   - О, это я не могу сказать вам! Я дал страшную клятву не выдавать их.

   - Но, во всяком случае, вы можете пропустить меня и без них?

   - И этого не могу! Той же клятвой я связан, что не пропущу никого, кроме тех, кто произнесет условленные слова!

   - Так пропустите меня через дверь с улицы!

   - Дверь с улицы будет заперта, а ключ от нее мне не дадут!

   Разговор, так хорошо начавшийся для Кирша, вдруг принял совсем другой оборот.

   Неизвестно было, правду ли говорил Станислав, или он просто испугался, что все-таки незнакомый ему человек требует, чтобы его впустили в дом.

   - Но ведь я же принесу вам деньги! - попытался все-таки соблазнить Станислава Кирш.

   Тот опустил голову и развел руками.

   - Если пан хочет это сделать, то пусть принесет их завтра утром!

   - Но завтра утром, может быть, будет поздно! - сказал Кирш.

   - Так что же делать? - недоумевающе произнес Станислав.

   Кирш наклонился к его уху и внушительно прошептал ему: "Ждать меня сегодня вечером!", - а потом приподнял шляпу и громко добавил:

   - Так до сегодняшнего вечера! До свидания!

   Станислав, ничего не понимая, остался на месте и долго глядел вслед удалявшемуся Киршу, до тех пор пока тот не скрылся за углом.

   А Кирш, повернув за угол, постарался ознакомиться с местностью; он обошел квартал и легко отыскал с закоулка стену и калитку в ней.

   Сделать это было легко, так же, как легко было сказать Станиславу, чтобы он ждал сегодня вечером; но, чтобы в действительности выполнить такое обещание, для Кирша существовало серьезное препятствие; оно заключалось не в словах пропуска (Кирш мог догадаться, какие они были), но в двухстах рублях; между тем их не только не имелось у Кирша, но он и не знал еще, откуда возьмет их.

   Когда он явился к Варгину и Елчанинову и сказал им, что ему нужно сегодня к вечеру двести рублей, они от всей души, чистосердечно расхохотались, думая, что он шутит.

   - Да вы не дерите глотки! - остановил он их. - Я говорю вам, что это вполне серьезно.

   - Тем оно смешнее, - заговорил Варгин, - или, может быть, и вовсе грустно, потому что, значит, ты сошел с ума, если серьезно говоришь нам такие вещи.

   - Мне нужно достать сегодня к вечеру двести рублей! - процедил сквозь зубы Кирш и стал ходить по мастерской, углубившись в размышления.

   Варгин с Елчаниновым махнули на него рукой и задумались каждый о своем или, вернее, о своей.

   - У тебя сколько денег? - подошел вдруг Кирш к Елчанинову. - Ты говорил, что получил сегодня.

   - У меня теперь тридцать семь рублей с копейками; только это мне на целый месяц, и их я отдать не могу!

   - Я и не возьму их надолго. Давай двадцать пять! - сказал Кирш и протянул руку.

   Доверие к его гению относительно доставанья денег было такое, что Елчанинов без промедления вынул двадцать пять рублей и отдал их приятелю.

   - Ну, теперь идемте! - смело проговорил Кирш.

   - Куда? - усомнился Варгин.

   - Говорят тебе, иди, - несколько возвысил голос Кирш, - а то мы с Елчаниновым вдвоем отправимся!

   Это подействовало на Варгина, и он послушно последовал за Киршем.

   Тот повел их по знакомым улицам, но все-таки ни Елчанинов, ни Варгин долго не могли догадаться куда? Наконец они завидели довольно известный, еще с екатерининских времен, домик, где содержался игорный притон.

   Несмотря на строгие порядки нового царствования, по которым с девяти часов вечера повсюду должны были тушиться огни, здесь круглые сутки, то есть день и ночь, шла азартная игра.

   "Неужели он сюда? - мелькнуло в одно и то же время у Варгина и у Елчанинова. - Да нет, не может быть!" - усомнились они, зная характер Кирша, никогда не пускавшегося в денежных делах на рискованные предприятия.

   Но Кирш входил в это время в дверь игорного дома, и приятели последовали за ним.

   Большая игорная комната была полна народом, и, несмотря на отворенные окна, в ней стоял синий табачный дым, пахло вином и было душно. Окна выходили, разумеется, не на улицу, а куда-то в сад, пустынный и запущенный.

   Посреди комнаты стоял большой, обтянутый зеленым сукном стол, и на нем возле счастливцев, которым везло, лежали груды золота и кредиток; проигравшиеся стояли кругом и лихорадочно-воспаленными глазами жадно следили за перипетиями игры, как голодные смотрят сквозь окна магазинов на лакомства, приготовленные для других.

   Двое (один из них был старик), видимо, проиграли уже много и ставили на карту последнее, волнуясь и трясясь, не видя ничего кругом и не понимая.

   Тут были люди и почтенные, и совсем молодые, и аристократы, и средние люди, но все они, забыв и воспитание, и разницу возрастов и положений, уравнивались каким-то животным чувством страсти, единственно выражавшейся на их лицах.

   Один банкомет, бесстрастно и как будто машинально делал свое дело, отрывая карты от приколотой кинжалом к столу колоде и кладя их направо и налево. На лице его была видна только усталость, но глаза внимательно следили за играющими, делавшими ставки, и привычные руки методически загребали проигрыши в банк.

   Банк был довольно значительный, и в нем лежала порядочная куча денег.

   Разговоров почти не было, слышалось как будто одно общее тяжелое и напряженное дыхание.

   Самая крупная ставка была на восьмерке; все, видимо, ждали ее, с нетерпением следя, куда она ляжет: направо или налево?

   "Нет! - решил Елчанинов, не спуская взора с Кирша. - Если он вздумает ставить, я его не пущу, так-таки прямо силой и не пущу!"

   Им случалось всем втроем бывать в этом доме, но больше для того, чтобы покутить; случалось и поигрывать, но только так себе, без всякой цели, на небольшие и шальные деньги, которые не жалко было оставить.

   Теперь, если Кирш задался целью на двадцать пять рублей выиграть двести, выходило совсем другое; положим, он мог и выиграть, но мог и проиграть все двадцать пять рублей, а это, по тогдашнему времени, была, вообще, сумма довольно порядочная, для Кирша же - и очень крупная. На такой риск он не мог и не должен был идти по своим средствам, и Елчанинов твердо решил не допускать подобного безумия.

   Восьмерка была бита.

   Банкомет потянул бывшую на ней ставку и вдруг, прежде чем Елчанинов мог опомниться, Кирш кинул все двадцать пять рублей на стол, но не на то место, где делали ставки, а под руку банкомета, загребавшего деньги в банк.

   - Это что же такое? - спросил банкомет.

   - Мой проигрыш! - хладнокровно ответил Кирш.

   - Но ведь вы не ставили денег на карту? - еще более удивился банкомет.

   - Я поставил мысленно! - громко и отчетливо произнес Кирш, так что все это слышали.

   Вокруг стола пробежал говор.

   Елчанинов стоял ни жив, ни мертв, чувствуя, что ничего не может сделать. Варгин переминался с ноги на ногу, кусал губы и изумленно оглядывался кругом.

   Банкомет пожал плечами, улыбнулся и как бы против воли, подчиняясь блажной фантазии щедрого игрока, положил деньги в банк и продолжал метать.

   Следующая дана была дама.

   Кирш вдруг протянул обе руки к банку и потащил к себе все, что там было.

   - Позвольте! - остановил его банкомет.

   - То есть как "позвольте"? - возразил Кирш.

   - Ну да! Вы забираете банк?

   - Я мысленно шел по банку на даму! - заявил Кирш и решительно потянул к себе деньги.

   Кругом заволновались. Послышались возгласы, раздался хохот. Банкомет растерянно оглядел играющих, напрасно ища в них поддержки и сочувствия: право было на стороне Кирша. Банкомет мог не принять его мысленной ставки в двадцать пять рублей, но, раз он принял ее, то должен был и отвечать теперь на другую мысленную же ставку Кирша.

   - Как же это так? - начал было он все-таки протестовать.

   Но тут уже выступил Елчанинов своей сильной, огромной фигурой.

   - Да так, - перебил он, сообразив теперь и поняв, в чем дело, - вы двадцать пять рублей приняли?

   Банкомет должен был согласиться, что принял.

   - Ну, так и платите теперь! Спорить было нечего.

   - Вот так случай! Такого случая не было! - удивлялись кругом.

   - И уж, конечно, не будет! - сказал банкомет, убедившийся, что всякие дальнейшие протесты и разговоры будут напрасны.

   Кирш же спокойно забрал деньги в карман; у него было не двести рублей, а больше.

  

  

   Наступил вечер.

   У Кирша уже был выработан план действий во всех подробностях.

   При предварительном осмотре местности, который он сделал, расставшись со Станиславом, он заметил, что в закоулке, куда выходила стена с калиткой, по другую сторону тянулся довольно ветхий полуразрушенный забор, казавшийся очень удобным для засады. Он ограждал какой-то пустырь, но настолько плохо, что проникнуть по другую его сторону и спрятаться за ним не представляло никакого затруднения.

   Кирш, сидя за забором, в вечерних сумерках видел, как несколько человек подошли к калитке, постучало в нее тем "треугольным" ударом, который был уже знаком Киршу, и исчезли за ней. В одном из них Кирш узнал серого человека, виденного им во дворце.

   За ними вошла в калитку закутанная с ног до головы женщина. Она приехала в карете, но вышла из нее не у самой калитки, а на углу улицы, где карета осталась, чтобы ждать ее.

   Лица этой женщины Кирш не видел, но ему нетрудно было догадаться