Бласко-Ибаньес Висенте - Толедский собор

ный видъ, и общая слабость сразу сблизила ихъ.

   - Вы учились въ семинар³и, и можетъ быть, свѣдущи въ музыкѣ?- спросилъ донъ-Луисъ Габр³эля.

   - Это единсгвенное, что я не забылъ изъ всего, чему меня тамъ учили.

   - А путешествуя по разнымъ странамъ, вы вѣроятно, слышали много хорошей музыки?

   - Да, кое-что слышалъ. Музыка - самое близкое мнѣ искусство. Я мало понимаю ее, но люблю.

   - Это чудесно. Мы будемъ друзьями. Вы мнѣ разскажете о своихъ приключен³яхъ... Какъ я вамъ завидую, что вы много путешествовали!

   Онъ говорилъ какъ безпокойный ребенокъ, не садясь, хотя Эстабанъ нѣсколько разъ придвигалъ ему стулъ. Онъ ходилъ изъ угла въ уголъ, прижимая приподнятый край плаща къ груди, и съ шляпой въ рукахъ - жалкой, потертой шляпой, продавленной въ нѣсколькихъ мѣстахъ, съ лоснящимися краями, такой же поношенной какъ его ряса и его обувь. Но всетаки, несмотря на свою нищенскую одежду, донъ-Луисъ сохранялъ прирожденно изящный видъ. Его волосы, болѣе длинные, чѣмъ обыкновенно у католическихъ священниковъ, вились локонами до самой макушки. Искусство, съ которымъ онъ драпировалъ плащъ вокругъ тѣла, напоминало оперныхъ пѣвцовъ. Въ немъ чувствовался художникъ подъ одеждой священника.

   Раздались, какъ далек³е раскаты грома, медлительные звуки колокола.

   - Дядя, насъ зовутъ въ хоръ,- сказалъ Томъ.- Пора, ужъ скоро восемь часовъ.

   - Правда, правда. Вотъ смѣшно, что ты напомнилъ мнѣ о долгѣ службы. Ну, идемъ!

   Потомъ онъ прибавилъ, обращаясь къ священнику-музыканту:

   - Донъ-Луисъ, ваша обѣдня начинается въ восемь. Вы потомъ поговорите съ Габр³элемъ. Теперь нужно итти въ церковь. Долгъ прежде всего.

   Регентъ грустно кивнулъ головой въ знакъ соглас³я и направился къ выходу, вмѣстѣ съ двумя служителями церкви, но съ недовольнымъ видомъ, точно его повели на непр³ятную и тяжелую работу. Онъ разсѣянно что-то напѣвалъ, когда протянулъ на прощанье руку Габр³элю, и тотъ узналъ мелод³ю изъ седьмой симфон³и Бетховена.

   Оставшись одинъ, Габр³эль легъ на диванъ, уставъ отъ долгаго ожидан³я передъ соборомъ. Старая служанка поставила подлѣ него кувшинъ съ молокомъ, наливъ изъ него предварительно полный стаканъ. Габр³эль выпилъ и послѣ того впалъ въ давно неизвѣданное блаженное забытье. Онъ смогъ заснуть и пролежалъ около часа на диванѣ безъ движен³я. Его неровное дыхан³е нарушалось нѣсколько разъ припадками глухого кашля, который, однако, не будилъ его.

   Наконецъ онъ проснулся и быстро вскочилъ, охваченный нервной дрожью съ головы до ногъ. Эта привычка къ тревожному пробужден³ю осталась у него отъ пребыван³я въ мрачныхъ тюремныхъ камерахъ, гдѣ онъ ежечасно мотъ ждать, что откроется дверь и его или будутъ колотить палкой, какъ собаку, или поведутъ на плацъ для разстрѣла. Еще болѣе укоренилась въ немъ эта привычка въ изгнан³и, когда онъ жилъ въ вѣчномъ страхѣ полиц³и и шп³оновъ; часто случалось, что его настигали ночью, въ какой-нибудь гостиницѣ, гдѣ онъ остановился на ночь, и заставляли тотчасъ же снова отправляться въ путь. Онъ привыкъ къ тревогѣ, какъ Агасферъ, который не могъ нигдѣ остановиться для отдыха, потому что сейчасъ же раздавался властный приказъ: "Иди!"

   Габр³эль не хотѣлъ снова лечь; онъ точно боялся черныхъ сновидѣн³й, и предпочиталъ живую дѣйствительность. Ему пр³ятна была тишина собора, охватывающая его нѣжной лаской; ему нравилось спокойное велич³е храма, этой громады изъ рѣзного камня, которая какъ бы укрывала его отъ преслѣдован³й.

   Онъ вышелъ изъ квартиры брата и, прислонясь къ периламъ, сталъ глядѣть внизъ въ садъ. Верхн³й монастырь былъ совершенно безлюденъ въ этотъ часъ. Дѣти, которыя наполняли его шумомъ рано утромъ, ушли въ школу, а женщины заняты были приготовлен³емъ завтрака. Свѣтъ солнца озарялъ одну сторону монастыря, и тѣнь колоннъ прорѣзала наискось больш³е, золотые квадраты на плитахъ. Величественный покой, тихая святость собора проникали въ душу мятежника, какъ успокаивающее наркотическое средство. Семь вѣковъ, связанныхъ съ этими камнями, окутывали его, точно покрывала, отдѣляющ³я его отъ остального м³ра. Издали доносились быстрые удары молотка - это работалъ, согнувшись надъ своимъ маленькимъ столикомъ, сапожникъ, котораго Габр³эль замѣтилъ, выглянувъ изъ окна. На небольшомъ пространствѣ неба, заключенномъ между крышами, носились нѣсколько голубей, вздымая и опуская крылья, какъ весла на лазурномъ озерѣ. Утомившись, они опускались къ монастырю, садились на барьеръ и начинали ворковать, нарушая благочестивый покой любовными вздохами. Отъ времени до времени открывались двери изъ собора, наполняя садъ и верхн³й монастырь запахомъ ладана, звуками органа и глубокихъ голосовъ, которые пѣли латинск³я фразы, растягивая слова для большей торжественности.

   Габр³эль разсматривалъ садъ, ограждённый бѣлыми аркадами и тяжелыми колоннами изъ темнаго гранита, на которыхъ дожди породили цѣлую плантац³ю бархатистыхъ черныхъ грибовъ. Солнце озаряло только одинъ уголъ сада, а все остальное пространство погружено было въ зеленоватую мглу, въ монастырск³й полумракъ. Колокольня закрывала собой значительную часть неба; вдоль ея красноватыхъ боковъ, украшенныхъ готическими узорами и выступающими контрофорсами, тянулись полоски чернаго мрамора съ головами таинственныхъ фигуръ и съ гербами разныхъ арх³епископовъ, участвовавшихъ въ сооружен³и ея. На самомъ верху, близъ бѣлыхъ какъ снѣгъ каменныхъ верхушекъ, виднѣлись за огромными рѣшетками колокола, похож³е на бронзовыхъ птицъ въ желѣзныхъ клѣткахъ...

   Раздались три торжественныхъ удара колокола, возвѣщавшихъ поднят³е Св. Даровъ, самый торжественный моментъ мессы. Вздрогнула каменная громада, и дрожь отдалась во всей церкви, внизу, на хорахъ и въ глубинѣ сводовъ.

   Потомъ наступила снова тишина, казавшаяся еще болѣе внушительной послѣ оглушительнаго звона бронзовыхъ колоколовъ. И снова раздалось воркован³е голубей, а внизу, въ саду, зачирикали птицы, возбужденныя солнечными лучами, которые оживляли зеленый полумракъ.

   Габр³эль былъ растроганъ всѣмъ, что видѣлъ и слышалъ. Онъ отдался сладостному опьянен³ю тишины и покоя, блаженству забытья. Гдѣ-то, за этими стѣнами, былъ м³ръ,- но его не было ни видно, ни слышно: онъ отступалъ съ почтен³емъ и равнодуш³емъ отъ этого памятника минувшихъ вѣковъ, отъ великолѣпной гробницы, въ которой ничто не возбуждало его любопытства. Кто могъ бы предположить, что Габр³эль скрывается именно здѣсь!? Это здан³е, простоявшее семь вѣковъ, воздвигнутое давно умершими властителями и умирающей вѣрой, будетъ его послѣднимъ пристанищемъ. Среди полнаго безбож³я, охватившаго м³ръ, церковь сдѣлается для него убѣжищемъ - какъ для средневѣковыхъ преступниковъ, которые, переступивъ порогъ храма, смѣялись надъ правосуд³емъ, остановленнымъ у входа, какъ нищ³е. Тутъ, среди безмолв³я и покоя, онъ будетъ ждать медленнаго разрушен³я своего тѣла. Тутъ онъ умретъ съ пр³ятнымъ сознан³емъ, что уже умеръ для м³ра задолго до того. Наконецъ осуществится его желан³е закончить свои дни въ углу погруженнаго въ сонъ испанскаго собора; это была единственная надежда, поддерживавшая его, когда онъ бродилъ пѣшкомъ по большимъ дорогамъ Европы, прячась отъ полиц³и и жандармовъ, и проводилъ ночи во рву, скорчившись, опустивъ голову на колѣни и боясь замерзнуть во снѣ.

   Ухватиться за соборъ, какъ потерпѣвш³й кораблекрушен³е хватается за обломки корабля,- вотъ что было его послѣднимъ желан³емъ, и оно наконецъ осуществилось. Церковь пр³ютила его какъ старая суровая мать, которая не улыбается, но всетаки раскрываетъ объят³я.

   - Наконецъ-то!.. наконецъ!- прошепталъ Луна.

   И онъ улыбнулся, вспомнивъ о своихъ скитан³яхъ, какъ о чемъ-то далекомъ, происходившемъ на другой планетѣ, куда ему больше никогда не нужно будетъ возвращаться. Соборъ пр³ютилъ его навсегда въ своихъ стѣнахъ.

   Среди полной тишины монастыря, куда не доходилъ шумъ улицы,- "товарищъ" Луна вдругъ услышалъ далек³е, очень далек³е звуки трубъ. Онъ вспомнилъ про толедск³й Альказаръ, который превосходитъ по вышинѣ соборъ, подавляя его громадой своихъ башенъ. Трубные звуки доносились изъ военной академ³и.

   Эти звуки непр³ятно поразили Габр³эля. Онъ отвернулъ взоры отъ м³ра - и какъ разъ тогда, когда онъ думалъ, что ушелъ далеко-далеко отъ него, онъ почувствовалъ его присутств³е тутъ же, около храма.

  

  

   Эстабанъ Луна, отецъ Габр³эля, былъ садовникомъ толедскаго собора со временъ второго кардинала изъ Бурбонскаго дома, занимая эту должность по праву, которое казалось неотъемлемымъ у его семьи. Кто былъ первый Луна, поступивш³й на службу въ соборъ? Предлагая самому себѣ этотъ вопросъ, садовникъ улыбался и глаза его устремлялись вдаль, точно онъ хотѣлъ проникнуть вглубь вѣковъ. Семья Луна была такая же древняя, какъ фундаментъ церкви. Много поколѣн³й, носившихъ это имя, родилось въ комнатахъ верхняго монастыря; а прежде чѣмъ онъ былъ построенъ знаменитымъ Циснеросомъ, они жили въ прилегающихъ домахъ. Казалось, что они не могли существовать иначе, чѣмъ подъ сѣнью собора. Соборъ принадлежалъ имъ по праву - болѣе, чѣмъ кому-либо. Мѣнялись каноники и арх³епископы; они получали мѣста при соборѣ, умирали, и мѣсто ихъ занимали друг³е. Co всѣхъ концовъ Испан³и пр³ѣзжали духовныя лица, занимали кресла въ хорѣ и черезъ нѣсколько лѣтъ умирали, оставляя свое мѣсто другимъ, приходящимъ имъ на смѣну. A члены семьи Луна оставались на своемъ мѣстѣ, точно этотъ старинный родъ былъ одной изъ колоннъ храма. Могло случиться, чтобы арх³епископъ назывался дономъ Бернардо, а черезъ годъ дономъ Гаспаромъ и, затѣмъ, дономъ Фернандо.

   Ho нельзя было себѣ представить, чтобы въ соборѣ не было какого-нибудь Луна въ должности садовника или церковнаго служителя - до того соборъ привыкъ въ течен³е долгихъ вѣковъ къ этой семьѣ.

   Садовникъ говорилъ съ гордостью о своихъ предкахъ, о своемъ благородномъ и несчастномъ родственникѣ, конэтаблѣ донѣ Альваро, погребенномъ въ своей часовнѣ какъ король, за главнымъ алтаремъ, о папѣ Бенедиктѣ XIII, высокомѣрномъ и упрямомъ, какъ всѣ члены семьи, о донѣ Педро де-Луна, пятомъ этого имени арх³епископѣ толедскомъ, и о другихъ своихъ не менѣе знаменитыхъ родныхъ.

   - Мы всѣ принадлежимъ къ одному роду,- говорилъ онъ съ гордостью.- Всѣ участвовали въ завоеван³и Толедо славнымъ королемъ Альфонсомъ VI. Только одни изъ насъ любили воевать противъ мавровъ и сдѣлались знатными сеньорами, владѣльцами замковъ, а друг³е, мои предки, оставались на службѣ собора, какъ ревностные христ³ане.

   Съ самодовольствомъ герцога, разсказывающаго о своихъ предкахъ, старикъ Эстабанъ перечислялъ всѣхъ представителей рода Луна, восходившаго до XV вѣка. Его отецъ зналъ дона Франциска III Лоренцана, этого тщеславнаго и расточительнаго князя церкви, который тратилъ огромные доходы арх³епископства на постройку дворцовъ и издан³я книгъ, какъ какой-нибудь вельможа временъ Возрожден³я. Онъ зналъ также перваго кардинала Бурбонскаго дома, дона Луиса II, и разсказывалъ о романтической жизни этого инфанта. Донъ-Луисъ былъ братъ короля Карла III и вслѣдств³е обычая, по которому младш³е сыновья знатныхъ родовъ непремѣнно должны были служить церкви, сдѣлался кардиналомъ въ девять лѣтъ. Но донъ-Луисъ, изображенный на портретѣ, висѣвшемъ въ залѣ капитула, въ бѣломъ парикѣ, съ накрашенными губами и голубыми глазами, предпочиталъ свѣтск³я наслажден³я церковнымъ почестямъ и оставилъ свой санъ, чтобы жениться на женщинѣ незнатнаго происхожден³я; и изъ-за этого онъ поссорился навсегда съ королемъ, который изгналъ его изъ Испан³и.

   И старикъ Луна, перескакивая отъ одного предка къ другому, вспоминалъ еще эрцгерцога Альберто, который отказался отъ толедской митры, чтобы управлять Нидерландами, и о кардиналѣ Тавера, покровителѣ искусствъ. Все это были великодушные владыки, которые относились со вниман³емъ къ семьѣ Луна, зная ея вѣковую преданность святой церкви.

   Молодость самого сеньора Эстабана протекла печально. To было время войны за независимость. Французы заняли Толедо и вошли въ соборъ какъ язычники, волоча за собой сабли и шаря по всѣмъ угламъ среди мессы. Всѣ драгоцѣнности были спрятаны, каноники и пребендар³и, которыхъ называли тогда - racioneros, разсѣялись по всему полуострову. Одни искали убѣжища въ крѣпостяхъ, еще оставшихся во власти испанцевъ; друг³е прятались по деревнямъ, вознося молитвы о скоромъ возвращен³и "Желаннаго", т.-е. Фердинанда VII. Тяжело было глядѣть на хоръ, въ которомъ раздавались лишь немног³е голоса трусливыхъ или эгоистическихъ канониковъ, привыкшихъ къ своимъ кресламъ, неспособныхъ жить вдали отъ нихъ и потому признавшихъ власть узурпатора. Второй бурбонск³й кардиналъ, мягк³й и ничтожный донъ-Луисъ Мар³я уѣхалъ въ Кадиксъ, гдѣ былъ назначенъ регентомъ. Онъ одинъ изъ всей своей семьи остался въ Испан³и, и кортесы нуждались въ немъ, чтобы придать нѣкоторую династическую окраску своей революц³онной власти.

   По окончан³и войны, бѣдный кардиналъ вернулся въ Толедо, и сеньоръ Эстабанъ умилился, глядя на его грустное дѣтское лицо. Онъ вернулся, упавш³й духомъ, послѣ свидан³я въ Мадридѣ со своимъ племянникомъ Фердинандомъ VII. Друг³е члены регентства были въ тюрьмѣ или въ изгнан³и, и онъ избѣжалъ этой участи только благодаря своей митрѣ и своему имени. Несчастный прелатъ думалъ, что поступилъ хорошо, соблюдая интересы своей семьи во время войны; и вдругъ его же стали обвинять въ либерализмѣ, въ томъ, что онъ врагъ церкви и престола; онъ никакъ не могъ понять, въ чемъ заключалось его преступлен³е. Бѣдный кардиналъ тосковалъ въ своемъ дворцѣ, употребляя свои доходы на украшен³е собора, и умеръ въ началѣ реакц³и 1823 года. Мѣсто его досталось Ингванцо, трибуну абсолютизма, прелату съ сѣдѣющими бакенбардами, который, будучи избранъ въ кортесы въ Кадиксѣ, сдѣлалъ карьеру тѣмъ, что нападалъ на всяк³я реформы и проповѣдывалъ возвратъ къ австр³йской политикѣ, говоря, что это - вѣрное средство спасти страну.

   Добродушный садовникъ относился съ одинаковымъ восхищен³емъ и къ бурбонскому кардиналу, котораго ненавидѣли короли, и къ прелату съ бакенбардами, который наводилъ страхъ на все епископство своей суровостью и своей грубостью бѣшенаго реакц³онера. Всяк³й, кто занималъ толедск³й епископск³й престолъ, былъ въ глазахъ садовника Эстабана идеальнымъ человѣкомъ, дѣйств³я котораго не подлежатъ критикѣ. Онъ не желалъ слушать канониковъ, которые, покуривая папиросы у него въ саду, говорили о причудахъ сеньора де Ингванцо, враждебно настроеннаго противъ правлен³я Фердинанда VII, потому что оно не было досточно "чистымъ", и потому что изъ страха передъ иностранцами оно не рѣшалось возстановить спасительную инквизиц³ю.

   Одно только огорчало садовника: дорогой его сердцу соборъ приходилъ въ сильный упадокъ. Доходы арх³епископства и собора сильно сократились во время войны. Случилось то, что бываетъ при наводнен³яхъ: вода, отступая, уноситъ съ собой деревья и дома, и земля остается опустошенною. Соборъ утратилъ много принадлежавшихъ ему правъ. Арендаторы церковныхъ земель, пользуясь государственными невзгодами, превратились въ собственниковъ; деревни отказывались платить феодальныя подати, точно привычка защищаться и вести войну освободила ихъ навсегда огъ вассальныхъ повинностей. Кромѣ того, сильно повредили собору кортесы, уничтоживш³е феодальныя права церкви; этимъ отняты были у собора огромные доходы, пр³обрѣтенные въ тѣ времена, когда толедск³е арх³епископы надѣвали воинское облачен³е и шли сражаться съ маврами.

   Всетаки соборъ владѣлъ еще огромнымъ состоян³емъ и поддерживалъ свой прежн³й блескъ такъ, какъ будто ничего не произошло. Но сеньоръ Эстабанъ предчувствовалъ опасность, не выходя изъ своего сада, а только слыша отъ канониковъ о заговорахъ либераловъ и о томъ, что королю дону Фернандо пришлось прибѣгать къ разстрѣламъ, висѣлицѣ и ссылкамъ, чтобы побороть дерзость "черныхъ", т. е. либераловъ, враговъ монарх³и и церкви.

   - Они отвѣдали сладкаго,- говорилъ онъ,- и постараются вернуться, чтобы опять полакомиться! Навѣрное вернутся, если ихъ не отвадить. Во время войны они отхватили почти половину состоян³я у собора; а теперь отнимутъ все, если ихъ подпустить.

   Садовникъ возмущался при одной мысли о подобномъ дерзновен³и. Неужели же для этого столько толедскихъ арх³епископовъ сражались противъ мавровъ, завоевывали города, брали крѣпости и захватывали земли, которыя переходили во владѣн³е собора, возвеличивая блескъ Господа и вѣрныхъ слугъ Его? Неужели для того, чтобы все это досталось нечестивцамъ, столько вѣрныхъ сыновъ церкви, столько королей, вельможъ и простыхъ людей завѣщали большую часть своихъ состоян³й святому собору для спасен³я своей души? Что же станется съ шестью стами честныхъ людей, взрослыхъ и дѣтей, духовныхъ и свѣтскихъ, сановниковъ и простыхъ служащихъ, которые жили доходами церкви?.. И это они называютъ свободой! Отнимать у другихъ то, что имъ принадлежитъ, обрекая на нищету множество семей, жившихъ на счетъ собора!..

   Когда печальныя предчувств³я садовника стали оправдываться и Мендизабалъ постановилъ уничтожить церковныя права, сеньоръ Эстабанъ чуть не умеръ отъ бѣшенства. Кардиналъ Ингванцо поступилъ лучше, чѣмъ онъ. Запертый въ своемъ дворцѣ либералами, какъ его предшественникъ абсолютистами, онъ дѣйствительно умеръ, что бы не быть свидѣтелемъ расхищен³я священнаго церковнаго имущества. Сеньоръ Луна былъ простой садовникъ, и не дерзалъ послѣдовать примѣру кардинала. Онъ продолжалъ жить, но каждый день испытывалъ новое огорчен³е, узнавая, что нѣкоторые изъ умѣренныхъ, которые, однако, никогда не пропускали главную мессу, пр³обрѣтали за ничтожныя деньги то домъ, то фруктовый садъ, то пастбища; все это принадлежало прежде собору и занесено было затѣмъ въ списки нац³ональныхъ имуществъ.- "Разбойники!" - кричалъ онъ. Эта медленная распродажа, уносившая по кускамъ все богатство собора, возмущала Эстабана не менѣе того, чѣмъ еслибы альгвазилы пришли въ его квартиру въ верхнемъ монастырѣ и стали бы забирать мебель, изъ которой каждый предметъ былъ памятью о комъ-нибудь изъ предковъ.

   Были минуты, когда онъ подумывалъ о томъ, чтобы покинуть свой садъ, и отправиться въ Маестрасго или на сѣверъ, чтобы примкнуть къ тѣмъ, которые защищали права Карла V и желали возврата къ прежнему порядку вещей. Эстабану было тогда сорокъ лѣтъ и онъ чувствовалъ себя бодрымъ и сильнымъ; хотя онъ былъ миролюбивъ по натурѣ и никогда не бралъ въ руки ружья, все же его воодушевлялъ примѣръ нѣсколькихъ семинаристовъ, кроткихъ и благочестивыхъ молодыхъ людей, которые бѣжали изъ семинар³и и, по слухамъ, воевали въ Каталон³и въ отрядѣ дона Рамона Кабрера. Но, чтобы не жить одному въ своей большой квартирѣ въ верхнемъ монастырѣ, садовникъ женился за три года до того, и у него былъ маленьк³й сынъ. Кромѣ того, онъ бы не могъ разстаться съ церковью. Онъ сдѣлался какъ бы однимъ изъ камней этой громады, и былъ увѣренъ, что погибнетъ, какъ только выйдетъ изъ своего сада. Соборъ потерялъ бы нѣчто неотъемлемое, если бы изъ него ушелъ одинъ изъ Луна послѣ столькихъ вѣковъ вѣрной службы. И Эстабанъ не могъ бы жить вдали отъ собора. Какъ бы онъ ушелъ въ горы стрѣлять, когда въ течен³е цѣлыхъ годовъ не ступалъ на "м³рскую" землю, если не считать узкаго пространства улицы между лѣстницей монастыря и дверью del Mollete?

   Онъ продолжалъ работать въ саду, скорбно утѣшаясь тѣмъ, что защищенъ отъ ужасовъ революц³и въ этой каменной громадѣ, внушающей почтен³е своей величественной древностью. Могутъ отнять у храма его богатства, но ничто не можетъ сокрушить христ³анской вѣры тѣхъ, которые живутъ за стѣнами собора.

   Садъ, равнодушный и глухой къ бурямъ революц³и, которыя проносились надъ соборомъ, продолжалъ разрастаться во всей своей темной красотѣ. Лавры тянулись вверхъ, достигая до барьеровъ верхняго монастыря. Кипарисы шевелили верхушками, точно стремясь взобраться на крыши. Вьющ³яся растен³я покрывали рѣшетки, образуя густыя завѣсы изъ зелени, и плющъ обвивалъ бесѣдку, стоявшую посрединѣ, съ черной аспидной крышей, надъ которой высился заржавленный желѣзный крестъ. Въ этой бесѣдкѣ священники, послѣ окончан³я дневной службы, читали при зеленомъ свѣтѣ, проникавшемъ сквозь листья, карлистск³я газеты, или восторгались подвигами Кабреры, въ то время какъ вверху равнодушныя къ человѣческимъ дѣламъ ласточки носились капризными кругами, стремясь долетѣть до самаго неба.

   Кончилась война и послѣдн³я надежды садовника окончательно разсѣялись. Онъ впалъ въ мрачное молчан³е, и пересталъ интересоваться всѣмъ, что происходило внѣ собора. Господь покинулъ праведныхъ: злые и предатели - въ большинствѣ. Его утѣшала только прочность храма, который простоялъ уже столько вѣковъ и можетъ простоять еще столько же, на зло врагамъ.

   Луна желалъ только одного: работать въ саду и умереть въ монастырѣ, какъ его предки, оставивъ новое поколѣн³е своего рода, которое будетъ продолжать служить храму, какъ всѣ прежн³я. Его старшему сыну Тому было двѣнадцать лѣтъ, и онъ помогалъ ему работать въ саду. Второй сынъ, Эстабанъ, былъ на нѣсколько лѣтъ моложе и сталъ проявлять благочест³е необыкновенно рано; едва научившись ходить, онъ уже становился на колѣни передъ каждымъ образомъ въ домѣ и съ плачемъ требовалъ, чтобы мать водила его въ церковь смотрѣть на святыхъ.

   Въ храмѣ водворилась бѣдность; стали сокращать число канониковъ и служащихъ. Co смертью кого-нибудь изъ служителей должность его уничтожалась; разсчитали плотниковъ, каменщиковъ, стекольщиковъ, которые раньше жили при соборѣ на жалованьи и постоянно заняты были какимъ-нибудь ремонтомъ. Если отъ времени до времени нужно было произвести работы въ соборѣ, для этого нанимали рабочихъ со стороны. Въ верхнемъ монастырѣ много квартиръ стояло пустыми, и могильное молчан³е воцарилось тамъ, гдѣ прежде тѣснилось столько людей. "Мадридское правительство" (нужно было слышать, съ какимъ презрѣн³емъ садовникъ произносилъ эти слова) вело переговоры съ "святымъ отцомъ", чтобы заключить договоръ, который называли "конкордатомъ". Сократили число канониковъ - точно дѣло шло о простой коллег³альной церкви - и правительство платило имъ столько, сколько платятъ мелкимъ чиновникамъ; на содержан³е величайшаго испанскаго собора, который во времена десятины не зналъ, куда дѣвать свои богатства, назначено было тысяча двѣсти песетъ въ мѣсяцъ.

   - Тысяча двѣсти песетъ, Томъ!- говорилъ онъ своему сыну, молчаливому мальчику, котораго ничто не интересовало, кромѣ сада.- Тысяча двѣсти песетъ! А я помню еще время, когда соборъ имѣлъ шесть милл³оновъ ренты! Какъ же теперь быть? Плох³я времена ждутъ насъ, и если бы я не былъ членомъ семьи Луна, я бы научилъ васъ какимъ-нибудь ремесламъ, и поискалъ бы для васъ работы внѣ собора. Но наша семья не уйдетъ отсюда, какъ друг³е, предавш³е дѣло Господне. Здѣсь мы родились, здѣсь должны и умереть всѣ до послѣдняго въ нашемъ родѣ.

   Взбѣшенный противъ канониковъ собора, которые рады были, что вышли цѣлы и невредимы изъ революц³онной передряги и потому приняли безъ протеста конкордатъ и согласились на маленькое жалованье, Эстабанъ сталъ запираться въ своемъ саду, отказываясь устраивать у себя собран³я, какъ прежде. Въ саду ему было отрадно. Маленьк³й растительный м³ръ по крайней мѣрѣ совсѣмъ не мѣнялся. Его темная зелень походила на сумракъ, окутывавш³й душу садовника. Онъ не сверкалъ красками, веселя душу, какъ сады, стоящ³е подъ открытымъ небомъ и залитые солнцемъ. Но онъ привлекалъ своей грусгной прелестью монастырскаго сада, замкнутаго въ четырехъ стѣнахъ, освѣщеннаго блѣднымъ свѣтомъ, скользящимъ вдоль крышъ и аркадъ, не видящаго иныхъ птицъ, кромѣ тѣхъ, которыя носятся высоко въ воздухѣ и вдругъ съ удивлен³емъ замѣчаютъ райск³й садъ въ глубинѣ колодца. Растительность была въ немъ такая, какъ въ греческихъ пейзажахъ: стройные лавры, остроконечные кипарисы и розы, какъ въ идилл³яхъ греческихъ поэтовъ. Но стрѣльчатые своды, замыкающ³е садъ, аллеи, выложенныя плитами, въ расщелинахъ которыхъ росла трава, крестъ надъ бесѣдкой посрединѣ, обросшей плющемъ и крытой чернымъ аспидомъ, запахъ ржаваго желѣза рѣшетокъ, сырость каменныхъ контрофорсовъ, позеленѣвшихъ отъ дождей,- все это придавало саду отпечатокъ христ³анской древности. Деревья качались на вѣтру, какъ кадильницы; цвѣты, блѣдные и прекрасные безкровной красотой, пахли какъ бы ладаномъ, точно струи воздуха, попадавш³я изъ собора въ садъ, мѣняли ихъ естественный запахъ. Дождевая вода, стекающая изъ трубъ, спала въ двухъ глубокихъ цистернлхъ. Ведро садовника, разбивая на мгновен³е ея зеленую поверхность, обнаруживало темно-син³й цвѣтъ ея глубины; но какъ только расходились круги, зеленыя полосы снова сближались, и вода снова исчезала подъ своимъ зеленымъ саваномъ и стояла мертвая, неподвижная, какъ храмъ, среди вечерней тишины.

   Въ праздникъ Тѣла Господня и праздникъ Дѣвы Святилища, приходивш³йся на шестнадцатое августа, много народа являлось съ кружками въ соборный садъ, и сеньоръ Эстабанъ позволялъ набирать воду изъ цистернъ. To былъ старинный обычай, очень чтимый толедскими жителями, которые восторгались свѣжестью воды въ соборномъ саду; въ остальное время имъ приходилось пить землистую воду Таго. Посѣщен³я публики приносили въ нѣкоторыхъ случаяхъ небольшой доходъ сеньору Эстабану. У нero покупали буксъ для образовъ или горшки съ цвѣтами, предпочитая цвѣты изъ собора всякимъ другимъ. Старухи покупали у него лавровые листья для соусовъ или для лекарственныхъ цѣлей. Эти маленьк³е доходы, вмѣстѣ съ двумя песетами, которыя ему платилъ соборъ послѣ рокового уничтожен³я церковныхъ привилег³й, помогали ему содержать свою семью. Подъ старость у него родился трет³й сынъ, Габр³эль, который уже въ четыре года приводилъ въ изумлен³е всѣхъ женщинъ верхняго монастыря. Его мать увѣряла съ слѣпой вѣрой, что онъ - вылитый портретъ Младенца ²исуса, котораго держитъ на рукахъ Дѣва Святилища. Сестра Эстабана, Томаса, жена "Голубого" и мать многочисленнаго семейства, занимавшаго половину верхняго монастыря, восхваляла всюду необыкновенный умъ своего маленькаго племянника, когда онъ едва только научился говорить, и поражалась наивнымъ благоговѣн³емъ, съ которымъ онъ смотрѣлъ на образа.

   - Настоящ³й маленьк³й святой!- говорила Она своимъ пр³ятельницамъ.- Нужно видѣть, съ какимъ строгимъ видомъ онъ читаетъ молитвы. Габр³эль далеко пойдетъ. Мы доживемъ еще до того, что онъ будетъ епископомъ. Когда мой отецъ былъ ключаремъ, я знала многихъ маленькихъ пѣвчихъ, которые теперь носятъ митру и могутъ стать толедскими епископами.

   Хоръ похвалъ и восторговъ окружалъ точно облакомъ курен³й дѣтство Габр³эля. Вся семья только имъ и жила. Сеньоръ Эстабанъ, отецъ на римск³й образецъ, любилъ своихъ дѣтей, но былъ съ ними суровъ въ воспитательныхъ цѣляхъ. Только съ маленькимъ Габр³элемъ онъ становился инымъ, чувствуя въ его присутств³и какъ бы возвратъ своей молодости; онъ игралъ съ нимъ и подчинялся съ улыбкой всѣмъ его прихотямъ. Мать бросала домашнюю работу, чтобы занимать маленькаго сына, и братья восхищались его дѣтскимъ лепетомъ. Старш³й братъ, Томасъ, молчаливый мальчикъ, который замѣнилъ отца въ садовыхъ работахъ и ходилъ босикомъ зимой по грядамъ, покрытымъ инеемъ, часто возвращался домой съ пучками благоуханныхъ травъ для Габр³эля. Эстабанъ, второй братъ, которому было тринадцать лѣтъ, пользовался нѣкоторымъ престижемъ среди другихъ пѣвчихъ за аккуратность, съ которой онъ помогалъ священнику при служен³и мессы. Приводя въ восторгъ Габр³эля своей красной рясой и плоеннымъ стихаремъ, онъ приносилъ ему огарки восковыхъ свѣчей и раскрашенныя картинки, которыя онъ вытаскивалъ изъ требника у кого-нибудь изъ канониковъ.

   Нѣсколько разъ маленькаго Габр³эля приносили на рукахъ туда, гдѣ стояли "гиганты", въ большую залу, устроенную между контрофорсами нэфовъ. Тамъ собраны были всѣ герои старинныхъ празднествъ: могуч³й Сидъ съ его огромнымъ мечомъ, и четыре пары, изображавш³я четыре части свѣта - огромные манекены въ одеждахъ, изъѣденныхъ молью и съ продавленными головами. Когда-то они наполняли весельемъ толедск³я улицы во время народныхъ празднествъ, а теперь гнили на чердакахъ собора. Въ одномъ углу стояла Тараска - страшное картонное чудовище, которое пугало ребенка, раскрывая огромную пасть, въ то время, какъ на его спинѣ сидѣла и вертѣлась растрепанная, распутнаго вида кукла, которую ревностные католики минувшихъ вѣковъ прозвали Анной Болейнъ.

   Когда Габр³эль сталъ посѣщать школу, всѣ восхищались его быстрыми успѣхами. Дѣтвора верхняго монастыря, раздражавшая "Серебряный шестъ" - священника, который долженъ былъ слѣдить за благонрав³емъ населен³я подъ крышей собора,- смотрѣла на маленькаго Габр³эль, какъ на чудо. Онъ научился читать почти раньше, чѣмъ сталъ ходить. Въ семь лѣтъ онъ началъ изучать латынь, и быстро ее одолѣлъ, точно это былъ его родкой языкъ. Въ десять лѣтъ онъ велъ споры съ священниками, приходившими въ садъ, и они любили возражать ему, вызывая его на интересные отвѣты.

   Старикъ Эстабанъ, который уже сильно ослабѣлъ и сгорбился, улыбался, очень довольный своимъ послѣднимъ сыномъ.

   - Онъ будетъ гордостью семьи,- говорилъ старикъ.- Онъ Луна и можетъ поэтому безбоязненно стремиться ко всему; у насъ въ семьѣ были даже папы.

   Каноники уводили мальчика въ ризницу до начала службы и разспрашивали объ его учен³и. Одинъ священникъ, спуживш³й въ канцеляр³и арх³епископа, представилъ его кардиналу, который, поговоривъ съ нимъ, далъ ему горсть миндалей и обѣщалъ ему стипенд³ю для того, чтобы онъ могъ учиться безвозмездно въ семинар³и.

   Семья Луна и всѣ ихъ родственники, близк³е и далек³е, составлявш³е почти все населен³е верхняго монастыря, обрадовались этому обѣщан³ю. Чѣмъ бы и могъ стать Габр³эль, какъ не священникомъ? Для этихъ людей, связанныхъ съ соборомъ съ самаго рожден³я, и считавшихъ, что толедск³е арх³епископы сзмые могущественные люди на свѣтѣ, единственнымъ мѣстомъ, достойнымъ талантливаго человѣка, была церковь.

   Габр³эль поступилъ въ семинар³ю, и его семьѣ казалось, что съ его отъѣздомъ верхн³й монастырь совершенно опустѣлъ. Кончились вечерн³я собран³я, на которыхъ звонарь, церковный сторожъ, ключари и друг³е служители церкви слушали Габр³эля, который яснымъ отчетливымъ голосомъ читалъ имъ или жит³я святыхъ, или католическ³я газеты, прибывш³я изъ Мадрида, или иногда "Донъ-Кихота" изъ книги въ пергаментномъ переплетѣ, напечатанной стариннымъ шрифтомъ. Эта старинная книга была фамильной драгоцѣнностью въ семьѣ Луна и переходила отъ отца къ сыну.

   Въ семинар³и Габр³эль велъ однообразную жизнь, подобающую трудолюбивому студенту; онъ побѣждалъ своихъ оппонентовъ на богословскихъ диспутахъ, получалъ награды и его ставили въ примѣръ товарищамъ. Отъ времени до времени кое-кто изъ канониковъ, преподававшихъ въ семинар³и, заходили въ соборный садъ.

   - Вашъ сынъ отлично учится, Эстабанъ,- говорили они.- Онъ первый во всемъ, и къ тому же скроменъ и набоженъ, какъ святой. Онъ будетъ утѣшен³емъ вашей старости.

   Садовникъ, который все болѣе и болѣе старился и слабѣлъ, качалъ головой. Успѣхи своего сына онъ надѣялся увидѣть только съ высоты небесъ, если бы Господь вознесъ его къ себѣ. Онъ зналъ, что умретъ раньше, чѣмъ его сынъ выйдетъ въ люди. Но это не огорчало его,- останется семья, которая будетъ наслаждаться торжествомъ Габр³эля и возблагодаритъ Господа за его милости.

   Гуманитарныя науки, богослов³е, каноны,- все это Габр³эль одолѣвалъ съ необычайной легкостью, которая удивляла его учителей. Въ семинар³и его сравнивали съ отцами церкви, наиболѣе прославившимися раннимъ проявлен³емъ своихъ дарован³й. Когда онъ кончалъ семинарск³й курсъ, всѣ были увѣрены, что арх³епископъ дастъ ему каѳедру въ семинар³и еще прежде, чѣмъ онъ начнетъ служить мессы. У него была неутолимая жажда знан³я. Библ³отека семинар³и стала какъ бы его собственностью. По вечерамъ онъ часто ходилъ въ соборъ, чтобы дополнить свои знан³я церковной музыки, бесѣдуя съ регентомъ и органистомъ. Въ классѣ церковнаго краснорѣч³я онъ поражалъ профессоровъ и слушателей пламенностью и убѣжденностью своихъ проповѣдей.

   - Его призван³е - проповѣдывать,- говорили въ саду.- Въ немъ воскресъ пламенный духъ апостоловъ. Онъ, быть. можетъ, новый святой Бернардъ или Боссюэтъ! Какъ знать, что выйдетъ изъ этого юноши!

   Больше всего Габр³эль увлекался истор³ей собора и арх³епископовъ, правившихъ имъ. Въ немъ проснулась наслѣдственная любовь всѣхъ Луна къ этой громддѣ, которая была ихъ вѣчной матерью. Но онъ не обожалъ ее слѣпо, какъ вся его семья. Ему хотѣлось знать, какъ все происходило въ дѣйствительности, хотѣлось провѣрить по книгамъ смутные разсказы отца, походивш³е скорѣе на легенды, чѣмъ на историческую правду.

   Прежде всего его вниман³е было привлечено хронолог³ей толедскихъ арх³епископовъ, этой цѣпью знаменитыхъ людей, святыхъ, воиновъ писателей, князей, за именами которыхъ стояло число, какъ за именами королей каждой династ³и. Было время, когда они были настоящими монархами Испан³и. Готск³е короли со своимъ дворомъ играли чисто декоративную роль; ихъ возводили на престолъ и смѣщали, смотря по надобности. Испан³я была теократической республикой, и дѣйствительнымъ главой ея былъ толедск³й арх³епископъ.

   Габр³эль раздѣлялъ на группы этотъ нескончаемый списокъ знаменитыхъ прелатовь.

   Прежде всего святые, апостолы героической поры христ³анства, епископы, которые были такъ же бѣдны, какъ ихъ прихожане_? ходили босикомъ, спасались отъ римскихъ преслѣдован³й и преклоняли, наконецъ, свою голову передъ палачомъ, съ радостной надеждой, чго они возвеличатъ свое учен³е, жертвуя своею жизнью. Таковы были святой Евген³й, Меланц³о, Пелаг³о, Патруно и друг³е, терявш³еся въ туманѣ старинныхъ предан³й.

   Затѣмъ шли арх³епископы времени готовъ, прелаты-монархи, которые властвовали надъ завоевателями, благодаря своему духовному превосходству надъ побѣдоносными варварами. Имъ помогала власть чудесъ, которыми они устрашали суровыхъ воиновъ. Арх³епископъ Монтано, который жилъ подъ однимъ кровомъ съ своей женой, возмущенный поднявшимся противъ него ропотомъ, положилъ горящ³е угли подъ свое священническое платье въ то время какъ служилъ мессу, и не обжегся, доказавъ этимъ чудомъ чистоту своей жизни. Санъ-Идлефонсо, не довольствуясь писан³емъ книтъ противъ еретиковъ, добился того, что ему явилась святая Леокад³я и оставила въ его рукахъ кусокъ своего плаща. На его долю выпала потомъ еще большая честь: сама Пресвятая Дѣва спустилась къ нему съ неба, чтобы надѣть ему на плечи ризу, шитую ея собственными божественными руками. Много лѣтъ спустя, Сигбертъ имѣлъ дерзость надѣть эту ризу, за что лишенъ былъ сана и отлученъ отъ церкви. Единственныя книги, которыя появлялись въ то время, были написаны толедскими прелатами. Они сочиняли законы, они возвели въ короли Вамлу, они устроили заговоръ противъ жизни Эгики, и совѣщан³я, которыя происходили въ базиликѣ святой Леокад³и, были политическими собран³ями, на которыхъ тронъ занимала митра, а королевская корона была у ногъ арх³епископа.

   Мусульманское вторжен³е снова обрекло толедскихъ арх³епископовъ на смиренную жизнь. To, что было во времена римскаго владычества, конечно, не повторилось болѣе и прелатамъ не приходилось бояться за свою жизнь: мусульмане не умножали число мучениковъ и не насиловали вѣрован³й побѣжденныхъ. Всѣ толедск³я церкви остались во власти мозарабскихъ христ³анъ за исключен³емъ собора, превращеннаго въ главную мечеть. Но католики были бѣдны и постоянныя войны между сарацинами и христ³анами, а также притѣснен³я, которыми мавры отвѣчали на варварство, сопровождавшее обратное завоевыван³е христ³анами мавританскихъ земель, затрудняли служен³е церкви. Къ этому времени относятся невѣдомыя имена Циксила, Элипандо и Вистремиро, того Вистремиро, котораго святой Евлог³й называлъ "факеломъ святого духа и свѣточемъ Испан³и", но о которомъ истор³я даже не упоминаетъ. Если самого святого Евлог³я предали мученической казни въ Кордовѣ, то этимъ онъ обязанъ неистовству своего религ³ознаго пыла. Что касается Бенито, француза по происхожден³ю, его пр³емника на арх³епископскомъ престолѣ, то онъ не желалъ уступать своимъ предшественникамъ въ святости и поэтому прежде чѣмъ прибыть въ Толедо, постарался, чтобы въ одной изъ церквей у него на родинѣ сама Пресвятая Дѣва принесла ему новое облачен³е.

   Вскорѣ послѣ того въ XI вѣкѣ на сцену выступили воинствующ³е арх³епископы, прелаты въ кольчугахъ, вооруженные топорами о двухъ лезв³яхъ, "конквистадоры", которые, предоставляя служен³е мессъ смиреннымъ каноникамъ, сами садились на боевыхъ коней и считали, что недостаточно служили Господу, если въ течен³е года имъ не удавалось прибавить къ церковному достоян³ю нѣсколько деревень и нѣсколько горъ. Первыми изъ нихъ были французы, монахи знаменитаго монастыря Клюни, посланные въ сагагунск³й монастырь аббатомъ Гюго; они первые стали называться "донами" въ знакъ своей сузеренской власти. Благочестивая вѣротерпимость прежнихъ епископовъ, которые среди полной мозарабской свободы поддерживали дружеск³я отношен³я съ арабами и евреями, смѣнилась жестокимъ фанатизмомъ побѣдоносныхъ христ³анъ. Какъ только арх³епископъ донъ Бернардо занялъ толедск³й престолъ, онъ тотчасъ же воспользовался отсутств³емъ Альфонса VI, чтобы нарушить королевск³я обязательства. Въ силу торжественнаго договора, подписаннаго королемъ, главная мечеть должна была оставаться во власти мавровъ. Но арх³епископъ, подчинивъ своему вл³ян³ю королеву, сдѣлалъ ее своей сообщницей; однажды ночью, въ сопровожден³и клира и рабочихъ, онъ ворвался въ мечеть и освятилъ ее; на слѣдующ³й день, когда сарацины пришли молиться, обращая лица къ восходящему солнцу, оказалось, что храмъ превращенъ въ католическ³й соборъ... Арх³епископъ донъ Мартинъ предводительствовалъ войсками въ походѣ противъ андалузскихъ мавровъ; онъ завоевывалъ земли и участвовалъ, сопровождая Альфонса ѴШ, въ аларкосской битвѣ... Знаменитый арх³епископъ донъ Родриго написалъ хронику Испан³и, наполнивъ ее чудесами, и самъ созидалъ историческ³я событ³я, проводя больше времени на конѣ, чѣмъ въ соборѣ; въ битвѣ Ласъ Навасъ онъ подалъ примѣръ храбрости, бросившись первый въ бой. Послѣ побѣды король даровалъ ему двадцать деревень и между прочимъ Талаверу де ла Реина. Донъ Санчо, сынъ дона Хайме Арагонскаго и братъ королевы Кастильской больше цѣнилъ свое зван³е войскового начальника, чѣмъ свою толедскую арх³епископскую митру; узнавъ о приближен³и мавровъ, онъ выступилъ навстрѣчу имъ въ мартосск³я равнины, ринулся въ битву и былъ убитъ врагами, которые отрѣзали ему руки и насадили его голову на пику... Донъ Хиль де Альборнозъ, знаменитый кардиналъ отправился въ Итал³ю, спасаясь отъ дона Педро Жестокаго и, будучи очень умѣлымъ вождемъ,- вновь завоевалъ земли папъ, убѣжавшихъ въ Авиньонъ... Донъ Гутьере III воевалъ противъ мавровъ при донѣ Хуанѣ II. Донъ Альфонсо де Акун³я сражался при Энрико IV во время гражданскихъ войнъ. Этотъ рядъ прелатовъ, ставшихъ государственными людьми и воинами, богатыхъ и могущественныхь, какъ монархи, завершился кардиналомъ Мендоцца, который участвовалъ въ битвѣ при Торо, въ завоеван³и Гренады и потомъ правилъ этой страной; такой же воинственностью отличался Хименесъ де Циснеросъ, который, не найдя болѣе мавровъ на полуостровѣ, переправился черезъ море и двинулся на Оранъ, потрясая крестомъ, превращеннымъ въ оруж³е для наступлен³я.

   Орловъ смѣнили прелаты, напоминавш³е скорѣе домашнихъ птицъ. Послѣ арх³епископовъ въ желѣзныхъ кольчугахъ потянулся длинный рядъ арх³епископовъ, любившихъ роскошь и богатство; ихъ воинственный духъ проявлялся только въ интригахъ; они вели вѣчные процессы съ городами, съ корпорац³ями и съ частными лицами, ограждая огромныя богатства, собранныя ихъ предшественниками. Болѣе щедрые изъ нихъ, какъ напримѣръ Тгвера, воздвигали дворцы, покровительствовали художникамъ, Греко, Беругвете и другимъ, и такимъ образомъ положили въ Толедо начало возрожден³ю, представлявшему какъ бы отголосокъ возрожден³я итальянскаго. Скупые, какъ напримѣръ Квирога, сокращали расходы церкви, привыкшей къ роскоши; они становились банкирами королей, одолживали милл³оны дукатовъ австр³йскимъ монархамъ, которые хотя и владѣли огромной импер³ей, въ предѣлахъ которой никогда не заходило солнце, но все же нищенствовали, когда запаздывали суда изъ Америки.

   Соборъ былъ вполнѣ произведен³емъ своихъ арх³епископовъ. Всѣ они оставили на немъ свой отпечатокъ. Самые сильные духомъ, самые воинственные создали остовъ собора, эту каменную гору и деревянную чащу, составлявшую скелетъ здан³я; болѣе развитые, тѣ, которые жили въ эпоху утонченнаго вкуса, соорудили рѣзныя рѣшетки, порталы, представлявш³е настоящее кружево изъ камня, обогатили соборъ картинами и драгоцѣнными камнями, превратившими ризницу въ хранилище истинныхъ сокровищъ. Постройка гигантскаго собора длилась около трехъ вѣковъ. Когда сооружены были стѣны и колонны, готическое искусство находилось въ первобытномъ пер³одѣ своего развит³я. Въ течен³е слѣдующихъ двухъ съ половиною вѣковъ готика сильно подвинулась впередъ и ходъ ея развит³я ясно обозначился въ архитектурѣ собора. Поднож³я колоннъ были грубой работы, безъ всякихъ украшен³й;' колонны устремлялись вверхъ со строгой простотой и своды покоились на капителяхъ готическаго стиля, не достигнувшаго еще цвѣтистости позднѣйшей эиохи. Но верхняя часть, построенная двумя вѣками позже, окна съ ихъ многоцвѣтными стрѣльчатыми дугами, свидѣтельствовали о пышности искусства, достигнувшаго своего апогея.

   Въ двухъ концахъ трансцепта ясно намѣчались успѣхи архитектуры за тѣ вѣка, въ течен³е которыхъ сооружался соборъ. Дверь Часовъ, называвшаяся также Праздничной дверью, съ ея первобытной скульптурой, съ ея торжественной холодностью, съ ея тяжеловѣсными сценами сотворен³я м³ра въ медальонѣ посрединѣ, представляла полную противоположность двери другого конца, такъ называемой Львиной двери, построенной двѣсти лѣтъ спустя, радостной и величественной, какъ входъ во дворецъ, уже обнаруживавшей чувственную смѣлость возрожден³я, которая торопилась вытѣснить строгость христ³анской архитектуры: ручка двери была сдѣлана въ видѣ голой сирены, свернувшей свой хвостъ.

   Соборъ, весь изъ молочно бѣлаго камня, привезеннаго изъ каменоломенъ около Толедо, поднимался стройно и цѣлостно отъ поднож³я колоннъ до самыхъ сводовъ. Этотъ нѣжный камень былъ тотъ же, который употреблялся для архитектоническихъ украшен³й; другой камень, еще болѣе нѣжный, служилъ для постройки сводовъ. Извнѣ контрафорсы и перекидныя арки, брошенныя въ пространство, какъ мосты, были изъ твердаго гранита и составляли какъ бы твердый щитъ, который вѣка покрыли золотистымъ налетомъ. Щитъ этотъ поддерживалъ и защищалъ воздушность внутреннихъ сооружен³й.

   Внутри собора представлены были образцы всѣхъ стилей, процвѣтавшихъ на полуостровѣ. Самыя старыя двери являли первобытную наивную готику; дверь Прощен³я, такъ же какъ Львиная дверь, были яркими образцами цвѣтущей готики. Арабская архитектура представлена была своими изящными подковообразными кругами въ трифор³умѣ, обходившимъ за главнымъ алтаремъ всю хоровую часть церкви: это было произведен³е Циснероса, который жегъ мусульманск³я книги, но ввелъ мавританск³й стиль въ христ³анск³я церкви. Даже стиль барокко представленъ былъ знаменитымъ прорѣзомъ Тамэ, въ сводѣ за главнымъ алтаремъ.

   Въ свободное время