Бласко-Ибаньес Висенте - Толедский собор

3; показался свѣтъ. Вошли люди въ полицейскихъ мундирахъ, схватили Габр³эля и повели вверхъ по лѣстницѣ въ помѣщен³е, гдѣ ждали друг³е люди, вооруженные огромными палками. Молодой человѣкъ въ мундирѣ полицейскаго офицера, креолъ, съ сладкимъ голосомъ, съ небрежными, лѣнивыми двржен³ями, сталъ допрашивать его о террористическихъ покушен³яхъ, происходившихъ въ городѣ за нѣсколько мѣсяцевъ до того. Габр³эль ничего не зналъ, ничего не видѣлъ. Можетъ быть, террористы были изъ числа его товарищей, но онъ жилъ въ своихъ мечтахъ и не видѣлъ, что вокругъ него готовились акты насил³я. Его отрицательные отвѣты раздражали полицейскихъ. Сладк³й голосъ креола дрожалъ отъ гнѣва, и вдругъ вся шайка накинулась на него съ ругательствами и проклят³ями, и началась охота за несчастной жертвой по всей комнатѣ. Удары сыпались на Габр³эля куда попало - на спину, на ноги, на голову. Нѣсколько разъ, когда преслѣдователи вталкивали его въ уголъ, онъ выскакивалъ у нихъ изъ рукъ и отчаяннымъ прыжкомъ, наклонивъ голову, перебѣгалъ въ противоположный уголъ. Но удары продолжали сыпаться на него со всѣхъ сторонъ. Минутами отчаян³е придавало ему силу, и онъ бросался на своихъ мучителей, съ намѣрен³емъ вцѣпиться зубами въ кого сможетъ. Габр³эль хранилъ на память пуговицу отъ полицейскаго мундира, которая осталась у него въ рукѣ послѣ одной изъ этихъ послѣднихъ вспышекъ угасаю³цихъ силъ.

   Когда, наконецъ, мучители его устали, ничего не добившись отъ него, его отвели обратно въ казематъ и забыли тамъ. Онъ питался сухимъ хлѣбомъ и страдалъ отъ жажды еще болѣе, чѣмъ отъ голода. Вначалѣ онъ молилъ изнемогающимъ голосомъ, чтобы ему дали напиться, потомъ пересталъ просить, зная, какой будетъ отвѣтъ. Ему предлагали дать сколько угодно воды, если онъ выдастъ имена виновниковъ покушен³й. Все время ему приходилось дѣлать выборъ между голодомъ и жаждой. Боясь терзан³й жажды, онъ бросалъ на полъ, какъ отраву, пищу, которую ему давали, потому что она была пропитана солью и усиливала жажду. У него начался бредъ, какъ у погибающихъ при кораблекрушен³и, которые грезятъ о прѣсной водѣ среди соленыхъ волнъ. Ему снились прохладные ключи, и онъ высовывалъ языкъ, прюводилъ имъ по стѣнамъ каземата, думая, что погружаетъ его въ воду, и съ ужасомъ приходилъ въ себя. Разумъ его начиналъ мутиться отъ пытокъ; онъ ползалъ на четверенькахъ и стукался головой объ дверь, самъ не зная зачѣмъ.

   Его мучители какъ будто забыли о его существован³и. Они заняты были допросами новыхъ заключенныхъ. Сторожа молча приносили ему пищу, и проходили мѣеяцы, въ течен³е которыхъ никто не заходилъ къ нему въ казематъ. Иногда ночью до него доходили, несмотря на толщину стѣнъ, рыдан³я и стоны изъ сосѣдней камеры. Однажды утромъ его разбудили нѣсколько ударовъ грома, очень удививш³ё его, потому что въ это время сквозь узкое окно пробивался лучъ солнца. Подслушавъ, что говорили сторожа у его дверей, онъ понялъ, въ чемъ дѣло. Въ это утро разстрѣляли нѣсколькихъ заключенныхъ.

   Луна ждалъ смерти, какъ единственной возможности избавлен³я отъ мукъ. Ему хотѣлось поскорѣе покончить съ этимъ призракомъ жизни въ каменномъ мѣшкѣ, среди физическихъ страдан³й и страха передъ жестокостью тюремщиковъ. Его желудокъ, ослабленный лишен³ями, часто не могъ принимать пищи, и онъ отворачивался съ гадливостью отъ миски съ отвратительной ѣдой, которую ему приносили. Долгая неподвижность, отсутств³е воздуха, плохая и недостаточная пища довели его до смертельнаго истощен³я и малокров³я. Онъ постоянно кашлялъ, чувствовалъ стѣснен³е въ груди при дыхан³и, и нѣкоторыя медицинск³я знан³я, которыя онъ пр³обрѣлъ въ своемъ стремлен³и все знать, не оставляли ему никакого сомнѣн³я, что онъ кончитъ, какъ бѣдная Люси.

   Послѣ полутора года предварительнаго заключен³я, онъ предсталъ на военный судъ вмѣстѣ съ цѣлой группой обвиняемыхъ, въ томъ числѣ стариковъ, женщинъ и мальчиковъ. У всѣхъ были исхудалыя, блѣдныя, вздутыя лица и испуганное выражен³е глазъ - обычное слѣдств³е долгаго одиночнаго заключен³я. Габр³эль искренно хотѣлъ, чтобы его приговорили къ смерти. Когда прочли длинный списокъ обвиняемыхъ и названо было имя Луны, судьи свирѣпо взглянули на него. Этотъ обвиняемый былъ теоретикъ. По показан³ямъ свидѣтелей выяснено было, что онъ не принималъ непосредственнаго участ³я въ террористическихъ дѣйств³яхъ и даже возставалъ противъ насил³я въ своихъ рѣчахъ,- но все же извѣстно было, что онъ - одинъ изъ главнѣйшихъ анархическихъ агитаторовъ, и что онъ произносилъ часто рѣчи во всѣхъ рабочихъ обществахъ, посѣщаемыхъ виновниками покушен³й.

   Габр³эль провелъ еще много мѣсяцевъ послѣ того въ одиночномъ заключен³и. По намекамъ сторожей онъ могъ приблизительно слѣдить за колебан³ями въ рѣшен³и его судьбы. To онъ думалъ, что его сошлютъ вмѣстѣ съ товарищами по несчастью на каторгу, то ждалъ немедленнаго освобожден³я, а то, по другимъ слухамъ, полагалъ, что предстоитъ массовый разстрѣлъ, и что онъ въ числѣ осужденныхъ.

   Черезъ два года его, наконецъ, выпустили вмѣстѣ съ другими, осужденными на изгнан³е. Габр³эль вышелъ изъ тюрьмы худой и блѣдный, какъ тѣнь. Онъ шатался отъ слабости, но забылъ о своемъ состоян³и отъ жалости къ другимъ товарищамъ, еще болѣе бопьнымъ, чѣиъ онъ, съ видимыми знаками пытокъ и варварскихъ издѣвадельствъ. Возвращен³е на свободу воскресило въ немъ его прежнюю мудрую жалость къ людямъ и готовность простить всѣмъ. Наиболѣе неистовые изъ его товарищей готовились поѣхать въ Англ³ю и измышляли планы мести за свои страдан³я. А Луна, напротивъ того, говорилъ, что нужно жалѣть слѣпыя оруд³я обезумѣвшаго отъ страха общества. Эти исполнители чужой воли думали вѣдь, что они спасаютъ свою родину, карая тѣхъ, кого они считаютъ преступниками.

   Климатъ Лондона оказалъ плохое дѣйств³е на здоровье Габр³эля. Его болѣзнь обострилась, и, по прошеств³и двухъ лѣтъ, ему пришлось переселиться на континентъ, несмотря на то, что Англ³я съ ея абсолютной свободой была единственной страной, гдѣ онъ могъ жить спокойно.

   Существован³е его сдѣлалось ужаснымъ. Онъ превратился въ вѣчнаго странника, котораго полиц³я гнала съ мѣста на мѣсто, сажала въ тюрьму или изгоняла по самому ничтожному подозрѣн³ю. Среди культурной Европы онъ принужденъ былъ вести существован³е средневѣковыхъ бродягъ. При его физической слабости это сдѣлалось невыносимымъ. Болѣзнь и жажда успокоен³я побудили его вернуться въ Испан³ю, гдѣ стали относиться снисходительно къ энигрантамъ. Въ Испан³и все забывается, и хотя власти тамъ болѣе жестоки и произволъ сильнѣе, чѣмъ въ другихъ странахъ, но зато тамъ, по природной инертности, не упорствуютъ въ преслѣдован³яхъ.

   Больной, безъ средствъ, безъ возможности найти работу въ типограф³яхъ, гдѣ хозяева боялись его, Габр³эль впалъ въ нужду и долженъ былъ обращаться за помощью къ товарищамъ. Такъ онъ бродилъ по всему полуострову, прячась отъ полиц³и и прося помощи у своихъ.

   Онъ палъ духомъ, чувствуя себя побѣжденнымъ. Онъ не могъ болѣе продолжать борьбу. Ему оставалось ждать смерти, но и смерть медленно приближалась на его зовъ. Тогда онъ вспомнилъ о своемъ братѣ, единственномъ близкомъ существѣ, которое осталось у него на свѣтѣ.

   Онъ вспомнилъ безмятежную жизнь семьи въ верхнемъ монастырѣ, промелькнувшую передъ его взорами, когда онъ былъ въ послѣдн³й разъ въ Толедо, и рѣшилъ искать тамъ послѣдняго убѣжища.

   Вернувшись въ Толедо, онъ увидѣлъ, что и въ этотъ тих³й уголокъ прокралось горе, и что прежнее безмятежное благополуч³е семьи нарушено. Но все же соборъ, безучастный къ несчаст³ямъ людей, стоялъ непоколебимо, и подъ его сѣнью Габр³зль надѣялся умереть спокойно, скрывшись отъ всѣхъ преслѣдователей - и оставивъ за порогомъ свои мятежныя мысли и желан³я, которыя навлекли на него ненависть общества.

   Ему хотѣлось не думать, не говорить, сдѣлаться частью этого мертваго м³ра, уподобиться камню стѣнъ - и онъ вдыхалъ съ наслажден³емъ усыпляющ³й запахъ ветхости, который шелъ отъ древнихъ стѣнъ.

  

  

   Каждое утро, когда Габр³эль выходилъ на разсвѣтѣ изъ квартиры брата, чтобы погулять по галлереѣ верхняго монастыря, первый, кого онъ встрѣчалъ, былъ всегда донъ Антолинъ, "Серебряный Шестъ". Онъ былъ въ нѣкоторомъ родѣ губернаторомъ толедскаго собора, власти котораго подчинены были всѣ служители недуховнаго зван³я; онъ завѣдывалъ также менѣе значительными работами въ соборѣ и наблюдалъ за порядкомъ въ самой церкви и въ верхнемъ монастырѣ; такимъ образомъ, по милости кардинала арх³епископа, онъ былъ какъ бы алькадомъ этого маленькаго населен³я.

   Ему отведена была самая лучшая квартира въ верхнемъ монастырѣ, а въ дни большихъ праздниковъ, во время торжественнаго обхода церкви, онъ шелъ впереди всего причта, въ ризѣ и держа въ рукахъ серебряный шестъ, вышиной съ него самого; этимъ шестомъ онъ ударялъ въ тактъ по звонкимъ плитамъ. Во время обѣдни онъ обходилъ церковь и слѣдилъ за тѣмъ, чтобы нигдѣ не нарушалась тишина, чтобы служащ³е не разговаривали другъ съ другомъ. Въ восемь часовъ вечера зимой и въ девять лѣтомъ онъ запиралъ лѣстницу верхняго монастыря и клалъ ключъ въ карманъ, отрѣзавъ такимъ образомъ все населен³е верхняго монастыря отъ города. Если случалось, что кто-нибудь заболѣвалъ ночью, онъ милостиво открывалъ дверь и возстановлялъ сношен³е съ внѣшнимъ м³ромъ.

   Ему было лѣтъ около шестидесяти; онъ былъ маленькаго роста, сухой человѣкъ съ гладкимъ, какъ бы отполированнымъ лбомъ, узкимъ лицомъ безъ морщинъ и острыми, безстрастными глазами. Габр³эль зналъ его съ дѣтства. Онъ былъ, по его собственному выражен³ю, простой солдатъ церкви, котораго за долгую и вѣрную службу произвели въ сержанты съ тѣмъ, чтобы онъ уже не ждалъ дальнѣйшаго повышен³я.

   Когда Габр³эль поступалъ въ семинар³ю, дона Антолина какъ разъ только что посвятили въ священники послѣ долгихъ лѣтъ службы въ соборѣ. За его слѣпую вѣру и за несокрушимую преданность церкви семинарск³й совѣтъ всячески покровительствовалъ ему, несмотря на его невѣжество. Онъ былъ простой крестьянинъ по происхожден³ю и родился въ маленькой горной деревушкѣ въ окрестностяхъ Толедо. Толедск³й соборъ онъ считалъ первымъ храмомъ въ м³рѣ послѣ собора святого Петра, а богослов³е казалось ему воплощен³емъ божественной мудрости, которая его оспѣпляла и къ которой онъ относился съ благоговѣн³емъ полнаго невѣжды.

   Онъ обладалъ тѣмъ святымъ невѣжествомъ, которое церковь такъ цѣнила въ прежн³я времена. Габр³эль былъ увѣренъ, что если бы донъ Антолинъ жилъ въ пору расцвѣта католичества, онъ былъ бы произведенъ въ святые, предавшись духовной жизни, или же примкнулъ бы къ воинствующей церкви и былъ бы ревностнымъ инквизиторомъ. Но, родившись во время упадка католичества, когда благочест³е ослабѣло и церковь уже не могла подчинять своей власти силой, Антолинъ прозябалъ въ неизвѣстности, занимая низш³я должности въ соборѣ, помогая церковному старостѣ завѣдывать жалкими деньгами, которыя правительство давало на содержан³е собора. Онъ долго и тщательно обдумывалъ всяк³й расходъ въ нѣсколько су, стараясь устроить такъ, чтобы святой храмъ, какъ разоренная знатная семья, мотъ хоть прикрывать приличной внѣшностью свою нужду.

   Ему нѣсколько разъ предлагали мѣсто духовника въ женскомъ монастырѣ, но онъ былъ слишкомъ привязанъ къ собору, чтобы покинуть его. Онъ гордился довѣр³емъ сеньора арх³епископа, дружбой канониковъ и совмѣстной административной дѣятельностью съ казначеемъ и старостой. Онъ не могъ поэтому не выказывать высокомѣрнаго превосходства, когда стоялъ въ рясѣ, съ серебрянымъ шестомъ въ рукахъ, и къ нему подходили деревенск³е священники, заходивш³е въ соборъ, когда они пр³ѣзжали въ Толедо.

   У него были, конечно, слабости, свойственныя всѣмъ духовнымъ лицамъ. Онъ любилъ копить деньги и изъ скупости имѣлъ нищенск³й видъ. Его грязная шапочка была всегда наслѣд³емъ отъ какого-нибудь каноника, который отдавалъ ее ему за негодностью, и ряса его, зеленовато-чернаго цвѣта, была такого же происхожден³я. При этомъ однако, по слухамъ, ходившимъ въ верхнемъ монастырѣ, у дона Антолина были деньги и онъ давалъ ихъ въ ростъ. Впрочемъ онъ никогда не давалъ больше, чѣмъ два-три дуро самымъ бѣднымъ служителямъ церкви, и получалъ эти деньги обратно съ процентами, когда въ началѣ мѣсяца производилась уплата жалованья служащимъ. Скупость и ростовщичество соединялись въ немъ съ чрезвычайной честностью во всемъ, что касалось интересовъ церкви. Онъ безпощадно преслѣдовалъ за малѣйшую утайку церковныхъ денегъ и сдавалъ свои счеты церковному совѣту съ необычайной аккуратностью, раздражая даже церковнаго старосту высчитыван³емъ каждаго гроша. Церковь была бѣдна - и отнять у нея хоть грошъ онъ считалъ грѣхомъ, заслуживающимъ вѣчныхъ мучен³й въ аду. Но и онъ, Антолинъ, какъ вѣрный слуга Господень, былъ тоже бѣденъ, и потому считалъ вполнѣ дозволеннымъ пустить въ ростъ деньги, которыя онъ успѣлъ скопить, отказывая себѣ во всемъ. Съ нимъ жила его племянница Марикита, очень некрасивая, толстая, краснощекая дѣвушка, пр³ѣхавшая вести хозяйство своего дяди, о богатствѣ котораго дошли слухи и до ея деревушки. Въ верхнемъ монастырѣ она командовала всѣми женщинами, пользуясь властью дона Антолина. Самыя робк³я изъ обитательницъ верхняго монастыря составляли какъ бы дворъ вокругъ нея; чтобы снискать ея благоволен³е, онѣ убирали комнаты и готовили за нее. Она же въ это время, въ монашескомъ платьѣ, но очень тщательно причесанная,- это была единственная роскошь, которую разрѣшалъ ей дядя,- гуляла по галлереямъ монастыря, надѣясь встрѣтить какого-нибудь случайно попавшаго туда кадета, или привлечь взоры туристовъ, поднявшихся для осмотра башни или Залы Гигантовъ. Она кокетничала съ кѣмъ только могла. Властная и суровая съ женщинами, она нѣжно улыбалась всѣмъ холостякамъ, живущимъ въ верхнемъ монастырѣ. Тато, сынъ старшаго брата Габр³эля, Томаса, былъ ея большой другъ. Она приходила къ нему въ отсутств³е дяди и подолгу болтала съ нимъ. Ей нравился грац³озный мальчикъ, который готовился стать тореадоромъ. Габр³эль съ его болѣзненнымъ лицомъ, съ таинственностью его далекихъ скитан³й, тоже внушалъ ей большой интересъ. Она была любезна даже со старикомъ Эстабаномъ, въ виду того, что онъ былъ вдовецъ. Тато говорилъ со смѣхомъ, что видъ мужского костюма сводилъ съ ума бѣдную дѣвушку, когорая жила въ домѣ, гдѣ почти всѣ мужчины носили длинныя женск³я одежды.

   Донъ Антолинъ зналъ Габр³эля съ дѣтства и говорилъ ему "ты". Невѣжественный священникъ помнилъ блестящ³е успѣхи Габр³эля въ семинар³и и видя его теперь жалкимъ и больнымъ, живущимъ въ монастырѣ почти изъ милости, всетаки относился къ нему съ прежнимъ уважен³емъ. Габр³эль же боялся дона Антолина, зная его непримиримый фанатизмъ, и, встрѣчаясь съ нимъ, предпочиталъ только слушать его и ничего не говорить самому, чтобы не выдать себя. Донъ Антолинъ первый потребовалъ бы его изгнан³я изъ монастыря, если бы узналъ объ его прошломъ, а Габр³элю хотѣлось пожить спокойно въ соборѣ никѣмъ неузнаннымъ.

   При встрѣчѣ по утрамъ съ Габр³элемъ, донъ Антолинъ неизмѣнно предлагалъ ему одинъ и тотъ же вопросъ:

   - Ну что, какъ здоровье?

   Габр³эль былъ настроенъ оптимистически. Онъ зналъ, что не можетъ выздоровѣть, но спокойная жизнь и заботливый уходъ брата, который насильно кормилъ его каждый часъ, какъ птичку, остановилъ течен³е болѣзни. Смерть встрѣтила на пути больш³я преграды.

   - Мнѣ гораздо лучше, донъ Антолинъ,- отвѣчалъ онъ.- A y васъ вчера удачный былъ день?

   "Серебряный Шестъ" опускалъ свои грязныя костлявыя руки въ глубины своей рясы, вынималъ оттуда три книжечки съ талонами, красную, зеленую и бѣлую, и принимался переворачивать листки, считая тѣ, отъ которыхъ остался только талонъ. Онъ такъ бережно обращался съ этими книжечками, точно онѣ имѣли большее значен³е для религ³и, чѣмъ Евангел³е, стоявшее на аналоѣ въ церкви.

   - Плохой былъ день, Габр³эль!- говорилъ онъ.- Теперь зима и мало туристовъ. Самый лучш³й сезонъ - это весна, когда пр³ѣзжаютъ черезъ Гибралтаръ англичане. Они ѣдутъ на праздники въ Севилью, а потомъ заѣзжаютъ посмотрѣть нашъ соборъ. А когда устанавливается весеннее тепло, пр³ѣзжаютъ гости и изъ Мадрида и рѣшаются, скрѣпя сердце, заплатить нѣсколько грошей, чтобы посмотрѣть "Гигантовъ" и большой колоколъ. Тогда, по крайней мѣрѣ, пр³ятно продавать билеты. Былъ одинъ день, Габр³эль, когда я собралъ восемьдесятъ дуро!.. Помню, какъ теперь, это было въ праздникъ Тѣла Господня въ прошломъ году. Марикитѣ пришлось зашивать карманы моей рясы, которые прорвались отъ тяжести пезетъ. Истинное было тогда благословен³е Господне!

   Онъ съ грустью смотрѣлъ на книжечки, опечаленный тѣмъ, что въ зимн³е дни ему приходилось отрывать такъ мало листковъ. Веѣ его мысли поглощены были желан³емъ продать какъ можно больше входныхъ билетовъ для осмотра достопримѣчательностей и сокровищъ собора. Въ этомъ было единственное спасен³е церкви: этимъ современнымъ способомъ покрывались расходы собора, и донъ Антолинъ гордился тѣмъ, что именно онъ доставлялъ этотъ доходъ церкви и такимъ образомъ являлся до нѣкоторой степени опорой храма.

   - Видишь эти зеленые билеты?- говорилъ онъ Габр³элю.- Это самые дорог³е: они стоятъ по двѣ пезеты и даютъ право осмотрѣть самое интересное въ соборѣ: сокровищницу, часовню Мадонны и "Очаво" - восьмиугольную мраморную часовню, гдѣ хранятся реликв³и. Всѣ реликв³и другихъ соборовъ ничто передъ нашими, такъ какъ всѣ онѣ большей частью поддѣльныя. A вотъ эти красные билеты стоятъ только по шести реаловъ и даютъ право осматривать ризницы, коллекц³ю облачен³й, часовни дона Альвареса де-Луна и кардинала Альбернозы, залу капитула съ портретами арх³епископовъ, словомъ, цѣлый рядъ интереснѣйшихъ драгоцѣнностей! Кто не сунетъ руку въ карманъ, чтобы увидѣть все это?

   Потомъ, указывая на послѣднюю книжечку съ талонами, онъ прибавлялъ почти презрительнымъ тономъ:

   - Эти бѣлые билеты стоятъ всего по два реала. Они даютъ доступъ къ "Залѣ Гигантовъ" и на колокольню. Ихъ покупаетъ простой народъ, который приходитъ въ соборъ по праздникамъ. Представь себѣ, что мног³е возмущаются продажей билетовъ, считая это грабежомъ. Недавно еще пришли три солдата изъ академ³и вмѣстѣ съ нѣсколькими крестьянами и стали скандалить, требуя, чтобы ихъ пустили смотрѣть "Гигантовъ" за два су. Точно мы милостыни просимъ! А мног³е уходятъ, ругаясь и браня церковь, какъ язычники, и дѣлаютъ непристойныя надписи на стѣнахъ лѣстницы. Как³я времена, как³я ужасныя времена, Габр³эль!

   Габр³эль улыбался и ничего не отвѣчалъ, a донъ Антолинъ, ободренный этимъ молчан³емъ въ которомъ онъ видѣлъ сочувств³е къ себѣ, продолжалъ съ нѣкоторой гордостью:

   - Это вѣдь я выдумалъ бипеты, т.-е. собственно не выдумалъ, а впервые ввелъ въ употреблен³е здѣсь. Ты вотъ бывалъ въ разныхъ чужихъ странахъ и знаешь, что всюду можно все осматривать только за деньги. Сеньоръ кардиналъ, предшественникъ теперешняго - да сохранитъ его надолго Господь!- тоже много путешествовалъ и былъ человѣкъ съ новыми понят³ями. Это при немъ устроили электрическое освѣщен³е въ соборѣ. Отъ него-то я и слышалъ, что въ Римѣ и въ другихъ городахъ музеи и разныя интересныя здан³я всегда открыты для осмотра - только нужно платить за входъ. Для публики это большое удобство, такъ какъ она можетъ видѣть все, что ее интересуетъ, не обращаясь ни къ кому за протекц³ей. И однажды, когда я съ казначеемъ ломалъ себѣ голову, не зная, какъ покрыть всѣ необходимые мѣсячные расходы жалкой тысячью пезетъ отъ правительства, я предложилъ пускать въ соборъ публику для осмотра по билетамъ. Представь себѣ, что мног³е были противъ этого. Протестовали каноники изъ молодыхъ, говоря что-то о торговцахъ въ храмѣ; протестовали и старики, доказывая, что если соборъ показывалъ даромъ свои сокровища столько вѣковъ, то нельзя теперь этого мѣнять. Они, конечно, были всѣ правы - вѣдь каноники всѣ умные и разсудительные люди,- иначе они не были бы канониками. Но въ это дѣло вступился покойный кардиналъ - царство ему небесное!- и капитулу пришлось принять нововведен³е. Потомъ всѣ были этому рады,- да и какъ было не радоваться! Знаешь, сколько денегъ было выручено въ прошломъ году за входные билеты? Болѣе трехъ тысячъ дуросовъ - почти столько же, сколько даетъ намъ многогрѣшное правительство - и безъ всякаго ущерба для кого бы то ни было. Публика приходитъ, платитъ, осматриваетъ, что хочетъ, и уходитъ. Все это перелетныя птицы - больше одного раза никто не является. И что за бѣда заплатить как³я-нибудь четыре пезеты, если за нихъ можно осмотрѣть знаменитѣйш³й соборъ въ христ³анскомъ м³рѣ, колыбель испанскаго католичества, толедск³й соборъ... Шутка ли сказать!

   Донъ Антолинъ устремилъ глаза на Габр³эля; видя его загадочную улыбку, онъ принялъ ее за подтвержден³е своихъ словъ и сталъ продолжать свои изл³ян³я.

   - He думай, Габр³эль,- сказалъ онъ,- что я исполняю свое трудное дѣло безъ настоятельной необходимости. Кардиналъ мнѣ довѣряетъ, каноники относятся ко мнѣ хорошо, а казначей только на меня и возлагаетъ надежды. Съ помощью этихъ билетовъ мы имѣемъ возможность удовлетворять нужды собора, и онъ сохраняетъ прежнее велич³е въ глазахъ посѣтителей. Въ дѣйствительности же мы бѣдны, какъ крысы. Къ счастью, у насъ остались еще на черный день крохи отъ нашего прежняго богатства. Если вѣтеръ или градъ сломаетъ у насъ расписныя стекла оконъ, то у насъ остался еще большой запасъ такихъ же стеколъ отъ прежнихъ вѣковъ. Господи Боже мой!- вѣдь были времена, когда соборъ содержалъ на свои средства въ оградѣ храма мастерск³я для живописи по стеклу, имѣлъ своихъ стекольщиковъ и другихъ ремесленниковъ, такъ что можно было предпринимать больш³я работы, не заказывая ничего на сторонѣ. Если у насъ порвется какая-нибудь риза, то есть въ кладовыхъ, для починки ея, остатки дивной парчи, съ вытканными на ней цвѣтами и фигурами святыхъ. Но когда-нибудь запасъ истощится. Что будетъ, когда разобьется послѣднее расписное стекло, когда не будетъ больше парчи для починки ризъ? Придется вставить въ окна бѣлыя дешевыя стекла, чтобы оградить соборъ отъ вѣтра и дождя. Соборъ будетъ похожъ - да проститъ мнѣ Господь это сравнен³е!- на харчевню, и каноники толедскаго собора будутъ славить Бога въ облачен³и деревенскихъ священниковъ.

   Донъ Антолинъ иронически засмѣялся, точно будущее, которое онъ предсказывалъ, противорѣчило всѣмъ законамъ природы.

   - He думай,- продолжалъ онъ,- что мы бросаемъ деньги на вѣтеръ, или не стараемся извлечь деньги изъ чего только возможно. Вотъ, напримѣръ, соборный садъ, который былъ издавна собственностью твоей семьи, послѣ смерти твоего брата отдается въ аренду. Твоя тетка Томаса арендуетъ его для своего сына и платитъ двадцать дуросовъ въ годъ,- и то ей уступили за такую небольшую цѣну, въ виду того, что она очень дружна съ его святѣйшествомъ; они - друзья съ дѣтства. Я работаю, какъ каторжный слѣдя за всѣмъ, что дѣлается въ соборѣ и въ монастырѣ, чтобы нигдѣ не было никакихъ злоупотреблен³й... Молодежи вѣдь нельзя довѣритьса. Я долженъ самъ забѣгать въ "Очаво", чтобы посмотрѣть, требуетъ ли твой племянникъ Тато билеты у посѣтителей при входѣ. Этотъ сорванецъ способенъ впускать народъ даромъ, чтобы потомъ получить больше на чай. Потомъ нужно бѣжать въ верхн³й монастырь, присмотрѣть за сапожникомъ, который показываетъ "Гигантовъ". Отъ меня никто не увернется, и никто не войдетъ, не заплативъ за входъ. Но зато уже я - увы!- давно не служу мессъ. Въ полдень, когда закрываютъ соборъ, я хожу тутъ по галлереѣ, читая требникъ въ ожидан³и часа, когда снова откроютъ церковь и могутъ явиться посѣтители, тогда я спускаюсь внизъ. Такая жизнь не достойна благочестиваго католика, и если Господь не приметъ во вниман³е, что я это все дѣлаю для славы его храма, то я еще поплачусь за свое усерд³е спасен³емъ души!

   Донъ Антолинъ остановился на минуту, но сейчасъ же продолжалъ говорить дальше; онъ былъ неисчерпаемъ, когда рѣчь шла о финансовонмъ положен³и собора.

   - Ахъ, Габр³эль,- продолжалъ онъ:- что значитъ то, что у насъ осталось, въ сравнен³и съ тѣмъ, что было!.. Вѣдь ты и почти всѣ здѣсь живущ³е понят³я не имѣете о томъ, какъ богатъ былъ нашъ соборъ. У него были царск³я богатства; временами даже онъ былъ богаче королей Испан³и. Ты съ дѣтства зналъ, какъ никто, истор³ю нашихъ знаменитыхъ арх³епископовъ; но о томъ, как³я богатства они скопили, ты ни слова не можешь сказать. Вы, ученые, не интересуетесь матер³альными подробностями... Знаешь ли ты, как³е дары мы получали отъ королей и отъ знатныхъ вельможъ и сколько они завѣщали собору послѣ смерти? Я то вѣдь все это знаю; я все изучилъ по архивнымъ матер³аламъ, потому что меня это интересуетъ. Сколько разъ, когда мы съ казначеемъ ломаемъ себѣ голову надъ тѣмъ, какъ справиться съ самыми мелкими расходами, я бѣшусь, видя, какъ мы обнищали,- и утѣшаюсь въ то же время, вспоминая о минувшемъ богатствѣ. Вѣдь мы, Габр³эль, были очень, очень богаты. Арх³епископъ толедск³й могъ бы надѣть на свою митру двѣ короны - я не говорю: три, изъ почтен³я къ папѣ...

   Первый даръ принесъ король Альфонсъ VI послѣ того, какъ отвоевалъ Толедо. Я самъ своими грѣшными глазами видѣлъ дарственную запись, великолѣпную, написанную на пергаментѣ готическими буквами. Добрый король даровалъ собору девять городовъ, которые я могу всѣ назвать тебѣ, съ мельницами, виноградниками, домами, лавками. Въ заключен³е онъ пишетъ въ своей дарственной записи, какъ подобаетъ щедрому христ³анскому рыцарю: "Все это я дарую этой церкви и тебѣ, арх³епископъ Бернардо, въ свободное владѣн³е, которое никогда, ни за уб³йство, ни за другое какое-нибудь преступлен³е не можетъ будетъ быть у васъ отнято. Аминь". Потомъ Альфонсъ VII даровалъ намъ восемь деревень за Гвадалквивиромъ, нѣсколько замковъ и десятину со всѣхъ денегъ, которыя чеканились въ Толедо,- и все это предназначалось на облачен³е пребендар³евъ. Столько же и даже больше далъ намъ Альфонсъ ѴШ. А потомъ воинственный прелатъ донъ Родриго, который отвоевалъ у мавровъ много земель, далъ собору цѣлое княжество съ нѣсколькими богатыми городами. A кромѣ королей, сколько знатныхъ вельможъ осыпали насъ своими щедрыми дарами. Донъ Лопе де Гаро, владѣлецъ Бискайскихъ земель, не только оплатилъ изъ своихъ средствъ постройку церкви отъ Нотар³альной двери до хора, но подарилъ еще собору помѣстье Алкубилетъ со всѣми мельницами и рыбной ловлей и завѣщалъ намъ ренту за то, чтобы за упокой его души жгли большую восковую свѣчу, ту, что называютъ у насъ "драгоцѣнной". Донъ Альфонсо Телло де Менезесъ подарилъ намъ четыре замка на берегахъ Гвад³аны. И по ихъ примѣру много вельможей дарили намъ земли, десятины и много другого.

   Мы были сильны и безконечно богаты, Габр³эль. Территор³я соборныхъ владѣн³й была величиной въ большое княжество. У собора были владѣн³я на сушѣ, на морѣ и въ воздухѣ. He было провинц³и во всей Испан³и, гдѣ бы намъ не принадлежало что-нибудь,- и все это усиливало славу Господню и благосостоян³е служителей церкви. За все платилась десятина собору: за печен³е хлѣба, за уловъ рыбы, за право охоты, за чеканку монеты, за право прохода по дорогамъ. Крестьяне, не плативш³е ни налоговъ, ни податей, были преданы королю, а для спасен³я души охотно давали церкви одинъ снопъ - самый лучш³й - изъ десяти. Хлѣба было у насъ такъ много, что онъ едва умѣщался въ амбарахъ. Как³я это были времена, Габр³эль! Жива была вѣра, а это самое главное въ жизни. Безъ вѣры не можетъ быть ни чести, ни добродѣтели. Ничего хорошаго не можетъ быть, когда угасаетъ вѣра!

   Онъ остановился на минуту, тяжело дыша прямо въ лицо Габр³элю. Онъ весь проникся жизнью собора и совмѣщалъ въ себѣ всѣ запахи храма. Отъ его рясы шелъ затхлый запахъ - старыхъ каменныхъ стѣнъ, а дыхан³е его пропитано было сыростью каналовъ и водосточныхъ трубъ.

   Воспоминан³е о минувшемъ богатствѣ воспламенило старика, и онъ далъ волю своему возмущен³ю.

   - И послѣ такого богатства, Габр³эль, вотъ въ какую горькую нужду мы впали теперь! Я, слуга Господень, долженъ продавать билеты, точно на бой быковъ; храмъ Бож³й уподобился театру, и мы должны радоваться приходу въ храмъ какихъ-то еретиковъ, недостойныхъ созерцать сокровища храма... Я долженъ имъ улыбаться, чтобы собрать что-нибудь на пропитан³е намъ...

   Донъ Антолинъ не переставалъ плакаться на несчастную судьбу церкви, пока они не дошли до дверей его квартиры. Изъ дверей высунулось некрасивое лицо Марикиты, которая позвала его,

   - Дядя,- сказала она,- довольно гулять. Шоколадъ остынетъ.

   Пропустивъ дядю въ дверь, она, улыбаясь, обратилась къ Габр³элю и попросила его тоже зайти къ нимъ. Ей нравился этотъ болѣзненный таинственный пришелецъ издалека, и она всячески старалась подружиться съ нимъ.

   Габр³эль отклонилъ ея приглашен³е, и когда она, наконецъ, ушла къ себѣ, онъ еще походилъ по галлереѣ, прежде чѣмъ пойти выпить чашку молока, которую братъ приготовлялъ ему каждое утро.

   Часовъ около восьми спускался донъ-Луись, регентъ, всегда театрально завернувшись въ плащъ и откинувъ назадъ шляпу, которая окружала ореоломъ его большую голову. Онъ разсѣянно напѣвалъ чтто, и тревожно спрашивалъ, не началась ли уже служба, потому что ему грозили штрафомъ за постоянныя опаздыван³я. Габр³эль чувствовалъ симпат³ю къ этому священнику съ душой художника, который прозябалъ, занимая ничтожное положен³е въ соборѣ, и больше интересовался музыкой, нежели догматами вѣры.

   Днемъ Габр³эль поднимался въ маленькую комнатку, которую занималъ регентъ, этажемъ выше квартиры Эстабана. Въ комнаткѣ этой помѣщалось все имущество музыканта: желѣзная кровать, которая осталась у него еще отъ временъ семинар³и, фисгармон³я и два гипсовыхъ бюста: Бетховена и Моцарта, а также кипа нотъ, переплетенныхъ партитуръ и нотныхъ листовъ.

   - Вотъ на что уходятъ его деньги!- ворчалъ старикъ Эстабанъ, когда онъ заходилъ къ регенту, и видѣлъ разбросанныя по всей комнатѣ ноты.- Никогда у него не остается ни гроша денегъ. Чуть получилъ жалованье, сейчасъ же отправляется въ Мадридъ - покупать еще ноты. Лучше бы, донъ-Луисъ, вы купили себѣ новую шляпу, хотя бы самую скромную, а то вы приводите въ ужасъ канониковъ своимъ нищенскимъ видомъ.

   Зимой, регентъ и Габр³эль уходили, послѣ обѣдни, въ комнатку музыканта. Каноники, спасаясь отъ холода и дождя, гуляли по галлереямъ верхняго монастыря, чтобы не лишать себя моц³она, необходимаго для упорядоченности ихъ образа жизни. Дождь стучалъ въ окна, и при сѣромъ печальномъ свѣтѣ донъ-Луисъ перелистывалъ страницы партитуръ и, тихонько наигрывая что-нибудь на, фисгармон³и, разговаривалъ съ Габр³элемъ, который сидѣлъ на кровати, за неимѣн³емъ второго стула.

   Музыкантъ говорилъ съ воодушевлен³емъ о своихъ любимыхъ музыкальныхъ произведен³яхъ. Среди какой-нибудь восторженной тирады онъ вдругъ останавливался и начиналъ играть; звуки наполняли комнату и, спускаясь по лѣстницѣ, доходили до гулявшихъ внизу, какъ отдаленное эха Потомъ онъ вдругъ переставалъ играть, обрывая игру на самомъ интересномъ мѣстѣ, и начиналъ снова говорить, точно боялся, что его мысли разсѣются, прежде чѣмъ онъ успѣетъ ихъ высказать.

   Габр³эль былъ первый человѣкъ изъ всѣхъ знакомыхъ дона Луиса, который слушалъ часами его изл³ян³я, не тяготясь и не считая его сумасшедшимъ. Напротивъ того, замѣчан³я, которыя онъ вставлялъ, прерывая дона Луиса, показывали, что онъ его слушаетъ съ интересомъ. Всѣ бесѣды кончались обыкновенно гимнами регента Бетховену, къ которому онъ относился съ благоговѣн³емъ.

   - Я любилъ его всю жизнь,- говорилъ регентъ.- Меня воспиталъ монахъ ³еронимитъ, который, послѣ закрыт³я его монастыря, скитался по м³ру, преподавая игру на в³олончели. ²еронимиты были всегда музыкантами. Вы этого, можетъ быть, не знали, и я не зналъ, какъ и вы, прежде чѣмъ меня не принялъ подъ свое покровительство монахъ, ставш³й для меня настоящимъ отцомъ. Оказывается, что всяк³й монашеск³й орденъ выбиралъ въ прежнее время какую-нибудь спец³альность: одни, кажется бенедиктинцы, писали примѣчан³я къ старымъ книгамъ; друг³е изготовляли ликеры, иные строили клѣтки для птицъ. А ³еронимиты изучали музыку и каждый игралъ на какомъ-нибудь избираемомъ имъ инструментѣ. Благодаря имъ въ испанскихъ церквахъ сохранился хоть отчасти музыкальный вкусъ. И как³е они составляли оркестры въ монастыряхъ!.. Испанск³я дамы очень любили ходить по воскресеньямъ днемъ въ монастырскую часовню, гдѣ собирались отцы, изъ которыхъ почти всѣ были хорош³е музыканты. Въ то время не существовало иныхъ концертовъ... При ихъ полной обезпеченности и при ихъ любви къ музыкѣ, которая была для нихъ къ тому же священнымъ долгомъ, они были, конечно, замѣчательными артистами. И поэтому, когда изгнали монаховъ изъ монастырей, ³еронимиты ничуть не пострадали. Имъ не приходилось служить обѣдни изъ милости или жить приживалами въ благочестивыхъ семействахъ. Они легко пристраивались органистами или регентами. Ихъ нарасхватъ приглашали къ себѣ разныя церкви. Нѣкоторые изъ нихъ, болѣе смѣлые, желавш³е видѣть вблизи музыкальный м³ръ, который казался имъ какимъ-то волшебнымъ раемъ издали, поступали въ театральные оркестры, путешествовали, добирались до Итал³и и такъ преображались, что ихъ едва ли узналъ бы ихъ настоятель.

   Къ таковымъ принадлежалъ и мой воспитатель. Что это былъ за человѣкъ! Онъ былъ добрый христ³анинъ, но настолько увлекался музыкой, что почти пересталъ чувствовать себя монахомъ. Когда ему заявили, что скоро вновь откроютъ монастыри, онъ равнодушно пожалъ плечами: его гораздо больше интересовала новая соната... Много словъ этого монаха навсегда врѣзалось мнѣ въ память. Однажды въ Мадридѣ, когда я еще былъ совсѣмъ ребенкомъ, онъ повелъ меня къ знакомымъ ему музыкантамъ, которые играли въ это время только для себя знаменитый Septuor's. Слышали ли вы когда-нибудь это самое свѣжее и самое прекрасное творен³е Бетховена? Помню моего учителя, когда онъ ушелъ тогда, послѣ музыки, опустивъ голову, и тащилъ меня за собой; я едва поспѣвалъ за нимъ, такъ онъ быстро ходилъ своими длинными ногами. Когда мы вернулись домой, онъ пристально посмотрѣлъ на меня и сказалъ мнѣ какъ взрослому:

   - Послушай, Луисъ, и помни мои слова. Есть только одинъ Богъ - Господь нашъ ²исусъ Христосъ и есть два полубога: Галилей и Бетховенъ.

   Сказавъ это, донъ-Луисъ любовно посмотрѣлъ на гипсовый бюстъ глухого музыканта съ печальными глазами и продолжалъ:

   - Я не знаю Галилея,- сказалъ онъ.- Знаю только, что это былъ ген³альный ученый. Но относительно Бетховена мой учитель ошибся: Бетховенъ - богъ.

   Весь дрожа отъ возбужден³я послѣ восторженныхъ гимновъ своему божеству въ музыкѣ, донъ-Луисъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ.

   - Какъ я вамъ завидую, Габр³эль,- говорилъ онъ,- что вы столько ѣздили по свѣту и слышали много хорошей музыки! Въ особенности въ Парижѣ... всѣ эти воскресные симфоническ³е концерты какое наслажден³е!

   - А я запертъ здѣсь въ соборѣ и вся моя надежда - это когда-нибудь въ большой праздникъ продирижировать какой-нибудь мессой Россини. Мое единственное утѣшен³е, это читать музыку или разбирать велик³я музыкальныя произведен³я, которыя въ большихъ городахъ столько дураковъ слушають, зѣвая отъ скуки. Здѣсь, въ этой кипѣ нотъ, у меня есть девять симфон³й, написанныхъ несравненнымъ мастеромъ. У меня есть его сонаты, его месса; есть у меня также произведен³я Гайдна, Моцарта, Мендельсона даже Вагнера. Я играю ихъ на фисгармон³и, какъ могу. Но вѣдь это то же самое, что разсказывать глухому о рисункѣ и краскахъ картины.

   Онъ разсказывалъ съ упоен³емъ о выпавшемъ на его допю, годъ тому назадъ, счастьи: кардиналъ-арх³епископъ послалъ его въ Мадридъ для участ³я въ конкурсѣ органистовъ.

   - Это была самая счастливая недѣля въ моей жизни, Габр³эль!- говорилъ онъ.- Я одѣлся въ платье одного зкакомаго скрипача и пошелъ въ Teatro Real слушать "Валькир³ю", а потомъ ходилъ въ симфоническ³е концерты, слышалъ "Девятую симфон³ю" Бетховена. На меня музыка производитъ странное дѣйств³е. Она вызываетъ видѣн³я разныхъ пейзажей - моря, котораго я никогда не видѣлъ, а иногда лѣсовъ или зеленыхъ пуговъ съ пасущимися стадами. Когда я разсказываю объ этомъ здѣсь въ соборѣ, всѣ думаютъ, что я - сумасшедш³й. Но вы, Габр³эль, понимаете меня. Когда я слушаю Шуберта, я точно вижу передъ собой влюбленныхъ, вздыхающихъ подъ липами; нѣкоторые французск³е композиторы вызываютъ у меня образы дамъ, гуляющихъ среди цвѣтовъ... Особенно ярк³я видѣн³я вызываетъ во мнѣ "Девятая симфон³я". Когда я слушаю "Скерцо", мнѣ кажется, что Господь Богъ и его святые ушли куда-то на прогулку и оставили небесныя селен³я въ полномъ распоряжен³и ангеловъ. И небесная дѣтвора прыгаетъ съ облака на облако, подбираетъ вѣнки цвѣтовъ, забытые святыми, и, отрывая лепестки, бросаетъ ихъ на землю. Потомъ, одинъ открываетъ резервуаръ съ дождемъ, и воды небесныя проливаются на землю; другой отпираетъ громъ; удары его пугаютъ дѣтвору и обращаютъ ихъ въ бѣгство. А "Адаж³о"!.. Можно ли представить себѣ нѣчто болѣе нѣжное, болѣе сладостные звуки любви? Никто на землѣ не умѣлъ такъ безгранично нѣжно любить... Слушая "Адаж³о", я представляю себѣ фрески съ миѳологическими сюжетами, вижу прекрасныя бѣлыя тѣла съ нѣжными лин³ями. вижу Венеру, которую ласкаетъ Аполлонъ на розовыхъ облакахъ при золотистомъ свѣтѣ зари.

   - Послушайте, донъ-Луисъ,- прервалъ его Габр³эль,- вы говорите не какъ правовѣрный католикъ.

   - Но я говорю какъ музыкантъ,- просто возразилъ регентъ.- Я исповѣдую вѣру, въ которой я выросъ, и не размышляю о ней. Меня занимаетъ только музыка, про которую говорятъ, что она будетъ "религ³ей будущаго". Все прекрасное мнѣ нравится, и во всякое великое произведен³е я вѣрю какъ въ творен³е Госнодне. Я вѣрю въ Бога - и вѣрю въ Бетховена.

   Эти часы, которые они проводили въ маленькомъ углу дремлющаго собора, очень сблизили Габр³эля и дона Луиса. Музыкантъ говорилъ, перелистывалъ партитуры или игралъ на фисгармон³и, а революц³онеръ молча слушалъ его, не прерывая своего друга и только иногда невольно обрывая бесѣду своимъ тяжелымъ кашлемъ. Это были нѣжные и грустные часы, во время которыхъ они взаимно проникали въ душу другъ друга, одинъ - мечтая уйти изъ собора, который казался ему каменной темницей, а другой, ушедш³й отъ жизни съ больной душой и неизлечимо больнымъ тѣломъ,- радуясь отдыху въ прекрасной развалинѣ и скрывая изъ осторожности тайну своего прошлаго.

   Когда они встрѣчались утромъ, разговоръихъ былъ почти всегда одинъ и тотъ же.

   - Придете днемъ?- съ таинственнымъ видомъ спрашивалъ регентъ.- Я получилъ новыя ноты. Мы разберемъ то, что мнѣ прислали. Кромѣ того, я еще сочинилъ одну бездѣлушку...

   Анархистъ всегда принималъ приглашен³е, радуясь, что можетъ быть полезнымъ этому пар³ю въ искусствѣ, для котораго онъ былъ единственнымъ слушателемъ.

  

  

   Во время церковной службы, когда все мужское населен³е верхняго монастыря, кромѣ сапожника, показывавшаго "Гигантовъ", уходило въ соборъ, Габр³эль бродилъ по галлереямъ или же спускался въ садъ.

   Онъ любилъ деревья, напоминавш³я ему, какъ и верхн³й монастырь, его дѣтство, а слушая шелестъ листвы, качающейся на вѣтру, онъ мнилъ себя на просторѣ, въ деревнѣ.

   Въ бесѣдкѣ, обросшей плющомъ и крытой чернымъ аспидомъ, гдѣ часто сидѣлъ его отецъ разбитый параличомъ на старости, онъ теперь заставалъ свою тетку Томасу, которая вязала носки и въ то же время зорко слѣдила за работавшимъ въ саду работникомъ.

   Тетка Габр³эля пользовалась большимъ почетомъ въ верхнемъ монастырѣ, и слова ея имѣли такой же вѣсъ, какъ слова дона Антолина. Авторитетъ ея объяснялся тѣмъ, что она была въ дружбѣ съ кардиналомъ-епископомъ. За пятьдесятъ лѣтъ до того, кардиналъ былъ служкой въ соборѣ, и Томаса, дочь пономаря, съ самаго дѣтства дружила съ нимъ; они дрались иногда за какую-нибудь раскрашенную картинку, играли вдвоемъ, придумывали разныя шалости и остались друзьями на всю жизнь. Величественный донъ Себаст³анъ, отъ одного взгляда котораго дрожалъ весь причтъ, запросто приходилъ въ гости къ старой Томасѣ и относился къ ней, какъ братъ. Старуха почтительно прикладывалась къ пастырскому перстню, но затѣмъ говорила по родственному со старымъ другомъ, чуть ли не говоря ему "ты"; кардиналу нравилась ея откровенность, и простота, какъ отдыхъ отъ лицемѣрнаго подобостраст³я его подчиненныхъ. Томаса, какъ утверждали въ соборѣ, была единственнымъ человѣкомъ, говорившимъ кардиналу всю правду въ лицо. И сосѣди Томасы въ верхнемъ монастырѣ чувствовали себя польщенными, когда кардиналъ являлся въ своей красной рясѣ и подолгу непринужденно болталъ съ Томасой въ садовой бесѣдкѣ, въ то время, какъ сопровождавш³е его священники ждали его, стоя у входа въ садъ.

   Томасѣ не льстило вниман³е арх³епископа; она видѣла въ немъ только равнаго себѣ, друга дѣтства, которому повезло въ жизни. Она называла его просто "дономъ Себаст³аномъ". Но семья ея пользовалась этой дружбой для практическихъ цѣлей. Въ особенности умѣлъ эксплуатировать вл³ян³е Томасы зять старухи, "Голубой". Томаса говорила про него, что онъ умѣетъ превращать въ деньги все - даже паутину; ненавистный въ своей жадности, онъ пользовался расположен³емъ кардинала, выпрашивая все новыя и новыя милости, а низшая церковная брат³я не смѣла протестовать.

   Габр³эль любилъ бесѣдовать съ теткой, потому что только на нее одну соборъ не оказалъ усыпляющаго дѣйств³я. Она любила церковь, какъ родной домъ, но ни святые въ часовняхъ, ни каноники въ хорѣ не внушали ей большого почтен³я. Въ семьдесятъ лѣтъ она оставалась необычайно бодрой и энергичной, свободно говорила всѣмъ правду, какъ человѣкъ, много видѣвш³й на своемъ вѣку, относилась снисходительно къ человѣческимъ слабостямъ, но терпѣть не могла лицемѣрнаго скрыван³я ихъ.

   - Всѣ они самые простые смертные, Габр³эль,- говорила она племяннику о каноникахъ,- и донъ Себаст³анъ такой же человѣкъ, какъ друг³е. Всѣ грѣшники, и у всѣхъ есть, въ чемъ каяться передъ Господомъ. Иначе и быть не можетъ, и ставить имъ это въ вину не слѣдуетъ. Смѣшно только, когда передъ ними становятся на колѣни. Я вѣрю въ святую Мадонну и въ Бога Отца - но въ этихъ господъ... Нѣтъ, я въ нихъ не вѣрю; для этого я слишкомъ ихъ знаю. Въ концѣ концовъ, конечно, всѣ мы люди и жить нужно. Худо не то, что человѣкъ грѣшенъ. Худо, когда люди комед³ю ломаютъ, какъ, напримѣръ, мой зять. Онъ бьетъ себя въ грудь, кладетъ земные поклоны, а все время только и думаетъ о томъ, какъ бы я скорѣе умерла, такъ какъ увѣренъ, что у меня спрятаны деньги въ шкапу. Онъ обираетъ соборъ, воруетъ на свѣчахъ, кладетъ въ карманъ деньги, уплачиваемыя за мессы. Если бы не я, его давно бы прогнали. Но м