Бласко-Ибаньес Висенте - Толедский собор

ра слишкомъ ограниченны.

   Габр³эль, видя озабоченный видъ Антолина, ксгда онъ заговорилъ о деньгахъ, сейчасъ же согласился. Онъ вѣдь былъ гостемъ въ соборѣ, и долженъ былъ воспользоваться случаемъ отблагодарить за гостепр³имство.

   Съ эгого дня Габр³эль ежедневно спускался въ соборъ, когда собирались проѣзж³е туристы. Донъ Антолинъ считалъ ихъ всѣхъ лордами или герцогами, удивляясь иногда ихъ плохой одеждѣ, такъ какъ считалъ, что только знатные люди могли себѣ позволить роскошь путешеств³й, и раскрывалъ глаза отъ изумлен³я, когда Габр³эль объяснялъ ему, что мног³е изъ этихъ путещественниковъ - сапожники изъ Лондона или лавочники изъ Парижа, которые дѣлали во время праздничнаго отдыха экскурс³и въ древнюю страну мавровъ.

   Въ сопровожден³и сторожей съ ключами и дона Антолина Габр³эль показывалъ разложенныя и разставленныя въ огромныхъ витринахъ богатства собора: статуи изъ массивнаго серебра, ларцы изъ слоновой кости съ искусной рѣзьбой, золотыя и эмалевыя блюда, драгоцѣнные камни - брилл³анты огромныхъ размѣровъ, изумруды, топазы и безчисленныя нити жемчуга, падающ³я градомъ на одежды Мадоннъ.

   Иностранцы восхищались этими богатствами, но Габр³эль, привыкнувъ ежедневно глядѣть на нихъ, оставался равнодушнымъ къ обветшалой роскоши стариннаго храма. Все потускнѣло въ немъ, брилл³анты не сверкали, жемчугъ казался мертвымъ - дымъ кадильницъ и затхпый воздухъ наложили на все отпечатокъ тусклости.

   Послѣ того начинался осмотръ "ochavo",- цѣлаго пантеона мощей, гдѣ отвратительные съ виду человѣческ³е останки, мертвыя головы съ страшнымъ выражен³емъ рта, руки, позвонки хранились въ серебяныхъ и золотыхъ сосудахъ. Габр³эль добросовѣстно переводилъ иностранцамъ объяснен³я дона Антолина, повторяя ихъ по двадцати разъ кряду съ нѣсколько саркастической торжественностью; сопровождавш³е его при осмотрѣ каноники отходили въ сторону, чтобы имъ не предлагали вопросы.

   Однажды, во время обзора, одинъ флегматичный англичанинъ обратился къ Габр³элю съ вопросомъ:

   - Скажите, у васъ нѣтъ пера изъ крыльевъ святого архангела Михаила?

   - Нѣтъ,- и мы очень объ этомъ жалѣемъ,- отвѣтилъ Габр³эль еще болѣе серьезнымъ тономъ, чѣмъ англичанинъ.- Но эту реликв³ю вы найдете въ другомъ соборѣ. Нельзя же все собрать только здѣсь.

   Больше всего посѣтители восторгались богатствами ризницы, коллекц³ей драгоцѣнныхъ облачен³й съ драгоцѣнными вышивками, воспроизводившими библейск³я и евангельск³я сцены съ живостью свѣжихъ красокъ. На этихъ драгоцѣнныхъ тканяхъ запечатлѣно было все прошлое собора, имѣвшаго въ прежн³я времена милл³онные доходы и содержавшаго цѣлую арм³ю вышивальщиковъ, скупавшаго тончайш³я полотна Валенц³и и Севильи, чтобы воспроизводить на нихъ золотомъ и шелками сцены изъ священнаго писан³я и изъ жизни святыхъ мучениковъ. Всѣ героическ³я предан³я церкви были увѣковѣчены здѣсь иглой въ эпоху, когда еще нельзя было закрѣпить ихъ посредствомъ книгопечатан³я.

  

   Вечеромъ Габр³эль возвращался въ верхн³й монастырь, утомленный этими осмотрами мертвой пышности. Вначалѣ его развлекала мѣняющаяся толпа иностранцевъ, но постепенно ему стало казаться, что всѣ они на одно лицо. Все тѣ же англичанки съ сухими, спокойными лицами, все тѣ же вопросы, тѣ же "О!" условнаго восхищен³я и та же манера презрительно отворачиваться, когда осмотръ кончался.

   Но послѣ вида всѣхъ этихъ скопленныхъ и спящихъ богатствъ нищета соборнаго люда казалась ему еще болѣе нестерпимой. Сапожникъ представлялся ему еще болѣе желтымъ и несчастнымъ въ затхломъ воздухѣ своего жилья, жена его еще болѣе измученной и больной. Ея грудной ребенокъ умиралъ отъ недостатка питан³я, какъ ему разсказывала Саграр³о, проводившая теперь почти весь день у сапожника, помогая справляться съ хозяйствомъ, такъ какъ мать сидѣла неподвижно, держа ребенка у чахлой груди, въ которой не было молока и глядя на свое дитя глазами полными слезъ.

   Габр³эль осмотрѣлъ ребенка, золотушнаго и худого какъ скелетъ, и покачивалъ головой въ то время, какъ сосѣдки предлагали разныя средства для его лечен³я, настойки особыхъ травъ, зловонныя припарки, совѣтывали надѣть на него образокъ, семь разъ перекрестить, читая "Отче нашъ".

   - Да, ребенокъ боленъ отъ голода,- сказалъ онъ племянницѣ.- Только отъ голода.

   Онъ дѣлалъ все, что могъ, чтобы спасти ребенка, купилъ молока для него, но жепудокъ больного млаценца не переваривалъ слишкомъ тяжелой для него пищи. Томаса привела ему кормилицу, но та послѣ двухъ дней перестала ходить, ей было страшно давать грудь безкровному, похожему на трупъ младенцу. Трудно было найти великодушную женщину, которая согласилась бы кормить младенца за низкую плату.

   Младенецъ умиралъ. Всѣ женщины верхняго монастыря заходили къ сапожнику, проходя мимо. Даже донъ Антолинъ заглядывалъ въ дверь къ нимъ, выходя изъ дому.

   - Ну что, какъ вашъ ребенокъ? Все попрежнему? Да будетъ воля Господня!

   Онъ уходилъ, выражая свое сочувств³е тѣмъ, что не напоминалъ сапожнику о его долгѣ.

   Донъ Антолинъ возмущался тѣмъ, что спокойств³е собора и его собственное пр³ятное настроен³е нарушены печальными событ³ями.- Какой позоръ, что пустили къ намъ этого сапожника съ его больной и грязной дѣтворой! Они постоянно болѣютъ и мрутъ, заражая болѣзнями всѣхъ кругомъ. По какому праву эти нищ³е живутъ въ соборѣ, не занимая никакой должности! Нельзя было пускать ихъ на порогъ Господня дома.

   Томаса, теща дона Антолина, возмущалась его словами.

   - Молчи, воръ, обкрадывающ³й святыхъ! Молчи, не то я брошу тебѣ тарелку въ голову... Мы всѣ дѣти Господни, и если бы м³ръ былъ мудро устроенъ, то въ соборѣ жили бы только бѣдные... Вмѣсто того, чтобы такъ кощунствовать, ты бы лучше далъ этимъ бѣднякамъ что-нибудь изъ того, что ты награбилъ у Пресвятой Дѣвы.

   Донъ Антолинъ презрительно пожалъ плечами въ отвѣтъ.

   - Если имъ нечего ѣсть, незачѣмъ было имѣть столько дѣтей.

   У него самого была только одна дочь, такъ какъ онъ не считалъ себя въ правѣ имѣть больше; такимъ образомъ, по его словамъ, онъ съ помощью Господней смогъ отложить кое-что на черный день.

   Добрая Томаса говорила о больномъ ребенкѣ каноникамъ, которые послѣ мессы прогуливались по саду. Они слушали ее разсѣянно, принимаясь шарить въ карманахъ рясъ.

   - Нужно покоряться Промыслу Господню...

   Они давали по нѣсколько мѣдныхъ монетъ, a одинъ даже далъ цѣлую песету. Садовница отправилась во дворецъ арх³епископа, но у дона Себаст³ана былъ припадокъ; онъ не захотѣлъ принять Томасу и только выслалъ ей двѣ песеты.

   - Они всѣ не злые,- сказала Томаса матери умирающаго ребенка, вручая ей собранныя деньги.- Но каждый думаетъ о себѣ и не раздѣляетъ плащъ съ ближнимъ. "Вотъ тебѣ подаян³е и дѣлай что хочешь".

   Въ семьѣ сапожника стали лучше питаться, и это пошло на пользу всей семьѣ кромѣ младенца, который уже еле-еле дышалъ, неподвижно лежа на колѣняхъ матери. Его уже нельзя было спасти.

   Онъ вскорѣ умеръ, и горе матери было неописуемо. Она кричала, какъ раненое животное, неустаннымъ рѣзкимъ крикомъ, а сапожникъ молча плакалъ, разсказывая, что ребенокъ умеръ какъ птичка,- совсѣмъ какъ маленькая птичка. Всѣ друзья собрались вокругъ сапожника и его жены. Звонарь Мар³ано мрачно взглянулъ на Габр³эля.

   - Ты все знаешь,- сказалъ онъ.- Скажи, правда, что онъ умеръ отъ голода?

   А Тато, съ свойственной ему необузданностью, громко возмущался и кричалъ.

   - Нѣтъ на свѣтѣ справедливости,- повторялъ онъ.- Нельзя, чтобы такъ продолжалось... По_г думать только, что бѣдный ребенокъ умеръ отъ голода въ домѣ, гдѣ золото течетъ ручьемъ, и гдѣ столько бездѣльниковъ ходятъ въ золотѣ!

   Когда тѣло младенца унесли на кладбище, бѣдная мать стала биться головой объ стѣну отъ отчаян³я.

   - Дитя мое... Антонито!- кричала она.

   На ночь Саграр³о и друг³я сосѣдки пришли, чтобы провести ночь подлѣ нея, Отчаян³е привело ее въ бѣшеное состоян³е,- ей хотѣлось во что бы то ни стало найти виновника своего несчастья и она осыпала проклят³ями всю аристократ³ю собора.

   - Это донъ Антолинъ во всемъ виноватъ! кричала она.- Этотъ старый ростовщикъ тянеть изъ насъ жилы... Ни гроша вѣдь не далъ на ребенка. А Марикита... Ни разу не зашла къ намъ... Распутная дѣвка... только и знаетъ, что наряжаться для кадетъ!

   Напрасно сосѣдки увѣщевали ее не кричать изъ страха передъ дономъ Антолиномъ. Друг³я, напротивъ того, возмущались такой трусостью.

   - Пусть донъ Антолинъ и его племянница слышатъ! Тѣмъ лучше! Всѣ мы достаточно настрадались отъ жадности дона Антолина и надменности Марикиты. Нельзя всю жизнь дрожать передъ этой парочкой!

   - Господь вѣдаетъ, что дѣлаютъ дядя и племянница, когда остаются вдвоемъ...

  

   Въ сонномъ царствѣ собора пронесся духъ мятежа, и это было слѣдств³емъ безсознательнаго вл³ян³я Габр³эля. Его слова пробудили въ обитателяхъ верхняго монастыря смутныя отрывочныя идеи и возбудили ихъ спящ³й духъ. Они вдругъ почувствовали, что рабство ихъ не должно вѣчно длиться, что долгъ человѣка - возставать противъ несправедливости и деспотизма. Донъ Антолинъ сталъ замѣчать, что творится неладное. Его должники стали грубо отвѣчать на его напоминан³я и стказывать ему въ повиновен³и. Особенно нагло отвѣчалъ ему Тато. Кромѣ того, и племянница постоянно жаловалась ему на презрительное отношен³е къ ней сосѣдокъ, на ихъ грубости и оскорблен³я, и ей говорили въ лицо, что ея распутный дядя высасываетъ кровь изъ бѣдняковъ, чтобы оплачивать ея наряды.

   Донъ Антолинъ, отлично знавш³й подвластное ему стадо, замѣтилъ сразу глухое брожен³е въ соборѣ. Онъ почувствовалъ вокругъ себя вражду и мятежъ. Его должники стали дерзко отвѣчать ему, видимо считая, что бѣдность освобождаетъ ихъ отъ жадности ихъ заимодавца. Его властныя приказан³я не исполнялись тотчасъ же, какъ прежде, и онъ чувствовалъ, что за его спиной надъ нимъ смѣются или грозятъ ему кулаками. Однажды, когда онъ сдѣлалъ выговоръ Тато за то, что онъ поздно вернулся домой и заставилъ его снова открыть дверь, когда онъ уже ложился спать, Тато, къ его ужасу, дерзко отвѣтилъ ему, что онъ купилъ ножъ "наваху", и собирается пырнуть имъ священника, обирающаго бѣдныхъ.

   Съ другой стороны, къ дону Антолину приставала съ жалобами его племянница.- Меня всѣ стали презирать!- говорила она.- Ни одна изъ сосѣдокъ не приходитъ помочь по хозяйству. Мнѣ отвѣчаютъ дерзостями, когда я зову кого-нибудь: "Хочешь имѣть служанокъ, такъ плати", говорятъ онѣ. Пожалуйста, дядя, приструньте ихъ!..

   При всей ея рѣшительности, Марикитѣ приходилось отступать, какъ только она появлялась на порогѣ. Всѣ женщины верхняго монастыря, мстя ей за свое долгое рабство, преслѣдовали ее теперь дерзостями.

   - Посмотритека на нее!- кричала жена сапожника сосѣдкамъ.- Какая франтиха. Развратникъ дядя ея сосетъ кровь изъ насъ, чтобы покупать ей наряды.

   У дона Антолина лопнуло терпѣн³е, и онъ пошелъ жаловаться кардиналу. Но тотъ обругалъ его за то, что онъ жалуется, вмѣсто того, чтобы проявить свой авторитетъ и водворить порядокъ въ соборѣ. Онъ пригрозилъ ему отставкой, если онъ не сумѣетъ самъ справиться съ своимъ населен³емъ верхняго монастыря.

   Бѣдный донъ Антолинъ былъ въ отчаян³и, Онъ вздумалъ было принять строг³я мѣры, главнымъ образомъ прогнать сапожника, но объ этомъ узнали, и всѣ, въ особенности Тато, смотрѣли на него при встрѣчахъ съ такимъ угрожающимъ видомъ, что онъ боялся, какъ бы ему не пришлось плохо отъ бунтарей. Больше всѣхъ его пугалъ звонарь своимъ мрачнымъ молчаливымъ видомъ. Кромѣ того и Эстабанъ уговаривалъ его не прогонять сапожника, потому что крутыя мѣры къ добру не приводятъ.

   Въ ужасѣ отъ всего этого онъ обратился къ заступничеству Габр³эля.

   - Поддержи меня, Габр³эль!- просилъ онъ.- Дѣло плохо кончится, если ты не вступишься. Всѣ оскорбляютъ меня и мою племянницу... и я, наконецъ, повыгоню отсюда всѣхъ. Кардиналъ далъ мнѣ полную свободу дѣйств³я... He понимаю, что тутъ за вѣтеръ подулъ. Точно какойто демонъ, сорвавш³йся съ цѣпи, проникъ сюда и бродитъ въ верхнемъ монастырѣ. Всѣ точно переродились.

   Габр³эль отлично понималъ, что этимъ демономъ донъ Антолинъ считаетъ именно его. И это была правда. Самъ того не желая, Габр³эль, который хотѣлъ, живя въ соборѣ, только укрыться отъ людей, принесъ съ собой смуту и перевернулъ всю жизнь соборнаго люда. Подобно тому, какъ путешественники, переступивъ санитарный кордонъ, хотя и здоровые съ виду, приносятъ микробы болѣзни въ платьѣ, въ волосахъ, и сами того не зная, сѣютъ смерть, Габр³эль тоже принесъ съ собой - не смерть, а мятежъ. Въ соборъ, живш³й переживан³ями шестнадцатаго вѣка, ворвался съ нимъ революц³онный духъ. Спящ³е проснулись, устыдились своей отсталости и тѣмъ горячѣе воспринимали новыя идеи, не задумываясь о послѣдств³яхъ.

   Трусливое отступлен³е дона Антолина было первой побѣдой смѣльчаковъ, и они уже теперь не прятались у звонаря, а собирались открыто на галлереѣ верхняго монастыря и громко обсуждали смѣлыя идеи Габр³эля на глазахъ дона Антолина, не смущаясь святостью собора; они усаживались съ серьезными лицами вокругъ учителя, въ то время кахъ донъ Антолинъ сумрачно бродилъ одинъ какъ призракъ, съ требникомъ въ рукахъ и поглядывалъ на сборище печальнымъ взглядомъ. Даже донъ Мартинъ, прежде столь покорный и почтительный, оставлялъ его и шелъ слушать революц³онера.

   Донъ Антолинъ понималъ пагубность вл³ян³я Габр³эля. Но онъ изъ эгоизма, старался не размышлять. "Пусть болтаютъ", говорилъ онъ себѣ... Все это слова, дымъ... лишь бы не просили денегъ"...

   Но самъ Габр³эль, болѣе чѣмъ донъ Антолинъ, ужасался дѣйств³я своихъ словъ. Онъ жалѣлъ, что вздумалъ говорить о своемъ прошломъ и о своихъ идеалахъ. Ему хотѣлось отдохнуть, укрывшись подъ сѣнью собора, но по ирон³и судьбы въ немъ проснулся агитаторъ, возбудивш³й опасное брожен³е умовъ. Восторженность новообращенныхъ была очень опасна. Братъ его, не понимая вполнѣ, до чего опасность была велика, всетаки предостерегалъ его съ обычнымъ своимъ благоразум³емъ.

   - Ты вскружилъ головы этимъ несчастнымъ твоими рѣчами,- говорилъ онъ.- Будь остороженъ. Они слишкомъ невѣжественны и не сумѣютъ остановиться въ должныхъ предѣлахъ. Все равно, какъ если бы меня, привыкшаго къ скромному обѣду, позвали на пиръ къ арх³епископу. Я бы сталъ слишкомъ много ѣсть и пить, а потомъ бы заболѣлъ, а то бы даже и умеръ.

   Габр³эль былъ до нѣкоторой степени согласенъ съ братомъ, но его охватилъ прежн³й проповѣдническ³й жарь, и онъ продолжалъ говорить своимъ друзьямъ о грядущемъ золотомъ вѣкѣ, который наступитъ послѣ соц³альнаго кризиса. Онъ испытывалъ несказанное наслажден³е, когда простыя души его слушателей сразу проникались свѣтлыми учен³ями, созданными человѣчествомъ на протяжен³и многихъ вѣковъ. Онъ восторженно описывалъ имъ грядущее человѣчество. Онъ говорилъ имъ словами, проникнутыми мистическимъ тономъ, почти такъ, какъ христ³анск³е проповѣдники говорятъ о райскомъ блаженствѣ, о счастьи, которое наступитъ послѣ того, какъ революц³я преобразитъ общественный строй. Всѣ люди проникнутся братскими чувствами другъ къ другу, не будетъ раздѣлен³я на классы, не будетъ соперничества, не будетъ борьбы за существован³е. Коммунистическ³й строй обезпечитъ общее блаженство; производительность возростетъ, благодаря свободѣ труда; изъ общихъ предметовъ производства каждый получитъ часть, нужную для удовлетворен³я его потребностей; все будетъ принадлежать всѣмъ и настанетъ общее благополуч³е.

   Но относительно настоящаго у Габр³эля не было никакихъ иллюз³й. Современное челйвѣчество казалось ему изнуренной почвой, на которой произрастаютъ только отравленные плоды. Нужно ждать, пока революц³я, начавшаяся лишь около ста лѣтъ тому назадъ, завершится въ умахъ. Тогда будетъ возможно и даже легко измѣнить основы общественнаго строя. Габр³эль глубоко вѣрилъ въ будущее. Но эволюц³я человѣческой природы требуетъ для своего осуществлен³я тысячелѣт³я. Въ доисторическ³я времена человѣкъ былъ двуногимъ существомъ, носившимъ слѣды своего недавняго животнаго существован³я; потомъ мало-по-малу, въ первобытномъ дикомъ существѣ обозначились черты умственнаго и нравственнаго развит³я, причемъ все же сохранялись остатки звѣрскихъ инстинктовъ и страстей. И теперешн³й человѣкъ въ сравнен³и съ грядущимъ окажется тѣмъ же, чѣмъ въ сравнен³и съ нами былъ первобытный человѣкъ. Разумъ человѣческ³й просвѣтлится, инстинкты смягчатся, эгоизмъ исчезнетъ, побѣжденный доводами ума и теперешнее зло смѣнится общимъ благополуч³емъ.

   Слушатели его, продолжая относиться къ нему съ благоговѣн³емъ, не довольствовались однако этими отдаленными перспективами. Имъ хотѣлось воспользоваться сейчасъ же самимъ тѣми благами, которыя онъ рисовалъ имъ;- они, какъ дѣти, тянулись къ лакомству, которое имъ показывали издалека. Самопожертвован³е во имя будущаго счастья человѣчества не привлекало ихъ. Изъ рѣчей Габр³эля они извлекли только убѣжден³е въ несправедливости своей доли и увѣренность въ своемъ правѣ на счастье. Они не возражали ему, но Габр³эль чувствовалъ, что въ нихъ зарождается такая же глухая враждебность, какъ въ его прежнихъ товарищахъ въ Барцелонѣ, когда онъ излагалъ имъ свои идеалы и возставалъ противъ насильственныхъ дѣйств³й.

   Прежн³е пламенные ученики стали отдаляться отъ учителя и часто собирались безъ него на колокольнѣ у звонаря, возбуждая другъ друга жалобами на несправедливость и нужду, угнетавшую ихъ. Звонарь, мрачный, нахмуривъ брови, кричалъ, продолжая вслухъ свои мысли:

   - И подумать только, что въ церкви накоплено столько ненужныхъ богатствъ! Грабители!.. Разбойники!

  

   Вслѣдств³е охлажден³я къ нему учениковъ, Габр³эль могъ опять проводить цѣлые дни съ Саграр³о, къ радости дона Антолина, который думалъ, что онъ окончательно разошелся съ своими друзьями. Въ награду за это онъ досталъ Габр³элю заработокъ: умеръ одинъ изъ двухъ ночныхъ сторожей собора, и донъ Антолинъ предложилъ Габр³элю замѣнить его, т. е. проводить ночи въ соборѣ, получая за это двѣ пезеты въ день. Габр³эль принялъ предложен³е, не взирая на свое слабое здоровье. Двѣ пезеты въ день - его братъ получалъ не болѣе того, и ихъ средства такимъ образомъ могли удвоиться. Какъ же не воспользоваться такимъ счастливымъ обстоятельствомъ.

   На слѣдующ³й вечеръ Саграр³о, въ разговорѣ съ дядей, выразила преклонен³е передъ его готовностью взять на себя каксй угодно трудъ для поддержки семьи. Спускалась ночь. Они стояли у перилъ на галлереѣ верхняго монастыря. Внизу виднѣлись темныя верхушки деревьевъ. Надъ ихъ головами было блѣдное ³юльское небо, подернутое легкой дымкой, смягчавшей сверкан³е звѣздъ. Они были одни. Сверху, изъ комнатки регента, раздавались нѣжные звуки фисгармон³и и мирная ночь обвѣвала ласковымъ прикосновен³емъ ихъ души. Съ неба спускалась таинственная свѣжесть, успскаивающая душу и будящая воспоминан³я.

   Чтобы убѣдить Саграр³о, что съ его стороны не было никакой заслуги въ томъ, что онъ готовъ нести службу въ соборѣ, Габр³эль сталъ разсказывать ей о своемъ прошломъ, о прежнихъ лишен³яхъ и страдан³яхъ. Онъ такъ часто голодалъ! Страдан³я въ Монхуихѣ, въ мрачномъ казематѣ, были, быть можетъ, менѣе ужасны, чѣмъ отчаян³е, пережитое имъ на улицахъ большихъ городовъ, когда онъ глядѣлъ на ѣду, выставленную въ окнахъ магазиновъ, или на золото въ мѣняльныхъ лавкахъ, когда у него самого не было ни гроша въ карманѣ и голова кружилась отъ голода. Но онъ сказалъ, что очень легко переносилъ все, пока былъ одинъ, и что его жизнь стала невыносимо мучительной, когда вмѣстѣ съ нимъ страдала въ скитан³яхъ и Люси.

   - Ты бы ее полюбила,- сказалъ онъ Саграр³о.- Она была мнѣ истинной подругой по духу, хотя настоящей любви я къ ней не питалъ. Бѣдная Люси была некрасивая, анемичная дѣвушка, выросшая въ рабочемъ кварталѣ большого города, съ посинѣвшими отъ малокров³я губами. Прекрасны были только ея глаза, расширивш³еся отъ холодныхъ ночей, проведенныхъ на улицѣ, отъ страшныхъ сценъ, которыя происходили при ней, когда она жила у родителей и отецъ ея возвращался пьяный домой и колотилъ всю семью.

   Какъ всѣ дѣвушки рабочаго класса, она рано увяла... Я любилъ ее изъ жалости къ ея судьбѣ, общей для всякой молодой работницы, красивой въ дѣтствѣ, но утратившей красогу въ ужасныхъ услов³яхъ трудовой жизни.

   Габр³эль разсказалъ со слезами о послѣднемъ свидан³и съ ней въ очень чистомъ, но пропитанномъ холодомъ благотворительности, госпиталѣ въ Итал³и. Онъ не былъ ея законнымъ мужемъ, и могъ являться къ ней лишь два раза въ недѣлю. Она сидѣла въ креслѣ и попросила у него розъ. У него не было денегъ на кусокъ хлѣба, но онъ взялъ нѣсколько грошей у товарища, еще болѣе бѣднаго, чѣмъ онъ, и принесъ ей цвѣтовъ... А потомъ она умерла, и онъ не зналъ даже, гдѣ ее похоронили. Можетъ быть тѣло ея отправили въ анатомическ³й театръ. Но я вижу ее всегда передъ собой - и мнѣ кажется теперь, что Люси воскресла въ тебѣ...

   - Я бы не могла сдѣлать то, что дѣлала она, дядя,- сказала Саграр³о, взволнованная разсказомъ.

   - Зови меня Габр³элемъ и говори мнѣ "ты"!- взволнованно сказалъ Габр³эль.- Ты замѣнила мнѣ Люси, и я опять не одинъ... Я долго разбирался въ моихъ чувствахъ и теперь знаю: я люблю тебя, Саграр³о.

   Молодая женщина отступила отъ изумлен³я.

   - He отходи отъ меня, Саграр³о, не бойся!- сказалъ Габр³эль.- Мы слишкомъ много страдали въ жизни, чтобы думать о радостяхъ жизни. Мы - двѣ жертвы, осужденныя умереть въ этомъ монастырѣ, служащемъ намъ убѣжищемъ. Насъ обоихъ раздавили безсмысленныя услов³я общественнаго строя. И вотъ почему я полюбилъ тебя - мы равны въ нашихъ страдан³яхъ. Меня ненавидятъ, считая врагомъ общества; тебя чуждаются - какъ падшей. Надъ нами тяготѣетъ рокъ - наши тѣла подточены ядомъ. Такъ возьмемъ же, прежде чѣмъ умереть, у любви высшее счастье,- какъ бѣдная Люси просила розъ.

   Онъ сжималъ руки молодой женщины, которая не могла выговорить ни слова отъ волнен³я и плакала сладкими слезами. Сверху лились звуки музыки; регентъ игралъ безгранично печальный квартетъ Бетховена, "Такъ быть должно", предсмертный гимнъ ген³альнаго композитора.

   - Я полюбилъ тебя,- продолжалъ Габр³эль,- съ той минуты, какъ ты вернулась сюда. Я читалъ въ твоей простой и нѣжной душѣ, сидя рядомъ съ тобой, когда ты шила на своей машинѣ; я видѣлъ, что и ты привязалась ко мнѣ, что я тебѣ близокъ... Скажи, я не ошибся? Ты любишь меня?

   Саграр³о безмолвно плакала и не могла поднять глазъ на Габр³эля. Наконецъ, она сказала:

   - Я плачу отъ счастья. За что меня любить? Я давно уже не гляжусь въ зеркало, боясь вспомнить утраченную молодость... Могла ли я подумать, что вы читаете въ моей душѣ?!.. Я бы умерла и не открыла свсей тайны... Да, я люблю тебя... Ты - лучш³й изъ людей!

   Они долго стояли молча, взявшись за руки, и взгляды ихъ обращены были на темный садъ.

   - Ты будешь моей подругой,- грустно сказалъ Габр³эль.- Наши жизни будутъ связаны, пока смерть не разрознитъ ихъ. Я буду защищать тебя, твоя нѣжность усладитъ мою жизнь. Мы будемъ любить другъ друга, какъ святые, которые знали экстазъ любви, не допуская радостей плоти. Мы - больные, и у насъ были бы несчастныя, жалк³я дѣти. He будемъ же умножать горе на землѣ, создавая обездоленныя существа. Предоставимъ богатымъ ускорять вырожден³е ихъ касты наслѣдниками своихъ пороковъ.

   Онъ обнялъ за тал³ю молодую женщину и свободной рукой приподнялъ ея лицо, Глаза ея блестѣли отъ слезъ.

   - Мы будемъ,- тихо сказалъ онъ,- любить другъ друга съ такой чистотой, какую не представлялъ себѣ еще ни одинъ поэтъ. Эта безгрѣшная ночь, въ которую мы сознались другъ другу въ нашей грустной любви - наша свадебная ночь... Поцѣлуй меня, подруга моей жизни!

   Среди ночной тишины они обмѣнялись долгимъ поцѣлуемъ. А надъ ними изъ комнаты регента раздавались похоронные звуки Бетховенскаго квартета.

  

  

   Габр³эль началъ свою службу въ началѣ ³юля. Его товарищъ, Фидель, былъ чахлый маленьк³й человѣкъ, который постоянно кашлялъ, носилъ, не снимая даже и лѣтомъ, свой теплый плащъ.

   - Идемъ въ клѣтку,- говорилъ Мар³ано, звеня связкой ключей.

   Они входили въ соборъ; звонарь запиралъ двери извнѣ и уходилъ.

   Лѣтн³е дни были длинные и можно было еще часа два не зажигать свѣта.

   - Теперь церковь наша, товарищъ,- говорилъ Габр³элю второй сторожъ.

   Онъ по привычкѣ располагался въ ризницѣ, какъ у себя, ставилъ корзину съ провиз³ей на сундукъ, между канделябрами и распят³ями.

   Но Габр³эль, еще не освоивш³йся съ велич³емъ пустыннаго собора, съ любопытствомъ гулялъ въ немъ. Шаги его гулко звучали на плитахъ, мѣстами перерѣзанныхъ могилами арх³епископовъ и старыхъ вельможъ. Мрачная тишина храма нарушалась странными звуками, таинственными шорохами. Въ первую ночь Габр³эль нѣсколько разъ оглянулся съ испугомъ; ему казалось, что онъ слышитъ за собой шаги.

   Позади него садилось солнце. Надъ главнымъ входомъ круги розы изъ расписныхъ стеколъ сверкали, какъ корзина лучистыхъ цвѣтовъ. Ниже, между колоннами, свѣтъ сплетался съ тѣнью. Летуч³я мыши спускались со свода и шипѣли, касаясь колоннъ, какъ въ каменномъ лѣсу. Уносясь въ слѣпомъ порывѣ, онѣ стукались о шнуры паникадилъ или раскачивали красныя шляпы съ запыленными кистями, висѣвш³я высоко надъ могилами кардиналовъ.

   Габр³эль продолжалъ дѣлать обходъ церкви. Онъ смотрѣлъ, закрыты ли рѣшетки алтарей и двери мозарабской и королевской часовенъ, заглядывалъ въ залу капитула и останавливался передъ мадонной святилища. Сквозь рѣшетку виденъ былъ свѣтъ лампадъ и надъ алтаремъ сверкала статуя, осыпанная драгоцѣнными камнями. Потомъ Габр³эль возвращался къ товарищу и они садились вдвоемъ посрединѣ церкви, на ступенькахъ хора или главнаго алтаря, откуда можно было обнять взглядомъ всю церковь. Тогда оба сторожа надвигали шапки до ушей.

   - Васъ навѣрное предупреждали,- говорилъ Фидель,- что нужно держаться чинно въ соборѣ, ѣсть только въ ризницѣ, курить только въ галлереѣ. Мнѣ это тоже говорили, когда я поступилъ на службу въ соборъ... Это легко говорить тѣмъ, которые спокойно спятъ у себя въ постели. А на самомъ дѣлѣ нужно только смотрѣть въ оба; въ остальномъ можно устраиваться, какъ можно удобнѣе на ночь. Когда цѣлый день наслушаешься молен³й, да церковныхъ пѣсенъ, да наглотаешься ладона, нужно хоть ночью отдохнуть... Теперь и Господь Богъ и всѣ святые спокойно почиваютъ, наше дѣло охранять ихъ сонъ и никакой обиды для нихъ нѣтъ, если мы устроимся посвободнѣе... Давайте, товарищъ, поѣдимъ вмѣстѣ.

   Они опоражнивали на мраморныя ступени все, что приносили въ карзинахъ и принимались за обѣдъ.

   Единственнымъ оруж³емъ товарища Габр³эля былъ засунутый за поясъ пистолетъ, который онъ получилъ въ подарокъ отъ собора, совершенно негодный для употреблен³я. Габр³элю донъ Антолинъ подарилъ пистолетъ прежняго сторожа; тотъ оставилъ его на память о его службѣ. Но Габр³эль не хотѣлъ его брать: "Пусть онъ останется въ ризницѣ. Вдругъ сторожъ придетъ за нимъ". Такъ пистолетъ и остался лежать въ углу съ пачками патроновъ, заржавѣвшихъ отъ сырости и покрывшихся паутиной.

   Стекла оконъ постепенно потухали и въ темнотѣ собора засверкали лампады, точно блѣдныя звѣзды. Габр³элю казалось, что онъ очутился гдѣ то на полѣ въ темную ночь. Когда онъ ходилъ по собору при мелькающемъ свѣтѣ фонаря, который былъ прикрѣпленъ у него на груди, внутренность собора принимала чудовищныя очертан³я. Колонны поднимались до сводовъ, плиты прыгали при движен³яхъ свѣта. Каждые полчаса тишина нарушалась скрипомъ пружинъ и кружен³емъ колесъ; потомъ раздавался серебряный звонъ колокола, золоченные воины часовъ возвѣщали время ударами молотка.

   Товарищъ Габр³эля жаловался на нововведен³я, придуманныя кардиналомъ, чтобы мучить служителей. Въ прежнее время онъ и прежн³й сторожъ могли, послѣ того какъ ихъ запирали, спать сколько угодно, не боясь выговоровъ отъ начальства. А теперь кардиналъ, вѣчно искавш³й, какъ бы ему позлить людей, установилъ аппараты, привезенные изъ-за границы: каждые полчаса нужно ходить ихъ открывать и отмѣчатъ свой приходъ.

   Утромъ донъ Антолинъ провѣрялъ этотъ контрольный аппаратъ и при малѣйшемъ упущен³и назначалъ штрафъ.

   - Дьявольская выдумка!- жаловался сторожъ.- Теперь приходится устраиваться такъ, что каждый изъ двухъ сторожей спитъ по очереди, въ то время какъ его товарищъ беретъ на себя обязанность караулить при аппаратѣ. Не то вычеты съѣдаютъ все нищенское жалован³е.

   Габр³эль по своей природной добротѣ большей частью сторожилъ все время за товарища, который очень полюбилъ его за это. Когда Фидель не могъ спать отъ кашля, онъ болталъ съ Габр³элемъ, расказывалъ ему о своей нуждѣ или о разныхъ происшеств³яхъ во время ночныхъ бдѣн³й въ соборѣ, причемъ каждый разъ повторялъ, что бояться воровъ нечего, что соборъ отлично охраняется, и прибавлялъ, что въ крайнемъ случаѣ есть всегда возможность позвонить въ маленьк³й колоколъ, призывающ³й канониковъ въ церковь, и что если бы этотъ звонъ раздался среди ночи, весь городъ сбѣжался бы въ одинъ мигъ, понявъ, что въ соборѣ случилось несчаст³е.

   По утрамъ Габр³эль возвращался домой, весь дрожа отъ холода, и его встрѣчала Саграр³о, кипятила ему молоко, и когда онъ ложился въ постель, она ириносила ему чашку горячаго молока. Она попрежнему называла его дядей при другихъ и выказывала свою нѣжность только наединѣ съ нимъ. Она укрывала его, запирала окна и двери, чтобы солнце не мѣшало ему спать.

   - Ахъ, эти ночи въ соборѣ!- говорила она съ отчаян³емъ.- Ты себя убьешь. Это занят³е не по тебѣ. Отецъ то же говоритъ. Теперь, когда я полюбила тебя и такъ счастлива, утратить тебя было бы слишкомъ жестоко!

   Чтобы успокоить ее, Габр³эль говорилъ, что къ осени у него будетъ лучшее мѣсто.

   Выспавшись утромъ, онъ выходилъ на галлерею, гдѣ встрѣчалъ своихъ бывшихъ учениковъ. которые, однако, относились къ нему теперь съ какимъ-то пренебрежен³емъ. Точно при всем поклонен³и къ учителю, они жалѣли его за его чрезмѣрную кротость.

   - У нихъ отросли крылья,- говорилъ Габр³эль брату,- и они не нуждаются во мнѣ. Они предпочитаютъ говорить другъ съ другомъ безъ меня.

   - Дай Богъ,- говорилъ донъ Эстабанъ, пожимая плечами,- чтобы ты не раскаялся въ томъ, что говорилъ имъ о непонятныхъ имъ предметахъ. Они всѣ стали совсѣмъ другими. Тато совершенно невыносимъ. Онъ говоритъ, что если ему не даютъ убивать быковъ, онъ будетъ убивать людей; онъ считаетъ это необходимымъ для спасен³я отъ бѣдности! Говоритъ, что имѣетъ такое же право на счастье, какъ всяк³й буржуа и что всѣ богатые люди эксплуататоры... Пресвятая Дѣва, неужели ты дѣйствительно училъ ихъ такимъ ужасамъ?

   - He пугайся,- отвѣчалъ съ улыбкой Габр³эль.- Они еще не переварили новыя идеи и болтаютъ вздоръ. Это пройдетъ. Они въ сущности славный народъ.

   Его огорчалъ только звонарь Мар³ано, избѣгавш³й его, какъ будто боясь, что Габр³эль читаетъ у него въ душѣ.

   - Что съ тобой, Мар³ано?- спросилъ Габр³эль, встрѣтившись съ звонаремъ въ верхнемъ монастырѣ.

   - Да то, что все не ладится. Проклятый общественный строй!- проворчалъ въ отвѣтъ звонарь.

   - Ты какъ будто избѣгаешь меня. Почему?

   - Я тебя избѣгаю? Да тебѣ это приснилось... Я полонъ негодован³я съ тѣхъ поръ, какъ ты мнѣ открылъ глаза. Я уже не такой дуракъ, какъ прежде. Неужели мы будемъ всю жизнь умирать съ голода среди богатства, окружающаго насъ?

   - Мы то, вѣроятно, такъ и проживемъ въ горѣ. Но послѣ насъ настанутъ лучш³я времена.

   - Знаешь что, Габр³эль? Ты слишкомъ ученый... Думаешь ты по настоящему, это правда, но на практикѣ... прости, на практикѣ ты такой же бездѣльникъ, какъ всѣ образованные люди... Неучи, какъ я, яснѣе все видятъ.

   Черезъ нѣсколько недѣль донъ Мартинъ пересталъ показываться въ верхнемъ монастырѣ и Габр³эль узналъ отъ дона Антолина, что умерла его мать. Недѣлю спустя донъ Мартинъ явился. У него были красные, опухш³е отъ слезъ глаза.

   - Я пришелъ проститься,- сказалъ онъ Габр³элю.- Я провелъ у постели моей матери цѣлый мѣсяцъ въ безконечной тревогѣ. Теперь она умерла. Она одна привязывала меня къ церкви, въ которую я пересталъ вѣрить... Зачѣмъ мнѣ лгать и притворяться? Я пошелъ вчера въ арх³епископск³й дворецъ, заявилъ, что могутъ располагать какъ угодно моимъ жалован³емъ и попросилъ назначить другого духовника въ женск³й монастырь. Я уѣзжаю къ себѣ на родину; священникъ, отказавш³йся отъ своего сана, не можетъ оставаться въ Толедо... Я уѣду какъ можно дальше, можетъ быть въ Америку... У меня нѣтъ друзей, нѣтъ ни въ комъ поддержки, но я не боюсь нужды; я привыкъ къ ней, служа церкви. Я сдѣлаюсь рабочимъ, буду обрабатывать землю, если нужно, и буду свободнымъ человѣкомъ.

   Исчезновен³е дона Мартина не возбудило толковъ въ соборѣ. Донъ Антолинъ и друг³е каноники думали, что онъ поѣхалъ въ Мадридъ, чтобы добиться лучшаго положен³я, какъ это дѣлали мног³е честолюбивые священники. Къ тому же общее вниман³е отвлечено было событ³емъ, которое поразило громомъ весь соборъ. Разладъ между арх³епископомъ и канониками закончился и Римъ одобрилъ всѣ рѣшен³я, принятыя кардиналомъ. Онъ торжествовалъ, а каноники смущенно и смиренно преклонили передъ нимъ головы.

   Наступилъ праздникъ Мадонны святилища и арх³епископъ, давно уже не появлявш³йся въ соборѣ, объявилъ, что будетъ въ этотъ день служить мессу; всѣ говорили объ этомъ со страхомъ, боясь гнѣвныхъ взоровъ кардинала.

   Габр³эль мало интересовался предстоящимъ событ³емъ; онъ спалъ почти по цѣлымъ днямъ, готовясь къ ночной службѣ. Ему приходилось нести ее одному; старикъ Фидель заболѣлъ, и, боясь, какъ бы у него не отняли его нищенское жалован³е, Габр³эль не просилъ себѣ помощника. Онъ привыкъ къ ночной тишинѣ собора; чтобы не скучать, онъ бралъ съ собой книги и читалъ при тускломъ свѣтѣ фонаря.

   Праздникль начался въ обычномъ порядкѣ. Статую вынесли изъ ея часовни и утвердили на главномъ алтарѣ, надѣвъ на нее пышную мант³ю, расшитую драгоцѣнными камнями; втечен³е всего года она хранилась въ сокровищницѣ собора.

   Незадолго до начала мессы каноники въ красныхъ одеждахъ собрались у лѣстницы, по которой долженъ былъ спуститься кардиналъ. На верху лѣстницы появился служка съ крестомъ, а за нимъ кардиналъ, окруженный свитой викар³евъ. На немъ была пурпурная мант³я, затмевавшая своимъ блескомъ одежды всѣхъ остальныхъ. Каноники окружили кардинала, склоняя головы передъ его холоднымъ, надменнымъ взглядомъ. Онъ казался совершенно здоровымъ и лицо его дрожало отъ торжества. Свою кардинальскую шапочку онъ носилъ такъ, точно это была королевская корона.

   Онъ властно протянулъ руку въ красной перчаткѣ, съ большимъ изумрудомъ на перстнѣ, и каноники, одинъ за другимъ, должны были цѣловать перстень въ знакъ своего подчинен³я главѣ церкви; они привыкли съ семинарскихъ дней къ этой наружной смиренности, подъ которой скрывались враждебныя и мстительныя чувства. Кардиналъ чувствовалъ всю скрытую злобу канониковъ и тѣмъ сильнѣе наслаждался своимъ торжествомъ. Онъ часто говорилъ садовницѣ:- "Ты не можешь себѣ представить, до чего злобныя чувства сильны въ служителяхъ церкви. Внѣ церкви всяк³й человѣкъ можетъ излить свой гнѣвъ, обнаруживая его, а среди насъ мног³е умираютъ отъ невозможности мстить, отъ необходимости склонять голову, подчиняясь дисциплинѣ. Мы свободны отъ необходимости зарабатывать кусокъ хлѣба и содержать семью, и поэтому насъ гложетъ честолюб³е."

   Каноники стали въ ряды, сопровождая арх³епископа, шествовавшаго во главѣ процесс³и. Впереди всѣхъ шелъ Тато, въ красной одеждѣ, а за нимъ служители въ черномъ и донъ Антолинъ, постукивавш³й палкой по плитамъ. Затѣмъ несли арх³епископск³й крестъ, шли два ряда канониковъ и вслѣдъ за ними выступалъ кардиналъ; концы его длинной пурпурной мант³и несли двое служекъ. Донъ Себаст³анъ благословлялъ всѣхъ по пути, вглядываясь зоркими глазами въ распростертую у его ногъ паству. Какое торжество! Отнынѣ соборъ въ его власти. Послѣ долгаго отсутств³я онъ возвращается неограниченнымъ властелиномъ, который растопчетъ всѣхъ, кто осмѣлится противодѣйствовать ему.

   Болѣе чѣмъ когда либо онъ гордился велич³емъ церкви. Какое великое учрежден³е! Ставъ во главѣ ея, человѣкъ превращался во всемогущаго, грознаго бога. Въ соборѣ не существовало пагубнаго революц³оннаго равенства: все подчинялось желан³ямъ главенствующихъ. На словахъ проповѣдывали смирен³е передъ Богомъ, a на дѣлѣ существовали только покорныя овцы и ведущ³е ихъ пастыри. По волѣ Всевышняго пастыремъ былъ теперь онъ, и горе тому, кто бы ему воспротивился!

   Кардиналъ еще сильнѣе ощущалъ свое торжество, пройдя въ хоръ. Онъ возсѣлъ на престолъ толедскихъ арх³епископовъ, о которомъ мечталъ всю юность. Тронъ стоялъ на возвышен³и, подъ балдахиномъ, и къ нему вели четыре ступени. Головы канониковъ, сидѣвшихъ около него, были почти на уровнѣ его ногъ. Онъ могъ растоптать ихъ, какъ гадюкъ, если бы они снова вздумали бунтовать и оскорблять его въ самыхъ святыхъ его чувствахъ.

   Гордый сознан³емъ своего превосходства и торжества, онъ по установленному ритуалу, первый поднимался и первый садился: онъ присоединялъ свой голосъ къ хору канониковъ съ такой грозной силой, что всѣ трепетали вокругъ него. Латинск³я слова исходили изъ его устъ, какъ выстрѣлы, направленные противъ его враговъ, и онъ смотрѣлъ съ вызывающимъ видомъ на двойной рядъ склоненныхъ головъ. Этотъ баловень судьбы привыкъ къ жизненнымъ успѣхамъ, но никогда еще онъ не испытывалъ такого глубокаго удовлетворен³я, какъ въ этотъ день, онъ самъ почти пугался своей радости, своей торжествующей гордости, которыя заглушали его обычныя физическ³я страдан³я.

   Въ концѣ службы пѣвч³е и низш³е церковные служители (они одни осмѣливались глядѣть на него) испугались, увидавъ, что онъ вдругъ страшно поблѣднѣлъ и поднялся съ искаженнымъ лицомъ, прижимая руки къ груди. Каноники бросились къ нему и окружили его тронъ сплоченной толпой красныхъ рясъ. Онъ задыхался въ кругу простертыхъ къ нему рукъ.

   - Воздуха!- кричалъ онъ.- Отойдите!.. Уведите меня домой!..

   Онъ отстранялъ всѣхъ властнымъ жестомъ воина, отталкивающаго непр³ятеля. Онъ не могъ перевести дыхан³я, но не хотѣлъ, чтобы каноники это видѣли. Онъ чувствовалъ ихъ радость, скрытую подъ наружнымъ испугомъ. "Уйдите!.. мнѣ никого не нужно!.." Наконецъ, поддерживаемый своими приближенными, онъ направился къ лѣстницѣ арх³епископскаго дворца.

   Службу закончили впопыхахъ. "Пресвятая Дѣва проститъ!.. Въ будущемъ году ее отпразднуютъ вдвое торжественнѣе"...

   На слѣдующ³й день, когда Габр³эль всталъ послѣ утренняго сна, въ верхнемъ монастырѣ только и было рѣчи, что о болѣзни кардинала.

   - Онъ при смерти,- сказала Томаса, которая ходила навѣстить больного.- На этотъ разъ онъ не выживетъ. Онъ хрипитъ, точно у него въ груди треснувш³е мѣха. Доктора говорятъ, что онъ не доживетъ до утра... Какое горе... и въ такой день!..

   Женщины вздыхали и гнали домой дѣтей, чтобы не было шума въ соборѣ.

   Регентъ, обыкновенно равнодушный къ жизни собора, очень интересовался здоровьемъ кардинала, надѣясь, что въ день его похоронъ исполнятъ Рекв³емъ Моцарта. Габр³эль былъ равнодушенъ къ смерти арх³епископа.

   - Вотъ его Преосвященство умираетъ, Саграр³о,- говорилъ онъ подругѣ,- а мы съ тобой, несчастные и больные, еще живы.

  

   Когда закрывали двери собора, Габр³эль спустился туда одинъ, такъ какъ Фидель былъ все еще боленъ.

   - Ну, что съ кардиналомъ?- спросилъ Габр³эль звонаря, который ждалъ его со связкой ключей въ рукѣ.

   - Умираетъ,- можетъ быть, даже умеръ.

   И онъ прибавилъ:

   - Знаешь, Габр³эль, сегодня всю ночь соборъ будетъ освѣщенъ. Статуя Мадонны будетъ стоять всю ночь на главномъ алтарѣ, и всѣ свѣчи будутъ зажжены вокругъ,

   Онъ помолчалъ, точно не рѣшаясь продолжать говорить, но потомъ прибавилъ:

   - Тебѣ, вѣрно, скучно одному... Можетъ быть я приду къ тебѣ на часокъ...