Главная » Книги

Уэдсли Оливия - Жажда любви, Страница 3

Уэдсли Оливия - Жажда любви


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

данием, и его забавляло брать ее с собой по воскресеньям в зоологический сад и на утренние спектакли и покупать ей шоколад, перчатки и нарядные зонтики.
   Когда миновал этот период, в течение которого Сара производила на него впечатление славного, интересного ребенка, он вдруг открыл, что она вовсе не была такой уж маленькой девочкой, и решил помочь ей вырасти. Он был таким искусным учителем, что Сара выучила его уроки гораздо скорее, чем он этого желал.
   Он понял, что она его обожает, и сначала был тронут ее робким поклонением, а затем пленился им, как светский человек и знаток женщин.
   Вспышки привязанности сорокалетнего мужчины к семнадцатилетней девушке, частью выраженные, частью же скрываемые им, пришли к неизбежному концу, поскольку это касалось его, так как он не желал и не имел намерения жениться.
   Шарль Кэртон был опытным инструктором в любви, даже еще раньше, чем увидел Сару, но он был ее первым партнером в мистическом любовном танце. Он колебался сначала, приглашать ли ее на этот танец, как не был уверен, что их пары будут согласованы, а он ненавидел неловкость потому, что это испортило бы ему удовольствие. Но когда он убедился, что Сара обладает чувством ритма и что как ученица она может быть блестящей, то он употребил все свое искусство, чтобы научить ее этому танцу.
   Он имел огромный успех, больше чем даже мог предполагать, и даже несколько смутился этим.
   Над ним стали подсмеиваться и дразнить в клубах, и он невольно чувствовал себя старым и смешным. Тогда он решил покончить с этим, избегать посещений маленького домика в Керцон-стрит, и посылал Саре подарки вместо писем, оптимистически уверяя себя, что она, наверное, поймет.
   Но поведение Сары должно было разрушить все его оптимистические надежды. Она упорно цеплялась за прежнее и отказывалась приспособляться к новым условиям. Тогда Шарль просто стал отдаляться от нее и избегал ее так упорно, что в конце концов она сама пошла на поиски за ним.
   Его в самом деле не было дома, когда она однажды пришла к нему. Она осталась ждать его, и когда он пришел с несколькими друзьями, то застал ее у себя. Он открыл дверь своим ключом, и слуга не слыхал его.
   Сара увидала только Шарля; света не было в комнате, и она была освещена огнем камина. Она встала, когда Шарль вошел, и сказала ему:
   - Я не могла больше оставаться в разлуке с вами. Я так жаждала видеть вас.
   Разумеется, дело это замяли, никто не знал этого и тем не менее все говорили об этом, и большинство заявляло, что ничего другого нельзя было ожидать от девушки, в жилах которой текла кровь Лэнсдаля; "какова мать, такова и дочь!" - прибавляли все.
   Леди Диана пришла в ярость; она возмущалась лично, а также и с финансовой, общественной и нравственной точки зрения, находя, что Сара разрушила все свои шансы в будущем, обесценила себя и навлекла неприятную и совершенно ненужную критику и осуждение на красивую голову своей матери. Жизнь Сары превратилась после этого в сплошное мучение. Леди Диана не щадила ее, осыпала упреками и с пренебрежением относилась к ней, продолжая идти своей дорогой.
   Коти появился спустя год, или около того, после этого эпизода. Он пришел как гость к леди Диане, которая любила его отца и ненавидела его мать и всегда прекрасно была осведомлена о размерах его состояния. Но ей и в голову не приходило, что он может думать о женитьбе на Саре. Она рассказала ему всю историю с Картоном, в то время как Коти сидел в ее будуаре, где для нее служили фоном цветы и мягкое освещение, а для него было приготовлено виски с содой.
   Коти увидел Сару за обедом и приглядывался к ней с большим вниманием.
   Ему понравилась ее стройная, высокая фигура и смелый взгляд, который заставлял ее, как он думал, так резко относиться к нему. Она напоминала ему, некоторым образом, породистую лошадь с превосходными задатками, но испорченную дурным обращением в конюшне. Коти рассматривал людей и события с точки зрения любителя лошадей и поэтому редко судил о них невеликодушно.
   Он не имел намерения жениться с тех пор, как женщина, которую он обожал, бросила его, но ему неприятно было видеть, что такое породистое существо погибает от дурного обращения, и поэтому он сделал предложение Саре. Он жалел ее, и она нравилась ему. В нем было много доброты и много человеческих чувств. Кэртона он встречал часто, но относился к нему безразлично, вернее - просто презирал его.
   Кэртон, со своей стороны, не обладал достаточным великодушием и поэтому не мог оценить доброты Коти. Он бы хотел его унизить, но этого он не мог сделать в данном случае и поэтому молчал, когда при нем упоминалось имя Коти. Он постоянно испытывал какое-то грызущее чувство раздражения, потому что Коти собирался взять то, что Кэртон мог бы иметь, и хотя он никогда не стремился владеть этим, но все же не желал, чтобы это сделалось достоянием другого.
   Если бы Сара выходила замуж за бедного человека, то Кэртон постарался бы даже помочь такому браку в некотором отношении и написал бы Саре очень милое письмо, которое ему доставило бы удовольствие, а ей было бы приятно прочесть. Но при данных обстоятельствах подарки Коти затмили бы все, что он мог бы поднести ей ко дню свадьбы, а она сама, в качестве жены Коти, могла уже покупать себе все, что ей захочется. Таким образом Сара, как жена Коти, приобретала особенную цену в глазах других мужчин, и это в особенности было неприятно Кэртону.
   Сара бесспорно была красива, а после своего брака заняла соответствующее положение в обществе.
   Кэртон не очень огорчился, когда узнал о болезни Коти, и теперь, войдя в его дом и увидев красивую, необыкновенно изящную обстановку комнаты, куда его проводил слуга, он снова испытал прежнее чувство досады против Коти.
   Сара спокойно встретила его и сказала улыбаясь:
   - Здравствуйте, Шарль.
   В первый момент Шарль не мог выговорить ни слова, в душе проклиная собственное смущение, а потом заговорил о погоде.
   Он имел в виду спросить ее о состоянии ее мужа и выразить ей сочувствие, которое, по его мнению, должно было произвести впечатление на ее чувствительную душу. Но лицом к лицу с Сарой, оказавшейся такой спокойной, самоуверенной светской женщиной, он совершенно растерялся и не мог произнести подготовленных им фраз.
   Когда Сара нагнула голову над маленьким серебряным чайником, он вперил в нее жадный взор. Черт возьми, она была прелестна! А ведь она любила его когда-то! - думал Шарль.
   Вдруг он сказал с оттенком лукавой нежности:
   - Вы помните, Сара?
   Он имел удовольствие видеть, как краска внезапно залила ее лицо и точно розовый луч заката засиял на ее лице и белой нежной груди. Но какое-то другое непонятное чувство заставило его сердце забиться сильнее.
   Однако Сара смело и прямо посмотрела на него.
   - О да! - сказала она, поборов свое легкое замешательство. - Я, конечно, помню, Шарль. Но это уже перестало быть таким воспоминанием, которое вызывает душевную боль или... или заключает в себе что-нибудь имеющее значение.
   Кэртон отлично понял, что она хочет сказать, и ее прямой, непринужденный взгляд вызвал у него болезненное чувство потери чего-то и сделанной ошибки.
   - Я рад, что значил так немного для вас, - заметил он с горечью.
   Сара не обратила внимания на это замечание, она заговорила о Париже, о его пребывании здесь, его встрече с ее матерью, и в тот момент, когда она произнесла ее имя, леди Диана вошла.
   Кэртон вскочил и с преувеличенной любезностью склонился перед нею, а пока он разговаривал с нею, Сара со вниманием наблюдала его. Но это внимание было совсем другого рода, чем то, с которым он только что сам смотрел на нее.
   Она не могла вполне уяснить себе те чувства, которые он возбуждал в ней в эту минуту. Она вспоминала и противопоставляла то, что она чувствовала раньше, с тем, что чувствовала теперь. Она жалела, что могла пережить свою любовь, и эта любовь испарилась окончательно, так что она не испытывала даже никакого трепета, вспоминая свою близость с Шарлем. Ей казалось ужасной такая потеря способности любить. Ведь буря эмоций, испытанных ею когда-то, была так прекрасна, так лучезарна и сильна! Но продолжалась она только три коротких года, и теперь, когда она похоронила свои чувства, она даже не испытывала никакого горя. Все было кончено навсегда, и в ее сердце оставалось лишь такое местечко, в котором уже никогда не будут цвести цветы.
   Неужели она когда-нибудь обнимала эту темную голову, глубоко заглядывала в эти обманчивые темные глаза, целовала со страстью, на какую только была способна, эти тонкие губы умного рта?
   Неужели в этих объятиях она находила небесное блаженство и этот голос заставлял звучать в ее сердце такие нежные струны и вызывал у нее такой трепет? Она с удивлением говорила себе:
   - Ведь это все было, я все это переживала! А теперь ничто уже не имеет значения и не будет иметь значения между ним и мною...
   Но она хотела показать, как прочно устроена ее жизнь теперь. Он для нее не имеет значения, но он все же существует.
   Несколько позднее Кэртон спросил ее о Коти, но так мило и совсем иначе, чем он хотел это сделать раньше. Потому что во время его короткого визита к Саре прибавилось нечто новое к его старым чувствам к ней; это не было настоящее уважение к ней, но какая-то смесь уважения и зависти, а такое смешанное чувство часто насильственно заставляет смиряться.
   Кэртон говорил себе, что Сара действительно была очаровательной женщиной, и притом хотя она и была теперь запретной для него, но ведь некогда она была влюблена в него. И вот, в то время как он смотрел на нее и восхищался ею, его не оставляла мысль, что было бы удивительно интересно расшевелить ее снова и нарушить ее невозмутимое спокойствие.
   Он сделался искренне мил с Сарой, принимая насколько возможно вид старинного друга семьи.
   Племянник Коти, Роберт, опекуном которого сделалась теперь Сара, влетел, как ураган, в комнату. Леди Диана тотчас же бросила на него кокетливый взгляд и на устах ее появилась улыбка, которую ее приятели называли "улыбкой охотника за дичью". Эта улыбка имела градации; она подавала только надежду, или соблазняла, или даже выражала требование. Роберту достались все три улыбки, и юноша пришел в восторг.
   Он был похож на Коти. Черты лица у него были грубые, слегка семитские. Он был еще очень молод и располагал к себе своей безыскусственностью и простотой.
   Он застенчиво поклонился леди Диане и Кэртону и с мальчишеской улыбкой уселся возле Сары к чайному столу.
   Ему было двадцать лет, он был сиротой и должен был наследовать часть богатства Коти. Когда он находился в Париже, то жил в доме своего опекуна и проводил там все праздники. Дом Дезанжа должен был перейти к нему со временем.
   Он весело разговаривал, с быстротой поедая мелкие печения. Сара и он были большими друзьями с первой же встречи.
   - Читали газеты? - спросил он. (Какие чудные эти миндальные печения!) - Неужели не читали? Так прочтите. Они наполнены делом Луваля. Нет конца толкам по этому поводу. Страшно громкое дело... Но я уверен, что Гиз спасет Луваля. В одной из газет сказано, что он так хорошо говорил, что заставил завыть всю аудиторию, т. е. я хочу сказать: плакать, вы понимаете?.. Я как раз встретил его, он был с Адриеном и был удивительно любезен. В нем нет никакой позы. А могла бы быть, знаете ли! Он вышел прямо из суда, а там все уставились на него, без конца поздравляли его и смеялись. Он выглядит также ужасно молодым. Вряд ли ему больше двадцати пяти лет.
   - Вы говорите о Жюльене Гизе? - вмешался Кэртон. - Умный парень. Я знавал его.
   - Сколько ему лет, как вы думаете? - настаивал Роберт.
   - О, двадцать восемь или двадцать девять, я полагаю.
   - Так много? - наивно воскликнул Роберт.
   - Ну, после этого мне надо спрятаться, - сказал Кэртон. Он держал в своей руке руку Сары и ласково смотрел на нее.
   - Могу я прийти опять? - спросил он.
   - Ну, конечно.
   Она с такой же открытой улыбкой смотрела на него, и ему это было неприятно.
   Кэртон спросил Роберта, не желает ли он посетить его, и юноша с радостью принял приглашение.
   - Какой красивый человек! - сказал Роберт, когда Кэртон вышел.
   Леди Диана засмеялась.
   - Он был влюблен в Сару, - сказала она.
   - Вкус у него недурной, - заметил Роберт шутливо, глядя на Сару.
   Закурив папироску, он сказал ей:
   - Не пойдем ли мы теперь наверх, Сюзетт? - Он взял ее под руку, и они пошли наверх в комнаты Коти.
   - Я пригласил Гиза обедать сюда, как-нибудь... вдвоем, разумеется, - продолжал он. - Но я знал, что вы не будете в претензии за это. А так как я намерен избрать юридическую карьеру, когда кончу учение, то полагаю, что это была удачная идея с моей стороны.
   - Я рада, что он вам нравится, - сказала Сара. - Я пошлю ему приглашение. На вторник. Годится?..
   - О да. Очень благодарен вам, Сюзетта... Знаете, никто не подумает, что леди Диана ваша мать. Она просто изумительна, не правда ли? Сегодня я буду дома обедать.
   - О, Роберт! - воскликнула Сара, смеясь помимо воли, и затем прибавила: - Не позвонить ли мне Викгэмам и не спросить ли, может ли прийти Памела?
   - Нет, не надо, - энергично ответил Роберт. - Это будет утомительно. Кроме того, такой чисто семейный обед не будет интересен. Вы не находите разве, что Памела еще ребенок?
   - Ну, конечно, существует разница между сорока восемью годами и восемнадцатью, - серьезно заметила Сара.
   - Вы насмехаетесь надо мной! - улыбаясь, ответил Роберт.
   В это время к ним донесся снизу голос ее матери, говорившей что-то своей горничной, и выражение лица Роберта сразу стало напряженным.
   - Мы пойдем куда-нибудь сегодня вечером, - сказала Сара решительно. - У многих знакомых сегодня приемный день, но если вам не хочется, то вы получите отдых, и мы пойдем в театр. Франсуа позвонит, чтобы достать нам билеты.
   Ей не хотелось быть свидетельницей игры в кошку и мышку между Робертом и ее матерью, когда они останутся вдвоем.

ГЛАВА V

Я не отпущу тебя.

Все цветы, что сорваны до срока,

Молодую жизнь свою губя,

Наш союз скрепляют без упрека

И не смеют отпустить тебя.

Я не отпущу тебя.

Жизнь не в жизнь с тобой в разлуке.

Подожди, любя иль не любя.

Я сжимаю крепко твои руки

И не отпущу тебя.

Роберт Бридж

   - Вот я привел его! - весело объявил Роберт спустя три дня, дружески подталкивая Гиза вперед. - Он слонялся, чтобы убить время, как он сам сознался мне, ну а я попросту схватил его за шиворот. Я знаю, вы, Сюзетта, не будете в претензии, что мы пришли рано.
   - Я очень рада, - ответила она.
   - И я также, - подтвердил он, улыбаясь.
   - Мсье Гиз разговаривал с каким-то ужасным субъектом, профессором чего-то, - продолжал Роберт, нисколько не смущаясь. - Он говорил без конца. Но Бог мой, какой он был неопрятный! Волосы растрепаны, вокруг шеи шарф, галстук на боку, сюртук развевается по ветру и слишком широк для него...
   - Этот профессор, по-видимому, не очень тщеславен, Роберт, - заметила Сара.
   - Ого! - протестовал Роберт. - Такие господа именно и бывают самыми тщеславными людьми. Они просто думают, что могут себе позволить выглядеть неряшливо, потому что они знамениты. Я называю это дерзостью с их стороны. Они навязывают свой взгляд людям только потому, что они обладают известностью. Это гораздо худший сорт тщеславия, чем тот, который замечается у обыкновенных людей, любящих быть хорошо и прилично одетыми и не слишком бросаться в глаза.
   - Верно, Бобби! - послышался голос леди Дианы позади него.
   Роберт вспыхнул и быстро повернулся, с восторгом приветствуя ее.
   Она протянула к нему свои нежные белые руки и поправила его галстук, который немного съехал набок.
   - Вы всегда такой чистенький и так тщательно одеты, - шепнула она, нагибаясь к нему. Ее каштановые волосы, очень мягкие и надушенные, коснулись его щеки на секунду. Он слегка глотнул воздух и улыбнулся.
   Гиз был представлен ей. Тотчас же наступила минута какого-то необъяснимого молчания, когда все члены маленького общества чувствуют себя неловко. Сара была убеждена, что мать ее не понравилась Жюльену Гизу, и леди Диана, с своей стороны, почувствовала внезапную антипатию к нему. Роберт, смутно понимавший, что тут было что-то неладно, пришел в дурное настроение. И все были рады, когда дворецкий объявил наконец, что обедать подано.
   Они обедали за маленьким круглым столом в амбразуре окна, где, по приказанию Сары, шторы не были опущены.
   Снаружи весенний вечер уже переходил в ночь, нежно-лиловое небо было усеяно бледно-золотыми звездами, последние блестящие лучи освещали все, пока не спустилась ночная темнота. Наблюдая в окно прелесть заката, прислушиваясь к молодому веселому голосу Роберта и к более глубокому голосу Гизу, Сара забыла неловкость первых моментов и увлеклась шутливым, товарищеским тоном, господствующим в их маленькой компании. А после обеда, когда они перешли в гостиную, общество естественным образом разделилось на две пары.
   Сара и Жюльен вышли через низкое французское окно в сад. Ночь еще не вполне наступила, цветы еще продолжали мерцать в полутьме, а голубые гиацинты были даже ясно видны.
   - Как они хороши! - воскликнула Сара, нагибаясь к голубым цветам.
   - Они такие же, как ваши глаза. Тот же цвет, - сказал Жюльен.
   Он произнес это как самую простую вещь, но Сара вздрогнула тотчас же и отодвинулась от него.
   - Я знаю, вы не любите таких похвал, - возразил он несколько сурово. - Между тем, наверное, мужчины говорили вам такие вещи тысячи раз, а красивые женщины обыкновенно привыкают к ним.
   - Нет, - поспешно протестовала Сара. - Это неверно.
   - А между тем, только делая личные замечания, можно стать ближе к другому лицу, я хочу сказать - сделаться другом, - спокойно продолжал Жюльен.
   - Разве? - воскликнула Сара, смутно досадуя и удивляясь, почему в присутствии этого человека она не чувствует себя свободной, не может говорить так, как говорит с другими, и спокойно обсуждать положение, как бы ей хотелось.
   Она нарочно заговорила о работе Гиза, о деле Луваля. Он отвечал ей с полной откровенностью, подробно изложил дело и, высказав свои заключения, прибавил:
   - Моя работа, во всяком случае, является лишь, главным образом, средством к достижению цели. Я не из тех людей, жизнь которых бывает поглощена их работой или которые удовлетворяются своим успехом. Может быть, я потому не могу этим удовлетвориться, что, когда я был мальчиком, мне было некогда мечтать, а теперь мне этого хочется очень сильно. Я богатею и буду еще богаче со временем. А тогда я брошу работу и... и буду жить!
   Он на мгновение остановился и затем прибавил все тем же спокойным голосом:
   - Знаете, я увидел вас в первый раз в опере, два года тому назад. Я не мог забыть этого никогда.
   Позади них раздался голос Кэртона. Сара быстро повернулась. Она не испытывала ни удовольствия, ни досады вследствие его прихода, но какое-то необъяснимое побуждение заставило ее более тепло приветствовать Шарля, чем она бы хотела на самом деле.
   - Я приехал в своем автомобиле и хочу отвезти вас всех с собой на выставку, во дворец, - быстро заговорил он. - Поедем, Сара. Бобби говорит, что он везет леди Диану, а вы, Жюльен, и я можем поехать на лимузине.
   - Но... - как-то беспомощно протестовала Сара, внезапно почувствовав какую-то неуверенность в себе.
   - Пустяки, она, конечно, поедет, мсье Кэртон, - решительно заявил Роберт. - Ну, иди, Сюзетта, принеси свой плащ.
   Через десять минут они уже подъезжали к новому танцевальному залу, который был в моде тогда. Публика теснилась у входа. Кэртон тотчас же пригласил леди Диану, а Роберт увлек Сару, Гиз остался сидеть в ложе и смотрел на танцующих.
   Когда Роберт привел Сару назад, Гиз просто сказал ей: "Теперь мой черед!" - и прежде чем она успела выразить согласие или отказаться, она уже закружилась в его объятиях.
   - Значит, у вас нашлось время выучиться танцевать? - сказала она ему с несколько насмешливой улыбкой.
   Если б он мог говорить искренне, то должен был бы сказать:
   - Да, я выучился танцевать, чтобы при первом же удобном случае заключить вас в свои объятия.
   Мысль, что он мог бы сказать ей это, промелькнула в его мозгу, но так же быстро исчезла и осталась только сардоническая улыбка, вызванная ею.
   - Чему вы смеетесь? - спросила она.
   - Когда-нибудь я скажу вам это... наверное! - ответил он.
   - Если вы так уверены в этом, то почему не скажете теперь же?
   - Потому что вы тотчас же отойдете от меня или даже убежите прочь, как улетает прочь великолепная бабочка, когда ее напугают.
   - Значит, ваша улыбка имеет какое-то страшное значение?
   - Нет, но только причина ее не совсем обыкновенная, уверяю вас.
   Он заглянул в ее глаза и незаметно сжал ее крепче в своих объятиях.
   "Этот странный человек, по-видимому, влюблен в меня", - подумала Сара, но не почувствовала при этом никакого волнения или тревоги. Она была спокойна и уверена в себе, и никакая эмоция не шевельнулась у нее в ответ на эту мысль.
   Она не могла прожить два года в свете, где веселятся не на одних только благотворительных базарах или скачках, и не узнать, что мужчины восхищаются ею и желают любить ее. Да, она это знала, но не задумывалась над этим. Она долго находилась под обаянием своей первой любви, а затем так была подавлена болезнью Коти, что в эмоциональном отношении она совсем перестала существовать для внешнего мира. Появление Шарля Кэртона заставило ее встрепенуться, но не вызвало у нее никаких чувств к нему. Но ведь невозможно встретиться с человеком когда-то любимым и игравшим в течение некоторого времени большую роль в вашей жизни и не уплатить при этом той дани, которую требует от вашего сердца прежняя страсть. Сару взволновал не Шарль, а ее собственные воспоминания, прежнее горе, испытанное ею, и это сделало ее более доступной эмоциям. Если бы не вернулся Кэртон и не заставил ее встрепенуться, то она никогда не догадалась бы, что Гиз ее любит. Однако она только посмеялась над этой мыслью и тотчас же отбросила ее. Но отзвук этого все же остался в ее душе и только усилил в ней интерес к Жюльену. Когда она ехала домой, сидя напротив обоих мужчин, то чувствовала, что атмосфера вокруг нее несколько насыщена электричеством.
   Оба подождали у входа, чтобы проститься с нею, и, по-видимому, им это было нелегко. Жюльен пошел пешком, когда Сара скрылась в подъезде, и Кэртон остался один в своем экипаже.
   "Этот молодой нахал влюблен в нее", - решил Кэртон. Но ведь и он тоже был влюблен и сам не отрицал теперь этого факта. Сара занимала все его мысли, та новая Сара, у которой было богатство, положение и самый удобный, беспомощный муж. Вся схема этих вещей, как сказал себе Кэртон, могла бы быть специально создана для него. Он, конечно, не мог уверить себя, что Сара любит его, но он не хотел быть безнадежным обожателем. Даже самый скромный по натуре человек, который был некогда страстно любим какой-нибудь женщиной, не в состоянии поверить, чтобы в ее сердце могла бесследно исчезнуть всякая привязанность к нему, а Кэртон вообще не страдал избытком смирения, и правила, которыми он руководствовался в своей жизни, опирались на его личный опыт и знание женщин. К Саре он применил следующий принцип: "Никогда не бывает слишком поздно, чтобы надеяться, или слишком рано, чтобы вновь начать строить".
   Шарль надеялся; он знал цену сентиментальным воспоминаниям, своей сдержанности и проявлению рыцарских чувств, но он хотел, чтобы были видны раны, нанесенные ему. Он приходил ежедневно и сообщал Саре о всех своих решениях и открытиях. Она не отрицала присущего ему очарования, удивляясь лишь, что он до сих пор сохранил его и что она даже это чувствовала.
   Габриэль объявила весело и простодушно, что она влюблена в него. Адриену он тоже нравился. Он принадлежал именно к такой категории людей, которых все любили. Кроме того, он вдруг сделался чрезвычайно интересен, потому что доктор-специалист, к которому он обратился, объявил, что у него болезнь сердца.
   - Я не удивляюсь этому! - быстро подхватила леди Диана.
   Однако болезнь, по-видимому, носила серьезный характер, потому что лицо Шарля временами принимало трагическое выражение и отпечаток какой-то нежности и чистоты, что ему необычайно шло. Сара сначала не верила этому, но под конец убедилась, когда Лукан сказал, что у него действительно есть органическое страдание сердца.
   Шарль все чаще и чаще приходил к ней в дом и постоянно отнимал у нее время. Роберт ухаживал за леди Дианой, а вместе с ним и целая орда его приятелей, которые тотчас же явились, как только услышали о ее приезде в Париж.
   Огромный дом Коти еще раз сделался центром веселья; он это любил, когда был здоров.
   Жюльен лишь вследствие счастливой случайности нашел однажды днем Сару одну. Остальные уехали на какой-то праздник в Версаль, Сара же объявила, ЧТО она слишком устала, и отказалась от того, чтобы Кэртон разделил ее одиночество, о чем он усиленно просил.
   - Я хочу быть одна, - сказала Сара, но забыла предупредить лакея.
   Прошел уже месяц с тех пор, как она видела Гиза и вообразила, что он в нее влюблен. Теперь, когда он опять явился, она вдруг почувствовала, что тщеславие ее уязвлено. В самом деле, она порой вспоминала его, между тем он исчез и оставался в отсутствии, не давая о себе никаких вестей, ни писем, ни посланий.
   Гиз уселся возле нее, посмотрел на нее и, вздохнув, проговорил:
   - Я уезжал в судебную командировку на месяц. Но мне это показалось целой вечностью.
   Сара, взглянув на него, пришла к заключению, что лицо его похудело, однако его серые глаза блестели, и когда он ей улыбнулся, то она решила, что его улыбка совершенно изменяет его лицо: оно делается менее суровым. Впрочем, в нем чувствовалась всегда большая жизненная сила и нервность.
   - И вы вернулись назад из своей поездки еще более знаменитым, чем прежде? - спросила она.
   - Отчего это женщины думают всегда, что мужчине нравится, если они говорят ему о его... работе? - возразил Жюльен.
   - О чем же вы хотите, чтобы я говорила с вами? - засмеялась она.
   - Расскажите мне, что вы делали. Я часто видел ваше имя в газетах. Вы, должно быть, очень веселились, не так ли?
   - Моя мать и мой племянник... - начала Сара и потом расхохоталась. - Как это нелепо звучит, не правда ли? Да, мы были веселы. Я ведь не могла раньше много выезжать, видите ли! Родственница моего мужа, мадам Кларанс, которая шапронировала меня со времени его болезни, должна была уехать домой на некоторое время, но с тех пор как здесь моя мать...
   - Понимаю! - рассеянно произнес он и прибавил: - Вы меня пригласите на свое ближайшее собрание? Я бы хотел быть...
   - Конечно. Я пошлю вам пригласительную карточку.
   - Благодарю. А вы по-прежнему ездите верхом каждое утро?
   - Да... Я люблю это.
   - Могу я присоединиться к вам?
   - О да, если вы тоже ездите верхом! Нас всегда бывает целое общество теперь.
   - В таком случае я могу. Мне надо наверстать много потерянного времени.
   Она вопросительно посмотрела на него.
   - Этот целый месяц, который я был в отсутствии, - невозмутимо пояснил он. - Но я не покину Париж в настоящее время раньше конца сезона.
   Сара с интересом наблюдала его. Он был для нее загадкой, потому что одновременно казался и очень искренним, и очень лукавым. Он всегда говорил совершенно прямо такие вещи, которые имели большое личное значение, но он говорил их так спокойно и с таким невозмутимым видом, что трудно было подозревать, что тут скрывалось что-то другое.
   Но все время, пока он был с нею, она чувствовала какое-то волнение, потому что в его молчании скрывалось нечто такое, чего она хотела избежать. Поэтому сегодня она болтала без умолку о всяких пустяках, а Жюльен только слушал. Когда она замолчала, он спросил своим ровным голосом:
   - Отчего вы меня боитесь?
   - Я не боюсь, - тотчас же протестовала она. Эти слова были произнесены ею таким тоном, который Коти назвал однажды "появлением ее маленького высокомерия".
   - Так почему же вы так волнуетесь? - возразил он. - Видите ли, я имею право спрашивать вас, потому что я так хочу, чтобы вы меня полюбили, а я не могу поверить, чтобы какая-либо форма страха могла служить первой ступенью к такому расположению.
   - Знаете ли, - сказала Сара, - вы делаете меня до глупости самонадеянной. И это вы называете нервозностью?
   - Не хотите ли вы сказать, что чувствуете робость в моем присутствии?
   Сара засмеялась, но этот смех звучал далеко не так беспечно, как она надеялась.
   - Дорогой мсье Гиз, что я должна говорить и какой вы хотели бы меня видеть? - проговорила она.
   - Конечно, не такой, какой вы можете быть в таком настроении и в такую минуту, - быстро ответил он и заразительно засмеялся. - Я, по-видимому, произвел на вас ложное впечатление. Что я должен сделать, чтобы искупить свою вину?
   Прежде чем она успела ответить что-нибудь, вошел лакей и доложил Саре, что Франсуа ждет ее, чтобы поговорить о маленькой собачке Коти, которая, по-видимому, повредила себе лапку.
   - Принесите ее сюда, Франсуа, - позвала его Сара и, повернувшись к Жюльену, спросила:
   - Вы что-нибудь понимаете в собаках?
   - Разумеется, - почти негодующе ответил Жюльен, как будто подобного незнания ему надо было бы стыдиться.
   Франсуа принес Вильяма, который тихо повизгивал.
   - Нога у него повреждена, миледи, - с тревогой ответил Франсуа. - Он спрыгнул и свалился, бедняжка, и тотчас же вслед за тем жалобно запищал.
   Жюльен стал ощупывать больную ногу, закрыв рукой жалобные глаза собачонки, которая скалила зубы и собиралась схватить его.
   - Ничего, ничего, все будет хорошо, дружок! - успокаивал собачку Жюльен.
   Обратившись к Франсуа, он сказал:
   - Принесите мне полотняный бинт и несколько тонких щепок.
   Он сел, держа на руках Вильяма, и продолжал разговаривать с ним, как человек с человеком, а в это время осторожно вправлял пальцами кость ноги.
   - Не повезло тебе, бедняга, - обратился он к Вильяму, который заворчал в ответ.
   - Его бы облегчило, если бы он мог выругаться, - сказала Сара со слезами в голосе и стоя на коленях возле Жюльена. - Когда он заболел, я помню, как нам хотелось услыхать его грозное ворчание, и когда, наконец, он заворчал, хотя и очень слабо, оттого что кто-то из нас ущипнул его за ухо, то мы чрезвычайно обрадовались.
   Жюльен ласково улыбнулся.
   - Он будет так же ворчать на следующей неделе, как и раньше, этот мой маленький приятель, - сказал Жюльен.
   Он продолжал говорить с Вильямом, и тот по-своему отвечал ему, пока не явился Франсуа.
   Сара отвернулась и зажала уши обеими руками, пока Жюльен бинтовал Вильяму ногу. Когда все было кончено, Жюльен отнес к Саре собачонку, такую жалкую и смирную, лежавшую с закрытыми глазами и повисшими бессильно лапками. Но слабое, очень слабое ворчание все же было слышно, когда Вильяма понесли назад.
   - Благодарю вас от всей души, - обратилась Сара к Жюльену.
   - Вы не стоите на ногах, - заметил он и обнял ее одной рукой.
   Они стояли так с минуту, затем дверь открылась и вошел Кэртон.
   - Алло! - сказал он Жюльену. - Это вы?
   - Да, я, - сухо ответил Жюльен.
   - Я приехал, чтобы взять тут кое-что, и подумал, не дадите ли вы мне чаю прежде, чем я уеду опять? - сказал Кэртон, обращаясь к Саре.
   В продолжение этого месяца, поглощенного его стараниями завладеть Сарой, он совсем забыл о Гизе. Но в ту минуту, как он увидел его, все его прежние подозрения сразу воскресли.
   Он почувствовал антипатию к этому высокому молодому человеку, столь самоуверенному и о котором так много говорят кругом. Тот имел перед ним преимущество молодости, по крайней мере, лет на десять, и это только усиливало неудовольствие Кэртона, который заговорил о нем с леди Дианой.
   - Ага, наконец-то и вы почувствовали жало ревности в ваши старые годы, Кэртон, - язвительно засмеялась она. - Каким бы это было возмездием для Сары, если б только она знала! Дорогой мой, ведь этот Гиз безумно влюблен в нее. Адриен говорит это, да это бросается в глаза даже самому близорукому человеку. Но что за беда? Сара не из таких, а ему надо заботиться о своей карьере, адвокаты же должны соблюдать большую осторожность. Гиз не может допустить публичного скандала, так как это погубило бы его. В самом деле, условия таковы, что адвокаты должны быть еще осторожнее, чем священники. Вряд ли среди них найдется кто-нибудь, кто не был бы доволен, если б его сотоварищ согрешил. Они бы, разумеется, отпустили ему этот грех, потому что это подчеркнуло бы их собственную добродетель. Но ни один грешник не пригласит защищать себя адвоката, о котором ходят такие толки. В особенности это имеет значение для дел Жюльена. Главную помощь ему оказывает нравственная чистота присяжных, искусное обращение одного честного человека к другому, если возможно, еще более честному человеку... О нет, дорогой мой, избавьтесь от этих мыслей, родившихся из вашей поздней привязанности! Все будет хорошо. Гиз влюблен, это правда, но Сара, во всяком случае, недоступна ни для кого из вас.
   Кэртон засмеялся вместе с нею, и хотя его самолюбие было уязвлено, но он все же почувствовал облегчение. Ему в голову не приходило, что любовь может повредить адвокатской карьере Гиза. С этой точки зрения он не рассматривал этого дела. Однако, когда он попробовал открыто заговорить с Сарой о Жюльене и о его слабости к ней, то ему показалось, что в глазах Сары промелькнула какая-то нежность, и это раздуло тлеющий огонек его ревности в настоящее пламя.
   Они на мгновение остались вместе; другие играли в бридж. Сара и Шарль ждали, что их позовут, так как не хватало одного партнера. Гиз тоже был тут; он всегда тут находился теперь, по приглашению или без него. Роберт, восхищавшийся им, или Адриен, бывший его другом, всегда приводили его с собой.
   Когда Шарль заговорил с нею о нем, то Сара, естественно, обратила на него свой взор. Она не была влюблена в него, она не была влюблена ни в кого, но скрытая страсть Шарля и настойчивость Жюльена, которую она чувствовала, хотя и не хотела признавать, пробудили в ее сердце особенное, бурное беспокойство.
   Кругом нее кипела жизнь, и люди пользовались ею. Раннее лето было чудесное, полное обаяния, солнечного света днем и сияния звезд ночью. И это тоже, по-видимому, мешало ей успокоиться. Она жила теперь весело, так, как не жила с тех пор, как заболел Коти, и, казалось, все ее существо устремлялось навстречу веселью, - беззаботному веселью и счастью, которым пользовались вокруг нее. Роберт был такой чистый и легкомысленный юноша, Адриен и Габриэль были такими же влюбленными, и если ее мать была существом другого сорта, тем не менее она изучила искусство жить, обладала очарованием и на нее было приятно смотреть. Шарль Кэртон тоже был здесь у места со своим прихотливым романтизмом, со своей жаждой наслаждения и обаянием своей личности. Каждый из этих людей приносил свой дар в общее веселье, и Сара сознавала, что эти дары способствуют более полному пользованию быстротечными днями веселья и возможностью не раздумывая наслаждаться ими.
   Сара внезапно освободилась от всех своих мрачных сомнений, от предчувствий будущего. Ведь, как бы то ни было, она имела право жить, - Лукан настойчиво говорил ей об этом.
   - Вы замечтались! - услыхала она шепот Шарля позади себя. Он взял ее руку и потащил за собой в сад, наполненный ароматом цветов, прохладной тишиной ночи и светом звезд. Придвинувшись к ней совсем близко, он остановился и проговорил хриплым, слегка дрогнувшим голосом:
   - Сюзетт... слушайте! Я должен знать. Вы не влюблены в Гиза, нет?..
   Сара быстро повернулась, охваченная гневом, но в тот же миг его руки обняли ее, и она почувствовала на своих губах его горячий поцелуй. Это был первый любовный поцелуй, коснувшийся ее уст с тех пор, как он поцеловал ее тогда в последний раз.
   - Я испытал муки ада... боялся, надеялся, сомневался! - говорил он тихим, страстным шепотом, покрывая ее жаркими поцелуями. - Сюзетта, дорогая, наконец-то я держу вас в своих объятиях! ах!.. Нет, не вырывайтесь, не протестуйте, не говорите вздора, что вы замужем! Замужество, которое нельзя считать замужеством, и жизнь, которая не есть жизнь!.. Я ведь ничего не требую от вас, кроме права любить вас. Я знаю, я лишил себя всякой надежды, когда оскорбил вас, но, несмотря на все, что я сделал, на мою вину и на вашу ненависть, я все-таки был у вас первый, Сюзетта. Вы не можете позабыть... и вы не забыли. Помните вы мой поцелуй, мой первый настоящий поцелуй на лестнице в ту ночь, когда я привез вас из театра домой? Было темно, и я только вошел с вами в прихожую и тотчас же хотел вернуться, когда вы споткнулись, и я подбежал, чтобы поддержать вас. Вы помните? Вы облокотились на меня вот так, ваша головка прильнула к моему плечу, и мы целовались, целовались вот так!..
   Его губы как будто снова вернули свою прежнюю магическую силу, и Сюзетта снова испытала на мгновение прежнее острое, сладостное ощущение и смутно, точно издалека, услышала тихий, дрожащий, задыхающийся голос, нежный и торжествующий.
   - Помните тот, другой поцелуй, тот, которому, казалось, не было конца, и когда он кончился, мы поняли, что больше никогда не будем сами собой, что мы должны принадлежать друг другу! Я чувствовал под своей рукой, как сильно бьется ваше сердце, и вы еще крепче прижимали к моему сердцу свои руки. И помните, вы сказали тогда: "Я хочу достать ваше сердце!.." Вы были всегда такая холодная, точно маленькая белая роза, освещенная звездами, но когда я покинул вас, то вы горели огнем при свете золотой зари нашего счастья. Сюзетта, я был слепой безумец, низкий и недостойный вас, такой же, как теперь! Но как я мог отпустить вас? Я, вероятно, сошел с ума тогда. Вы казались мне такой молодой, а я был так стар, и весь мир был против нас. Но у нас были наши счастливые часы, и вы их не забыли, не смогли забыть...
   Забыть? Даже в этот момент, когда в ее мозгу бушевал целый ураган хаотических эмоций, это слово все-таки больно отдалось в ее сердце.
   Как она молилась, чтобы забыть, боролась, чтобы достигнуть забвения, и как горько ей было, когда она наконец убедилась, что забвение невозможно для человека, который когда-то безумно любил!
   Кто может забыть этот первый поцелуй, робкое пожатие руки возлюбленного, которого так жаждут и боятся в одно и то же время? Что может сравниться с тем чувством, которое мы испытываем, когда любим впервые, когда возлюбленный поцелует нас в темноте?
   Любишь ли в первый раз, любишь ли в последний, но только одно воспоминание сохраняется в сердце до конца, - последнее воспоминание о первом поцелуе, который вызвал трепет и боль и научил нас любить.
   - Вы не должны, - прошептала Сара, задыхаясь, но губы Шарля прижались к ее губам, его п

Другие авторы
  • Коженёвский Юзеф
  • Герцык Аделаида Казимировна
  • Лившиц Бенедикт Константинович
  • Юрьев Сергей Андреевич
  • Малиновский Василий Федорович
  • Беллинсгаузен Фаддей Фаддеевич
  • Шеллер-Михайлов Александр Константинович
  • Вентцель Николай Николаевич
  • Бальдауф Федор Иванович
  • Кривич Валентин
  • Другие произведения
  • Андерсен Ганс Христиан - Рассказы солнечного луча
  • Буслаев Федор Иванович - О двух священнослужителях при русских посольствах за границей
  • Кутузов Михаил Илларионович - Письмо М. И. Кутузова Е. И. Кутузовой о победе над французским корпусом Мюрата при Тарутине
  • Алданов Марк Александрович - Астролог
  • Ефремов Петр Александрович - Ефремов П. А.: биографическая справка
  • Бунин Иван Алексеевич - Поруганный Спас
  • Тынянов Юрий Николаевич - Кино
  • Подъячев Семен Павлович - Семейный разлад
  • Волошин Максимилиан Александрович - Первая выставка в редакции "Аполлона"
  • Роборовский Всеволод Иванович - Письмо Русского Географического Общества правителю Люкчуна
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 374 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа