Купер Джеймс Фенимор - Пенитель моря

   Фенимор Купер

  

   Фенимор Купер. Полное собрание романов. Под редакцией Н. Могучего

   Том II

   М.-Л., "Земля и фабрика", 1927

   OCR Бычков М. Н.

  

  

  

  

   Купер не писал специально исторических романов, но почти все его произведения развиваются на фоне определенной исторической эпохи.

   Роман "Пенитель Моря", действие которого относится к началу XVIII века ("Утрехтскому миру" {1713 г.}), захватывает интересный период американской истории: борьбу голландского влияния с английским империализмом на берегах реки Гудзона.

   "Между народами, которые пытались эксплоатировать отдаленные страны в свою пользу, Голландия занимает первое место", - говорит известный историк колонизации - Леруа Болье {Леруа Болье. "Колонизация новейших народов", в русском переводе издано Ильиным в 1877 году.}.

   В истории захвата голландцами колоний главнейшую роль играли так называемые привилегированные купеческие компании. Еще в 1602 году голландским правительством была основана знаменитая Восточно-Индийская Компания, имевшая целью под флагом торговых сношений захват территорий на берегах Индии и прилегающих к ней островов и их экономическую эксплоатацию. Эта Компания, между прочим, послужила прототипом для организации другими, конкурирующими с Голландией государствами, ряда таких же привилегированных крупных торговых товариществ.

   Действительно, Восточно-Индийская Компания, достигшая в XVII столетии огромного могущества, в короткое время основала многочисленные торговые фактории по всему побережью между Индией, Китаем, Японией и Океанией. Ослепленная получаемыми барышами, она стремилась захватить в свои руки всю торговлю высоко ценившимися в то время пряностями {Пряностями называются вещества, улучшающие вкус пищи и при употреблении в небольшом количестве способствующие усвоению ее организмом. Из наиболее употребительных растений можно указать: имбирь, куркума, кардамон, лавровый лист, шафран и др. В Россию ввоз пряностей начался еще в XVI веке. (Прим. ред.).}.

   Голландцы изгоняли всех иностранцев, водворявшихся на Пряных (Молуккских) островах или приезжавших туда, а туземных жителей держали в зависимости, мало отличавшейся от полного рабства.

   Распоряжаясь торговлею пряными товарами в качестве единственных хозяев, голландцы сделали монополию этой торговли главным предметом своих забот. Не было той несправедливости и того варварства, к которому не прибегала бы Голландия для сохранения за собой исключительного права на сбыт пряностей...

   Чтобы поднять цены на эти редкие продукты, известные в то время под именем "золотых рудников Компании", на многих островах запрещена была культура пряных трав и кустарников. Растения же, произроставшие в диком состоянии, без помощи человеческого труда, уничтожались по приказу специально разъезжавших в известное время по островам губернаторов Компании. Когда же один из туземных царьков воспротивился варварскому истреблению ценных гвоздичных растений, его "бунт" дал повод торговой голландской Компании к резне туземцев.

   Принося своим пайщикам огромную прибыль на их капитал, Восточно-Индийская Компания вместе с тем обогащала и правительственную казну солидными суммами, вносимыми за "патенты" и "привилегии".

   Получаемая от этой Компании выгода побудила Голландию поторопиться с основанием Западно-Индийской Компании, которая получила право монопольной торговли с Америкой, постройки фортов в незаселенных (европейцами) местностях и основания под своим управлением колоний. О правах туземного населения в "незаселенных" местах, конечно, не говорилось ничего, и оно поступало в "полное распоряжение" предприимчивых купцов-цивилизаторов.

   Таким образом успех эксплоатации на Востоке заставил голландцев направить свой взгляд на Запад.

   В 1609 г. голландская Компания поручила английскому капитану Генри Гудзону, поступившему к ней на службу, совершить путешествие с целью отыскать северо-восточный проход в Тихий Океан. Обогнув мыс Норд-Кап, Гудзон направился вдоль берегов Новой Земли, но экипаж корабля, увидя ледяные горы, отказался плыть дальше. Гудзон вынужден был изменить план путешествия и отправиться к берегам Америки в надежде найти северо-западный проход в тот же Тихий Океан, что и повело к открытию залива, названного впоследствии Гудзоновым, и реки Гудзон.

   Вскоре (в 1611 году) Гудзон погиб при вторичном путешествии к берегам Америки, но восторженный рассказ мореплавателя о первом посещении ее берегов, ярко рисовавший красоту и плодородие страны, привлек к дельте Гудзона внимание европейцев. В 1612 году, у впадения р. Гудзона в залив и по берегам залива, были основаны голландцами город Новый Амстердам и ряд поселков. Вся колония была названа Новыми Нидерландами, и правительство выдало купцам хартию на ее эксплоатацию.

   Постепенно голландцы подчинили своей власти область между Коннектикутом и устьем реки Делавар, т.-е. территорию, по площади равную Франции того времени. Однако, голландцы заселили только узкую полосу до обеим сторонам р. Гудзона и основали несколько поселений по среднему ее течению, на песчаных отмелях.

   Что же касается Нового Амстердама, то этот будущий Нью-Йорк продолжал оставаться ничтожным поселком и малооживленным портом, в то время как находившиеся рядом с ним английские колонии - Новая Англия - достигали уже известной степени благосостояния. Англия, вставшая на путь широкого колониального захвата, не передавала этого дела, как Голландия, в руки купцов. Свои империалистические стремления она поддерживала правительственными средствами и силами, и с неудовольствием соперника смотрела на "торговые" операции голландцев.

   В остальном колонизационные методы обоих конкурентов были, разумеется, одинаковы.

   В 1663 году англичане захватывают Новый Амстердам, который и переименовывается в Нью-Йорк. Это же имя присваивается и всей колонии "нидерландских провинций".

   С этого времени начинается скрытая, глухая борьба между старожилами колонии - голландцами - и англичанами, переходящая порою в открытое возмущение первых. Герцог Йоркский {Впоследствии английский король Иаков II.}, получивший колонию в дар от брата своего, английского короля Карла II, утверждает в ней правительство с неограниченной властью. Но после войны с Голландией эта система была существенно изменена (1674 г.), а через девять лет после этого в Нью-Йорке было созвано первое (при английском господстве) "народное собрание", выработавшее "хартию {Хартия - указ, грамота.} вольностей", скрепленную герцогом Йоркским и через год им же отмененную.

   "Хартия вольностей" была формально восстановлена в 1691 году, и с той поры колония Нью-Йорк в постоянной борьбе старалась защитить свои экономические и торговые интересы от притязаний метрополии, проводившей через своих губернаторов непреклонную систему экономического гнета.

   Окончательно Нью-Йоркская колония была закреплена за Англией по Утрехтскому договору 1713 года.

   Таким образом, к моменту действия романа "Пенитель Моря" в едва еще только развивающемся Нью-Йорке сталкивались следующие течения: голландское купечество - в лице старожилов колонии - и голландская же культура с новыми пришельцами и "хозяевами" - выходцами из Англии; с другой стороны, - экономические интересы колонистов, как таковых, с определенной колониальной политикой Англии.

   "Колонии,- говорит английский историк Чарльз Мериваль,- пользовались правом самоуправления и сами назначали подати; за ними обеспечены были религиозная свобода и полная независимость в деле управления муниципальными делами; но они не имели никакого права контролировать или изменять коммерческие законы, установленные властью "метрополии" {Метрополия - государство, из которого выделилась колония. (Прим. ред.).}...

   Английское же правительство в делах торговли и промышленности действовало с неумолимой строгостью, клонившейся к эксплоатации колонии и увеличению барышей купцов метрополии.

   Могли ли "почтеннейшие" купцы Нью-Йорка, - эти ван-Бевруты и ван-Стаатсы (из романа "Пенитель Моря"),- одобрительно непокойно относится к "насилию" метрополии?

   В середине XVII века в Англии был издан знаменитый а_к_т о с_у_д_о_х_о_д_с_т_в_е, получивший название "великой хартии английской морской торговли". Все внеевропейские товары, особенно из английских колоний, должны были доставляться в Англию не иначе, как на судах, построенных в Англии, принадлежавших английским подданным, управлявшихся английским капитаном и имевших среди команды англичан в количестве не менее трех четвертей всего экипажа.

   Этот акт имел дополнение, послужившее основанием торговой системе Англии.

   Произведения колонии были разделены на две категории: "поименованных" и "непоименованных" товаров.

   "Поименованные" товары могли доставляться только в метрополию или в британские колонии; "непоименованные" - во все страны, но только на английских судах.

   Европейские товары, предназначенные для колоний, должны были предварительно завозиться в Англию и даже выгружаться на ее берег...

   Этот закон о мореходстве в течение второй половины XVII и первой половины XVIII веков подвергался отдельным изменениям, но строгости его оставлялись в силе. Усилия Англии клонились к тому, чтобы колониями не употреблялись другие товары (в особенности - мануфактура), кроме фабрикуемых в метрополии.

   Такие меры вызывали в колониях всеобщее раздражение. Чем больше метрополия старалась суровыми мерами оградить интересы своих купцов (интересы купцов и лордов были тесно сплетены), тем сильнее в колониях развивалась контрабандная торговля. Ее поддерживали не только колонисты-голландцы, считавшие себя обойденными и угнетенными, не только выходцы из метрополии, но и сама алчная, беспринципная и развращенная администрация Нью-Йорка, назначенная метрополией управлять колонией сообразно с "интересами короны".

   Тип подобного администратора-губернатора в беглых чертах, но прекрасно отражен Купером в лице "благороднейшего лорда Корнбери - родственника королевы".

   Неуловимые быстроходные суда - эти бригантины Пенителя Моря - бороздили океан вдоль и поперек и, пользуясь поддержкой "оппозиционных купцов" колонии, прорывали фронт английской коммерческой системы.

   Роман "Пенитель Моря" сам Купер называет л_е_г_е_н_д_о_й. Действительно, ароматом легенды овеян тип Пенителя Моря, его неуловимая бригантина "Морская Волшебница" и созданный поэтическим воображением идиллический уклад ее внутренней жизни.

   Но, несмотря на колорит легенды, приданный Купером роману, в нем живо отражена жизнь моряков парусного флота, внутренняя спайка морского товарищества, преданность делу и суеверия, которыми в ту отдаленную эпоху были заражены моряки. Контрабандисты с бригантины, вступая в бой с французским крейсером, берут с собою эмблему своего корабля - изображение "Морской Волшебницы", созданной суеверным воображением...

   Если штрихи, рисующие бригантину и ее командира - Пенителя Моря, несут на себе романтические черты легенды, то в типах члена городского совета ван-Беврута, богача Олофа ван-Стаатса, лорда Корнбери и др. воплотились реальные лица, порожденные теми взаимоотношениями, которые сложились в Нью-Йоркской колонии в результате фактов ее истории, вкратце очерченных выше.

  

  

   Глубокий и вместительный Нью-Йоркский залив принимает в себя воды рек: Гудзона, Гакенсака, Пасэка, Раритона и множества других - менее значительных, впадающих в океан. Острова: Нассау и Штатов служат ему надежным барьером от морских бурь.

   Благодаря удачному местоположению, умеренному климату и водным путям сообщения, изрезывающим вдоль и поперек территорию города, Нью-Йорк имел все данные для быстрого развития. Действительно, из незначительного провинциального города он с удивительной, даже для Америки, быстротой превратился в столицу, занимающую почетное место в ряду других столиц мира.

   Едва ли найдется другой город, который соединял бы в себе все благоприятствующие развитию торговли условия, как Нью-Йорк. Остров Мангаттан {Старая часть Нью-Йорка. (Прим. ред.).} окружен такою глубиной, что суда могут подходить почти к его берегам и здесь принимать свой груз.

   В 171... году Нью-Йорк был не тем, чем он является теперь, и имел еще мало общего с тем пышным городом Северо-Американских Соединенных Штатов, каким он сделался в позднейшее время.

   Рано утром 3 июня пушечный выстрел прокатился по сонным водам Гудзона. Тотчас в одной из амбразур форта, расположенного при впадении этой реки в залив, показался дымок, и на флагштоке форта медленно развернулся флаг Великобритании - красный крест на синем поле. На расстоянии нескольких верст смутно рисовались очертания мачт корабля, едва выделявшихся на зелени лесов, покрывавших высоты острова Штатов. Ответный сигнал крейсера чуть слышным ударом достиг города, флаг же его нельзя было различить из-за дальности расстояния.

   В это время на пороге одного из самых богатых домов города появился старик в сопровождении двух негров-невольников: один из них был взрослый, другой едва достигал половины роста своего товарища. Этот последний нес мешки с дорожными вещами своего хозяина.

   Старик, очевидно, собирался в путь и отдавал последние приказания.

   - Умеренность, Эвклид, - вот к чему все вы должны стремиться. Ты должен, мошенник, заботиться лишь о собственности хозяина. Еслитело разрушится, что сделается с его тенью? Если я похудею, вы будете болеть; если буду голодать, вы издохнете; если я умру, вы... гм! Эвклид, я оставлю на твбе попечение все мои товары, дом и имущество. Я еду в Луст-ин-Руст подышать чистым воздухом. Язвы и лихорадки! Если иностранный сброд будет попрежнему увеличивать уличную толпу нашего города, Нью-Йорк сделается вскоре таким же невыносимым, как Роттердам {Главная торговая гавань Нидерландов в провинции Южной Голландии, на Новом Маасе.} летом. Послушай, негодяй! Я очень недоволен компанией, которую ты в последнее время водишь. Смотри у меня!.. Вот ключ от конюшни, - следи, чтобы ни одна лошадь не выходила из нее, разве только на водопой. Эти мошенники, мангаттанские негры! Все они принимают фламандского рысака за тощую охотничью собаку и ночью летят верхом, сверкая пятками, словно ведьма на помеле. Не думают ли они, что я купил в Голландии лошадей, истратил массу денег на их выправку, перевозку, страховку только для того, чтобы видеть, как на них постепенно тает жир, словно сальная свечка?!

   - Все худое всегда приписывается негру! - проворчал тот из негров, которого хозяин называл Эвклидом.

   - Укороти свой язык! И смотри хорошенько за моими лошадьми. Постой, вот тебе два флорина: один для твоей матери, другой тебе... Но если я узнаю, что твоя компания гоняла моих лошадей, беда всей Африке! Голод и скелеты! Я семь лет откармливал своих лошадок...

   Эту фразу старик бросил уже удаляясь от дома. Когда старый голландец скрылся за углом, оба негра посмотрели друг на друга, перемигнулись и вдруг разразились веселым хохотом. Кстати сказать, вечером того же дня их можно было видеть лихо скачущими на двух крупных и тяжелых лошадях хозяина внутрь острова, где предстояла веселая пирушка их собратьев.

   Если бы это мог предвидеть альдерман {Альдерман - член городского совета. (Прим. ред.).} ван-Беврут, то, без сомнения, его походка утратила бы ту степенность, с которой он продолжал свой путь.

   Ван-Беврут был мужчина лет пятидесяти. Про него можно было сказать, что он сшит хотя нескладно, но крепко. Принадлежал он к числу богатейших купцов острова, был делец и, вдобавок, не был еще женат.

   Едва альдерман повернул в сопровождении одного из негров за угол, как столкнулся лицом к лицу с человеком, принадлежавшим к тому же, как и он сам, привилегированному классу "белых". В первое мгновение на лице его мелькнуло было выражение неудовольствия, но тотчас оно уступило место обычному спокойствию, характерному для флегматичных голландцев.

   - Восход солнца... утренняя пушка... и альдерман ван-Беврут! - вскричал тот. - Таков порядок событий в столь ранний час на нашем острове.

   На это ироническое приветствие альдерман ответил спокойными вежливым поклоном, но слова его заставили остроумца-собеседника раскаяться в своей шутке.

   - Колония имеет основание сожалеть, что не пользуется уже услугами, губернатора, который покидает постель так рано. Нет ничего удивительного в том, что мы, люди деловые, встаем с утренней зарей - у нас есть на то причины, но просто не веришь своим глазам, когда видишь здесь вас в такой ранний час.

   - Некоторые обыватели здешней колонии поступают разумно, не доверяя своим чувствам, но едва ли они ошибутся, если скажут, что альдерман ван-Беврут - человек действительно занятой. Будь у меня власть, я бы дал вам герб с изображением бобра, двух охотников с Могока {Mогок - одна из плодороднейших долин Нью-Йоркского Штата. (Прим. ред.).}... и надпись: "промышленность".

   - А что вы думаете, милорд, о таком гербе: одна сторона щита совершенно чистая, в знак чистой совести, на другой же находится изображение открытой руки с надписью: "умеренность и справедливость"?

   - Понимаю. Вы хотите сказать, что фамилия ван-Беврутов не нуждается в каких бы та ни было знаках отличия. Впрочем, мне кажется, я уже видел где-то ваш герб: ветряная мельница, водяной канал, зеленое поле, усеянное черными животными. Нет? Ну, тогда, значит, повлиял на мое воображение утренний воздух.

   - Жаль, что подобной монетой нельзя удовлетворить ваших кредиторов, милорд! - не без язвительности заметил голландец.

   - Печальная правда, почтеннейший! Плох тот суд, который заставляет дворянина проводить ночи, шатаясь по улицам, подобно тени Гамлета, а потом с первым же пением петуха бежать сломя голову в тесное и грязное помещение. Не правда ли, альдерман ван-Беврут? Не будь моя царственная кузина введена в заблуждение ложными слухами, клевреты мистера Гонтера не восторжествовали бы так скоро.

   - А если бы попытаться дать средства, достаточные для вашего освобождения, тем, которые заперли вас в тюрьму?!

   Этот вопрос, повидимому, задел чувствительную струнку благородного лорда. Его манеры разом изменились. Шутливое выражение его лица уступило место более серьезному.

   - Ваш вопрос, достойный альдерман, делает честь вашей проницательности и подтверждает те слухи, которые ходят о вашем благородстве. Конечно, правда, что королева подписала мою отставку, и что на мое место губернатором колонии назначен Гонтер, но все это еще может быть взято обратно: только бы мне добиться личного свидания с царственной кузиной. Конечно, у меня есть недостатки; быть-может, мне не мешало бы иметь девизом умеренность, но даже мои враги не могут упрекнуть меня в том, что я покинул когда-либо друга.

   - Не имел случая испытать вашу дружбу и не могу ничего возразить.

   - Ваше беспристрастие давно обратилось в пословицу. Послушайте же, что я скажу. В этой колонии, скорее голландской, чем английской, все доходные места захвачены разными Марисами, Ливинстонами и т. д. Они господствуют и в думе, и в судах. Между тем исконные владельцы этой земли - почтенные ван-Бекманы, ван-Бевруты отодвинуты на задний план...

   - Так ведется с давних пор. Я даже не запомню, чтобы дело когда-либо обстояло иначе.

   - Это справедливо! Но нельзя было так поспешно выносить на суд честное имя человека. Если мое управление, как говорили, было запятнано несправедливостями, то это - показатель того, насколько сильны предрассудки в Англии. Зачем было торопиться: время просветило бы мой ум. А времени-то мне как-раз и не дали. Еще бы только год, и дума наполнилась бы Гансами и другими честными голландцами.

   - В таком случае, милорд, следовало бы повременить ставить вашу честь в неприятное положение.

   - Но разве поздно остановить зло? Разве нельзя образумить королеву Анну? Могу вас уверить, что я жду только удобного случая, чтобы действовать. Я просто изнываю при мысли, что ее неблагосклонность губит человека, близкого к ней по происхождению. Это пятно, стереть которое должны стараться все, тем более, что для этого потребуется не много усилий. Альдерман ван-Беврут!

   - Милорд!

   - Как я был слеп, любезный друг, что не прибегал к вашим советам! Все голландские предприятия расширяются...

   - Да, мы, голландцы, умеем трудиться, а деньги тратим с осмотрительностью.

   - Конечно, расточительность не раз вела к гибели весьма достойных людей. Надо вам заметить, почтеннейший, что я сторонник идеи взаимной поддержки, которую, по-моему, должны оказывать себе люди в этой юдоли печали. Альдерман ван-Беврут!

   - Милорд Корнбери!

   - Я хотел сказать, что поступлю решительно против своих чувств, если покину эту провинцию, не выразив моего глубочайшего сожаления в том, что не оценил заслуг исконных владельцев этой колонии.

   - Значит, вы еще надеетесь ускользнуть из цепких лапок ваших кредиторов, или, быть-может, вам будут даны средства открыть ворота вашей тюрьмы?

   - Фи, как вы выражаетесь, сударь! Впрочем, мне нравится ваша откровенность. Ну, да! Не подлежит ни малейшему сомнению, что ворота моей тюрьмы, как вы выражаетесь, откроются, и счастлив будет тот человек, который повернет ключ... Почтеннейший!

   - Милорд!

   - Как поживают ваши лошади?

   - Благодарю вас, милорд! Жиреют, мошенники, со дня на день! Бедные животные имеют мало покою, когда я вне дома. Право, следовало бы издать закон, карающий смертью всех черных, которые вздумают скакать верхом ночью на хозяйских лошадях.

   - Я предложил бы налагать строгое наказание за это гнусное преступление! Но едва ли Гонтер согласится на подобную меру. Да, почтеннейший, только бы мне вновь занять утерянный мною пост, тогда конец всем злоупотреблениям. Колония снова стала бы процветать. Но мы должны обдумать свой замысел со всей осторожностью. Это вполне голландская идея, а следовательно, и выгоды, денежные и политические, должны принадлежать только голландцам. Почтеннейший ван-Беврут!

   - Благородный лорд!

   - Не выходит ли из вашего повиновения ваша прекрасная племянница Алида? Поверьте, ничто не интересует меня более, чем этот во всех отношениях желанный брак. Женитьба патрона {Патроны - класс земельных собственников. В своих владениях они пользовались не только правом управления, но и суда. (Прим. ред.).} Киндергука интересует всю колонию. Славный парень!

   - И с большим состоянием, милорд!

   - Умен не по летам!

   - Держу пари, что две трети его доходов ежегодно идут на увеличение его капитала.

   - И чем только он питается! Можно подумать, что одним воздухом.

   - Его отец - мой старинный друг. Он оставил своему сыну прекраснейшие земли и богатейшую ферму! - сказал альдерман, потирая от удовольствия руки.

   - И это еще не все!

   - Его владения простираются от Гудзона до Массачузетса. Сто тысяч акров земли, - гор и равнин, - густо заселенных трудолюбивыми голландцами!

   - Таких людей не следует упускать из виду. Его права на руку вашей племянницы куда выше нелепых претензий капитана Лудлова!

   - У капитана тоже хорошее имение, которое притом улучшается с каждым днем.

   - Эти Лудловы просто-напросто изменники. При виде их честного человека коробит. И один из подобных людей командует здесь военным крейсером!

   - Лучше бы его услали в Европу! - понижая голос, ответил альдерман, оглядываясь.

   - Да, да! Пора этим пришельцам уступить место исконным жителям здешней колонии! Если бы этот - как его? - капитан Лудлов женился на вашей племяннице, ваша почтенная фамилия в корне изменила бы свой характер... К тому же у этого человека, кажется, нет ни гроша за душой?

   - Нельзя сказать этого, милорд! Впрочем, конечно, ему далеко до Киндергука.

   - Следовало бы его отправить в Ост-Индию, а? Как вы думаете, Миндерт ван-Беврут?

   - Милорд!

   - Я оскорбил бы то чувство, которое я питаю к патрону Олову ван-Стаатсу, если бы лишил его выгод нашего предприятия. Прошу вас, чтобы нужная для выполнения нашего плана сумма была разделена поровну между вами и им. Какова она - можете видеть из этой бумажки.

   - Две тысячи фунтов стерлингов, милорд?

   - Не более, не менее. Справедливость требует, чтобы и ван-Стаатс участвовал в нашем предприятии. Если бы не брак с вашей племянницей, я бы увез его с собою в Европу и постарался пристроить при дворе королевы.

   - Право, милорд, такая сумма мне не по средствам. Высокие цены на пушные товары в прошлый сезон, как вы знаете, сильно расстроили наши финансы.

   - Награда будет большая.

   - Деньги делаются столь же редкими, как и исправные должники...

   - Барыши будут верные.

   - Между тем кредиторами хоть пруд пруди.

   - Предприятие будет чисто голландское.

   - Последние известия из Голландии заставляют нас держать денежки крепко в руках в ожидании какого-то необычайного переворота в торговле.

   - Альдерман ван-Беврут!

   - Милорд, виконт Корнбери!

   - Пусть процветает ваша торговля мехами. Но берегитесь: хотя я и должен возвратиться в тюрьму, но никто не запретит передавать ее секреты. Там ходит слух, почтеннейший, будто Пенитель Моря находится уже на берегу. Будьте настороже...

   - Это касается наших высокопоставленных защитников и покровителей, - иронически проговорил альдерман. - Предприятия, занимавшие, как говорят, губернатора Флетчера и виконта Корнбери, не к лицу нам, скромным торговцам пушниной.

   - Прощайте же, упрямец! Дожидайтесь своих "необычайных переворотов в торговле", - сказал Корнбери, покатываясь со смеху, но внутренне больно уязвленный словами своего собеседника. Действительно, ходил слух, что не только он, но и его предшественники покровительствовали контрабандистам, - разумеется, за изрядную мзду.

  

  

   Расставшись со своим собеседником, альдерман ван-Беврут задумчиво продолжал свой путь. Засунув руку в карман и крепко придерживая звеневшие там испанские золотые монеты, только-что избежавшие поползновений благородного лорда, почтенный коммерсант с решительным видом постукивал по мостовой палкой, как-будто бросая вызов всем своим врагам. Поднявшись в верхний квартал города, он остановился перед богатым домом голландской архитектуры и постучал в дверь блестевшим на солнце молотком. Приход его там, очевидно, заранее ожидался, так как дверь немедленно отворилась, и на пороге показался дряхлый, седой негр, тотчас же пригласивший гостя войти. Но альдерман оперся на перила крыльца и вступил со старым слугою в беседу.

   - Здравствуй, дружище Купидон! - промолвил он задушевным тоном. - У тебя сегодня такой сияющий вид, как у солнца. Надеюсь, мой друг, патрон почивал так же спокойно, как и ты?

   - Он уже встал, господин альдерман, - ответил негр.- С некоторого времени, - прибавил он, понижая голос, - патрон ссвсгм потерял сон. Вся живость его пропала. Теперь он только и делает, что курит трубку. Завелась, должно-быть, у него зазноба.

   - Ну, мы найдем средство помочь этому горю, - уклончиво сказал альдерман.

   - Вот и сам хозяин, - проговорил слуга, - он лучше сумеет занять вас, чем старый негр.

   - Доброго утра, счастливой поездки, патрон! - весело приветствовал альдерман хозяина дома.

   Это был молодой человек всего лет двадцати пяти, но необыкновенной толщины. Он приближался, тяжело покачиваясь из стороны в сторону. По виду ему можно было дать, по крайней мере, вдвое больше лет.

   - Ветер упал, бухта - зеркало! Наша поездка будет так же спокойна, как по каналу.

   - Это хорошо, конечно,- пробормотал старый Купидон, предупредительно ухаживавший за своим хозяином. - Все же, по-моему, для такого богатого человека, как мой господин, гораздо лучше путешествовать сухим путем. Давно то было: один паром утонул со всеми пассажирами; никто не спасся.

   - Ну, это бабьи сказки, любезный! - проговорил альдерман, кидая беглый взгляд на своего друга. - Мне пятьдесят лет с лишком, а я что-то не помню подобного случая.

   - Молодому человеку легко забыть. Шестеро утонуло: двое янки {Янки - презрительная кличка англичан.}, один француз из Канады и одна женщина из Джерсея. Ах, как оплакивали бедняжку!

   - Твой счет неточен, старина! - с живостью сказал старый коммерсант. - Двое янки, говоришь ты, да француз, да женщина? Это составить только четыре.

   - Вы не считали еще двух губернаторских прекрасных лошадей, тоже утонувших.

   - Старик прав,- живо согласился альдерман.- Я сам теперь вспомнил. Но ничего не поделаешь: смерть властвует на земле, и никто не избежит ее, когда придет последний час. Впрочем, сегодня с нами нет лошадей, а потому тронемся, что ли, патрон?

   Олоф ван-Стаатс немедленно последовал за альдерманом, и скоро оба исчезли из глаз негра. Постояв несколько времени, старый Купидон неодобрительно покачал головой и, вернувшись обратно в дом, тщательно запер за собой дверь.

   Улица, по которой шли друзья, имела в длину не более нескольких сот футов. С одной стороны она замыкалась фортом, с другой ее пересекал высокий палисадник, носивший громкое название "городских стен" и устроенный на случай внезапного нападения индейцев, живших в довольно большом числе в низинах колонии. Эта уличка была родоначальником знаменитого Бродвэя {В настоящее время Бродвэй тянется на протяжение около 8 километров. (Прим. ред.).}, самой великолепной улицы современного Нью-Йорка.

   - На вашего Купидона действительно можно положиться. Он образец честности и преданности. Жаль, что я не отдал ему на хранение ключей от моей конюшни, - проговорил альдерман.

   - Я слышал еще от покойного отца, что ключи всего вернее хранить у себя! - холодно ответил патрон.

   - Кстати,- с живостью промолвил коммерсант,- сегодня, идя к вам, я повстречался с бывшим губернатором, которому кредиторы, должно-быть, позволили прогуливаться в такой час, когда, по их мнению, глаза любопытных обывателей закрыты. Надеюсь, вы заблаговременно успели выцарапать у него свои денежки?

   - Я был настолько счастлив, что никогда не давал ему взаймы.

   - Это еще лучше. Но слушайте, что я скажу. Мы беседовали с ним на разные темы. Между прочим, он упомянул даже о вашем предполагаемом браке с моей племянницей.

   - Это дело совсем его не касается! - отрезал патрон.

   - Он сообщил мне, что можно бы устроить так, что "Кокетку" пошлют к Индийским островам.

   При этом намеке на соперника - капитана "Кокетки" Лудлова - молодой человек слегка покраснел. Альдерман не знал, чему это приписать: досаде или же задетой гордости.

   - Если капитан Лудлов считает более интересным плавать в Ост-Индии, чем исполнять свои обязанности здесь, то желаю ему полной удачи, - ответил сдержанно патрон.

   - У него громкое имя, и притом большие деньги, - вскользь заметил коммерсант. - Вероятно, он ничего не имеет против такой поездки. Пираты совсем прекратили там сахарную торговлю.

   - Он имеет, говорят, репутацию дельного моряка.

   - Послушайте, патрон, бросимте говорить загадками. Если вы хотите иметь успех у Алиды, стряхните с себя вашу неподвижность. Помните, у моей племянницы в жилах течет французская кровь. Надеюсь, что в Луст-ин-Русте вы, наконец, столкуетесь с ней как-нибудь: для того, собственно говоря, и задумана эта поездка.

   - Это дело, конечно, дорого моему...- тут молодой человек запнулся, как-будто испугавшись излишней откровенности, и машинально заложил палец за жилет.

   - Если вы намекаете на ваш желудок, - сохраняя серьезный вид, ответил альдерман, - то вы правы: наследница Миндерта ван-Беврута никогда не будет бедной невестой. К тому же и покойный отец ее немало оставил после себя. Но что за чорт! Паром отходит без нас! Брут, скачи, скажи этим дьяволам, чтобы подождали минутку! Вот мошенники! То уйдут раньше времени, так что приходится ждать и жариться на солнце, то стоят чут ли не по часам. Точность - душа торговли. Ничего не следует делать ни раньше, ни позже положенного часа.

   Говоря это, альдерман ускорил шаги по направлению к парому, на котором им сегодня предстояло совершить поездку. Патрон шел за ним.

   Бухта, где стоял паром, врезывалась в остров на протяжение четверти английской мили. Берега ее были окаймлены рядом низких, тесных домов, построенных в голландском вкусе, т.-е. с флюгерами, слуховыми окнами и зубчатыми стенами. У одного из этих домов висел над входом железный кораблик, весьма наглядно показывавший, что дом этот принадлежал хозяину парома.

   Человек пятьдесят негров возились на улице, обмакивая швабры в воду и обмывая ими стены домов. Как водится, эта их ежедневная работа сопровождалась шутками, смехом, на которые вся улица отзывалась с ненеизменною веселостью. По временам в каком-либо высоком окне появлялась голова в ночном колпаке, принадлежавшая какому-нибудь почтенному буржуа. С невозмутимостью голландцев он слушал некоторое время шутки, словно ракеты перелетавшие с одной стороны на другую.

   Едва альдерман со своим спутником вскочил на судно, как оно уже начало отходить от берега. Периага, - так назывался тип этого судна,- имела конструкцию смешанную: отчасти европейскую, отчасти американскую. Это было короткое, плоскодонное, с низкими бортами судно, какие можно было видеть в Голландии. На нем имелись две мачты, но без всякой оснастки. Когда на них ставили высокие, суживающиеся кверху паруса, мачты гнулись, словно тростники. Периага отличается быстротою хода и даже поворотливостью, чего трудно было ожидать от судна, такого неуклюжего по виду.

  

  

   Периага пришла в движение, лишь только на палубу ее вскочили альдерман и патрон Киндергук. Прибытия их, очевидно, ожидали, так как хозяин откладывал отъезд до последней минуты, пока, наконец, наступивший отлив не принудил его дать сигнал к отплытию.

   Первым делом ван-Беврута было дать подзатыльник одному негритенку, который, сидя на корточках, изо всех сил дул в раковину, издававшую самые пронзительные звуки. Бедняга воображал, что его музыка доставляет всем такое же наслаждение, как ему самому.

   - Замолчишь ли ты, дьяволенок! Оглушил, как сто тысяч трещеток!- вскричал сердито почтенный коммерсант. Затем с несвойственной ему живостью он накинулся на судовщика.

   - Славно, любезный! Такова-то твоя аккуратность! Отходить раньше, чем готовы пассажиры!

   Флегматичный голландец, не вынимая трубки изо рта, лишь кивком головы указал на воду, на поверхности которой начинала появляться пена - признак отлива.

   - Плевать мне на ваши отливы! - с гневом говорил коммерсант. - Берегись, приятель! Ты не один здесь, твой паром не самый лучший. Найдутся другие, еще лучшие.

   Пока дело шло только об его личности, голландец хладнокровно выслушивал замечания своего пассажира. Но когда последний задел честь его "Молочницы", Составлявшей, очевидно, предмет особенной его гордости, он не выдержал. Куда девалась его флегма! Его ответ был, должно быть, Настолько внушительным, что Ван-Беврут счел за более благоразумное отступить.

   - Не стоит спорить с ослом,- пробормотал он, пробираясь к корме среди корзин с овощами и кадушек с маслом, предназначавшихся для рынка и загромождавших палубу.

   Гнев альдермана мгновенно улегся, как только он увидел молодую девушку, разговаривавшую с патроном, его спутником.

   - Здравствуй, дорогая Алида! - ласково приветствовал старик свою племянницу.- Щечки твои рдеют, как розы! Надеюсь, дитя, в Луст-ин-Русте тебе будет лучше.

   Сказав это, коммерсант приветливым кивком ответил на почтительный поклон ее слуги, чопорного француза пожилых лет, носившего устаревшую уже ливрею, напудренный парик и, - должно-быть, в воспоминание о своей далекой родине,- косу.

   Сразу можно было заметить, что родители Алиды де-Барбри принадлежали к двум различным странам. От своего отца, родом из Нормандии, молодая девушка унаследовала черные глаза и волосы, греческий профиль и гибкую фигуру, которой вообще не могут похвастаться дочери Голландии. Мать передала ей ослепительно белую кожу, нежный цвет лица и некоторую полноту, не уменьшавшую, однако, ее грации, а только придававшую изящную округленность ее талии. Одеждой ей служила амазонка, соединявшая элегантность с простотою, а головным убором - бобровая шапочка, украшенная пучком перьев.

   Алида разговаривала с патроном Киндергуком, но нельзя сказать, чтобы разговор их был оживленный. Несмотря на все усилия альдермана, разговор мало-по-малу замолк, и каждый предался своим думам. Огорченный старик, убаюкиваемый мерными плесками волн о борта судна, сам погрузился в дремоту.

   Через четверть часа периага приближалась уже к выходу из бухты. Ее черномазый экипаж приготовлял паруса, чтобы пуститься отсюда в настоящее плавание, как вдруг зычный голос, донесшийся с берега, остановил движение матросов.

   - Эй, периага!- повелительно гремел голос.- Отдать паруса, повернуть руль до самых колен этого почтенного старца! Живо, лентяи! Или ваша периага ринется вперед, как скаковая лошадь, и пропадет вместе с вами.

   Оторопевшие матросы машинально повиновались, и периага остановилась. Скоро незнакомый пассажир, которому принадлежал голос, подъехал на лодке и ловким прыжком вскочил на палубу.

   Это был истый сын океана. С виду ему можно было дать лет тридцать. Высокий рост и плечи в косую сажень выдавали его огромную силу. Черные волосы его начинали уже седеть. Правильные и красивые черты его лица дышали смелостью, хладнокровием и некоторым упрямством; здоровый румянец говорил о долговременном пребывании на чистом морском воздухе. Одежда незнакомца была так же своеобразна, как и его фигура. Матросская куртка плотно охватывала его талию. На голове была надвинутая набекрень небольшая шляпа, придававшая ему задорный вид. Поясом служила дорогая индийская шаль. Галстук яркого цвета был небрежно обвит вокруг шеи; один конец его был закреплен на груди маленьким кинжальчиком из слоновой кости; другой свободно развевался по ветру. Наконец, туфли из толстого полотна с вышитыми на них якорями служили ему обувью.

   Встреченный любопытными взглядами матросов и пассажиров, моряк пошел на корму. Мимоходом он критически осмотрел скромные паруса и мачты парома. Ткнув довольно презрительно ногой в носовой парус, бравый моряк спокойно воспользовался коленом одного матроса в качестве приступки. Не говоря ни слова, он взял руль из рук хозяина парома и сделал это с таким видом, как-будто давно занимал это место. Затем он стал осматривать своих товарищей по путешествию. Его внимание обратили на себя парик и коса француза.

   - Если нас настигнет буря,- сказал он, обращаясь к слуге Алиды и кивком головы указывая на косу и парик старика, - то вы едва ли сохраните свой штормовой вымпел {Вымпел - узкий, длинный флаг, поднимаемый на военных судах для обозначения национальности. (Прим. ред.).}. Такой опытный офицер, как вы, должен встречать бурю с надлежаще закрепленными парусами.

   Слуга не понял или сделал вид, что не понял намека, и продолжал хранить презрительное молчание.

   - Джентльмен находится на иностранной службе и не понимает английского моряка! Однако, посоветую ему во избежание несчастья отрезать свой вымпел и бросить за борт. Осмелюсь спросить вас, господин судья,- продолжал он, повернувшись к патрону Киндергуку,- на чем порешил суд относительно пиратов Индийских островов?

   - Я не имею чести состоять на службе ее величества, - холодно ответил тот.

   - Самого лучшего моряка иногда туман водит за нос, и не один старый морской волк ошибался, приняв какую-либо мель за берег. Хотя вы не юрист, сударь, но желаю вам всякого благополучия. Видете ли, плавать в море среди скал - это то же, что быть судьей и истцом. Никогда ни в одной гавани нельзя полагаться на свою безопасность, точно так же как и находясь в компании с законниками. Хорошая погода, друзья мои, лучшей и желать нечего, если принять во внимание гнилые канаты, украшающие нашу скорлупу.

   - Вы моряк дальнего или берегового плавания? - спросил патрон, желавший показать Алиде, что он способен на остроумие.

   - Дальнего или короткого, Калькутта или Кап-Код, путь днем или ночью, при блеске звезд,- это все равно для истого моряка. Форма берегов между Фунди и мысом Горном так же знакома мне, как и поклоннику этой красавицы. Что же касается других земель, то я ездил к ним чаще, чем этот почтенный командор пересекал залив на своей посудине. Вот это наше плавание - отдых для моряка, хотя вы, наверно, садясь на судно, уже готовились к