Крашевский Иосиф Игнатий - Король хлопов

все осмотрели подарок, Гарусьница, не желая его доверить Богне, завернула кольцо в чистую тряпку и спрятала в сундук.

   На дворе начало темнеть.

   Цярах вместе с Вонжем еще были заняты уборкой скота, а Богна в это время несла в хату ведро свежей воды, как вдруг на дороге раздались звуки охотничьих рожков, крики, голоса и шум.

   Редко случалось, чтобы кто-нибудь ночью проезжал мимо; безопасности ради Цярах побежал закрыть ворота на засов, но в этот момент возле ворот остановились всадники, ни одежды, ни лица которых нельзя было рассмотреть в темноте. Цярах только заметил, что они были вооружены, громко разговаривали, как будто ссорились, шумели, перекрикивались, чем-то были обеспокоены.

   Один из них ругался и распоряжался другими.

   - Ты здесь один?

   Цярах ответил:

   - А что вам нужно?

   - Проезжал ли кто-нибудь по этой дороге?

   - Разве мало людей по этой дороге едет, - возразил юноша.

   - Ну, а...

   Сегодня, недавно, только что! Вы тут никого не видели?

   Вядух приблизился и по деревенскому обычаю ответил вопросом на вопрос:

   - А кого вам нужно?

   Слушавшие рассмеялись.

   - Однако, этот мужик любопытная скотина!

   - Пан здесь проезжал?

   - Был какой-то!

   - На какой лошади?

   Когда Цярах им описал цветы и красоту коня, моментально раздались крики:

   - Это он! Он!

   - Он тут был и час тому назад, а может быть и больше, уехал; его лошадь покалечила ногу, а потому он у нас отдохнул и подкрепился; мы его угостили, чем могли...

   - Он был здоров? Ничего с ним не случилось?

   - Он был такой же, как и вы все, - произнес Вядух, - здоров, как бык и довольно весел... Он лишь не хотел мне сказать, кто он такой...

   А может быть вы сжалитесь надо мной и назовете мне его имя...

   Раздавшиеся веселые, звучные голоса мешали что-нибудь расслышать.

   - Едем, догоняем! - начали кричать охотники.

   - Эй! Счастливец же ты, хлоп, - произнес один из стоявших за забором. - Ты не знаешь, кого ты принимал в своей хате; ведь все паны тебе будут завидовать!

   - Кого же? - прервал Вядух.

   - Короля ты принимал, король у тебя был! - крикнул один из них, и вслед за теми они умчались так же быстро, как и примчались.

   Вядух и Цярах от изумления остолбенели.

   Мужик глубоко задумался, сжав руки и сдвинув брови...

   - Однако, наслушался он от меня, - сказал он самому себе.

   Тем временем Цярах и Богна побежали с криком к матери, батрак хватался за голову - произошла суматоха и тревога.

   - Король! Король!

   - Лишь бы он на меня не рассердился, - шептал про себя Вядух, - ведь он меня тянул за язык и я ему выложил все, что было на душе. Да, но это воля Божья... Чему суждено быть, того не миновать.

   Он печально возвратился в свою хату. Когда же, собравшись в избе, они начали вспоминать, о чем гость говорил, как он смотрел на Богну и ей улыбался, как ей перстень подарил, то вся их тревога рассеялась, и крестьянин успокоился, придя к убеждению, что король не мог на него обидеться.

   Он и домашние его обратили внимание на то, как король похож на остальных людей и рыцарей и как в нем нет ничего особенного, что заставило бы догадаться о том, что он король.

   Хотя это неожиданное посещение и произвело на Лексу сильное впечатление, однако, он на следующий день встал, как обычно, и отправился в поле.

   Цярах и Вонж, разговаривая о вчерашнем событии, не заметили, как прошел день и наступил вечер. Ни в этот день, ни в ближайшие ничего не произошло, что могло бы указать на гнев или на милость короля.

   Понемногу впечатление изгладилось, и через месяц Вядух в виде шутки рассказывал о том, как он запросто принимал у себя короля, сидя на одной с ним скамейке.

   Он уже было совсем успокоился, как вдруг однажды, в полдень у ворот поднялся страшный шум. Вядух в это время был в поле; Гарусьница с дочерью, хотя она и не была особенно трусихой, заперлась на ключ в пустой хате и подумывала о том, не забраться ли ей на чердак и втянуть за собою туда лестницу, потому что слышны были страшные крики, брань, шум и голоса, звавшие Вядуха.

   Старуха осторожно выглянула из-за занавески, узнала Неоржу.

   Это был человек тучный, которому трудно было сесть на коня и сойти, с красным, круглым, некрасивым лицом, с маленькими черными глазами; он сидел на такой же жирной лошади, как он сам, и страшно ругался...

   Вядух, услышавший, что его зовут, и находившийся недалеко на своем лане, заложив руки в карманы, медленно приблизился к своему двору. Увидев чужих и узнав Неоржу, он снял шапку и поклонился, но брань и гнев его вовсе не смутили, и он подошел ближе.

   Неоржа поднял вверх руку, в которой держал кнут.

   - Ах, ты! - крикнул он. - Я тебя проучу, ты разбойник! Ты будешь на меня жаловаться королю...

   Я тебе задам...

   Я с тебя шкуру сдеру...

   - Я? - спросил Вядух с обычным своим насмешливым спокойствием, раздражавшим больше, чем всякая дерзость. - Я?

   - А кто же?

   - Я не знаю; я на вас не жаловался, - произнес Лекса медленно. - Я разговаривал с его величеством, он был у меня в гостях, но о вас он не расспрашивал, а я даже не знал, кто он такой...

   Неоржа глядел на крестьянина, сжимая руки в кулаки.

   - А внес ли ты следуемую мне часть зерна? А штраф ты заплатил? -крикнул рыцарь.

   - Я ничего не должен, - произнес Вядух, глядя вниз.

   - Тебе до сих пор жилось хорошо на моей земле, - воскликнул пан, -потому что эта земля принадлежит мне, и тот лжет, кто говорит иначе...

   Ты был спокоен... Теперь лишь ты узнаешь, каким я умею быть, я тебя научу жаловаться!

   Вядух взглянул на него.

   - Король мне на вас жаловался, - возразил он равнодушно, - но не я ему на вас...

   Пан ничего не ответил.

   - Поступайте, как хотите, - добавил Лекса, - воля ваша.

   Видно было, что у Неоржи было сильное желание иначе расправиться с хлопом, но его что-то удерживало. Подняв руку кверху, он ему пригрозил:

   - Ты меня узнаешь, - воскликнул он, - узнаешь!..

   Из всех сил стегнув лошадь кнутом, он помчался дальше, и слуги последовали за ним.

   Вядух, надвинув шапку на макушку, заложил руки в карманы, оглянулся кругом и, увидев у колодца ведро с водой, подошел, напился, вытер уста и возвратился к своему плугу с тем же равнодушным видом, с каким он сюда пришел.

   Цярах думал, что отец ему что-нибудь расскажет, но Вядух, сев на лошадь, запряженную в плуг, с восклицаниями: "Вью! Гоп!" - начал пахать. Два дня прошли спокойно; на третий день служащий Неоржи посреди белого дня забрал с луга Вядуха стог сена и свез его к себе на двор. Спрошенный, почему он это делает, слуга ответил, что так приказано, а также велено, чтобы Лекса заплатил полгривны штрафа и отвез на господский двор несколько мерок жита.

   - За что?

   Эконом коротко ответил, что таково было приказание.

   На следующий день двое слуг управляющего насильно увезли воз с лошадьми, не объясняя насколько времени и куда их берут. Цярах, опасаясь за целость отцовского имущества, поехал вместе с ними.

   Преследование началось.

   Вядух молча, безропотно терпел. Гарусьница по целым дням причитывала и проклинала.

   - Ты бы, старуха, молчала, - обратился к ней муж, - это не поможет. Мы немного обождем, а если волк вскоре не насытится, то мы отсюда в другое место переедем. Земли достаточно... Я ведь не крепостной, и даже прадеды мои были свободными людьми...

   Гарусьнице очень жалко было расстаться со своей старой хатой, к которой она привыкла, и она плакала.

   Не успели вернуть воз с лошадьми, как эконом увел бычка из хлева, объясняя, что так ему было приказано.

   На лугу натравили на стадо овец собак, и несколько овечек было искалечено. Когда Вядух заявил об этом, ему ответили:

   - У нас такое приказание! Обожди - не то еще будет!

   Вечером пришел один из слуг управляющего и якобы по дружбе посоветовал Вядуху поехать к Неорже с подарком, покорно склонить перед ним свою голову и просить его о прощении.

   Мужик на это ничего не ответил; он лишь насупился и постарался поскорее сбыть непрошеного советчика.

   - Возвращайся к тем, которые тебя прислали.

   Женщины были в отчаянии; Вядух тоже немало страдал, но чем сильнее были его огорчения, тем упорнее он молчал.

   Однажды, возвратившись в полдень в хату, он вдруг услышал на дворе веселые голоса и смех...

   Не успел он переступить порога, как увидел короля, который, оставив коня у ворот, вместе со своими собаками приближался к хате с шумным приветствием:

   - Здравствуй, хозяин!

   Вядух, согласно обычаю, упал к ногам пана.

   - Вставай же, старина, - молвил король, - будь со мною таким, каким ты был в первый раз. В замке я - король, а здесь я - простой охотник...

   И он уселся на скамью. Собаки положили свои мохнатые головы к нему на колени.

   Вядух стоял молча.

   - Скажите мне, как у вас? Старуха и дочка здоровы? Всходит ли рожь?

   Мужик пришел в себя и успокоился после первого испуга.

   - Милосердный король, - произнес он, - вы делаете добро людям, но ваши прислужники - они ни черта не стоят... Неоржа меня преследует якобы за то, что я вам жаловался на него. Я уж более не могу терпеть!

   Голос его дрожал.

   - Это бессовестный человек! - воскликнул король. - Говорите, что он вам такого сделал.

   Вядух начал перечислять все обиды, но, по обыкновению холодно, не увлекаясь, в насмешливом тоне, но совершенно спокойно.

   - Подай на него в суд, - произнес король.

   - В суде сидит или брат его, или сват, к суду без приношения нельзя подступиться.

   Лицо короля покрылось румянцем.

   - Будь спокоен, - промолвил он, поднимаясь со скамьи, - я его завтра вызову к себе на суд... У меня он дела не выиграет.

   Вядух подбежал к королю со сложенными руками.

   - Король, пан мой, - воскликнул он, - не делайте этого! Неоржа мне потом отомстит и живьем меня съест, а я не смогу всегда ходить к вам с жалобой. Это трудно. У вас целое королевство, о котором вы должны помнить, а не обо мне одном. Не всегда у вас свободное время, вы не всегда бываете здесь... Случится, что вы уедете на Русь...

   В Венгрию, Бог знает, к кому в гости, на охоту. Вас тут не будет, а Неоржа постоянно будет с бичом над моей спиной.

   - Что же я могу сделать? - с грустью спросил король наполовину убежденный.

   Крестьянин вздохнул; он задумался и как будто не решался высказать то, что ему хотелось.

   - Говори, - добавил король, подбодряя его.

   - Вы для меня ничего не сможете сделать, - тихим голосом ответил Вядух, - и не только для меня, но и для всех наших мужиков, сколько бы их не было. Господ дворян стеречь и сдерживать их - один король без помощников не в состоянии... Вы не можете видеть и знать того, что с нами творят. Если вы спросите, вам скажут что исполнили приказание, а нас будут по-прежнему притеснять и травить... Эх! - добавил он, - я с Неоржей помаленечку устроюсь... Ни я вечно жить не буду, ни он...

   Король опечалился.

   - Поверь мне, хозяин, - сказал он, - я хотел бы улучшить вашу участь, но ты прав - король бессилен помочь... - Да, - добавил он насмешливо, -существует одно лишь средство. Огниво за поясом, в поле найдется кремень, а в лесу много щепок.

   Крестьянин грустно улыбнулся.

   - Так, - произнес он, - не один прибегал к этому средству, когда другого не было, но это, вероятно, уже последнее.

   Король попросил молока.

   Перед ним положили чистое полотенце, принесли свежий хлеб, усадили на скамью. Слугам приказано было ждать за воротами.

   Хозяева, осчастливленные тем, что принимают такого высокого гостя, суетились, стараясь его угостить... Гарусьница даже поставила возле печки миску с молоком для собак.

   Король тем временем расспрашивал старика о хозяйстве, о жизни, о заработках, о налогах...

   Старый Лекса, набравшись храбрости, откровенно и без всяких стеснений, отвечал на все вопросы, как будто перед ним находился простой смертный. Король для него был гораздо менее страшен, чем Неоржа.

   Без всякого намерения имя Неоржи сорвалось с уст крестьянина.

   - А я могу тебя обрадовать, старик мой, - произнес король, - потому что не только тебя одного грабит Неоржа, но он попробовал и с меня драть. - Милостивый пан! А как же он посмел бы! - воскликнул крестьянин.

   - Как? Так же, как и с тебя, - рассмеялся Казимир. - Ты должен знать, что в Величке в соляных копях таможенные чиновники обязаны содержать моих лошадей... Коням там хорошо... Неорже захотелось и своих туда поместить на даровой корм... Слуги Трукла и Левко не осмелились их прогнать, когда их привели... Его кони ели мой корм и жирели...

   Вядух укоризненно покачал головой.

   - Но я хорошо наказал этого наглеца, - прибавил Казимир, - и запретил ему показываться мне на глаза.

   - Вот, чего ему захотелось! - рассмеялся хозяин.

   - Итак, вы видите, - окончил Казимир, - что и мне не лучше, чем вам; и меня грабят. И не один лишь Неоржа, но и многие другие... Мне трудно обо всем знать и везде быть...

   В таком духе у них продолжался разговор, потому что король подробно и внимательно его расспрашивал о положении и жизни мужика. Когда он, наконец, собрался уезжать, Вядух, низко кланяясь и целуя край его одежды, шепотом сказал:

   - Милостивый пан, если вы желаете нам добра, сделайте это для меня и не вмешивайтесь в отношения между Неоржей и мною... Ибо он будет мстить. Я и сам смогу с ним справиться.

   - Огнем? - спросил Казимир.

   - Это уж надо оставить, как последнее, крайнее средство, - возразил селянин...

   И покачал головой.

   Хозяин провожал гостя до ворот.

   Богны во время посещения короля нигде не было видно, и Кохан, бывший вместе со своим паном и столько слышавший от него о красоте девушки, оглядывался по сторонам, не увидит ли он ее. Мать, объятая каким-то тревожным предчувствием, заперла ее в комнате, и девочка могла только сквозь щели приглядываться к королю...

   На обратном пути в Краков Казимир ехал впереди, а вслед за ним Кохан, для которого это посещение было непонятно и который ничем другим не мог его себе объяснить, а лишь предположением, что красивая девушка приглянулась королю.

   Фаворит спросил, почему им не показали Богны.

   Король взглянул на него с насмешливой улыбкой.

   - Они хорошо сделали, - сказал он, - ее не для этого вырастили и воспитывали, чтобы девушка пропала. Было бы жаль ее... Дворянки и мещанки...

   Те не особенно дорожат женской честью, но у мужика это святыня, и нельзя посягнуть на то, что он считает своим единственным сокровищем. Кохан начал потихоньку смеяться.

   - Ваше Величество, - отозвался он, - недаром дворяне называют вас королем хлопов...

   Он полагал, что Казимир этим огорчится, но слова эти лишь вызвали улыбку на устах короля.

   - Ты думаешь, Кохан, что я постыдился бы быть таким, если бы мог? -произнес он. - В этом-то и мое несчастье, что я лишь король на бумаге, который много желает и мало может сделать!

   Казимир глубоко вздохнул, и они молча продолжали путь.

   Неоржа, о котором идет речь, владелец имений в окрестностях Сандомира и Кракова, происходил из рода Топорчиков, одного из самых старших и богатых родов в Кракове, отпрыски которого рассеялись по другим землям, и все были богаты.

   У Неоржи был собственный двор в Кракове, в котором он часто подолгу оставался.

   Вначале он старался понравиться королю, мечтая о великих заслугах и наградах, и, несмотря на то, что Казимир, обладавший инстинктом узнавать людей, принимал его холодно и даже отталкивал, он почти насильно навязывался со своими услугами. Лишь через некоторое время он убедился в том, что ему не обойти Казимира, и он потерял надежду на королевскую милость, хотя ему давно уж было обещано воеводство, лишь бы от него отделаться.

   Неоржа не высказывался перед людьми о своем разочаровании и говорил много о своей будущности, затаив в себе злобу против короля, которого он не любил...

   Всем этим панам, увязшим в роскоши, было не по душе, что Казимир хотел везде ввести порядок, за всем смотрел, с мужиками разговаривал о их нуждах, велел допускать к себе евреев с жалобами, и наблюдал за тем, чтобы доходы с рудников не пропадали...

   Неоржи и другие, ему подобные, против этого сильно роптали; не такого короля им хотелось бы иметь.

   Когда при посредстве Левка, державшего в откупе соляные копи в Величке, обнаружилась история с лошадьми, которых ему Неоржа навязал, и король, приказав их прогнать и рассердившись на виновника, запретил ему доступ в замок, Неоржа впал в большой гнев.

   Таких как он, относившихся недоброжелательно к королю вследствие разных причин, было много... Втихомолку роптало духовенство, потому что, по его мнению, архиепископ Богория был слишком снисходителен к королю; дворяне жаловались, что им не давали руководить судами и строго следили за соблюдением справедливости.

   Не любили и ксендза Сухвилька, неизменного советника короля, потому что ни духовенство, ни рыцарство не были довольны таким строгим законоведом.

   С каждым днем увеличивались жалобы и обиды на короля.

   Знал ли о них Казимир, или не знал? Докладывали ли ему об этом, или скрывали - этого нельзя было узнать, так как он ничем не выказывал никакого интереса к людской молве и неприязни. Его никогда ничто не могло заставить изменить раз избранный им путь.

   В числе враждебно относившихся к королю находился молодой ксендз, Марцин Баричка, сын Гжималянки, происходивший из семьи, переселившейся когда-то из Венгрии в Русь, воспитавшийся за границей, известный своими строгими нравами и неустрашимым характером.

   В то время ксендз Баричка был лишь викарием и находился при дворе епископа краковского. Он еще не имел большого значения, но ему предсказывали великую будущность.

   В то время, когда другие капелланы думали о земном, о доходных приходах, о высших должностях, о том, чтобы возвыситься, и пользовались своим положением для достижения земных благ, ксендз Марцин всеми этими земными благами не дорожил, а строго исполнял все обязанности, возложенные на него его саном. Он был готов и в огонь, и в воду броситься, если это необходимо было, и притом исполнял все так спокойно, холодно, как будто он совершал самое обыкновенное дело.

   Все его очень уважали, но лишь немногие его не боялись. Случалось, что он вызывал неудовольствие епископа, потому что не признавал никаких уступок. В делах, касающихся церкви, он готов был идти напролом, не обращая ни на что внимания.

   Одна его наружность внушала тревогу. Это был желтый, похудевший аскет, преждевременно состарившийся в молитвах и добровольных постах и лишениях, с острым проницательным взглядом, с сухим неприятным голосом, с порывистыми движениями. Богослужение доводило его до экстаза, добродетель его переходила в страсть, и он в своих проповедях увлекался чуть ли не до безумия.

   По матери, Гжималянке, он состоял в родстве с Неоржей, которого называл дядей и с которым часто встречался.

   Деревянный, незатейливый дом Неоржи находился в Околе. В отсутствие пана в нем жили привратник, старый дворовый слуга и служанка. Опустевший, запущенный дом состоял из нескольких комнат, между которыми была одна большая, где можно было принимать гостей.

   Скупой и жадный Неоржа нечасто принимал у себя, и у него не очень-то охотно бывали, потому что он вовсе не по-барски принимал, хотя это было ему по средствам. Он сам ел и пил много, часто даже как обжора, без разбора... Самые простые блюда, кислое пиво - все ему было по вкусу... Когда не было в доме чужих, он ел то, что было приготовлено для челяди, не выбирая, лишь бы на его долю оставили самую большую чашку.

   Через несколько дней после того как король побывал у Вядуха, батрак привел ему лошадей, изгнанных из Велички; узнав, что король, рассердившись, не только велел их прогнать, но даже грозил ему наказанием и запретил ему доступ к себе, он страшно разозлился.

   Ему не на ком было выместить свою злобу и не перед кем излить свою душу, потому что он остался одиноким.

   Люди, узнав о том, что он попал к королю в немилость, начали от него сторониться и избегать, как это обыкновенно бывает. В течение целого дня до самого вечера никто не пришел, лишь в сумерки притащился судья сандомирский, Ясько, прозванный Грохом.

   Ясько Грох тоже принадлежал к числу недовольных. Это был юрист-самоучка, схвативший верхушки наук в школе Пресвятой Девы в Кракове, служивший вначале писцом при суде; когда же он приучился и привык к судебным разбирательствам, его назначили помощником судьи за неимением другого. Хотя познания его были очень малы, тем не менее, он ими очень гордился.

   Хитрый и такой же жадный, как и Неоржа, но к тому же еще и бедный, Ясько Грох известен был тем, что лучше других умел из чужой вины извлекать для себя пользу в виде разных поборов. На него очень роптали, но он не обращал на это внимания. Он в свою очередь жаловался на судьбу, что ему приходится довольствоваться такой малой должностью, когда он чувствует, что достоин чего-нибудь лучшего.

   Неоржа, увидев на пороге длинноногого, прямого, как галка, Гроха, тотчас же выпалил:

   - Вы знаете! Знаете! - начал он невыразительно бормотать, потому что у него был толстый язык. - Вы знаете, чего мы дождались? Короля хлопов! Да! Да! Для них он как отец родной, а для нас, старых дворян - тиран, палач... Посмотрите, - добавил он, - мне исконному дворянину нельзя было послать негодному жиду в Величке своих лошадей для прокормления. Он их велел немедленно убрать вон... Ну?.. Что вы на это скажете?

   Он ждал ответа, но Грох лишь кривил губы.

   - К моему хлопу, к этому висельнику Вядуху, король ездил в гости... А меня в замок не впускают! Вы это понимаете?

   Грох процедил сквозь зубы несколько слов.

   - Так у нас всегда бывает...

   - О чем он думает, этот король? - вопил Неоржа. - Он намерен поступать с нами, рыцарями и дворянами, как с рабами...

   Задыхаясь от гнева, пыхтя, Неоржа расхаживал по комнате. Тем временем Грох оглядывался кругом, нет ли чего съедобного. Он не был таким жадным, как хозяин дома, однако радовался угощению, потому что оно избавляло от расхода денег на еду и питье.

   Неоржу душила злоба... Он ударил в ладоши и приказал явившемуся в разорванном платье батраку нацедить пива. Принесли жестяной кувшин и глиняные кубки. Они уселись за напитком; Неоржа сопел, Грох охал. У хозяина дома не сходили с уст лошади, прогнанные из Велички... Посетитель разделял его возмущение.

   После второго кубка он тихо начал:

   - Это верно, что вас обидели... Король не обеднел бы от ваших лошадей, но в этом еще все... Есть гораздо худшие предвестники. Камня на камне не останется.

   - Ну! - спросил Неоржа, удивленный. - А какие?

   - Они собираются все тут переделать и перестроить.

   - Кто?

   - Ну, да Сухвильк и король, - тихо ответил Грох, который боялся жаловаться из боязни быть подслушанным.

   Неоржа был изумлен.

   - Что? Что? Говорите! - воскликнул он, нагнувшись к посетителю.

   - Вы ни о чем не знаете?

   Хозяин пожал плечами и опорожнил кубок.

   - Сухвильк научился в чужих странах таким вещам, о которых у нас никогда не слышали. Он хочет развести у нас виноградники в то время, когда у нас и простые деревья гибнут от холода. Законы! Законы! Я слышал, что их собрали со всех стран, переписали и хотят отменить все обычаи, скопившиеся в течение веков, передававшиеся от поколения к поколению, и вместо них ввести новые законы.

   Глаза Неоржи расширились от изумления, но он хорошенько не мог этого понять.

   - Что? Что? - тихо бормотал он.

   - Теперь мы, судьи, - продолжал Грох, пальцем ударяя себя в грудь, -мы рассматриваем дела, выслушиваем, взвешиваем и судим по совести... Но это, видите ли, им не нравится... Нет... Они велят судить на основании писанного закона.

   Он язвительно рассмеялся.

   - Но этого быть не может! - воскликнул возмущенный Неоржа.

   - А король этого желает, потому что Сухвильк уговорил его, что так делается в других странах.

   Горькая улыбка была на его устах.

   - Эх! Эх! - добавил он, - берегитесь, господа дворяне! Берегитесь! Что с нами, судьями, приключилось сегодня, то случится завтра с вами. Бросят старые обычаи и растопчут их ногами и переделают это королевство по своему усмотрению, по образцу венгерского или чешского.

   Неоржа от ужаса и возмущения молчал.

   - Им мало того, что они нас, судей, придавят и сделают рабами закона, - жаловался Грох. - Они хотят все вверх дном перевернуть. Ведь какими здоровыми жилищами были наши деревянные дома... Эх! Король приказывает строить из камня... А жить меж каменных стен - это смерть! Он хочет нас погубить. Господь Бог дал соль для всех. Когда-то можно было ее получить в Величке каждому, сколько нужно было, а теперь!.. Эх! Завели счета, жиды отмечают каждую мерку и записывают в книги.

   - А моих коней вон из Велички! - заикаясь простонал огорченный Неоржа. - Вот оно... Вот что... Дворян и рыцарей, - начал он бормотать, -король обиж... Они ему не по вкусу... Он лишь расположен к хлопам и жидам... Этот Левко из Велички, эта скотина, рассказавшая о моих лошадях, - он арендует соляные копи и все, что он скажет, то свято... Моего мужика, хитрого разбойника, король фамильярно хлопает по плечу... А мы? Что мы такое? Кто мы?

   - Светопредставление! - произнес Грох, глядя на дно кубка, в котором ничего уже не осталось.

   В это время в комнату вошел ксендз Марцин Баричка, простоявший несколько секунд у порога, не замеченный разговаривавшими.

   Грох, относившийся к духовенству с большим уважением, поцеловал в руку прибывшего. Неоржа встал, уступив место гостю. Ксендз Баричка, бледный, с пасмурным, угрюмым лицом, уселся.

   - Я слышу, что вы, господа жалуетесь на его величество, - произнес он, качая головой.

   Неоржа, разводя распухшими руками, обратился к нему с болезненным выражением лица.

   - Вы слышали о том, что случилось с моими лошадьми в Величке? Что? Ведь это вопиющее дело! За это Господь должен его наказать!

   Ксендз Баричка изумился.

   - А какое же у вас право было их там держать! - спросил он.

   - Право? - с возмущением воскликнул Неоржа. - Такое право, что испокон веков такие люди, как я... Там кормили по две и по четыре... Дьявол не взял бы за это жида, да и с кормом ничего не случилось бы. Ксендз Баричка покачал головой.

   - Это еще не все, - подхватил хозяин. - Послушайте, о чем рассказывает Грох: волосы дыбом становятся.

   Ксендз повернулся к судье.

   - Ужасно! - произнес Грох. - Я слышал, что собираются писать новые законы.

   Баричка улыбнулся.

   Грох начал свои нарекания, все более и более увлекаясь, но на духовного слова его не произвели никакого впечатления, и он равнодушно слушал.

   - Это еще не самое скверное из того, что делает король, - молвил он строгим голосом.

   Оба собеседника замолчали. Лицо ксендза стало грустным.

   - Он хотел иметь наследника, в этом не было ничего плохого, он сватался к этой чешке, которая вскоре умерла... В этом был перст Божий! Вскоре после этого король Ян и его сын сосватали ему Аделаиду Гессенскую... Долго ли он с нею жил? А что теперь делается?

   Грох покачал головой.

   - Эта немка, которая ему даже двух тысяч копеек в приданое не принесла, а вдобавок еще уродлива...

   - Он ведь знал об этом и все-таки женился, - прервал ксендз.

   - Я ее видел, - пробормотал Неоржа, - и хотя я короля не люблю, но я его не обвиняю. Она безобразна, не знает по-нашему ни слова, и говорят, что она не совсем нормальная...

   - Однако, она его жена.

   - За эту жену вам нечего так вступаться, - произнес Грох, - она ни в чем не терпит недостатка. Король питает к ней отвращение, и ее устроили в замке в Жарновце, где она живет, как подобает королеве, но мужа не видит. Она уж больно уродлива...

   Грох покачал головой.

   - Он не мог с нею жить, - произнес Баричка, - хотя по церковному уставу он должен был... Потому что человек не рожден для роскоши... Он ее удалил... Пускай так... Но зачем же он ищет других женщин... И вводит людей в искушение и соблазн?

   Это слова, отчетливо и строго произнесенные ксендзом Баричкой, не нашли сочувствия и подтверждения в его слушателях, отнесшихся к ним так же как Баричка раньше отнесся к жалобам на законы.

   Неоржа и Грох опустили глаза. Они тоже были не без греха, а в те времена, когда людские страсти проявлялись с особенной силой, редко кто мог похвалиться праведной жизнью. Поэтому строгий суд ксендза Барички приняли с молчанием.

   - Это вина короля, - продолжал духовный, - зачем он дает себя склонить к плохому... Почему он поддается своим страстям; но не меньше виноваты и наши капелланы, которые с ним имеют сношения, живут вместе с ним, видят все его безобразия и не хулят, и не порицают его за это. О его излишествах, вероятно, знает епископ гнезнинский, потому что он часто бывает при короле, знает и ксендз Сухвильк, который почти из королевского замка не выходит, знают и ксендзы... Но ничего не говорят.

   Слушатели хранили упорное молчание.

   Грох находил, что составление новых законов - это самый страшный грех короля, а Неорже казалось, что изгнание из Велички его коней - еще большее преступление.

   - Если бы я был при дворе, - прибавил Баричка, - я не потерпел бы этих любовниц, о которых все знают и на которых указывают пальцами.

   - Но в Кракове их нет, - шепнул Грох, указывая рукой в различных направлениях. - Они сидят в королевских поместьях, в Опочне, в Чехове, в Кжечове...

   - Везде их полно, - говорил Баричка, продолжая возмущаться, -найдутся и в нашем городе... Это еще не все! - воскликнул он, - люди рассказывают о еврейках!

   Грох и Неоржа, услышав это страшное известие, заломили руки от волнения.

   - Этого не может быть, - вставил Грох.

   Неоржа молчал... Разговор о короле прекратился, потому что по двору проскользнула какая-то фигура, и никто из них не желал быть подслушанным. Один лишь мужественный Баричка готов был всегда и перед всеми повторить свои слова.

   Хозяин дома поднялся со своего места и ожидал появления в комнате человека, только что прошедшего через двор.

   Двери медленно раскрылись, и на пороге показался хороший знакомый Неоржи, один из семьи Яксов Меховских; это была одна из богатейших семей в прежние времена; некоторые из них и по сию пору сохранили свои богатства; другие обеднели и к числу последних принадлежал вошедший в комнату Якса Микула.

   У Неоржи была единственная дочь: говорили, что Микула намерен был к ней свататься, но... Якса принадлежал к двору короля, и на него косо глядели. Когда он вошел, наступило молчание.

   По лицу вошедшего сразу можно было узнать о его знатном происхождении, хотя одет он был бедно. У него была красивая рыцарская внешность, но черты его лица были слишком нежными и мягкими для мужчины. В нем было что-то барское, несмотря на его скромную одежду.

   Неоржа его холодно принял; он догадывался, что Якса, находившейся при дворе короля, принес ему какой-нибудь выговор или неодобрение. Он предпочитал не говорить с ним о происшедшем.

   - Я пришел с вами попрощаться, - отозвался Якса, - потому что боялся, может быть вы уедете. Мне так казалось!

   Хозяин пристально на него посмотрел.

   - Конечно, мне здесь делать нечего, - произнес он, - но и торопиться мне не хочется, потому что я не желаю, чтобы кому-либо показалось, что я скрываюсь от разгневанного короля.

   Якса в ответ молча на него взглянул.

   - А что же король? - угрюмо спросил Неоржа.

   - На охоте.

   - Сердитый?

   - Я его почти никогда не видел сердитым, - возразил Якса. - Он на секунду вспылит, но быстро сдерживает себя.

   - А, вероятно, он на меня гневается! - воскликнул Неоржа.

   Яксе не хотелось прямо высказать то, о чем он думает.

   - Я этого не знаю, - проворчал он, - однако я полагаю, что если вы на некоторое время сойдете с его горизонта, то по вашем возвращении забудется обо всем происшедшем.

   - Но я об этом не забуду, - пробормотал Неоржа.

   Ксендз Баричка встал и, попрощавшись с дядей, ушел.

   Грох и Якса остались.

   Воспоминание о короле снова взволновало Неоржу; он расхаживал по комнате и ворчал. Хотя он и узнал, что Якса находится в свите короля, однако он дал волю своему языку в надежде на то, что гость, сватавшийся к его дочке, примет его сторону и будет с ним одного мнения.

   - Нам не такой король нужен, - произнес Неоржа. - Это король для холопов, но не для нас... Он знать не хочет дворян и их не милует, но и мы его поэтому тоже не жалуем.

   Якса покраснел и живо воскликнул:

   - Простите! Но мы, которые при нем находимся, мы его любим!

   - Ну, так и на здоровье! - насмешливо сказал Неоржа и лицо его залилось румянцем.

   Якса не мог дольше сдерживаться и, поднявшись со скамейки, прибавил: - Да, мы, которые ему служим, должны его любить, потому что он добр, справедлив и нам добра желает, но он несчастный человек.

   - Он! - заворчал Неоржа - он! Чем же он несчастен? Сокровищница, бывшая пустой при старике отце, при нем наполнилась, ему не представило затруднений отсчитать немцам двадцать тысяч гривен; драгоценных камней и серебра у него без счета... Чего же еще ему нужно?

   - Милый мой пан, - начал Якса ласково, - я не знаю, дает ли это счастье... У него нет потомка.

   - Почему же он не живет с женой?

   Якса промолчал.

   Неоржа, выведенный из терпения этим маленьким отпором, уже больше не хотел глядеть на будущего зятя.

   Обиженный гость, заметив это, слегка кивнул головой и удалился. Неоржа, окинув взглядом удалившегося, присел к столу рядом с Грохом, в единомыслии которого он был уверен.

   - Как вы полагаете, судья, - тихо спросил он, - следует ли нам его переносить?

   - Кого? - спросил гость немножко удивленный.

   - Да короля! - промолвил Неоржа. - Когда-то дворяне сами выбирали себе королей, и если они им приходились не по душе, то свергали с престола.

   - Но ведь это коронованный король! - робко прошептал Грох.

   - Э, - возразил хозяин, размахивая рукой, - что нам в его короне! Я знаю, что здесь, в Кракове, мы ему ничего не сделаем, но нужно начать с другого конца. В Великопольше, в Познани найдутся такие, которые восстанут, потому что они совсем не довольны тем, что король не живет в Гнезне, и что их столицу превратили в маленькое местечко. Там каждому наместнику мерещится, что он, подобно Поморью, отделится и освободится из-под власти короля. Там одни обрадовались бы бранденбургцам, другие силезцам. Там...

   Говоря эти слова, он взглянул на своего собеседника и вдруг запнулся. Грох, хотя и жаловался на короля, но таких дерзких речей не мог похвалить. Он многозначительно сдвинул брови, и Неоржа спохватился, что сболтнул много лишнего. Стараясь исправить свою ошибку, он сконфужено улыбнулся.

   - Вот, я болтаю, - произнес он, - вот, болтаю! Это потому, что я не могу простить ему за лошадей! Они в Величке хорошо откормились бы!

   Грох не дал себя ввести в обман этой переменой фронта.

   - Напрасно вы о таких вещах говорите и вспоминаете об обиде, -проворчал он. - О чем великополяне думают - это Господь их ведает, но подобно тому как Винч из Шамотуль, будучи недоволен старым королем Локтем, должен был раскаяться в этом и впоследствии был наказан дворянами, так может случиться и с теми, которые попробуют восстать против Казимира, если они на это осмелятся.

   Неоржа стоял задумавшись.

   - Разве он такой же сильный, как его покойный отец, - начал он успокоившись, - воевать-то он не особенно способен... Ему бы только строить и все переделывать. Он женщин любит, на охоту ездить, турниры устраивать...

   - В том-то и дело, что вы его не знаете, - произнес Грох, качая головой. - Все это правда, но вся беда в том, что у него такая же железная воля, как и у отца, да ум у него более хитрый и изворотливость большая. Неоржа был очень удивлен, слушая эти слова и недоумевая, что он может сделать против человека, характер которого ему не удалось определить; он пожимал плечами.

   - Каково нам будет, когда он все перевернет вверх дном и захочет по-своему переделать, - сказал Грох, - это еще неизвестно, но он настоит на своем, - со вздохом добавил судья, встревоженный слухами о своде законов. - Нам придется плохо, - продолжал он. - Какое значение будет иметь тогда судья? Вероятно, он урежет нам наши доходы...

   Потому что он больше заботится о мужике, о поселенце, о бедном темном люде, чем о нас и о дворянах... Но что он решил то... И докажет! Я его знаю! А то, что вы говорите о великополянах... То на это не особенно можно надеяться. Хотя рыцарство и не особенно пожелает, но найдется какой-нибудь услужливый воин в В