Светлов Валериан Яковлевич - При дворе Тишайшего

   - О, царевна,- ответил растроганный молодой человек,- я всегда твой покорный раб!

   - Ты стал грустен в последнее время, тебя что-то гнетет- Доверься же мне! Может быть, я помогу тебе, несмотря на всю свою слабость и незначительность при здешнем дворе!

   - О, ты, конечно, можешь, если бы только захотела, со вспыхнувшей надеждой в груди горячо произнес Юноша.- Одно твое слово - и мою тоску как рукой снимет!

   - Ну, так говори же скорей! Я произнесу это слово, от которого зависит превратить твою тоску в радость!

   О, как ты добра!- вскрикнул князь Леон и горячо поцеловал руки царевны.- Видишь ли, царевна, я полюбил одну девушку...

   - Ну, в этом еще небольшое горе... Разве ты полагаешь, что она тебя не любит?

   - Нет, в ее любви я уверен, но ее отец отказал мне, потому что я беден.

   - Но и они небогаты,- ответила изумленная царевна,- едва хватит на выкуп за невесту. Но ты, значит, давно любишь ее? И еще до отъезда из Грузии говорил о том с князем?

   - Не понимаю, царевна, о чем ты говоришь? Люблю я ее, правда, давно, зимой еще полюбил, а с князем говорил только вчера...

   - Вчера? Но этого не может быть!-воскликнула царевна Елена.- Вчера ты не мог видеть князя.

   - Я видел его на пиру у царя и говорил с ним. Он резко и обидно отказал мне. И нам осталось одно - умереть!- проговорил Леон, до боли закусывая губы.

   - Постой, постой,- остановила его царевна.- Скажи мне, кто эта девушка? Наша она или...

   - Она русская...

   - Имя, имя ее?

   - Но ты знаешь,- изумился Леон,- ты назвала ее отца князем. Это Ольга, княжна Пронская.

   - Пронская?- широко раскрытыми глазами посмотрела на юношу царевна.- Пронская... ты любишь русскую... княжну Пронскую?- бессвязно повторила она.

   - Тебя это огорчило, царевна?- грустно спросил Леон.- Да, вижу я, что над моей любовью нависло что-то роковое, как грозовая туча. Единственная надежда у нас осталась - ты, и вот эта надежда рушится.

   - Бедная, бедная Нина!- тихо прошептала царевна Елена.

   Джавахов с изумлением посмотрел на нее, но долго не останавливался на мысли, мелькнувшей в его голове и так мало имевшей отношения к его чувству. Он тихо и безнадежно проговорил:

   - Ты, значит, отказываешь мне и своего слова не произнесешь пред князем?

   - Что я могу?- печально спросила царевна.

   - Но ты... тебя так почитает князь Борис Алексеевич; одно твое ласковое слово - и он все, все для тебя сделает.

   - Ты хочешь, чтобы я просила князя?- гордо произнесла Елена Леонтьевна.

   - Просила - нет,- робко возразил Леон,- но с_к_а_з_а_т_ь ты ему могла бы: он для тебя все, все сделает, чтобы только увидеть на твоем лице улыбку, услышать из твоих уст ласковое слово... Он на все согласится.

   - Ты забываешься, князь! Горе отняло у тебя разум, и ты не понимаешь того, что говоришь и кому говоришь.

   - Прости, прости!- опускаясь на колени, прошептал Леон.- Но я так несчастен, так одинок! Ты, одна ты, на которую я еще надеялся, которой осмелился открыть свою душу... О, прости, прости меня, царевна! Я потерял разум.

   Безграничное горе юноши тронуло доброе и отзывчивое сердце царевны.

   - Встань, и обсудим вместе, что мы можем сделать. Княжна любит тебя, но она уже невеста, и Пронский никогда не откажется от своего слова.

   - Попробуй,- робко попросил Леон.

   - Хорошо, ради... Впрочем, я ничего тебе не обещаю. А если я предложу тебе... отказаться от этой девушки?

   - Царевна!- твердо произнес Леон.- Мы с нею решили этой ночью... вместе умереть!

   Царевна чуть слышно вскрикнула и схватила Леона за РУКУ-

   - Безумцы! Умереть в такие молодые годы,- задумчиво проговорила царевна, точно рассуждая сама с собою, и ее взоры стали глубоко печальны.-Сколько нужно было страдать, чтобы созрело такое решение!

   - Лучше умереть, чем жить с такими страданиями в сердце,- тихо проговорил Леон.

   - Но вы можете бежать!

   - Куда, царевна? Люди князя нас всюду сыщут. Вчера боярин Милославский предложил мне за этот кинжал... две вотчины.

   - И ты?- с жадным нетерпением спросила царевна.

   - Я... боролся,- бессильно ответил юноша,- но отказал. Этот кинжал...

   - Я знаю... ты хорошо сделал,- страстно проговорила царевна Елена.- Ты настоящий грузин, настоящий честный воин. Я сделаю, что позволят мне мой сан и мое положение; я поговорю с Пронским и от твоего имени попрошу у него руки дочери.

   - Как ты добра!- восторженно вскрикнул Леон.

   - Он, вероятно, сегодня зайдет ко мне,- стыдливо опуская глаза, сказала Елена Леонтьевна,- потому что за ним посылали наши старики. Надо просить у царя людей Для встречи царя Теймураза... Я поговорю с князем...

   - Благодарю, благодарю!- и Леон, еще раз почтительно поцеловав руку царевны и неслышно ступая в своих мягких чувяках, вышел из комнаты.

  

  

   Несколько часов спустя после разговора с Джаваховым царевна Елена Леонтьевна сказала княжне Каркашвилли:

   - Нина, забудь своего Леона!

   Девушка слушала царевну молча; по ее смуглым, чуть впалым щекам текли слезы; бледные губы нервно трепетали и грудь нервно вздымалась. Казалось, она вот-вот не выдержит и упадет на мутаки и тахты в безумных рыданиях.

   Царевна говорила тихо, ласково, пытливо посматривая на девушку и в душе гордясь ее стойкостью.

   - Полно, не волнуйся! Не порти своих прекрасных глаз!.. Они еще не одному будут кружить голову. Мало разве у нас юношей во много раз лучше твоего Леона? Ты забудешь его и полюбишь другого... Это судьба всех девушек, которые неудачно любят впервые.

   Нина отрицательно покачала головой.

   - Вот приедет царь Теймураз, и мы все скоро вернемся в наши милые горы, увидим наше прекрасное небо. И ты забудешь Леона, как все мы забудем здешние снега и людей, которые еще холоднее снега.

   - Я никогда не забуду Леона,- упрямо сказала Нина.- Разве ты не дочь наших же гор и не знаешь, что мы любим только раз в жизни - и на всю жизнь? Скажи лучше, кого любит Леон?

   - Не все ли тебе равно?- грустно спросила царевна.

   - Я хочу взглянуть на нее,- ответила Нина сквозь зубы, сумрачно сдвинув свои брови.- Скажи!

   - Княжну Пронскую.

   Нина закусила губу и на мгновение закрыла рукой глаза, но потом, справившись с собой, тихо проговорила:

   - Княжну Пронскую? Эту бледную девушку, что живет против нас? Что он нашел в ней?

   - Она очень несчастна, Нина,- с участием сказала царевна.

   - Так для того, чтобы Леон любил, надо быть несчастной? А я разве счастлива? Впрочем, правда, в этой русской есть что-то жалкое, душу надрывающее. Но разве за это любят?- грустно усмехнулась Нина.- Ну, хорошо...

   - Что ты задумала, дитя?- с тревогой спросила Елена.

   - Ах, не знаю, ничего не знаю!- сжимая руками виски, ответила Нина.- Мне так больно, так больно!..

   - Бедная, бедная!- ласково заговорила царевна, гладя черные волосы девушки.

   В это время дверь отворилась. Вошел нукер и доложил, что князья Орбелиани и Пронский желают говорить с царевной.

   - Пусть войдут,- ответила Елена Леонтьевна.- А ты, дитя, ступай,- обратилась она к Нине, когда нукер вышел,- иди к себе и помолись Пречистой Деве: Она утишит твои страдания!- и, поцеловав княжну, отпустила ее.

   В комнату вошли Орбелиани и Пронский.

   - Царевна,- заговорил Орбелиани, низко кланяясь, в то время как Пронский снял шапку и рукой коснулся пола.- Вот князь желает с тобой иметь беседу.

   - Я очень рада князю,- приветливо ответила царевна и пригласила гостя сесть.

   Орбелиани, поклонившись, вышел.

   Пронский пристально взглянул на молодую женщину и молча сел на указанное место; необычайная приветливость царевны смутила и взволновала его.

   - Говори, князь,- сказала Елена Леонтьевна и, сложив руки на коленях, приготовилась его слушать.

   - Царевна, я пришел сказать,- начал Пронский, исподлобья глядя на молодую женщину,- что наш великий государь Алексей Михайлович ждет приезда твоего свекра, Царя Теймураза, и тогда решит, что ему сделать с Грузией.

   - Это решают уже пятый год,- с горечью возразила Царевна,- единоверная вам Грузия истекает кровью, а ваш Царь все еще что-то решает.

   - Что делать! Мы сами воюем то со шведами, то с литовцами, то с казаками. У нас у самих много народа полегло на ратном поле,- оправдывался Пронский.

   - Зачем же тогда сразу было не сказать, а обнадеживать? Мы не жили бы здесь столь напрасно, царь Теймураз не ехал бы за помощью, в которой ему все равно откажут. Мы давно обратились бы за помощью к другим, пусть то будут даже не христиане!

   - Царевна!- сказал ей князь.- Потерпи еще малое время, приедет царь Теймураз, и, может быть, все повернется еще в вашу сторону.

   Елена Леонтьевна с сомнением покачала головой и грустно усмехнулась; после чего спросила Пронского:

   - Еще что имеешь ты мне сказать?

   - Хотел просить твою милость... Не откажи, царевна, посети мой убогий домишко!

   Елена Леонтьевна с изумлением взглянула на него.

   - К тебе? Я? Зачем?

   - Со свитой, с царевичем,- все больше смущаясь под ее взглядом, заговорил князь.- Свадьба, вишь, у меня затевается...

   - Ах, да, да!- вспомнила вдруг царевна.- Ты выдаешь свою дочь замуж. Ты говорил, да. За старого князя Черкасского?.. И тебе не жаль отдавать свою юную дочку старику?

   - Что ж, царевна, у нас это в обычае.

   - Странный у вас обычай. А если она не любить твоего старика?

   - Стерпится - слюбится.

   - Ну... а если она другого кого-нибудь любит? Князь сурово сдвинул свои брови.

   - Никогда этого быть не может! Не смеет девка без разрешения родителей никого любить.

   - Ты думаешь?- насмешливо спросила царевна.

   - Конечно, всякое бывает, царевна, а только в нашем роду этого еще не бывало,- надменно ответил Пронский.- Кого отец прикажет, того дочка и любит.

   - Странные же у вас дочки, князь! Видно, у них сердца нет, что ли?

   - Нашим бабам сердца и не нужно.

   - Это ты так думаешь, князь, а они, уверена я, по-иному судят, и я вот знаю, что твоя дочь любит, да только не того, кого ты ей назначил, и не по твоему указу!

   - А по чьему?- угрюмо спросил князь.

   - По указу своего сердца. Кого сердце ей указало.

   - Да что она, жаловаться к тебе, что ли, приходила, царевна?- и холодные, как сталь, глаза князя подозрительно оглядели царевну.

   Царевна чувствовала, как ее покидала решимость говорить пред этим мрачным, влюбленным в нее человеком, но, вспомнив убитое горем лицо Леона, стряхнула с себя робость и даже коснулась кончиками пальцев руки князя.

   - Послушай, боярин,- мягко начала она,- твоя дочь

   не любит князя Черкасского. Не мешай ее счастью, согласись на ее брак с моим родственником князем Леоном Джаваховым. Он не так богат, как Черкасский, но молод, силен и умен, может быть хорошим слугою твоему царю, тебя же он вечно будет благословлять за это доброе дело.

   - Царевна, т ы просишь?- начиная смягчаться, спросил Пронский.

   - Я умоляю тебя, князь, откажи Черкасскому и дай согласие моему Леону.

   - Царевна, ты хочешь от меня многого! Я должен изменить своему слову; должен потворствовать дурости моей девки: мне, князю Пронскому, должно назвать своим зятем бедного юношу. За что же я должен сделать все это?

   - Леон - не простой юноша,- гордо ответила Елена.- Он такой же князь, как и ты, даже древнее тебя родом.

   - Может статься! Да ведь он - иноземец, а это у нас не в счету. Слушай меня, царевна! Не думал не гадал я, идучи сюда, что ты услуги у меня просить будешь. Давно решил я свою дочь за князя Черкасского отдать, ну а если ты просишь - будь по-твоему. Даю свое согласие. Но не даром даю его тебе, царевна, и выкуп потребую.

   - Выкуп? Какой выкуп?

   - А вот какой: если дорог тебе князь Джавахов и заботишься ты о благе его, то, значит, себя ради него не пожалеешь. Вдовеешь ты давно, потому что муж твой без вести пропал, а я... я тоже скоро вдовый буду...

   - Разве княгиня очень больна?

   - Почти померла, можно сказать.

   - Как же свадьбу ты хотел справлять?

   - Вот потому свадьбой и торопился,- усмехнулся Пронский, и по спине царевны от этой улыбки пробежала Дрожь.- А после свадьбы непременно она помрет...

   - Ты так спокойно говоришь о смерти своей жены?

   - Постыла она мне,- мрачно ответил Борис Алексеевич.

   - Все же она жена твоя.

   - Ведь нас обвенчали тоже не спросясь, хотим ли мы того, любы ли мы друг другу или нет. Но ты, царевна, все перебиваешь меня... А мне речь свою надобно кончить; так вот, когда моя жена умрет, дай слово, что ты войдешь в мой дом желанною хозяйкой?

   Елена Леонтьевна встала, пораженная, с тахты.

   - Опомнись, князь! Какие речи ты повел?- гордо окидывая его взглядом, проговорила она.

   Пронский тоже поднялся, и его серые глаза мрачно устремились на вспыхнувшее гневом лицо женщины.

   - Что ж, иль не люб я тебе?- глухо произнес он, и недобрая улыбка скривила его побледневшие губы.

   - Князь, нам с тобою не следует говорить о любви! Где бы ни был мой муж, пока своими глазами не увижу его бренного тела - я жена его! А твоя жена тоже еще жива, и ты не вдовец, а муж. Что же говорить об этом? Истинно дивлюсь я тебе, князь!

   - А если я тело твоего мужа добуду,- задыхаясь, проговорил Пронский, не зная, что придумать в свое оправдание,- да жена моя Богу душу отдаст, согласишься ли быть моей женою?

   - Безумные речи ведешь ты, князь!..- с ледяной холодностью ответила царевна Елена.- Тела моего мужа ты не добудешь; может быть, горные орлы давно исклевали его или волны размыли его царские кости! А я все-таки останусь его женой, пока мы с ним не встретимся - здесь ли, на земле, или там, на небе!- подняла она руку.- И твоей женой я никогда не буду.

   Пронский, не владея собою, сделал к ней шаг и, опустившись на колени, старался поймать ее руки. Его красивое лицо побледнело, и нервная судорога искривила его правильные, тонкие черты; глаза горели такой любовью и мукой, что гордое, холодное сердце грузинки невольно дрогнуло при виде такой безумной страсти.

   - Красавица дивная, прости!- задыхаясь и весь дрожа, заговорил измученный Пронский.- Вели казнить, убей сама - я, умираючи, благословлю твое имя, но не гони меня от себя! Если бы ты знала, какая мука в моей душе, какая лютая тоска сосет мое сердце, когда не вижу тебя, не слышу голоса твоего ласкового, речей твоих величавых и гордых! Лучше бы света мне не видать, лучше живым в могилу улечься, нежели без тебя, лебеди моей белой, жизнь постылую маячить! Скажи, чтобы головой в Москву-реку кинуться мне с моста - слова не вымолвлю: сложу я свою головушку буйную, бесталанную, погибну смертью бесславною. Но жить без тебя, касатки моей, мне невмоготу... Смилуйся!

   Царевна, точно завороженная, слушала эту страстную речь; она видела у своих ног богатырскую фигуру русского витязя, молва о которых еще в детстве и юности туманила ее голову и заставляла волноваться девичье сердце.

   Елена Леонтьевна давно почувствовала, что князь любит ее, и старалась избегать всякой встречи с ним. Но слухи о его необычайно порочной жизни, даже о преступлениях, помимо ее желания доходили до нее и волновали, и томили ее. Чем реже она видалась с Пронским, тем больше думала о нем, и чем преступнее он казался окружающим, тем более ныло сердце и тем несчастнее он казался ей. Она жалела его и объясняла свое участие к нему этой жалостью.

   Соглашаясь, по просьбе Леона, говорить с князем, она никак не могла предвидеть такой исход, и, одевшись в броню холодности и надменности, думала, что их разговор не примет нежелательного для нее направления. И вдруг эта страстная речь, эти нежные слова, эти горячие поцелуи и эта слабость человека, которого она считала олицетворением силы, надменной гордости и даже жестокости!

   И все, что еще было мягкого в ее душе по отношению к этому человеку, вдруг зачерствело; жалость сменилась ледяной холодностью, участие - жестокостью. На ее лице появилась презрительная улыбка.

   Однако, прежде чем она успела принять какое-нибудь решение и согнать с лица эту предательскую улыбку, Пронский уже заметил ее, но, конечно, не понял. В одно мгновение он уже был на ногах, схватил гибкий стан царевны и, прижав его к своей груди, стал покрывать ее лицо поцелуями, прерываемыми страстными словами:

   - Любишь, любишь, царевна! Умчу я тебя на край света, буду лелеять пуще глаза, пуще сердца, родная, желанная, жизнь, жизнь моя, моя любушка!

   Он целовал закрытые глаза, похолодевшие губы, растрепавшиеся волосы царевны, а она, без движения, застывшая в своей оскорбленной гордости, даже не делала попыток освободиться из его рук.

   Наконец князь оторвал свои губы от ее лица и пристально вгляделся в него; только тут он увидел ее неестественную неподвижность, понял ее презрительную улыбку и, испуганный своим безумным порывом, осторожно опустил ее на тахту.

   Царевна не шелохнулась; ее косы разметались по ковру тахты. Заметив серебряный кувшин, Пронский налил вина в чашу и поднес к плотно сжатым губам царевны. Она отшатнулась, обвела взором вокруг себя и, увидев встревоженное лицо князя, со слабым криком ненависти закрыла глаза руками.

   - Уйди!- сурово произнесла она, закрывая глаза и хватаясь за голову.

   - Скажи, тогда уйду и голову свою в Литве сложу. Любишь?

   - Уйди! Уйди! - молила царевна.- Непристойно мне речи твои слушать.

   - Я все сделаю, как сказал,- уже мрачно проговорил Пронский,- одно слово у меня, не два. Сегодня же твоего Леона повенчаю с Ольгой, всю дворню распущу, всем вольную раздам. Только скажи... ну, не сейчас, а когда-либо дальше - выйдешь ли за меня?

   - А дочь выдашь за Джавахова?

   - Богом клянусь!- искренне произнес Пронский.

   - Смотри же, ты поклялся Богом!- проговорила наконец царевна, наслаждаясь своею властью над этим мрачным, свирепым и сильным человеком. Пронский опять было придвинулся к ней, но царевна оттолкнула его от себя и, гордо выпрямившись, произнесла дрожащим от гнева голосом:- Уйди, или я кликну людей!

   Пронский схватил свою шапку и, как шальной, выбежал из комнаты. А царевна долго безмолвно смотрела ему вслед, потом заломила руки и, упав на колени пред киотом с образами, дала волю своим слезам.

  

  

   Вернувшись к себе, Пронский стал ходить быстрыми шагами по своему большому саду. На его лице играла теперь хмурая, загадочная улыбка; его глаза горели, и в них была какая-то затаенная мысль. Наконец он пошел в терем, где жили его жена и дочь; все вокруг него было погружено в ту удручающую тишину, под которой чувствуется нечто ужасное, но он ничего не видел, обуреваемый мрачными думами.

   Княжна Ольга сидела в высоком деревянном кресле за пяльцами у широко раскрытого окошка, в которое еще врывались багрово-красные полосы заката, придававшего комнате таинственное освещение. Узкая кровать под кисейным пологом, небольшой дубовый стол, крытый камчатной скатертью, а пред ним - скамья-диван, покрытая по сиденью ковром; такой же ковер по стене, над диваном; в углу образ с теплившейся лампадой, украшенный полотенцем ручной работы,- вот и все убранство покоя княжеской дочери, одной из богатейших невест всей Москвы.

   Ольга вышивала лениво, то и дело поглядывая в окошко на небо, начинавшее уже медленно темнеть. Всегда бледное лицо девушки казалось теперь мертвенным; ее прекрасные, лучистые глаза, единственное украшение всего лица, глядели тускло, безжизненно, и княжна равнодушно слушала назойливую и неинтересную болтовню мамушки.

   - Сказывают,- тянула та,- у князя-то, женишка твоего, зерен бурмицких видимо-невидимо, будто он его в ступе толчет и свиньям в корм дает. Богатейший князь! И ты, дитятко, у него, как у Христа за пазухой, будешь жить; ублажит он женку свою, что и говорить! Только ты, дитятко,- вдруг перешла она на шепот,- сразу же власть над старым возьми, чтобы он не вздумал куражиться над молодостью-то твоею. И вот тебе еще мой совет, дитятко: как только переступишь порог княжого дома, сейчас же вон из хором эту ведьму Матренку-то, домоправительницу-то... На что она тебе? Ты только волю сперва мужу не больно давай, дело-то и пойдет ладком да мирком. Ты слышишь меня, Олюша?

   - Слышу, мамушка, слышу!- рассеянно ответила княжна, видимо уловившая ухом только самые последние слова.

   - Ну, ин ладно, если слышишь. А вот еще сказывают, Царь скоро колдунов на огне палить будет; сильно он, батюшка, ворожей да волшебников не любит!

   - Мама, оставь, помолчи малость,- остановила женщину княжна, болезненно поморщившись.- Голову чего-то ломит,- и она дотронулась пальцами до висков.

   - Ну, помолчу, если велишь,- проговорила мамушка и, покорно сложив руки и закрыв глаза, вскоре задремала.

   Ольга бросила работу, охватила голову руками и вдруг беспомощно заплакала, спрятав лицо в пяльцы. Но долго предаваться горю ей не удалось; в сенях раздались шаги князя Пронского, и, едва девушка успела торопливо вытереть глаза платочком, а матушка - пугливо открыть глаза, дверь распахнулась, и в комнату вошел Борис Алексеевич.

   - Здорово, дочка!- приветствовал он вставшую Ольгу, чуть вздрагивавшую от обычного страха, всегда нападавшего на нее в присутствии отца.- Что невесело глядишь?

   Ольга ничего не ответила, а лишь с ужасом прислушивалась к необычайно веселым звукам в голосе отца.

   - Посмотри, девица, ласково на отца, я, чай, желанный гость тебе?- продолжал он шутливо, а затем, сев в кресло и поглаживая черную бороду, обратился к мамушке:- Ты выдь, старая! Мне есть о чем поведать дочери.

   Мамушка, кланяясь до земли и пятясь к дверям, наконец вышла из комнаты.

   Ольга с отцом осталась одна; она едва держалась на ногах, и казалось, вот-вот упадет.

   Пронский молча глядел на дочь, и обычный недружелюбный огонек блеснул в его строго глядевших глазах, когда он произнес:

   - Ай да княжна Пронская! За отцовской спиной, без ведома, можно сказать, родителей, слюбилася с молодчиком-чужанином!

   - Матушка знала, матушка благословила!- в первый раз поднимая на отца взор, проговорила Ольга.

   - Хороша и потатчица - твоя матушка!- злобно усмехнулся Пронский.- Погоди, ужо всех разберу...

   - Не вини матушки, меня одну вини, отец!- падая ему в ноги, взмолилась Ольга.- Вспомни, матушка - не жилица уже на этом свете.

   - И то долго зажилась!

   Ольга в ужасе отшатнулась от отца и с тяжким укором простонала, закрывая лицо руками:

   - Отец!

   - Что "отец"? Думаешь, и впрямь зверь - отец-то? А вот хочу я твою и матери твоей докуку рассеять... Так очень люб тебе этот князек-чужанин?

   - Отец, вели в монастырь мне уйти, век буду за тебя Бога молить, только не неволь меня за постылого князя замуж выходить!

   - Да ты ответь, люб ли тебе грузинский князь?

   - Люб, батюшка, сильно люб,- тихо ответила княжна, и ее бледные щеки покрылись ярким румянцем,- больше жизни люб, вот как!..

   - Больше чести девичьей?

   - Я девичьей чести не позорила. Люб он мне, люба и я ему, а видались мы в церкви. Очи его в душу мою заглянули, и там его взоры навеки остались. Разве вина моя в том?

   - Вина твоя, что от отца утаилась.

   - Матушке все поведала,- робко сказала девушка,- пред очи твои грозные явиться не смела.

   - Явиться не смела, а за углом с пареньком этим любовь заводить посмела?

   - Батюшка родимый!- страстно произнесла княжна, и ее красивые глаза засияли как звезды, а голос зазвучал полно и твердо:- Разве вольны мы в сердце своем? Разве можно сказать ему, кого любить, кого ненавидеть? Сердце заныло, затосковало по нем, и нет мне жизни без него, а на свет-то очи мои не глядели бы!

   - А если я тебя за такие слова да в монастырь заточу?- спросил Пронский.

   - Воля твоя, батюшка!

   - Ну, полно!- вдруг услышала Ольга ласковый голос отца, и его руки коснулись ее плеч.- Вставай! Уж заступница-то у тебя с ним очень хорошая.

   - Боярыня!- радостно изумилась Ольга, подымаясь с колен.- Елена Дмитриевна?

   - А она тут при чем?- спросил Пронский.

   - ...Я, я...- замялась девушка, боясь сознаться, что уже делала попытку помешать отцовским затеям,- Я думала...

   - Что ты, несуразная, думала?- пристально глядя на дочь, произнес князь.

   - Ни-че-го! Так попритчилось, что, может быть, она подмогла нам...

   - Вздор мелешь!- сурово крикнул на нее Пронский.- Однако вот что: ступай, скажи мамушкам своим да матери, что сегодня же повенчаю тебя с грузинским князьком. Пошли-ка за ним да мать преуведомь, что сейчас к ней иду.

   - Сейчас, батюшка! Сейчас, милый!- со слезами воскликнула Ольга и, поцеловав отцу руку, опрометью кинулась бежать.

   Через мгновение Пронский уже услышал, как ее всегда тихий голосок звонко раздавался теперь на весь терем и громко созывал мамушек и нянюшек.

   Пронский усмехнулся, погладил бороду и погрузился в размышления. Потом отправился к себе, переодел кафтан и пошел к жене.

   Княгиня уже давно слегла в постель, подтачиваемая тайным недугом, и походила скорее на труп, чем на живого человека. Вытянув свое исхудалое тело на постели, она лежала целыми часами, сложив на груди руки, устремив взор и шепча молитвы. Только приход Ольги выводил ее из этого состояния, и она, погладив дочь по голове, усаживала ее за чтение Псалтыри. Так проводили они вдвоем много часов, точно отрешенные от мира.

   Когда Ольга вбежала к матери, вся раскрасневшаяся, с радостным сиянием в глазах, с необычайно шумливым смехом и говором, княгиня с испугом посмотрела на нее и начала незаметно креститься.

   - Что с тобой, моя Олюшка?- слабо раздался ее голос, когда княжна припала к ее лицу.

   - Матушка, матушка! Все пройдет, ты выздоровеешь, и мы все заживем теперь по-хорошему,- захлебываясь от счастья, заговорила девушка.- Отец, батюшка...

   Безумный испуг отразился в глазах больной.

   - Что, что с Борисом?- дрожа, спросила она.

   - Да ты не бойся, матушка! Батюшка здоров, и ничего с ним не случилось.

   Больная облегченно вздохнула полною грудью и, откинув голову на подушки, закрыла глаза.

   - Батюшка здоров,- повторила Ольга,- и сейчас будет к тебе. Он согласился отдать меня замуж за Леона.

   - Будет у меня сейчас?- заволновалась княгиня, видимо не слушая того, что сообщала ей дочь...

   - Матушка, слышишь ли ты меня?- тоже волнуясь, прошептала княжна, плотнее прижимаясь к матери.- Он позволил мне за Леона замуж идти!

   - Поправь мне волосы,- не слушая ее, распорядилась Анастасия Дмитриевна,- дай чистую рубаху мою, праздничную, кисейную, с шитьем.

   Ольга торопливо достала из сундука белую рубашку и стала надевать ее на больную. Но слабое, изможденное тело последней бессильно упало на подушку, и Ольге пришлось позвать себе на помощь сенную девушку.

   - Оправь одеяло,- проговорила княгиня, когда ее, причесанную и приодетую, положили на подушки.

   Только что все было исполнено, как вбежала девушка с докладом, что князь жалует. Вскоре вошел и Пронский, истово перекрестился на образа, поцеловал жену в бледный, влажный лоб и сел в пододвинутое ему деревянное кресло. Сенная девушка незаметно юркнула из опочивальни; Ольга стояла пред отцом, как всегда потупившись.

   - Слышала, чай?- мотнув на дочь головой, проговорил Пронский, обращаясь к жене.

   - Я не успела матушке еще сказать о том,- вмешалась Ольга, поняв по растерянному взгляду матери, что она так и не слыхала ее сообщения о неожиданной радости. Пронский подозрительно окинул обеих взором.

   - Выдь-ка поди,- приказал он дочери.

   Ольга, поцеловав его руку, скользнула из опочиваль-ного покоя, ободрительно кивнув матери головой.

   - Я князю Черкасскому отказ ныне послал,- начал Пронский, оставшись с женою вдвоем,- а Ольгу выдам за ее суженого. Ты слышишь ли меня, Анастасия?

   - Слышу!- раздался в ответ тихий голос больной.

   - Что же ты скажешь?

   - Доброте твоей дивлюся, князь! Откуда такая милость к нам? Я ли в твоих ногах не валялась, дочь пожалеть просила? Ты даже не слушал меня, а теперь вдруг и князю отказ, и за милого Оленьку отдаешь... В толк не возьму, как так твое лютое сердце смягчилось?

   Пронский угрюмо встретил ее вопрос.

   - А ты, и умираючи, все жалить будешь, ровно голодная оса?- злобно проговорил он.

   Две крупные слезы скатились из глаз княгини.

   - Правду ты сказал, умираю я, и никакие лекари мне теперь не помогут. И еще скажу я тебе: знаю и причину своей безвременной смерти. Но не бойся, Борис, я не выдам тебя,- ласково шепнула княгиня.

   - Что ты плетешь, безумная?- вздрогнув и испуганно взглянув на жену, крикнул Пронский.

   - Нагнись-ка ко мне,- позвала его Анастасия Дмитриевна,- мне надо так... кое-что тебе поведать...

   - Так говори, что ли!

   - О, Господи!- простонала несчастная.- Какая гордыня в сердце твоем!.. Или уж я так опостылела тебе, что ты ко мне и пригнуться не можешь?

   Пронский нетерпеливо повел плечами и слегка придвинулся к постели больной.

   - Слушай, Борис... я сама видела, как однажды ночью... пришел ты ко мне...

   - Еще что придумала?!

   - И... всыпал в мою кружку... зельице. С той поры и стала я таять, как воск от огня. Подумала было я тогда, что лекарственное было то зелие, и выпила, а вот с той поры...

   Пронский в ужасе отшатнулся от жены и был не в силах произнести ни слова.

   - Я не виню тебя,- продолжала княгиня,- сладко мне умереть от твоей руки, потому сладко, что моя жизнь слишком горька была. И сама я думала не однажды о смерти, да только на тот смертный грех пойти силушки не хватало! Вот ты помог - спасибо тебе! В монастырь от тебя уйти тоже я не могла, а смерть принять от руки твоей сладко мне! Любила я тебя, а теперь, как ты дитятко наше единственное пожалел, я отсюда совсем с миром ухожу... Только есть у меня просьбица к тебе! Прости мне, что не хотя на твоем пути стала, прости от сердца и... и поцелуй меня, как, бывало, прежде целовал...- Голос княгини пресекся от усталости и волнения, а лихорадочно горевшие глаза со жгучим нетерпением впивались в когда-то любимое лицо мужа.- Пусть я с миром в вечность отойду, пусть будто ничего промежду нами злого и лихого не случилось. С миром предстану я тогда пред ликом Всевышнего, и смело буду молить Его за тебя, и скажу ему: "Отпусти грехи ему, грешному, любовно, дружно расстался он со мной на земле и послал меня к Тебе, отпустив с миром, со прощением, с благоволением". И тебе тогда легко станет жить. Поцелуй же меня, как целовал ты меня ранее,- с любовью сердечною, безо всякой злобы и ненависти!

   Князь сидел понурившись, не смея взглянуть на свою безропотную жену, так жестоко принесенную им в жертву своему крутому нраву.

   - Что же, или и этой моей последней просьбы не исполнишь?- услышал он.- За все мои муки, за жизнь угрюмую...

   И князь почувствовал вдруг, как его застывшее сердце дрогнуло, как что-то теплое пролилось в нем. Это ощущение было таким неожиданным для него, что он испуганно встрепенулся и прислушался к пробуждавшемуся, почти уже вымершему чувству. И он не ошибся! Да, это было новое, светлое, радостное, великое чувство, чувство любви к человеку!

   - Прости меня, Настя, прости своего злодея!- стонущим криком вырвалось из его груди, и он, опустившись на колени возле кровати, спрятал голову свою в одеяло.

   Лицо больной осветилось счастливой улыбкой; она положила свои слабые руки на голову мужа и разбирала исхудалыми пальцами пряди его волнистых черных волос. Она видела, что в эту минуту его раскаяние горячо и искренне, и это доставило исстрадавшейся душе такое блаженство, что ее сердце колотилось о бессильную грудь, как птица, которая хочет выпорхнуть из неволи.

   - Полно, родимый мой, полно! Бог простит!- заговорила она.- А я... я счастлива теперь... Бог грехам терпит... И я ведь виновата: силушки моей не было от тебя уйти - вот ты и покарал; ты - хозяин и над телом, и над душой моей. Что захотел, то и сделал! Дай только умереть мне мирно, благочестиво, покойно... да Олюшки не дай в обиду...

   - Я спасу тебя, Настя! Я лекарю скажу, какой извел тебя отравой; он знает все, он и вызволит тебя... И не будет у меня тяжкого греха на душе,- прерывающимся голосом воскликнул князь.

   - Нет, родной, конец мой скоро; все выжгло во мне это зелье. Да и не хочу я жить! Опять ты уйдешь от меня, опять будешь суровый, да неласковый, да греховный! Нет, Борис, не мешай мне предстать пред лицом Господа счастливой да покойной... Что сделано, того не воротишь; видно, Ему было так угодно водить твоей рукой. Поцелуй же меня в последний раз!

   - Ты святая, Настя, а я...- целуя жену в губы горячим, продолжительным поцелуем, проговорил Пронский,- а мне, видно, и прощенья не будет за мои преступления.

   - А ты несчастный,- возразила она.- Не ты виноват, что нрав такой у тебя; от Бога нрав-то нам дается! Кому хороший дается - тот счастливый, кому худой - тот несчастливый.

   За дверью послышался шорох.

   - Олюша, ты?- тихо крикнул Пронский.

   - Я, батюшка,- ответила княжна.- Там приехала боярыня Хитрово, очень, мол, надобно ей тебя повидать.

   - Ах, чтоб ей! Ну, скажи, сейчас иду! Прощай, Настюша!- и Пронский еще раз крепко поцеловал жену.

   - Послушай меня, Борис,- робко произнесла Анастасия Дмитриевна,- прими мой совет: не водись ты с этой боярыней: сердце у нее жестокое!

   - Да я давно с боярыней покончил,- виновато ответил Пронский,- по делу она теперь, поди, какому-либо.

   - Ну, ступай, коли так. Спасибо тебе за ласку!

   - Прости!- низко поклонился ей Пронский и вышел, позвав к княгине Ольгу.

  

  

  

   В обширном покое Пронского, самом нарядном и богатом, сидела Елена Дмитриевна, опершись локтями о стол, и так глубоко задумалась, что даже не слыхала, как вошел в покой Пронский.

   Ему пришлось окликнуть ее.

   - Здорово, боярыня!- приветствовал он ее низким поклоном.- Чем прикажешь потчевать? Вот хозяйка-то лежит у меня больная, некому как подобает гостью почетную встретить...

   Холодный, враждебный взгляд остановил его речь.

   - Многих ли гостей своя хозяйка встречала?- насмешливо кинула Елена Дмитриевна.

   Пронский с недоумением пожал плечами:

   - Не уразумею, что ты сказать хочешь?

   - Будто? Что это каким несмышленочком стал? С каких это пор завелось?

   - Ты, боярыня, пришла надо мною издевки делать? Что-то храбрости понабралась? Откуда?

   - Добро!- закусила губы боярыня.- Я пришла за делом, а не зря говорить с тобою. Тоже сласть не великая!

   - Так говори дело, если оно есть.

   Густые сумерки уже давно окутали комнату, так что разговаривавшие с трудом различали лица друг друга. Князь хлопнул в ладоши и приказал явившемуся холопу:

   - Огня! Да живо!

   Молодой холоп стремительно кинулся в угол, где на особых подставках стояли медные подсвечники, и, высекши огниво, зажег сальные свечки; они затрещали, мгновенно стали оплывать и пускать чад.

   - Покури каким-либо ароматом. Есть ведь у нас, чай? Скорее полей на жаровню и убирайся!- приказал князь, видя, что его гостья в нетерпении встала со скамьи и, открыв окно, вдыхала теплый вечерний воздух.

   Когда слуга поставил маленькую жаровенку с "ароматами" на стол в угол, возле свечей и бесшумно исчез из покоя, Елена Дмитриевна быстро обернулась и, подойдя в упор к Пронскому, резко спросила его:

   - Ты знаешь ли, Борис Алексеевич, что дочь твоя слюбилась с грузинским князем Леоном Джаваховым?

   Как ни был князь ошарашен этим вопросом, но хитрой женщине не удалось поймать его врасплох.

   - Знаю,- невозмутимо ответил он. В изумлении она отпрянула от него.

   - Да ты в уме ли?- едва слышно проговорила она.- Ведь ты же просватал ее? Что скажет жених? Люба ли будет такая невеста князю Черкасскому?

   - Я не знаю, люба или не люба будет такая невеста князю Черкасскому, а князю Джавахову люба она, я... я отдам ее тому, кто ей люб.

   - Ты этого не сделаешь!- гневно выкрикнула Хитрово.

   - Кто же мне воспротивится отдать дочь тому, кому пожелаю?.. Сегодня же их и обручу.

   Елена как подкошенная упала на скамью, закрыв лицо руками.

   - Да ты-то чего так убиваешься?- ехидно спросил ее Пронский, отлично понявший, что именно руководило его бывшей возлюбленной.- Или люб тебе князь-чужанин, что ли?

   Елена Дмитриевна молчала.

   - А давно ли,- продолжал князь,- я целовал твои ланиты да уста твои сахар