Главная » Книги

Буссенар Луи Анри - Под Южным Крестом, Страница 18

Буссенар Луи Анри - Под Южным Крестом


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ников.
   Губернатор Сиднея, видевший замечательный инструмент, решил убедить неверующего наглядным примером. Он велел привести в свой парк туземца, хорошо владевшего бумерангом, и предложил профессору Блуменбаху встать вместо мишени. Профессор согласился и, насмешливо улыбаясь, встал позади негрита в позе Наполеона I.
   Австралиец чрезвычайно удивился такой странной фантазии, но повиновался приказу без возражения. Радуясь случаю сломать кости хотя бы одному белому человеку, туземец проворно встал в позицию как опытный воин и, презрительно улыбнувшись немцу, стоявшему позади него, метнул свое оружие.
   Деревяшка пролетела вперед на небольшое расстояние, коснулась земли, подскочила и, свистя, помчалась на герра Блуменбаха с такой силой, что бедный ученый едва не погиб, но вовремя успел растянуться на земле.
   Дикарь предложил повторить опыт, но бедный профессор, сконфуженно отыскивая в траве свалившиеся с носа очки, объявил, что с него достаточно и что теперь он убедился вполне.
   Кайпун кинул несколько раз свой бумеранг, и всякий раз дубинка послушно возвращалась к ногам охотника.
   Парижанин решил попробовать, в свою очередь, кинуть бумеранг, но не сумел. Дубина отлетела шагов на тридцать, но не вернулась назад.
   Неудача заставила Фрикэ призадуматься. Тогда Кайпун подал ему барнгет, или военный бумеранг. Опыт с этим бумерангом был так же неудачен, как, и предыдущий с уонгимом, или бумерангом охотничьим.
   - Странно!.. Странно! - бормотал Фрикэ, досадуя на неудачу. - Ньютон сказал, что человек может понять все, сделанное человеком. А между тем Кайпун умеет бросать бумеранг, а я никак не могу научиться. Интересно знать, понял бы гений Ньютона сущность этого оружия, изобретенного дикарями?.. Постой, постой... Я, кажется, понял, в чем заключается тайна... Взгляни, Кайпун, взгляни: вот твой бумеранг... это лист эвкалипта, оторванный от дерева и вращаемый ветром... Э, господа дикари, да вы, я вижу, не дураки.
   Фрикэ был прав. Бумеранг очень похож на лист эвкалипта. Форма и размеры у обоих почти одинаковые; наименее изогнутый бумеранг наиболее похож на эвкалиптовый лист, и наоборот. Действие ветра на лист позволило Фрикэ сделать вывод о сходстве движения листа с тем, которое получает бумеранг в руках дикаря.
   Придя к такому заключению, Фрикэ снова взял в руки уонгим и стал внимательно его рассматривать.
   - Правда, оружие очень странное, - сказал он, - но вовсе не такое необыкновенное, каким кажется на первый взгляд. А! Так вот оно что!.. Ну, теперь я догадался. Концы бумеранга не лежат на одной прямой... Здесь есть легкий изгиб... Герр Блуменбах, очевидно, этого не заметил... Бумеранг просто-напросто винт. Теперь я понимаю, почему эта дубина так легко держится в воздухе, если ей сообщить вращательное движение. Это мне напомнило детство. Давно это было, я еще под стол пешком ходил... Мсье Надар сводил с ума Париж своим воздушным шаром. Говорили об управлении аэростатами... В то время изобрели интересную игрушку. Это была просто небольшая деревянная палочка, снабженная двумя или тремя картонными крылышками, расположенными в виде лопастей винта. Игрушке придавали вращательное движение с помощью веревочки, точно волчку. Картонные крылышки вертелись, и игрушка поднималась вверх. Мне кажется, что бумеранг и эта игрушка - почти одно и то же, с той лишь разницей, что бечевку заменяет рука охотника... Ну, Кайпун, начинай сначала, покажи-ка мне еще раз свое искусство.
   Кайпун, самолюбие которого было задето, кинул бумеранг на сто метров. На этот раз замечательное оружие превзошло самое себя. Упав на землю, бумеранг поднялся вверх и, пролетев над головой охотника, снова упал к пятидесяти шагах сзади него, потом опять подскочил и, описав таким образом несколько концентрических полуокружностей вокруг охотника, тихо вернулся к нему и чуть-чуть не был подхвачен ловкой рукой.
   Но тут случилось неожиданное. Внезапно налетел порыв ветра, и бумеранг отнесло в сторону, так что Кайпун не успел его подхватить. Дубинка упала шагах в двадцати.
   Привычным жестом моряка, желающего узнать, с какой стороны ветер, Кайпун, послюнявив указательный палец, поднял его над головой и сделал знак, как будто говоря:
   - Не моя вина, ветер переменился.
   - Я был прав, - снова заговорил восхищенный Фрикэ. - Ветер очень много значит. Теперь я понимаю, почему ты, прежде чем бросить свою дубину, так старательно исследуешь направление ветра. Ты никогда не бросаешь бумеранг против ветра или прямо по ветру, а всегда немножко вкось, точно так, как мы направляем шлюпки. Если бы ветра не было совсем, твой бумеранг не срикошетил бы. Как бы то ни было, все это очень остроумно, и нельзя назвать дураком человека, который так хорошо умеет использовать все возможности, предоставляемые природой, и так ловко действует первобытным оружием. Ну, друг Кайпун, мне с тобой придется жить довольно долго, так что изволь за это время научить меня управляться с бумерангом. Уверяют, будто им может овладеть только природный австралиец. Твое искусство служит явным опровержением этого мнения, придуманного путешественниками, не выходящими из своего кабинета. Я тоже постараюсь доказать им, что они ошибаются. Идет?.. Не правда ли? Ведь ты меня научишь, дружище Кайпун, да?
  
  

ГЛАВА VII

Кто такой белый дикарь. - Жан Кербегель, 1860 года. - Следствия смерти одного вомбата. - Похороны у туземцев Виктории. - Поверие о белых людях. - Еще о каторжниках. - В путь неизвестно куда. - Фрикэ находит самородок золота. - Жан не хочет расставаться с Фрикэ. - Золотая пещера. - Не это ли клад бандитов моря? - На мысе, выдающемся в озеро Тиррель. - Голоса в австралийской преисподней. - Фрикэ узнает голоса.

   При других обстоятельствах Фрикэ был бы очень рад встрече с австралийцами, но теперь ему было не до них. Уже три недели он жил в постоянной тревоге, не зная ничего о своих друзьях. И не только от них не было никаких известий, но Фрикэ не находил ни малейшего признака, который бы указывал на то, что они появились где-нибудь в окрестностях озера Тиррель, как было условлено.
   Принятый австралийским племенем, вторым вождем которого был одичавший европеец Кайпун, парижанин был спасен от голодной смерти, но и только. К цели он не подвинулся ни на шаг.
   Впрочем, его вынужденное пребывание у дикарей не было совершенно бесполезно. Приведя своего друга в деревню, принадлежащую племени, Кайпун невольно сообщил ему некоторые сведения о себе. Они были очень незначительны, но парижанин, благодаря им, все-таки убедился, что его одичавший друг - француз по происхождению, бывший моряк и, вдобавок, бретонец, следовательно, земляк Пьера де Галя.
   С радостью ребенка, показывающего свои игрушки новому другу, Кайпун достал сначала две медные пуговицы с выбитым на них якорем, очевидно, оторванные от матросской куртки, потом две вылинявшие нашивки с полустертой надписью "Беллона". Эти три вещицы тщательно хранились в мешке из кожи опоссума. Кроме того, на руке у Кайпуна парижанин заметил мелкую синеватую татуировку, очевидно, выжженную давно, еще в ранней юности. Она состояла из якоря с двумя словами "Жан Кербегель", и надписи сверху "1860 год".
   Фрикэ окончательно убедился, что он был прав, предполагая в Кайпуне одичавшего европейца. Это был, вероятно, потерпевший крушение юнга, которого нашли дикари, приняли к себе и мало-помалу втянули в свой быт, так что он забыл родной язык и совершенно одичал.
   Такие случаи бывали. Десять лет тому назад среди дикарей, при таких же точно обстоятельствах, был найден французский матрос Нарцисс Пельтье. Он тоже забыл свой язык и совершенно одичал. Пельтье был ранен в стычке с матросами, пришедшими к ручью за водою, взят в плен и возвращен на родину. Его снова познакомили с европейским образом жизни, заставили вспомнить французский язык, зачислили в кадры флота и дали место смотрителя маяка на западном берегу Франции. Пребывание Пельтье у дикарей продолжалось восемнадцать лет.
   То же самое случилось и с Кайпуном, которого Фрикэ стал звать настоящим именем, то есть Жаном Кербегелем.
   Жан привязался к молодому человеку всей душой. Он ходил за Фрикэ всюду, как тень, и всячески старался сделать его жизнь у дикарей как можно приятнее.
   Два дня шел дождь, и Фрикэ вынужден был находиться в жалкой плетеной хижине, вонючей и грязной, где жило четверо дикарей. Парижанин думал, что он не выдержит и задохнется. Как ни был он вынослив, но и ему оказалось не под силу жить среди нечистот, гниющих костей и остатков мяса, а главное, в одном помещении с дикарями, от которых воняло, как от козлов.
   Жан построил для него хорошенькую хижину из ветвей с занавесью из шкуры кенгуру. Из мебели в хижине была лишь здоровая, чистая постель из мягких листьев папоротника, но здесь, по крайней мере, не приходилось дышать миазмами.
   На досуге Фрикэ занялся изучением языка дикарей и воспользовался случаем говорить с Кайпуном по-французски.
   Последний жадно прислушивался к его речам, повторял некоторые слова, стараясь припомнить их смысл, и делал большие успехи. Недели через три его запас слов значительно пополнился. Но он еще не научился правильно строить фразы. Ему удалось овладеть только существительными, и, желая выразить свою мысль, он путал французские выражения с австралийскими, что выходило очень смешно.
   К нему понемногу стала возвращаться память, и Фрикэ надеялся, что одичавший француз скоро будет в состоянии рассказать свою историю. Парижанин мечтал, как он со временем увезет Жана в Европу и вернет его на прежнее, хотя и скромное место в цивилизованном мире.
   Несмотря на постоянную заботу о пище, которую с трудом добывают дикари, Жан и Фрикэ деятельно разыскивали следы Андрэ, доктора, Пьера де Галя и Князька. Они то и дело бегали к озеру Тиррель. Местность, к счастью, была хорошо знакома Жану, и он был незаменим во время этих длинных походов. Фрикэ дал ему понять, как важны поиски, и одичалый бретонец напрягал свою чуткость дикаря, чтобы отыскать следы друзей парижанина.
   Одна вещь чрезвычайно смущала Фрикэ. Ему очень хотелось знать, за что золотопромышленники хотели повесить Жана, но тот на все его вопросы упорно отмалчивался, не желая или не умея связно ответить.
   Между тем Фрикэ случайно узнал об одном поверьи, которому суждено было оказать благотворное влияние на будущее парижанина. Случилось это благодаря очень неприятному обстоятельству, жертвою которого стал один из дикарей племени.
   Несчастный, желая поймать вомбата (лазающее животное), влез на вершину эвкалипта и упал оттуда на землю, сломав себе спину.
   Так как австралийцы редко умирают своей смертью, а чаще из-за какого-то несчастья, то они смотрят на смерть, как на нечто противное природе, вызванное чьими-нибудь кознями. И на этот раз дикари заорали во все горло, посылая брань солнцу, луне, эвкалиптам, а главное, таинственному колдуну, принявшему образ вомбата, чтобы заманить несчастного дикаря на вершину дерева и убить его.
   С ревом и воем, какого не вынесло бы европейское горло, мужчины в знак траура вымазали себе белой краской лица, грудь, руки и ноги, другими словами, изобразили на себе кости человеческого скелета и занялись подготовкой к торжественным похоронам.
   Вечно голодные туземцы порою не отказываются от человеческого мяса. Они, в большинстве случаев, пожирают мертвецов. К счастью, Фрикэ на этот раз не пришлось присутствовать при отвратительном зрелище. Провизии у дикарей было достаточно. Озеро в изобилии поставляло рыбу, и дикари ограничились тем, что содрали с умершего кожу.
   Во время этой операции, которую совершал каракул, или колдун племени, каждый туземец медленно прохаживался около трупа и, приближаясь к нему, каждый раз ударял себя топором по голове в знак скорби. Фрикэ сначала думал, что это делается только для виду, но потом понял, что удары наносились нешуточные, потому что по лицам у несчастных текла кровь. Самоистязание прекратилось лишь тогда, когда каракул, отойдя от трупа, подбежал к фанатикам, обнял по очереди каждого из них и залепил их раны пластырем из глины. После того они были допущены к созерцанию мертвого тела.
   Затем приблизились жены умершего. Несчастные вдовы были облачены в полный траур: их лица, руки и ноги были вымазаны белой краской, все украшения сняты. Увидев труп своего мужа и повелителя, все жены, точно по команде, завыли. Они рвали на себе волосы, плакали и бесновались, выражая дикими телодвижениями и криками свое горе.
   После этой церемонии тело дикаря положили в кожаный мешок. Этот мешок сохраняется вдовами в течение ста дней, а затем его кладут в дупло или какую-нибудь отдаленную пещеру.
   То же самое бывает, когда у матери умирает ребенок. Бедная женщина долго не решается расстаться со своим птенцом и носит его с собою, пока тело окончательно не сгниет. Тогда она высушивает кости, заворачивает их и кладет на ночь под голову, чтобы иметь около себя останки ребенка и почаще вспоминать его во сне.
   Печальная церемония закончилась. Несчастные, истерзанные дикари запели хором веселую песню и устроили вокруг Фрикэ фантастическую пляску.
   Парижанин не знал, что и думать об этом неожиданном взрыве веселости, но Жан скоро разъяснил ему это недоразумение на своем странном языке.
   У австралийцев существует поверье, что все их мертвецы оживают под видом белых людей. Присутствие Фрикэ, по их мнению, предвещало благополучие.
   Они предполагали, что скоро явятся белые, много белых, и первым из них будет сам недавний покойник, принявший черты лучшего друга Фрикэ.
   - Спасибо вам, друзья, за такое милое предсказание, от души спасибо. То, что вы проповедуете, очень смешно, но я готов разделить вашу веру. Если ваше пророчество сбудется, то мне больше и желать нечего.
   Как ни удивительно такое поверье, но оно, в сущности, очень естественно. Каждый представляет себе рай сообразно со своим умом и воображением. Живя в страшной бедности, в лишениях, на самой низшей ступени человеческого развития, негрит Австралии видит, что белый человек живет в изобилии. Счастливый конец своей жизни он видит в том, чтобы начать ее вновь в условиях, о которых он в теперешнем своем положении может только мечтать; этими желательными условиями являются обильная еда, обильное питье и обильный сон.
   Происхождение этого поверья объясняют по-разному. Наиболее правдоподобным кажется нам объяснение, относящееся ко времени возникновения колонии.
   Каторжники, привезенные капитаном Филиппом, едва успев высадиться, принялись за свои прежние дела. Воровство и убийство стали у них средством к существованию, и против этого зла не помогала даже железная дисциплина, обычная в английских исправительных колониях.
   Случаи бегства с поселения были так часты, что бандитов стало весьма много, и, не довольствуясь разбоем на суше, они принялись разбойничать и на море, достав себе несколько палубных лодок. Вскоре их набеги навели ужас на все соседние берега и сильно подорвали развитие колонии. Поэтому английское правительство беспощадно преследовало бандитов. Меньше чем в год десятки их были расстреляны, перевешаны и утоплены, а остальные загнаны в бесконечные леса центральных земель.
   Оставшиеся в живых не хотели признать себя побежденными. Чтобы удобнее было грабить население, они догадались выкрасить себе кожу, татуироваться, одеться в шкуры опоссумов и выдать себя за туземцев. Многие из них окружили себя туземными женщинами, которых стали называть унини (супругами), и которые очень привязались к своим мужьям.
   В эту неприятную для беглых каторжников годину гонимые и теснимые со всех сторон бандиты, чтобы заключить мир с туземцами, решили выдать себя за их предков, которые возвратились на землю под видом белых людей, подобно тому, как из гадкой гусеницы выходит прелестная бабочка.
   Обман удался как нельзя лучше. Бледный цвет их кожи, говорили легковерные туземцы, получается оттого, что загробная жизнь смыла черную краску с "чернокожих длинноволосых людей, сотворенных великим Му-То-Они" (гением добра).
   Их страшный язык, изобилующий гласными звуками, есть ничто иное, как последние стоны агонии, которые Баланга (смерть) вложила в грудь белым привидениям.
   Их блестящие ножи и железные трубы, извергающие молнию - оружие новых племен, а забвение австралийских обычаев навеяно на белых коварным и шаловливым духом Вуа-Вуа, который стер их память.
   Благодаря такой изысканной мистификации, беглым каторжникам было среди туземцев настоящее раздолье. В качестве предков они получали лучшее место за столом и у очага и вообще заручились прочной привязанностью со стороны дикарей. Они выбирали себе молоденьких девушек, становились супругами и повелителями, и никто не думал возмущаться таким бесцеремонным захватом чужих прав.
   Легенда передавалась от отца к сыну и так понравилась туземцам, что до сих пор не забыта ими. В настоящее время более двух третей австралийцев свято верят в нее и готовы принять мучения за свои убеждения.
   После похорон австралийцы собрали свои пожитки и приготовились куда-то перекочевать. Сборы были непродолжительны. Мужчины взяли с собою по пучку копий и по бумерангу и медленно двинулись в путь, а женщины пошли за ними следом, сгибаясь под тяжестью мешков с провизией и обливаясь потом. Хижины, или виллумы, были преспокойно оставлены случайным посетителям: прохожим, гадам, насекомым и ночным птицам.
   Фрикэ, удивленный непредвиденным походом, обратился за разъяснением к Жану Кербегелю.
   Одичалый европеец пожал плечами, поднял глаза к небу и воздел руки, как бы говоря:
   - Почем я знаю?
   - Нет, правда? - не унимался парижанин. - Будь умницей. У меня здесь дела. Я не могу уходить далеко отсюда. Я останусь здесь. Если ты меня любишь, оставайся со мною. Это еще что такое? - продолжал он, поднимая с земли желтоватый, словно прокопченный табачным дымом камень, вырытый из ямы, куда закопали умершего. - Черт возьми, довольно тяжело.
   - Золото, - отвечал Кайпун гортанным голосом.
   - Золото?.. А! Чистое золото.
   - Золото, - повторил Кайпун.
   - Понимаю, друг. Здесь его, по крайней мере, на тысячу франков. Впрочем, тебе это все равно, да и мне тоже... Но на всякий случай я возьму его с собою. Места в кармане оно не пролежит, а при случае может пригодиться...
   Между тем негриты ушли вперед, не заботясь о двух отставших товарищах.
   - Пойдем, - сказал Жан настойчиво.
   - Куда?
   - Туда... к озеру.
   - Туда? К озеру? С удовольствием. Но только что мы там найдем?
   - Золото.
   - Как? Опять золото?
   - Да... много... много.
   И он сделал жест, показывающий, что там большие запасы золота.
   - Нет... не прииск... там пещера... и все золото, золото...
   - А! Это дело другое. Ты начинаешь говорить по-французски так, что тебя можно понимать... Ну, так как же? Там золото в кусках?
   - В кусках... много кусков.
   - И ты хорошо знаешь место, где оно спрятано?
   - Да, - радостно сказал Жан. - Все тебе... все... ты добрый.
   - Все мне... зачем? Лучше сказать: нам. Разделить золото будет не трудно, из-за этого мы не поссоримся... Ах, если бы мне напасть на след Боскарена! Я бы тогда убил двух зайцев: и негодяя захватил, и барышню нашу выручил из плена... Решено, Жан, я иду с тобой.
   Путь был долог и труден. Три дня шли негриты с неутомимостью дикарей, и Фрикэ, несмотря на всю свою энергию, начал уже уставать, как вдруг Жан скомандовал остановиться, издав тихий свист.
   Толпа остановилась на пригорке, поросшем тощей растительностью. Этот пригорок выдавался мысом в озеро Тиррель и был доступен с суши только с той стороны, откуда Фрикэ пришел с дикарями.
   Мыс, размытый тропическими дождями, сожженный солнцем и обвеянный ветром, состоял из базальтовых наслоений, черные оттенки которых отливали слюдяным блеском. С этого обрывистого места открывался далекий и прелестный вид на озеро, которым Фрикэ сразу же залюбовался.
   Вопреки обыкновению, негриты, вместо того чтобы устроить лагерь и развести костры, хранили почтительное, если не сказать боязливое молчание, а женщины уселись на свои мешки спиной к озеру и, подперев голову руками, упорно не смотрели на его блестящую, необозримую гладь.
   Вдруг все дикари, словно пораженные внезапным ужасом, кинулись ничком на землю. Они услышали глухие раскаты человеческих голосов, заглушавших журчанье невидимого ручья, протекавшего где-то поблизости.
   - Виами! Виами! - кричали в ужасе дикари. - Ад!.. Ад!..
   - Ад!.. Ну, что же, и отлично, - сказал Фрикэ, отрываясь от созерцания озера. - Но или я сильно ошибаюсь, или мне знакомы голоса бесов, живущих в этом аду. Если негодяи здесь, то, вероятно, и доблестный вождь их тоже где-нибудь недалеко... Ну, Фрикэ, будь осторожен, мой мальчик, а не то попадешься.
  
  

ГЛАВА VIII

Тулугаль и Му-То-Они. - Австралийская легенда. - Что вышло из клочка бороды, брошенного на землю Баямаи. - Несчастья Луны. - Голоса из преисподней говорят по-английски и по-португальски. - Огромный самородок. - Жадность двух негодяев. - Появление мистера Голлидея и синьора Бартоломео ди Монте. - Взятка. - Как Голлидей понимает отношение к людям. - Синьор Бартоломео разыгрывает роль падающей звезды. - Таинственная лодка. - Выстрел на озере.

   Испуганные крики дикарей: "Виами!.. Виами!.." и хриплые звуки голосов внизу ни на минуту не смутили Фрикэ. Он не был склонен к суеверию ни по своему характеру, ни по воспитанию и сразу же догадался, что все это значит.
   Снизу слышались то крики алчности и ужаса, то мольбы, то крики о помощи, то брань и угрозы двух человек, которые, очевидно, боролись. Фрикэ прислушался хорошенько и понял все. Он даже догадался, что соперники принадлежат к различным национальностям, и в конце концов по голосам узнал обоих.
   Один из голосов, который, дрожа от страха, молил о чем-то, был с португальским акцентом. Другой голос, охрипший от пьянки, но резкий, как стальной клинок, произносил страшные ругательства с интонацией чистокровного янки.
   Фрикэ подполз к самому краю утеса и заглянул вниз. Его глазам представилось ужасное зрелище.
   - Виами!.. Виами!.. - продолжали жалобно кричать дикари, убежденные, что их нового друга потащил за волосы злой дух Тулугал, чтобы сбросить с утеса в волны озера.
   Религия австралийских дикарей состоит из сплетения всевозможных нелепостей. Ее главная отличительная черта та, что туземцы гораздо больше верят в духа зла, чем в доброго гения Баямаи или Му-То-Они.
   Такой пессимизм религиозных воззрений легко объясняется теми ужасными условиями жизни, в которых находятся несчастные туземцы Австралии, проводящие жизнь между голодом и английскими штуцерами. Позволю себе несколько дольше остановиться на догматах туземного богословия, так как оно представляет значительный интерес своим крайним сумасбродством. Заранее прошу у читателя снисхождения к грубому невежеству несчастных дикарей.
   Замечу, что среди грубых преданий большинства туземных религий, - а их в Австралии много, как и везде, - встречаются нередко весьма разумные нравственные принципы и почти всеобщая вера в загробную жизнь.
   Они верят в награду и наказание после смерти. Особенно интересно их представление об аде, или как они называют его, о Виами, делающее большую честь их фантазии.
   Представьте себе бесконечную песчаную пустыню, без малейшей тени, без воды, без единой капли росы, окруженную голыми утесами, безжалостно палимую тремя огромными солнцами, расположенными в виде треугольника. Тут пребывают грешники, осужденные на вечное горение за оскорбление жрецов, за побои, нанесенные старикам, за убийство вождей и за похищение молодых девушек.
   Каракулы, или колдуны, являются хранителями преданий австралийской книги Бытия.
   Баямаи, или Му-То-Они (гений добра), чернокожий великан, с огромными руками и ногами, с белыми волосами и огненными глазами, сначала создал кенгуру, казуара и вомбата, а потом растения, которыми они кормятся, и солнце, которое им светит.
   Довольный началом, Баямаи взошел на вершину гор Варра-Ганг, известных у европейцев под именем Австралийских Альп, и плюнул на все четыре стороны. От этого произошли реки и озера. Он населил их рыбами.
   Что касается способа, которым Баямаи создал моря и озера с соленой водой, то предание рассказывает об этом с такими грязными подробностями, что я не решаюсь повторить их.
   Сначала Му-То-Они довольствовался своим творением, но потом оно показалось ему недостаточным. Он пожелал создать нечто большее, чем казуары и вомбаты. Он спустился с варра-гангских вершин и целый день занимался созданием мужчины и женщины, которые сделались прародителями черного племени с гладкими волосами.
   Утомившись, Му-То-Они несколько дней отдыхал от трудов своих, но потом, видя, что созданные им люди изнывают под палящими лучами солнца, вызвал из недр земли камедные деревья и араукарии, которые густо покрыли почву и распростерли над землей прохладную тень.
   Сделав это, он вырвал у себя из бороды клок волос и бросил его на землю.
   Эти тонкие волосы принялись расти и стали маррою (матерью) теперешних лиан.
   Тогда Му-То-Они решил, что все сделано очень хорошо и что прародители черных людей будут счастливы. Он вернулся на Варра-Ганг, топнул ногой об утес и поднялся в заоблачное пространство, где и пребывает до настоящего времени.
   Австралийский создатель уселся за солнцем и, заботясь о счастье своих тварей, только и делает, что поворачивает дневное светило вокруг пальца.
   Иначе рассказывает австралийская космогония историю луны. Богиня ночи была прежде красивой женщиной, которая счастливо жила на земле, занимаясь охотой. В наказание за целый ряд самых невероятных похождений эту австралийскую Диану прогнали с земли, пригвоздили к темному небу и обрекли ее жить исключительно в темноте.
   Теперь она оплакивает свое вдовство и одиночество. Ее слезы стынут и твердеют. Их накопилось так много, что они усеяли небесный свод и стали звездами.
   Вера в выходцев с того света, то есть туземцев, приходящих из гроба под видом белых людей, появилась уже впоследствии, лет сто тому назад как дополнение к этим странным верованиям.
   Но вернемся к парижанину, который, не боясь головокружения, преспокойно лежал на утесе, свесив голову вниз. Он слушал оживленный и в высшей степени назидательный разговор двух лиц, присутствие которых в подобном месте явилось для Фрикэ полнейшей неожиданностью. Стоя на узком выступе мыса на пятьдесят футов ниже вершины, какой-то человек с американским акцентом бранился с другим человеком, висевшим над бездной на веревке, которая отчаянно качалась и крутилась.
   Конец этой веревки выходил из круглого отверстия в базальтовой скале. Внутри, очевидно, была пещера, имевшая выход на другую сторону скалы и, возможно, куда-нибудь очень далеко.
   Фрикэ не совсем понимал, зачем пришли сюда эти люди. Он медленно приподнялся, знаком попросил Жана подержать его за ноги и высунулся еще дальше. Он смог яснее рассмотреть выступ, на котором стоял человек, державший веревку.
   Там находилась узкая трещина, из которой текла говорливая струйка воды и падала в озеро, поднимая белые клочья пены. Мелкая водяная пыль вилась около утеса, и сквозь нее, точно сквозь ореол, сверкал огромный самородок золота, застрявший среди базальтовых частиц. Ручей, словно природный диггер, вечной своей струей промыл и обнажил этот удивительный слиток, который сделал бы честь любому австралийскому музею.
   Постоянно омываемый водой каскада, самородок блестел на солнце, как зеркало, и, казалось, каждую минуту готов был исчезнуть с того места, куда его посадила фея приисков. Но это только казалось. На самом деле самородок не одну, может быть, сотню лет сидел в углублении базальтовой скалы, не тронутый жадным человеком.
   Фрикэ смотрел, затаив дыхание. При всем его бескорыстии, и его ослепил этот чудовищный самородок. Но его волнение продолжалось недолго. Вскоре внимание его отвлекла драматическая сцена, разыгравшаяся из-за самородка. Два человека, спорившие внизу, тоже заметили золото и решили овладеть им. Один из них, полагаясь на честное слово другого, спустился на веревке к самородку и, рискуя жизнью, с огромным усилием вытащил его из углубления.
   "Отлично! - подумал Фрикэ. - Наши плуты сделали выгодное дело. Только я сильно сомневаюсь, что они поделят это золото без ссоры".
   В эту минуту и раздались те громкие возгласы, которые вторично испугали туземцев. То был крик ужаса и одновременно торжества, так как человек на веревке едва не уронил слиток, но потом подхватил его и обрадовался.
   Этот крик гулко пронесся над озером, повторенный многократным эхом. Золотой слиток сверкал в руках человека на веревке.
   - Поднимите же меня, синьор Голлидей, - сказал он.
   - Так... Так... Голлидей. Это он, - сказал Фрикэ. - Этот пират определенно мастер на все руки. Хорошо бы его повесить на другом конце веревки. Но подождем... это становится любопытным...
   - Скорее же, синьор... Ради Бога, я не могу больше. Золото меня давит.
   Голос был разбитый, надтреснутый, но слова были прекрасно слышны.
   Американец быстро потянул вверх веревку, на конце которой болтался его товарищ. Потом у него возникла дьявольская мысль, и он стал тащить все медленнее и медленнее.
   - Поскорее, синьор... ради Бога... у меня потемнело в глазах... Ай! Что вы делаете?.. Побойтесь Бога!
   Американец совсем перестал тянуть.
   - Не лучше ли нам сначала поговорить по душе, синьор Бартоломео ди Монте?
   Фрикэ забавлялся, точно в ложе драматического театра:
   - Что, приятель? Ты, знать, здесь не так важен, как в Макао? Видно, торговля живым товаром не пошла тебе впрок. Кажется, тебя погубит любовь к желтому металлу.
   - Поговорить! - взвыл не своим голосом несчастный. - Да разве вы не видите, что я выбился из сил и сейчас упаду в озеро?
   - А вы вот что сделайте: передайте мне золото. Тогда вам легче будет подняться.
   Сердце мулата сжалось от смертельной тоски. Он понял, что погиб.
   - Ни за что. Я знаю, что вы меня сбросите в бездну, как только получите золото.
   - А вы не боитесь, что я сброшу вас сию минуту?
   - Вы не захотите лишиться самородка. Пока он у меня, я уверен, что вы ничего со мной не сделаете.
   - Болван! Трудно вынуть золото из углубления, а достать его со дна озера пустяк для такого пловца, как я. Ну, скорее. Отдадите вы мне золото или нет?
   - Негодяй!
   - Подавайте сюда золото!
   - Разбойник, варвар!..
   - Подавайте!
   - Вы грабите товарища, это подло...
   - Самородок сюда!..
   - Он мой... он наш... мы разделим его пополам.
   - Ваша жизнь в моих руках. Это выкуп. Отдайте мне все, или я брошу веревку.
   Португалец заскрипел зубами. Дрожь охватила его, на губах показалась беловатая пена. Он не отвечал.
   Американец вспыхнул. Кровь бросилась ему в лицо.
   - Слышали, вы? - прохрипел он яростно. - Давайте сюда золото, или я бросаю все...
   - Вы... меня... все равно... убьете... так я... лучше умру... с золотом...
   - А! Хорошо! - ответил американец, быстро спуская вниз веревку, но не бросая ее совсем, а как будто для того, чтобы показать дону Бартоломео всю прелесть падения в бездну.
   Несчастный завыл диким голосом и еще крепче обхватил самородок руками.
   - Ну, что же? Не надумали еще?..
   - Сжальтесь!.. Мистер Голлидей!.. Старый друг!.. Сжальтесь! Ведь в этом золоте моя жизнь... Мы можем взять его себе тайно от атамана... мы его нашли вдвоем, без него... в ожидании его прибытия...
   "А! Следовательно, скоро сюда явится и сам атаман", - подумал Фрикэ.
   - ...Неужели вы не боитесь, что вам придется ответить перед атаманом за мою смерть? Перед ним мы все равны, а наш устав строго карает за убийство товарища.
   - Мы одни, никто ничего не узнает, - ответил американец, начиная смягчаться.
   - Сжальтесь!.. Это золото наше общее.
   Фрикэ следил за сценой с возрастающим любопытством.
   Теперь для него стало ясно многое. Атаман - это был, очевидно, Венсан Боскарен. Торговец людьми и пират стали лесовиками, когда ступили на австралийскую землю.
   Парижанину оставалось теперь только узнать, где находятся его друзья.
   Сойдутся они, придет атаман - и развязка не заставит себя ждать. Фрикэ не помнил себя от восторга.
   В ту минуту, когда дон Бартоломео ди Монте закричал: "Сжальтесь!.. Это золото наше общее!..", вдали на серебряной глади озера, появилась чуть заметная черная точка.
   Эта точка быстро увеличивалась. Она скользила все ближе и ближе к мысу. Как она двигалась, невозможно было разглядеть. Но можно было сказать с уверенностью, что это была не лодка. Туземные лодки выдалбливаются из дерева и далеко не так широки. Быть может, это был плот? Но плот не мог бы двигаться с такой быстротой.
   Мистер Голлидей поднял случайно глаза, увидел плывущий предмет и разразился ругательствами. Не понимая, в чем дело, дон Бартоломео лепетал какие-то несвязные фразы, прерываемые предсмертной икотой. Ужас овладел им всецело, даже алчность отошла на задний план.
   Близилась развязка.
   Американец еще раньше привязал веревку к небольшому выступу скалы. Как ни был он силен, но у него устали руки держать мулата вместе с огромным слитком.
   Он вынул из кармана большой складной нож и, яростно заскрежетав зубами, воскликнул:
   - Околевай же, собака! Убирайся к черту со своим проклятым самородком!
   И он так сильно ударил ножом по веревке, что она сразу оборвалась.
   Португалец испустил ужасный вопль, два раза перевернулся в воздухе и, сжимая в руках самородок, полетел вниз головой. Послышался глухой всплеск, и все стихло.
   Парижанин и бровью не повел.
   - Одного не стало, - проговорил он саркастическим тоном. - Ах, если бы все они истребили друг друга! Туда им и дорога. Меньше было бы работы палачу.
   Минуту мистер Голлидей сидел неподвижно, держа в руке нож и сосредоточенно глядя на круги, расходившиеся по воде. Обрезанная веревка вертелась и извивалась, точно змея.
   Выйдя из задумчивости, он беззаботно махнул рукой, закрыл ножик, схватился за веревку и приготовился лезть в черное отверстие, зиявшее на гладкой поверхности скалистого мыса.
   Но таинственная лодка, как птица, подлетела к утесу. Это не был ни плот, ни обыкновенная лодка, а то и другое вместе.
   Она соединяла в себе обе системы и была очень устойчива, вместительна и быстра.
   В лодке сидело четыре человека. Двое гребли необыкновенно легкими веслами, третий стоял у кормы с подзорной трубой в руках, а четвертый целился из карабина.
   Человек с подзорной трубой сделал знак. Легкий дымок белой струйкой вырвался из дула ружья, резко и быстро прожужжала пуля, и мистер Голлидей подскочил, как ужаленный.
   - Теперь твоя очередь! - вскричал Фрикэ в ту минуту, когда загремел выстрел. - Но, черт возьми, я, кажется, узнаю этот звук!
   Он побледнел и замер от волнения. Потом вдруг отскочил назад, толкнул Жана и еще одного дикаря.
   - Конечно!.. Понятно!.. Мог ли я так ошибиться?.. Это они, разумеется, они!..
  
  

ГЛАВА IX

Дон Бартоломео ди Монте остается на дне с самородком, а Фрикэ узнает своих друзей. - В преисподней снова настает тишина. - Где причалить? - Доставание лианы. - Как австралийцы взбираются на высокие деревья за несколько секунд. - Виами отдает назад свою добычу. - Доктор Ламперриер удивляется тому, что он Нирро-Ба, и тому, что он отец многочисленного семейства. - Карманная лодка. - Кто был Жан Кербегель. - Трогательное свидание.

   После выстрела американец исчез в зияющем отверстии пещеры, а таинственная лодка подъехала к подножию скалистого, неприступного мыса и остановилась как раз на том месте, где скрылся под водою синьор Бартоломео ди Монте.
   Сидевшие в лодке люди, по-видимому, надеялись выловить утонувшего мулата, потому что плавали несколько минут вокруг этого места, как будто ожидая, не появится ли голова утопленника.
   Ожидания не сбылись. Несчастный, не желая расстаться с золотом, не выпустил его из рук и пошел ко дну, как топор.
   Сердце у Фрикэ так и стучало. В гребцах он узнал Андрэ и Князька, в человеке с трубкой - Пьера де Галя, а в стрелке - доктора Ламперриера.
   Оставив бесполезные усилия спасти утонувшего, лодка приготовилась отъехать от мыса. Весла снова заработали и всколыхнули воду, как вдруг раздался веселый крик парижского гамэна.
   - Пи-и-и-у-фью-ить! - просвистал Фрикэ, словно в горле у него был свисток от локомотива.
   Услыхав знакомый сигнал, который однажды уже сослужил им службу во дворце магараджи Борнео, четыре друга вздрогнули так сильно, что даже лодка покачнулась. Весла замерли, и четверо пловцов посмотрели наверх, в том направлении, откуда послышался крик.
   - Пи-у-фью-ить! - повторил парижанин.
   Пьер де Галь встал, приставил руки рупором ко рту и окликнул молодого человека громким голосом, каким, бывало, командовал на своем броненосце:
   - Эй!.. На вышке!.. Эй!..
   - Эй, лодка!.. Эй! - отвечал Фрикэ, как послушное эхо.
   - Матрос!.. Сынок!.. Это ты?.. Если ты, то так и скажи... не дури, а то я упаду в воду, если это не ты...
   - Конечно я, я старик... кому же больше быть? Я, Фрикэ-парижанин, ваш матрос, дорогие друзья. В воду тебе незачем падать, это вредно.
   - Фрикэ! - хором закричали все четверо. - Шалун!.. Гамэн!.. Проказник!..
   Затем доктор спросил его густым басом, в котором звучали веселые ноты:
   - Кем же ты здесь? Магараджей, как в Борнео, или просто императором одного из австралийских племен?
   - Нет! Престол не занят и дожидается одного из вас.
   - Мы сейчас причалим. Скажи, пожалуйста, куда это мы заехали?
   - А я и сам не знаю. Мне кажется, вам нужно объехать мыс и причалить с другой стороны. Я пойду к вам навстречу с моими товарищами. Только смотрите, будьте осторожнее. Место здесь прескверное: водятся лихие люди.
   - Мы уже заметили это. Скажи, матрос, этот негодяй, подстреленный доктором, не мерзавец ли янки с корабля "Лао-Дзы"?
   - Он самый. А тот, который утонул, португалец из Макао, торговавший желтыми людьми.
   - Очень приятно слышать. А теперь в путь.
   Пока лодка снова выезжала на середину озера, австралийцы, затаив дыхание, лежали ничком на утесе. Их можно было бы принять за мертвых, если бы не судорожное подрагивание и стук зубов.
   Туземцы не помнили случая, чтобы адские голоса разговаривали так долго и так громко. Ругательства американца, предсмертные крики мулата, звучные возгласы Пьера и басовые ноты доктора показались бедным дикарям адским концертом, а оружейный выстрел заставил их окончательно обезуметь от ужаса.
   Один Жан Кербегель, успевший под влиянием Фрикэ несколько объевропеиться, - да простит мне читатель это новое и, быть может, неудачное слово, - смело встал и мужественно глядел на плывущую лодку.
   - Чел-нок! - произнес он по-французски, с трудом выговаривая слоги. - Шлюп-ка!
&nbs

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 300 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа