Купер Джеймс Фенимор - Пенитель моря

таенный страх и такое жгучее любопытство, что рассказчик, взглянув на него, невольно остановился. Заметив это, альдерман быстро овладел собою и спокойно попросил продолжать.

   - Не знаю, сообщу ли я альдерману ван-Бевруту новое для него, но только этот моряк дал мне войти в павильон, по выходе из которого я неожиданно попал в расставленную им ловушку. Люди моей шлюпки были схвачены еще раньше.

   - Конфискация и гарантия! - вскричал коммерсант, выражаясь своим фигуральным языком. - В первый раз слышу о таком возмутительном поступке!

   Лудлов, казалось, был доволен искренним негодованием собеседника и продолжал:

   - Этого не случилось бы, если бы наша бдительность равнялась их хитрости. Я, не имея никакой возможности попасть на свой корабль и...

   - Дальнейшее угадываю: вы пошли в магазин на набережную, откуда...

   - Очень может быть, - ответил Лудлов, покраснев. - Я следовал более своему чувству, чем долгу. Итак, я вернулся в павильон, где...

   - Где вы убедили мою племянницу забыть свой долг по отношению к ее дяде и покровителю?

   - Какое жестокое и несправедливое обвинение и по отношению ко мне, и по отношению к Алиде! Я очень хорошо понимаю разницу, существующую между естественным стремлением приобрести соблазнительные предметы туалета, хотя и контрабандные, и правильно организованным незаконным промыслом.

   - Так, значит, моя племянница имела бесстыдство принять у себя контрабандиста?

   - Господин альдерман ван-Беврут! Сегодня утром были замечены лодки, сновавшие между берегом и бригантиной. Что касается периаги, то она покинула реку в неурочный час и направилась в город.

   - Что ж такое! Судно отправляется в путь тогда, когда руки человека приведут его в движение. Против этого нечего спорить. Если товары ввезены без законного разрешения, надо поспешить их конфисковать. Если контрабандисты на берегу, надо их арестовать. Советую вам немедленно отправиться в город известить губернатора о пребывании здесь неизвестной бригантины.

   - У меня другой план. Если товары уже сбыты с рук, то все равно поздно за ними гнаться, но не поздно захватить бригантину. Это последнее мне хотелось бы сделать так, чтобы никто из посторонних не пострадал.

   - Хвалю ваше благоразумие. Действительно, кредит, это - нежный цветок, требующий особенно осторожного с собой обращения. Я вижу один способ уладить дело... но сначала надо выслушать ваше предложение. Вы ведь теперь говорите от имени самой королевы. Попрошу только, чтобы ваши выражения носили умеренный характер, как подобает между друзьями или, лучше - сказать, родственниками.

   - С удовольствием принимаю ваше последнее слово,- ответил, улыбаясь, моряк. - Позвольте сначала на одну минуту сходить в прелестный "Дворец Фей", как называет павильон мадемуазель Алиды ее галантный слуга.

   - Не могу вам отказать в этой просьбе, ибо вы и без того имеете теперь полное право входить туда, - ответил альдерман, указывая дорогу через длинный коридор, идя в опустевшие теперь комнаты племянницы и косвенно намекая на события предшествующей ночи. - Вот и павильон Алиды! Как жаль, что я не могу сказать: "Вот моя племянница".

   - Разве прекрасная Алида не живет более здесь? - спросил Лудлов с таким искренним удивлением, которое исключало с его стороны всякое притворство.

   Однако, осторожный альдерман не поверил словам капитана, несмотря на их искренний тон. Вспомнив, что ночью он видел в бухте какие-то шлюпки, альдерман холодно заметил:

   - Хотя люди капитана Лудлова и захвачены в плен, но, думаю, они заблаговременно получили свободу.

   - Положим, я знаю, куда их отвели, но судно исчезло, и вот я здесь.

   - Должен ли я так понять ваши слова, капитан Лудлов, что Алида скрылась вовсе не на ваш корабль?

   - Скрылась? - в ужасе вскричал молодой человек. - Алида де-Барбри покинула дом своего дяди?

   - Капитан Лудлов, мы не играем здесь комедию. Дайте мне честное слово джентльмена, что вы не знали об отсутствии моей племянницы.

   Вместо ответа моряк ударил себя с силою по лбу и пробормотал какие-то слова, не имевшие определенного значения. Когда первый порыв отчаяния прошел, он бросился в кресло и посмотрел вокруг себя с совершенно растерянным видом.

   Для альдермана вся эта сцена носила крайне загадочный характер. Вместо того, чтобы разъясниться, дело все более и более запутывалось.

   Несколько минут оба собеседника смотрели друг на друга.

   - Не буду отрицать, капитан Лудлов, что в первую минуту я подумал о вас, как о виновнике бегства Алиды. Молодежь ведь так легкомысленна! Теперь я вижу, что ошибся. Что же касается Алиды, то я знаю теперь о ней столько же, сколько и вы. Сегодня рано утром ваше судно отправилось в город. Может-быть, она отправилась на нем?

   - Нет, нет, это невозможно! Я знаю это достоверно!

   - Но неужели эта несчастная... эта очаровательная... эта бесстыдная девушка навсегда потеряна для нас? - вскричал после короткого молчания в порыве отчаяния моряк. - На какое безумие толкнула ее жажда золота или...

   Лудлов, казалось, позабыв окружающее, погрузился в свою скорбь, дядя же Алиды терялся в догадках. Хотя его племянница тщательно скрывала свои чувства от посторонних взоров, проницательный альдерман давно понял, что капитан "Кокетки", порывистый в своей любви, неминуемо должен был взять верх в сердце молодой девушки над холодным, расчетливым патроном Киндергуком.

   Когда он убедился в исчезновении племянницы, первой мыслью альдермана было, что тут не обошлось без капитана Лудлова. Но отчаяние молодого человека было слишком искренно и очевидно. Приложив большой и указательный палец к широкому лбу, почтенный коммерсант погрузился на несколько минут в глубокое размышление. Было очевидно, что в голове его совершался трудный процесс мышления, вызванный вопросами, имевшими, конечно, отношение к занимавшему обоих событию.

   - Углы и убежища! - пробормотал он наконец, скорее удивленный, чем огорченный. - В жилах моей племянницы течет слишком много нормандской крови, чтобы она находила удовольствие в подобных забавах. Нет сомнения, она уехала, - прибавил он, обыскивая все ящики и шкафы, - а вместе с нею и все ее драгоценности. Нет, например, здесь лютни, чудной голландской лютни, которая обошлась мне в сто флоринов. Исчезли все... гм!.. все недавно приобретенные вещи... Франсуа, Франсуа! Ты был доверенным слугой своей госпожи. Что же с ней такое приключилось?

   - Увы! - с грустным видом ответил слуга. - Она ничего не сказала Франсуа. Пусть господин спросит лучше у капитана. Он, вероятно, знает.

   - Идите попросите сюда господина ван-Стаатса Киндергука! - приказал альдерман.

   - Подождите!- вскричал Лудлов и, обратившись к альдерману, прибавил: - Надеюсь, что дядя извинит заблуждение своей племянницы и не покинет ее на произвол судьбы.

   - Я не привык оставлять без внимания даже незначительные вещи. Но вы говорите загадками. Если вам известно, где скрывается Алида, укажите мне это место, и я приму соответствующие меры.

   Лудлов густо покраснел. Откинув свою гордость, он заметил с горькой улыбкой:

   - Бесполезно притворяться более. Очевидно, она сделала более достойный выбор, чем тот, на который мы раньше с вами надеялись. Она нашла друга более подходящего, чем господин ван-Стаатс Киндергук или скромный капитан казенного судна.

   - Крейсеры и фермы! Что это значит? Молодая девушка не здесь. Затем, вы уже подтвердили, что ее нет и на борту "Кокетки". Остается только...

   - Бригантина! - вырвалось со стоном у капитана Лудлова.

   - Бригантина! - протянул альдерман. - Но что моя племянница имеет общего с бригантиной? Алида де-Барбри не занимается торговлей.

   - Прошлой ночью у нее в павильоне я встретил одного человека, наружность и манеры которого могли бы соблазнить, кажется, кого угодно. Ах, женщины, женщины! Пустота - ум ваш! Воображение - самый страшный враг!

   - Как! - повторил совершенно растерявшийся альдерман. - Моя племянница, отпрыск стольких почтенных имен, уважаемых профессий, бежала с корсаром, если только ваше мнение о характере бригантины верно! Слишком невероятное предположение.

   - Желал бы я, чтобы мои подозрения не оправдались! Но если ее там нет, то где же, наконец, она?

   Альдерман уже начал соглашаться с Лудловым. Он припомнил все подробности разговора между Алидой и контрабандистом, принял в соображение то влияние, которое вообще оказывает на воображение женщины все новое, окруженное притом ореолом романического характера, наконец, остановился также и на тех фактах, которые были известны ему одному, и все это окончательно убедило его в вероятности предположения Лудлова.

   - Женщины и безумие! - пробормотал он. - Их мысли так же неустойчивы, как счастье охотника. Капитан Лудлов, ваша помощь необходима в этом деле. Еще не слишком поздно. Моя племянница может еще одуматься и, быть-может, отблагодарит впоследствии за ваши заботы о ней.

   - Я всегда к услугам Алиды де-Барбри, - холодно ответил моряк.- Но о награде речь должна итти только в случае успеха нашего предприятия.

   - Будем поднимать поменьше шуму в этом чисто семейном деле. Будем хранить про себя и наши подозрения насчет бригантины, пока не будем лучше осведомлены.

   Капитан Лудлов утвердительно кивнул головой.

   - Да, а теперь пойдемте искать патрона. Он тоже имеет право на наше доверие.

   С этими словами альдерман, сопровождаемый моряком, побрел из павильона Алиды. Лицо почтенного коммерсанта выражало теперь скорее скуку и досаду, чем действительное огорчение.

  

  

   Облако в устье Раритона стояло неподвижно. Ветер все еще дул с моря. Бригантина покачивалась в водах бухты Коув.

   Вилла Луст-ин-Руст имела свой обычный вид, как-будто в ее жизни не произошло никакого события. Негры были заняты обычными работами, хотя по их движению и по оживленным разговорам в укромных уголках было видно, что они тоже разделяют изумление, вызванное продолжающимся отсутствием молодой наследницы.

   В самой пустынной части бухты, у берега, в тени престарелого дуба расположилась группа из трех лиц. Это были альдерман, Лудлов и патрон Киндергук. Устремив глаза на бригантину, они чего-то дожидались.

   - Скромность должна быть девизом торговца, - говорил между тем альдерман. - Он должен соблюдать скромность в деле кредита, а больше всего в своих операциях. Умному человеку, господа, не для чего прибегать к помощи посторонних людей, которые болтают об его операциях по всем городам и весям. Если я прибег сегодня к помощи капитана Корнелиуса Лудлова и Олофа ван-Стаатса, то это потому, что они сумеют хранить молчание относительно тех маленьких событий, которые имели недавно место в моей вилле. Эге! Черный-то возвращается назад. Вот он отъезжает от бригантины.

   Спутники альдермана молчали, внимательно наблюдая за лодкой, в которой находился их посланец, и, повидимому, сильно интересовались результатом свиданья. Но вдруг произошло нечто непонятное. Вместо того, чтобы направить лодку прямо к берегу, где находился его господин с друзьями, негр поворотил к устью реки, т.-е. направился в обратную сторону.

   Альдерман покраснел от гнева.

   - Покорность и повиновение!- вскричал он. - Черная собака покидает нас на этой песчаной балке, где мы отрезаны от всякого сообщения с остальным миром.

   - Кажется, едет парламентер, - заметил Лудлов, привычный глаз которого сразу заметил шлюпку, отчалившую в эту минуту от бригантины.

   Капитан не ошибся. Легкий куттер, ныряя в волнах, быстро приближался к месту, где сидели альдерман и его друзья.

   Когда он приблизился к берегу настолько, что можно было переговариваться, весла разом поднялись, и шлюпка остановилась, как вкопанная. На ней поднялся уже знакомый нам моряк в индийской шали и стал подозрительно смотреть в кусты, находящиеся позади дуба. Должно-быть, результаты осмотра были удовлетворительны, так как он отдал приказ своим людям пододвинуть шлюпку ближе к берегу.

   - Какое вы еще имеете дело к бригантине? - спросил он сурово. - У нас нечего продавать, - разве красоту бригантины, но она непродажна.

   - Добрый незнакомец, - отвечал альдерман, упирая на слово "добрый", - мы, право, не имеем ни малейшего намерения покупать что-либо у вас. Нам хочется только поговорить с командиром вашего судна по делу, которое лично нас касается.

   - Зачем же тогда с вами офицер? Я вижу здесь какого-то человека, одетого в королевскую ливрею. Не любим мы королевских слуг и вовсе не желаем заводить дурные знакомства.

   Лудлов закусил было губы, стараясь подавить в себе гнев, вызванный бесцеремонным суждением относительно его особы, но не совладал с собой.

   - Да, - сказал он гордо, - я ношу ливрею королевской власти, но вы скоро убедитесь, что ее носит офицер, умеющий заставить уважать свои права. Имя и характер этой бригантины? - повелительно добавил он.

   - Что касается ее репутации, то она, может-быть, немного двусмысленна. Некоторые завистники даже совсем отрицают ее. Но мы, честные моряки, не обращаем на их слова никакого внимания. Что же касается имени, то мы откликаемся на всякий оклик, нам соответствующий. Зовите нас честностью, если вам это нравится.

   - Я имею основание подозревать ваш корабль в контрабанде. Поэтому от имени королевы я требую на просмотр судовые документы! Я должен также осмотреть ваш груз и матросов, иначе я буду вынужден направить на вас пушки моего крейсера, дожидающегося моих приказаний.

   - Не надо быть ученым, чтобы прочитать наши документы, капитан Лудлов. Они писаны килем на волнах. Если вам угодно осмотреть груз, поезжайте на первый же бал, который дадут в форте, и обратите внимание на туалеты дам.

   - Есть же имя у вашего судна, негодяй! Я требую его!

   - Посмотрите на изящные контуры бригантины. Не правда ли, похожа она на Венеру? Не удивительно, что ее прозвали...

   - "Морской Волшебницей"! - добавил Лудлов, заметив, что контрабандист замялся.

   - Вы мастер отгадывать, господин Лудлов.

   - Удивление и изумление, патрон! - вскричал Миндерт встревоженным тоном. - Вот открытие, способное привести в замешательство честного купца больше, чем неблагодарное поведение полусотни племянниц.

   - Так вот знаменитое судно Пенителя Моря!

   - Господин моряк! Не расстраивайте наших планов! - продолжал альдерман.- Мы вовсе не уполномочены никакою властью требовать у вас отчета. Нам не для чего поэтому и говорить о нем. Нам желательно лишь повидать на несколько минут вашего командира и поговорить с ним о деле, важном для нас всех троих. Этот офицер следовал только своей обязанности, задавая вам свои вопросы. На них вы можете ответить или нет, это как вам угодно. Другого и требовать нельзя, так как королевский крейсер находится отсюда за пределами пушечного выстрела. Капитан Лудлов, - тихо добавил Миндерт, - не надо здесь употреблять резкостей, иначе нам придется вернуться назад ни с чем. Вспомните наш уговор.

   Лудлов закусил губы и умолк. Моряк в индийской шали еще раз внимательно осмотрел берег и наконец дал знак своим матросам пристать к берегу.

   - Входите, - сказал он Лудлову, - вы служите лучшим залогом нашего перемирия. Пенитель вовсе не враг хорошего общества, что я уже и доказал вам.

   - Ваша мошенническая проделка удалась вам, но не долго будете вы торжествовать. Помните, что "Кокетка"...

   - Кажется, очень хорошее судно, - холодно прервал Тиллер. - Но у вас есть какое-то дело к Пенителю. Мы сейчас и отправимся к нему.

   Моряк в индийской шали приосанился и повелительным тоном отдал приказание своим людям. Шлюпка понеслась к бригантине.

   В то время подвиги "Морской Волшебницы" и ее командира были на устах у каждого, вызывая различные чувства: гнев, восторг, изумление. Не удивительно поэтому, что Лудлов и патрон по мере приближения к знаменитому кораблю ощущали все больше и больше любопытства. Исполненный чувства восторга перед своей профессией, в то время высоко стоявшей в мнении общества, капитан Лудлов от души любовался грациозными контурами корпуса и стройной оснасткой судна. Даже в украшениях бригантины чувствовался тот же вкус, что и в его конструкции.

   Моряки имели обыкновение украшать свои суда разными аллегорическими изображениями, в которых сказывались национальные обычаи, а также суеверия народа. Некоторые, например, украшали свои суда изображением какого-нибудь чудовища. На другом виднелась разинутая пасть кошки с высунутым языком. В большом ходу в то время были изображения святого, покровителя данного судна, и т. д. Конечно, эти изображения были в большинстве случаев грубы, аляповаты и едва ли могли удостоиться одобрения критиков. Бригантина составляла счастливое исключение. Корпус ее был низок, пропорционален в своих частях, что позволяло ей летать по волнам подобно птице. Вдоль бортов, у самой воды, проходила синяя полоса, которая, сливаясь с морской водой, делала судно еще ниже. В верхней части проходили две яркожелтые полосы, красиво выделявшиеся на фоне черной окраски остального корпуса бригантины. Лудлов тщательно обводил глазами борт судна, надеясь встретить какой-либо признак вооружения. Очевидно, если на борте корабля и были пушки, то они были тщательно скрыты. В общем весь корабль составлял одно стройное целое. Ни одна снасть не уклонялась от своего настоящего направления. Ни одной лишней складки не было на парусах. Мачты и реи были выправлены со строгою симметричностью. Все было воздушно, оригинально, изящно. Такое судно должно было обладать скоростью и легкостью, выходящими из ряда обыкновенных.

   В тот момент, когда шлюпка уже приближалась к борту корабля, ветер вдруг повернул ее по течению и поставил против носовой части судна. Лудлов заметил тогда под бушпритом {Бушприт - выдвинутая за борт носовая часть судна, брус, идущий горизонтально или под некоторым углом.} странное аллегорическое изображение. То была бронзовая фигура женщины. Фигура касалась одной ногой небольшого шара, в то время как другая нога изящным изгибом была поднята на воздух. Поза статуи замечательно напоминала знаменитого болонского Меркурия {Бог торговли, по верованиям римлян. Здесь говорится о знаменитой статуе Меркурия работы скульптора Джованни Болоньи (1524-1608 г.). (Прим. ред.).}. Она была прикрыта легкой тканью зеленого цвета, под цвет воды. При каждом порыве ветра ткань развевалась, издавая легкий шелест. Распущенные волосы обрамляли темное лицо фигуры. Глаза ее светились отблеском какого-то скрытого огня, а вокруг рта точно играла насмешливая улыбка, сообщавшая такую живость всей фигуре, что Лудлов невольно вздрогнул.

   - Обман и мистификация! - пробормотал альдерман, заметив странную фигуру. - Эта бронзовая персона украдет что угодно без малейшего угрызения совести. Патрон, у вас молодое зрение,- что такое эта негодница держит на своей голове?

   - Кажется, это открытая книга, страницы которой исписаны красными буквами. Уж, наверно, это не свод законов, за это я ручаюсь. Должно-быть, это список барышей, полученных от ее разбойничьих экскурсий. Право, эта фигура может смутить всякого честного человека.

   Тут наконец и моряк в индийской шали обратил свое внимание на предмет, интересовавший наших друзей. Раньше он был занят осмотром оснастки судна.

   - Не хотите ли прочитать девиз "Волшебницы"?- предложил он и, не дожидаясь ответа, отдал приказание матросам шлюпки, и та тотчас же остановилась как-раз под статуей, так что красные буквы были видны вполне отчетливо. Альдерман вооружился очками, и трое друзей прочитали следующее изречение:

   "Хотя я никогда ничего не занимал и другим не давал взаймы, не давал и не брал, но, чтобы удовлетворить насущным нуждам друга, я готов отказаться от своих правил. Венецианский купец".

   - Улыбка и бесстыдство! - вскричал Миндерт, прочитав шекспировскую цитату. - Никто не пожелает подружиться с тобою и приписывать такие чувства уважаемым коммерсантам, будь они из Венеции или из Амстердама. Друг, - прибавил он, обращаясь к Тиллеру, - пустите нас на палубу бригантины. Кончимте этот разговор, пока злые языки не извратили цели нашего визита.

   - Это не уйдет от нас, не к чему торопиться. Не хотите ли еще полюбопытствовать? - сказал Тиллер, переворачивая длинной бамбуковой палкой новую страницу.

   - Что же это такое, патрон? - спросил альдерман.- Женщина всегда найдет средство говорить, даже когда природа лишила ее языка.

   - Есть и другие страницы, - продолжал Тиллер, - но не будем оттягивать нашего главного дела. Много хороших вещей можно прочесть в книге "Волшебницы". Я сам часто в момент досуга читаю ее и могу вас уверить, что редко встречал в ней дважды одну и ту же мораль. То же подтвердять вам и эти честные ребята.

   Прибытие посетителей на бригантину не вызвало никакого волнения среди ее матросов. Моряк в индийской шали, сразу превратившийся в любезного джентльмена, при входе на палубу сердечно приветствовал гостей, как-будто только теперь увидал их. Затем он попросил позволения оставить их на минуту с целью сделать кой-какие распоряжения и исчез в одном из люков. Этим наши друзья и воспользовались, чтобы бросить беглый взгляд на окружавшую их обстановку.

   Удивительная чистота царила кругом. То же самое замечалось и на всех предметах, составляющих обычное убранство морского судна. Медные части обшивки горели, как золото. Остальная часть была окрашена в красивый желтый цвет. Не было ни малейшего намека на оружие, и группы матросов, тихо бродивших по полубе со скрещенными на груди руками, совсем не походили на головорезов, - напротив, их загорелые лица имели приятное вдумчивое выражение. Среди них виднелись пожилые, волосы которых, начинавшие серебриться, обнаруживали скорее действие времени, чем боевых трудов.

   Когда Тиллер возвратился, Лудлов не скрыл от него своего восторга перед тем, что он здесь увидел.

   - Наша "Волшебница" не скупится для своих слуг,- заметил Тиллер. - Вы увидите, что Пенитель мог бы принять в своих каютах любого адмирала. Не угодно ли вам спуститься через этот люк и осмотреть внутренние помещения судна?

   Капитан Лудлов со своими спутниками спустился следом за Тиллером вниз. Здесь Лудлов с удивлением увидел, что за исключением большого помещения, разделенного на отделения, все остальное пространство корабля было занято помещениями для офицеров и матросов.

   - Нас называют контрабандистами - с усмешкой промолвил Тиллер, - а попробовали бы эти господа побывать здесь? Едва ли удалось бы им уличить нас в мошенничестве. Вот необходимое железо, вот вода, там ром ямайский, вина испанские для поддержания бодрости в матросах, но больше ничего нет. За этими перегородками провиантская камера с запасными снастями. Далее, под вашими ногами находятся отделения, но они... пусты, как ящики дамского письменного стола. Кто хочет иметь понятие о нашем грузе, пусть следит за дамскими нарядами и одеждой пасторов.

   - Я постараюсь положить конец этой шутке, - ответил Лудлов,- И это время наступит, быть-может, скорее, чем вы думаете.

   - Трудно догнать туман, уносимый ветром, капитан Лудлов... Кто хочет догнать нас, должен прицепиться к самому ветру...

   - Мало ли перехватали вашей братии! Ветер, благоприятный для легкого судна, недостаточен для тяжелого? Поживем - увидим, что может сделать крепкая мачта, солидный корпус, здоровые руки.

   - Я видел, как наша "Волшебница" погружалась в соленую воду, и как капли воды сверкали в волосах ее подобно серебряным звездам. Поверьте, нам слишком хорошо известны тропинки океана, чтобы мы направились по ложному пути. Однако, мы болтаем, как моряки пресной воды. Если вам угодно видеть Пенителя, следуйте за мною.

   С этими словами моряк в индийской шали повел гостей в кормовую часть бригантины.

  

  

   Если внешний вид бригантины поражал своим изяществом и вкусом, то еще больше можно было это сказать относительно внутреннего убранства судна. В кормовой части находились две каюты, примыкавшие к правому и левому бортам судна. Пространство между ними предназначалось для хранения легкого, но ценного груза. Далее, ближе к корме, шел ряд других каюток, меблированных в разных стилях, что отнюдь не согласовалось с характером корабля, которого общая молва называла корсаром.

   В одну из указанных выше двух кают и повел Тиллер своих гостей. Спустились сначала в переднюю, где помещалась прислуга. Тиллер взял лежавший на столе серебряный колокольчик и слегка позвонил. Словно из-под земли выросла фигура молодого юнги, которому едва ли можно было дать более десяти лет.

   Костюм мальчика был крайне своеобразен. В общем он походил на тот, какой в средние века носили пажи богатых сеньоров. Материалом для него служил дорогой шелк розового цвета. Золотой поясок плотно охватывал его стройную, тонкую талию. Воротник из тончайших кружев ниспадал на его плечи. Обувью мальчику служили полусапожки, украшенные бахромой и серебряными желудями. Черты его лица отличались изяществом и нежностью. Словом, мальчик мало походил на обыкновенного юнгу,

   - Расходы и расточительность! - вскричал альдерман при появлении юнги. - Должно-быть, товар продавался за бесценок, когда покупали ливрею этому молодцу. Вот результат свободной торговли!

   Не менее альдермана были изумлены Лудлов и Киндергук. Первый, круто повернувшись, уже хотел спросить своего провожатого, что значит этот маскарад, но тут только заметил, что моряк в индийской шали исчез. Тогда он обратился к мальчику.

   - Кто ты, дитя? Кто послал тебя сюда? - спросил он.

   - Господин мой приказал мне привести вас к нему, - вежливо ответил мальчик.

   - Стой! У тебя, значит, есть господин. Кто он?

   - Мы не знаем его имени. Когда к нам на корабль под тропиками является Нептун {Нептун - бог моря по верованиям древних римлян. У моряков был обычай при переходе через тропики устраивать празднества, наиболее интересным моментом которых была инсценировка посещения Нептуном судна. (Прим. ред.).}, он всегда зовет нас именем Пенителя Моря. Мы на это имя и отвечаем. Старый морской бог знает нас очень хорошо, так как мы, говорят, проходим через его владения чаще других.

   - Ты уже несколько лет служишь на этой бригантине? Вероятно, ты побывал в разных странах?

   - Я ни разу не бывал на земле, - задумчиво ответил мальчик, - это, должно-быть, любопытно... Говорят, земля жестка для ног; по ней трудно ходить; землетрясения образуют в ней щели, поглощающие целые города; а люди ради денег убивают друг друга на больших дорогах.

   - Конечно, тебе лучше здесь, на корабле, дитя мое!.. Но твой господин Пенитель Моря...

   - Тсс! - произнес мальчик, приложив ко рту палец в знак молчания и указывая на соседнюю каюту. - Сейчас мы услышим его сигнал.

   Прошло мгновение, и вдруг чудный аккорд прозвучал в каюте: играли прелюдию. Скоро к ним присоединился звучный мужской голос, пропевший под аккомпанемент лютни.

  

   Моя бригантина!

   Прекрасная и стройная,

   Убаюкивающая своей качкой;

   Быстрая на волнах,

   Легкая, как водяная птица, по ветру;

   Мы ускоряем твой бег,

   Царица вод!

   Дама моего сердца!

   Ничто быстрее и легче тебя

   Не несется по океану,

   Уверенно и спокойно;

   С тобой мы презираем все тайны океана,

   Мы смеемся над яростью бурь.

   Мы принадлежим тебе,

   Моя бригантина!

   Доверься рулю,

   Который указывает тебе путь;

   Глазу, который пронизывает пространство;

   Красному метеору, играющему вокруг тебя,

   Доверься без боязни,

   Мой дивный корабль!

  

   - Он поет это часто, - тихо проговорил мальчик, когда звуки замерли. - Слышите? Это он зовет меня.

   - Но ведь он только слегка коснулся струн.

   - Это обычный его сигнал в хорошую погоду. Когда же ветер бушует в снастях и волны ревут, - он зовет громче.

   С этими словами мальчик раскрыл дверь в соседнюю каюту и, указав рукой дорогу, исчез за занавесом.

   Каюта, в которую вошли альдерман, Лудлов и патрон, представляла собой широкую и высокую - особенно в сравнении с размерами самой бригантины - комнату. Свет проникал в нее через два окна в корме. Две каюты, примыкавшие к ней спереди, образовали между собой углубление в роде алькова. Последний отделялся от остального пространства великолепным штофным занавесом, который в настоящую минуту был, впрочем, отдернут. Меблировка каюты носила ту же печать изящества, какая бросалась в глаза уже при наружном осмотре бригантины. У задней стены алькова, против входа в него, стояла роскошная оттоманка, крытая красным сафьяном, с целой грудой подушек. Направо и налево стояли кушетки, крытые тоже красным сафьяном. По стенам были развешаны небольшие изящные этажерки. Здесь же на столе из какого-то драгоценного дерева, стоявшем как-раз в центре алькова, лежала лютня, звуки которой только-что слышал Лудлов со своими спутниками. Были и другие предметы меблировки, удовлетворявшие скорее изнеженности, чем изящному вкусу.

   Внешнее отделение имело ту же мебель и в том же стиле. Стены, обитые алым шелком, были украшены великолепными розового дерева панно, сообщавшими особенную элегантность всей меблировке. В простенках блестели зеркала. На полу была разостлана великолепная циновка. Трава, из которой она была сплетена, издавала тонкий аромат, который мог принадлежать лишь растениям, выросшим в благодатном климате юга.

   Посреди алькова, у стола, стоял молодой человек, тот самый, который прошлой ночью был в павильоне Алиды. При входе Лудлова и его спутников чуть заметная улыбка пробежала по его губам. Однако, он приветствовал посетителей с такою непринужденностью, как-будто всех их видел в первый раз.

   Тревожное чувство, с каким Лудлов и патрон приближались к знаменитому корсару, уступило место удивлению и любопытству. Оба они, казалось, даже забыли о цели своего визита. Напротив, альдерман имел какой-то сдержанный и недоверчивый вид и думал, повидимому, больше о результатах предстоящего разговора, чем о племяннице. Ответив на поклон мнимого корсара, они молча остановились перед ним.

   - Мне сообщили, что я имею честь принимать королевского офицера, богатого и уважаемого патрона Киндергука и достоуважаемого члена городского совета - альдермана ван-Беврута, - начал молодой человек. - Не часто выпадала такая честь моей скромной бригантине, и я приношу вам сердечную благодарность.

   С этими словами он вторично поклонился, и хотя вид его был при этом исполнен достоинства, друзья заметили легкую улыбку, вновь скользнувшую по его лицу.

   - Наша общая обязанность, - ответил Лудлов, - постараться выполнить волю нашей повелительницы...

   - Понимаю. Однако, едва ли стоит говорить, что здесь ваша королева не имеет особенного значения. Подождите, прошу вас, - прибавил он поспешно, заметив, что Лудлов хочет его прервать, - не в первый раз уже нам приходится беседовать с ее слугами. А так как я знаю, что вы прибыли сюда по другому делу, то отчего нам не поступить таким образом: представим себе, что все, что может сказать человеку моего положения самый ревностный и самый что ни на есть верноподанный офицер, было уже сказано. Пока и удовольствуемся этим, так как этот спор может быть решен в свое время и в своем месте лишь крепостью и быстротою наших судов и личною нашею храбростью. Теперь же займемся другим делом. Вас, кажется, зовут Миндерт ван-Беврут? Не пала ли цена на меха, не повысилась ли на другие товары, что я удостоился вашего визита?

   - Говорят, некоторые лица с вашего корабля имели смелость высадиться в моих владениях прошлой ночью без моего ведома. Прошу вас, ван-Стаатс, запомнить наш разговор, так как это дело, быть-может, предстанет перед судом... Как я уже сказал, сударь, без моего ведома. Эти люди продавали запрещенные товары, не оплаченные пошлиной.

   - Это дело скорее таможни и суда, чем ваше.

   - Я начал с фактов, чтобы не было недоразумения. Но кроме этого факта, подрывающего мой кредит, со мною произошло прошлой ночью большое несчастье. Дочь и наследница старого Этьена де-Барбри исчезла из моего дома. Нам думается, что она имела безрассудство искать убежище на вашем корабле. Это уж слишком даже для контрабандиста! Ведь женщины могут быть вывозимы и привозимы без оплаты пошлин куда угодно! Так зачем же похищать Алиду из дома ее старого дяди и притом с такою таинственностью?!

   - Конечно, вы имеете право это предполагать, и ваши заключительные слова делают честь вашему чувству. Я согласен, чтобы допрос был произведен во всей форме. Эти два господина, надо полагать, явились в качестве свидетелей?

   - Мы явились сюда, чтобы помочь несчастному дяде и опекуну потребовать назад его племянницу, - ответил Лудлов.

   Контрабандист вопросительно посмотрел на патрона, который молчаливым поклоном подтвердил слова своего товарища.

   - Очень хорошо, господа. Принимаю вас в качестве свидетелей. Я до сих пор мало имел непосредственных сношений с Фемидой {Богиня правосудия у древних греков. (Прим. ред.).}, хотя и достоин давно, по общему мнению, виселицы. Разве суд придает веру голословным обвинениям, не имеющим никаких доказательств их достоверности?

   - Конечно, нет!

   - Перейдем прямо к делу. Разве, кроме бригантины, нет других кораблей? Разве прекрасная капризница не может найти покровителя на одном из судов, носящих королевский флаг?

   - Эта мысль приходила и мне в голову, господин ван-Беврут! - заметил молчавший до того патрон.

   - Надо было решить прежде этот вопрос, а потом уже и переходить к действительно мало вероятному предположению, будто ваша племянница согласилась сделаться женой этого незнакомца.

   - На что намекает господин ван-Стаатс, говоря так двусмысленно?

   - Человек с чистою совестью редко говорит двусмысленно, - возразил патрон. - Я согласен с этим контрабандистом. Более вероятно, что она убежала с человеком, к которому чувствовала слишком большое уважение и которого знала, чем с человеком, совершенно ей незнакомым и притом имеющим такое темное прошлое.

   - Отчего бы тогда не предположить, что она нашла убежище на ферме господина Киндергука?

   - Согласие и радость!- прервал поспешно альдерман. - Чтобы сделаться женой Олофа ван-Стаатса, девушке не нужно было прибегать к таким средствам. Я бы обеими руками благословил ее и дал бы ей в придачу хорошое приданое!

   - Ваши предположения вполне естественны для людей, преследующих одну и ту же цель. Господин офицер уверен, что глаза капризной красавицы изображали восхищение перед обширными и плодородными землями господина патрона. Последний, наоборот, опасается притягательной силы военного мундира и силы воображения, всецело поглощенного морем. Спрашиваю теперь вас: можно ли было на основании только этих данных выводить заключение, что гордая и избалованная девушка забудет свое положение, своих друзей, свои обязанности?

   - Каприз и тщеславие! Никто не может поручиться за женщину. Им привозят с величайшим риском дорогие произведения Индии, чтобы только угодить их вкусам, а они меняют свои моды и притом легче, чем бобр меняет свой мех. Их капризы часто расстраивают всякие коммерческие расчеты. Почему бы не допустить, что подобные капризы толкнули и нашу упрямицу на безумный шаг?

   Контрабандист спросил патрона и Лудлова, согласны ли они с мнением альдермана. Патрон, повидимому, согласился, судя по жесту, который невольно у него вырался. Однако, он продолжал хранить молчание. Не то было с капитаном Лудловым. Обладая более живым темпераментом и объясняя поступок Алиды так же, как и его товарищи, он предвидел все последствия неразумного шага молодой девушки как для себя, так и для других. Кроме того, он был оскорблен не только в своих чувствах, но и как моряк, как королевский офицер.

   Во время разговора контрабандиста с альдерманом он внимательно присматривался к обстановке каюты. Услышав последний вопрос, обращенный к нему и Киндергуку, Лудлов с горькой улыбкой указал пальцем на один из табуретов, украшенный искусно вышитыми яркими цветами.

   - Это работа не моряка, - сказал он.- Алида не первая женщина, которая посещает ваше роскошное жилище. Но рано или поздно правосудие настигнет ваше легкое судно.

   - Здесь или в другом краю мое судно, конечно, найдет современем свой конец, равно как и мы с вами. Капитан Лудлов, извиняю ваши грубые слова, так как я знаю, что они подсказаны вам сознанием вашего высокого в сравнении со мною положения. Должен вам сказать, что вы совершенно не знаете характера этой бригантины. Мы не нуждаемся в праздных барышнях, чтобы изучать вкусы женщин. Насколько я теперь вижу, это дело можно как-нибудь уладить. С вашего позволения, господа, я попробую поговорить наедине с этим честным коммерсантом; авось, он примет мои предложения.

   С этими словами контрабандист позвал звуком лютни юнгу и приказал ему провести Лудлова и Киндергука к Томасу Тиллеру.

   Когда это было исполнено, альдерман приступил к переговорам.

   - Злословие и клевета! Твой образ действий, мэтр Сидрифт, может причинить мне еще другие потери, кроме потери репутации. Капитан "Кокетки" не очень-то верит в мое неведение относительно характера вашей бригантины. Все эти ваши щутки - это ложка рома, вылитого в полузатухший огонь: огонь вспыхивает и освещает окружающее. Впрочем, я не боюсь никакого контроля: мои книги в полном порядке.

   - О, ваши книги поучительнее пословиц, поэтичнее псалмов. Но к чему этот разговор: ведь бригантина уже разгружена.

   - Разгружена? Ты разгрузил павильон моей племянницы! Он теперь так же пуст, как мой кошелек. Это значит превращать самый невинный обмен в самый преступный вид торговли. Надеюсь, эта шутка прекратится теперь же, иначе она попадет на языки провинциальных кумушек.

   - Вы говорите выразительно, но не ясно. Чего еще вам нужно? Мои кружева и бархат у вас в руках; атлас и парча - на дамах Мангаттана; ваши меха и деньги находятся в укромном местечке, где ни один офицер "Кокетки"...

   - Довольно, довольно! К чему говорить о том, что хорошо мне известно? Вы хотите, кажется, вызвать, кроме потери моей репутации, еще и потерю моих денег; эти стены имеют ведь тоже уши, как и стены домов. Вообще, больше ни слова об этом. Если я и теряю тысячу флоринов на этой операции, то сумею перенести эту потерю. Терпение и огорчение! Разве я не похоронил сегодня утром великолепного фламандского жеребца, которого когда-либо видал свет, а слышал ли кто от меня хоть намек на жалобы? Я умею примиряться с потерями. Итак, не будем больше говорить об этом несчастном торге.

   - Но ведь не будь его, не было бы ничего общего между моряками с бригантины и альдерманом ван-Беврутом!

   - Тем более пора положить конец этим шуткам и выдать ему племянницу. Да, ничего подобного не было, когда был жив твой достойный отец. Его куттер всегда тихим и скромным манером входил в порт. Никаких споров при сделках не происходило. Мы полагались один на другого. И я был тогда богаче, мэтр Сидрифт! Ты же руководишься в своей торговле со мной соображениями чисто барышническими.

   На лице контрабандиста мелькнула презрительная улыбка, уступившая тотчас место выражению глубокой тоски,

   - Сколько раз напоминанием мне об отце ты выманивал у меня лишние дублоны!

   - Мои слова вполне искренни. Что значат деньги между друзьями! Да, хорошее тогда было для меня время! Хорошее и судно было у твоего отца! Когда надо было, ничто не могло сравниться с его энергией, тогда как в обыкновенное время он имел совершенно благодушный вид амстердамского обывателя. Я раз был свидетелем такого факта: подъезжают к нему таможенные чиновники и расспрашивают его о знаменитом контрабандисте, не подозревая, что они с ним именно и разговаривают. В те времена не было этих чудовищ под бушпритом, способных смутить честного человека. Не было ничего кричащего в покрое парусов или в окраске. Не было ни пения, ни лютни. Не гнушался он никаким товаром, лишь бы тот имел какую-либо ценность. Я сам видел, как он грузил на свой корабль пятьдесят бочек можжевеловой водки, которую затем и сбыл выгодно в Англии, притом без оплаты пошлиной. Разумеется, подарки кой-кому пришлось сделать.

   - Мой отец, конечно, заслуживает твоих похвал, признательный альдерман, но к чему ты все это говоришь?

   - А вот к чему. Если еще суждено моему золоту переходить в твои руки, - при этих словах на лице почтенного коммерсанта невольно появилась кислая гримаса, - то не будем терять понапрасну времени. В последний год я понес большие потери. Взять хотя бы потерю чудного фламандского жеребца, который стоил мне в Роттердаме пятьдесят дукатов, не считая провоза и пошлины.

   - Что же ты пр