Купер Джеймс Фенимор - Пенитель моря

смерти?

   - Ну, от этого опасность не увеличится и не уменьшится,- ответил патрон, бросая робкий взгляд на Алиду. - Опасность не станет ближе, если приготовиться встретить ее.

   - Истинная правда, сударь! Все мы умрем, когда придет время... на виселице или в море... Эй, хозяин!- обратился неугомонный моряк к паромщику. - Что слышно нового? Скрылись ли пираты, или их торговля продолжает процветать? Времечко наступает тяжелое для капиталистов, если судить по тому крейсеру, который, повидимому, более любит якорную стоянку, чем открытое море. Эх, если бы королева соблаговолила поручить такое судно, вашему покорнейшему слуге! А то что это такое?! Военный корабль отдыхает на якорях, как-будто в трюме у него находится груз голландской монеты, и он ждет тюков с бобровыми шкурами.

   Говоря это, незнакомец осмотрел прочих пассажиров периаги. Увидав спокойную фигуру судовщика, он принял таинственный вид.

   - Впрочем, корвет служит, по крайней мере, флюгером, показывая направление течения. Это не лишне для моряка, который с таким глубокомыслием наблюдает ветер. Не правда ли, хозяин?

   - Если слухи верны, - ответил владелец парома, ничуть не задетый замечанием моряка,- то капитану Лудлову с его "Кокеткой" скоро будет работа,

   - Ну, да! Когда будет съеден запас провианта, тогда, конечно, капитану придется итти для возобновления запасов. Ну-с, а что же ему рстанется делать, когда котлы будут опять полны?

   - Говорят, что-то заметили сегодня утром за островом Лонг-Эйландом.

   - Я сам могу подтвердить это: собственными глазами видел.

   - Чорт возьми! Это великолепно! Скажите пожалуйста, что же это было?

   - Атлантический океан! - невозмутимо отвечал моряк. - А если вы сомневаетесь, я сошлюсь на этого почтенного джентльмена. Он, как учитель, должен знать ширину и длину этой истины.

   - Я альдерман ван-Беврут, - пробормотал тот сквозь зубы.

   - Прошу извинения, сэр,- с учтивым поклоном отвечал незнакомец.- Наружность вашего степенства ввела меня в заблуждение. Глупо, в самом деле, предполагать, что члены городского совета могут знать положение Атлантического океана. Между тем, господа, заверяю вас своим честным словом, что этот океан там действительно существует. Что слышно еще?

   - Говорят, недалеко отсюда видели недавно Пенителя Моря,- сказал серьезно паромщик.

   - Ваши сухопутные моряки, кажется, особенно любят сказки,- с досадою промолвил незнакомец.- И все это результат круглого невежества в том, о чем говорят. Скажи же, друг мой, кто этот таинственный Пенитель Моря?

   - Я и сам хорошенько не знаю. Знаю только, что так зовут одного пирата, который сегодня появляется там, завтра здесь. Другие утверждают, что это призрак корабля, ограбленного и сожженого пиратом Киддом в Индийском океане. Я сам раз видел его, но на таком расстоянии, что не могу точно сказать, каковы его очертания и снасти.

   - Где это было?

   - На высоте этого пролива. Раз мы ловили рыбу. Погода была туманная. И вот, лишь только туман приподнялся чуточку, мы увидали корабль, который, словно скаковая лошадь, быстро несся к берегу. Пока мы поднимали якорь, он поворотил в сторону и исчез из виду.

   - Это говорит в пользу или его, или вашей быстроты. Но каковы приблизительно были формы его и величина?

   - Никакой определенной формы у него нет. Повидимому, это парусный корабль. Кто-то говорил, что он походит на скуддер Бермудских островов. По моему мнению, он похож на двадцать периаг, связанных вместе. Как бы там ни было, хорошо известно лишь то, что в эту самую ночь какой-то корабль отправился в путь к Ост-Индским островам. И хотя тому будет теперь не менее трех лет, до сих пор никто здесь, в Йорке, не знает, что сталось с ним и его экипажем. С того памятного дня я ни разу более не решался ловить рыбу на отмелях в туманную погоду.

   - И вы прекрасно делаете, - произнес незнакомец. - Я сам много видывал чудес на обширном океане и мог бы рассказать одну историю в назидание излишне любопытным,

   - У нас есть еще время выслушать ее, - заметил патрон, уловивший в глазах Алиды крайнее любопытство, вызванное словами незнакомца, но лицо моряка вдруг сделалось серьезным.

   Он покачал отрицательно головой, как бы говоря, что у него есть причины хранить молчание. Затем, бросив руль, он растянулся на палубе во весь свой богатырский рост, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Скоро легкое храпение показало, что сын океана погрузился в мир сновидений.

  

  

   Подгоняемая свежим ветром, периага между тем вынеслась за острова, расположенные в бухте, и направилась к острову Штатов, который и был местом назначения парома. Прямо против расположенного на берегу селения стоял на якоре покачивающийся на волнах крейсер "Кокетка". Других судов здесь не было, так как в начале XVIII столетия прибытие какого-либо "купца" в гавань Нью-Йорка было редким явлением.

   Когда периага приблизилась к крейсеру футов на шестьдесят, движение любопытства ясно обнаружилось среди ее пассажиров.

   - Держите дальше вашу "Молочницу",- пробурчал альдерман, замечая с неудовольствием, что хозяин парома в угоду пассажирам правит прямо на крейсер. - Моря и океаны! Неужели Нью-Йоркский залив так узок, что вы принуждены стирать пыль с этого лентяя? Если бы королева знала, как этими мошенниками пропиваются и проедаются ее денежки, она бы, наверно, послала их к Индийским островам гоняться за пиратами. Алида, дитя мое, отвернись к берегу и позабудь страх, виною которого вот тот осел. Он хочет лишь показать свое искусство править рулем.

   Но племянница, к великой досаде почтенного коммерсанта, нисколько не нуждалась в этом ободрении. Если ее щеки зарумянились и дыхание сделалось чаще, то едва ли все это было вызвано страхом. К счастью, вид высоких мачт и массы снастей, почти нависших над палубой периаги в то время как последняя проходила почти борт о борт с крейсером, помешал заметить эту перемену. В то время как сотня глаз на крейсере следила за периагой через пушечные борты, перед грот-мачтой "Кокетки" вдруг выросла стройная фигура молодого офицера в капитанской форме. Сняв шляпу, моряк учтиво приветствовал пассажиров периаги.

   - Голубого неба, тихого ветра желаю всем вам! - крикнул он с развязностью моряка.- Целую ручки прелестной Алиды! Надеюсь, альдерман ван-Беврут примет добрые пожелания моряка! Кланяюсь вам, господин ван-Стаатс!

   - Хе! - проворчал коммерсант. - Вы там, ленивцы, слова предпочитаете делу. Война и далекий враг превратили вас в моряков твердой земли, капитан Лудлов.

   Алида покраснела и почти невольно махнула платком в знак приветствия. Патрон, встав с места, вежливо поклонился.

   В это время на палубе парома моряк в индийской шали, взяв с самым равнодушным видом из рук хозяина румпель {Румпель - часть управления рулем, (Прим. ред.).}, глазами опытного моряка пробежал по стройным линиям военного крейсера.

   - Королева должна иметь доброго слугу на подобном судне. Надеюсь, моряк, стоящий на мостике, сумеет извлечь из него возможную выгоду. Эй, приятель! Опустите-ка носовой парус, - прибавил он, обратившись к матросам периаги и поворачивая одновременно руль по ветру.

   Послушное судно поворотилось бортом и спустя минуту стояло рядом с крейсером. Уже альдерман готовился протестовать против такого бесцеремонного обращения с пассажирами, как вдруг моряк в индийской шали снял шляпу и обратился к капитану Лудлову с тою самоуверенностью, которую он обнаружил в разговоре с пассажирами периаги.

   - Не нуждается ли королева в услугах моряка, видавшего в своей жизни больше голубой воды, чем твердой земли? Не найдется ли на этом крейсере просторного гамака для моряка, который без ремесла матроса должен умереть с голоду?

   Капитан Лудлов, казалось, не верил своим глазам, видя, как простой матрос обращается так развязно к нему, облеченному в мундир офицера великобританского военного флота. Однако, он ответил с напускным спокойствием:

   - Королева всегда примет на свою службу храброго матроса, если он обещает служить ей верой и правдой. Бросьте сюда канат. Нам приличнее разговаривать об этом на палубе крейсера. Кстати, я буду очень рад обменяться парой слов с почтенным альдерманом ван-Беврутом. Когда же он захочет покинуть нас, шлюпка всегда к его услугам.

   Прежде чем альдерман успел выразить благодарность за это вежливое приглашение, моряк в индийской шали поспешил ответить:

   - Ваши альдерманы, любители твердой земли, скорей находят доступ на ваш корабль, чем опытный моряк. Вы, конечно, проходили через Гибралтарский пролив, благородный капитан?

   - По обязанностям службы я неоднократно бывал в итальянских морях,- ответил Лудлов, бесившийся в душе на фамильярность незнакомца.

   - Если так, то вам хорошо известно, что ветра от дамского веера достаточно, чтобы провести корабль в южный пролив. Напротив, чтобы выйти, - надо ждать сильного восточного ветра. Вымпелы флота ее величества очень длинны. Когда они обовьются вокруг какого-ннибудь простяка, последнему трудно бывает выкарабкаться из них. И удивительная вещь: чем лучше моряк, тем труднее ему освободиться.

   - Если вымпелы длинны, то они, пожалуй, хватят дальше, чем это было бы желательно вам.

   - Боюсь, что гамак, которого я просил, останется незанятым,- презрительно проговорил незнакомец. - Подними-ка носовой парус, малец! Мы отправляемся дальше. Прощайте, капитан! Когда будет нужда, вспомните о том, кто хотел сделать визит вашему кораблю.

   Лудлов закусил губы. На его лице выступила краска, хотя он и пытался улыбнуться, встретив устремленный на него взгляд Алиды. Повидимому, незнакомец, смело задевший самолюбие такого могущественного человека, каким был в то время в английских колониях командир военного судна, - вполне сознавал и сам опасность своего положения. Точно спеша выручить его из опасности, периага повернулась на месте и плавно понеслась к видневшемуся невдалеке берегу, но в то же время от крейсера отделились три шлюпки. Одна из них двигалась с размеренной медлительностью, присущей тем судам, "которые изволят везти особу командирского ранга": в ней действительно сидел капитан "Кокетки". Остальные две шлюпки летели с тою быстротою, которая бывает лишь при погоне.

   - Если вы в самом деле хотели поступить на королевскую службу, то нельзя сказать, чтобы вы действовали благоразумно, мой друг, бросив вызов одному из ее командиров, и где же: под носом у его пушек! - заметил патрон, когда намерения шлюпок проявились настолько ясно, что нельзя было сомневаться в действительном смысле их эволюции.

   - Этому капитану Лудлову было бы весьма приятно схватить кого-нибудь из нас. Это так же ясно, как ясна блестящая звезда в темную ночь. Сознавая вполне обязанности матроса по отношению к начальству, я ему предоставлю выбор.

   - Но тогда вы скоро будете кушать хлеб ее величества, - возразил альдерман.

   - Он мне не ко двору, и я отказываюсь от него. Кстати, вот на той шлюпке собираются преподнести мне сюрприз.

   Моряк замолчал. Его положение сделалось довольно критическим. Пока паром приближался к острову, дувший поперек курса судна ветер все усиливался. Чтобы попасть под попутный ветер, надо было лавировать на два галса. Первый из этих маневров был проделан благополучно, и тогда пассажиры увидали, что шлюпка, на которую указывал моряк в индийской шали, была ближе к месту высадки, чем их периага. Офицер, командовавший этой шлюпкой, приказал своим людям налечь на весла, - и она летела по направлению к набережной, где пришедшая раньше другая шлюпка уже покачивалась на волнах, поджидая прибытия периаги. Моряк не обнаруживал ни малейшего намерения избежать неприятной встречи. Он держал руль и командовал судном с таким видом, как-будто сам состоял владельцем этого судна.

   - Чорт возьми!- пробормотал хозяин периаги.- Мы мало потеряем, если вы будете держать подальше мою "Молочницу".

   - Этот джентльмен - посланник королевы, - отвечал незнакомец. - Было бы невежливо отказаться выслушать его.

   - Держите ближе! - закричал офицер, командовавший шлюпкой. - От имени королевы приказываю повиноваться!

   - Дай бог ей счастья, - ответил невозмутимо моряк в индийской шали, не изменяя, однако, курса периаги. - Свидетельствуем ей свое почтение и рады видеть достойного джентльмена на ее службе.

   В этот момент оба судна сблизились друг с другом футов на пятьдесят. Вдруг периага повернулась и пошла по новому курсу, направляясь опять к острову. Необходимо было пройти мимо военного шлюпа на расстоянии, не превышавшем пистолетного выстрела. Когда паром поравнялся, офицер встал, имея в одной руке заряженный пистолет и стараясь держать его незаметно для глаз пассажиров. Однако, это обстоятельство не ускользнуло от зорких глаз незнакомца. Быстро отступя в сторону и открыв таким образом всю группу пассажиров, он насмешливо заметил:

   - Выбирайте, сударь! В таком обществе, как наше, человек, не лишенный вкуса, сумеет отдать какой-либо особе предпочтение.

   Юный мичман смутился от стыда и от досады, но скоро вернул себе хладнокровие. Он отдал честь Алиде, и периага беспрепятственно продолжала свой путь.

   Она направилась прямо к пристани.

   Тогда счел необходимым вмешаться ее хозяин.

   - Чорт возьми! - вскричал он встревоженным голосом. - Моя "Молочница" разлетится в куски, если вы в такой ветер заставите ее бежать среди этих острых камней.

   - Не бойтесь; ни один волосок не спадет с ее головки, - хладнокровно ответил моряк. - Отдайте паруса! Мы и без них доберемся до пристани. Было бы невежливо, господа, обращаться дальше с "Молочницей" так бесцеременно: ей и так сегодня изрядно пришлось потанцовать по нашей милости.

   Паруса опустили, и периага пошла вдоль берега, держась от него футах в пятидесяти. Когда судно было уже недалеко от пристани, незнакомец, сделав легкое антраша, прыгнул на камень, мимо которого проходила периага и о который с шумом разбивались волны. Перепрыгивая с одного камня на другой, он достиг берега. Через минуту моряк исчез среди домов селения к величайшему изумлению пассажиров и еще большему со стороны матросов шлюпки, дожидавшейся прибытия незнакомца. Обманутые в своих ожиданиях, обе шлюпки должны были возвратиться на крейсер ни с чем.

  

  

   Уходя с набережной, Алида бросила взгляд на море: шлюпка, в которой сидел Лудлов, к величайшему неудовольствию альдермана, продолжала приближаться к земле.

   Высоты острова Штатов были покрыты в то время группами тощих деревьев, сквозь которые по всем направлениям вились тропинки. С несвойственной ему живостью альдерман вел своих гостей.

   - Облака и рощи! - вскричал он; с целью помешать капитану Лудлову итти по их следам, альдерман беспрестанно сворачивал с тропинки на тропинку. - Как приятны эти молодые дубки и зеленые сосенки в жаркое июньское утро. В Луст-ин-Русте, патрон, в придачу к этому мы будем любоваться видом гор. Нас будет освежать морской ветерок; Алида, надеюсь, согласится, что один глоток этого элексира будет куда полезнее для ее розовых щечек, чем все ухищрения, французской кухни, созданной на пагубу человека.

   - Если то место так же изменилось, как и эта дорога к нему, то не решаюсь высказать свое мнение, - отвечала молодая девушка, украдкой бросая взгляд в сторону моря.

   - О, женщины, суета - вот имя ваше! А нам в тысячу раз приятнее находиться вот в этаком лесу, чем бродить по морскому берегу. Умный человек должен избегать соленой воды и всего, что на ней находится. Исключение должно быть сделано только для того, что служит к уменьшению расходов по перевозке товаров и способствует развитию торговли. Ты еще поблагодаришь меня, племянница, когда приедешь в Луст-ин-Руст такой же свежей, как голландский тюльпан, покрытый росою.

   - Чтобы походить на тюльпан, дядя, надо согласиться итти с завязанными глазами. Однако, оставим этот разговор. Франсуа,- прибавила Алида по-французски, - пожалуйста, возьмите эту книгу, держите ее крепче - в ней находятся листки бумаги. Несмотря на лесную прохладу, мне хочется обмахиваться.

   Слуга поспешил исполнить приказание своей молодой хозяйки, предупреждая запоздалую любезность патрона.

   - Господин Франсуа, - бесцеремонно прервал альдерман, сделав знак остальным членам компании продолжать свой путь, - мне надо сказать вам наедине пару слов. Надеюсь, что такой преданный слуга, как вы, даст мне чистосердечный совет. Я всегда думал, что после Англии и Голландии, двух великих торговых наций, которым я отдаю естественное предпочтение, как родным мне по крови, - Франция все-таки прекрасная страна. Я думаю, Франсуа, что после смерти моего покойного брата вас удержало здесь отвращение к океану.

   - И привязанность к барышне, если позволите.

   - В этом нет ни малейшего сомнения, дружище. Ах, старина! Алида свежа, как роза, добра и отзывчива. Жаль только, что она немножко упряма, - недостаток, без сомнения, унаследованный от ее предков - нормандцев. Франсуа, вы человек светский, - продолжал альдерман. - Как по-вашему: подобает ли такой девушке, как Алида, броситься на шею человека, у которого нет другого убежища, кроме корабля?

   - Конечно, сударь, барышня слишком нежна для того, чтобы проводить всю свою жизнь на корабле.

   - Быть обязанной следовать повсюду за мужем посреди пиратов и контрабандистов, в хорошую и дурную погоду, в холод и жар, и в дождь... Соленая вода, солонина, бури, штиль... бр... И все это благодаря поспешному решению неопытной юности!

   При этих словах альдермана лицо слуги изобразило такое мучительное страдание, точно он готов был подвергнуться морской болезни.

   - Чорт возьми, это ужасно! Но мадемуазель Алида выберет мужа на твердой земле!

   - Если бы сбережения одного известного мне человека перевести на металлические деньги да присоединить сюда приданое моей племянницы, то все это составило бы в итоге такую сумму, от которой мог бы затонуть корабль. К тому же и я, надеюсь, вспомню о племяннице, когда буду готовиться покинуть эту жизнь.

   - Так как отец мадемуазель уже умер, то беру на себя смелость поблагодарить вас.

   - В женщинах сидит дух противоречия. Часто они находят удовольствие делать то, чего бы им не следовало. Люди благоразумные знают, что подарок и ласковое слово делают их столь же послушными, как хорошо дрессированных лошадей.

   - Господин альдерман - знаток женщин, - заметил, смеясь, слуга.

   - Не правда ли, дружище, ван-Стаатс де-Киндергук вполне подходящий муж для нашей Алиды?

   - Барышне нравится живость, а господину патрону ее-то, кажется, и недостает.

   - Лучшего мужа и подыскать нельзя. Тс! Я слышу шаги! За нами кто-то идет, - вероятно, это капитан Лудлов. Покажите-ка ему, как может провести моряка француз. Идите медленнее, старайтесь увлечь его на ложный путь, пока он не скроется в тумане. Тогда спешите скорей к дубу, который растет на мысе. Там мы будем ждать вас.

   Польщенный этим поручением, убежденный сверх того, что это послужит к счастью барышни, - слуга замедлил шаги и скоро потерял из виду альдермана. Он постарался придать лицу равнодушный вид человека, который гуляет по лесу с единственной целью подышать чистым воздухом. Чтобы приближавшийся, как он думал, капитан Лудлов не прошел мимо него, старик принялся громко насвистывать какую-то французскую арию. Шум шагов раздался совсем близко, и, наконец, перед французом очутился моряк в индийской шали. Разочарование было взаимное. От неожиданности весь план действий совершенно спутался в голове старика. Моряк же скоро оправился от изумления.

   - Что новенького в вашем плавании по этому лесному морю, господин Вымпел? - спросил эксцентричный моряк, убедившись, что вблизи нет никого постороннего. - Не правда ли, это плавание менее опасно, чем на периаге? На какой широте и долготе вы расстались с обществом?

   - Я гуляю по лесу для своего удовольствия и иду... Чорт возьми! - прервал сам себя француз, очевидно, не выдержавший своей роли. - Я иду к своей госпоже, а тем, кто так любит море, можно бы и совсем не появляться в лесу.

   - Недурно сказано, старичина! Как! Вы оказываетесь еще и ученым? Может-быть, в этой книжке говорится, как крепить паруса?

   Говоря это, моряк без церемонии взял книгу из рук француза.

   - Нет, сударь, она учит затрагивать сердце человеческое, - торжественно произнес слуга. - Это Сид, сударь! Если вы хотите познакомиться с истинной поэзией, читайте эту книгу, господин моряк.

   - А, вижу: это книга законов, где каждый может высказывать свои бредни. Возвращаю ее вам обратно и в придачу ваши восторженные чувства. Однако, как ни умен ее автор, думаю, не все, что содержится в этой книге, принадлежит его перу.

   - Не весь Сид написан Корнелем! {Корнель - знаменитый французский драматург, "отец французской трагедии" (1606-1684 г. г.). Его трагедия "Сид" составила эпоху в истории французского театра. (Прим. ред.).} - с негодованием воскликнул Франсуа. - Извините, сударь, Корнель написал еще много таких же книг во славу прекрасной Франции!

   - Я хочу сказать, что если этот джентльмен действительно написал все, что заключается в этой книге, и все это так же красиво, как вы желаете убедить меня, необразованного моряка, то зачем же тогда не все листы отпечатаны?

   - Отпечатаны! - повторил с изумлением француз, невольным движением раскрывая книгу. - Ах, это, без сомнения, одно из писем мадемуазель Алиды!

   - Будьте вперед осторожнее, - сказал моряк, - а теперь счастливого путешествия, господин Вымпел! Надеюсь еще встретиться с вами до своего отъезда.

   - Прощайте, сударь! - отвечал с церемонным поклоном француз. - Если мы должны встретиться только на море, то, значит, мы не встретимся никогда. А все-таки, сударь, далеко вашему Шекспиру до Корнеля, - прибавил он, но незнакомец уже исчез за деревьями.

   Вполне довольный тем, что он отстоял честь Франции, старик побрел к дубу, бережно держа томик сочинений знаменитого писателя.

   Главной связью между бухтами Раритона и Йорка является пролив, называемый Нароузом. При входе в, него берег острова Штатов повышается, образуя нависший над водою мыс. С вершины мыса открывается обширный вид на остров и город и даже на открытый океан. Мыс этот был пустынным. Вершину его украшал одинокий дуб. Сюда и привел своих гостей альдерман. Они сидели вокруг дерева на грубом подобии скамейки и любовались открывавшимся на окружающую местность видом. Скоро явился Франсуа и взволнованно передал свой разговор с незнакомцем.

   - Чистая совесть, добрые друзья, и приходо-расходная книга могут и в январе разогреть человека даже в нашем климате, - сказал альдерман, явно желая перевести разговор на другую тему,- но трудно в этом городе остаться бодрым, имея дело с черными мошенниками, пыльными улицами и испорченными мехами. Видите, патрон, белое пятно на том берегу бухты? Это и есть Луст-ин-Руст, где, вдыхая воздух, вдыхаешь и здоровье.

   - По-моему, нам и здесь хорошо. По крайней мере, мы отсюда можем любоваться видом на город, - отвечала Алида.

   - Кроме того, мы здесь одни,- подхватил альдерман, потирая с довольным видом руки, - и, могу сказать, в доброй компании, в которой и я не нуль. Скромность есть украшение честного человека, патрон, но когда приобретешь значение в свете, то позволительно говорить правду как относительно себя, так и относительно соседей.

   - Что касается последних, то альдерман ван-Беврут будет говорить только хорошее, - произнес чей-то голос, и капитан Лудлов так внезапно появился перед изумленными собеседниками, что почтенный коммерсант умолк, на докончив начатой фразы. - Мое желание предложить свой корабль к услугам здесь присутствующих будет, надеюсь, служить достаточным извинением того беспокойства, которое я причинил своим появлением.

   - Право прощать есть прерогатива губернатора, как представителя королевы, - сухо ответил альдерман. - Должно-быть, у королевских крейсеров мало дела, если их командиры распоряжаются ими в угоду старикам и молодым девицам. Какой счастливый век, подумаешь! Как должна процветать торговля!

   - Если обе обязанности совместимы, то командирам должно быть лишь приятно, что они в одно и то же время могут оказать услуги нескольким лицам. Вы отправляетесь в Джерсейские горы, господин ван-Беврут?

   - Я отправляюсь в приятное уединенное место, называемое Луст-ин-Руст, капитан Корнелиус ван-Кюйлер Лудлов! - иронически промолвил альдерман.

   Молодой человек закусил губы, и его загорелые щеки покрылись румянцем, хотя с виду он оставался спокойным.

   - Я ухожу в море через двадцать минут. Ветер усиливается, и ваше судно с трудом будет выгребать против волнения. "Кокетка" снимается с якоря через двадцать минут. Я уверен, что мадемуазель Алида согласна в душе с моим мнением, на чью бы сторону ни клонилось ее решение.

   - Решение ее клонится на сторону дяди, - с живостью отвечала молодая девушка. - Я плохой моряк, и простое благоразумие, если не трусливость, заставляет меня положиться на опытность старших.

   - Конечно, я не претендую быть таким же знатоком морского дела, каким, может-быть, считает себя ваш дядя, но... все-таки я позволю себе обратиться к нему с просьбой разрешить мне убедить вас. Моя "Кокетка" все же более надежное судно, чем периага.

   - Говорят, что на ваш корабль легче войти, чем сойти с него, - смеясь, ответила Алида. - Судя по слухам, которые ходят относительно цели вашего прибытия на остров, ваша "Кокетка" так же жаждет добычи, как и другие. Можно ли поэтому считать себя у вас в безопасности?!

   - Слухи эти распускаются нашими врагами. Я ожидал от вас другого ответа! - с упреком сказал Лудлов.

   Сердце молодой девушки сильно забилось. К счастью, ее спутники не отличались особой наблюдательностью и не заметили, что между молодым моряком и племянницей альдермана установились более короткие отношения, чем это могло быть им желательным.

   - Да, я надеялся на другой ответ, - повторил капитан еще более задушевно, чем в первый раз.

   Алида преодолела свое волнение. Обернувшись к Франсуа, она сказала:

   - Дайте мне книгу, которую я поручила вам нести.

   - Вот она. Ах, барышня. Если бы вы могли видеть, как этот незнакомый моряк оспаривал славу нашего славного Корнеля!

   - Вот это тоже английский моряк, но он не будет отвергать достоинств писателя, справедливо признанного великим, хотя он и принадлежит к нации, на которую здесь теперь смотрят враждебно. Капитан Лудлов! Месяц тому назад я обещала вам дать томик сочинений Корнеля. Сегодня представляется случай исполнить это обещание. Когда вы внимательно прочтете его, то, надеюсь...

   - Я буду убежден в его достоинствах?..

   - Я хотела сказать: надеюсь, что вы будете так добры возвратить мне его обратно. Мне он дорог, как память об отце, - прибавила она спокойно.

   - Завещание и иностранные языки! - пробормотал альдерман. - Первое - очень хорошая вещь, тогда как другое... голландский и английский языки, действительно, следует знать умному человеку. Капитан Лудлов, благодарю за любезность. Вот идет мой слуга сказать, что периага готова, а потому желаю вам долгого и счастливого плавания.

   Капитан учтиво раскланялся со всеми и спокойно следил, как альдерман и его спутники шли к морю и скоро скрылись в роще. Тогда только, вынув из кармана заветный томик, Лудлов с волнением раскрыл его. Увидав письмо, он выронил книгу. Дрожащими руками разорвал конверт. Когда он пробежал записку, на его лице изобразилось сильнейшее изумление. Капитан прочел ее еще раз. Затем взглянул на адрес: "Капитану Лудлову на корабле ее величества "Кокетка". Он растерянно пробормотал что-то и бережно опустил записку в карман с видом человека, встретившего разом и радость, и огорчение.

  

  

   - Лицо человека - судовой журнал, в который записываются его мысли. Лицо капитана Лудлова имеет, кажется, довольное выражение,- проговорил вдруг чей-то голос недалеко от Лудлова.

   - Кто это говорит о журнале и мыслях? Кто смеет подсматривать за мною? - спросил, нахмурившись, офицер.

   - Тот, кто играл и отгрызался слишком часто, чтобы бояться грозы, которую он видит в облаках или... на лице человека. Что касается подсматривания, то, капитан Лудлов, я много видел слишком больших кораблей, чтобы обращать внимание на легкий крейсер. Надеюсь, вы удостоите меня ответом. Приветствие на море то же, что и приветствие на суше.

   Лудлов круто обернулся и едва поверил своим глазам. Он встретил спокойное и смелое лицо того моряка, который утром так дерзко задел его самолюбие.

   Постаравшись, однако, сдержаться, - что удалось ему не без труда, так как он привык встречать повсюду подобострастие - дань его высокому положению, - молодой капитан ответил:

   - Истинная храбрость у того, кто смело и прямо идет на своих врагов. Того же, кто смеется над гневом друзей, зовут наглецом.

   - А еще умнее будет не делать ни того, ни другого. Капитан Лудлов, здесь мы равноправны, а потому и разговор наш должен быть совершенно свободный.

   - О равноправности не может быть и речи: наши положения слишком различны.

   - Здесь не место говорить ни о положениях, ни об обязанностях. Когда придет время, мы оба, надеюсь, будем каждый на своем посту, готовые честно исполнить свой долг. Капитан Лудлов на палубе своего крейсера, под защитой своих пушек, и капитан Лудлов здесь, на мысе, не имеющий другой защиты, кроме своих рук и мужества, - вовсе не одно и то же. Впрочем, у вас наружность человека, который решится пойти один и не в такой еще сильный ветер, как сегодня, если только можно судить о силе ветра по парусам вон того судна, - прибавил незнакомец, указывая на периагу, на которой отправился ван-Беврут со своими гостями в Луст-ин-Руст.

   - Да, это судно начинает, повидимому, чувствовать силу ветра, - согласился Лудлов, всецело теперь поглощенный наблюдением над периагой, боровшейся с волнением впереди Раритонской бухты.

   - Женщин и ветер можно понять лишь тогда, когда они находятся в движении. Всякий, кто привык наблюдать за своим спокойствием и облаками, без сомнения, предпочел бы переехать через эту бухту на корабле ее величества - "Кокетке", чем на хрупком пароме, который там танцует по прихоти ветра. К сожалению, женское платье, развевающееся на его палубе, говорит, что обладательница его другого мнения.

   - Вы человек удивительно наблюдательный, - сказал Лудлов, снова поворачиваясь к незнакомцу, - и...

   - Удивительно наглый...- подхватил тот, видя, что Лудлов медлит.- Прошу офицера королевского флота не стесняться в выражениях, так как я простой матрос, и самое большее - боцман.

   - Я не хотел вас оскорблять. Я только удивляюсь, откуда вы узнали, что я предлагал молодой девушке и ее друзьям перевезти их в виллу альдермана ван-Беврута?

   - Я не вижу ничего удивительного в том, что вы предлагали услуги молодой девушке. Другое дело ее друзья! По отношению к ним мне, признаюсь, немного непонятно ваше великодушие. Когда молодые люди увлекаются, они не говорят тихо.

   - Значит, вы подслушали наш разговор, спрятавшись, вероятно, в тени этого дерева. Может-быть, у вас зрение лучше слуха?

   - Не могу отрицать, что я действительно наблюдал игру выражений на вашем лице в то время, когда вы держали в руках клочок бумаги.

   - Но не можете же вы знать его содержание?

   - Думаю, что бумажка содержала в себе секретные приказания молодой девушки, которая сама слишком кокетлива, чтобы принять ваше предложение перевезти ее на судне, носящем то же название.

   - Что это? Он прав, несмотря на все его непоколебимое бесстыдство, - пробормотал Лудлов, расхаживая взад и вперед в тени дуба. - Слова Алиды расходятся с ее действиями. Как я был глуп, что позволил себя провести, точно безусый мичман. Послушайте, боцман! Есть же у вас имя, как и у всякого бродяги по океану?

   - Точно так: когда говорят достаточно громко, чтобы я слышал, я отзываюсь на имя Томаса Тиллера.

   - Очень хорошо. Такой ловкий матрос должен с удовольствием вступить на королевскую службу.

   - Конечно, мне было бы это очень приятно, если бы только я не был обязан сначала службою другому лицу.

   - Кто же это такой, имеющий больше прав на ваши услуги, чем даже сама королева? - спросил несколько вызывающе Лудлов.

   - Моя собственная особа.

   - Это уже слишком! - прервал сердито Лудлов. - Знаешь ли ты, негодяй, что я имею право силой заставить тебя служить? Только едва ли много стоит твоя служба, несмотря на хвастливые речи.

   Незнакомец несколько времени, казалось, обдумывал что-то, потом сказал:

   - Бесполезно доводить до крайности, капитан Лудлов! Мы здесь одни, и, надеюсь, ваша честь поверит, что я не шучу, если скажу, что мужчина ростом в шесть футов не так-то легко позволит тащить себя, словно шлюпка, буксируемая сорокачетырехпушечным кораблем. Хотя я и моряк, для которого океан - жилище, но все же не бросаюсь в море очертя голову. Взгляните туда: виден ли другой корабль, кроме вашего крейсера, могущий удовлетворить вполне моряка дальнего плавания?

   - Хотите ли вы этим сказать, что вы пришли сюда наниматься на какое-либо судно?

   - Вы угадали. И хотя мнение простого матроса не имеет особенной цены, все же скажу, что мало встречается таких прекрасных судов, как ваше. Вы знаете очень хорошо, что человек рассуждает не одинаково, когда он принадлежит себе самому или когда принадлежит короне. Надеюсь поэтому, что вы не будете поминать лихом ту непринужденность, с которой я говорю с вами теперь.

   - Я часто встречал людей вашего сорта, и знаю теперь, что насколько они необузданны на берегу, настолько послушны на борту. Стойте: не парус ли это виден вдали, или это крылья чайки, сверкающие на солнце?

   - Может быть и то, и другое,- спокойно отвечал незнакомец, всматриваясь в море. - Смотрите, как чайки играют на волнах, как блестят на свету их крылья!

   - Взгляните несколько дальше. Видите там белую точку? Это парус корабля.

   - Очень может быть: ваши каботажные {Суда прибрежного плавания, служащие для перевозки грузов. (Прим. ред.).} суда здесь чуть не ежечасно уходят и приходят, подобно тому как водяные крысы путешествуют в хлебный магазин и обратно. По-моему, это просто водяная пена.

   - Нет, это парус, который покрывает мачты смелого корсара...

   - Ну, тогда это улетевшая птица: теперь ее не видно, - сухо ответил моряк в индийской шали.- Такие крылатые корабли немало доставляют нам, морякам, бессонных ночей.

   Лудлов и его собеседник начали спускаться вниз. Идя уже по берегу, они продолжали разговаривать.

   - Этот упрямый голландец, то-есть, я хочу сказать, ван-Беврут, больше доверяет своему судну, чем я самому себе. Признаюсь, мне очень не нравится то облачко в устье Раритона, а дальше в открытом море горизонт уже потемнел... Нет, что ни говорите, я вижу парус, или мои глаза утратили способность видеть!

   - Ваша честь видит крыло чайки, играющей на волнах: это сходство и меня не раз обманывало, несмотря на то, что я лет на десять - пятнадцать имею больше опытности в морском деле, чем ваша честь.

   - Пожалуй, это и чайка; предмет так мал. Однако, он имеет форму паруса, видимого издалека. Притом я жду одного корабля...

   - У меня, значит, будет выбор. Благодарю вашу честь, что вы сказали мне об этом прежде, чем я решился отдать себя в распоряжение королевы.

   - Если ваше поведение на море будет равняться обнаруженной вами на берегу смелости, то вас можно будет признать образцом дисциплинированности. Но моряк с такими замашками, как вы, должен прежде, чем поступить на корабль, справиться об его характере.

   - Разве тот, которого вы ждете, - корсар?

   - Не многим лучше: это контрабандный корабль. Но разве вам, плавающему столько времени по океану, ничего не известно о Пенителе Моря?

   - Вы задели мое любопытство, - отвечал незнакомец, лицо которого действительно выразило интерес. - Я лишь недавно возвратился из дальних морей. Рассказов о контрабандистах мне приводилось много слышать, но о вашем Пенителе Моря я в первый раз услыхал от хозяина периаги, совершающей рейсы между здешним портом и городом. Осмелюсь спросить вашу честь, не можете ли вы сообщить мне о нем подробнее?

   Лудлов устремил на собеседника испытующий взгляд. У него мелькнуло было смутное подозрение, но самоуверенность незнакомца, обещавшего к тому же дать ему опытного и храброго матроса, заставила его отбросить эту мысль. Вообще несколько свободные манеры моряка начали более забавлять Лудлова, чем сердить.

   - Вы действительно, должно-быть, были в плавании, - смеясь, сказал он, - если не слыхали о подвигах одной бригантины, носящей название "Морской Волшебницы", и ее командире - Пенителе Моря. Вот уже пять лет, как королевские колониальные крейсеры получили приказ быть настороже и поймать дерзкого контрабандиста.

   - Должно-быть, торговля их очень уж выгодна, если они пренебрегают даже таким ловким офицером, как вы. Не может ли ваша честь сообщить мне еще несколько подробностей относительно его лица и прочего, хотя боюсь, что моя навязчивость сердит вас, судя по недовольному лицу.

   - Какая надобность описывать наружность мерзавца?- ответил Лудлов, намекая таким образом своему собеседнику, что их разговор начинает заходить за пределы желательного.

   - Какая надобность? Я спросил потому, что ваши слова напомнили мне одного человека, которого я некогда знавал в Ост-Индии, и который давно уже исчез с горизонта, так что никто не знает, что с ним сделалось. Может-быть, этот Пенитель Моря - испанец или голландец, оставивший свою залитую водою родину, чтобы отведать твердой земли.

   - Ни один испанец еще не был в здешних морях. Голландец не может иметь такого легкого хода. Мерзавец смеется над самыми быстроходными крейсерами Англии. Говорят также, что это бывший офицер, ушедший на путь преступления.

   - Ну, мой не таков; моему не стыдно было бы показаться в честной компании. Вы уверены, что этот человек здесь, ваша честь?

   - Слухи об этом идут, хотя я не особенно доверяю им... Смотрите-ка: ветер переменился, а туча разрешилась дождем. Ну, счастье альдерману!

   - Да, чайки тоже умчались далеко от берега: верный признак хорошей погоды, - прибавил незнакомец, пронизывая горизонт своим острым взглядом. - Ваш корсар, надо полагать, улетел вместе с ними.

   - Скоро и мы пойдем вслед за ним, и пора, друг, узнать, на каких условиях вы согласны служить королеве?

   - Что касается условий, то, конечно, каждому хочется быть капитаном. Я полагаю, место первого лейтенанта уже занято на корабле вашей чести? - скромно спросил моряк.

   - Это уже слишком! Человек твоих лет и опытности должен знать, что чины приобретаются заслугами.

   - Или милостью... Извините за ошибку. Капитан Лудлов, вы, как честный человек, не обманете простого матроса, который положится на ваше слово?

   - Матрос или кто другой, раз я ему дал слово, может быть спокоен.

   - Тогда позвольте мне сначала посмотреть на корабль, изучить характер моих будущих товарищей и покинуть его, если мне не понравится у вас.

   - Такое бесстыдство превышает, наконец, всякое терпение!

   - Я сейчас вам докажу основательность моей просьбы, - спокойно продолжал незнакомец. - Мне, например, известно, что капитан "Кокетки", Лудлов, готов навсегда связать свою судьбу с судьбой одной прекрасной дамы, той самой, которая несколько минут тому назад съехала на берег, между тем есть, без сомнения, тысячи других, руку которых он мог бы получить с гораздо меньшим трудом.

   - Чорт возьми! Все шутки да шутки! Когда же вы заговорите серьезно?

   - Выслушайте, ваша честь. Для моряка корабль все равно, что для простого смертного жена: он делается плоть от плоти его, кость от костей его, пока смерть не разлучит их друг с другом. Поэтому справедливость требует, чтобы ему была предоставлена хоть свобода выбора. Для моряка наружность корабля - то же, что для другого наружность возлюбленной: корпус судна - это талия, снасти - волосы, паруса - это наряды, которыми любит украшать себя красавица, пушки - это, конечно, зубы; наконец, окраска судна - это цвет лица. Итак, вы не даете мне права выбора? В таком случае желаю вашей чести счастливого плавания.

   - Ну, Тиллер! - проговорил, смеясь, капитан. - Ты слишком надеешься на эти тощие деревья, если думаешь, что я не могу догнать тебя. Но я сдержу свое слово. Принимаю твои условия и надеюсь, что ты окажешь моей "Кокетке" такое же доверие, с каким городская красавица входит в бальную залу.

   - Тогда я к вашим услугам, - сказал незнакомец, почтительно снимая шляпу.

  &nb