Бласко-Ибаньес Висенте - Толедский собор

  

   Начинало свѣтать, когда Габр³эль Луна подошелъ къ собору, но на узкихъ улицахъ Толедо была еще ночь. Голубой свѣтъ зари едва пробивался между выступами крышъ и разливался болѣе свободно только на маленькой площади Ayuntamiento. Изъ полумрака вырисовывались при блѣдномъ освѣщен³и зари невзрачный фасадъ арх³епископскаго дворца и двѣ черныя башни городской ратуши - мрачнаго здан³я времени Карла Пятаго.

   Габр³эль долго ходилъ по пустынной маленькой площади, надвинувъ капюшонъ плаща до бровей и не переставая сильно кашлять. He останавливаясь ни на минуту и стараясь защитить себя ходьбой отъ холода, онъ смотрѣлъ на входъ въ соборъ со стороны площади - на дверь Прощен³я. Только съ этого фасада церковь имѣла величественный видъ. Луна вспомнилъ друг³е знаменитые соборы, стоящ³е на возвышен³и, выдѣляясь среди окружающихъ здан³й, открытые со всѣхъ сторонъ, гордо выставляющ³е на показъ свою красоту, и сравнивалъ ихъ мысленно съ толедскимъ соборомъ, праматерью испанскихъ церквей, тонущимъ въ потокѣ окружающихъ здан³й, которыя такъ застилаютъ его, что его внѣшн³я украшен³я виднѣются только въ просвѣтахъ сосѣднихъ узкихъ улицъ. Габр³эль, хорошо знавш³й внутреннюю красоту собора, вспоминалъ обманчивые съ виду дома на востокѣ, жалк³е снаружи, а внутри разукрашенные алебастромъ и филигранной работой. He напрасно жили въ Толедо цѣлыми вѣками евреи и мавры. Ихъ нелюбовь къ внѣшней пышности, повидимому, повл³яла и на архитектуру собора, утопающаго среди домовъ, которые тѣснятся вокругъ него, стараясь укрыться въ его тѣни.

   Только на площади Ayuntamiento христ³анск³й храмъ могъ обнаружить все свое велич³е. Тутъ, подъ открытымъ небомъ, возвышались при свѣтѣ зари три стрѣльчатыя арки главнаго фасада и колокольня, огромная, съ выступающими ребрами. Крышу ея образовалъ alcuzun - какъ бы черная т³ара съ тремя коронами, расплывавшаяся въ полумракѣ туманнаго свинцово-сѣраго зимняго утра.

   Габр³эль съ нѣжностью смотрѣлъ на закрытый тих³й храмъ, гдѣ жили его родные и гдѣ онъ провелъ лучшее время своей жизни. Сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ здѣсь въ послѣдн³й разъ!.. Онъ сталъ съ нетерпѣн³емъ ждать, чтобы открылись, наконецъ, двери собора.

   Онъ пр³ѣхалъ въ Толедо изъ Мадрида наканунѣ вечеромъ. Прежде чѣмъ запереться въ своей маленькой комнаткѣ въ гостиницѣ del Saagre (прежней Meson del Sevillano, гдѣ жилъ Сервантесъ), ему непремѣнно хотѣлось взглянуть на соборъ. Онъ бродилъ около часа вокругъ него и слушалъ лай сторожевой собаки, испуганной шумомъ шаговъ въ тихихъ, мертвыхъ маленькихъ улицахъ. Вернувшись въ свою комнату, онъ не могъ заснуть отъ радости, что вернулся на родину послѣ долгихъ тяжелыхъ лѣтъ скитан³я. Было еще темно, когда онъ снова вышелъ изъ гостиницы и направился къ собору, чтобы дождаться открыт³я дверей.

   Чтобы занять время ожидан³я, онъ сталъ разглядывать красоты и недостатки храма, произнося вслухъ свои сужден³я, какъ будто хотѣлъ призвать въ свидѣтели каменныя скамьи и чахлыя деревья маленькой площади.

   Передъ входомъ въ церковь тянулась рѣшетка, верхъ которой украшенъ былъ вазами XVIII вѣка. За рѣшеткой была паперть, выложенная широкими плитами. Тамъ каноники устраивали въ прежн³я времена торжественные пр³емы, и тамъ выставлялись для забавы толпы въ праздничные дни "Гиганты" - манекены громадныхъ размѣровъ.

   Посрединѣ входа открывалась дверь Прощен³я - огромная, сводчатая, съ множествомъ уходившихъ вглубь и постепенно съуживающихся стрѣльчатыхъ сводовъ, украшенныхъ статуями апостоловъ, маленькими ажурными балдахинами и щитами съ изображен³ями львовъ и замковъ. На колоннѣ, раздѣлявшей двѣ половинки двери, представленъ былъ Христосъ, стоя, въ царской мант³и и въ вѣнцѣ, изможденный, худой, съ тѣмъ болѣзненнымъ и грустнымъ выражен³емъ лица, которое средневѣковые художники придавали своимъ фигурамъ, чтобы изобразить божественную благость. На тимпанѣ фронтона былъ барельефъ, изображавш³й Мадонну, окруженную ангелами и надѣвающую ризу на святого Идлефонса. Это благочестивое предан³е воспроизведено было въ разныхъ мѣстахъ собора, точно церковь имъ больше всего гордилась. По одну сторону главнаго входа находилась дверь на колокольню, а по другую - "дверь нотар³усовъ". Черезъ нее въ прежн³я времена входили торжественнымъ шеств³емъ нотар³усы, вступавш³е въ должность, для произнесен³я клятвы свято выполнять свои обязанности. Обѣ двери украшены были каменными статуями и мкожествомъ фигуръ и эмблемъ, тянувшихся между арками до самаго верха.

   Надъ этими тремя дверями пышнаго готическаго стиля возвышался второй корпусъ въ греко-римскомъ стилѣ и почти современной работы; онъ казался Габр³элю Луна рѣзкимъ диссонансомъ, какъ нестройные трубные звуки среди симфон³и. Христосъ и двѣнадцать апостоловъ представлены были больше чѣмъ въ натуральную величину, сидящими за трапезой, каждый отдѣльно въ своей нишѣ надъ порталомъ главнаго входа, между двумя контрофорсами, похожими на башни и раздѣлявшими фасадъ на три части. Нѣсколько дальше тянулись полукругомъ арки двухъ галлерей во вкусѣ итальянскихъ дворцовъ; Габр³эль вспомнилъ, какъ часто онъ перегибался черезъ перила галлерей въ дѣтствѣ, когда приходилъ играть къ звонарю.

   "Богатство церкви,- подумалъ Луна,- принесло вредъ искусству. Въ бѣдномъ храмѣ сохранилось бы единство первоначальнаго фасада. Но когда у толедскихъ арх³епископовъ было одиннадцать милл³оновъ годового дохода, и у капитула - столько же, то они не знали, куда дѣвать деньги, и предпринимали архитектурныя работы, затѣвали перестройки., и падающее искусство создавало так³я уродливыя произведен³я, какъ эта Тайная Вечеря".

   Надъ вторымъ корпусомъ возвышался трет³й: двѣ больш³я арки, пропускавш³я свѣтъ въ розетку срединнаго нэфа; а на самомъ верху шла каменная балюстрада, извивавшаяся вдоль всѣхъ изгибовъ фасада, между двумя выступающими громадами - колокольней и мозарабской часовнею.

   Габр³эль прервалъ свой осмотръ, замѣтивъ, что онъ не одинъ на площадй передъ соборомъ. Было уже почти свѣтло. Нѣсколько женщинъ прошли мимо церкви, скользя вдоль рѣшетки; онѣ шли, опустивъ голову, спустивъ на глаза мантилью. По звонкимъ плитамъ тротуара застучали костыли проходившаго калѣки. Нѣсколько дальше, за колокольней, подъ большой аркой, соединяющей дворецъ арх³епископа съ соборомъ, собрались нищ³е, чтобы занять мѣста у входа въ монастырь. Богомольцы и нищ³е знали другъ друга. Каждое утро они приходили первые въ соборъ и ежедневныя встрѣчи установили между ними братск³я отношен³я. Покашливая, они жаловались другъ другу на утренн³й холодъ и на звонаря, медлившаго открыть двери.

   Наконецъ, за аркой арх³епископскаго дворца открылась дверь; то была дверь лѣстницы, которая вела на колокольню и въ квартиры церковныхъ служащихъ. Оттуда вышелъ человѣкъ и перешелъ черезъ улицу съ огромной связкой ключей въ рукахъ. Окруженный ранними посѣтителями храма, онъ сталъ открывать стрѣльчатую дверь нижняго монастыря, узкую, какъ бойница. Габр³эль узналъ звонаря Мар³ано. Чтобы не показаться ему на глаза, онъ отошелъ въ сторону, предоставляя остальнымъ врываться въ соборъ, точно въ страхѣ, что у нихъ отнимутъ ихъ мѣста.

   Спустя нѣсколько времени, онъ рѣшилъ, наконецъ, послѣдовать за другими и спустился внизъ по семи ступенямъ. Соборъ, построенный въ углублен³и почвы, былъ ниже сосѣднихъ улицъ.

   Внутри ничто не измѣнилось. Вдоль стѣнъ тянулись больш³я фрески Байе и Маельи, изображавш³я подвиги и славу святого Евлог³я, его проповѣдничество въ странѣ мавровъ и жесток³я пытки, которымъ его подвергали язычники; послѣднихъ легко было узнать по высокимъ тюрбанамъ и огромнымъ усамъ. Во внутренней части двери del Mollete изображена была варварская пытка младенца Гвард³я - предан³е, порожденное одновременно въ разныхъ католическихъ городахъ яростнымъ антисемитизмомъ: картина изображала заклан³е христ³анскаго младенца жестокими съ виду евреями, которые похищаютъ его изъ дому, и распинаютъ, чтобы вырвать у него сердце и выпить его кровь.

   Сырость разрушила въ значительной степени эту фантастическую картину, но Габр³эль всетаки могъ еще различить зловѣщее лицо еврея, стоящаго у подножья креста, и свирѣпый жестъ другого, который, держа ножъ во рту, наклоняется, чтобы передать ему сердце маленькаго мученика; эти театральныя фигуры не разъ тревожили его дѣтск³е сны.

   Въ саду, расположенномъ между четырьмя портиками монастыря, росли среди зимы высок³е лавры и кипарисы, и вѣтви ихъ пробивались сквозь рѣшетки, замыкающ³я пять аркадъ съ каждой стороны до высоты капителей. Габр³эль долго глядѣлъ на садъ, расположенный настолько выше монастырскаго двора, что голова Габр³эля была на одномъ уровнѣ съ землей, которую нѣкогда обрабатывалъ его отецъ. Наконецъ-то онъ снова видитъ этотъ уголокъ земли, этотъ "patio", превращенный въ фруктовый садъ канониками прежнихъ вѣковъ. Онъ вспоминалъ о немъ не разъ, гуляя по Булонскому лѣсу или по Гайдъ-Парку въ Лондонѣ. Садъ толедскаго собора казался ему самымъ прекраснымъ въ м³рѣ, потому что это былъ первый садъ, который онъ видѣлъ въ жизни.

   Нищ³е, сидѣвш³е на ступенькахъ, стали съ любопытствомъ слѣдить за нимъ глазами, не рѣшаясь протянуть ему руку за милостыней. Они не могли понять, кто этотъ незнакомецъ, явивш³йся на зарѣ въ потертомъ плащѣ, смятой шляпѣ и стоптанныхъ башмакахъ - туристъ ли, или такой же нищ³й, какъ они, который ищетъ, гдѣ ему примоститься, чтобы просить подаян³я.

   Чтобы избавиться отъ ихъ назойливаго любопытства, Габр³эль прошелъ дальше и дошелъ до двухъ дверей, соединяющихъ монастырь съ церковью. Одна изъ нихъ, дверь Введен³я, вся изъ бѣлаго камня, отдѣланная тончайшей рѣзьбой, сверкала, какъ драгоцѣнная игрушка ювелирной работы. Немного дальше за дверью находилась клѣтка лѣстницы Тенор³о, по которой арх³епископы спускались изъ своего дворца въ соборъ. Стѣны лѣстницы украшены были готическими узорами и большими щитами, а внизу, почти касаясь земли, находился знаменитый "свѣтовой камень" - тонкая полоса мрамора, прозрачная какъ стекло, она освѣщаетъ лѣстницу и составляетъ главный предметъ восхищен³я крестьянъ, когда они осматриваютъ соборъ. Затѣмъ шла дверь святой Каталины, черная съ позолотой, украшенная разноцвѣтными листьями, изображен³ями замковъ и львовъ и двумя статуями пророковъ.

   Габр³эль отошелъ на нѣсколько шаговъ, услышавъ, что извнутри отпираютъ замокъ. Дверь открывалъ звонарь, обходивш³й церковь, открывая всѣ входы. Изъ двери выскочила прежде всего собака, вытянувъ шею и громко лая, очевидно отъ голода. Затѣмъ появились два человѣка въ темныхъ плащахъ, съ надвинутыми на глаза шляпами. Звонарь придержалъ половинку двери, чтобы дать имъ пройти.

   - Съ добрымъ утромъ, Мар³ано! -сказалъ одинъ изъ нихъ, прощаясь съ звонаремъ.

   - Съ добрымъ утромъ и спокойной ночи. Вы вѣдь спать идете... Пр³ятнаго сна!

   Габр³эль узналъ ночныхъ сторожей. Запертые въ церкви съ вечера наканунѣ, они отправлялись теперь домой спать. А собака побѣжала въ семинар³ю, гдѣ для нея припасали объѣдки отъ обѣда семинаристовъ. Тамъ она оставалась всегда до тѣхъ поръ, пока сторожа не приходили за нею, чтобы снова запереть ее съ собой на ночь въ церковь.

   Луна спустился по ступенькамъ и проникъ въ соборъ. Едва онъ ступилъ на плиты храма, какъ почувствовалъ на лицѣ ласку свѣжаго и нѣсколько липкаго воздуха подземелья. Было еще совершенно темно. Наверху сотни цвѣтныхъ стеколъ, освѣщавшихъ пять кораблей собора, загорались утреннимъ свѣтомъ. Они казались волшебными цвѣтами, раскрывающимися навстрѣчу лучамъ дня. Внизу, между огромными колоннами, образующими каменный лѣсъ, все еще царилъ мракъ, разрываемый мѣстами краснымъ пламенемъ лампадъ, зажженныхъ въ часовняхъ. Летуч³я мыши носились промежъ скрещивающихся колоннъ, какъ бы стараясь продлить свое владычество въ храмѣ, пока не скользнутъ въ окна первые лучи солнца. Онѣ тихо пролетали надъ головами людей, склоненныхъ у алтарей и молившихся вслухъ съ радостнымъ чувствомъ, что въ этотъ часъ они въ храмѣ какъ у себя дома. Друг³е разговаривали съ церковными служащими, которые входили во всѣ двери, сонные, зѣвая, какъ рабоч³е, отправляющ³еся въ мастерск³я. Въ темнотѣ мелькали черныя пятна длинныхъ рясъ, направлявшихся къ ризницѣ и останавливавшихся передъ каждымъ алтаремъ для долгаго колѣнопреклонен³я. Вдали двигался невидимый въ темнотѣ звонарь,- объ его присутств³и можно было догадаться по звону ключей и по скрипу открываемыхъ дверей.

   Храмъ просыпался. Громко хлопали двери, и шумъ отзывался во всѣхъ углахъ. Въ ризницѣ натирали полъ съ шумомъ, напоминавшимъ скрипъ огромной пилы. Служки счищали пыль съ знаменитыхъ креселъ хора, и шумъ разносился по всей церкви. Соборъ точно просыпался отъ сна, нервно потягивался и жалобно стоналъ отъ каждаго прикосновен³я. Звуки шаговъ будили оглушительное эхо, точно глубоко сотрясая всѣ могилы королей, арх³епископовъ и воиновъ, погребенныхъ подъ плитами. Въ соборѣ было еще холоднѣе, чѣмъ снаружи. Къ низкой температурѣ присоединялась сырость почвы, прорѣзанной дренажными трубами, и просачиван³е подпочвенныхъ стоячихъ водъ, которыя заливали плиты и служили постояннымъ источникомъ простуды канониковъ, составляющихъ хоръ,- "укорачивая ихъ жизнь", какъ они говорили жалобнымъ голосомъ.

   Утренн³й свѣтъ сталъ разливаться во всемъ соборѣ. Изъ разсѣявшагося мрака выступала бѣлизна толедскаго собора, блескъ его камня, дѣлающ³й его самымъ прекраснымъ и радостнымъ храмомъ на свѣтѣ. Выступали во всей своей красотѣ и смѣлой стройности восемьдесятъ восемь пилястръ, мощныхъ пучковъ колоннъ, смѣло поднимающихся вверхъ, бѣлыхъ какъ затвердѣвш³й снѣгъ, скрещивающихъ и сплетающихъ свои вѣтви, служа подпорой для сводовъ. А наверху открывались окна со своими цвѣтными стеклами, похож³я на волшебные сады, въ которыхъ распускаются свѣтящ³еся цвѣты.

   Габр³эль сѣлъ на поднож³е одной пилястры, между двумя колоннами, но долженъ былъ подняться черезъ нѣсколько, мгновен³й. Сырость камня, могильный холодъ, наполнявш³й весь соборъ, пронизывалъ его до костей. Онъ сталъ переходить съ мѣста на мѣсто, привлекая вниман³е молящихся, которые прерывали молитвы, чтобы глядѣть на него. Незнакомецъ, явивш³йся въ храмъ въ ранн³е часы, принадлежавш³е завсегдатаямъ собора, возбуждалъ общее любопытство. Звонарь встрѣтился съ нимъ нѣсколько разъ и каждый разъ оглядывалъ его съ нѣкоторымъ безпокойствомъ,- этотъ незнакомецъ, имѣвш³й видъ бродяги, не внушалъ ему большого довѣр³я, особенно въ такой ранн³й часъ, когда трудно услѣдить за сокровищами часовенъ.

   Около главнаго алтаря Габр³эль встрѣтилъ еще одного человѣка. Его онъ зналъ. Это былъ Эвзеб³й, ключарь часовни Святилища. Его звали "Голубымъ", Azul de la Virgen, потому что онъ носилъ во время церковныхъ празднествъ голубую одежду. Прошло шесть лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Габр³эль видѣлъ его въ послѣдн³й разъ, но онъ не забылъ его жирную фигуру, прыщеватое лицо, низк³й морщинистый лобъ, окаймленный взъерошенными волосами, и бычачью шею, превращавшую его дыхан³е въ пыхтѣн³е. Всѣ служащ³е, живш³е въ верхнемъ монастырѣ, завидовали ему, такъ какъ его должность была очень доходная и онъ пользовался благосклонностью арх³епископа и канониковъ.

   "Голубой" считалъ соборъ какъ бы своей собственностью и почти готовъ былъ выгнать изъ храма всѣхъ, кто ему не нравился. Увидавъ прогуливающагося по церкви бродягу, онъ устремилъ на него дерзк³й взглядъ и нахмурилъ брови:- гдѣ это онъ видѣлъ этого молодца?- Габр³эль замѣтилъ, что онъ напрягаетъ память, и чтобы отдѣлаться отъ его пытливаго взгляда, повернулся къ нему спиной, дѣлая видъ, что разсматриваетъ образъ, прислоненный къ одной пилястрѣ.

   Спасаясь отъ любопытства, которое вызывало его присутств³е въ храмѣ, онъ перешелъ въ монастырь, гдѣ чувствовалъ себя свободнѣе, такъ какъ никто не обращалъ на него вниман³я. Нищ³е разговаривали между собой, сидя на ступенькахъ двери del Mollete. Мимо нихъ проходили священники, закутанные въ плащи и направлявш³еся въ церковь черезъ двери Введен³я. Нищ³е здоровались съ ними, называя ихъ по именамъ, но не протягивая имъ руку за подаян³емъ. Они ихъ знали; это были свои люди, a къ своимъ не обращаются за милостыней. Они пришли сюда для чужихъ, и терпѣливо ждали "англичанъ",- увѣренные, что всѣ туристы, пр³ѣзжающ³е съ утреннимъ поѣздомъ изъ Мадрида, непремѣнно англичане.

   Габр³эль сталъ подлѣ двери, зная, что черезъ нее входятъ жители верхняго монастыря. Они проходятъ черезъ арку арх³епископскаго дворца, спускаются по лѣстницѣ на улицу и входятъ въ соборъ черезъ дверь del Mollete. Луна, хорошо знакомый съ истор³ей собора, зналъ и о происхожден³и этого назван³я. Вначалѣ она называлась дверью Правосуд³я, потому что тамъ главный папск³й викар³й давалъ ауд³енц³и. Потомъ ей присвоили назван³е del Mollete, потому что каждый день, послѣ главной мессы, священникъ со своими аколитами приходилъ туда благословлять полуфунтовые хлѣба - molletes,- которые раздавались бѣднымъ. Болѣе шестисотъ фанегъ {Фанега - около 55 литровъ.} хлѣба, насколько помнилъ Луна, раздавались ежегодно бѣднымъ,- но это было тогда, когда соборъ имѣлъ болѣе одиннадцати милл³оновъ годового дохода.

   Габр³эля стѣсняли пытливые взгляды церковныхъ служителей и молящихся, входящихъ въ церковь. Все это были люди, привыкш³е ежедневно встрѣчать другъ друга въ одни и тѣ же часы, и появлен³е новаго лица возбуждало ихъ любопытство, нарушая однообраз³е ихъ жизни.

   Онъ отошелъ, но нѣсколько словъ, сказанныхъ нищими, заставили его вернуться.

   - Вотъ "Деревянный шестъ!" {Деревянный шестъ (vara de palo) - знакъ отлич³я церковнаго служителя, обязанность котораго заключается въ томъ, чтобы слѣдить за тишиной въ храмѣ во время службъ. Отсюда и прозвище, присвоенное исполняющему эту обязанность.}

   - Здравствуйте, синьоръ Эстабанъ! Маленькаго роста человѣкъ, въ черной одеждѣ, бритый, какъ священникъ, спускался внизъ по лѣстницѣ.

   - Эстабанъ!.. Эстабанъ!..- тихо произнесъ Луна, становясь между нимъ и дверью.

   "Деревянный шестъ" посмотрѣлъ на него свѣтлыми какъ янтарь глазами - равнодушными, какъ у человѣка, привыкшаго проводить долг³е часы въ соборѣ, не давая строптивому разуму нарушать свое блаженное спокойств³е. Онъ долго колебался, точно не могъ повѣрить отдаленному сходству этого блѣднаго, изможденнаго лица съ другимъ, сохранившимся въ его памяти. Наконецъ, онъ всетаки съ удивлен³емъ и печалью призналъ незнакомца.

   - Габр³эль... братъ мой! Неужели это ты?

   Застывшее лицо стараго служителя церкви, уподобившееся недвижнымъ колоннамъ храма, оживилось нѣжной улыбкой.

   Крѣпко пожавъ другъ другу руки, братья направились вмѣстѣ въ соборъ.

   - Когда ты пр³ѣхалъ?.. Откуда?.. Какъ ты жилъ это время?.. Зачѣмъ пр³ѣхалъ сюда?

   "Деревянный шестъ" выражалъ свое изумлен³е нескончаемыми вопросами, не давая брату времени отвѣчать.

   Габр³эль разсказалъ, что пр³ѣхалъ наканунѣ, и что ждетъ у собора уже съ разсвѣта.

   - Теперь я изъ Мадрида,- сказалъ онъ,- но до того побывалъ во многихъ мѣстахъ: въ Англ³и, во Франц³и, въ Бельг³и и въ другихъ странахъ. Я кочевалъ изъ страны въ страну, въ посгоянной борьбѣ съ голодомъ и съ жестокостью людей. Нищета и полиц³я слѣдуютъ за мной по пятамъ. Когда я хочу остановиться гдѣ-нибудь, измученный этой жизнью, этимъ существован³емъ вѣчнаго жида, страхъ передъ судомъ заставляетъ меня снова пуститься въ путь... Такой, какимъ ты меня видишь, Эстабанъ, больной, съ преждевременно разрушеннымъ здоровьемъ, увѣренный въ близости смерти, я, оказывается, очень опасный человѣкъ. Вчера въ Мадридѣ мнѣ угрожали тюрьмой, если я останусь дольше, и мнѣ пришлось сейчасъ же сѣсть въ поѣздъ и уѣхать. Но куда? Свѣтъ великъ,- однако для меня и для подобныхъ мнѣ онъ такъ съуживается, что не остается ни одной пяди земли, на которую можно было бы спокойно ступить. Во всемъ м³рѣ у меня остались только ты и этотъ тих³й уголокъ земли, гдѣ ты живешь спокойной, счастливой жизнью. Я пр³ѣхалъ къ тебѣ; если ты меня прогонишь, мнѣ некуда будетъ пойти умереть, кромѣ какъ въ тюрьму или въ больницу,- если меня тамъ примутъ, узнавъ, кто я.

   Утомленный произнесенными имъ немногими словами, Габр³эль сталъ мучительно кашлять, тяжело хрипя, точно въ груди у него были каверны. Онъ говорилъ съ пламеннымъ воодушевлен³емъ, сильно жестикулируя, какъ человѣкъ, привыкш³й говорить передъ толпой и обуреваемый жаждой обращать людей въ свою вѣру.

   - Ахъ, бѣдный мой братъ!- сказалъ Эстабанъ съ выражен³емъ дружескаго упрека въ голосѣ:- какую пользу принесло тебѣ чтен³е газетъ и книгъ? Зачѣмъ исправлять то, что и такъ хорошо, или даже то, что дурно, если зло непоправимо! Если бы ты спокойно шелъ своимъ путемъ, ты бы теперь имѣлъ мѣсто при соборѣ и - какъ знать? - можетъ быть, сидѣлъ бы въ хорѣ среди канониковъ, на гордость своей семьѣ и служа ей опорой. Но ты всегда былъ сумасбродомъ... хотя по своимъ способностямъ ты выше насъ всѣхъ. He принесъ тебѣ добра твой умъ!.. Какъ я горевалъ, когда узналъ про твои неудачи! Я думалъ, что тебѣ отлично живется въ Барцелонѣ, гдѣ ты зарабатывалъ корректурной работой цѣлое состоян³е, сравнительно съ тѣмъ, что мы здѣсь получаемъ за свой трудъ. Непр³ятно мнѣ было только, что твое имя часто встрѣчалось въ газетахъ, въ отчетахъ о "митингахъ", на которыхъ требуютъ, чтобы все дѣлилось поровну, и проповѣдуютъ уничтожен³е семьи, церкви и всяк³я нелѣпости въ этомъ родѣ. "Товарищъ Луна сказалъ то-то", "товарищъ Луна сдѣлалъ то-то"... Я скрывалъ отъ всѣхъ здѣшнихъ, что этотъ "товарищъ Луна" - ты. Я зналъ, что это безум³е къ добру не приведетъ. А погомъ истор³я съ бомбами...

   - Я былъ непричастенъ къ ней,- возразилъ Габр³эль съ печалью въ голосѣ.- Я теоретикъ, и считаю всякое прямое насил³е преждевременнымъ и пагубнымъ.

   - He сомнѣваюсь въ этомъ, Габр³эль. Я зналъ, что ты невиновенъ. Ты былъ такой добрый, такой кротк³й въ дѣтствѣ. Мы всегда изумлялись твоей добротѣ. Покойная мать все говорила, что ты будешь святымъ. Какъ же бы ты сдѣлался уб³йцей, какъ бы ты убивалъ такимъ предательскимъ образомъ... при посредствѣ этихъ дьявольскихъ снарядовъ... Господи ²исусе!

   Эстабанъ замолчалъ, потрясенный однимъ воспоминан³емъ о преступлен³яхъ, въ которыхъ обвиняли его брата.

   - Но, всетаки,- продолжалъ онъ помолчавъ,- ты былъ схваченъ во время арестовъ, произведенныхъ послѣ взрыва. Какъ я тогда измучился! Отъ времени до времени производились разстрѣлы въ крѣпостномъ рву, и я съ ужасомъ читалъ въ газетахъ имена казненныхъ, все ожидая встрѣтить твое имя среди нихъ. Ходили слухи о томъ, что заключенныхъ пытали, чтобы вынудить у нихъ признан³я; и я думалъ о тебѣ, о твоемъ слабомъ здоровьѣ. Я былъ увѣренъ, что не сегодня-завтра тебя найдутъ мертвымъ въ твоей камерѣ. И мнѣ еще къ тому же приходилось скрывать все, что я знаю о тебѣ... Луна, сынъ сеньора Эстабана, стараго соборнаго садовника, съ которымъ разговаривали запросто каноники и даже арх³епископы - сообщникъ злодѣевъ, которые хотятъ истребить м³ръ! Какой позоръ! И поэтому, когда Голубой и друг³е здѣшн³е сплетники спрашивали меня, не ты ли тотъ Луна, о которомъ такъ много говорятъ въ газетахъ, я отвѣчалъ имъ, что мой братъ въ Америкѣ и рѣдко мнѣ пишетъ, потому что очень занятъ. Ты можешь себѣ предстарить мою муку! Ждать, что каждую минуту тебя могутъ казнить - и даже не имѣть возможности отвести душу, говоря о своемъ горѣ съ близкимъ человѣкомъ... Мнѣ оставалась только молитва. Живя въ храмѣ и привыкнувъ ежедневно общаться съ Господомъ и его святыми, начинаешь немного охладѣвать къ религ³и... Ho rope оживляетъ вѣру, и я обратился къ всемогущей заступницѣ нашей, Дѣвѣ Святилища, моля ее вспомнить, какъ ты ребенкомъ преклонялъ колѣни въ ея часовнѣ, когда собирался вступить въ семинар³ю.

   Габр³эль снисходительно улыбнулся наивности брата.

   - He смѣйся,- сказалъ Эстабанъ,- ты огорчаешь меня своимъ смѣхомъ. Повѣрь, только заступничество Пресвятой Дѣвы спасло тебя... Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я узналъ, что тебя и другихъ выслали, строго запретивъ когда-либо возвращаться въ Испан³ю. Съ тѣхъ поръ я не имѣлъ ни одного письма, ни одного извѣст³я о тебѣ, ни хорошаго, ни дурного. Я думалъ, что ты умеръ на чужбинѣ, и много разъ молился за твою бѣдную душу, которая очень нуждается въ молитвахъ.

   "Товарищъ Луна" ласково посмотрѣлъ на брата.

   - Благодарю тебя за твою любовь, Эстабанъ,- сказалъ онъ.- Я преклоняюсь передъ твоей вѣрой. Но не думай, что я спасся, цѣлъ и невредимъ отъ опасности. Лучше даже, если бы все кончилось сразу. Лучше обрѣсти ореолъ мученичества, чѣмъ попасть въ тюрьму сильнымъ и здоровымъ человѣкомъ и выйти изъ нея развалиной. Я очень боленъ, Эстабанъ, и скоро умру. Мой желудокъ отказывается служить, легк³я разрушены и весь мой организмъ - испорченная машина, которая едва дѣйствуетъ, потому что всѣ ея части разваливаются. Ужъ если Пресвятая Дѣва, внявъ твоимъ мольбамъ, хотѣла спасти меня, ей слѣдовало повл³ять на моихъ сторожей и смягчить ихъ жестокость. Они, бѣдные, думали, что спасаютъ м³ръ, давая волю звѣрскимъ инстинктамъ,спящимъ въ каждомъ человѣкѣ, какъ наслѣд³е минувшихъ временъ... Да и потомъ, на свободѣ, жизнь моя была хуже смерти. Нужда и преслѣдован³я заставили меня вернуться въ Испан³ю, и существован³е мое превратилось въ адскую муку. Я не могь поселиться нигдѣ среди людей,- они травили меня, какъ свора собакъ, выгоняя меня изъ своихъ городовъ въ горы, въ пустыни, туда, гдѣ нѣтъ ни одного человѣческаго существа. Они считали меня болѣе опаснымъ человѣкомъ, чѣмъ тѣ отчаянные фанатики, которые бросаютъ бомбы, потому что я говорю, потому что во мнѣ живетъ несокрушимая сила, которая заставляетъ меня проповѣдывать истину, какъ только я вижу передъ собой несчастныхъ... Но теперь все это кончено. Ты можешь успокоиться, милый брагь. Я близокъ къ смерти. Моя мисс³я кончена. Но вслѣдъ за мной придутъ друг³е - много другихъ. Борозда вспахана, и сѣмя проникло глубоко въ землю... Теперь я считаю себя вправѣ отдохнуть нѣсколько недѣль передъ смертью. Я хочу въ первый разъ въ жизни насладиться тишиной, спокойств³емъ - быть ничѣмъ, жить такъ, чтобы никто не зналъ, кто я, не внушать никому ни добрыхъ, ни злыхъ чувствъ. Мнѣ хотѣлось бы быть статуей на этой двери, колонной въ соборѣ, бездушнымъ предметомъ, надъ которымъ проходитъ время и проносятся радости и печали, не вызывая ни волнен³я, ни содроган³я. Предвосхитить смерть, стать трупомъ, дышать и ѣсть, но не думать, не радоваться, не страдать - вотъ что было бы для меня счастьемъ, Эстабанъ. Мнѣ некуда итти. Стоитъ мнѣ выйти за эту дверь, чтобы меня опять стали гнать и преслѣдовать. Оставишь ты меня здѣсь?

   Эстабанъ, вмѣсто отвѣта нѣжно толкнулъ впередъ брата.

   - Идемъ наверхъ, сумасбродъ! - сказалъ онъ.- Ты не умрешь. Я поставлю тебя на ноги. Тебѣ нужно спокойств³е и заботливый уходъ. Соборъ вылечитъ тебя. Здѣсь ты забудешь о своихъ бредняхъ, перестанешь быть донъ-кихотомъ. Помнишь, какъ ты намъ читалъ его приключен³я по вечерамъ въ дѣтствѣ? Теперь ты самъ сталъ похожъ на него. Что тебѣ за дѣло, хорошо или скверно устроенъ свѣтъ! Онъ всегда будетъ такимъ, какимъ мы его знаемъ. Важно только одно - жить по христ³ански, чтобы за"служить счастье въ будущей жизни;- она будетъ лучше этой, потому что она - дѣло рукъ Господнихъ, а не человѣческихъ. Идемъ же, идемъ!

   Подталкивая съ нѣжностью брата, Эстабанъ вышелъ съ нимъ изъ монастыря, проходя мимо нищихъ, которые съ любопытствомъ глядѣли на нихъ, тщетно пытаясь подслушать, о чемъ они говорятъ. Они прошли черезъ улицу и стали подниматься по лѣстницѣ, ведущей въ башню. Ступеньки были кирпичныя, поломанныя во многихъ мѣстахъ; крашеныя бѣлыя стѣны покрыты были каррикатурными рисунками и неразборчивыми подписями посѣтителей, которые поднимались на колокольню посмотрѣть на знаменитый колоколъ огромныхъ размѣровъ - Campana Gorda.

   Габр³эль шелъ медленно, останавливаясь на каждомъ поворотѣ.

   - Я очень илохъ, Эстабанъ.,- проговорилъ онъ,- очень плохъ. Мои легк³я точно треснувш³е мѣха, въ которые воздухъ входитъ со всѣхъ сторонъ.

   Потомъ, точно раскаиваясь въ своей забывчивости, онъ поспѣшно обратился къ брату съ разспросами о семьѣ.

   - Какъ поживаетъ твоя жена, Пеппа?- спросилъ онъ.- Надѣюсь, она здорова.

   Лицо Эстабана омрачилось, и глаза его сдѣлались влажными.

   - Она умерла,- кратко отвѣтилъ онъ.

   Пораженный печальнымъ отвѣтомъ, Габр³эль остановился и прислонился къ периламъ. Послѣ короткаго молчан³я онъ, однако, снова заговорилъ, чувствуя желан³е чѣмъ-нибудь утѣшить брата.

   - Ну, а моя племянница Саграр³о? Она, вѣрно, сдѣлалась красавицей. Въ послѣдн³й разъ, когда я ее видѣлъ, она походила на молодую королеву со своими свѣтлыми волосами, зачесанными кверху,- со своимъ розовымъ личикомъ, подернутымъ легкимъ золотистымъ пушкомъ. Она замужемъ или живетъ у тебя?

   Эстабанъ еще мрачнѣе взглянулъ на брата.

   - Она тоже умерла!- рѣзко отвѣтилъ онъ.

   - И Саграр³о умерла?- повторилъ пораженный Габр³эль.

   - Умерла для меня - это то же самое. Умоляю тебя, братъ, всѣмъ, что тебѣ дорого на свѣтѣ, не говори мнѣ о ней!..

   Габр³эль понялъ, что растравляетъ своими вопросами глубокую рану въ душѣ брата, и замолчалъ. Въ жизни Эстабана произошло, очевидно, нѣчто очень тяжелое за время его отсутств³я - одна изъ тѣхъ катастрофъ, которыя разбиваютъ семьи и навсегда разлучаютъ оставшихся въ живыхъ.

   Они прошли по крытой галлереѣ надъ аркой арх³епископскаго дворца и вошли въ верхн³й монастырь, носящ³й назван³е канцеляр³й - Las Сlаverias: четыре портика одинаковой длины съ нижнимъ монастыремъ, но безъ малѣйшихъ украшен³й и очень жалкаго вида. Полъ былъ выстланъ старыми поломанными кирпичами. Четыре стороны, выходивш³я въ садъ, были соединены узкимъ барьеромъ между плоскими колоннами, поддерживавшими крышу изъ гнилыхъ балокъ. Это была временная постройка, сдѣланная три вѣка тому назадъ, но оставшаяся съ тѣхъ поръ въ томъ же видѣ. Вдоль выбѣленныхъ стѣнъ тянулись расположенныя безъ всякой симметр³и двери и окна квартиръ, занимаемыхъ церковными служащими; служба и жилища переходили по наслѣдству отъ отца къ сыну. Этотъ монастырь со своими низкими портиками представлялъ собой какъ бы четыре улицы, каждая изъ одного ряда домовъ. Противъ комнатъ возвышалась плоская колоннада, надъ барьеромъ которой просовывали свои остроконечныя верхушки кипарисы сада. Надъ крышей монастыря виднѣлись окна второго ряда комнатъ, ибо почти всѣ квартиры верхняго монастыря были въ два этажа.

   Такимъ образомъ, надъ соборомъ, въ уровень съ крышами, жило цѣлое населен³е, и ночью, когда закрывалась лѣстница, ведущая на башню, все это населен³е было совершенно отрѣзано отъ города, Цѣлыя поколѣн³я рождались, жили и умирали въ самомъ сердцѣ Толедо, не выходя на улицы,- привязанныя какимъ-то инстинктивнымъ наслѣдственнымъ влечен³емъ къ этой громадѣ изъ рѣзного бѣлаго камня, своды которой служили имъ убѣжищемъ. Они жили тамъ, пропитанныя запахомъ ладана, вдыхая особый запахъ плѣсени и стараго желѣза, свойственный стариннымъ храмамъ, съ горизонтомъ, ограниченнымъ арками или колокольней, закрывавшей собой большую часть неба, виднаго изъ верхняго монастыря.

   Габр³элю показалось, что онъ вернулся къ временамъ своего дѣтства. Ребятишки, похож³е на тогдашняго Габр³эля, прыгали, играя въ четырехъ портикахъ, или садились, сбившись въ кучку, туда, куда проникали первые лучи солнца. Женщины, которыя напоминали ему его мать, вытряхивали надъ садомъ одѣяла или подметали красныя кирпичныя плиты передъ своими квартирами. Все осталось такимъ же, какъ прежде. Время какъ будто не заглядывало сюда, увѣренное, что не найдетъ ничего, что могло бы состариться. Габр³эль увидѣлъ на стѣнѣ полустертые два рисунка углемъ, которые онъ сдѣлалъ, когда ему было восемь лѣтъ. Если бы не дѣти, которыя кричали и смѣялись, гоняясь другъ за дружкой, можно было бы подумать, что въ этомъ странномъ городѣ, какъ бы висящемъ въ воздухѣ, никто не рождается и не умираетъ.

   Эстабанъ, лицо котораго оставалось пасмурнымъ, сталъ давать объяснен³я брату.

   - Я живу попрежнему въ нашей старой квартирѣ,- сказалъ онъ.- Мнѣ ее оставили изъ уважен³я къ памяти отца. За это я чрезвычайно признателенъ церковному совѣту,- вѣдь я только простой "деревянный шестъ". Послѣ н_е_с_ч_а_с_т_ь_я я взялъ въ домъ старуху, которая ведетъ мое хозяйство. Кромѣ того, у меня живетъ донъ-Луисъ, регентъ. Ты увидишь его; онъ очень способный молодой священникъ,- но тутъ его способности пропадаютъ даромъ. Его считаютъ сумасшедшимъ, но онъ - настоящ³й артистъ съ чистой ангельской душой.

   Они вршли въ квартиру, издавна принадлежавшую семейству Луна. Она была одной изъ лучшихъ во всемъ верхнемъ монастырѣ. У дверей висѣли на стѣнѣ корзинки для цвѣтовъ, въ видѣ кропильницъ, и изъ нихъ свѣшивались зеленыя нити растен³й. Въ комнатѣ, которая служила гостиной, все осталось такимъ же, какъ при жизни родителей Габр³эля. Бѣлыя стѣны, принявш³я съ годами желтоватый тонъ кости, покрыты были дешевыми изображен³ями святыхъ. Стулья краснаго дерева, отполированные долгимъ трен³емъ, имѣли молодой видъ, не соотвѣтствовавш³й ихъ старинному фасону и почти прорваннымъ сидѣн³ямъ. Черезъ открытую дверь видна была кухня, куда вошелъ братъ Габр³эля, чтобы дать распоряжен³я старой, кроткой съ виду служанкѣ. Въ одномъ углу комнаты стояла швейная машина. Габр³эль вспомнилъ, что когда онъ былъ въ послѣдн³й разъ дома, на этой машинкѣ работала его племянница. Теперь машина стоитъ тутъ на память о "дѣвочкѣ", послѣ катастрофы, оставившей глубокую печаль въ сердцѣ отца. Черезъ окно въ гостиной Габр³эль увидѣлъ внутренн³й дворъ, составлявш³й преимущество этой квартиры передъ другими: довольно большой кусокъ синяго неба и четыре ряда тонкихъ колоннъ, поддерживавшихъ верхн³й этажъ, придавали дворику видъ маленькаго монастырскаго двора. Эстабанъ вернулся къ брату.

   - Что ты хочешь къ завтраку?- спросилъ онъ.- Требуй чего желаешь,- тебѣ все приготовятъ. Я хоть и бѣденъ, но всетаки надѣюсь, что смогу поставить тебя на ноги и вернуть тебѣ здоровый вицъ.

   Габр³эль грустно улыбнулся.

   - He хлопочи понапрасну,- сказалъ онъ.- Мой желудокъ ничего не переноситъ. Мнѣ достаточно немного молока;- и то хорошо, если я смогу его выпить.

   Эстабанъ приказалъ старухѣ пойти въ городъ за молокомъ и хотѣлъ сѣсть около брата. Но въ эту минуту открылась дверь, выходившая въ корридоръ, и черезъ нее просунулась голова юноши.

   - Съ добрымъ утромъ, дядя,- сказалъ онъ.

   Въ его плоскомъ лицѣ было чтото собачье; глаэа сверкали лукавствомъ, волосы были начесаны на уши и густо напомажены.

   - Войди, озорникъ!- сказалъ Эстабанъ и обратился снова къ брату.

   - Ты знаешь кто онъ?- спросилъ онъ.- Нѣтъ? Это сынъ нашего покойнаго брата Томаса, да уготовь Господь ему мѣсто въ раю! Онъ живетъ тутъ на верху со своей матерью, которая моетъ церковное бѣлье и умѣетъ удивительно хорошо плоить стихари. Томъ, поздоровайся съ этимъ господиномъ. Это твой дядя Габр³эль, который вернулся изъ Америки, Парижа и изъ разныхъ другихъ далекихъ, очень далекихъ мѣстъ.

   Юноша поздоровался съ Габр³элемъ, нѣсколько смущенный грустнымъ, больнымъ видомъ дяди, о которомъ его мать говорила при немъ, какъ объ очень таинственномъ человѣкѣ.

   - Вотъ этотъ мальчишка,- продолжалъ Эстабанъ, обращаясь къ брату и указывая на Тома,- самый большой озорникъ во всемъ соборѣ. Если его еще не выгнали отсюда, то только изъ уважен³я къ памяти его отца и дѣда, ради имени, которое онъ носитъ; всѣмъ извѣстно, что семья Луна - такая же старинная, какъ камни стѣнъ... Какая бы шалость ему ни взбрела на умъ, онъ непремѣнно приводитъ ее въ исполнен³е. Онъ ругается какъ язычникъ въ ризницѣ, за спиной канониковъ. Это все правда; не отрекайся, бездѣльникъ!

   Онъ погрозилъ ему пальцемъ, полу-серьезно, полу-шутливо, точно на самомъ дѣлѣ вовсе не осуждалъ проступковъ своего племянника. Юноша выслушалъ выговоръ, гримасничая какъ обезьяна и не опуская глазъ, глядѣвшихъ очень дерзко.

   - Какой стыдъ,- продолжалъ дядя,- что ты напомадилъ волосы какъ свѣтск³е шалопаи, пр³ѣзжающ³е въ Толедо въ больш³е праздники! Въ доброе старое время тебѣ бы за это обрили голову. Но теперь, когда наступили времена распада, произвола и бѣдств³й, наша святая церковь бѣдна, какъ ²овъ, и каноникамъ не до пустяковъ. Все пошло на убыль, на горе намъ! Если бы ты видѣлъ, какъ все пало, Габр³эль! Соборъ теперь совсѣмъ вродѣ мадридской лавки, куда люди приходятъ, покупаютъ, что имъ надо и бѣгутъ прочь. Соборъ такъ же прекрасенъ, какъ и прежде, но исчезло велич³е прежняго служен³я Господу. To же самое говоритъ и регентъ. Онъ возмущается, что только въ больш³е праздники въ хоръ является человѣкъ шесть музыкантовъ, да и то, едва-едва. Молодежь, живущая въ монастырѣ, перестала любить нашу церковь; жалуются на то, что имъ мало платятъ, не принимая во вниман³е, что церковь переживаетъ тяжелыя времена. Если такъ будетъ продолжаться, то я не удивлюсь, если так³е сорванцы, какъ вотъ этотъ и друг³е, подобные ему, начнутъ устраивать игры въ церкви... прости Господи!

   Простодушный Эстабанъ, выразивъ свое возмущен³е, продолжалъ, указывая на племянника:

   - Вотъ этотъ молодчикъ, какъ ты его видишь, уже занимаетъ должность, которую его бѣдный отецъ получилъ только въ тридцать лѣтъ; а онъ еще не доволенъ. Онъ мечтаетъ сдѣлаться тореадоромъ - и осмѣлился даже разъ отправиться въ воскресенье на новильяду (бой молодыхъ бычковъ) въ толедскомъ циркѣ. Его мать прибѣжала ко мнѣ внѣ себя, чтобы разсказать, что сдѣлалъ ея сынокъ, и я, помня, что покойный братъ поручилъ мнѣ передъ смертью заботиться объ его сынѣ, подстерегъ молодчика, когда онъ возвращался изъ цирка, и погналъ его домой тѣмъ же шестомъ, которымъ я водворяю молчан³е въ соборѣ. Пусть онъ тебѣ самъ скажетъ, тяжела ли у меня рука, когда я сердитъ. Дѣва Святилища! Чтобы Луна изъ святаго собора сдѣлался тореадоромъ! Когда объ этомъ узнали каноники и кардиналъ, они были очень огорчены, какъ мнѣ, потомъ, передавали. А мальчишку съ тѣхъ поръ прозвали "Тато" {Т. е. "шепелявый": намекъ на андалузцевъ. Андалуз³й - родина большинства тореадоровъ.}. Да, не дѣлаетъ онъ чести нашей семьѣ.

   Эстабанъ посмотрѣлъ на племянника уничтожающимъ взглядомъ, но тотъ только улыбался, слушая его обличен³я.

   - He думай, Габр³эль,- продолжалъ Эстабанъ,- что ему нечего ѣсть, и что поэтому онъ пускается на всяк³я сумасбродства. Несмотря на то, что онъ такой озорникъ, онъ въ двадцать лѣтъ получилъ должность "переро" - служителя, выгоняющаго собакъ изъ собора. Въ прежнее время эту должность получали только послѣ долгихъ лѣтъ усердной службы. Ему платятъ шесть реаловъ въ день, и такъ какъ дѣла у нero при этомъ никакого нѣтъ, то онъ можетъ еще, кромѣ того, показывать церковь туристамъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, что онъ получаетъ на чай, онъ зарабатываетъ больше, чѣмъ я. Иностранцы-еретики, которые смотрятъ на насъ, какъ на дикихъ обезьянъ, и смѣются надъ всѣмъ, что видятъ здѣсь, обращаютъ на него вниман³е. Англичанки спрашиваютъ его, не тореадоръ ли онъ? Большаго ему и не нужно. Какъ только онъ видитъ, что имъ интересуются, онъ начинаетъ врать безъ конца - выдумщикъ онъ какихъ мало - и разсказываетъ о "корридахъ" въ Толедо, въ которыхъ онъ принималъ участ³е, о быкахъ, которыхъ убилъ... А негодяи-англичане записываютъ все, что онъ говоритъ, въ свои путевые альбомы; одна блондинка съ большими ногами зарисовала даже профиль этого бездѣльника. Ему все равно - лишь бы слушали его вранье и дали потомъ песету. Что ему до того, если эти нечестивцы будутъ разсказывать, вернувшись домой, что въ толедскомъ соборѣ, въ первой церкви Испан³и, служащ³е - тореадоры и участвуютъ въ богослужен³и въ промежуткахъ между "корридами"!.. Словомъ, онъ зарабатываетъ больше, чѣмъ я, и всетаки еще жалуется на свою должность. А должность его прекрасная! Шествовать во время большихъ процесс³й впереди всѣхъ, рядомъ съ крестомъ, и нести вилы, обернутыя въ алый бархатъ, чтобы поддержать крестъ, если бы онъ упалъ... Носить парчевую красную одежду, какъ кардиналъ! Въ этомъ костюмѣ, какъ говоритъ регентъ, который очень много знаетъ, становишься похожимъ на нѣкоего Данте, который много вѣковъ тому назадъ жилъ въ Итал³и и спустился въ адъ, а потомъ описалъ свое путешеств³е въ стихахъ.

   Раздались шаги на узкой витой лѣстницѣ, которая прорѣзана была въ стѣнѣ для сообщен³я съ верхнимъ этажемъ.

   - Это донъ-Луисъ,- сказалъ Эстабанъ.- Онъ идетъ служить мессу въ часовню Святилища, a потомъ огправится въ хоръ.

   Габр³эль поднялся, чтобы поздороваться съ священникомъ. Это былъ маленькаго роста, слабый съ виду человѣкъ. Съ перваго взгляда бросалось въ глаза несоотвѣтств³е между хрупкимъ тѣломъ и огромной головой. Большой выпуклый лобъ какъ бы сокрѵшалъ своей тяжестью смуглыя неправильныя черты его лица, носившаго слѣды оспы. Онъ былъ уродливъ, но всеже ясность его голубыхъ глазъ, блескъ здоровыхъ бѣлыхъ и ровныхъ зубовъ, озарявшихъ ротъ, невинная, почти дѣтская улыбка придавапи привлекательность его лицу; въ немъ чувствовалась простая душа, всецѣло поглощенная любовью къ музыкѣ.

   - Такъ этотъ господинъ и есть тотъ братъ, о которомъ вы мнѣ столько разсказывали?- спросилъ онъ, когда Эстабанъ познакомилъ ихъ.

   Онъ дружески протянулъ руку Габр³элю. У нихъ обоихъ былъ болѣзнен