Купер Джеймс Фенимор - Пенитель моря

sp;  Полчаса спустя "Кокетка" неслась по проливу, подгоняемая свежим юго-западным ветром.

  

  

   Широкая бухта Раритона защищается от морских ветров и волн длинною, узкою, низменною полосою земли, известной под названием Сэнди-Гук {Песчаный серп. (Прим. ред.).}. Образование ее можно приписать беспрерывному действию морских волн, а также разнообразным речным течениям, идущим в бухту от материка. Сэнди-Гук на юге примыкает к берегам Нью-Джерсея. Эта наиболее низменная часть по временам заливается водою, и таким образом Сэнди-Гук превращается на время в остров.

   Берега океана в этом месте изрезаны заливчиками, представляющими удобное убежище для небольших судов. Наиболее удобным из них считается заливчик круглой формы, известный под именам Коув и расположенный как-раз в том месте, где Сэнди-Гук соединяется с материком. Сэнди-Гук прорезывается с юга на север небольшою речкою Шрюсбери, текущей параллельно берегу. Восточный берег ее, вплоть до океана, носит такой же низменный характер, как и весь вообще Сэнди-Гук. Его покрывает роскошная зелень дубов и сосен. Западный берег круто поднимается, образуя значительную возвышенность.

   Это место облюбовал альдерман ван-Беврут, построив здесь виллу, носившую громкое название Луст-ин-Руст, т.-е. - покой и достоинство. Действительно, если почтенный коммерсант искал уединения и свежего воздуха, то выбор этого места нельзя было не признать в высшей степени удачным. Все окружающие земли принадлежали на правах собственности одной богатой семье, владения которой простирались на огромное пространство. Положение и качество земли не представляли ничего привлекательного для иностранцев-колонистов, так как почва не годилась для обработки. Все это способствовало тому, что волны переселенцев миновали эту местность, и она оставалась пустынной. Что касается воздуха, то и с этой стороны условия были вполне благоприятны: соседство океана, находившегося всего за каких-нибудь полторы - две версты, действовало умеряющим образом на летний зной, а легкий ветерок приносил ту прохладу, которая так незаменима в летний вечер.

   Самая вилла представляла собою кирпичное низкое здание в голландском стиле, окрашенное в ослепительно белый цвет. Множество флюгеров с коньками наверху, целая дюжина дымовых труб оригинальной формы увенчивали крышу здания. Перед фасадом расстилался небольшой, тщательно содержимый лужок, окруженный кустарником, среди которого то тут, то там поднимались старые вязы. Берег позади виллы спускался крутым скатом к речке. Значительная часть его была покрыта фруктовыми деревьями, среди которых случайно встречались одинокие сосенки и дубы. Ближе к реке находились конюшни и овины. Периага, на которой приехал хозяин с гостями, мирно покоилась под навесом, нарочно для этой цели выстроенным на речке. Наконец, в соседстве с виллой были рассыпаны домики, в которых жила многочисленная дворня. В первое время мелькавшие повсюду огоньки и топот ног служили наглядным доказательством прибытия хозяина, но уже к девяти часам все успокоилось. Усталые гости разошлись, и скоро вся вилла погрузилась в мирный сон.

   Не спала лишь Алида.

   Ее помещение находилось в крайней северной части виллы. Это был павильон, выходивший окнами на речку.

   Алида сидела у открытого окна и наслаждалась картиною, расстилавшеюся перед ее глазами. Это было вскоре после новолуния. Темный небесный свод был унизан мириадами ярко горевших звезд. Легкий ветер проносился с океана и разливал кругом бодрящую прохладу позднего вечера. Поверхность океана темной скатертью расстилалась по обе стороны песчаной стрелки, на которой стояла вилла. Среди тишины ночи слышалось его тяжелое, мощное дыхание.

   Прибой волн нарушал безмолвие ночи. Порой он звучал мрачно, угрожающе, порой замирал, теряясь в прибрежных песках. Увлеченная величественной картиной природы, Алида вышла на балкон и, перегнувшись через перила, стала смотреть на ту часть океана, которая не была видна из комнаты. Взоры ее упали на темные очертания корабля, стоявшего на якоре у самой оконечности мыса. В ее глазах блеснуло выражение торжества: она узнала, какой это корабль и ради кого он здесь.

   - Скоро же покончил капитан Лудлов со своим плаванием! - громко произнесла она, позабыв в порыве радости всякую осторожность. - Мой дядя прав: у королевы плохие слуги.

   - Когда служишь двум повелительницам, то всегда рискуешь навлечь неудовольствие и той, и другой! - ответил чей-то мужской голос из кустов, росших под самыми окнами павильона.

   Алида отпрянула в комнату, и в то же время перед ней появился капитан "Кокетки". Остановившись на секунду, Лудлов пристально посмотрел на девушку и, не заметив на ее лице какого-либо неудовольствия, вошел в комнату.

   Алида не обнаружила ни изумления, ни страха. Гордо выпрямившись, она проговорила наружно спокойным голосом, хотя предательский румянец выступил на ее щеках:

   - Я слышала, что капитан Лудлов заслужил репутацию храброго моряка. Но я думала, что его честолюбие удовлетворяется лишь лаврами, полученными в столкновениях с врагами, а не с женщинами.

   - Прошу извинения, прекрасная Алида, но ведь вам знакомы подозрительность вашего дяди и те препятствия, которые он ставит, чтобы помешать мне видеться с вами.

   - В таком случае он ошибался, полагая, что я достаточно защищена от подобных посягательств.

   - Алида, вы капризны, как ветер. Вы знаете, насколько неприятна вашему опекуну моя любовь к вам, и вы жалуетесь на недостаток соблюдения мною условных приличий. Я надеялся... я предполагал, судя по вашему письму, за которое, кстати, выражаю вам мою искреннюю благодарность... Не разрушайте моей надежды!..

   Краска на лице девушки усилилась. Стараясь, однако, сохранить спокойный вид, она промолвила:

   - Отвечая на ваше письмо, я руководилась скорее добротою, чем благоразумием, и вы заставите меня, кажется, раскаяться в этом.

   - Мог ли я ожидать такого сурового приема?! Я хотел только выразить вам свою благодарность!

   - Благодарность? - произнесла Алида, и на этот раз ее удивление было непритворным.

   - Вижу, что здесь произошло недоразумение, - с плохо скрытым неудовольствием заметил Лудлов. - Но разве не вы написали письмо, которое я нашел в книге?

   Алида подумала, что молодой человек или пьян, или помешался; но, посмотрев на его лицо, она не прочла в его чертах ничего, что подтверждало бы ее опасения. Тогда, сделав собеседнику знак сесть, она дернула за сонетку.

   - Франсуа, - обратилась она к заспанному слуге, когда тот, щурясь от света, вошел в комнату, - принеси, пожалуйста, воды, - капитан дачет освежиться, - а также вина. Но старайся не разбудить дядю: он так устал с дороги.

   По уходе слуги Алида, довольная тем, что отняла у визита своего гостя тайный характер, снова обратилась к Лудлову:

   - Могу вас уверить, капитан Лудлов, что ваше посещение, я считаю не только нескромным, но и жестоким. Позволю себе сомневаться в ваших словах относительно письма. Я не поверю до тех пор, пока вы его не покажете.ъ

   - Не думал я, что из него придется делать такое употребление! - с горечью произнес Лудлов, вынимая листок бумаги.

   На лице молодой девушки выразилось сильнейшее любопытство. Она взяла записку и с изумлением прочитала:

   "Жизнь моряка полна опасностей и приключений. Она вырабатывает смелость духа, невольно увлекающую женщину, возбуждает сострадание теми лишениями, которые ее сопровождают. Пишущая эти строки не остается безучастной к заслугам представителей этой отважной профессии. Глубокое благоговение перед морем и моряками всегда было слабостью ее души. В мечтах о будущем, в воспоминаниях о прошедшем она всегда уделяла место тем удовольствиям, которые может дать жизнь моряка: наблюдение обычаев разных народов, языка, оружия, беспрерывная перемена декораций, постоянство в привязанностях несут в себе искушение, слишком сильное для женского воображения. Быть-может, они повлияют и на решение одного мужчины. До свидания!"

   Не веря своим глазам, Алида еще раз пробежала загадочное письмо и, наконец, решилась взглянуть на молодого человека.

   - И это письмо, не достойное уважающей себя женщины, капитан Лудлов приписывает мне? - сказала она дрожащим голосом, в котором слышалась оскорбленная гордость.

   - Но кому же другому, кроме вас, мог я приписать это письмо?

   Брови молодой девушки сдвинулись как бы под влиянием внутренней боли. Затем она вынула из бювара небольшой листок почтовой бумаги и, обратившись к Лудлову, громко сказала:

   - Мое письмо, может-быть, не так остроумно и не так пространно. Я сейчас прочитаю копию его.

   С этими словами она прочитала следующее:

   "Благодарю капитана Лудлова за его внимание ко мне и за то, что он познакомил меня с подвигами пиратов. Из чувства простой гуманности нельзя не пожалеть, что они принадлежат к профессии людей, слывущих вообще защитниками слабых и беззащитных. Впрочем, на темном фоне поступков одних еще более выделяется благородство других. Никто другой так искренно не убежден в этом, как друзья капитана Лудлова (тут голосок Алиды дрогнул)... В знак признательности посылаю ему экземпляр Сида и прошу хранить его у себя до тех пор, пока он не возвратится из поездки".

   Несколько минут молодые люди смотрели один на другого в немом изумлении. Вдруг внезапная мысль поразила Алиду. Под влияниемм ее она произнесла холодно:

   - Капитану Лудлову лучше известны его корреспондентки. Я, вероятно, не ошибусь, сказав, что это письмо, посланное ему неизвестной особой, не первое.

   Молодой человек покраснел. Алида продолжала:

   - Вы подтверждаете мои подозрения. Надеюсь, вы не обвините меня, если я скажу, что с сегодняшего дня...

   - Выслушайте меня, Алида! - вскричал моряк, испуганный последними ее словами. - Пожалуйста, выслушайте, и вы узнаете тогда всю правду. Признаюсь, не в первый раз получаю я письма, написанные тою же рукою и в том же стиле. Но клянусь честью королевского офицера, что до сегодняшнего дня я считал...

   - Понимаю: это были анонимные послания до тех пор, пока вы не сочли возможным признать меня их автором. Лудлов, Лудлов! Какого плохого вы мнения обо мне, несмотря на ваши слова, что любите...

   - Но подумайте, Алида, где мне было изучить условности света, когда я при своей службе почти не вижу людей?! Я всею душою предан своему делу. Не было ничего удивительного в том, что я поверил, что и вы смотрите на это дело моими же глазами. Но так как вы отрицаете это письмо... Впрочем, нет, ваше отрицание излишне... Я сам теперь вижу, как я ошибся благодаря своему тщеславию и... радуюсь этому.

   Алида покраснела. Ее лицо прояснилось. Самолюбие ее было удовлетворено.

   Начинавшее уже тяготить молодых людей наступившее молчание было весьма кстати прервано приходом Франсуа.

   - Барышня, вот вода! - сказал он. - Что касается вина, то при всем желании я не мог добыть его, так как ваш дядя спит, а ключи положил, по обыкновению, под подушку.

   - Не нужно: капитан сейчас уйдет, да теперь ему и не хочется пить.

   - Можно, пожалуй, добыть джину, - предложил француз, сочувствовавший разочарованию, которое, по его мнению, должен был испытывать Лудлов. - Но едва ли капитан будет употреблять этот крепкий напиток.

   - Он получил все, что ему требовалось в этот вечер, - смеясь, ответила Алида. - Благодарю вас, мой добрый Франсуа. Теперь вам остается показать дорогу капитану, и когда вы это исполните, все ваши обязанности на сегодня окончены.

   Распрощавшись с Лудловым с видом, не допускавшим противоречия, молодая девушка отпустила и гостя, и слугу.

   - Ваша служба приятная, не правда ли, Франсуа? - спросил моряк, выходя в двери.

   - Да, уж точно, сударь, мне доставляет великое удовольствие прислуживать барышне; я ношу ее веер, книгу...

   - Книгу? Вам, вероятно, приятно было нести ее!

   - Ну, конечно. Это было сочинение Пьера Корнеля...

   - А письмо, вложенное в книгу? Вам тоже поручено было нести, добрый Франсуа?

   При этом вопросе француз поднял плечи и, приставив свой желтый палец к кончику огромного орлиного носа, украшавшего его физиономию, тряхнул головой. Затем он поспешил ответить:

   - Очень может быть. Я помню, как барышня мне говорила: "Держите осторожнее". Но сам я не видал письма.

   - Вот что, Франсуа, - продолжал моряк, опуская в руку словоохотливого слуги гинею,- если вы когда-нибудь узнаете, что сделалось с этим письмом, я не останусь у вас в долгу. До свидания!

   - К вашим услугам, господин капитан. Славный господин! - продолжал француз, восхищенными глазами смотря вслед уходящему моряку.- К несчастью, он моряк, а покойный батюшка барышни сильно не долюбливал людей этого сорта.

  

  

   Расставшись с Лудловым, Алида действовала скорее под влиянием минуты, чем своего чувства. Оставшись одна, она раскаялась в своей поспешности, припомнив сотни вопросов, которые должны были разъяснить непонятную для нее историю с письмом.

   Было еще не очень поздно. Разговор с Лудловым отнял у нее всякую охоту спать. Отставив свечи в задний угол, молодая девушка снова подошла к окну.

   Кругом было полнейшее безлюдие. Несмотря, однако, на пустынный характер местности, она считалась вполне безопасной. Мирный характер колонистов, населявших внутренние области, вошел в поговорку. О корсарах здесь ничего не было слышно.

   Алида вышла на балкон полюбоваться картиной спящего океана, как вдруг услышала мерный шум весел. Ее удивила поспешность, с какою капитан Лудлов покидал берег. Это вовсе не было в его привычках. Перегнувшись через балкон, она ждала, когда шлюпка Лудлова покажется из прибрежной тени и выйдет на освещенную луной полосу воды, идущую почти до самого крейсера. Но шлюпка не показывалась, и самый шум весел постепенно затих. На крейсере, на передней мачте, попрежнему светился фонарь - знак того, что командир еще на берегу.

   Взгляд молодой девушки остановился на изящных линиях крейсера, тихо покачивавшегося на волнах дремавшего океана. Его стройный корпус, симметричные снасти,- все это, освещенное луной, представляло красивое зрелище. Незаметно ее мысли перешли на опасности, под которыми вечно живет моряк, на его смелый дух, но, с другой стороны, - на его непостоянство в привязанностях, бывшее естественным последствием условий его жизни. Эта мысль навеяла на Алиду грусть.

   Снова перевела она взгляд на океан. От видневшихся в отдалении берегов острова Нассау и вплоть до Нью-Джерсея ничего не было видно на огромной водной поверхности. Лишь уставшие за день чайки мирно спали, покачиваясь на волнах.

   Темная зелень дубняка и сосен, покрывавших берега бухты Коув и тянувшихся дальше, бросала черную тень на воду. Над этой линией леса Алида увидала какой-то движущийся предмет. При виде его молодую девушку охватило чувство изумления, смешанного со страхом. Ей казалось, что таинственный корабль летит прямо на берег, не зная, повидимому, о подводных камнях, притаившихся у этого берега.

   Ни одного паруса не виднелось на нем; казалось, его приводила в движение какая-то неведомая сила. Скоро корабль скрылся из глаз Алиды за береговыми высотами. С замиранием сердца девушка ждала, что страшные крики нарушат ночное безмолвие: воображение уже представляло ей страшную картину катастрофы. В то же время ей пришли на память невероятные рассказы о подвигах знаменитого корсара Кидда и прочих пиратов, скрывающихся у островов Караибского моря. Говорили, что они для починки своих судов заходили в самые секретные заливчики Америки. С каким удовольствием она позвала бы назад капитана "Кокетки" и сообщила ему, какой враг находится вблизи него!

   Скоро, однако, девушка упрекнула себя за то, что дала слишком много воли своему воображению. Она попыталась объяснить движение судна просто маневрами местного лоцмана. В тот момент, как это предположение готово было перейти в уверенность, ей послышался шум шагов, направлявшихся прямо к ее павильону. Взволнованная молодая девушка бросилась в комнату и здесь остановилась, прислушиваясь. Дверь осторожно отворилась, и Алида увидела почтенного альдермана ван-Беврута.

   - Северное сияние и лунный свет! - заворчал старик. - Ты, право, испортишь свою красоту, племянница, если будешь делать из ночи день. Тогда женихов придется искать со свечой в руках. Хорошенькие глазки, свежие щечки - вот твой основной капитал, дитя! Не расточай же его понапрасну.

   - Ваш образ жизни, дядя, скорей заставит увянуть красоту, - сказала Алида, смеясь над своим недавним страхом, с одной стороны, с другой, - желая подшутить над дядей.

   - Пора тебе и на покой. Загаси-ка эти свечки: тебе достаточно и лампы, чтобы раздеться и лечь в постель. В такой поздний час ярко освещенные окна могут дать повод к неосновательным толкам.

   С этими словами альдерман потушил обе свечи, поставив на их место небольшую лампу.

   - Сильный свет мешает, а эта лампочка будет, наоборот, располагать ко сну. Обойми меня на прощанье, мучительница, и спусти эти занавески. Скоро встанут негры, будут снаряжать периагу в обратный путь; мошенники не дадут тебе спать. Помни же, - прибавил, уже уходя, старик, - брак есть дело, от успеха которого зависит все счастье женщины,

   Алида проводила своего дядю до двери, которую затем заперла. Найдя пламя лампы слишком слабым, она снова зажгла свечи, только-что затушенные дядей. Поместив их и лампу на стол, молодая девушка опять подошла к окну, желая узнать, что сделалось с таинственным кораблем.

   Освещенная луной поверхность океана была так же пустынна, как и раньше. Но когда ее взоры скользнули в сторону бухты Коув, она едва не вскрикнула от удивления и испуга.

   Существование пролива, соединяющего океан с этою бухтою, было мало кому известно. Окрестные лодочники и судовщики не обращали на него внимания, так как он часто делался недоступным вследствие изменчивости течения. Притом он большую часть года был недоступен для судов. Но в то короткое время, когда он делался судоходным, плавание по нем было почти невозможно вследствие изменчивости, с которой менялась его глубина. Достаточно было двух недель затишья или западного ветра, и пролив делался судоходным. Зато восточный ветер совершенно заносил его песком. Не удивительно поэтому, что Алида почувствовала суеверный ужас, когда посредине бухты увидела скользнувший без помощи парусов или весел корабль.

   Это была бригантина {Бригантина - легкое судно (преимущественно Средиземного моря) с двумя-тремя мачтами, приспособленное к ходу под веслами в случае безветрия. (Прим. ред.).} смешанной конструкции: не слишком широкая, не слишком длинная. Она была снабжена двумя мачтами, из которых меньшая носила обычную оснастку, тогда как главная мачта несла лишь один огромных размеров парус, дававший судну возможность легко преодолевать сопротивление волн. Корпус ее был низкий, изящных контуров, черный, как вороново крыло. Между снастями тянулась паутина тонких веревок, служивших для того, чтобы расправлять в минуту надобности складки парусов и таким образом увеличивать их площадь, а следовательно, и скорость судна.

   Бригантина вошла в бухту, пользуясь приливом, - обстоятельство, упущенное Алидою из внимания и давшее повод к ее суеверному страху.

   Впрочем, молодая девушка скоро уверилась в реальности происходящего. Бригантина круто повернулась и, скользя по той части бухты, которая была лучше укрыта от ветров и волн, а, может-быть, и от любопытных взглядов, - вдруг остановилась. Через минуту глухой шум упавшего якоря донесся до слуха Алиды.

   Снова в уме ее воскресли рассказы о пиратах. По слухам, они лишь недавно были на соседнем острове, где будто бы зарывали награбленные сокровища. Возможно, что и вновь прибывший гость принадлежал к тому же сорту людей, тем более, что его могло привлечь сюда богатство альдермана и его племянницы, молва о котором уже давно носилась по всему округу.

   Прикрывшись занавескою, Алида де-Барбри устремила взоры на неподвижный корабль, недоумевая, следует ли поднять тревогу в доме, или нет? Она инстинктивно чувствовала, что ее заметили с корабля, несмотря на расстояние.

   Едва она успела скрыть себя таким образом от любопытных взглядов, как кусты под ее окнами раздвинулись, и кто-то легким прыжком вскочил на балкон, а оттуда - в комнату.

  

  

   Первым движенцем Алиды было бежать. Но робость отнюдь не принадлежала к качествам девушки. Поэтому она решила остаться и ждать незнакомца. Может-быть, на это решение повлияла также и надежда увидеть командира "Кокетки".

   Вошел юноша лет двадцати двух. Лицо его, покрытое загаром, отличалось удивительною чистотою и свежестью. Густые черные шелковистые бакенбарды составляли резкий контраст с тонкими очертаниями ресниц и бровей, придавая в то же время решительное выражение лицу, которое без этого страдало бы отсутствием мужественности. Тонкий орлиный нос имел изящные очертания. Выражение лица представляло странную смесь юмора с глубокой грустью. Наконец, портрет незнакомца дополняли ослепительно белые зубы и черные глаза.

   Костюм его был в общем тот же, что и у Томаса Тиллера, только гораздо богаче: матросская куртка из дорогого индийского пурпура, шаровары из ослепительно белого полотна; головным убором служила красная бархатная шапочка, вышитая золотом. Талия молодого человека была опоясана широким шелковым шнуром красного цвета с вычеканенными якорями. Такие же якоря, только из серебра, виднелись и на обоих концах этого пояса. Наконец, за поясом незнакомца была заткнута пара пистолетов в богатой оправе и виднелась ручка небольшого азиатского кинжала.

   - Как здесь поживают? - входя в комнату, громко сказал незнакомец. - Выходите же, почтеннейший торговец пушным товаром. Я принес для ваших сундуков немало золота. Ну, а теперь, когда этот трехсвечник выполнил свое назначение, можно, полагаю, его затушить, а то, пожалуй, он привлечет сюда еще кого-нибудь.

   - Прошу извинения, - сказала Алида, выходя из-за занавески. Лицо девушки было спокойно, хотя сердце ее сильно билось.-Так как мне приходится принимать этот неожиданный визит, то я прошу вас не тушить свечей.

   Незнакомец невольно сделал шаг назад. Его очевидная тревога несколько ободрала молодую девушку. Когда незнакомец в первую минуту положил руку на ручку пистолета, Алидой снова овладело желание бежать. Но тотчас же тревога незнакомца исчезла. Выступив вперед, он сказал:

   - Хотя альдерман ван-Беврут и не совсем точно соблюдает условия, однако, можно простить ему эту небрежность, раз он прислал вместо себя вас. Надеюсь, вы уполномочены на ведение переговоров со мною?

   - Не имею ни малейшего права вести переговоры о вещах, в которых я ничего не понимаю.

   - Но тогда зачем же этот сигнал? - спросил незнакомец, указывая на свечи и лампу. - Этим нехорошо шутить,

   - Не понимаю, что вы хотите сказать. Эти свечи я всегда зажигаю у себя, и только лампу оставил здесь мой дядя, альдерман ван-Беврут.

   - Ваш дядя? - вскричал с изумлением незнакомец, подходя к Алиде так близко, что молодая девушка сделала шаг назад. - Так вот она красавица де-Барбри!

   С этими словами он почтительно снял свою шапочку.

   Из слов незнакомца Алида поняла, что визит его ожидался дядей. Для нея не было ничего удивительного в том, что коммерсант скрывает свои операции от любопытства и конкуренции своих собратьев. К тому же красота незнакомца, а также - к чему скрывать? - и сказанный им комплимент невольно внушали доверие к нему. Алида совершенно успокоилась; прежнего страха как не бывало.

   - Так вот какова прекрасная де-Барбрн! - повторил моряк, смотря на молодую девушку с любопытством, смешанным с какой-то трогательной грустью. - Прозвище, видно, дано не даром.

   Последние слова вызвали краску на лице Алиды.

   - Становится уже поздно, - поспешно проговорила она, намереваясь удалиться,- да и ваш визит по меньшей мере странный. Позвольте мне позвать дядю...

   - Останьтесь, - произнес незнакомец, - уже давно, давно я лишен удовольствия видеть такую милую домашнюю обстановку. Я вернулся из дальних морей, где принужден был разделять общество людей суровых, грубых. Ваше присутствие проливает успокоение на мою уставшую душу.

   Заинтересованная непонятною грустью, звучавшею в словах незнакомца, Алида колебалась.

   - Гость моего дяди всегда может отдохнуть здесь от лишений долгого плавания, - сказала она. - Этот дом никогда еще не закрывал своих гостеприимных дверей.

   - Если во мне или в моем костюме есть что-либо, способное вас испугать, я откажусь... Это оружие не мне носить! - вскричал с негодованием незнакомец, бросая пистолеты и кинжал на подоконник, - Если бы вы знали, как я мало способен причинять зло человеку, особенно женщине, - вы бы меньше меня боялись!

   - Я боюсь не вас, - твердо возразила Алида, - а боюсь сплетен.

   - Кто может здесь потревожить нас? Вы вдали от города и завистливых глаз, прекрасная Алида! Здесь изящные вещи окружают вас. Когда вами овладевает грусть, вы трогаете струны этой лютни. Эти краски дают вам возможность воспроизводить красоты полей и гор, цветов и деревьев. Эти страницы, полные увлекательного вымысла, столь же очаровательны, как ваши мысли, как вся вы! - Произнося это, моряк с любовью дотрагивался до всех этих предметов, как бы сожалея, что судьба лишила его самого возможности пользоваться ими.

   - Не удивительно, что вы, моряки, так живо интересуетесь этими мелочами, которые доставляют нам развлечение, - отвечала Алида.

   - Вам знакомо, следовательно, наше трудное и опасное ремесло?

   - Мне, родственнице такого известного купца, как мой дядя, естественно знать о моряках!

   - Вот и доказательство, - с живостью подхватил незнакомец. - Редко можно встретить историю американских корсаров в библиотеке женщины. Какое удовольствие находите вы в рассказах о кровавых делах этих удальцов?

   - Какое удовольствие, говорите вы? - отвечала Алида, наполовину готовая в глубине души причислить и своего собеседника к тому же разряду людей, хотя наружность его и противоречила этому.- Эту книгу мне дал один бравый моряк, который сам скоро выступит против этих людей. Когда я читаю эту книгу, я вспоминаю о тех, которые рискуют своею жизнью, защищая угнетенных и слабых. Однако, я должна итти сказать дяде о вашем прибытии, а то он в праве будет сердиться на меня.

   - Еще минутку! Давно я не видал такого мирного уголка, как этот. Здесь - музыка, там - вышиванье. Из этих окон открывается прекрасный вид, а там вы можете любоваться океаном без всякой боязни за себя. Вам, должно-быть, хорошо здесь?

   С этими словами незнакомец обернулся и тут только заметил, что он один в комнате. Смущение отразилось на его красивом лице. Но не успел он собраться с мыслями, как в дверях раздался знакомый голос альдермана.

   - Контракты и договоры! - заворчал недовольный коммерсант. - Разве так надо скрывать наши действия? Уж не думаешь ли ты, что королева пожалует мне орден, если узнает о наших отношениях?

   - Ложные сигналы и фонари! - в том же тоне ответил незнакомец, указывая на свечи и лампу, все еще горевшие на столе. - Разве возможно войти в этот порт без этих сигналов?

   - Вот что наделала излишняя любовь к луне! Эта молодая девица не спит, хотя ей давно уже следовало быть в постели. Она любуется звездами и не думает о том, что этим расстраивает все планы своего дяди. Но не бойся, мэтр Сидрифт! Моя племянница - особа скромная, и уже по тому одному должна молчать, что здесь у нее только и есть два лица, с которыми она может беседовать: ее слуга и патрон Киндергук. У того и у другого головы заняты совсем не тем.

   - Не бойся, альдерман, - ответил с лукавым видом моряк, - у нас есть другой еще залог ее молчания: опасение скомпрометировать себя, так как ее дядя не может повредить своему доброму имени без ущерба для репутации своей племянницы.

   - Какой, подумаешь, грех вести торговлю вне пределов закона! Эти англичане только и думают о том, как бы связать нас по рукам и ногам, а потому и говорят нам: торгуй, но только с нами или совсем не торгуй.

   - Так, так. Поэтому и следует утешаться контрабандой! Прекрасное рассуждение, почтеннейший! С подобной логикой ты всегда будешь спать спокойно, особенно, если твоя спекуляция будет выгодной. Но довольно рассуждать о нравственности нашей торговли. Перейдем к делу, - прибавил он, вынимая из внутреннего кармана куртки пакет и равнодушно опуская его на стол. - Вот твое золото: здесь ровно 80 португальских дублонов. Недурная выручка за несколько связок с мехами.

   - Твой корабль, мой пылкий Сидрифт, летает морской птицей, - ответил Миндерт с радостною дрожью в голосе. - Ты сказал: восемьдесят? Не трудись, однако, искать записной книжки: я избавляю тебя от труда считать золото. Да, твоя поездка вышла недурной! Несколько боченков с ямайским ромом, с порохом и свинцом, одно - два одеяла и в придачу к ним несколько безделиц для начальствующих лиц, - все это благодаря твоему искусству и стараниям превратилось в полновесное золото. Ты менял эти монеты на французском берегу?

   - Севернее, там, где снег возвышает ценность этих товаров. Что ты смотришь так пристально на эту монету?

   - Она кажется мне недостаточно тяжелой. К счастью, у меня под руками весы...

   - Стой! - сказал незнакомец, положив затянутую по моде того времени в раздушенную перчатку руку на рукав альдермана. - Между нами не должно быть никаких весов, сударь. Эта монета пойдет вместе с другими. Мы торгуем на честное слово, и всякое колебание для меня оскорбительно. Если это повторится, я буду считать свои отношения с тобою поконченными!

   - Это было бы несчастьем для нас обоих, - ответил Миндерт, делая вид, что он только пошутил, и опуская в мешок несчастный дублон, грозивший стать яблоком раздора.- Немного снисходительности в торговых сношениях достаточно для поддержания дружбы. Но не будем из-за пустяков терять драгоценного времени. Привез ты нужные для колонии товары?

   - В изобилии.

   - И тщательно подобранные? Ладно. Право, мэтр Сидрифт, я всегда с нетерпением ожидаю твоего прибытия. Какое удовольствие для меня водить за нос ваших лондонских олухов!

   - Но ведь самое первое удовольствие для вас...

   - Получать барыши? Конечно, этого я не стану отрицать. Это вполне естественно. Но, право, я чувствую что-то в роде гордости, когда обманываю этих эгоистов. Как! Разве мы родились, чтобы быть лишь орудием их благосостояния? Дайте-ка нам одинаковые с ними законодательные права, и я первый, как верноподданный...

   - Буду всегда заниматься контрабандой, - подсказал насмешливо моряк.

   - Ну, ну, довольно шуток! Из них не сделаешь золота. Нельзя ли мне посмотреть список вещей, которые ты привез?

   - Вот он. Но слушай, вот что мне пришло в голову. Пусть при нашей сделке будет находиться свидетель.

   - Законы и судьи! Ты забываешь, что даже тяжелый галлиот может пройти сквозь прорехи в законе. Всякие документы, свидетельствующие о том, какого рода торговлю мы с тобою ведем, будут поглощены судом, подобно тому как могила поглощает без следа мертвеца.

   - Смеюсь я над судами и не имею никакого желания их видеть. Присутствие прекрасной Алиды я считаю необходимым, потому что оно предупредит всякие дурные толки, которые иначе могут подняться по поводу наших отношений. Позови же ее!

   - Но ей совершенно не знакомы обычаи торговли. К тому же это повредит мне в ее мнении.

   - Не будет здесь твоей племянницы - не будет у меня и дела с тобой.

   - Алида - дитя покорное и преданное, и мне не хотелось бы тревожить ее сон. Но здесь есть патрон Киндергук. Его преданность английским законам равна моей. Я пойду разбужу его. Он, без сомнения, не откажется принять участие в нашей выгодной сделке.

   - Не трудись будить его! Я не вожу компании с подобными людьми. Приведи девушку. У меня есть вещи интересные и для нее.

   - Эх, вы никогда не были опекуном ребенка и не знаете поэтому всей ответственности этого звания!

   - Не будет племянницы - не будет и сделки, - твердо проговорил контрабандист, кладя обратно фактуру в карман и собираясь встать из-за стола. - Она знает о моем здесь присутствии. Мы только выиграем, если немного посвятим ее в наши с тобой отношения.

   - Ты положительно деспот. Но пусть будет по-твоему. Только уговор: молчок о прежних наших делах. Настоящая сделка пусть будет для нее чисто случайной.

   - Как хочешь. Я, пожалуй, буду больше делать, чем говорить. Держи лучше сам свои секреты за зубами.

   Альдерман не противоречил больше. Затушив лампу и бросив подозрительный взгляд в окно, он медленно вышел из комнаты.

  

  

   Лишь только незнакомец остался один, выражение лица его совершенно изменилось: гордость и отвагу сменила задумчивость. Встав с места, он осторожно коснулся струн лютни и долго вслушивался в их тихий звон. Казалось, он совершенно забыл о цели своего визита. Что же касается Алиды де-Барбри, то она не питала никаких обидных подозрений относительно характера посещения загадочного незнакомца, хотя обстоятельства встречи с ним могли бы дать пищу подобным сомнениям.

   Все колонии Англии в то время были наводнены разными выходцами из метрополии. Благодаря протекции они захватили все почетные и доходные места в колониях. Развращенность нравов, продажность юстиции, открытое покровительство контрабандистам составляли оборотную сторону английского управления в колониях, принявших впоследствии имя Соединенных Штатов. Таким образом не было ничего удивительного, что Алида не совсем доверяла законности торговых операций своего дяди.

   Скоро она вновь появилась в павильоне. При этом на лице ее было написано скорее любопытство, чем неудовольствие.

   - Моя племянница сейчас только узнала, что ты приехал из Европы, мэтр Сидрифт!- сказал осторожно альдерман, шедший впереди Алиды.- Так как она женщина, то она ни за что не простит тебе, если ты не дашь ей первой взглянуть на твои товары и судить о степени их достоинства.

   - Не могу и желать более прекрасного и беспристрастного судьи,- любезно отвечал незнакомец. - Вот шелковые ткани, изделия тосканских мастеров. Вот лионская парча, которой могли бы позавидовать дамы Франции и Ломбардии. Вот ленты всех цветов и оттенков, кружева с рисунками, заимствованными у резьбы лучших соборов Фландрии.

   - Ты, должно-быть, много путешествовал, мэтр Сидрифт, если обо всем говоришь так уверенно, - сказал альдерман. - Только вот какова их цена? Известно ли тебе, что война, которая так долго тянется, землетрясения и прочее понизили цены и заставляют нас, торговцев, быть крайне осторожными в торговых операциях? Известно ли тебе, почем продавались лошади в Голландии в то время, как ты был там?

   - Они просят милостыню на улицах. Что касается цены моих товаров, то между друзьями не должно быть споров, тем более, что, как тебе известно, цена им определенная.

   - Твое упорство просто бессмысленно, мэтр Сидрифт! Всякий благоразумный купец должен справляться о положении цен. Человек с твоим опытом должен знать, что какой-нибудь пенс увеличивается несравненно скорее, чем целый шиллинг. Вспомни о снежинках, которые в руках искусного мальчугана превращаются в огромный снежный шар. К тому же наша Йоркская поговорка говорит, что первое предложение - наилучшее.

   - Кто предпочитает кружевам, шелкам и парче свое золото, пусть спит, положив его под подушку. Кроме тебя, найдутся другие, которые ждут меня еще с большим нетерпением. Я не для того пересек Атлантический океан, чтобы отдать свои товары тому, кто дает меньше всех.

   - Дядя, - промолвила Алида с некоторым нетерпением, - как можно судить о товарах мэтра Сидрифта, не видя их! Я уверена, что он привез с собой на берег хотя образчик их.

   - О, дружба! - пробормотал недовольный Миндерт. - Что это за отношения, если они готовы порваться из-за первого пустяка! Ну, покажи-ка товары, упрямец! Держу пари, что они или вышли из моды, или при перевозке подмочены морской водой благодаря обычной у моряков небрежности.

   - Как вам будет угодно. Тюки хранятся на берегу, в своем обычном месте, под присмотром мэтра Тиллера. Но если мои товары плохого качества, как вы говорите, то не стоит вам и видеть их.

   - Тогда я пойду туда, - сказал поспешно альдерман, поправляя свой парик и снимая очки. - Было бы слишком неучтиво отказать старому приятелю в удовольствии видеть меня, хотя мэтр Тиллер и заставил меня сегодня натерпеться такого страха, какого мне не приходилось испытывать ни разу в моей жизни.

   Последние слова альдерман произнес уже в прихожей.

   - Я бы пошла вместе с вами, - произнесла Алида, лицо которой выражало одновременно и колебание, и любопытство.

   - Это совершенно излишне, - ответил контрабандист. - У меня недалеко отсюда есть образчики всего, что бы вы ни захотели. Но зачем торопиться? У нас есть еще время, пока альдерман будет торговаться, по своему обыкновению, до упаду там, на берегу... Вы не поверите, Алида, какое удовольствие я испытываю, находясь в обществе женщины.

   Молодая девушка невольно сделала шаг назад и взялась за шнур звонка.

   - Неужели моя наружность так пугает вас? - с улыбкой, отчасти иронической, отчасти грустной, сказал моряк, заметив это движение. - Впрочем, зовите своих слуг, если это может успокоить вас. Ваши опасения так естественны. Но позвольте помочь: ваша ручка так дрожит!

   - Бесполезно: прислуга давным-давно спит. Давайте лучше смотреть товары.

   Загадочный незнакомец бросил на молодую девушку ласковый, успокаивающий взгляд.

   - Вот каковы они, - скорее прошептал, чем проговорил он, - до тех пор, пока жизнь не изменит их! Пусть бы они оставались такими всегда!

   Затем незнакомец продолжал уже громко:

   - В вашем характере, прекрасная Алида, странная смесь женской слабости с мужскою твердостью. Но поверьте мне,- тут незнакомец положил руку на сердце и с жаром, который исключал всякое притворство, продолжал: - для того, чтобы хоть одно оскорбительное слово сорвалось у меня или моих подчиненных, надо, чтобы здесь, в этой груди, все изменилось. Не бойтесь, - прибавил он, - я только прикажу принести товары.

   Незнакомец поднес к губам серебряный свисток и тихо свистнул. Тотчас послышался шелест раздвигаемых кустов; какой-то черный предмет влетел в окно и тяжело покатился на середину комнаты.

   - Вот товары, и, поверьте мне, у нас не будет спора о цене, - сказал Сидрифт, развязывая небольшой тюк. - Здесь вы найдете вещи, за которые потом поблагодарите.

   При виде содержимого тюка твердость Алиды поколебалась. По мере того как осмотр подвигался вперед, исчезала мало-по-малу ее первоначальная сдержанность. И, наконец, прежде чем тюк был опорожнен на треть, она уже сама деятельно помогала контрабандисту.

   - Вот материя из Ломбардии, - говорил тот, видимо, довольный доверием, оказанным ему молодой девушкой, - видите, какая она богатая, сколько на ней цветов? Я продал много этой материи английским дамам, не брезгающим покупать ее у лица, которое ради их туалетов подвергалось всем опасностям.

   В этом ящике, - продолжал незнакомец,- лежат изделия из слоновой кости, вырезанные терпеливым японцем. Они могут служить украшением любого туалетного столика. Вот обратите еще внимание на эти кружева, заказанные мною и изготовленные по моим собственным рисункам.

   - Эти кружева восхитительны. Рисунок их сделал бы честь любому художнику.

   - В детстве я немало занимался подобными вещами, - отвечал торговец, с любовью развертывая кусок тончайшего кружева. - Я заключил условие с мастером этих кружев, и он обязался изготовить столько, чтобы их можно было растянуть во всю высоту церкви его города. Он точно выполнил это условие, и посмотрите, сколько осталось от них: все остальное раскупили лондонские дамы. Даже эти остатки мне едва удалось довезти сюда. Их, с вашего разрешения, я отложу в сторону, надеясь, что они вам пригодятся.

   - Эта материя, должно-быть, очень дорога? Это кружево годится скорей какой-нибудь придворной даме...

   - Ни к кому оно не подойдет так хорошо, как к вам. Итак, отложу его в сторону. Вот тосканский атлас из страны, где купцы - принцы и принцы - купцы. В фабрикации ее флорентинец достиг замечательного искусства. Эти яркие краски, художественные рисунки отражают роскошный климат его родины. Смотрите: материя отливает розовым цветом подобно склонам Аппенинских гор.

   - Значит, вы бывали везде, где изготовляются эти материи? - спросила Алида, не скрывая уже более своего любопытства.

   - Это обратилось у меня в привычку. Вот золотая цепочка из города Островов {Венеция. (Прим. ред.).}. Только рука венецианца могла смастерить такую тонкую штуку. Я дал за нее целую нить жемчуга.

   - Какие роскошные страусовые перья!

   - Они родом из черной Африки, хотя сами по себе белы, как снег. Получил я их тайно от одного мавра