Уэдсли Оливия - Пламя

в комнату и посмотрел с удивлением на Роберта.

   - Я не знал, что вы знакомы с этим ребенком, - сказал он. - Тетя Гетти сейчас придет.

   Роберт поправил подушки на кушетке и отодвинул свое кресло подальше от Тони.

   Он беседовал с Фэйном, когда вошла леди Сомарец. После ее прихода чаепитие проходило в молчании, и вскоре Роберт с Фэйном ушли, оставив леди Сомарец и Тони одних.

   - Мы с Фэйном еще не решили насчет школы для тебя, - сказала она, - но я не думаю, чтобы Фэйн мог послать тебя в дорогостоящую. Твой дорогой дядя был помешан на всем, что касалось тебя в этом отношении.

   - Не могла ли бы я остаться дома? - спросила с тревогой Тони. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы уже так скоро отправиться начинать новую жизнь.

   - Со мной? - Леди Сомарец приподняла брови. - Я боюсь, что это невозможно.

   - Разве Фэйн не собирается ехать в Уинчес? Может быть, и я могу поехать туда.

   - Фэйн поступает на военную службу и будет жить, я думаю, в городе в комнатах. Тебе только шестнадцать, около семнадцати, говоришь ты, это слишком рано, чтобы кончать ученье. Нет, ты поедешь в какую-нибудь хорошую, спокойную английскую школу.

   Тони устало согласилась. В конце концов, не все ли равно?

   Слуга принес почту, кучу писем соболезнования для леди Сомарец и одно для Тони.

   Это было от Дафнэ, которая после года пребывания в Париже уехала в Индию. Она и Тони аккуратно переписывались, и в душе Тони все еще считала ее другом. Теперь она писала, что возвращается домой и хотела бы увидеть Тони. Она будет дома около Рождества. Тони обрадовалась, но затем почувствовала, что этой своей радостью она как будто совершает вероломство по отношению к дяде Чарльзу.

   "Я не забываю тебя, только я и ее люблю", - сказала она ему мысленно.

   Школа показалась менее невыносимой. Впереди по окончании ее мелькала какая-то надежда.

   Накануне того дня, когда Мэннерс должна была ее отвезти в Бристоль, в новую школу, пришел лорд Роберт. Леди Сомарец не было дома. Он знал об этом. Он предложил Тони поехать с ним на концерт. Бедная Тони! Это было ее первое впечатление от настоящей музыки. Она захватила ее, словно море, и волны восторга перекидывали ее туда и назад с такой силой, которая, казалось, причиняет ей утонченную боль. Она была очень возбуждена, и музыка всецело завладела ею.

   Роберт по-своему любил музыку, но радость, которую музыка доставляла Тони, поразила его. Он совершенно не принял в расчет ту совершенно уединенную жизнь, которую она всегда вела. Разумеется, она и раньше бывала на концертах, обыкновенных, повседневных, но она никогда до тех пор не слышала Кубелика, и ее душа пела в унисон с божественными звуками, которые он извлекал.

   Роберт чувствовал, как она дрожит от наслаждения, и это странным образом тронуло его. Он посмотрел на нее, увидел ее блестящие глаза и дрожащие губы. Тони сзади зачесала свои волосы кверху и перевязала их большим черным бантом. Она выглядела очень юной и уже была определенно привлекательной.

   Роберт вдруг припомнил слова Чарльза: "У нее такого рода натура, которая требует многого, потому что сама отдает все".

   Он неожиданно вздохнул и почувствовал себя старым; ей было семнадцать, а ему около сорока.

   По темным улицам, с лентами золотых огней, они поехали в кафе выпить чаю.

   - Как вы думаете, Тони, сколько мне лет? - спросил он вдруг.

   Она серьезно обдумывала. Его волосы были светлы и густые, его кожа смугла и без морщин, его глаза блестели. Он выглядел таким молодым.

   - Тридцать, вероятно, - предположила она.

   - Мне сорок лет, - сказал он коротко, - и я ненавижу их.

   Он отвез ее домой в моторе. Она молчала, вся еще охваченная очарованием музыки.

   - Итак, это наше прощание, - сказал он. - Не поцелуете ли вы меня перед отъездом, Тони?

   Она сразу повернулась к нему. - Да, если вам хочется. Он нервно рассмеялся. - Я думаю, что я слишком стар для поцелуев.

   - Вы никогда не состаритесь, - сказала Тони с той мудростью, которая иногда в ней проявлялась.

   - Почему вы так думаете?

   - Потому что вы так любите жизнь, - серьезно сказала она.

   - Вы совершенно взрослый человек для своих лет.

   - Не потому ли, что я немного знаю о вас? Разве каждый так или иначе не знает хоть сколько-нибудь о людях, которые нравятся?

   - Значит, я вам нравлюсь?

   Тони вдруг сконфузилась.

   - Разумеется, - пробормотала она.

   - Очень? - Его теплая рука сжала ее руку.

   - Да, я так думаю.

   - Достаточно для того, чтобы хотеть меня поцеловать? - Пожатие стало более нежным, более требовательным. - Тони, дорогая, знаете, я очень буду скучать по вас.

   Было так сладостно думать, что кто-то будет скучать по ней. Никто никогда ей раньше этого не говорил.

   - Будете по мне скучать, почему?

   - Потому что вы такая дорогая девочка, такая чертовски обворожительная.

   Мотор повернул на Гросвенор-стрит.

   - Тони, вы не хотите? - голос лорда Роберта звучал хрипло.

   Она нагнулась, потянулась к нему лицом, и он поцеловал ее в губы. Она чувствовала его учащенное дыхание. Мотор остановился, и он помог ей выйти.

   - До свидания, - сказал он, и его лицо в темноте показалось ей очень бледным. - Я, вероятно, приеду туда навестить вас. Приехать?

   - О, неужели вы приедете? - сказала она и этой ночью чувствовала себя менее несчастной. Лорд Роберт был мил, он был другом, и он, может быть, приедет ее навестить. Поцелую она не придала никакого значения. Ее чувства еще спали.

   Расставшись с ней, Роберт пошел обратно парком, проклиная самого себя.

   Сэр Чарльз всегда предполагал обеспечить Тони. Накануне своей болезни он рассчитал, какую сумму из своего состояния он мог бы выделить для Тони за вычетом вдовьей доли леди Сомарец. В бреду мысль о Тони мучила его все время. Где-то в уголку мозга гнездилась мысль, что он по отношению к Тони что-то хотел сделать. Но сознание никогда не возвращалось к нему в такой мере, чтобы он мог ясно выразить свою волю, и он умер, оставив единственного человека в мире, которого он действительно любил, необеспеченным и зависимым от тех, от чьей милости он хотел его избавить.

   Фэйн, во всей своей славе нового хозяина, не был склонен послушаться старых поверенных. Он сам знает, что он собирается сделать для сестры. Без сомнения, позднее он назначит ей пенсию, ведь ей, разумеется, придется выезжать, быть представленной везде. Школу он выбрал по списку, который ему предложило агентство, и вопрос о размере платы был при этом выборе решающим.

   Школа Данверса, казалось, сулила больше всего и при этом дешевле всех других, и он остановился на ней после поверхностного обсуждения вопроса с леди Сомарец, все мысли которой в данный момент были поглощены ее предполагаемой поездкой за границу.

   Хотя Тони увидела школу впервые при солнечном освещении, она сразу ей не понравилась. Это было голое серое здание с палисадником кругом, но без единого деревца. Не понравилась ей также и начальница, которая сухо приветствовала ее, а затем поручила двум девушкам с сильно завитыми волосами и перетянутой талией.

   - Кто ваш отец? - спросила одна жеманным голосом, который не мог скрыть ее ланкаширского выговора.

   Тони посмотрела на нее. Этот тип был для нее новым. В монастыре девушки были совершенно другими, в Париже Симона и Ева были также другими, но... эта девушка!

   Тони снова посмотрела на нее.

   - А кто ваш отец? - спросила она вежливо.

   - Мэр нашего города, - ответила девушка. - Вы бы лучше нам сказали, кто ваш отец, видите ли, это имеет существенное значение. Вы, вероятно, будете в нашей компании, все зависит от того, кто вы такая.

   - Мой отец был солдатом, - коротко ответила Тони. Девушки были очень поражены. Она с злорадной усмешкой вдруг подумала про себя: что бы они сказали, если бы им стали известны другие свойства капитана Сомареца.

   Тони от всего сердца возненавидела школу. Позднее она научилась презирать ее.

   Есть девушки, у которых единственной темой разговора являются мужчины. В этой школе все девушки - они были или наглы, или просто непереносимы - принадлежали, за небольшим исключением, к этой категории. Эти девицы всегда говорят о своих "мальчиках" и называют друг друга "душка". Они употребляют дешевые духи, и их волосы испорчены от постоянной завивки.

   В спальне Тони были еще четыре девушки. Ночью они обыкновенно сидели на кровати, вытаскивали фотографии и рассматривали их с нежностью. Умывались они самым поверхностным образом. Они, шокированные, с удивлением смотрели на обливания Тони и на то, как она обнажала свое стройное белое тело, чтобы помыться.

   - Показывать себя в таком виде! - сказала одна из девушек негодующим тоном.

   Это была совершенно новая для Тони точка зрения.

   В монастыре девушки всегда раздевались для обмывания в большом открытом дортуаре утром и вечером перед сном и делали это совершенно просто. Никто не смотрел, никто не спрашивал, никто не замечал, все это делалось чисто, аккуратно и совершенно естественно.

   В этих девушках, интересовавшихся только мужчинами, было очень мало естественного, природа для таких людей есть вещь, которую надо прятать или о которой можно говорить шепотом по углам.

   Жизнь в школе бессознательно приносила Тони много вреда. Невозможно жить в грязи и остаться незамаранным. Незаметно грязные разговоры в спальне дошли до ума и чувств Тони. Она также читала некоторые из книг, которые давали ей девушки. Все эти книги были ультрасовременными, с нечистым содержанием и без намеков на остроумие. Они внушали ей отвращение даже тогда, когда возбуждали ее любопытство.

   Из школы она удирала, как только представлялась возможность. Каждый день ей полагалось два часа для личных занятий. Ее часы были от пяти до семи. Тони разыскала в изгороди на задней стороне сада отверстие. Ее ежедневной привычкой стало уходить через него в лес и бродить там. В зеленой тени, полной мира и покоя, она сидела и вспоминала дядю Чарльза. Вся ее жизнь свелась теперь к этим воспоминаниям. Она даже редко думала о лорде Роберте. Он промелькнул в ее жизни, и все. Сжав колени руками, она сидела и смотрела вдаль, где блестело море, слабо переливаясь. Иногда ей хотелось дойти туда и стать свободной. Жизнь, полная свободы и скитаний, стала ее любой мечтой в течение дня. Никому она действительно не нужна, это она хорошо знала, и вся ее жизнь в будущем прикована к тете Генриэтте и Фэйну.

   "Ну и границы", - сказала она сама себе с кривой усмешкой. Пока дядя был жив, она всегда мечтала о путешествиях с ним. Теперь жизнь представлялась ей как длинная, пустынная, пыльная дорога, на которой не встретишь никого.

   Она ненавидела ежедневную раздачу писем, так как для нее их не было никогда.

   - Смешно, - слышала она разговоры девушек, - что-то в ней есть странное.

   Единственным утешением в существовании Тони были эти ежедневные прогулки, но и они в конце концов тоже стали невозможны.

   Кто-то из городских жительниц сообщил начальнице, что одну из девушек видели несколько раз в лесу.

   - В одиночестве? - мгновенно спросила она, но посетительница, желая подчеркнуть всю важность своего сообщения, покачала головой и не ответила. Она ни на минуту не могла допустить мысли, чтобы девушка изо дня день гуляла одна. Она когда-то сама принадлежала к категории девушек, единственным интересом в жизни которых был мужчина, и впечатления ранней науки не могли изгладиться из ее памяти.

   Мисс Чэн собрала всю школу и спросила имя виновной. Тони почти равнодушно выступила вперед.

   Девушки сочли ее дурой. Они все были в страхе, так как все они, то одна, то другая, ежедневно имели свидания где-нибудь вблизи дома со своими "мальчиками".

   - Подумать только! Признаться? Как глупо! - решили они, но Тони приобрела в их глазах новый интерес. Они никогда не допускали ничего подобного с ее стороны.

   Тони подверглась допросу отдельно в кабинете начальницы.

   - Кто был с вами? - спросила мисс Чэн.

   - Никого не было, мисс Чэн.

   - Не лгите мне, я хочу знать правду, кто был с вами?

   - Правда, никого не было. Почему должен был быть кто-нибудь?

   Допрос кончился невероятной вспышкой гнева со стороны мисс Чэн и холодной дерзостью со стороны Тони.

   Мисс Чэн написала леди Сомарец, горько жалуясь на Тони. В момент получения письма леди Сомарец болела инфлюэнцей. Обвинение со стороны начальницы не огорчило ее, а привело в бешенство. Она ответила под влиянием первого побуждения. Извиняясь за Тони, она привела, как довод для оправдания, пример ее прошлой жизни.

   Мисс Чэн прочла письмо своей помощнице; помощница обсуждала это с другой служащей; последняя, по глупости, рассказала содержание одной из старших учениц. Мало-помалу история проникла повсюду, и вся школа узнала, что отец и мать Тони Сомарец были пьяницами.

   Ни один класс не возмущается так легко и постоянно, как класс мелкого мещанства. Гораздо легче верблюду пройти через игольное ушко, чем женщине этого класса простить то, что она называет позором.

   Эта одна из причин, почему безнравственность, с последствиями во всяком случае, совершенно незнакома мелким городишкам. Тони стала парией. По ночам в спальне девушки толковали про нее. Она переносила это молча, но она похудела и была очень несчастна. Она легко догадывалась о том, что случилось, и более мягкое отношение к тете, которое появилось было в ней под влиянием смерти дяди Чарльза, уступило место чувству горькой, непримиримой злобы. Она никогда не имела друзей в школе, но ведь существует огромная разница между непринужденными, хоть и не близкими отношениями и полным остракизмом.

   Девушки, жившие с ней, просили о перемене комнаты: их матери не захотят, чтобы они спали в одной комнате с девушкой, отец которой и т. д., и т. д.

   Молодость бывает дьявольски жестока. К первым присоединились другие. Тони стала мишенью для всей школы.

   Она однажды написала Фэйну, чтобы он ее взял оттуда, но его не было в Англии, и он ее письма так и не получил. Писать тете она не хотела. Учебный год подходил к концу. Через неделю школа закроется на каникулы. Тони понятия не имела, куда она поедет, но она решила, что, если она должна будет остаться в Бристоле, она сбежит.

   В этот момент, "как ангел с небес", как она сама выразилась, появился лорд Роберт.

   Его титул, его непринужденный вид, его богатство - все это вынудило согласие со стороны мисс Чэн, которая никогда не дала бы его при других условиях. Тони разрешили поехать с ним на однодневную прогулку в моторе. Она едва верила, что это действительно правда, когда мотор отъехал и школа осталась позади.

   Некоторое время Роберт молчал. Он сам был поражен той бурей чувств, которую вызвал в нем вид Тони.

   Они поехали в маленькую деревушку, расположенную на скале над морем. Юность снова проснулась в Тони. Она повернула свое худенькое личико к Роберту и улыбнулась ему.

   - Я причислила вас к сонму ангелов, когда вы приехали.

   - Ангелов? - спросил Роберт. - Боюсь, что обыкновенно мои друзья причисляют меня к другой категории.

   - Но не к дьяволам же, лорд Роберт?

   - Боюсь, что так, девочка; но я прошу вас, не можете ли вы опустить титул и звать меня просто Роберт? Ведь мы - друзья, не правда ли?

   Его теплый взгляд ободрил ее. Чтобы скрыть робкое замешательство, она сказала:

   - Ну, тогда Роберт-дьявол.

   Они завтракали на вершине скалы, мягкий ветер обвевал их, море далеко внизу отливало глазурью и серебром.

   - О, как все это божественно хорошо! - вздохнула Тони.

   Она хотела рассказать Роберту об истории в школе, но стеснялась.

   - Скучали вы по мне, Тони? - спросил он. Тони взглянула на него. Теперь, когда он был с нею, ей казалось, что она скучала по нем. Он, очевидно, был из тех людей, по которым скучают. Все же на его вопрос было очень трудно ответить.

   - Скучали? - настаивал он, глядя на нее сверху, так как она лежала на низкой траве.

   Тони встретила его взгляд.

   - Да, - ответила она тихо и подумала, что это действительно так.

   - Я очень хотел увидеть вас снова. Я привез вам маленький подарок.

   Он вынул пакет из кармана своего автомобильного пальто и передал ей в руки. Дрожащими пальцами она открыла его. Это был томик Суинберна.

   - Я бы хотел, чтобы вы мне прочли поэму, которая вас "разбудила". Хотите?

   - Но я не читаю вслух, вернее, я никогда не читала. Я думаю, что прочту плохо.

   - У вас очень приятный голос. Вы наверное хорошо прочтете.

   Тони понравился комплимент. Запах от папиросы Роберта доходил до нее. Она вдруг почувствовала себя счастливой. Ее великодушие подсказало ей, что этим она обязана всецело ему.

   - Вы очень добры ко мне, - сказала она, - никто, кроме дяди Чарльза, никогда меня никуда не брал и ничего мне не дарил.

   - Я думаю, что я это делаю из тех же побуждений, потому что я вас люблю, Тони.

   Он пригладил волосы рукой, и Тони обратила внимание на его красивую смуглую руку и густые блестящие светлые волосы.

   - Как хорошо ваши волосы пахнут, - сказала она вдруг.

   Он рассмеялся:

   - Духи кончились? Я привезу еще.

   - У меня еще много. Я и сегодня надушилась, - она протянула ему носовой платок.

   - Какая маленькая ручка!

   Он взял руку и держал ее.

   - Я знаю, - сказала Тони, - и ноги у меня маленькие. Как видите, я и вся небольшая особа.

   - Небольшая, - согласился он, глядя на ее красивые ножки. - Вы должны всегда носить шелковые чулки, девочка.

   - Слишком дорого, - ответила Тони со вздохом. - Я получаю очень мало карманных денег. Фэйн их мне дает.

   - Не могу понять, почему Чарльз ничего вам не оставил.

   Тони сразу встала на защиту:

   - А почему он должен был? Бедняжка, он уже кучу денег потратил на нас, и я знаю, что Уинчес был всегда сплошной расход. Он слишком много отдавал другим.

   - Я пришлю вам шелковые чулки и другие вещи, - сказал Роберт, меняя тему. - Перчатки, например, для этой маленькой ручки.

   Он все еще держал ее руку в своей.

   - Я обожаю наряды, - продолжала Тони. - В особенности красивые, с оборочками, кисейные ночные рубашки и другие вещи. Девушки тут носят ужасное белье: закрытое, со странными вышивками, совершенно непохожее на то, которое в Париже носила Симона.

   Роберт внимательно смотрел на нее. Он так долго жил в обществе женщин, замечания которых всегда были двусмысленны, что ему уже трудно было слышать чистые естественные речи, воспринимать их так, как они произносились.

   - У вас обыкновение говорить со всеми о таких вещах? - спросил он, поддразнивая ее.

   - Дяде Чарльзу я всегда все говорила, - ответила Тони.

   - Но я не дядя Чарльз.

   Тони выдернула руку, и лицо ее опечалилось.

   - Нет, - сказала она и тихо прибавила: - Читать вам теперь?

   Экзотическая страсть и красота поэмы растрогали ее. Грусть, навеянная воспоминаниями о дяде Чарльзе, проходила при чтении. Лорд Роберт лежал и смотрел на нее, лениво вырывая маленькие кустики темной сухой морской травы. Он видел биение пульса на ее белой шее, когда она читала об этой напряженной, совершенно сверхъестественной любви. Глядя на нее вверх, он мог видеть блеск ее белых зубов между красных губ. Вид ее заставил его спросить самого себя в сотый раз, был ли он действительно увлечен. Тони моментами казалась совершенным ребенком. Моментами обладала всей соблазнительностью привлекательной женщины. Он сам знал, что увлечен, знал это еще с того дня, который они совместно провели в Париже, но он сомневался в силе увлечения. Он так много женщин любил понемногу и в каждом из этих случаев испытывал разочарование. Он был болен, издерган и устал до смерти от истории, которую он пережил за последний год. Как все снисходительные к себе мужчины, он ненавидел путы, и теперь он находился между Сциллой неприятного разрыва и Харибдой связанности в течение долгого путешествия по континенту с женщиной, в данный момент ему близкой.

   Свежесть Тони, ее жизнерадостность, ее сверкающая молодость взывали к нему, если еще можно взывать к человеку пресыщенному. К тому же, насколько он знал, она никогда не восхищалась им и, наверное, никогда не увлекалась. Он смотрел на нее неудовлетворенно. Где-то в глубине души, под мертвящим слоем эгоизма, он чувствовал, что поступает нечестно. Девушка была еще совсем ребенком и в некотором роде его родственницей. Он находился в том опасном состоянии, когда мужчина самого себя убеждает, что не любит, для того чтобы заглушить в себе чувство стыда, которое твердит ему, что он любит.

   "О проклятье! - сказал он с раздражением про себя. - Было безумием приехать сюда после всего". Он никогда бы не приехал, говорил он себе, если бы ему так чертовски не надоело все в городе.

   Тони кончила чтение поэмы и некоторое время глядела вдаль на море. Ее глаза цвета янтаря блестели от отражения солнца в них. Она вдруг быстрым движением повернулась к нему.

   - Я бы отдала все - мои надежды, мои мечты, даже жизнь мою, чтобы быть так любимой, - сказала она серьезно.

   - Что вы знаете о любви? - спросил ее Роберт.

   Кровь прилила к белому лицу Тони.

   - Я знаю достаточно для того, чтобы быть в состоянии чувствовать, что если бы я любила то любила бы именно так: безрассудно и безгранично.

   - Что вас заставляет так чувствовать? - настаивал он.

   - То, что я стала взрослой, - медленно ответила она. - Мне кажется, что люди живут до определенного возраста то счастливо, то несчастливо - как случается, причем это счастье всегда более или менее материального характера и зависит, я думаю, от вещей, а не от людей, - и вдруг в один прекрасный день что-то происходит, и человек уже больше не тот. До смерти дяди Чарльза я даже не предполагала, что могу ломать себе голову, раздумывая о чувствах или о тому подобных вещах, но это случилось. Самое страдание мое научило меня понимать, что если человек умеет сильно чувствовать горе, то он так же сильно умеет чувствовать и радость, - да и чтение отчасти открыло мне глаза. Я слышу, как девушки говорят о любви, и я знаю, что это совсем не то, что я понимаю под любовью. Это - дешевое эхо любви. Я жажду любви, - вызывающе сказала она, - прекрасной любви, я жажду жить...

   Нет ничего прекраснее любви - я хорошо это знаю.

   Ни янтарь в холодном море,

   Ни горы, скрытые под снегом.

   Это вы можете видеть по ней и по мне. Я хотела бы знать, скажет ли это кто-нибудь мне когда-либо?

   - Я не думаю, чтобы вам следовало терзаться по этому поводу, - сказал Роберт, смеясь. - Вы принадлежите к тем женщинам, которых любят. Женщин, обладающих магнетизмом, всегда любят.

   - А я обладаю? - спросила Тони, затаив дыхание.

   Он снова рассмеялся. В его глазах было странное возбуждение.

   - Я бы сказал, что да, - ответил он, беспокойно двигаясь по траве.

   Тони глядела блестящими глазами на море. Все убожество и печаль ее школьной жизни были забыты за острым интересом данного момента.

   Ни одна тема в мире не увлекает так, как обсуждение человеком его собственного отношения к любви. Тони застенчиво повернулась и посмотрела на Роберта. Смутные отрывки из разговора девушек в спальне пронеслись в ее уме. Она рассматривала его с их точки зрения и находила безупречным.

   Он задумчиво смотрел на дерн, поджигая его кончиком папиросы. Тони видела его красивую голову, чистый разрез губ под коротко подстриженными усами. Слабая золотистая полоска волос блестела на его щеке там, где прошла бритва. Он был привлекателен, мужествен, он был таким, какой нравился девушкам, о ком они вздыхали и мечтали.

   Тони очень хотела знать, помнит ли Роберт поцелуй - тогда ночью, в море. Она о нем совершенно забыла, пока минуту тому назад не посмотрела на его рот. Лучше, чтобы тебя целовал такой мужчина, чем эти плюгавые курносые мальчишки, которые перевешивались через забор школы и свистом вызывали своих девиц. У ней мелькнула в уме мысль, которую она высказала вслух.

   - Почему вы проделали весь этот длинный путь? Чтобы повидать меня? - спросила она с любопытством.

   Роберт был страшно поражен этим замечанием, так как не предполагал в ней умения размышлять. Он смотрел на нее, насупившись.

   - Я приехал, очевидно, потому, что хотел вас видеть.

   Тони доверчиво посмотрела на него:

   - Это страшно мило с вашей стороны.

   - Когда человек осуществляет свое собственное желание, это нельзя считать добродетелью с его стороны.

   - Но исполнение желаний другого лица есть, несомненно, добродетель. Я была так несчастна в школе...

   - Несчастна?

   - Да, правда. Тетя Генриэтта написала мисс Чэн и сообщила ей всякие вещи обо мне. Девушки как-то об этом узнали, и теперь я - как выброшенная.

   - Вы хотите сказать, что девушки бойкотируют вас?

   Она кивнула головой.

   - Это неважно. Это не может долго длиться. Не будем говорить об этом, лорд Роберт... то есть Роберт-дьявол. Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали, если только вы хотите. Я вам буду так благодарна. Дело вот в чем: не можете ли вы попросить Фэйна взять меня отсюда? Я могу поехать за границу в качестве гувернантки или даже взять такое место здесь, на родине. Я хорошо владею языками и думаю, что умею преподавать. Свою жизнь здесь я ненавижу. Вы попросите его?

   - Я заставлю его взять вас отсюда, - сказал Роберт сквозь зубы. - Бедная девочка, вы пережили ужасно скверное время из-за этого.

   Тони не поддалась чувству самосожаления.

   - Я могла бы иметь еще худшее время, - быстро ответила она в уверенности, что он поймет и будет рад. Так и было. Он рассмеялся, показывая свои белые зубы под подстриженными усами.

   - Знаете, Тони, вы маленький, удивительный поросенок.

   Напряженность последних минут исчезла, и они уже вместе смеялись снова.

   - Побежим вперегонки до того куста вереска, - предложила Тони, - и, если я выиграю, вы должны научить меня курить.

   - Хитрая женщина, - сказал Роберт и поднялся кряхтя. - Я достаточно стар, чтобы быть вам отцом, милая барышня.

   - А вы разве чувствуете себя отцом? - поддразнила она его.

   Он покраснел.

   - Не совсем, - сказал он тихо.

   Тони побежала, Роберт за ней, и, еще до того как она добежала до вереска, он поймал ее. Она поскользнулась и чуть не упала. Он протянул руку, чтобы схватить ее, и на момент они остановились, она - прижавшись к нему, а он - склонившись к ней. Тони чувствовала его тяжелое дыхание, и ей казалось, что его сердце бьется в ее груди. Она почувствовала вдруг странную слабость, дыхание ее сперлось, и, несмотря на острую боль, она страстно желала, чтобы это сладостное ощущение продолжалось.

   - Тони, - сказал Роберт сдавленным голосом и сжал ей руку до боли.

   Она видела, как лицо его побагровело, а глаза жадно, но испуганно смотрели. Внизу, в заливе, громко выла сирена. Звуки прорезали замкнувшуюся вокруг них тишину. Тони высвободилась и молча смотрела на Роберта. У нее явилось глупое желание - закричать. Она отвернулась и механически нагнулась, чтобы сорвать вереск.

   - Я думаю, нам нужно отправляться, - сказал Роберт, и голос его показался ей странно холодным и чуждым. Она сразу поднялась.

   - Я пойду за пальто и шляпой. - Роберт кивнул головой и пошел через кустарник к дороге, скрывшись за скалой.

   Она слышала, как он открыл дверцу мотора.

   Что случилось? Не рассердился ли он, не догадался ли он об ее ощущениях, не презирает ли он ее за это? Она вся задрожала при воспоминании об этих мгновениях.

   - Не понимаю, - жалобно прошептала она. Роберт вернулся, чтобы взять плед. Он выглядел таким, как всегда.

   - Мы остановимся в Трэфоне, чтобы напиться чаю. Я думаю, вы не прочь, не правда ли?

   Она невнятно пробормотала "да" и была рада усесться в мотор и отдохнуть. Она чувствовала себя потрясенной, измученной. Роберт вскочил с другой стороны, и мотор двинулся.

   - Я завтра возвращаюсь в Лондон.

   - Да?

   - Я думаю, что мы там не встретимся, как здесь.

   - Нет.

   - Я скажу Фэйну, что вы хотите вернуться домой. Я надеюсь, что смогу этого добиться для вас.

   - Спасибо, вы очень добры. Некоторое время они оба молчали.

   Наконец приехали в деревушку и остановились, чтобы напиться чаю.

   - Последний раз вы мне наливали, - начал Роберт и остановился. - Я очень жалею, Тони, - мягко сказал он.

   - Неважно. Разумеется, я часто вспоминаю жизнь в монастыре и больше всего те дни, когда приезжал дядя Чарльз. Это были дивные дни, не правда ли?

   - Поразительные.

   - Мне кажется, что это было так давно. Дафнэ вернулась из Индии. Вы должны ее повидать. Впрочем, я забыла, что вы уезжаете.

   - Дафнэ? - он совершенно забыл.

   - Моя подруга, вы нашли ее красивой, не помните?

   Он покачал головой.

   - Вы для меня самое яркое воспоминание этого дня.

   Снова это странное ощущение пронизало ее тело, когда она встретилась с ним глазами. Казалось, что оно совершенно лишает ее способности говорить. Она хотела сделать какое-нибудь общее замечание, но слова не приходили.

   - Вы очень молчаливы, Тони. Она храбро улыбнулась ему:

   - Я немного устала, я думаю.

   Он заботливо укутал ее в плед. Его руки коснулись ее шеи, когда он поднимал ей воротник, и ей казалось, что он дотронулся пальцами до ее обнаженных нервов. У дверей школы он расстался с ней. Мгновение они оба стояли в темноте. Она слышала его нервное дыхание, она чувствовала, что они оба словно чего-то ждут, но чего именно - она не поняла.

   - До свидания! - резко сказал Роберт.

   - До свидания!

   Тони повернулась и вошла в подъезд.

   До конца учебного года осталось всего две недели. Стояли очень жаркие дни, был конец июля, и солнце так нагревало спальни верхнего этажа, что в них было душно, как в оранжереях. К ночи все еще держалась духота. Тони обыкновенно валялась в постели, тщетно стараясь уснуть. Со времени последнего посещения Роберта ее интерес к прогулкам в лес, куда она продолжала уходить, как только могла это сделать без помех, пропал. Она чувствовала постоянную усталость. Даже наспех нацарапанное письмо Фэйна, в котором он сообщал, что она может приехать и что он "кое-что наметил для нее", не возбудило ее интереса на сколько-нибудь длительный срок.

   Она вернется на Гросвенор-стрит, тетя Генриэтта по-прежнему не будет ее любить, а через некоторое время ее снова ушлют.

   "Чего, собственно, я хочу?" - в усталости задавала она самой себе вопрос и не находила ответа.

   Она обычно любила поездки, но на этот раз дорога в Лондон была для нее крайне тягостна. В Винчестере в вагон вошли девушка с молодым человеком. По ослепительной новизне колец на их руках Тони решила, что это молодожены. Молодой человек, у которого была очень милая наружность, был явно целиком поглощен своей молодой женой. Сначала он уселся против нее; немного спустя, в ответ на ее легкую улыбку, сел рядом. Тони заметила, как девушка опустила свою руку, и их руки встретились. Он посмотрел на нее, и в его глазах отразилась страсть обладания. Девушка восхитительно зарумянилась и стала смотреть в окно.

   Слезы готовы были выступить на глазах у Тони. Она не могла никак объяснить себе ни того настроения, которое владело ею в последние недели, ни того, почему вид этих счастливых влюбленных мог так подействовать на нее.

   Она стала смотреть на проносившиеся мимо деревья и изгороди и старалась возбудить в себе интерес к своему возвращению домой.

   "Боже мой, Боже мой, - неожиданно сказала она себе самой, - почему одним дано все, а другим ничего?"

   Никто не интересуется ею, всем безразлично, спит она или нет, жива или умерла.

   Поезд прибыл в Пэддингтон. Она поспешно собрала свои вещи и готовилась выйти. Она ждала носильщика. Спешившие люди толкали ее. Каждого, по-видимому, кто-нибудь ждал.

   Фигурка Тони выглядела растерянной и одинокой.

   В это время быстро подъехал и остановился автомобиль, из которого выскочил мужчина. Он оглянулся кругом и, увидав Тони, быстро направился к ней.

   Она заметила его, когда он приблизился, и невольно протянула к нему руки. Ее глаза затуманились. На большом расстоянии она услышала голос лорда Роберта:

   - Тони, вы рады меня видеть?

   Она беспомощно оперлась на его руку.

   - Вы ведь говорили... вы ведь говорили, что уезжаете?

   - Я отложил поездку. Фэйн мне сказал, что вы возвращаетесь сегодня. Я рассчитал поезд - и вот я здесь. Но вы, в конце-то концов, рады меня видеть?

   В одну секунду ее настроение поднялось.

   - Чуточку, Роберт-дьявол, - сказала она, смеясь.

   - Это уже лучше, - весело ответил он, - теперь пойдем. Где ваши вещи? Я в своем автомобиле. Я думаю, следовало бы где-нибудь выпить чаю? Что вы скажете на это? Потом вы могли бы поехать домой. - Он покрутил усы. - Гетти в Рейнела и не вернется к обеду, - добавил он спокойно.

   Для Тони было безразлично, была ли та дома, все казалось ей безразличным. Лорд Роберт приехал встретить ее, он отложил поездку. Ужасный учебный год был позади.

   - Но мой костюм, - сказала она смущенно.

   Ей казалось немыслимым появиться с таким безукоризненным человеком, как он, в дорожном костюме и шляпе.

   Лорд Роберт посмотрел на нее.

   Для мужчины, который почти влюблен, женщина всегда кажется хорошо одетой, - разумеется, если он с ней.

   - Вы вполне одеты, - сказал он, - и если вы ничего не имеете против, я думаю, мы могли бы выпить чаю в парке. Там спокойно и можно поговорить.

   На парке он остановился после долгих размышлений. Он знал свой круг, и чай там был гораздо более приемлем, чем в каком-нибудь нарядном месте на Бонд-стрит.

   Сидя рядом в автомобиле, он взял ее за руку.

   - Как вы там поживали, крошка?

   - Я была ужасно несчастна. - Она повела плечами. - Не знаю почему, но я чувствовала себя одинокой, потерянной, опустошенной. Я не могу подыскать других слов, чтобы выразить то, что я думаю. В моей жизни не на чем было остановиться. Вы все это перевернули, - сказала она просто.

   - Вы хотите сказать, что чувствуете себя лучше, когда мы снова вместе? - Самая прямота вопроса диктовала неминуемо один ответ.

   Это была правда: появление Роберта изменило все.

   - Да, - сказала она, - да.

   Он внимательно посмотрел на нее, закусив губу, и снова предложил ей вопрос, который задавал уже в Париже:

   - Я кажусь вам стариком, Тони?

   Она могла только рассмеяться:

   - Ужасно!

   - Только правду, сударыня!

   - Если вы хотите знать правду, то вы иногда выглядите ребенком, иногда - нет, вот вам ответ.

   Вся ее веселость и живость речи вернулись к ней. У нее было такое ощущение, что она танцует в золотом освещении.

   - Мне самой почти восемнадцать, знаете, - сказала она.

   - Когда день вашего рождения?

   - В ближайшем месяце.

   - Нам необходимо по-царски отпраздновать его. Что мы сделаем? Театр, концерт - чего бы вам хотелось?

   - Прогулку в автомобиле, - сразу ответила она, - наедине с вами, - и вся покраснела.

   Роберт с любопытством посмотрел на нее и улыбался.

   - Сделано, - ответил он.

   Они пили чай под одним из небольших зонтов в парке, чай с плохим печеньем. Они оба ели и даже не заметили, как невкусно оно было.

   По дороге домой Роберт спросил:

   - Что вы скажете Гетти при встрече?

   - Скажу? О чем?

   - О вашем возвращении, обо всем прочем - о нашей встрече, понимаете?

   Ее быстрое соображение подсказало ей, чего он хочет.

   - Я скажу, что я вернулась, вот и все.

   Он облегченно вздохнул.

   Они не говорили об этом, но между ними сразу установилось полное единомыслие насчет того, что эти встречи касаются только их