Кервуд Джеймс Оливер - Старая дорога

   Клифтон Брант смотрел на себя как на крохотную частицу той пыли людской, что носится по миру.

   Мир этот совсем сошел с ума в последнее время, а сам он, Клифтон Брант, среди пылинок - выродок. Поэтому и шагает по широкому шоссе, которое ведет из Брэнтфордтауна (Онтарио) к старому городу Квебеку на реке святого Лаврентия, - всего каких-нибудь семьсот миль, не считая того, что он сделает, отойдя от большой дороги в сторону и затем возвращаясь к ней.

   Временем он в данный момент не дорожил. Люди, проезжавшие мимо с быстротой тридцати, сорока и пятидесяти миль в час и заставлявшие его глотать поднятую ими пыль, удивлялись - что он за человек? Было в нем что-то живописно-своеобразное, надолго запоминавшееся. Искатель приключений, в лучшем смысле слова, он никогда сам этого не подчеркивал и до всеобщего сведения не доводил. Но те, что миновали его сейчас, чувствовали это, когда оставляли его в облаке пыли позади. Уже издали они замечали его гибкую, одетую в хаки фигуру, свободно раскачивавшуюся на ходу, несмотря на довольно объемистый рюкзак за плечами, потом, когда они нагоняли его, вспыхивали живые серые глаза, приветливо махала рука - кивок, улыбка... "Кто бы это мог быть?"- спрашивали они друг друга.

   - Безработный, должно быть. Хочет попытать счастья в соседнем городе, - высказывал кто-нибудь предположение.

   - Из солдат, судя по походке, - добавлял другой.

   - Просто один из тех идиотов, любителей пеших прогулок, что каждую субботу отправляются за город.

   А оставшийся позади Клифтон Брант, глотая поднятую ими пыль, удивлялся - что может давать жизнь людям, которые проезжают ее на четырех колесах и красоты ее воспринимают со скоростью мили в минуту?

   Золотое солнце садилось за башни и поросшие кленами холмы Брэнтфордтауна, когда он с главной дороги свернул на боковую. Это была скромная и невзрачная, понемногу спускавшаяся вниз дорога, выстланная мягким ковром пыли и извивавшаяся меж тенистых деревьев и кустарников, в которых птицы уже заводили свои вечерние песни.

   Сильнее забилось сердце Клифтона, и судорога сжала горло: прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как он шел последний раз этой дорогой. Шел босиком. Было ему тогда шестнадцать лет. Время пощадило дорожку, думал он. Такая же была на ней пыль и тогда; он невольно волновался, ища следы своих босых ног. И деревья те же - как будто не выросли за эти двадцать лет. Он узнавал кусты, у которых часто играл мальчиком, а вот и утес подле них. Утес сейчас не показался ему таким большим, каким он в детстве привык считать его.

   Мягкая улыбка прошла у него по лицу, и в этой улыбке был весь пафос и вся радостная горечь воспоминаний о далеком прошлом и мыслей о годах, которые уходят бесследно, как сама жизнь.

   Ему скоро сорок, а кажется, будто он вчера еще был мальчуганом. Нелепо вспоминать прошлое так живо, и вообще неразумно было возвращаться на эту невзрачную дорогу, к прошлому. Не думал он, что будет так больно, что здесь он почувствует себя таким бесконечно одиноким. Он остановился в нерешительности на вершине холма, который когда-то казался ему страшно высоким, потом пробрался через чащу кустарника, миновал изгородь. Там, чуть-чуть впереди - то место, которое он некогда считал своим домом.

   Он не стыдился своих слез, не вытирал их, хотя за эти годы прошел через испепеляющие огни и видел многое такое, на что трудно смотреть человеку.

   От старого дома остались одни развалины. Огонь уничтожил все внутри, а каменные стены завалились. Победно возвышалась лишь одна крайняя стена - та, у которой помещался большой камин. Клифтон родился холодной зимней ночью, когда ветер завывал в трубе камина. И перед этим же камином грезил о победах и приключениях в чудесном мире, без конца и края раскинувшемся вокруг.

   Каким маленьким показался ему сейчас его дом! А представление сохранилось - будто он жил чуть ли не во дворце. Он усмехнулся, хотя на душе было невесело. Странная штука - воспоминания детства. Лучше не тревожить их, если хочешь сохранить спокойствие духа.

   Плющ и виноград затянули каменный остов, густо разрослись кругом кусты, и уже утвердилась новая жизнь: ничуть не смущаясь его присутствием, прыгали лягушки; золотистый колибри мелькнул и зарылся в медово пахнувший цветок красного клевера, запела желтая малиновка, а ласточки суетились у старого камина, в котором ютились.

   Вверху подле изгороди затараторила белка. Там, в дупле старого дуба, всегда жили белки, целыми семьями. "Как изменился дуб!"- подумал Клифтон. Он рисовался ему в воображении самым большим, какое только можно представить себе, деревом, а оказался обыкновенным дубом, меньше многих из тех, которые он миновал дорогой. Отец как-то повесил качели на ветку этого дуба, а мать часто играла с Клифтоном в его тени.

   Он отвел глаза от дерева, и сердце вдруг встрепенулось. Недалеко от дуба лежал большой валун, из-под которого вытекал родник с холодной, как лед, водой. И у родника стоял, глядя на него, мальчик - мальчик и подле него - собака. Тот самый мальчик - поскольку Клифтон помнил себя, - который играл здесь и пил из этого родника четверть века назад.

   До трогательности бледный и худой длинноногий субъект. И шляпа на нем была все та же - соломенная шляпа с истрепанными полями и проломленной тульей, и так же не в меру коротки были его штанишки, сделанные из той грубой синей материи, которую он помнит и сейчас так же хорошо, как помнит своего песика Бима, зарытого на опушке леса. Клифтону казалось, что и мальчик, и собака - призраки, вынырнувшие из прошлого. Потому что и собака-то была точно такая же, как старый верный Бим, - ублюдок с отвислыми ушами, выдающимися суставами, слишком большими лапами и узловатым хвостом-дубинкой.

   Клифтон разглядел все это, пока подходил, улыбаясь. Мальчик не шевелился, но не спускал с него глаз, крепко сжимая в руке палку, а собака всем тощим телом прижималась к своему хозяину, как бы защищая его. Подойдя ближе, Клифтон заметил и другое: у собаки все ребра можно было пересчитать, а глаза блестели голодным блеском, и мальчик был худее, чем следовало бы. Курточка его висела клочьями, штанишки обтрепались внизу. В широко открытых, странно взрослых, но красивых голубых глазах было то же полуголодное, полузапуганное выражение, что и у собаки.

   - Алло! Вы там... с собакой! Что, вода по-прежнему течет?

   - Еще бы! - отозвался мальчик. - Все течет. Мы прочищаем, если засоряется, - я и Бим.

   - Ты и кто?

   - Бим. Собака моя, эта вот.

   Клифтон удивленно глянул на него.

   - Ты и Бим! Уж не зовут ли тебя Клиф?

   Мальчуган удивленно глянул на него.

   - Нет. Меня зовут Джо. Что это у вас в мешке?

   - А откуда ты взял это имя - Бим - для своей собаки?

   - Там вон, на дереве вырезано! Ножом, наверное. А любопытный у вас мешок!

   Клифтон отвернулся на мгновение. Отсюда видно дерево, в ласковой тени которого он зарыл Бима. Все воскресенье после обеда проработал, вырезывая эпитафию другу. Мать помогала ему и утешала, когда он плакал. Ему было десять лет тогда - значит, тому уж двадцать восемь лет.

   - Да, жизнь сна короче! - шепнул он про себя.

   Мальчик осматривал мешок.

   - Что там у вас в мешке? - снова спросил он. - На солдатский мешок смахивает.

   - Солдатский и есть, - подтвердил Клифтон.

   Голубые глаза расширились.

   - Так вы солдат?

   - Был солдатом.

   - И... и людей убивали?

   - Боюсь, что - да, Джо.

   У мальчугана дыхание перехватило. Бим с опаской обнюхал незнакомца. Клифтон ласково потрепал его по голове.

   - Алло, Бим, старина! Доволен, что я вернулся?

   Пес лизнул ему руку и помахал хвостом.

   - Почему - вернулся? Разве вы бывали здесь раньше?

   - Еще бы! Я мальчиком жил в этой куче камней, Джо. Тогда это был дом. Я в нем и родился. И была у меня собака Бим. Она околела, и я зарыл ее там, под деревом, а на стволе вырезал ее имя.

   Мальчуган бросил свою шляпу на землю подле рюкзака.

   - Что у вас в мешке? - снова спросил он.

   Клифтона осенило.

   - Там у меня ужин, - сказал он. - Думаешь, домашние твои не рассердятся, если вы поужинаете со мной - ты и Бим? Как бы не втянуть тебя в беду? Бывало, стоило мне опоздать к ужину, как отец направлялся к тому кусту сирени, выламывал прут...

   - У меня нет никого, - торопливо перебил его Джо, как бы отвергая заранее все возражения. - Мы остаемся. Нам даже лучше держаться подальше, если старик Тукер дома, - правда, Бим?

   Бим одобрительно помахал хвостом, не сводя голодных глаз с мешка, который Клифтон медленно развязывал.

   - Нет никого? Как так?

   - Померли, должно быть. Тукеру меня отдала община. Старик сам не то чтоб очень злой, а вот миссис его - беда! Оба терпеть не могут Бима. Он в дом и не показывается - бродит по опушке, поджидая меня. Ну, я и тащу ему, что удается припрятать. Знатный котелок у вас, да-а?

   Клифтон достал свою алюминиевую посуду - кастрюльку, кофейник, тарелки, кружки, ножи и вилки - и на минуту задержался, прежде чем развернуть другой сверток. Бим вдруг весь застыл и вытянул длинную шею, принюхиваясь.

   - Мясо! - воскликнул мальчуган. - Бим почуял. Мясо или курятину - он за милю узнает. Берегитесь, не то утянет. Он - ой-ой, как охоч до мяса!

   Клифтон вытянул две большие луковицы, кусок колбасы, полхлеба, разрезанного на сандвичи, четыре апельсина и банку повидла. Он рассчитывал, что этого запаса, вместе с полутора фунтами свежего перемолотого мяса, ему хватит на ужин и на завтрак.

   Он улыбнулся Джо, глаза которого становились все круглее по мере появления каждого нового яства. Одной рукой мальчуган судорожно вцепился в загривок Биму.

   - Берегите колбасу! - ахнул он. - Бим ужас как охоч!

   Клифтон протянул ему веревочку.

   - Привяжи-ка пока Бима, - посоветовал он. - Колбасу мы отдадим ему целиком, но пусть подождет и покушает одновременно с нами. Как подобает джентльмену. А теперь - позаботься о топливе, Джо. У нас будет пир горой!

   Он поднялся и смотрел на то, как Джо тащил упиравшегося Бима к ближайшему дереву, и вдруг почувствовал, что в нем самом произошла изумительная перемена. Исчезло удручавшее его весь день сознание своего одиночества. Исчезло острое ноющее чувство, с каким он несколько минут назад смотрел на развалины того, что было некогда его домом. Тяжесть свалилась с души, и все вокруг представилось в новом, чудесном свете. Лягушки славословили великолепный закат; на старом дубе резвилась красная векша со своей подругой; из лесу несся глухой, знакомый шум жизни. Сердце его забилось сильнее. Он поднял голову и глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух.

   Потом перевел глаза на мальчика с собакой - и понял: эту перемену вызвали они.

   Он начал собирать сухие ветки, тихонько насвистывая. Джо поспешил ему на помощь; глаза мальчугана так и горели, и голос вздрагивал - чудесное приключение! Бим же, испустив один горестный вопль, уселся на земле, выжидая, как истый стоик.

   Тонкий столбик дыма потянулся к пылающему небу.

   Почувствовав себя на товарищеской ноге с новым знакомым, мальчуган засыпал его инквизиторскими вопросами:

   - Вас как зовут?

   - Клифтон Брант. Можешь звать меня дядя Клиф.

   - Есть у вас собака?

   - А вот ты назвал свою по имени моей старой собаки, - значит, твой Бим принадлежит мне наполовину.

   - У вас тут родные?

   - У меня, как и у тебя, Джо, нет никого на свете.

   - Вы останетесь здесь?

   - Нет. Завтра уйду.

   Голубая сойка простонала в ветвях дуба. Бим снова издал протяжный вой. Мальчуган на минуту забыл о чудесно пахнущих, шипевших на огне котлетах.

   - Почему бы вам не остаться? Зачем вы уходите?

   Клифтон рассмеялся и, нагнувшись, взял обеими руками мальчика за лицо.

   - Я иду получить долг в миллион долларов, Джо, - сказал он. - Иду давно, и теперь уже почти у цели. Вот почему мне нельзя остаться. Понял?

   Мальчик кивнул головой.

   - Кажется, - сказал он. - Можно мне уже привести Бима?

  

   Пока они ужинали, солнце опустилось за кленовые холмы к западу от Брэнтфордтауна.

   Клифтон был голоден, но не давал воли своему аппетиту, искоса наблюдая за мальчиком и собакой. Мальчик ел с такой жадностью, которая наводила на мысль о постоянной голодовке, а Бим глотал ломтики колбасы с какими-то всхлипываниями, исходившими, казалось, из самых недр его существа. Джо откровенно сознался, что старается припрятывать для Бима часть той пищи, которую сам получает у старика Тукера.

   - Когда у нас молочная похлебка, Биму беда, потому что похлебку в кармане не унесешь, - пояснял он.

   - А кто такой старик Тукер? Что он делает?

   - Просто, Тукер. Не случалось видеть, чтобы он делал что-нибудь. Райлеев малый говорит: он водку индейцам в заповеднике сбывает. Сказал я как-то об этом старику - так он чуть дух из меня не вышиб... Вот, глядите...

   Он нагнулся и завернул изодранную куртку. Худая белая спина была вся исполосована ремнем.

   - Это за то, что мы с Бимом налетели на него в самой что ни на есть топкой части Бэмбл Халлоу: он там кипятил что-то на огне в чудном таком котле.

   - Дьявол! - вырвалось у Клифтона.

   Немного погодя мальчуган с глубоким вздохом откинулся назад и прижал руки к животу.

   - Больше не лезет, - сказал он. - Да и Бим, кажется, тоже кончил. Помыть посуду?

   Они вместе спустились к роднику и песком вычистили кастрюли. Когда они перебирались через изгородь, последние красные блики потухали на мягкой белой пыли дороги.

   Мальчик тревожно поглядывал на своего спутника, шагая рядом с ним по дороге.

   - Где же вы будете ночевать сегодня? - спросил он у Клифтона.

   - На индейском кладбище, Джо.

   - Я близехонько оттуда живу. У вас там есть кто? Покойник? На кладбище?

   - Моя мать, Джо.

   - Да разве вы индеец?

   - Наполовину, Джо. Там и бабушка моя похоронена.

   Наступило молчание. Сумерки быстро опускались, тени сгущались в кустарнике; в придорожной траве трещали кузнечики; древесные лягушки словно нехотя пророчили дождь.

   Клифтон больше всего любил эту пору дня, но сейчас, в этой мирной обстановке, снова почувствовал себя невыразимо одиноким, и то же чувство заговорило, видимо, в мальчике. Худая ручонка уцепилась за его руку, и Клифтон накрыл ее своей ладонью. Некоторое время они молчали. Вдруг из-под ног у них стремительно метнулся заяц, и Бим сломя голову бросился за ним вслед.

   Мальчуган крепче сжал пальцы.

   - Мне жаль, что вы уходите завтра, - сказал он, и голос его прозвучал очень слабо, очень устало. - Если бы нам уйти с вами - мне и Биму.

   - Я и сам рад бы...

   Они подошли к холму, на котором, в роще елок и сосен, стояла церковь. У начала тропинки, сворачивавшей к старомодным воротам, Клифтон остановился.

   - Да неужели же вы будете здесь спать? - прошептал Джо с расширившимися глазами. - Темень-то какая!

   - Наш брат темноты не боится, Джо. Да, я буду спать на кладбище. Там красиво, Джо. И кругом - одни друзья...

   - Ух! - содрогнулся мальчик. - Бим! Бим! Где ты?

   - Беги-ка домой, - посоветовал ему Клифтон. - А завтра я, может быть, успею еще раз повидать тебя. Спокойной ночи!

   - Спокойной ночи!

   Мальчуган отошел, и, по мере того как он удалялся, Клифтону казалось, что этот босоногий оборвыш, маленький бродяга с большой дороги, уносит с собой кусочек его самого. Джо несколько раз оглядывался, пока сумерки не поглотили его. Бим шел за ним по пятам.

   Клифтон свернул на тропинку и открытыми настежь воротами прошел на кладбище. Он знал, что здесь перемен нельзя было ожидать. Это место не менялось. Он снял рюкзак, прислонился спиной к стене церкви и стал ждать появления луны.

   Луна поднималась. Она выглядывала из-за деревьев в том месте, где они росли реже. В детстве, в его играх с матерью, луна всегда играла большую роль. Она была для них живым существом, которое они называли по-разному, смотря по тому - как она выглядела. Иной раз месяц напоминал старого джентльмена в туго накрахмаленном воротничке и с двойным подбородком; в другой раз - разбитного забавника, самоуверенно поглядывавшего кругом; но больше всего они любили месяц, когда у него бывал флюс; и вот такой-то месяц с флюсом, с головой набок и припухшей щекой, поднимался сейчас из-за деревьев. И всегда, когда у месяца бывал флюс, на широкой лоснящейся физиономии его расплывалась улыбка и весело подмигивали его глаза.

   И мать говорила Клифу:

   "Всегда, когда тебе будет плохо, когда не ладиться будет жизнь, - вспоминай Месяц с Флюсом: он тогда-то и улыбается и подмигивает нам, когда ему особенно скверно. Так поступает мужественный Старик Месяц, так поступают все мужественные люди".

   Клифтон вспоминал и, вспоминая, трепетно следил за тем, как, освещаемое месяцем, преображалось все вокруг. Предметы принимали определенные очертания, и из мрака выступали деревья. Лунные лучи играли на поверхности старого колокола и скользили по церковным стенам. Вот они легли на чугунную решетку и надгробный камень Тэйнданеги - Жозефа Бранта - Могавка, самого славного из племени Ирокезов. Потом, по обе стороны его, один за другим возникали из мрака холмики, с которых века смели даже прах надгробных камней. Здесь были похоронены последние из Шести Племен, нашедшие убежище в дружественной им Канаде после того, как лежащая южнее родная их страна погибла для них навсегда, залитая потоками крови.

   Это был народ его матери, его народ. Он всегда гордился этим. Его мать знала их трагическую историю и все легенды, передававшиеся из уст в уста.

   Странное чувство успокоения охватило его, когда о" проходил меж могил. Словно он, после долгой и упорной борьбы, пробился наконец домой. И, когда он остановился у того места, где лежала его мать, был он радостно и приподнято взволнован. Много понадобилось ему лет, чтобы довести себя до этой минуты, и сейчас он сам удивлялся той тишине, которая спустилась ему в душу.

   Немного погодя он разостлал на земле одеяло и, усевшись, вытащил трубку и закурил. Это вышло у него совершенно естественно: преобладало сознание, что он двадцать два года кружил по кругу и наконец вернулся к своему исходному пункту.

   Но он был утомлен и вскоре не мог устоять перед желанием растянуться на одеяле; на сосновых иглах мягко было лежать. Он смотрел на звездное небо и случайно вспомнил, что древесные лягушки на этот раз ошиблись. Вспомнил Джо. Не пришлось ли ему внести на свой актив новую трепку? А старик Тукер - не кипятит ли он снова кое-что в чудном котле у Бэмбл Халлоу? Надо завтра проверить - он знает то место, где Тукеру всего удобнее было бы прятаться.

   А потом, раздумывал он в полусне, он отправится за своим миллионом долларов...

   Мудрая старая сова, сидевшая на густой верхушке сосны, под которой он лежал, заметила, когда он уснул. Она негромко прокричала несколько раз и потонула в лунном свете, торопясь на охоту. Проходил час за часом. Становилось прохладнее, и от земли поднимался густой туман. Месяц взбирался все выше, потом начал спускаться к западу. Сова вернулась и, усевшись на колокольне, победно крикнула. Мрак не надолго спустился на землю; кузнечики умолкли, на востоке загоралась заря.

   Что-то шершавое и теплое коснулось щеки Клифтона. Он открыл глаза и увидел позлащенные солнцем верхушки деревьев. Пели птицы.

   Потом свет от него заслонила косматая голова, и горячий язык Бима снова дружелюбно лизнул его.

   Он сел.

   - Доброе утро, Бим!

  

   Клифтон поднялся и потянулся. Бим приветливо ластился и махал хвостом. Клифтон проспал по крайней мере лишний час против обычного времени. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, птицы давно проснулись, а с дороги доносился грохот колес и чей-то голос, сзывавший стадо. Он ласково потрепал Бима по голове и оглянулся вокруг.

   Взор его тотчас привлекла маленькая, скорчившаяся фигурка, прикорнувшая у подножия сосны. Он узнал Джо. Мальчуган уснул, прислонившись к дереву, потом голова его поникла к самым коленям. Истрепанная шляпа откатилась в сторону, а в руках он сжимал по горсточке темных игл, как будто перед сном цеплялся за них. Было что-то необычайно патетическое и трагичное во всей его позе - в сгорбленных плечах, изодранном платье, в загорелых худых ногах, в свисавшей на колени пряди густых белокурых волос.

   Улыбка угасла на устах Клифтона, а глаза затуманились. Он подошел ближе и нагнулся. На шее мальчика проступил свежий черно-синий рубец, и один рукав курточки был разорван до самого плеча. С полминуты Клифтон стоял, тяжело дыша.

   Потом он увидел и другое: подле мальчика, немного позади, лежал узелок: кусок старого мешка, перевязанный бечевкой, в которую была просунута палка, и тут же - возле узелка - самое древнее и забавное ружье, какое когда-либо видел Клифтон, а ведь он побывал на войне! Это было старинное шомпольное дробовое ружье. Треснувший приклад был перевязан проволокой, мушка совсем сбита на сторону, шомпол заменен ивовым прутом. Клифтон поднял ружье, и смертельное оружие ходуном заходило у него в руке; тут же стояли две четырехунциевые бутылки, до половины наполненные, одна - дробью, другая - порохом.

   Улыбка снова заиграла на лице Клифтона.

   Бим заворчал.

   - Да я не собираюсь стянуть его, старый дуралей! Замолчи!

   Он положил ружье наземь. В эту минуту мальчик пошевелился, открыл глаза, протер их тыльной стороной грязных рук. И увидел стоявшего перед ним Клифтона.

   Он поднялся на ноги, и лицо его вдруг осветилось широкой приятельской улыбкой.

   - Доброе утро!

   - Доброе утро, Джо! Ты когда пришел?

   - Не знаю, еще темно было. Бим нашел вас. Мы идем с вами!

   - Вы... что такое?

   - Идем с вами, - доверчиво повторил Джо. - Так и сказали вчера старику, и уж он отхлестал нас за это, а, Бим? Правда?

   - По шее попало, да?

   Джо кивнул головой.

   - Скорей, - заторопился он. - Если бы Тукер нашел нас здесь...

   - Уж не он ли идет по дороге? - высказал Клифтон предположение. - Он?

   Мальчик вдруг замер и перевел на Клифтона голубые глаза, в которых был такой ужас, что Клифтон, хотя и не переставая улыбаться, медленно сжал кулаки.

   - Это он! Это Тукер! Он идет за мной и за Бимом!

   Мальчуган схватился за ружье, но Клифтон отодвинул его назад.

   - Жди меня здесь, Джо, - приказал он.

   - Он увидал нас! Он идет! - стонал мальчуган. - Вот он уже у ворот.

   - Я пойду ему навстречу. А ты оставайся здесь.

   Он шел к воротам не торопясь, чтобы выгадать время и успеть оглядеть Тукера. Уродливее человека ему не приходилось видеть. Начать с того, что он был отвратительно грязен - это было видно даже на расстоянии. А Клифтон не переваривал грязных людей. Отталкивающее лицо поросло красноватой щетиной, которая должна была изображать бороду, а одна щека отдулась благодаря большой порции жевательного табаку; неуклюжий, с маленькими свиными глазками, Тукер, как и следовало ожидать, держал в руке тяжелую, залоснившуюся от употребления палку, самое подходящее орудие для нападений в темноте из-за угла.

   Клифтон умел улыбаться, когда хотелось убить. Он вынул из кармана свою единственную сигару и протянул ее Тукеру.

   - Вы - Тукер, я полагаю?

   - Да, Тукер. - Старик взял сигару, глянул на нее и бросил ее наземь. - Какого черта вы тут делаете с этим отродьем?

   - Тихо, тихо, мистер Тукер. Я странствующий представитель закона. Кстати, мое имя Брант, и вчера в Брэнтфордтауне я случайно приобрел обратно старую землю Брантов, к которой относится и болотце, известное под названием Бэмбл Халлоу, а так как я намерен жить здесь, то мне хотелось бы оградить эти места от подозрений, и если бы не Джо, мой племянник...

   - Ваш?..

   - Племянник, Тукер. Если бы не он, я бы сейчас же отправил вас в тюрьму.

   - Он наплел вам...

   - Ничего подобного. Я, видите ли, дядюшка ему лишь со вчерашнего вечера, но я забираю его с собой в Монреаль... и дальше. - Он шагнул к старику, который испуганно отступил на несколько шагов. Клифтон опустил руку в карман и вынул оттуда самый невинный бумажник.

   - Я дам вам, во-первых, двести новеньких долларов, какие никогда еще не попадали в ваши грязные лапищи; будь у вас уши почище, вы бы слышали, как они шуршат. Это за то, что вы так хорошо заботились о Джо.

   Тукер значительно подмигнул, пряча деньги в карман, и в то же время, нагнувшись, подобрал сигару.

   - Это вы правильно: сигара хорошая.

   Он не ошибся: Тукер - трус и справиться с ним не трудно. Он из тех пресмыкающихся, что лучше видят в темноте.

   - Во-вторых, дам вам совет: я сообщу кое-что властям в Брэнтфордтауне и попрошу на этот раз пощадить вас, но бросьте свои проделки. Купите лучше трех-четырех коров. Сейчас мы простимся с вами и вернемся примерно через год. И если к тому времени вы не научитесь умываться и жить по-честному - плохо будет ваше дело, Тукер!

   На этот раз они шли навстречу солнцу. Некоторое время Джо молчал. На плече он нес свой узелок, в руках - знаменитое ружье. Глаза его сияли так, как не сияли раньше никогда, - ни ночью, ни днем.

   Наконец он спросил, с оттенком благоговейного страха:

   - Как вы это узнали?

   - Что такое?

   - Насчет Тукера?

   Клифтон рассмеялся. В глазах у него тоже появилось новое выражение, какого не было накануне, при заходе солнца.

   - Догадался по твоим словам о Бэмбл Халлоу. У меня самого, пожалуй, больше, чем у Тукера, шансов попасть в тюрьму.

   - За то, что вы взяли меня с собой?

   - Нет, не за это. Ты мой племянник, не забывай. Мне нужна семья, и вот я заполучил тебя и Бима. Однако, что у тебя в узелке? Давай посмотрим.

   Они остановились, и Джо выложил на обочину дороги содержимое своего узелка: там была кое-какая одежда, изорванная и испачканная, кусок резиновой трубки, отвертка, гвозди, молоток и чучело совы.

   Клифтон серьезно рассматривал имущество Джо.

   - На что резина?

   - Чтоб из рогатки стрелять.

   - А отвертка?

   - Отвертка и молоток - струменты.

   - А сова?

   - Она - на счастье. У кого сова есть - тот в темноте видит.

   - О!

   Мы идем по серьезному делу, Джо; и сейчас эти вещи нам пригодиться не могут. Давай спрячем их куда-нибудь. Вот за этим стволом, в изгороди, например.

   Джо подхватил с земли свое ружье и так крепко сжал его ручонками, что они побелели.

   - Только не это!

   - Нет, ружье можешь взять с собой.

   Они направились прямо в город; позавтракали в ресторане, где пахло кофе, свининой и жареным картофелем и где Бим вволю наелся в кухне. После этого Джо был обмундирован в костюмчик хаки, башмаки на толстых подошвах, бойскаутскую шапку, галстук и все прочее. Затем они вторично проделали тот же путь мимо индейского кладбища. Джо сразу показал себя привычным ходоком. Ему казалось, что тысячи автомобилей мелькают мимо них каждый час. Клифтону чаще прежнего любезно предлагали подвезти всю компанию; высокий мужчина, стройный мальчик и костлявая собака представляли необычайную комбинацию на большой дороге.

   Было уже под вечер, когда, в двенадцати с лишним милях от города Гамильтона, их обогнал быстро шедший шикарный автомобиль. Сидевший сзади мужчина вдруг с удивлением обернулся. Но облако пыли закрыло от него дорогу, и он опустился на свое место, бормоча извинения.

   - Если бы это не было невозможно, я сказал бы, что знаю этого человека! Поразительно, до чего он похож! Я поклясться бы готов, что знавал его два года назад на Янтсе-Кианге, где он, по поручению китайского правительства, занимался облесением района. Ему надо было посадить двадцать пять миллионов деревьев. Шесть месяцев спустя его убили туземцы в Гайпоонге, в Индо-Китае. Я словно увидел восставшего из мертвых человека, притом человека, к которому я был очень привязан.

   - Пожалуйста, остановите машину! - воскликнула сидевшая рядом с ним девушка.

   Смуглое лицо джентльмена слегка покраснело.

   - О, нет, не надо! - запротестовал он. - Это нелепо. Мы вместе с ним прошли всю войну. А по окончании ее он начал странствовать. Говорил, что война что-то выела в нем, а что - он и сам не знает, но только не может нигде осесть и заняться по-старому лесоводством. Странное объяснение он давал, когда его спрашивали - почему он не возвращается домой?

   - Какое же? - спросил кто-то.

   - Будто он боится убить одного человека, когда вернется.

   - У этого прохожего хорошие глаза, - помолчав, сказала девушка. - Он улыбнулся нам. А как звали вашего приятеля, полковник Денис?

   - Брант, Клифтон Брант, - ответил полковник. - Он работал где-то в Верхнем Квебеке, в лесах, когда разразилась война. У отца его, кажется, были там участки. Сам он пользовался репутацией выдающегося лесовода.

   Клифтон свернул в лес и, следуя по течению небольшого ручья, углубился в чащу. Отойдя довольно далеко от дороги, они набрели на небольшое озеро.

   - Ужин и... ванна, - заявил он. - Ванна сначала, Джо. Вот тебе полотенце и мыло, да хорошенько выскреби Бима. Он почти так же грязен, как старик Тукер.

   Он стоял настороже, пока Джо полоскался в воде, потом наступила его очередь, а там они вместе занялись приготовлением ужина, который на этот раз состоял из бифштекса ("Двухгодовалый и молоком выпоенный бычок был", - утверждал мясник). Клифтон с удивлением заметил, что уже за один этот день лицо мальчугана стало менее измождено и исчез тревожный блеск в глазах.

   - Вот где спать хорошо, - говорил Клифтон. - Нет ничего лучше свежего воздуха - от него и здоровье, и богатство, и мудрость, Джо. Запомни это. Если будешь жить на свежем воздухе и развивать в себе чувство юмора - проживешь припеваючи до самого конца. Надо уметь во всем находить забавную сторону. Иначе - человеку крышка. Ведь ты забавный малый, Джо, забавный и Бим, и я, и все люди...

   Он развернул купленную в городе газету.

   - А всего забавнее - женщины; все, кроме наших матерей. Вот тут нарисована одна - ноги ее миллион долларов стоят. А вот - ну, еще бы! Было бы смешно, если бы не было противно, - стриженая Венера и надпись: "Красивейшая девушка Америки"! Знаешь, Джо, будь на свете всего одна женщина - я не женился бы на ней, если бы она была стриженая. Я все равно, положим, не женился бы, но стриженые волосы служили бы гарантией, что даже в минуту слабости я устоял бы.

   - Это ужасно, - пролепетал Джо.

   - Да, ужасно - стриженые волосы и ноги в миллион долларов ценой. Вернемся, однако, к первой странице...

   Джо ждал продолжения монолога, но вместо этого увидал, что в лице Клифтона произошла неожиданная перемена. Оно все застыло и напряглось, веселые искорки в глазах потухли. Он забыл о Джо, о Биме и, комкая газету в руке, поднялся на ноги. Поднялся и Джо, немного испуганный.

   - Но бывают вещи и не забавные, - сказал Клифтон, не столько Джо, сколько самому себе. - Вот, например, я только что узнал из газеты, что человек, от которого я должен получить миллион долларов, в четверг отплывает из Монреаля в Европу. Сегодня вторник. Нам нельзя ночевать здесь, Джо. Нам надо спешить.

   Джо опешил, так быстро стали развертываться затем события. Клифтон впервые хладнокровно остановил какой-то автомобиль и попросил, чтобы их подвезли. В Гамильтоне они пересели в другой автомобиль и помчались в Торонто. В шуме и грохоте залитого электрическим светом города Джо совсем растерялся. В одной руке он сжимал свое ружье, другой так вцепился в веревочку, на которой был привязан Бим, что она выдавила желобок у него на ладони. Клифтон обнял его за плечи, чтобы успокоить.

   Они подъехали к колоссальной величины зданию, у которого, как неустанные пчелы, кружили сотни автомобилей; Клифтон выскочил из автомобиля и бегом потащил Джо за собой; они остановились у какого-то окошечка, миновали решетку и почти на ходу вскочили в поезд. Бим икал и дико ворочал глазами. Получив пятидолларовую бумажку, проводник взял его на свое попечение.

   На другой день они приехали в Монреаль.

   Клифтон раздобыл письменные принадлежности, написал письмо, и, справившись по телефону, в городе ли Бенедикт Эльдоз и получив от его экономки утвердительный ответ, сунул письмо в карман курточки Джо, и карман заколол булавкой.

   - Я посылаю тебя к своему другу, - объяснил он. - Он позаботится о тебе и о Биме. Я проведаю вас сегодня или завтра. Вернее, сегодня! Вещи свои я пошлю с тобой. Ты не боишься, Джо?

   - Кажется, не очень. А почему вы не едете с нами?

   - Надо раньше покончить с одним делом.

   - Насчет миллиона долларов?

   - Ты угадал, Джо. Насчет миллиона долларов.

   Он усадил мальчугана в такси и дал кучеру записанный на бумажке адрес.

   Бледное личико Джо выглядывало из окошка, пока экипаж не завернул за угол.

   В первый раз за последнее время Клифтон облегченно вздохнул. Теперь - что бы ни случилось - есть кому позаботиться о Джо. Бенедикт Эльдоз вместо него возьмет на себя эту обязанность. Чувство юмора понемногу возвращалось к нему, и он улыбался, представляя себе, как англичанин удивится, когда появится Джо с письмом.

   Все тот же ли Эльдоз, чудаковатый и тощий и бесконечно милый малый, каким был, когда они вместе бродяжничали по Индии и Туркестану? Наверное, не изменился. И как же он поразится, узнавши, что старый его приятель, человек, который в Симле спас его душу и его свободу, жив - и здесь, в городе!

   Шагая по улицам Монреаля, Клифтон думал о маленькой белокурой вдове, которая чуть было не "заполучила" Бенедикта, пока он поправлялся после лихорадки. Пожалуй, она до сих пор ненавидит его, Клифтона, за то, что он силой увез Эльдоза; может быть, она снова вышла замуж, может быть, умерла. Во всяком случае Эльдоз вечно будет благодарен ему за спасение. Забавный этот мир! И люди, двуногие эгоисты, никогда не устают разыгрывать свои банальные комедии и трагедии, глубоко убежденные в их значительности.

   Вот и он сегодня затевает небольшую инсценировку. По возможности постарается ограничиться комической драмой вместо мрачной и надоевшей трагедии. Даже смерть такого человека, как Иван Хурд, председателя и главного акционера Хурд-Фуаской компании по производству бумаги, должна вызывать улыбку. По крайней мере он рассчитывает, что в этом будет доля всеоправдывающего юмора.

   Было четыре часа по его часам, когда он подошел к тому перекрестку, на который до войны выходили здания компании. Сейчас старый дом был снесен, и его заменило громадное, массивное каменное здание с надписью по фронтону: "Здания Хурд-Фуа".

   Он поднялся на лифте в помещение конторы. Было четверть пятого. Его встретило металлическое щелкание пишущих машинок. Целая армия служащих была собрана здесь. Он не спешил. Проходя мимо зеркала, подумал: узнает ли его Хурд? За время войны он внешне сильно изменился, за последующие десять лет - еще больше.

   В половине пятого он спросил, можно ли видеть Ивана Хурда.

   - Он занят. Не угодно ли подождать?

   - Нет, - отозвался Клифтон. Он написал несколько слов на клочке бумаги. - Пожалуйста, передайте ему. Дело спешное.

   Его пригласили в кабинет Ивана Хурда.

   Он вошел и, когда дверь закрылась за ним, обернувшись, запер ее.

   Даже и сейчас он не торопился, не пытался скрыть своих намерений. Он знал, что сидящий в конце комнаты за большим ореховым столом человек следит за ним, и мысленно представлял себе, каково будет его удивление, когда он, Клифтон, станет с ним лицом к лицу. Он беглым взглядом обвел большую комнату, всю отделанную орехом и красным деревом, с толстым розово-серым ковром на полу. В дальнем углу ее была маленькая, полуоткрытая дверь, за которой виднелась софа; Клифтон решил, что это комната, где Хурд отдыхает и что в ней нет никого.

   Хурд повернулся лицом к посетителю. Крупный человек, он большими жирными руками держался за подлокотники кресла. Круглое, массивное лицо и такая же голова заставляли вспоминать о его немецких предках. Широкие плечи, при надлежащей тренировке, свидетельствовали бы о громадной силе. Светло-голубые глаза от гнева блеснули сталью, когда Клифтон небрежно бросил шляпу на стол, на котором стояла ваза с цветами. Во рту у Ивана Хурда торчала сигара. Возрастом он был всего на год-два старше Клифтона.

   - Что вы делали там с дверью? - спросил он.

   - Запирал ее, - ответил Клифтон.

   Он опустился в кресло у стола; в руке у него был револьвер, который он направил на Хурда.

   - Не вставайте и не издавайте ни одного звука, который мог бы привлечь чье-либо внимание. Это для вас единственный шанс прожить лишних полчаса. Я проделал двадцать тысяч миль, стараясь подавить в себе желание убить вас, и не стану портить все дело теперь, когда природа взяла свое.

   Клифтон говорил тихо, но голос его зловеще вздрагивал.

   - Кто вы такой и что вам нужно от меня?

   Иван Хурд был не трус. Он нагнулся вперед, ожидая ответа. Лицо его понемногу бледнело.

   - Вы меня не знаете?