Волконский Михаил Николаевич - Ищите и найдете

шка.

   Он пригнулся к Пшебецкому и тронул его за руку:

   - Оставьте, брат Иосиф, силу вашего гипноза в покое, мы уже условились, что, когда она понадобится, я вам скажу и буду руководить ею... Нам вовсе не нужно знать, что содержится в шифрованной приписке королевского письма...

   - Как же так? - спросил, не поняв, Иосиф Антонович.

   - Нам нужно, - пояснил Грубер, - чтобы эта приписка содержала в себе не тот смысл, какой она имеет на самом деле, а тот, который необходим нам, и для этого надо сделать следующее. Есть много способов шифровать письма, и один из самых сложных и трудных для дешифрирования состоит в том, что корреспонденты условливаются относительно какой-нибудь книги, берут каждый себе по экземпляру ее и шифруют по этой книге, то есть отыскивают в ней нужное слово и затем ставят в шифре номер страницы, строчки и номер слова в этой строчке. Получающий такой шифр берет книгу, легко отыскивает в ней слова и читает написанное. Приписка короля зашифрована именно таким способом, и прочесть ее может только тот, кто знает ключ, то есть по какой именно книге сделан шифр.

   - Но ведь это же невозможно узнать, - горячо возразил Иосиф Антонович, - или если и можно, то опять-таки с помощью гипноза.

   - Оставьте гипноз! Сколько раз я уже говорил вам о бесполезности его в данном случае! - несколько раздраженно перебил Грубер.- Неужели вы все еще не понимаете, к чему я веду речь?

   - Нет, не понимаю! - откровенно сознался Пшебецкий.

   - Да нам вовсе не важна настоящая книга, по которой переписываются король с графом Рене, нам необходимо сделать другую книгу, которая явилась бы фиктивным ключом для дешифрирования сделанной королем Людовиком приписки и скомпрометировала бы короля.

   - Как же это сделать?

   - Очень просто. Надо составить несколько фраз, неприятных русскому императору, а затем составить и напечатать книгу, в которой слова этих фраз были бы помещены на местах, указанных цифрами приписки. Этого будет достаточно, и это сделают наши братья в Варшаве в своей типографии. Год издания на книге нужно поставить старый и напечатать ее на старой бумаге... Теперь поняли?

   - Понял и убедился! - с восторгом и даже живо, встав со своего места, подтвердил Иосиф Антонович.

   - В чем вы убедились?

   - В том, что можно обходиться иногда и без гипноза... Но ведь печатание книги потребует много времени.

   - Ничего! Мы подождем! Хотя все-таки вам нужно торопиться.

   - Я готов ехать в Варшаву хоть завтра же! - сказал Пшебецкий.

   - Хорошо! Если так, уезжайте завтра! - согласился Грубер.

  

  

   Случай, на который рассчитывал патер Грубер, слишком опытный в делах всякой интриги, как будто не замедлил явиться, согласно его ожиданиям. Только что он отпустил от себя брата Иосифа, как пришел содержатель гостиницы Вартот, которому было поручено, как верному католику, тщательно следить за графом Рене.

   Вартот проделал дырку в двери соседнего с помещением графа номера и находился на этом наблюдательном посту, когда граф разговаривал с доктором Герье. Благодаря этому ни одно из слов беседы графа не ускользнуло от него.

   Теперь он явился к Груберу, чтобы донести обо всем, что слышал.

   Для Грубера полученные от Вартота сведения были настолько важны, что он, когда Вартот, передав все подробно, удалился, почти вслух произнес сам себе:

   - Нет, мне кажется, я даже уверен, что не все еще потеряно!

   Со слов Вартота патер узнал, что доктор Герье влюблен в дочь графа и что она находится в Финляндии под надзором Августы Карловны, хозяйки доктора Герье, а для Грубера это было более чем достаточно.

   Адрес квартиры доктора он также узнал от Вартота.

   Получив все эти сведения, Грубер прошел к себе в кабинет и позвонил.

   - Надо посмотреть, - приказал он явившемуся на звонок прислужнику, - нет ли у нас в алфавитах чего-нибудь о докторе Герье, проживающем в Петербурге у немки Августы Карловны!

   Прислужник поклонился, вышел и минут через десять вернулся опять и доложил, что о докторе Герье нет никаких сведений в алфавитах, а немка Августа Карловна значится хорошо известной в Петербурге гадалкой, и что возле ее имени стоит розовый крест.

   Розовый крест, поставленный возле имени, занесенного в алфавиты иезуитов, обозначал, что лицо, носящее это имя, заподозрено в сношениях с перфектибилистами.

   Грубер кивнул головой в знак того, что все идет как следует, и велел подать себе шляпу, трость и плащ.

   Ровно через столько времени, сколько было необходимо для переезда от дома католической церкви до домика, снимаемого Августой Карловной, отец Грубер входил в этот домик и ласково спросил у служанки, не может ли он видеть Августу Карловну.

   Он сунул в руку служанке монету, и та словоохотливо рассказала ему, что Августа Карловна уехала и неизвестно, когда приедет.

   - Да нет ли еще кого-нибудь тут? - полюбопытствовал Грубер и, узнав, что есть жилец, французский доктор, пожелал его увидеть.

   Служанка впустила щедрого гостя в приемную Августы Карловны, а сама немедленно пошла звать доктора Герье.

   Тот вышел в приемную, познакомился с Грубером и в душе очень удивился, что духовное лицо имеет дело к гадалке, словно невеста, желающая ворожить о своей судьбе.

   - Вы не думайте, однако, - поспешил сказать ему Грубер, как бы угадывая его мысли, - что я пришел к Августе Карловне, чтобы гадать у нее... У меня к ней есть совсем другое дело. А вы, сын мой, француз?

   - Нет, я родился в Швейцарии... Я - женевец!- ответил доктор Герье.

   - Католик?

   - Нет, кальвинист.

   Грубер вздохнул и поднял глаза кверху, как будто жалея о молодом женевце, что он кальвинист.

   - И надолго уехала Августа Карловна? - спросил Грубер.

   Герье ответил, что он только снимает комнату у хозяйки и решительно не знает ее дел, так что не может сказать не только, надолго ли уехала она, но и куда.

   - Да уехала-то она в Финляндию! - перебил Грубер и назвал подробно место, куда уехала Августа Карловна.

   Патер ясно видел, как при этом вздрогнул доктор Герье, но, разумеется, не показал, что заметил это.

   - Вы наверное знаете, что она уехала именно туда? - вырвалось у доктора Герье.

   - Ну, да! Наверное! - спокойно и как ни в чем не бывало сказал Грубер.

   - Вы мне позволите записать название этой местности? - попросил Герье, чрезвычайно обрадованный узнанной вестью и вместе с тем боявшийся, что забудет это название.

   - Пожалуйста! - предложил Грубер вполне равнодушным голосом, в душе очень довольный, что разговор его с доктором идет так, как он желал этого.- А вы хотите написать ей? - добавил он.- Но письма туда едва ли доходят. Я вот тоже не знаю, как быть: пожалуй, придется самому туда поехать.

   Доктор Герье насторожился.

   - А как туда проехать? - проговорил он, уверенный, что искусно выпытывает драгоценные для себя сведения.

   Доктор знал, что Августа Карловна, как сказал ему Варгин, находится при дочери графа Рене, и потому был уверен, что найти ее значило найти молодую графиню.

   - На почтовых, - стал объяснять патер Грубер, разыгрывая роль добродушного болтливого священника, - туда ехать нельзя, потому что нет тракта. Нужно отправляться либо на своих, либо на наемных. А нанять лошадей для этого самое лучшее у содержателя какой-нибудь гостиницы, хотя бы у господина Vartot, француза, честного человека, на которого можно положиться. Он даст отличный экипаж, хоть карету, и берет недорого... Да, очень, очень жаль мне, что я не захватил Августы Карловны! - заключил Грубер.

   И поговорив еще немного с доктором Герье о пустяках, о погоде и о житье в Петербурге, Грубер расстался с ним по-приятельски.

   Расчет Грубера был понятен: он не сомневался, что влюбленный женевец немедленно же отправится во взятом у Вартота и оплаченном графом Рене экипаже за молодой графиней, сделает все возможное, чтобы увезти ее, и увезет, а экипаж Вартота доставит их не в Петербург, а туда, куда будет угодно отцу Груберу.

   Вартот получил немедленно соответствующее приказание.

  

  

   Доктор Герье отправился в Финляндию, получив в денежном отношении самые широкие полномочия от графа Рене, который готов был отдать все, что у него имелось, за возвращение дочери.

   Было у него, правда, немного - всего несколько тысяч, но этого, по мнению Герье, было достаточно, чтобы соблазнить Августу Карловну, любившую, как знал это Герье, деньги.

   Кроме того, доктор еще рассчитывал, что дело его правое и что он сумеет подействовать на благородные чувства немки, подкрепив свои убеждения деньгами.

   Герье отправился в карете и на лошадях Вартота, оказавшегося в самом деле, как говорил Грубер, очень честным человеком и спросившего весьма умеренную цену.

   Однако приехать к Августе Карловне специально за молодой девушкой Герье не решился, и они с графом составили не лишенный хитрости и остроумия план.

   Заключался он в том, что в том месте, где необходимо было остановиться доктору, у него якобы сломается экипаж, так что доктор должен будет искать себе пристанища, якобы застигнутый несчастьем на пути, а путь его как будто лежит дальше.

   Все это было выполнено очень хорошо и вполне удачно.

   Герье оставил Петербург ранним утром, а к вечеру уже был на месте, в Финляндии, в небольшом русском поселке, окруженном сосновым лесом.

   Поселок этот лежал немного в стороне от большой дороги на Выборг и казался довольно зажиточным.

   Крестьянские избы поселка примыкали тут к парку, в котором находился небольшой каменный дом, выстроенный в виде средневекового замка, с остроконечной крышей, стрельчатыми окнами и высокой, круглой башней.

   Перед этим-то домом и была разыграна комедия с экипажем доктора, и он, вылезши из кареты, направился на крыльцо к дверям и стал стучать, сильно волнуясь, отворят ли ему или нет, и если отворят, то впустят ли.

   Однако волнение доктора оказалось напрасным.

   Дом отворили и впустили его.

   В доме он нашел свою хозяйку Августу Карловну.

   Все, значит, до сих пор шло как по писаному, а дальше пошло еще лучше.

   Герье прикинулся очень удивленным, что нашел тут Августу Карловну, и очень неумело и поспешно стал рассказывать ей о случае, который заставил его просить приюта.

   Однако роль свою он разыгрывал довольно плохо, потому что совсем не обладал способностью притворяться.

   Августа Карловна, в свою очередь, выражала изумление, что видит доктора.

   Однако, если бы Герье был в эту минуту не так взволнован и был в состоянии наблюдать, он заметил бы, что и Августа Карловна тоже разыгрывает роль и тоже не особенно искусно.

   Она предложила доктору чаю, от чего тот не отказался.

   Он надеялся за столом разговориться с Августой Карловной и, если будет возможно, немедленно вступить с ней в переговоры.

   Во время чая пришла с подносом горничная, и Августа Карловна послала с нею чашку, положив на поднос несколько кусков хлеба и поставив молочник со сливками.

   - Кому это вы посылаете? - спросил доктор Герье.

   - Я тут не одна! - охотно пояснила Августа Карловна.

   "Она даже не находит нужным скрывать, что она не одна! Тем лучше для меня!" - подумал доктор Герье.

   - А с кем же? - спросил он опять.

   - Я нахожусь при одной госпоже.

   - При госпоже ли? - остановил ее доктор.- А что если это не госпожа, а молодая и красивая девушка?

   Августа Карловна с усмешкой глянула на него, покачала головой и ответила:

   - Не знаю!

   - Ну, так я знаю! - подхватил доктор Герье.- С вами тут молодая девушка, но вы, вероятно, не знаете, кто она?

   - Не знаю! - прямо смотря на доктора, снова сказала Августа Карловна.

   - Ну, так я вам скажу! Это дочь одного из приближенных короля Людовика XVIII, проживающего теперь в Митаве. Она была разлучена с отцом, и я приехал сюда для того, чтобы вернуть ее отцу. Попал я сюда не случайно, как сказал вам сначала, и если вы будете препятствовать мне, то за это ответите, потому что в этой девушке принимает участие сам государь.

   Герье выговорил все это залпом, думая поразить Августу Карловну и захватить ее врасплох. Но Августа Карловна нисколько не поразилась и спокойно ответила:

   - Я от себя не завишу и не имею никакого права распоряжаться тут, а поэтому не могу делать никаких препятствий. Я нахожусь при особе, которая тут сама хозяйкой, и я должна повиноваться ей.

   - Так вы мне позволите переговорить с этой особой? - произнес доктор Герье, не скрывая своего нетерпения.

   - Если она пожелает принять вас...- начала было Августа Карловна.

   Но Герье перебил ее:

   - Августа Карловна, милая, добрая! Сделайте так, чтобы она приняла меня, если это возможно, сейчас же, сию минуту! Пойдите к ней и скажите, что я привез ей радостное известие, что я приехал от ее отца.

   - Но ее отец умер!

   - Да нет, не умер! - воскликнул Герье.- Он жив и ждет ее, и тем радостнее будет узнать ей, что он жив, что она считает его умершим. Если вы будете способствовать тому, что она встретится с отцом, вы получите тысячу рублей! Понимаете ли? Тысячу рублей!..

   Августа Карловна пошла передавать просьбу Герье и, вернувшись после некоторого времени, сказала, что особа, при которой она состоит, не желает никого видеть и ни с кем разговаривать.

  

  

   Доктор Герье был уверен, что Августа Карловна ни словом не заикнулась о нем и проделала всю комедию для того лишь, чтобы показать, что молодая девушка содержится тут не насильно, а якобы по собственному желанию и сама не пускает никого к себе.

   В душе его вспыхнуло чувство неудовольствия, и он готов был резко выразить его Августе Карловне, но вовремя спохватился и подавил свое волнение.

   Для Герье была отведена комната, и он остался в ней ночевать, надеясь, что "утро вечера мудренее" и что завтра он ближе познакомится со всей обстановкой дома и тогда решит, что ему делать для достижения цели.

   На другой день выяснилось, что в доме жила, кроме Августы Карловны и ее узницы, одна только служанка, исполнявшая обязанности горничной и кухарки, да был еще старик сторож, помещавшийся в особом строеньице, предназначавшемся когда-то для бани.

   Такой штат был весьма немногочислен и не мог оказать серьезное сопротивление в случае, если бы Герье даже понадобилось действовать силой.

   Главное, нужно было устранить Августу Карловну, так как ясно было, что ни горничная, ни сторож не будут противодействовать, если со стороны немки не будет оказано препятствие.

   Для этого Герье решился на крайнее средство, применять которое он, как врач, собственно, не имел права, но он решился, так как другого выхода у него не было, или, вернее, не было выхода более мирного, тихого и спокойного.

   В походной аптечке, которую всегда возил с собой Герье, у него были всякие средства, между прочим, и сонные порошки, и этими-то порошками он и решил воспользоваться.

   За обедом Герье подсыпал порошок Августе Карловне в воду.

   Она спокойно выпила и через некоторое время заявила, что у нее темнеет в глазах и кружится голова.

   Доктор Герье отвел ее в ее комнату, уложил на постель и был свидетелем того, что Августа Карловна погрузилась в глубокий сон. Таким образом, Герье оставался полным хозяином в доме. Он уже заранее сговорился со своим кучером, и тот обещал, что выедет, если нужно будет, даже в темноту.

   Уложив Августу Карловну, Герье выбежал на крыльцо и крикнул кучеру, чтобы тот закладывал как можно скорее.

   Сумерки уже спускались на землю, и поднявшийся с утра туман усиливал их.

   Тогда Герье, отдав приказание кучеру, кинулся в дом, чтобы найти ту, помочь которой так страстно желал.

   Комната Августы Карловны была в верхнем этаже и, по всем вероятиям, там же была комната, в которой находилась молодая девушка. Вдоль всего верхнего этажа тянулся коридор, по бокам которого были комнаты.

   В одной из них была, очевидно, она!

   Доктор Герье попеременно брался за ручку каждой двери, выходившей в коридор, но все двери были заперты на ключ и ключей не было в замочных скважинах.

   Герье стучал, подавал голос, но ни из-за одной двери не было ответа.

   Казалось, все запертые комнаты верхнего этажа были пусты.

   Герье остановился в недоумении. Затем он вспомнил, что вчера за чаем, внизу, горничная уносила чашку совсем не в том направлении, где была лестница наверх, и он побежал в нижний этаж.

   Возился он наверху довольно долго. Уже совсем стемнело, когда он, наткнувшись в нижнем этаже на запертую дверь и постучав в нее, услышал тихий вопрос:

   - Кто там?

   - Друг! - ответил он.- Я пришел спасти вас отсюда... Умоляю вас, доверьтесь мне!

   - Кто бы вы ни были, - ответили ему, - я готова идти за вами, если вы меня выведете отсюда и увезете!

   - Так отворите поскорее дверь, карета готова, и вы уедете немедленно!

   - Дверь заперта! - послышался ответ.

   - Где же ключ?

   - Не знаю.

   - Есть у вас верхнее платье? - произнес, волнуясь, Герье.- Одевайтесь и будьте готовы, я сейчас достану ключ, - и он побежал опять наверх и, дрожа всем телом, стал обыскивать карманы Августы Карловны, не сомневаясь, что ключ был у нее.

   Было что-то очень неприятное, унизительное и скверное в том, что делал Герье. Он чувствовал это и торопился, как вор, который боится, что его сейчас поймают.

   Руки у него тряслись и не слушались, но он все-таки нашел ключ у Августы Карловны, схватил его и спустился по лестнице.

   Была минута, когда совсем не замысловатый по своему расположению дом показался ему вдруг безвыходным лабиринтом, в котором он не может разобраться, и вследствие этого он, скорее, инстинктивно, чем сознательно, снова нашел запертую дверь, вложил в замок ключ. Замок звонко щелкнул, и дверь тотчас же отворилась.

   Она, в бурнусе и большом шелковом капоре, отороченном широкой оборкой, ниспадавшей ей на лицо, стояла у двери.

   Герье схватил ее за руку и вывел на крыльцо, на ходу накинув плащ и захватив шапку в передней.

   Кучер успел уже заложить, и они сели в карету.

   Никто не препятствовал им.

   Когда карета тронулась, было уже так темно, как ночью. Звезды на небе были скрыты густым пологом облаков, и два зажженных фонаря по сторонам каретных козел, бросавших свет вперед на дорогу, увеличивали только темноту, царившую внутри кареты.

  

  

   Граф Рене, принадлежа к числу членов общества перфектибилистов, не знал никого из них в Петербурге. От перфектибилистов он различными путями получал сведения и из Петербурга, и из других городов, но сам мог сноситься только с Кенигсбергом, куда ему сказано было направлять свою переписку на имя старика книгопродавца, торговавшего в небольшой, скромной лавочке.

   Граф был одним из покровительствуемых, а не деятельных членов общества, и потому не был посвящен в тайны и открыто ему было весьма немногое.

   Поэтому-то, явясь в Петербург, граф и решился действовать самостоятельно, не обращаясь за помощью к братьям общества, обещавшим ему найти его дочь по лозунгу: "Ищите и найдете".

   Уехав из Митавы совершенно неожиданно для себя, граф не дал знать в Кенигсберг, что отправляется в Петербург.

   Ему так страстно хотелось скорее найти свою дочь, он так искренне огорчался, когда ничего не мог сделать в этом отношении в Петербурге, что при появлении доктора Герье он поверил, что при помощи этого доктора найдется его дочь. Притом доктор Герье являлся для него не первым встречным, а человеком, произнесшим перед ним условленную фразу: "Ищите и найдете", мистический смысл которой был известен графу Рене: перфектибилисты разъяснили ему этот смысл. Доктор Герье, очевидно, принадлежал к перфектибилистам и, очень может быть, был послан ими, чтобы оказать ему помощь.

   Так думал граф Рене и надеялся, что поездка доктора в Финляндию увенчается успехом и что он привезет ему его дочь.

   Вследствие этого графу после отъезда Герье оставалось только терпеливо ждать его возвращения, и он действительно ждал, стараясь по возможности так провести свое время, чтобы оно прошло для него незаметно.

   Лучшим средством к тому, разумеется, оказывалось чтение, и граф Рене проводил целый день за книгой, выходя из дому только для прогулки, которую делал ради моциона.

   Обыкновенно граф шел на набережную подышать там свежим воздухом и возвращался домой всегда по бойким улицам Петербурга.

   Как ни разнился Петербург от Парижа, но все-таки этот город был больше похож на него, чем Митава, где Рене сидел почти безвыходно в стенах замка. Тут, в Петербурге, все-таки чувствовался город, с движением на улицах и с магазинами, из которых несколько было французских. И графу Рене было приятно это движение города и приятно было смотреть на магазины.

   Между прочим, его заинтересовало окно небольшой лавки часовщика, где были выставлены старинные часы превосходной и хитрой работы.

   Граф издавна чувствовал некоторую страсть к часам, и в прежнее время у него была недурная коллекция их.

   Выставленные в лавке часы до того ему нравились, что граф готов был зайти и спросить, сколько они стоят, и купить их, если цена окажется хоть сколько-нибудь подходящей.

   На другой день после отъезда Герье граф Рене гулял и снова остановился у окна часовщика; он полюбовался на интересные часы и хотел было зайти в лавку, чтобы узнать их стоимость, как вдруг поднял голову и увидел, что в окне, по ту сторону стекла, стоит молодая девушка, как двойник, похожая на его дочь.

   В первую минуту он счел это видением или галлюцинацией, провел рукой по глазам, встряхнул головой.

   Но видение не исчезало, галлюцинация не прекращалась.

   Девушка стояла у окна, глядела на него и улыбалась, как будто тоже узнавая его, как он узнавал ее.

   Граф Рене бросился к двери лавки, с шумом растворил ее и вбежал в лавку...

   Однако там, у окна, уже вовсе не было никакой молодой девушки, а стоял и задумчиво смотрел на улицу лишь какой-то старичок, по-видимому, хозяин лавки.

   - Что вам угодно? - обернулся он к вошедшему слишком шумно и стремительно графу.

   Тот, смущенный, остановился, оглядываясь и не зная, что сказать, и удивляясь, как мог он принять этого старика в синих очках и парике с косичкой за дочь.

   "Впрочем, немудрено! - сообразил он.- Я все время думаю о ней, вот мне и показалось".

   И, успокоившись на этом соображении, граф извинился перед стариком на французском языке и спросил его, говорит ли он по-французски.

   - Кажется, могу не затрудняясь поддерживать разговор, - ответил часовщик, прекрасно произнося звуки французского языка.

   - Тем лучше! - подхватил граф и сказал, что заинтересовался выставленными в окне старинными часами.

   Часы были бронзовые, в виде готической башни, с большим металлическим циферблатом.

   Часовщик по просьбе графа Рене достал часы с окна и поставил перед графом на прилавок.

   - Они стоят? - спросил граф.- Механизм у них испорчен или действует?

   - Нет, действует! - возразил старик и, надавив пружинку, пустил в ход часы, а затем, переведя стрелки, поставил их на двенадцать часов.

   Часы заиграли, и на циферблате выдвинулась дощечка с надписью.

   - Часы играют каждый час! - пояснил часовщик.- И каждый час выдвигается новая дощечка с новою надписью.

   Надпись, которая выдвинулась, была сделана по-французски и гласила: "Ищите и найдете".

   Граф Рене прочел ее вслух и закрыл глаза, желая вызвать снова то милое для себя видение, которое только что явилось ему.

   - Что с вами? - участливо осведомился старик часовщик.

   - Ничего! - произнес граф, открывая глаза.- Странный случай: сейчас, когда я стоял на улице и смотрел в окно вашего магазина, мне показалось, что...

   "К чему я говорю ему это? - остановил себя Рене.- Какое ему дело до моей дочери?"

   - Говорите, граф, продолжайте! - проговорил вдруг старик, очевидно читая в его мыслях.- Может быть, мне есть дело до вашей дочери!

   Такая фраза, вдруг произнесенная совершенно незнакомым человеком, могла бы смутить неподготовленного, но надпись на дощечке в часах и прежнее знакомство графа с перфектибилистами дали ему возможность понять, что он опять встретился с одним из их представителей, для которых, как граф мог убедиться уже раньше, как будто не было на свете ничего невозможного, так как они знали и могли все.

   Граф сделал рукой условленный знак, по которому узнавали друг друга члены общества, и часовщик сейчас же сделал ему ответный знак, который показывал, что он имеет высшую степень посвящения.

   О знаке этой высшей степени граф Рене слышал только, но не видел еще никого, кто бы пользовался им.

   Теперь, узнав в часовщике посвященного в высшую степень, граф обрадовался этому и, слегка наклонив голову, произнес почтительно:

   - Я желал бы с вами поговорить, брат мой!

   - Я тоже желаю этого! - ответил часовщик.- Пройдемте сюда!

   Он отворил дверь во внутреннее помещение лавки и, позвав оттуда другого человека, по-видимому, его помощника или подмастерья, оставил его в лавке, а сам провел графа в находившуюся за лавкой комнату.

   - Часы на окно не ставь, - приказал он подмастерью, - они уже не нужны там больше!

  

  

   Комната, в которую ввел графа часовщик, была маленькая, с окном, выходившим во двор, и была мало похожа на жилище мастерового человека. Тут не было ни инструментов, ни приспособлений для работы, ни разобранных часов, зато на столе лежало несколько книг в толстых кожаных, пергаментных переплетах.

   - Итак, вы решились отыскивать вашу дочь, - начал часовщик, - по собственной инициативе и собственными средствами?

   - Вам известно это? - спросил граф.

   - Как видите! - ответил старик.- Мне известно даже более: я могу сказать вам - усилия ваши останутся напрасными.

   - Как напрасными? - упавшим голосом переспросил граф.

   - Доктор Герье не привезет вам вашей дочери из Финляндии!

   - Вам известны, значит, все подробности моих поисков? - с живым удивлением и даже недоумением воскликнул граф.

   - Мне известны все подробности, - повторил часовщик, - и отсюда вы можете заключить, что мне, может быть, известно и остальное, то есть что доктор, как я вам говорю, не привезет вашу дочь из Финляндии.

   - Но отчего же это? Почему? - нетерпеливо спросил Рене.

   - Оттого, что вы пожелали упредить события и сделали ряд промахов, на исправление которых необходимо время.

   - Ряд промахов?.. Я сделал ряд промахов?.. Но каких же? в чем?

   - Прежде всего, вы приехали в Петербург, не испросив на то разрешения братства и даже не сообщив ему об этом.

   - Но это мне казалось весьма естественным! - возразил Рене.- Я понял так, что известие о моей дочери, пришедшее ко мне через доктора Герье, исходило от братьев, потому что Герье произнес передо мной "Ищите и найдете".

   - Совершенно верно! - подтвердил старик.- Доктор Герье, хотя еще не посвященный, но готовящийся быть посвященным, сам того не подозревая, был отправлен в Митаву нашими друзьями, между прочим, и для того, чтобы дать вам знать о вашей дочери!

   - Ну, вот видите ли! Как же мне было оставаться на месте и не уехать в Петербург?! - с упреком воскликнул граф.

   - Но, уехав, вы оставили в Митаве короля, оберегать которого вам было поручено братьями, и оставили его без ведома братьев, не смененный никем, кто бы мог заместить вас!

   - Но я думал, что важность случая...- начал было граф.

   - Важнее всего, - перебил старик, - для членов нашего братства повиновение и исполнение своего долга! Нарушение же его влечет само по себе последствия, которые служат немедленным воздействием! Так вышло и в данном случае! Тем, что вы самовольно уехали из Митавы и оставили короля без заместителя, который мог бы исполнять при нем обязанности, возложенные на вас нашим братством, вы отдалили возможность передать вам вашу дочь.

   - Значит, по-вашему, я сделал проступок и должен быть, как школьник, тяжело наказан за него?

   - Никто не говорит ни о проступке, ни о наказании! Поймите же наконец причинную связь явлений, их последовательность и зависимость друг от друга! Все в жизни вытекает одно из другого, и настоящее есть математический вывод из прошлого, содеянного вами, а будущее не что иное, как результат настоящего и прошлого. Обыкновенные люди видят в этом возмездие или наказание, как вы говорите, но на самом деле это простая логическая последовательность, которую вы должны понимать. Вот, видите ли, вследствие того, что вы уехали из Митавы, произошли обстоятельства, которые могут поколебать не только ваше теперешнее положение, но и положение самого короля!

   - Неужели это так серьезно?

   - Да! Это серьезно. Ваша дочь до сих пор находилась в руках иезуитов и под охраной их. Они весьма справедливо видят в ней орудие, которым в случае надобности они могут воспользоваться для того, чтобы или привлечь вас, как одного из приближенных к Людовику XVIII лиц, в число своих друзей и поборников, или же отомстить вам в случае, если вы окажетесь в числе их врагов. Дочь ваша была привезена ими в Россию, и здешний представитель, патер Грубер, должен был повести на вас атаку, имея в виду главную цель, которую занят его орден.

   - То есть примирение русского императора с консулом Бонапартом?

   - Да, и для этого ссора императора с королем Людовиком.

   - Но я никогда не допущу этого! Хотя должен признаться, что отцы иезуиты владеют сильным орудием против меня! И если они заставят меня выбирать между дочерью и верностью королю...- горячо вымолвил граф.

   - То что вы ответите им?

   - Я ничего не отвечу, потому что ни пожертвовать дочерью, ни предать короля я не в состоянии. Мне останется одно: перестать жить!

   - И вместе с тем вы, поступая необдуманно и с горячностью своеволия, чуть было уже не предали короля и не пожертвовали своей дочерью!

   - Каким образом? - удивленно, как бы не понимая собеседника, спросил Рене.

   - Вам сказал доктор Герье, от кого он узнал точное указание, где находится ваша дочь в Финляндии?

   - Да, он узнал это случайно от почтенного священника, который имел дело к хозяйке квартиры, где живет доктор, и знал, куда уехала эта хозяйка. А нам уже было известно, что эта женщина уехала с моей дочерью.

   - Этот почтенный священник был сам патер Грубер.

   - Сам патер Грубер?!

   - Да. И он подсказал доктору Герье, куда ехать и даже где взять экипаж.

   - Экипаж взят у хозяина той гостиницы, где я живу.

   - Верного католика и клеврета иезуитов, который шпионит за вами и передает им все, что вы делаете.

   - Но почему же Груберу нужно было умышленно подсказывать доктору Герье, где моя дочь?

   - Потому что в Финляндии дочь ваша находилась уже под охраной наших братьев и была увезена от иезуитов. Чтобы завладеть ею снова, они придумали план, который должен был быть приведен в исполнение при вашем же собственном, мой милый граф, содействии; вы послали доктора Герье в Финляндию...

   - Я не мог поехать сам, потому что не знаю русского языка!

   - Ну да! Вы послали доктора Герье, надеясь, что он вам привезет вашу дочь, а на самом деле благодаря именно этому она должна снова попасть в руки иезуитов, потому что кучер кареты послушен их приказаниям и привезет своих седоков не к вам в гостиницу, а туда, куда приказано ему отцом Грубером. Таким образом, вы чуть не отдали вашей дочери иезуитам и как бы пожертвовали ею. А относительно короля ваш поступок еще неосторожнее: госпожа, которая явилась в Митаву вместе с доктором Герье и относительно которой вместе же с нею под видом рекомендательного письма вам было послано предостережение, была принята королем Людовиком без вас в аудиенции и привезла в Петербург к вам письмо от него.

   - Я не получал никакого письма!

   - И не получите его, так как оно передано этой госпожой иезуитам, и они воспользуются им по-своему. Отсюда и грозит опасность королю и вам самим. Может быть, эта опасность поставит вас в такое положение, что вы не будете в состоянии сберечь вашу дочь, если бы ее и вернуть теперь вам. Иезуиты слишком сильны. Вот каким образом вы сами отдалили свое свиданье с дочерью...

   - Что же мне делать теперь? - почти с отчаянием спросил граф.

   - Пока ждать и все-таки не отчаиваться тому, что доктор Герье не привезет вам вашей дочери, и верить, что она находится под охраной нашего братства.

   - Так вы не допустите, чтобы она вновь попала к иезуитам?

   - На этот раз, может быть, удастся сделать что-нибудь, но не испытывайте судьбы вторично и не пытайтесь в дальнейшем выказывать безрассудную самостоятельность. Завтра, вероятно, вернется доктор Герье, расскажет вам, что произошло с ним, и тогда опять приходите ко мне; вероятно, я вам дам более подробные и утешительные сведения... Итак, до завтра, граф!

  

  

   Доктор Герье со своей спутницей ехали некоторое время молча; он сдерживал себя, хотя ему хотелось говорить и высказать все, чем было полно его сильно бившееся сердце. Но Герье молчал, потому что находил неудобным пользоваться обстоятельствами, приведшими его и молодую девушку к случайной близости, в которой он являлся покровителем и защитником.

   Как покровитель и защитник доктор Герье считал своим долгом оберегать девушку и вместе с тем предоставить ей всю возможную в ее положении свободу.

   Он решил, что не заговорит с нею до тех пор, пока она сама не обратится к нему... И вдруг он почувствовал, что она своею рукой нашла его руку и проговорила:

   - Благодарю вас!

   Это было искрою, упавшею в порох.

   Герье не мог долее совладать с собой; сдержанность его исчезла в тот же миг, и бурный поток страстной речи понесся из его уст неудержимо и восторженно.

   В этом восторге доктор Герье забыл все и не помнил, что и как они говорили потом. Он чувствовал себя счастливым, радостным, и счастье ему казалось вечным, но вместе с тем летело быстро, и сколько прошло времени, он не мог дать себе отчета.

   Карета все ехала.

   Наконец, край неба осветился первым, еще слабым отблеском зари, и ночные сумерки стали с минуты на минуту редеть.

   Доктор Герье очнулся от счастливого забытья, в которое погрузился, как в сон.

   Это было именно только забытье, а не сон, потому что Герье, как ему казалось, ни на минуту не переставал сознавать, что возле него рядом была "она", любимая им девушка, только что отвечавшая на его страстные речи.

   "Она" как будто заснула, прислонившись в угол кареты, и лицо ее, защищенное пышною оборкою капора, было обращено в противоположную от доктора сторону.

   Заря разгоралась, и рассвет становился яснее и яснее.

   Герье ждал не дыша, боясь двинуться, чтоб не обеспокоить своей спутницы, ждал, пока она обернется к нему...

   И она обернулась, наконец, поежившись от утреннего холодка, - обернулась, и Герье увидел ее лицо...

   Но велико было его изумление, когда он увидел это лицо. С ним была вовсе не та, о которой мечтал он и за которую с радостью положил бы жизнь... Доктор увез и спас не дочь графа Рене, а все ту же старую свою знакомую - госпожу Драйпегову!..

   С доктором в карете была госпожа Драйпегова, и перед нею он почти всю ночь изливался в страстных выражениях, описывая любовь свою...

   Как это вышло, как случилось, Герье не мог понять, но видел теперь при свете бледного утра, что спутницей его была госпожа Драйпегова, накрашенная и с подведенными глазами.

   Никогда Драйпегова не казалась ему такой отталкивающей, как в это утро! Герье уже думал, что навсегда отделался от нее, что никогда больше не увидит ее, а тут - на, поди! - опять они вместе в карете, и он, принимая ее за другую, изъяснялся ей в своих чувствах...

   - Да неужели это вы? - воскликнул несчастный, уничтоженный доктор, чувствуя себя обиженным и оскорбленным до того, что готов был наговорить ей дерзостей.

   - Да, это я, - открывая глаза и стараясь улыбнуться, томно произнесла Драйпегова.

   Она заслонилась от доктора рукою, выглянула на него из-под руки и, манерничая и жеманясь, произнесла, пытаясь сделать это, как дети, когда они будто бы прячутся:

   - Вири-вири-бум!..

   Драйпегова была убеждена, что была в этот момент очень мила.

   "О, чтоб тебя, противная! - мелькнуло у доктора Герье.- Нет, ведь бывают же такие обстоятельства", - стал рассуждать он и тут же сообразил, что тут не могло быть простой случайности, что все это было, несомненно, подстроено и не без участия, разумеется, самой Драйпеговой.

   В докторе поднялась такая злоба обиды и досады, что он не сразу мог произнести слово, да и слова как будто исчезли у него с языка...

   Ах, какого обидного, досадного дурака свалял он!..

   И чтоб отомстить Драйпеговой и обидеть ее, Герье, справившись с собою, нарочно грубо сказал ей:

   - Я вас принимал за другую, и все, что я говорил, относилось не к вам, а к другой, а вы мне ненавистны - слышите ли? - ненавистны!.. Я терпеть вас не могу!