Салиас Евгений Андреевич - Кудесник

ждала только случая сделать "шах и мат" тем сокровищам или тому миллиону, который ей грезился во сне и наяву. Надо прибавить, что уже раза два или три она была близка к цели, но каждый раз капризная фортуна смеялась над ней. За несколько мгновений до последнего верного удара этот удар скрывался обстоятельствами, капризная судьба будто парировала этот последний удар. Но Иоанна не унывала. Новый план созревал в ее голове, умно, широко и глубоко обдуманный, как план целой кампании у полководца, - и она снова начинала новую игру.

   В день бала у принца Субиза судьба снова насмеялась над ней. План ее наложить руку на состояние двух богатых испанок внезапно потерпел крушение.

   В числе наперсников, которые шли за ней и группировались, как сателлиты вокруг планеты, были два светских франта: один - уже пожилой барон Рето де ла Вильет, а другой - юный мушкетер короля, кавалер Уазмон.

   Вильет был собственно почти то же, что ее муж, с той только разницей, что он был несколько решительнее и смелее Ламота и при этом был гораздо образованнее его. Изъездив всю Европу вдоль и поперек, побывав в Константинополе, в Варшаве, в Мадриде и в Петербурге, Вильет говорил на всех европейских языках и знал даже, недурно произнося, несколько сотен польских и русских слов.

   Юный, красивый мушкетер был просто славный и добрый малый, с незапятнанной еще репутацией, но и неспособный на какого-либо рода проступок, не только преступление. Встреча его с красивой графиней могла бы, конечно, в будущем погубить его, но пока он был только ее возлюбленным. Слушаясь, однако, ее советов, он из любви к ней мог не нынче завтра тоже решиться на что-нибудь дурное.

   И вот именно Уазмона взяла графиня орудием для главного хода и главного удара вновь затеянной игры. Она хотела влюбить юную испанку в красивого мушкетера, женить его на ней и, ни минуты не сомневаясь в своем влиянии над ним, со временем провести обоих молодых людей и завладеть миллионами и сокровищами герцога Кампо д'Оливаса.

   Но Иоанна обманулась и, как ребенок, ошиблась в расчете. Юная Эли, невинно обманывая тетку, обманула и графиню. Мушкетер служил для нее ширмами, за которыми скрывался истинный возлюбленный, которого она быстро полюбила и, наконец, до страсти обожала. Этот возлюбленный был русский по имени Норич, с правом называться графом Зарубовским, и даже, как мечтала Эли, если не по закону, то по происхождению он претендент на императорскую корону северного колосса, как звали Россию.

   На балу Субиза юный Уазмон, танцуя с маркизой Эли, действительно сделал ей почти формальное предложение; но в ответ он услыхал только звонкий, неподдельно веселый смех и шутки. Избалованная девочка прямо и откровенно объяснила мушкетеру, что не только не любит его, никогда за него замуж не пойдет, но вскоре должна выйти замуж за другого, которого она любит и который почти жених ее.

   Графиня Иоанна уехала с этого бала принца Субиза не только взволнованная, но даже злобная. Хорошенькое лицо ее изредка подергивалось какой-то судорогой от того гнева, который клокотал в ней. Она не легла спать, переоделась, дождалась рассвета и в одежде совершенно иной, необыденной, то есть в простом черном платье и под густым вуалем, пешком одна-одинешенька двинулась через весь Париж. Она почти бежала по узеньким улицам в самый грязный и опасный квартал предместья Св. Антония. Ей нужно было немедленно вытребовать своего страшного помощника Канара и с этим извергом, у которого руки бывали не раз в человеческой крови, обсудить серьезнейшее дело.

   Канар явился в притон, или в бюро управления, госпожи Реми, общей начальницы их шайки, не раз спасавшей многих из них от рук тюремщиков и палача.

   Замечательно было то, что вся шайка госпожи Реми не знала, что она графиня Ламот. Однако Роза и доктор бывали иногда на квартире графини и знали ее общественное положение. Канар только подозревал, что госпожа Реми не простая женщина. Однажды, стоя близ подъезда ратуши во время съезда на празднество ради того, чтобы в толпе стащить что-нибудь из кармана какого-нибудь зазевавшегося прохожего, Канар увидел даму, выходившую из блестящего экипажа с ливрейными лакеями, и легко признал синеокую и чернобровую хозяйку глухого тупика предместья Св. Антония.

   "Так вот ты какова!" - подумал Канар и стал служить госпоже Реми еще усерднее.

   На этот раз Канар стал отговариваться от поручения г-жи Реми,

   - Ей-Богу, дело не по мне, - говорил он. - Тут нужна хитрость, а я человек прямой, честный...

   Иоанна невольно улыбнулась наивности изверга, говорившего о своей честности.

   - Пустое! Вы все справите хорошо. Я за вас ручаюсь.

   - Могу вас уверить, сударыня, и уже не в первый раз, что обманывать людей гораздо мудренее, чем резать, - глубокомысленно проговорил злодей.

   Однако после долгого совещания г-жи Реми с Канаром и ее убедительных просьб это исчадие столицы отправилось по новому поручению. Он должен был разыскать место жительства и втереться в дружбу с прислугой одного иностранца, пребывавшего в Париже.

   Канар пошел искать дом графа Калиостро.

   В сумерки Иоанна была снова домами ждала к себе своего возлюбленного.

   Когда Уазмон вошел к графине в гостиную, она встретила его с лицом, почти искаженным гневом.

   Красивый мушкетер, напротив, был добродушно-весел, и глаза его сияли ясно и беззаботно.

   - Что с вами? - спросила графиня, не здороваясь и даже с удивлением меряя гостя сухим взглядом. - Разве есть что новое?

   - Ничего... - отозвался Уазмон, тоже удивившись.

   - Ничего... Это я знаю. Ровно ничего, - резко произнесла она. - Ноль! У вас - ноль! И мне от вас - ноль! И наконец, вы сами есть и будете всегда - ноль!

   - Спасибо! - добродушно произнес Уазмон.

   - Чему же вы улыбаетесь? Чему вы радуетесь?

   - Я не радуюсь... Но что же делать?.. Не плакать же.

   - Нет. Вы радуетесь!.. Отчего вы так спокойны? Подумаешь, какой счастливец! Как же? Глупая судьба знакомит его с красавицей девушкой, с девчонкой, у которой сокровища, миллионы, свое целое королевство поместьев, свой флот кораблей, как у иного монарха. У нее, одним словом, во владении целый сказочный клад... А он настолько глуп, что не умеет даже ее влюбить в себя.

   Иоанна, пылая гневом, отошла и отвернулась.

   - Что ж я могу сделать. Оказалось, что маркизу Эли д'Оливас гораздо мудренее в себя влюбить и взять, чем графиню Ламот! - колко отозвался мушкетер.

   - Это дерзость... и глупая. Как и все, что вы говорите... Что вы намерены предпринять теперь?

   - Ничего. Что же я могу?

   - Как?! - воскликнула Иоанна. - Получив отказ от этой девчонки, преспокойно этим удовольствоваться! Вы с ума сходите!..

   - Но что же я...

   - Молчите... Молчи. Ты меня из всякого терпения выведешь! - воскликнула вне себя Иоанна. - Я готова броситься на тебя и дать тебе пощечину как глупцу и трусу.

   И молодая женщина, с трудом сдерживая порыв злобы, который, казалось, душил ее, бросилась в кресло.

   - Успокойся, ради Бога! - спокойно произнес Уазмон. - Я сделаю все, что ты прикажешь. Зачем же так сердиться? Ведь я не отказываюсь действовать. Приказывай, и я буду повиноваться.

   - Еще бы... Я бы желала видеть, как ты не станешь повиноваться, если я прикажу.

   И молодая женщина презрительно усмехнулась.

   - Ты должен хоть зарезать ее, а взять! Она должна... то есть ее состояние должно принадлежать тебе. Понимаешь - должно! Зарежь эту девчонку, а добудь ее миллионы...

   - Толку мало будет, если я с убийства начну... - улыбнулся мушкетер.

   - Да... А я все-таки предвижу, что если не начать, то кончить придется так... Убийством! - раздражительно произнесла Иоанна.

   - Кого же мы будем убивать... Норича разве?.. Ну это знаешь... того... Я думаю...

   Но Иоанна резко прервала Уазмона вопросом:

   - Ну, отвечай: что графиня Калиостро? Тоже ничего. Тоже толку нет.

   - Напротив. Графиня Лоренца уже назначила мне свидание. Я с этим к тебе шел...

   - Где?

   - В улице Мольера, дом с белыми колонками, где трактир Золотой Луны.

   - В трактире? Уединенное выбрали место... Что, она еще глупее тебя?

   - Извини. В верхнем этаже этого дома живет старуха цыганка, гадальщица... Если за Лоренцой будут следить, то у нее будет оправдание. Я же уговорил ее быть в этом доме, а не в другом потому, что знаю эту гадалку давно и она выдаст нам Лоренцу головой. Я уже распорядился, предупредил ее, занял две комнаты рядом, даже заплатил вперед. Одна для нас, другая для тебя...

   Наступило молчание.

   - Что ж. Вы все сердитесь, графиня, - снова заговорил мушкетер умышленно жалобным голосом. Подойдя к сидевшей Иоанне, он опустился перед ней на колени и стал целовать ее красивые руки.

   - Если б я была мужчиной! Боже мой! Если б я была в мундире мушкетеров короля и вдобавок с твоим лицом и стала бы ухаживать за этой испанкой - у меня было бы теперь... Все!.. Вообще. Если б я была мужчиной!..

   - Не жалейте, ваше сиятельство, что вы не мужчина,- улыбаясь проговорил Уазмон, нагибаясь и продолжая целовать руки красавицы. - Слава Богу, что вы женщина. И красивая, изящная женщина...

   - Это почему?

   - Потому что, будучи мужчиной, вы уже давно были бы узником Бастилии.

   Иоанна не ответила ни слова, но после долгой паузы выговорила, тихо кладя красивую руку на склоненную к ней голову Уазмона:

   - Да. Я буду непременно и скоро, мой милый младенец, или швырять, или выкапывать золото и серебро...

   - Ну, признаюсь... - наивно воскликнул мушкетер.- На этот раз я не понял ничего из твоих слов.

   - Я буду, глупый... обладательницей громадного состояния или каторжницей в рудниках...

  

  

  

   Между предместьем Св. Антония и грозной Бастилией, почти за несколько шагов от зубчатой стены крепости, в улице Сен-Клод, не вполне еще застроенной домами, стоял довольно больших размеров дом, отделенный от улицы большим двором и от соседей - большим садом. Таких домов было немного в Париже. Он принадлежал очень богатому буржуа и сдавался внаймы иностранцам высокого полета.

   Теперь он был занят чужеземцем, богатым и знатным, к тому же с именем, которое становилось знаменитым и громким. Это имя повторялось с известного рода если не почетом, то изумлением во всем Париже. Более всех интересовались чужеземцем, поселившимся в Париже, верхние слои общества и даже придворный круг. Этот чужеземец был уже знаменитостью во всей Европе, которую он исколесил вдоль и поперек.

   Это был граф Александр Калиостро.

   Всякий день на дворе его дома появлялись всякого рода экипажи, блестящие кареты сановников; за ними вслед приходил пешком серый люд и простонародье. Одинаково радушно принимал иностранец и принца крови, и чернорабочего. Днем дом бывал открыт, а ввечеру весело и ярко светился огнями. Многочисленная прислуга суетно шумела по дому, исполняя приказания хозяина, принимая гостей. Но изредка, за час или за два до полуночи, огни в доме гасли, окна задергивались толстыми, непроницаемыми занавесками, люди огулом изгонялись вон в соседний флигель. В большом доме оставался сам хозяин с женою, но вместе с ними оставались и его гости, не превышавшие никогда числа десяти или двенадцати за раз. Дом темнел, замирал, как бы, казалось, отходил ко сну, как бы спал глубоким сном, но экипажи гостей, ожидавшие на дворе, свидетельствовали, что в этом доме, среди его затишья и мрака, совершается что-то. И не только людям и прислуге, но и многим в Париже было известно, что в эти часы хозяин дома, маг и кудесник, входит в сообщение с самим сатаною.

   После своей женитьбы Калиостро, не останавливаясь нигде более двух-трех месяцев, посетил все столицы и все крупнейшие города Европы, кроме Парижа. Сюда же, в этот центр умственной жизни Европы, он решил явиться, уже нашумев во всем цивилизованном мире. Молва о нем достигла Парижа прежде его появления. И вот теперь, уже целую зиму, колдун, маг, кудесник, наперсник сатаны, вызыватель мертвых, астролог и алхимик был среди парижан и сводил с ума самых благоразумных людей всех слоев общества. Кроме того, граф Калиостро был основатель и главный мастер, или председатель, новой масонской ложи, именовавшейся египетской, учрежденной с благословения великого Кофта.

   Помимо репутации кудесника немало содействовали его успеху два других обстоятельства. Молодежь Парижа всех слоев общества бежала поглядеть на красавицу Лоренцу и влюбиться в нее, потому что это было в моде. В особенности нашумела графиня Лоренца после того, как в Париже состоялись из-за нее две дуэли, со смертельным исходом в обоих случаях. Причиной дуэли был спор о том, какие у нее глаза: синие или голубые? Пожилые дамы, даже высшего света, искали случая познакомиться с нею; первые являлись с визитами по другой причине. Все единогласно признавали, что Лоренца замечательная красавица, а в то же время всем было известно и все верили, что Лоренце 115 лет. Сохранила же она красоту свою целое столетие благодаря снадобью, изобретенному ее мужем. И десятки пожилых женщин-красавиц sans retour {Без оглядки (фр.). Ред.} бежали приобрести, ценою золота и унижения, это снадобье.

   К графу шли всякий за своим. Всем было известно, что у него несметное богатство, так как он сам, при помощи алхимии, делает золото и бриллианты. Одни спешили на его великолепные обеды и ужины, другие - чтобы поправить при помощи алхимии свои пошатнувшиеся состояния, третьи, посмелее, - чтобы войти через него в сообщество с духами и мертвецами. Наконец, большая часть, и в особенности простой народ, шли не к алхимику, а к замечательному медику. Невероятные излечения графа-доктора, почти сверхъестественные, были известны во всем Париже. Молва о них опередила еще его появление, а теперь несколько случаев подтвердили эту молву. Вдобавок кудесник-доктор, возвращая едва живых и умирающих к жизни, делал это всегда даром. Ни разу ни с одного больного, богатого или бедного, не взял он ни единого гроша. Так говорила молва.

   Многие благоразумные люди, и в высшем круге, и среди буржуазии, пожимали плечами, презрительно усмехались или даже сердились, когда при них говорили о кудеснике Калиостро. Они объясняли все очень просто. Графиня Лоренца была для них только развратная женщина, которою торговал ловко ее муж, сам же он был шарлатан и талантливый фокусник. Его чудесные исцеления совершались всегда в среде простонародья, а два опыта исцеления в высшем кругу не удались. Эти благоразумные люди доходили до того, что уверяли, но бездоказательно, что граф Калиостро нанимает людей-полубродяг из предместья Св. Антония и заставляет их разыгрывать роли больных, умирающих, а иногда даже мертвых, чтобы над ними показать свои чудеса.

   Так или иначе, но пребывание графа-кудесника в Париже было темой всех разговоров. Всюду, на вечерах и сборищах, при его имени поднимался спор, доходивший иногда до ссор, и в результате получалась стоустая молва, бегавшая по всему Парижу, и результат неумолкаемой молвы - слава.

   Вскоре после появления графа Калиостро в Париже к нему, конечно, явилась одна из первых, чтобы познакомиться, великосветская красавица с голубыми глазами и черными бровями. Кому же, как не графине Иоанне Ламот, и следовало бежать тотчас к волшебнику, делающему золото из простой смеси разных порошков и создающему тысячные бриллианты из простых углей.

   Разумеется, Иоанна не была из числа тех наивных людей, которые верили, что граф - наперсник сатаны на земле, и если она бросилась поклониться ему, то совершенно по иным причинам: она видела в нем замечательную, неоцененную "своего поля ягоду". Но визит этот был неудачен. Калиостро принял графиню холодно, а когда она явилась во второй раз познакомиться с его женой, то не была принята. Графиня Лоренца сказалась больной.

   Иоанна смутилась и готова была верить в ясновидение этого кудесника. Она не отчаивалась в успехе, но была все-таки озадачена.

   - Неужели он прочел у меня на сердце, что я такое?! - смущенно говорила себе графиня Ламот - госпожа Реми. - Но я знаю, как победить тебя! - решила она.

  

  

   В этом доме, который прежде ничем не отличался от других полузагадочных домов и на котором теперь лежала печать таинственности, было все-таки одно существо, которому в жизни выпала незавидная доля. Существом этим, совершенно несчастным, была молодая, красивая Лоренца.

   Когда-то у отца в доме она была совершенно счастлива. Ей предстояла простая и мирная жизнь, но светлая будущность. Но однажды, работая у окна, она попала на глаза авантюристу-кудеснику и, сделавшись графиней Калиостро, поневоле начала совершенно не идущую к ее характеру и наклонностям жизнь, исполненную всяких треволнений. Лоренца была от природы кроткая и совершенно слабовольная женщина. В руках такого человека, как Калиостро, всякая женщина была бы воском, из которого он мог лепить все, что ему вздумается; тем более и тем легче сделалась рабою мужа впечатлительная, наивная и тихая Лоренца.

   Жизнь ее, после замужества, прошла в постоянных странствованиях по всей Европе. Это была не жизнь, а вечное мытарство, вечный круговорот среди постоянно сменявшихся обстановок, обществ, лиц и национальностей. Не успевала наивная, отчасти даже и глупенькая Лоренца привыкнуть к обстановке в Лондоне, как муж ее, как бы сжигаемый страстью к перемене места, стремился в Германию, из Германии бежал в Испанию. Противодействовать мужу, убедить поселиться где-нибудь и жить на одном месте Лоренца, конечно, не могла. Она, как и все недалекие, но чувствительные женщины, слепо повиновалась мужу. Ей и на ум не приходило сначала, прав ли он во всем том, что делает сам и что требует от нее.

   "Так, видно, следует", - думала она.

   Однако изредка стало являться у нее чувство утомления от вечных странствований, иногда и чувство одиночества. Она тоскливо озиралась кругом себя, вспоминала свое девичество и со слезами на глазах думала о своем прошлом, о жизни в Риме, в родительском доме, в кругу родных и знакомых. Ей часто казалось, и за последнее время в особенности, что муж ее не любит, что она для Калиостро игрушка или того хуже - орудие для достижения всяких разнородных целей.

   Несмотря на свою наивность, она чувствовала всю неприглядность того, что муж заставлял часто ее делать. Спрашивая себя, любит ли она мужа, Лоренца должна была мысленно отвечать себе, что если и любит, то не так, как могла бы любить другого человека, не так, как любила бы двоюродного брата, брак с которым расстроился после знакомства с Калиостро.

   Все эти думы, тоскливое существование и душевное одиночество привели к тому, что Лоренца чувствовала теперь себя способной вдруг привязаться к кому-нибудь и искренно полюбить, даже настолько страстно, чтобы бросить вечно кочующего мужа. Эти тайные думы особенно преследовали Лоренцу всю последнюю зиму в Париже. Все более вдумываясь в свое положение, молодая женщина пришла к убеждению, что она, собственно, еще и не испытала того чувства, на которое была способна. Она еще не любила...

   За это время однажды красивая римлянка, часто ходившая в церковь, встречала в соборе Парижской богоматери молодого человека в мундире мушкетеров короля. Он обратил на себя ее внимание тем, что с первой же встречи преследовал ее упорно от собора и до того дома, который они наняли. Несколько дней подряд всюду, куда ни отправлялась Лоренца, она встречала того же красивого мушкетера. Каким образом узнавал он время ее отлучек из дому и место, куда она должна была идти, она не могла понять. Это было своего рода колдовство.

   А колдовали тут Иоанна и Канар, который был приятелем прислуги графа. Однако в продолжение довольно долгого времени, несмотря на то что мушкетер всячески старался заговорить с нею и познакомиться, Лоренца стыдливо избегала и уклонялась от него. Но всему на свете есть предел... Лоренца не устояла наконец и сдалась упорному ухаживателю. Уже раза три отвечала она на вопросы преследующего ее мушкетера, узнала, что он кавалер де Уазмон, дальний родственник герцогини Шеврез, и, следовательно, аристократ. Все это, вместе с изящной внешностью и молодостью нового страстного поклонника, подействовало на скучающую и недовольную жизнью красавицу.

   Наконец, однажды встретив Лоренцу снова в соборе, Уазмон стал умолять ее согласиться на свидание в одной частной квартире его близкого, как говорил он, родственника и друга. Лоренца отказалась наотрез... Через день после этого бурная сцена с мужем, его грубости, незаслуженные упреки и оскорбительные подозрения настолько возмутили кроткую Лоренцу, что при следующей встрече с Уазмоном она согласилась быть в условленном месте на свидании.

   Она наивно не догадывалась, что уже страстно любит этого Уазмона.

   Через два дня Лоренца была в улице Мольера, в маленькой горнице, смущенная, но счастливая, наедине с возлюбленным. Среди их беседы, к ужасу несчастной, на пороге появилась красивая дама, бросилась к ней и, осыпая ее упреками, грозя мщением, оглаской, даже кинжалом, объявила ей, что она, чужеземка и бродяга, заплатит ей дорого за измену возлюбленного.

   Уазмон хотел было взять Лоренцу под свою защиту, но незнакомка грозно крикнула на мушкетера, не позволила ему вымолвить ни слова и потребовала, чтобы он немедленно вышел из комнаты.

   Перепуганная Лоренца в каком-то оцепенении осталась с глазу на глаз с изящной, но антипатичной женщиной. Красивое лицо незнакомки показалось ей настолько злым, что она считала эту соперницу способною на всякую месть и на всякое злодеяние.

   - Слушайте меня, - резко, почти грозно сказала незнакомка, когда они остались одни. - Я - графиня Ламот. Я в родстве со всей высшей знатью Франции... многие в моей власти. Если я захочу, то завтра вы будете заключены или в Бастилию, или в тюрьму Пелажи, а туда сажают всех женщин дурного поведения. Я не спрашиваю у вас, кто вы, потому что я это знаю. Пока Уазмон всюду следил за вами и преследовал вас, я из ревности преследовала вас обоих. Он попался теперь, как мальчишка-школьник... С ним моя расправа будет особая, короткая, но с вами мы можем поквитаться не так легко. Слушайте меня внимательно: особенные обстоятельства, в которых я нахожусь теперь, спасают вас от моей мести. Мне нужно познакомиться непременно с вашим мужем графом Калиостро. Это я могла бы сделать и без вас, но мне этого мало. Мне надо подружиться с вашим мужем, иметь его полное доверие к себе, быть уверенной в его помощи относительно одного крайне важного дела. Заставить его как можно скорее сойтись со мною можете только вы, его жена, как самое близкое лицо... И вот чего я от вас требую. Или при ваших усилиях через десяток дней я буду близким человеком для вашего мужа, или я сделаю огласку. Если он сам не отправит вас в тюрьму Пелажи, то я добуду lettre de cachet, то есть собственноручный приказ короля, чтобы заточить вас. Вы знаете, что женщина, отсидевшая срок в тюрьме Пелажи, - женщина, потерянная для какого бы то ни было общества. Если вы согласны на мои условия, то само собой разумеется, что я ни слова не скажу графу о том, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились. Согласны ли вы?

   - Да, - пролепетала несчастная Лоренца, совершенно потерявшись.

   - Ну вот и отлично! Я знала, предугадывала, что вы женщина с умом и сердцем, - произнесла графиня Ламот и внутренно рассмеялась своим словам. - Итак, госпожа Лоренца, через несколько дней мы поменяемся: вы мне уступите вашего мужа в полное мое распоряжение, а я с этой минуты, опережая вас, уступаю вам своего мальчугана. Для более подробных переговоров я покорнейше прошу вас сделать мне честь пожаловать ко мне в гости сегодня же вечером. Согласны ли вы?

   - Да... - снова почти бессознательно повторила Лоренца.

   - У меня дома я подробно скажу вам, как вы должны действовать, чтобы ваш муж скорее стал моим другом и помощником... Но успокойтесь... Вы слишком взволнованны. А тревожиться вам не из чего... Все обошлось и обойдется счастливо.

   Последние слова графиня Ламот произнесла вежливо и любезно, с изящным жестом и, поднявшись, простилась с Лоренцой, говоря: "До свидания!"

   Пораженная и взволнованная, Лоренца, как перепуганная птичка, выпорхнула из ужасной квартиры, в которую по легкомыслию попала. Уазмон не появился снова, и, выйдя одна, Лоренца почти бегом бросилась по направлению к дому. Дорогой она все-таки невольно радовалась тому, что так дешево отделалась. Познакомить эту графиню с мужем, всячески расхваливать ее и, принимая у себя, сблизить ее с ним для Лоренцы было, конечно, нетрудно. А что из этого произойдет - ей было безразлично. При мысли, что от этого будет вред или зло ее мужу, она как-то горько вздохнула и махнула рукой.

   Конечно, в тот же вечер Лоренца отправилась, уже не пешком и не в черном платье, а в карете и в элегантном одеянии, в гости к новой знакомой. И в этот вечер обе сомнительные или просто самозваные графини обдумали план действий. Вернее сказать, графиня Ламот предложила свой хорошо обдуманный план обворожить скорее Калиостро, а очарованная ею Лоренца была на все согласна.

   Так как роли предательницы мужа Лоренца никогда не играла, то именно игра ее увенчалась таким успехом, какого она не ожидала. Она горячо превозносила до небес графиню Ламот, и Иоанна была принята любезно. Все, что передала ему жена, все, что она будто бы знала и слышала о графине Ламот, то есть все, что сочинила сама Иоанна про себя, - все было принято на веру кудесником. На всякого мудреца довольно простоты.

   Но Калиостро, надо, однако, сказать, не сразу поддался ловкой графине. Только через два-три дня после первого свидания он был вдруг побежден одной маленькой подробностью. Графиня Ламот, условливаясь со знаменитым волшебником, когда повидаться, назначила один вечер, но затем спохватилась и объявила, что она перепутала дни и в этот вечер не свободна, ибо должна быть на маленькой вечеринке. При этом Иоанна своей хорошенькой ручкой достала из кармана раздушенную записку на бледно-розовой бумажке с золотым обрезом. Заметив вскользь, что она сильно близорука, графиня попросила его прочесть, какое ей назначают время в этой записке. Калиостро взял розовенький листочек и, приблизив к свету, почувствовал вдруг, что сердце в нем встрепенулось. Четыре строчки красивого почерка были внизу подписаны: "Tout à vous Marie-Antoinette, de France" {"Ваша Мария Антуанетта Французская" (фр.). Ред.}.

   Кудесник с европейской славой был в одно мгновение очарован изящной красавицей, бывающей запросто на интимных вечерах самой королевы.

   Разумеется, не прошло недели, как граф Калиостро и хитрая Иоанна были такими друзьями, как если бы познакомились уже несколько лет назад. Иоанна давно поняла и знала, с кем она имеет дело. Ей не было нужды до того, может ли этот человек вызывать сатану, всех чертей и всяких мертвецов. Она ценила в этом кудеснике не его могущество над нечистой силой, а его власть над людьми, его дарования, применимые в этом мире простых смертных, а не на том свете, среди сверхъестественной обстановки и среди высших или таинственных существ. Иоанна с новым партнером в новой игре, ею затеянной, раскрыла наполовину свои карты, не опасаясь кудесника. Она объяснилась прямо и резко...

   Граф Калиостро, со своей стороны восхищаясь умом, почти гениальностью, а в особенности предприимчивостью своего нового друга, поклялся в полной преданности, в полном сочувствии и всяческой готовности помогать ей по мере сил.

   Делом, с которым явилась к нему Иоанна, был все тот же план ее относительно двух испанок Кампо д'Оливас. Она просила Калиостро познакомиться с испанками и пустить в ход все чары своей магии. Волшебник должен был помочь ей овладеть так или иначе старой грандессой, ее племянницей и их богатством.

   - Против нас двоих ничто устоять не может! - сказала Иоанна смеясь. - Хотя у меня нет той славы мага, которой вы пользуетесь во всем мире, но могу вас уверить, что я тоже колдую.

   - Верю... чувствую даже это, графиня! - воскликнул Калиостро полушутя и приложил руку к сердцу. - Здесь я чувствую это...

   - Нет, граф, я не про такое колдовство говорю. Так умеют колдовать все красивые женщины. Я же обладаю даром иным... Когда вы ближе узнаете меня, то оцените. Быть может, мы с вами будем друзьями на всю нашу жизнь.

   Калиостро молчал и вдруг вымолвил:

   - Если бы вы могли, графиня, устроить мне аудиенцию у королевы, то я пошел бы за вас в огонь и в воду.

   - Это очень легко сделать. Я спрошу у нее при первом свидании.

   После этой беседы и этого обещания Калиостро был, конечно, в руках у хитрой и тонкой Иоанны.

   Лоренца со своей стороны в награду за услугу, оказанную графине, могла постоянно видаться с Уазмоном в ее квартире. Иоанна не ревновала... Одновременно с тем госпожа Реми позволила наперснику Канару перестать дежурить в доме иностранца-графа, где он страшно скучал. Заниматься тем только, чтобы всякий день выведывать у людей, куда барыня их собирается идти, было для него делом совсем не по нраву. Он был полезен и нужен на иное, более серьезное.

  

  

   За это же время к прославленному молвой кудеснику народ уже повалил толпой. Все шли к магу и к медику, и всякий со своим делом, иногда не имеющим ничего общего ни с алхимией, ни с медициной. Иной просил укротить строптивую жену, другой просил указать вора и найти пропавшее имущество, третий просто просил совета в тяжбе. Одним словом - всякий, озабоченный чем бы то ни было, шел к кудеснику со своей заботой. Калиостро принимал всех и отделывался, как мог, иногда самыми обыкновенными советами, но иногда поневоле приходилось отказывать в просьбе.

   Наконец однажды к знаменитому магу явился проситель с очень странным, не подходящим делом, но Калиостро не только не отказал, а даже с радостью взялся услужить.

   Явившийся был личный адъютант короля - барон д'Эгильон. Просьба барона, обратившегося к волшебнику, заключалась в том, чтобы побудить одного его дальнего родственника, Пралена, графа и пэра, возвратить ему хотя бы половину присвоенного им имущества после скоропостижно умершего отца д'Эгильона. Король Франции не желал вмешиваться в это дело, и д'Эгильон пришел бить челом к королю магии.

   Калиостро согласился помочь. Подобное дело могло произвести много шума в Париже, благодаря общественному положению д'Эгильона.

   Калиостро тотчас же отправился к Пралену в качестве посредника. Разумеется, присвоивший себе чужое имущество граф Прален наотрез отказался исполнить просьбу д'Эгильона и ссылался на вполне законное завещание покойного.

   - Завещание это незаконное. Все того мнения. Вам должна была бы принадлежать только половина имущества в уплату той суммы, которую вы ссудили покойному, но остальное все-таки должно перейти к сыну, - сказал Калиостро.

   - Это неверно! - отвечал Прален.

   - Завещание было подписано покойным в состоянии полусознания действительности! - продолжал Калиостро.

   - Это ложь! Наглая ложь! - воскликнул Прален.

   - Завещание помечено было к тому же задним числом.

   - Как вы смеете мне это говорить... - вспыхнул пэр.

   - Я сошлюсь как на свидетеля на такую личность, - холодно продолжал Калиостро, - которой вы поневоле не будете противоречить. Согласитесь ли вы возвратить половину имущества молодому человеку, если свидетельство одного лица произведет на вас известное впечатление и докажет вам при двух-трех лицах, что завещание почти подложное.

   - Конечно!.. Пожалуй!.. - нехотя и уже раскаиваясь, тотчас же после согласия, отвечал граф Прален.

   - В таком случае сделайте мне честь, пожалуйте ко мне завтра вечером. Я живу в улице Сен-Клод. Я вызову эту личность свидетелем, а затем вы поступите как вам будет угодно. Насиловать вашу волю никто не станет.

   Прален сожалел, что согласился, но, с другой стороны, любопытство подстрекало его побывать в гостях у знаменитого колдуна.

   И то, что произошло на другой день в доме улицы Сен-Клод, страшно нашумело в Париже и достигло даже до ушей самого короля Людовика XVI и Марии Антуанетты.

   Поздно вечером в кабинете Калиостро сошлись только четыре приглашенных лица, в числе которых был узурпатор Прален, вместе с ним молодой д'Эгильон и принц крови Конти. Все четверо сидели у зажженного камина, где, колеблясь, падало и вновь поднималось и вилось красное пламя. Другого какого-либо освещения не было. Это немало удивило гостей. Конти, бывавший изредка у волшебника, был его горячий поклонник и немало содействовал своими рассказами о чудесах Калиостро его все разраставшейся славе. Теперь, на этот раз, Калиостро умышленно пригласил принца, чтобы он мог разнести по всему Парижу весть о происшедшем в доме мага.

   Принц Конти был более всех удивлен темноте в горнице и, будучи близок с хозяином, решился заметить это обстоятельство графу, приписывая отсутствие освещения простому недоразумению и рассеянности его.

   - Свечей, - отозвался Калиостро, - не нужно. Нам достаточно и камина, чтобы видеть друг друга и разговаривать... И потом, для свидетеля, который явится, освещения никакого не должно быть. Этого "они" не любят!

   - Кто? - спросил Прален, не понимая.

   - Он?.. Тот, которого я пригласил свидетельствовать на вас, граф, в том, что вы неправильно поступили.

   - Как его? Этого господина, - спросил д'Эгильон. - Я его знаю?

   - Когда увидите, то узнаете. Но довольно... Приступим...

   И Калиостро громко, особым голосом обратился к графу Пралену, снова спрашивая его, согласен ли он возвратить хотя бы половину имущества законному наследнику. Пэр отчасти нетерпеливо повторил свой отказ в более резкой и даже насмешливой форме.

   - В таком случае, вы упорно желаете, чтобы "он" свидетельствовал, что вы не правы, что завещание подложное?

   - Я не позволяю вам так выражаться! - горячо воскликнул Прален.

   - Стало быть, дело решено? Вызывать мне свидетеля?

   - Пускай придет и говорит что хочет. Мне все равно... Вы не ставили мне условием, и я вовсе не обещал вам, что буду повиноваться неизвестному мне господину.

   - Я не говорил вам, - строго вымолвил Калиостро,- что он вам неизвестен. Напротив, я скажу вам, что он хорошо известен всем вам. Этому молодому человеку он не только хорошо известен, но даже более того... Впрочем, зачем слова терять даром... Вы отказываетесь? Повторите ваш отказ.

   - Отказываюсь. И даже сожалею, что приехал! - раздражительно выговорил Прален.

   - Вы не хотите отдать половину имущества добровольно?

   - Ах, черт побери... Это скучно... Никогда!

   - Вы слышали? - странным голосом выговорил хозяин, как бы себе самому, а не гостям.

   - Да, слышали, - отозвались тихо все трое, удивленные голосом Калиостро.

   - Молчание! Я всех прошу на мгновение соблюсти полное молчание и, если возможно, даже не шевелиться.

   Наступила полная тишина. Хозяин, сидя в кресле, опустил голову на руки. Он оперся локтями в колени, приник лицом к раскрытым ладоням, как бы в глубокой думе. Гости безмолвно смотрели на него, не понимая, что происходит, не зная, что будет, но с трепетом чуя - по репутации этого человека, - что произойдет что-нибудь особенное.

   Комната в полумраке, казалось, вздрагивала беззвучно и колыхалась в лучах тлевшего и замиравшего в камине огонька.

   После паузы, среди полной тишины в комнате и во всем доме, Калиостро отнял руки от лица, встал и выпрямился во весь рост. Затем он закинул голову назад, поднял высоко правую руку перед собою со сжатыми пальцами, кроме указательного, как если б он указывал нечто в пространстве. В то же время левая рука его и ее указательный палец были опущены и как бы указывали на нечто, находящееся в двух шагах от него на полу...

   Кудесник был обращен лицом к огромному шкафу с книгами, стоявшему в глубине кабинета, и все взоры гостей невольно обратились на этот угол.

   - Явись и свидетельствуй!

   В комнате пронесся легкий ветерок, как бы из отворенного окна; ковер и листы раскрытой книги на столе всколыхнулись, пламя в камине подскочило, блеснуло ярко и опять упало.

   - Явись и свидетельствуй!

   Снова порыв ветра, но сильный, как завывание бури в лесу, и за ним чуть слышный, болезненный и томительный стон...

   - Явись и свидетельствуй!

   Кудесник быстро опустил правую руку рядом с левой и обе они теперь указывали вниз... Раздался стон в горнице, протяжный и за душу хватающий... В углу, у шкафа, появилось что-то или кто-то...

   Это был не человек, а как бы тень или отражение человеческого образа в зеркале. Затем, через мгновение, весь облик высокого и худого старика с синевато-бледным лицом и закрытыми глазами ясно вырисовался и выдвинулся беззвучно из угла, как-то колыхаясь и колеблясь, как облако...

   И как стенание, жалобное, тихое, едва слышное и будто далекое, где-то за пределами горницы раздались слова:

   - Завещание подложно...

   Кудесник опустил голову на грудь и поднял обе руки вверх... Облик мгновенно рассеялся и исчез.

   В тот же миг раздался отчаянный крик молодого д'Эгильона... Уже несколько мгновений сидел он, цепенея и задыхаясь от ужаса, и наконец дико вскрикнул.

   Он узнал своего покойного отца.

   Принц Конти сидел недвижно, стараясь яснее разглядеть незнакомый ему человеческий образ, колыхавшийся в пространстве.

   Зато граф Прален без единого звука повалился на пол со своего кресла и лежал замертво около ног Калиостро...

   Не сразу очевидцы совершившегося пришли в себя... Калиостро недвижно молчал и стоял, закрыв лицо руками, как человек, который старался прийти в себя после вспышки гнева или горя... Молодой д'Эгильон рыдал, как ребенок; принц, теперь только понявший, что и кого он видел, тяжело дышал, оробев и оторопев всем телом. Прален, протянувшись на полу, валялся как труп...

   - Свечей! - вскрикнул наконец Калиостро.

   Дверь отворилась, и улыбающаяся кротко и мило красивая женщина в элегантном и прелестном пунцовом наряде появилась с двумя маленькими канделябрами в руках.

   Это была Лоренца...

  

  

   Капрал королевского полка "Крават" после бала Субиза напрасно проволновался целую ночь у себя в спальне от слова возлюбленной "завтра".

   Этот завтрашний день, теперь давно прошедший, не принес Алексею ничего. Он отправился около сумерек в дом маркизы Кампо д'Оливас со страшной тревогой на душе, но Эли появилась грустная, задумчивая, с заплаканными глазами и, улучив минуту, когда опекунша вышла в столовую, вымолвила тихо:

   - Я ничего вам сказать не могу, Алек.

   - Побойтесь Бога! Не мучайте меня! - воскликнул Алексей.

   - Не могу. Не могу... Хоть пускай меня казнят сейчас. Но вы не горюйте и не жалейте, что мое последнее решительное слово запаздывает. Мое сердце борется с разумом, а я на него надеюсь. Понимаете? Я на него надеюсь!

   - На что!.. На сердце ваше... Или на разум ваш? - дрогнувшим голосом произнес Алексей.

   - Я надеюсь, и вы надейтесь, так как "оно" ваше!

   - Оно?! - восторженно вымолвил Алексей. - Стало быть, это почти да!

   - Почти да! - тихо отозвалась Эли, но грустно взглянула в глаза возлюбленного.

   Затем она попросила Алексея не бывать у них до получения приглашения от нее или от опекунши.

   Так прошло несколько дней для Алексея в томительном ожидании решения своей судьбы. Наконец однажды случилось роковое событие.

   Однажды утром Алексей Норич, после смены с караула, выехал из дому верхом, чтобы, по обыкновению своему, прогуляться в окрестностях Парижа. Детство и юность, проведенные в маленьком городке, в живописной местности на берегах Рейна, заставили Алексея полюбить деревню и природу. Жизнь в мрачной улице душного города томила молодого человека.

   Уезжая за город в поле, блуждая шагом, а иногда спешиваясь и ведя лошадь под уздцы, он проводил целые часы в каком-нибудь овраге, или среди муравы полей, или на опушке леса. И здесь, в уединении, мечтал он о своей возлюбленной, о своей злосчастной жизни, о роковом узле этой жизни. Мечты его носились часто и в неведомой ему Испании, из которой явилась возлюбленная его, и в далекой, снегом покрытой стране, с которой роковым образом связала его судьба.

   На этот раз Алексей сократил свою прогулку. Он был взволнован и смущен, он ждал развязки, ждал, что гордиев узел его жизни или распутается от одного слова дорогой Эли, ее одним "да", или же придется разрубить этот узел, покончив свое существование. У Алексея был перстень, доставшийся по наследству от отца, в котором заключался магический сильнейший яд. Зачем носил этот перстень его отец - он часто удивлялся и прежде. Теперь же он был рад обладать ядом.

   Когда Алексей, возвращаясь в город, уж