Салиас Евгений Андреевич - Кудесник

p;  - Ответа никакого! - с рыданьем вымолвила Лоренца уже за дверью.

   - Глупая! - невольно вырвалось у Иоанны.

  

  

   Письмо нового друга Иоанны окончательно свалило с ног твердую духом женщину. При известии о гибели Уазмона первая мысль в голове Иоанны была мечта о замене Уазмона другим молодым человеком в качестве претендента маркизы д'Оливас.

   "Я найду другого, - думалось ей, - который будет искуснее Уазмона и, быть может, победит капризную испанку - и все дело может поправиться".

   Теперь письмо Калиостро разрушило этот новый, созревающий в ее голове план.

   Кудесник извещал о невероятных, неожиданных приключениях; одно она знала, а от другого не устояла и упала на тот же диван, где мгновение назад лежала рыдающая Лоренца.

   Первое известие состояло в том, что молодой человек, новый знакомый графа Калиостро, лежит раненый довольно опасно каким-то злодеем. "Это приключение, - говорил Калиостро, - для графини Ламот не любопытно: но второе должно интересовать ее, ибо в квартире раненого молодого человека находится сама юная маркиза д'Оливас. Что тут делать? Рассудите и скажите!" - кончалось письмо Калиостро.

   Иоанна долго просидела неподвижно на диване, скомкав письмо, безмолвно, с одной лишь злобой на сердце.

   - Все рухнуло, все кончено! - повторяла она про себя. - Это не действительность, а какой-то сон, отвратительный сон... Это какая-то глупая сказка из тех глупых сказок со всякой чертовщиной, которые рассказываются детям глупыми няньками. Еще два дня только назад казалось, что остается несколько дней до полной удачи, а сегодня, будто в какой глупой сказке, все магически перевернулось кверху дном. Уазмон убит. Лихой убийца Канар тоже убит; но этого всего мало для беспощадной судьбы. Ей нужно еще, чтобы последний удар опытного Канара был неудачен и чтобы русский проходимец остался жив. Наконец, злой судьбе благоутодно, чтобы девчонка сбежала на квартиру этого чужеземца... Очевидно, что ввиду скандала старая тетка-опекунша должна согласиться на этот брак... А я? Что ж мне-то делать? - И Иоанна снова приблизила письмо к глазам, снова прочла: - "Что делать? Рассудите и скажите!"

   Всю ночь просидела или проходила из угла в угол в своей спальне решительная и предприимчивая женщина. На рассвете она легла спать, несколько успокоенная. Она рассудила, что ей делать, и решилась так же твердо, не падая духом, взяться за новое дело, за новое мудреное предприятие.

   - Ведь говорится же, - шутила она, уже засыпая, - le roi est mort - vive le roi!.. {Король умер - да здравствует король! (фр.). Ред.} Ну, я скажу: la trame est déjouée - vive la trame! Если все нити одной паутины порваны и унесены вихрем - надо начать ткать новую крепчайшую паутину.

   Иоанна решилась на предприятие, диаметрально противоположное тому, о котором она мечтала накануне. Этот поворот в уме ее, эта замена одного плана компании другим, на которую иная женщина потратила бы месяц в сомнениях и колебаниях, совершился в Иоанне в один вечер.

   - Если он жив и будет жить, а она его любит, то мне надо уступить судьбе. Но в конце концов я обману эту судьбу... Она сыграет мне же в руку.

   Едва отдохнув несколько часов, около полудня графиня Ламот в изящном наряде, красивая, как всегда, спокойная, но бледная, мило улыбающаяся, садилась в свой экипаж и приказывала ехать в дом маркизы Кампо д'Оливас.

   Старая дева после доклада ливрейного лакея приказала сказать гостье, что вследствие особо важных обстоятельств она не может ее принять.

   Графиня Ламот приказала снова доложить, что причина ее посещения в тесной связи с этим самым особо важным событием в доме маркизы; по этому-то делу она и приехала.

   Разумеется, через минуту два лакея явились навстречу ожидавшей в прихожей графине, а за ними вслед появилась главная горничная маркизы. Любимица горничная объяснила графине, что маркиза, извиняясь заранее, что примет ее в постели, просит пожаловать.

   Иоанна нашла старую деву еще в худшем положении, чем думала.

   Синьора Ангустиас была почти в таком же безнадежном и отчаянном положении, в каком накануне Иоанна видела другую женщину - Лоренцу. Старая дева также причитала. Неожиданное бегство ее питомицы из дому поразило ее, по ее словам, больше, чем если бы юная племянница, полуребенок, неожиданно скончалась.

   На вопрос маркизы, каким образом графиня Ламот знает все происшедшее, которое еще тщательно скрывается в доме прислугой, Иоанна отвечала, что знает все, но объяснить пока не может, а приехала к маркизе предложить ей свои услуги.

   - Я берусь вернуть к вам племянницу вашу из квартиры господина Норича.

   Этого слова было достаточно, чтобы Ангустиас села в постели и, притянув к себе Иоанну, горячо облобызала ее.

   - Вы мне обещаете?.. Вы ручаетесь?! - воскликнула она.

   - Обещаю, маркиза.

   - О, тогда требуйте от меня всего, чего хотите! - воскликнула Ангустиас.

   Просидев несколько мгновений и объяснив маркизе, что она приедет еще раз ввечеру. Иоанна прямо от нее приказала ехать по направлению к дому графа Калиостро.

   Швейцар дома графа уже давно заранее получил приказ принимать графиню Ламот когда бы то ни было, и днем и ночью, без доклада. Калиостро вышел навстречу графине веселый и, улыбаясь, выговорил:

   - Вот история, милая графиня! Только у вас в Париже бывают такие сюрпризы.

   Усадив гостью, Калиостро подробно рассказал Иоанне все то, что она отлично знала и без него, а некоторые подробности были ей гораздо лучше известны, нежели самому Калиостро.

   Граф изумлялся, за что мог какой-то уличный злодей пожелать убить такого милого и безобидного человека, как его новый знакомый и приятель русский. Но затем Калиостро, ничего не подозревая, сообщил графине ужасное известие. Он, Калиостро, как искусный медик, волшебник и в медицине, ручался за то, что спасет того самого человека, который едва не был убит по приказанию же графини Ламот. Иоанна невольно подумала про себя:

   "Как смеется надо мной судьба! Мой друг и помощник наивно вместо помощи губит дело, которое я веду. Ему бы следовало отравить этого Норича или по крайней мере бросить без помощи, а он хвастает, что спасет его и вернет к жизни".

   Была минута, и Иоанна хотела объясниться с кудесником, но что-то необъяснимое остановило ее. Признание замерло на языке.

   - Можете ли вы меня познакомить с этим Норичем, то есть сейчас же везти меня к нему в дом? - спросила Иоанна тревожно.

   - Конечно, хотя я сам всего два раза был у него. Но наши отношения особенные, совершенно исключительные.

   И сам сатана, но красивый, умный, изящный, даже грациозный, воплотившийся в женщине, переступил порог маленькой квартиры.

   Двух часов было достаточно для Иоанны, чтобы вполне очаровать и выздоравливающего Алексея, и пылкую, капризную, но сердечную Эли. Даже дикарка Лиза и та фамильярно подсела к красавице графине и уже два раза успела сказать ей:

   - Какие у вас прелестные глаза и прелестные брови!

   Если графиня Ламот была сначала принята в этой квартире с недоумением, даже с боязнью, то когда она собралась уезжать, ее провожали уже как дорогую гостью, почти как нового друга, посланного судьбой.

   Иоанна поразила всех тем, что говорила, и тем, что обещала. Даже кудесник был несколько изумлен. Сидя у своих новых друзей, Иоанна только удивлялась и головой качала, какие они все наивные люди, что самого простого дела не умеют сделать. Она бралась - и почти не сомневалась в успехе - уговорить старую тетку-опекуншу не противиться браку племянницы с русским. Этого мало. Она заявила молодому человеку, что может помочь ему гораздо более серьезным образом, нежели помирить племянницу с теткой. Она бралась сделать нечто, что повлияет даже на неизвестного ей графа Зарубовского.

   - Откуда вы знаете это имя? - спросил, изумляясь, Алексей.

   - Я все знаю. Я тоже ясновидящая, как и друг мой, граф Калиостро! - шутила Иоанна.

   - Каким же образом можете вы нам помочь, то есть помочь ему? - спросила сомневающаяся Эли.

   - Я сделаю то, что русский старик захочет, чтобы Норич носил свое настоящее имя!

   Иоанна говорила это таким решительным тоном, с таким убеждением в голосе и во взгляде красивых глаз, с такой самоуверенностью, что все слушали и молчали, поневоле уже веря ей. Кончилось тем, что молодой человек с чувством протянул ей руку и крепко пожал маленькую красивую ручку графини. И в это мгновение он, увы, не почуял, что эта самая ручка два раза поднималась на него и что по злобной воле этого существа двое покушались на его жизнь: один честным образом, а другой даже злодейским - из-за угла.

   При отъезде графиня Ламот намекнула молодому человеку, что завтра же поедет хлопотать о нем не только к старой графине, но и в Трианон, к самой королеве.

   - Поверьте, мой юный и новый друг, - сказала Иоанна, - что против обаяния- королевы французской, Марии Антуанетты, не устоит никто и ничто.

   Когда графиня увидала изумленные взоры всех, обращенные на нее, она прибавила улыбаясь:

   - Да, мои милые новые друзья, сама королева французская войдет через меня в сношение с вашими врагами, заступаясь за вас.

  

  

   Алексей быстро оправился от болезни благодаря искусству такого медика, каким был Калиостро, но в особенности и не менее лекарства подействовало на него другое обстоятельство. Бегство из дома и присутствие дорогой, им обожаемой девушки, казалось, подействовало на него еще сильнее, чем лекарства доктора. Эли возвратила его к жизни, очутившись у его изголовья.

   Алексей не раз мысленно благословлял судьбу и благодарил того человека, злодейская рука которого поднялась на него в темном переулке. Не будь этого случая с ним, Эли, быть может, долго еще боролась бы с собой. Да и чем еще кончилась бы эта борьба? Для прихотливой натуры, какова была ее, нужен был сильный толчок. При известии об опасности, в которой был Алексей, она, как ей показалось, вдвое сильнее полюбила его, потому что, по-видимому, теряла его навсегда. К тому же и сам Алексей, исполнивший угрозу покуситься на свою жизнь, которой она не верила, доказал ей свою любовь. Письмо же, которое опекунша написала Алексею без ведома питомицы, имело обратное действие, так же как и удар Канара. Оно только ускорило развязку.

   Но почему же Алексей вдруг прибегнул к своему яду? Он сделал это в порыве отчаяния.

   Убив на дуэли Уазмона, он собирался покончить с собой тотчас же... но колебался. Злодейский удар ножа, полученный на улице - как он думал - от грабителя, подействовал на него особенно. Принесенный домой, он лишился чувств от потери крови и, придя в себя, вообразил, что он медленно умирает от раны, что прошло уже несколько дней после нападения разбойника...

   "А она даже не присылает справиться о моем положении!" - с ужасом и отчаянием подумал он.

   Перстень был на руке. Алексей вскрыл его зубами и проглотил кислую жидкость, которая оказалась под запайкой. Это было за час до появления Эли и Калиостро в его квартире...

   Когда Алексей совершенно оправился, то первый его выход из дома был, конечно, визитом к магу. Первый же вопрос Калиостро был, конечно, о его письмах к нему.

   - Но какую же помощь вы хотите от меня? Что я, собственно, могу сделать для вас?

   - Я сам не знаю, граф. Когда я вам расскажу все - вы должны сами решить вопрос, как помочь мне. Вы ведь все можете... Несчастья моей жизни сделали меня суеверным, заставили верить в присутствие на земле темной силы, которая, избрав себе иного человека как бы жертвой, преследует его, изводит... Вы маг, кудесник, вы повелеваете этими темными силами и можете, следовательно, спасти меня от них... Вы можете, если хотите, направить иначе волю злых людей, отравивших мое существование, таким образом, что эти люди перестанут мне злобно вредить. Своим волшебством вы можете заставить их действовать в мою пользу. Во все это я верю! И вот поэтому я и обратился к вам за помощью. Хотите ли вы помочь мне?

   Калиостро объяснил Норичу, что он ему очень нравится и что он готов на все возможное... Надо только объясниться искренно и подробно, ничего не утаивая.

   Они условились, что Алексей в тот же вечер будет у кудесника и искренно поведает все о себе...

   - Ну-с, мой юный друг, - встретил его Калиостро вечером, оставаясь с ним с глазу на глаз. - Исповедуются все перед смертью, а вы, наоборот, извольте исповедаться, так сказать, перед выходом из гроба в мир, чтобы жить. Объясните мне загадку. Я слушаю.

   - Что именно? Что называете вы загадкой? - отвечал молодой человек вопросом. - Мое обращение к вам, мое покушение на самоубийство или историю моей судьбы?

   - Первое, требующее объяснения, - это ваше имя и фамилия. Как вас зовут?

   - Алексей... А затем, по нашему... то есть по обычаю моей родины, после того имени надо прибавить имя отца моего: Григорий. И сказать надо, следовательно: Алексей Григорьевич. Фамилия моя - граф Зарубовский, но обязан я обстоятельствами или, лучше выразиться, насилием, самым возмутительным, называться просто господином Норичем, именем чуждого мне человека, дворянина какой-то славянской национальности. Этот Норич происхождением поляк или серб.

   - Объясните мне, почему все это так?

   - Это значит рассказать вам всю мою жизнь. Я это и хотел сделать. Но я могу это только в том случае, если вы обещаете мне помощь... Иначе не стоит рассказывать и даже не следует. Долг мой запрещает мне это. Я дал клятву молчать об обстоятельствах своей горькой доли.

   - Кому? Вашим гонителям?.. Эта клятва недействительна, и вы можете нарушить ее с чистой совестью.

   - Нет. Так я не могу. Обещайте мне помощь, и тогда...

   - Я готов вполне помочь вам всячески. Заранее обещаю.

   - И я верю вам, но когда я вам скажу, каким именно образом вы можете оказать мне помощь, то вы отступите перед трудностью исполнения задачи.

   - Для графа Калиостро трудностей нет, мой юный друг! - несколько хвастливо вымолвил знаменитый маг.

   - Есть! Извините. Проехать через всю Европу, очутиться на дальнем и холодном Севере, во льдах и снегах малоизвестной страны нелегко.

   - Я вас не понимаю.

   - Чтобы помочь мне, граф, надо вам со мной ехать туда, где теперь живет мой дед, в Петербург.

   - Что-о?! - воскликнул Калиостро.

   - Да. Вот видите. Вы поражены.

   - В Петербург! В Россию. На берега Невы, в резиденцию знаменитого монарха-женщины, философа и энциклопедиста?

   Калиостро начал смеяться простодушно и весело.

   - Вам даже смешно! - грустно произнес молодой человек.

   - Да. Признаюсь... Это... Да, это нелегко. Даже и для Калиостро. Но прежде всего это... Извините... Это было бы с моей стороны глупо. Просто глупо.

   - Почему?

   - Терять время и деньги на такое дальнее путешествие. Из-за чего? Из-за молодого малого, который мне нравится, которого я спас от смерти, но который мне все-таки чужой человек. Из-за чего я поеду? Из человеколюбия?..

   - Нет. Не из-за одного человеколюбия. А из-за полумиллионного состояния, которое мы разделим! - решительным голосом вымолвил Алексей.

   - Да этот миллион - сказка... Ведь я не ребенок, чтобы верить в существование испанских замков, да еще на берегах ледяной Невы. Вы шутите, господин Норич.

   Молодой человек вздохнул и понурился. Наступило молчание.

   - Если б я знал наверное... - начал Калиостро, подумав и испытующе смеривая Норича с головы до пят... - Если бы вы дали мне какие-нибудь обязательства...

   - Увы, рассказать я могу многое, но доказать... Как доказать?! Я имею право и возможность легко получить полмиллиона в России и по возвращении еще более миллиона здесь. Но как я это докажу вам? Если я буду граф Зарубовский - я наследую половину состояния деда и женюсь на маркизе д'Оливас.

   - Расскажите мне подробно и правдиво все. Я кое-что уже знаю, но хочу все слышать от вас, - серьезно проговорил Калиостро. - Если я поверю - я... Да, если я поверю вам, то...

   Он заикнулся.

   - Вы поедете в Петербург?

   - Поеду. Да поеду. Что ж? Был же я в Аравии, в Египте и Палестине. Петербург отсюда не дальше. Вдобавок, я могу принести пользу нашему Обществу египетских масонов. Я могу учредить на берегах Невы масонскую ложу, пользуясь покровительством такого монарха, как Екатерина Великая.

   Алексей, уже отчасти с надеждой в сердце, начал свою исповедь и рассказал загадочному и всесильному магу всю свою жизнь, всю горькую судьбу.

  

  

   Между тем хлопоты графини Ламот не увенчались успехом. Через три дня после своего исчезновения из дома Эли получила длинное письмо от опекунши, которая требовала ее немедленного возвращения, пока побег еще не огласился на весь город. Она говорила, что никогда до совершеннолетия питомицы не согласится на неравный брак ее с чужеземцем, который, может быть, и простой авантюрист темного происхождения и сомнительных достоинств. Опекунша грозилась, что в случае упорства Эли вернуться она уедет тотчас в Испанию одна.

   То же самое подробнее передала ей и графиня Ламот, по мнению которой Эли следовало побывать у тетки и объясниться с ней лично, упросить, смягчить ее.

   - Никогда! Я отсюда не выйду никуда! - отозвалась Эли. - Меня схватят и силой запрут, а потом увезут в Испанию.

   Иоанна помолчала, борясь сама с собой, и наконец заговорила:

   - Решаете ли вы это бесповоротно - оставаться и не мириться с теткой, не уступать ей? - спросила она.

   - Да.

   - Вы ни за что не согласитесь порвать связи с господином Норичем и забыть его?

   - Ни за что... Это нелепый... извините, вопрос.

   - Никогда?

   - Никогда на свете! Я люблю его. Только после этого несчастного случая, благодаря моей нерешительности и этому злодеянию, я узнала и поняла, как я люблю его. Если б он умер, я думаю, что я или пошла бы в монастырь, или отравилась здесь же, не выходя отсюда.

   - Это решено? Это кончено? - приставала Иоанна. - Бесповоротно решено?

   Эли пожала плечами, отвернулась от нее и отошла.

   - В таком случае я как друг предупреждаю вас, что через два часа здесь будут приставы королевские под командой полицейского агента и при участии секретаря испанского посольства...

   - Зачем?! - воскликнула девушка, вспыхнув.

   - Взять вас силой и увезти домой.

   - Верно ли это? - резко произнесла Эли.

   - Мне это сказала сама маркиза. Секретарь же был у нее при мне и получил от нее письменное разрешение на это насилие.

   Эли вынула из кармана маленький и тонкий стилет в ножнах, нечто вроде большой иглы, и произнесла дрогнувшим голосом.

   - Вот!.. Только не для них, а для себя... Меня увезут мертвую.

   - Это безумие, мое дитя, - сказала Иоанна. - И если вы решились окончательно не уступать, то не так надо действовать. Надо иное... Это ребячество.

   - Что же?

   - Я помогу вам. Убить себя немудрено. Надо скрыться. Бежать. И сейчас.

   - Куда?! Меня всюду найдут по повелению короля.

   - Всюду... Кроме того места, которое я вам дам убежищем.

   - Кто? Вы?

   - Да.

   Эли приблизилась, собираясь уже поцеловать графиню, но вдруг отступила и пристально поглядела ей в глаза.

   - А если... Я боюсь...

   - Что?

   - Если вы сами...

   Наступило молчание. Иоанна улыбнулась.

   - Если я вас сама выдам полиции. Это вы хотите сказать? - вымолвила Иоанна смеясь.

   - Да. Я вас мало знаю.

   - Тогда вы и зарежьтесь при измене моей этим стилетом. Все равно здесь сейчас при появлении полиции или через час, через день у меня.

   Не слова эти, а тон голоса графини подействовал на Эли.

   - Я вам даю слово испанской грандессы, что я воткну этот стилет прямо себе в сердце, если вы меня выдадите!- пылко и грозно промолвила Эли.

   - А я вам даю честное слово французской графини,- отозвалась Иоанна, - что я вас укрою от опекунши, от полицейских, от короля и его повелений, от всего мира.

   Эли протянула руку графине и доверчиво улыбнулась.

   - Тогда нечего терять время. Прощайтесь и едемте ко мне! - сказала Иоанна.

   Эли быстро направилась к Алексею в горницу и через несколько мгновений снова появилась со слезами на глазах, но с воодушевленным румяным лицом.

   - Едемте, графиня. Я сказала сейчас Алеку, что никогда не забуду вашего дела - этой помощи. Ведь буду же я когда-нибудь его женой и свободна, чтобы распоряжаться моим состоянием. Тогда мы сочтемся.

   Через несколько минут карета графини Ламот отъезжала, увозя обеих женщин.

   Иоанна, конечно, не играла и не обманывала Эли.

   Через час после их отъезда в квартире капрала Норича была полиция, а при них чиновник, отряженный депутатом от испанского посольства.

   Они обыскали дом. Алексей спокойно их встретил и еще спокойнее отвечал на допрос.

   "Маркиза Эли Кампо д'Оливас была в его квартире. Она его невеста. Теперь, узнав о готовящемся насилии ее опекунши, она скрылась. Куда? Он не знает. А если бы и знал, то не сказал бы. Когда он вполне устроит свои дела, то они обвенчаются по обрядам двух религий".

   Все это Алексей просил передать от его имени самой маркизе Ангустиас.

   Полиция удалилась, но молодой и добродушный секретарь посольства остался и весело, любезно стал беседовать с Алексеем.

   Они оба понравились друг другу.

   Секретарь, конечно, знал Эли довольно хорошо и был ее поклонником в числе многих других. Он прямо, простодушно заявил Алексею, что завидует его счастью - быть любимым такой красавицей и богачкой.

   На прощание молодой человек сказал:

   - Вот мой совет вам. Я, заметьте, кое-что знаю о намерениях старой опекунши... Esta maldecida duena tia, эта проклятая дуэнья тетка вас погубит, если вы обвенчаетесь тотчас. Состояние все будет ей принадлежать, а жена ваша - нищая. Обождите год или полтора совершеннолетия юной маркизы и тогда венчайтесь. Тогда по закону она получит из рук дуэньи все состояние.

   - Какая же разница? Таков разве закон? - спросил Алексей.

   - Я вам повторяю слова нашего посланника.

   Через несколько дней после этого разговора Алексей и Эли, скрытая в притоне Иоанны, узнали, что маркиза Ангустиас выехала из Парижа в Испанию, а на имя госпожи д'Оливас была доставлена на квартиру Норича бумага из посольства, в которой было сказано, что г-жа маркиза Ангустиас Кампо д'Оливас уехала в Мадрид просить короля Карла III дозволить ей принять законные меры, чтобы остановить от безумных поступков представительницу одной из знатнейших фамилий Испании.

   Через две недели все, по-видимому, было благополучно. Эли снова была давно у Алексея и жила с Лизой, и все были счастливы, но чуялось что-то недоброе в ближайшем будущем.

   Гроза эта явилась. Прискакал в Париж курьер из Мадрида и привез депешу в посольство для передачи г-же Эли д'Оливас, в которой объявлялось ей, что она королевским декретом лишена своего имущества ввиду странности поступков особы такой знатной фамилии.

  

  

   Это известие было ударом для всех, но подействовало на всех различно. Эли упала духом, сделавшись нищей. Алексей упрекал себя в опрометчивом поведении и боялся за чувство к нему юной невесты, всего лишившейся из-за него. Зато Иоанна воспрянула духом и даже повлияла на кудесника и мага. Калиостро после объяснения с Алексеем колебался и не решался на его просьбу ехать в Россию. Он даже не знал, что именно ему делать, чтобы помочь новому другу, будучи в России.

   Энергичная Иоанна рассеяла сомнения мага, все придумала, за все бралась и даже сама вызвалась ехать в Россию вместе с ними. Но ехать не иначе как под "эгидой" самой королевы.

   Вопрос о путешествии был решен вдруг на квартире Алексея благодаря влиянию Иоанны.

   - Я думал, что граф Калиостро один в таком мудреном деле всесилен, - сказал Алексей. - Оказывается, что и вы, графиня, такой же маг, такая же волшебница, как и он.

   План действий в России, который Иоанна передала наедине кудеснику, повлиял на него решительно. Но ни он, ни графиня ни слова не объяснили самому Алексею.

   Однажды, через неделю после известия о декрете испанского короля, все, казалось, расстроившего, графиня и Калиостро окончательно условились ехать в Россию.

   - Ну, Иоанна! - сказала она сама себе, уезжая от кудесника. - Я тобой довольна! На этот раз, кажется, не оборвется... Не сорвется с удочки золотая рыбка!

   В тот же вечер Иоанна вызвала к себе единственного наперсника, который оставался у нее теперь со смертью Канара.

   Вильет явился тотчас же, Иоанна впустила его и, ни слова не говоря, стала смотреть ему в лицо. Она улыбалась, глаза ее блестели ярко, лицо было красивее, чем когда-либо; по всей фигуре ее Вильет увидел, что Иоанна под впечатлением какого-то радостного события.

   - Признаюсь, не ожидал! - выговорил Вильет. - Все шло так скверно, и этот несчастный Канар, и этот глупый Уазмон... Неужели ваша интрига так сложна, что и они погибли по вашей воле и именно через их погибель ваше дело устраивается? Неужели вы ими пожертвовали обоими для успеха? Ведь это страшно! Этак, пожалуй, для успеха вашего дела понадобится и моя смерть.

   Иоанна рассмеялась громко:

   - Ну нет, мой милый Вильет, это уже вы перехитрили! Таких нет у меня дел, для успеха которых я должна жертвовать моим главным помощником. Напротив, то дело рухнуло вместе с гибелью Уазмона и Канара. Но я скажу, как часто говорила: сметена одна паутина, начинай другую. La trame est déjouée - vive la trame!

   - Как? Неужели за несколько дней вы уже успели состряпать новый план и начать новое дело?!

   - Да. И такое, которое кончится успехом непременно. Но я должна искренно сознаться, что теперь стала помогать мне фортуна. Слушайте!

   И Иоанна подробно передала приятелю все, что порешила делать вместе с Калиостро в Петербурге, зная уже теперь все, даже мельчайшие подробности, о положении и обстоятельствах Норича - графа Зарубовского.

   - Ну-с, теперь понимаете, мой милый Вильет, что еще после побега испанки противодействовать стало бессмысленно. Я поскорее перебежала в неприятельский лагерь. Так бывает всегда на войне. Когда ряды сражающихся с врагом редеют, то многие падают, но остающиеся в живых или бегут от врага, или отдаются в плен. Во втором, конечно, есть немалая доля риска; но вы знаете, что я не из тех борцов, которые бегут с поля сражения. Так как я не была убита и не хотела бежать, что же мне оставалось делать? Отдаться в плен неприятелю. И вот я отдалась. Меня пленили, но и я пленила. Да еще как пленила.

   - Этому я и не удивляюсь и не сомневаюсь! - рассмеялся Вильет.

   - Да, мой любезный! Если бы вы знали, что это за дети! Что это за ребята! Один наивнее другого. Подобрать трех молодых существ, такого мальчишку и таких двух девочек, право, можно было только нарочно, ради шутки. И вот если вы мне поможете, то мы, хоть и не скоро, хоть и после очень трудных предприятий, все-таки добьемся цели и успокоимся на лаврах... А лавры наши будут золотые и бриллиантовые! Но теперь вся сила в вас.

   - Что же прикажете?

   - Мне нужно, любезный Вильет, две записки. Или, лучше сказать, одну записку и одно письмо от королевы.

   - Опять от королевы, - рассмеялся Вильет.

   - Да.

   - Почему же не от короля?

   - Нет, пока с нас довольно и королевы.

   И красавица и ее приятель звонко рассмеялись.

   - Какого же содержания должны быть записка и письмо?

   - В записке на мое имя пускай королева напишет, что готова все для меня сделать и что это, собственно говоря, пустое дело. В письме на имя русской императрицы...

   - О-го! - воскликнул Вильет. - Это уже серьезнее...

   - Да, письмо должно быть к Екатерине...

   - И дойдет до нее... Или только пролежит у вас в кармане?..

   - Конечно, передастся императрице. Но это не ваше дело... Ну-с? Какое содержание записки? Ее нужно иметь тотчас же для этих детей.

   - Позвольте прочитать, чтобы не ошибиться.

   И Вильет другим голосом, как бы читая, произнес:

   - Дорогая графиня! С удовольствием готова служить вам. Ведь вы знаете, как я люблю вас. Просьба ваша легко исполнима, и я с удовольствием... - Вильет остановился и прибавил, - сделаю это или попрошу короля сделать.

   Иоанна подумала и вымолвила:

   - Нет, уж лучше сошлемся на короля. - И она прибавила другим голосом: - И я попрошу короля.

   Затем Иоанна сделала своей ручкой крючок и зигзаг по воздуху.

   - Marie Antoinette de France! - произнес Вильет. - Точка!.. А внизу: скрепил тайный и неведомый ни ей, ни кому-либо другому, кроме графини Ламот, секретарь королевский: барон Рето де ла Вильет.

   - Нет, уж скрепы этого секретаря не нужно, - рассмеялась Иоанна. - Ну-с! А затем, письмо королевы к русской императрице понадобится позднее. Теперь же слушайте главное. Тотчас займитесь другим, более важным делом. Это будет несколько мудренее, но для вас все-таки нетрудно. Нужен патент на звание лейтенанта мушкетеров королевы.

   - Тому же Норичу?

   - Разумеется.

   - Да, это будет потруднее. Нужна печать, нужен бланк со всякими глупыми формальностями и арабесками. За этим, пожалуй, провозишься две недели... Позвольте! - вдруг воскликнул Вильет. - Ведь патент этот понадобится, быть может, не в Париже. Не во Франции должен он предъявляться?

   - Конечно нет. Вот наивный человек! - воскликнула Иоанна, пожимая плечами. - Да вы глупеете, мой друг! Каким же образом может кто бы то ни было в самом Париже показывать подложный патент на звание лейтенанта мушкетеров королевы, когда весь ее конвой, а не только офицеры - все наперечет и всем известны в лицо. Вы глупеете, мой друг.

   - Правда ваша, глупею. Но если патент нужен для иных чужеземных стран, то я полагаю, графиня, что нечего заниматься и хлопотать о мелочах. Всякая бумажонка в другой стране прослывет за мушкетерский патент.

   - Однако все-таки нужно соблюдение почти всего, что полагается. Вы забываете, что во всякой стране есть представители Франции - посланники и их канцелярии. Что, если наш патент попадет в руки нашего посланника, такого же француза, как мы?

   - Ну в таком случае делать нечего... Будем делать такой документ, около которого и настоящий покажется подложным. Я всегда вспоминаю при этом случай со мной в Амстердаме. Однажды я отправился с приятелем в Голландию...

   - Нечего рассказывать. Догадываюсь и так! - рассмеялась Иоанна. - У приятеля был настоящий паспорт, а у вас подложный. Его засадили в тюрьму, заподозрив фальшивый вид, а вас с подложным не тронули?

   - Почти что так, графиня.

   - Тем лучше для нас, Вильет, если подобные случаи возможны. Ну, до свидания. Отправляйтесь и за работу. С завтрашнего утра я начинаю свое, вы начинайте свое. Мне нужна крупная сумма для моего путешествия в Россию. А моего банкира уже нет более в живых, поэтому мое дело будет мудренее. Но вы свое ведите шибче, без проволочек.

   Вильет стоял не двигаясь и как-то переминался на месте. Иоанна пристально взглянула ему в лицо и после короткой паузы выговорила:

   - Денег?.. Вижу!..

   - Да, милая графиня. Если есть, пожалуйста... Вы не подумайте, что я...

   - Нечего мне думать. А если я что о вас и подумаю, то не вам двумя словами меня разубедить! - резко произнесла Иоанна.

   - Нет, право, я не потому прошу, что нужно начинать дело, я и без того попросил бы, я окончательно без гроша...

   - Хорошо... хорошо! За этим дело не станет. Но вспомните, что тот, кто пополнял мою кассу, недавно пополнил ее в последний раз. Кто теперь будет пополнять ее? - почти грустно выговорила Иоанна.

   - Бедный Канар! - произнес Вильет.

   - Конечно, бедный... Но я еще беднее! - пошутила Иоанна и, отворив стол, достала несколько червонцев и выкинула их на стол.

   - Еще пять, - произнес Вильет, сосчитав червонцы,- если возможно, ради Бога. Ну хоть три...

   - Это невозможно, - твердо выговорила Иоанна. - Иначе у меня мало останется. Ну вот один еще так и быть.

   И, опустив руку в шкатулку, она снова выкинула на стол червонец.

   Вильет взял его со стола, но тотчас же приблизил к глазам и качнул головой.

   - Что вы смотрите? На нем кровь?

   - Кажется...

   - И без вас знаю. Что же прикажете? Обмывать самой золото, которое мне приносят? Какой вы стали неженка! Вы, может быть, не желаете взять? - презрительно усмехнулась Иоанна.

   - Ах, нет! Почему же? - расхохотался весело Вильет.

  

  

   В начале марта месяца из Парижа по дороге на Сен-Дени выезжало пять экипажей сановных и богатых, по-видимому, путешественников.

   В трех экипажах сидели сами путники, в двух остальных, простых, фургонах шла их кладь - десятки сундуков и ящиков.

   Начатый путь должен был длиться по крайней мере три недели с остановками и отдыхами в больших городах Франции и бесчисленных немецких государствах - королевствах, герцогствах и княжествах.

   В одном экипаже ехал Калиостро с женой и любимым камердинером Джеральди, в другом - капрал Норич с сестрой и невестой, в третьем - графиня Ламот с приятелем, бароном Вильетом, и с пожилой наперсницей Розой. Путники, конечно, часто пересаживались друг к другу в гости, и путь коротался веселой болтовней, иногда игрой в карты, в домино и в бирюльки...

   Алексей не захотел оставить в Париже своей невесты и сестры. Первой оставаться одной было опасно. Ее могли всегда, насильно захватив, препроводить в Испанию. Вторая поклялась когда-то при первой несчастной поездке брата в Москву не расставаться с ним никогда.

   Алексей надеялся, что на этот раз его путешествие будет удачнее. Да и можно было надеяться благодаря всему, что устроила для него волшебница, графиня Ламот.

   Она передала "господину Норичу от королевы французской" ни более ни менее как рекомендательное письмо к всероссийской монархине, в котором просила ее обратить свое милостивое внимание на господина Норича. Королева просила царицу войти в роковое положение молодого человека и помочь ей облегчить его участь. Если царица согласится дать ему как своему подданному и урожденцу России какой-либо чин придворный, то она. королева, будет иметь возможность выхлопотать ему еще больше у короля-супруга.

   Этим был обязан Алексей чародейке Иоанне!

   На пути, где они остановились на три дня, явилось новое чудо и тоже благодаря той же графине. Их догнал курьер из Версаля и передал капралу Норичу патент на чин лейтенанта мушкетеров королевы. Алексей был поражен, но и тронут до глубины души. Иоанна объяснила ему, что патент должен был быть ему передан еще при отъезде из Парижа, но что Людовик XVI вследствие какого-то непонятного упрямства долго противился принятию чужеземца в конвой королевы.

   - Ну, теперь нет сомнения, - воскликнул Калиостро, - что monsieur le mousquetaire de la reine {Мушкетер королевы (фр.). Ред.} отвоюет в России свои права и вернется в Париж mousquetaire comte Zaroubowky!.. {Мушкетером графом Зарубовским (фр.). Ред.}

  

  

   Весеннее солнце ярко сияло, озаряя теплыми лучами большой город, покрытый слоем желто-серого тающего снега; только посередине этого города расстилалась равнина, ярко-белая, серебристая, кое-где отливавшая алмазами в солнечных лучах. Эта равнина ожидала со дня на день момента, чтобы всколыхнуться, ожить, как бы вздохнуть и двинуться, зашуметь и забушевать, поднимая хрустальные глыбы льда и неудержимым потоком унося их в море. И тогда эта белая равнина превратится в широкую, как озеро, реку, омывающую берега северной столицы.

   Этот город, созданный на болотах, которому нет еще пока и одного столетия, уже отражается в волнах широкой реки красивыми затейливыми зданиями, дворцами, башнями. В нем среди густого разнохарактерного населения из туземцев, чужеземцев и инородцев уже пестреют и блестят мундиры многочисленного придворного круга и многих гвардейских полков. Город этот меньше Парижа, но чище. Здесь раздольнее, здесь больше простора! На солнечной стороне пологого берега реки, еще не закованной в гранит, кое-где пробивается весенняя зелень под стекающей ручейками водой.

   У одного из домов на этой набережной, принадлежащего не сановнику, а голландцу-банкиру, особое движение. Дом этот всю зиму был пуст и отдавался внаймы. И вот теперь в него переезжает из гостиницы и устраивается именитый иностранец. Перед домом стоят телеги с имуществом, которое перевозится на устраиваемую квартиру.

   Иностранца, который нанял этот дом, никто во всей столице не знал. Он приехал за несколько дней перед тем.

   В сумерки сани и дровни опустели, имущество было внесено в дом. Пожилой иностранец, нечто вроде главного камердинера или дворецкого, распоряжался в доме с несколькими мужиками и солдатами. Распределяя вещи по горницам, переставляя разную мебель или таская огромные сундуки, иностранец объяснялся с этим народом не столько словесно, сколько мимикой и постоянно на итальянском языке посылал к черту и их, и их страну, и их дурацкий язык, на котором он не мог понять ни слова.

   - Синьор конте и синьора контесса к вечеру переедут из гостиницы! - восклицал он на своем языке. - А здесь еще ничего не готово!

   Слова эти относились к молоденькому шестнадцатилетнему юноше, который шустро говорил по-итальянски и довольно изрядно по-русски.

   Несмотря на его юность и его очень заметную глуповатость, он все-таки был здесь важным лицом. Без него ничего бы не устроилось. Понимая, что говорит пожилой дворецкий, он мог все-таки распорядиться рабочими на понятном для них русском языке. Он и был нанят как переводчик.

   - Успокойтесь, синьор Джеральди! - постоянно восклицал он. - Все успеем сделать!

   Но Джеральди видел ясно, что до вечера они не успеют устроить хотя бы одну комнату для синьоры контессы. Иногда Джеральди, вспомнив что-нибудь, бросался к какому-либо из бородатых помощников, к костромичу или тверитянину, и вдруг, сыпля словами, начинал умолять что-нибудь скорее сделать. Но костромич глядел на дворецкого разинув рот и прислушиваясь