Буссенар Луи Анри - Под Южным Крестом

е раз крикнул Фрикэ и, не получив ответа, начал ощупью пробираться к месту, где должен был находиться моряк.

   Фрикэ с ужасом заметил, что, освободившись от веревок, он уничтожил крепления, которые удерживали старого моряка на наклоненной палубе. Теперь его прибило волной к пробоине и придавило тяжелым блоком.

   - Пьер, дорогой!.. Мой брат! - с воплем бросился на помощь товарищу Фрикэ, думая, что тот умер.

   Голос молодого человека затих, потому что новая волна снова залила палубу.

   Но Фрикэ был не из тех, которые падают духом в несчастье. Едва приступ слабости прошел, как молодой человек, забыв о пятнадцатидневных страданиях, голоде и жажде, бросился освобождать Пьера, не подававшего признаков жизни.

   Провозившись с четверть часа, ценой нечеловеческих усилий Фрикэ удалось освободить Пьера и оттащить его к трапу, где было немножко светлее.

   Положив моряка на ступеньки, Фрикэ заметил, что лоб его окровавлен.

   - Это пустяк, - рассуждал молодой человек, надеясь на крепкое сложение своего товарища, - гораздо хуже, что он захлебнулся.

   Призвав на помощь все познания в вопросе спасения утопленников, Фрикэ начал приводить Пьера в чувство. То, что другому могло стоить жизни, обошлось бравому моряку получасовым обмороком. Он скоро зашевелился, глубоко вздохнул и наконец открыл глаза.

   - Пьер, ты жив, старина! - радостно вскричал Фрикэ. - Мы еще не скоро бросим с тобой мертвые якоря.

   Пьер де Галь, хотя и очнулся, несколько минут сидел как будто в оцепенении. Он тупо смотрел на зиявшее отверстие в борту судна, куда хлестали волны. Вдруг его взгляд остановился на товарище, и он стал вспоминать.

   - Что с нами? Где мы?

   - У себя, в волчьей яме.

   - Но что стало с пароходом?

   - Сел на риф и почти разбился.

   - А экипаж... пассажиры?

   - Не знаю, старина, надо пойти посмотреть.

   - Черт возьми, - вскричал Пьер, - у меня лоб в крови!

   - Пустяки. Это мой нож, упавший во время толчка, украсил твое лицо.

   - Ну и прекрасно. Теперь идем осматривать пароход, и горе этому каналье-американцу, если он не успел дать тягу.

   - Не беспокойся, такие люди ни о чем, кроме своей шкуры, не думают.

   - Но если они покинули пароход, то что же случилось с несчастными китайцами, запертыми в трюме? Они все должны были погибнуть, ведь трюм уже давно полон воды.

   Фрикэ и Пьер ошибались. Освободив трап от загромождавших его вещей, они вышли на верхнюю палубу и сразу же наткнулись на несколько трупов матросов. Следов китайцев не было видно.

   - Ну, слава Богу, они ушли, - вздохнул Пьер, - не без кровопролития, правда...

   - Да, это была настоящая бойня, - с отвращением произнес Фрикэ, оглядывая трупы.

   Двести китайцев похозяйничали, прежде чем оставили пароход, и счастье французов, что они провели это время в западне.

   Несколько бочек пресной воды и ящик с сухарями случайно не были испорчены, и французы утолили голод и жажду.

   После этого пора было призадуматься о переправе на видневшийся справа туманный берег.

   - Терпение, мой мальчик, - повторял Пьер, оглядывая палубу, - если нам не оставили шлюпок, то мы построим плот. Для этого нам пригодятся реи и доски обшивки, а за бочонками остановки не будет. Только бы не попасть к дикарям на вертел. Впрочем, чему быть, того не миновать. Ты ведь знаешь, Франсуа, что гадалка в Лориане предвещала мне рано или поздно быть съеденным. Ха, ха, ха! Я давно примирился с мыслью, что мои ноги зажарят, как бифштекс.

   И бравый моряк, проголодавший две недели и едва не погибнувший полчаса тому назад, хохотал как ребенок.

   - К делу, Пьер.

   Через минуту работа у них закипела. Пьер работал топором, а Фрикэ пилой.

   - Скоро мы оснастим нашу ладью, - говорил по своему обыкновению сам с собой старый моряк, - и в путь. Мы захватим всю провизию, воду, оружие, инструменты; не будет лишней и карта. Затем мы оборвем кусок материи от любого паруса и, кажется, тогда будет все.

   - Нет, дружище, ты позабыл о трехцветном флаге. Вот он, - сказал Фрикэ, развернув старый французский флаг.

   Через несколько часов плот был на воде. На нем красовалась маленькая мачта, смело торчавшая с обрывком паруса. Затем французы перетащили провизию и, обнажив головы, водрузили свой национальный флаг.

   Укрепив с одной стороны плота весло, Фрикэ дал знак Пьеру рубить снасть, державшую их у борта "Лао-Дзы".

   - Прощай, наша тюрьма! - воскликнул Пьер.

   Плот освободился и плавно понесся вдаль, колеблясь на хребтах волн. К счастью, море начинало успокаиваться. Пьер поставил импровизированный парус и пустил плот в бакштаг.

   Скоро глазам друзей представилась чудная картина. Плот вступал в лагуну. Здесь волны замирали, и вода становилась похожа на расплавленный металл. Подковообразная коралловая плотина, которая была так крепка, что могла выдержать любую бурю, служила преградой океану.

   Еще пять кабельтов, и плот подошел к берегу кораллового острова.

   - Уже четвертый раз я превращаюсь в Робинзона, - сказал Фрикэ.

   Захваченные сухари, подмоченные в соленой воде, не могли удовлетворить друзей. Нужно было поискать какую-нибудь живность, так как только мясо могло восстановить их истощенные силы. В то время, когда друзья грустно осматривали побережье, в кустах неподалеку послышался треск.

   Фрикэ раздвинул ветви и увидел необыкновенной величины краба. Не будучи ни натуралистом, ни ученым, парижанин, не долго думая, уложил его на месте ловким ударом по спине.

   Через несколько минут бедный краб уже знакомился с огнем, перед которым в нетерпении сидели друзья.

   - Знаешь, Пьер, - сказал Фрикэ, - ведь обитатели кораллового архипелага любители человеческого мяса.

   - Тсс, - шепотом произнес Пьер де Галь.

   - Что такое?

   - Какая-то черная образина.

   Фрикэ обернулся и увидел за кустом высокого, совершенно нагого дикаря, вооруженного копьем. Очевидно, дым и запах жареного привлекли его внимание. При виде двух европейцев он застыл на месте, и глаза его наполнились ужасом.

   - Обольстительно хорош, - с хохотом заметил Пьер.

   - Синьор, потрудитесь войти, - с иронией поклонился Фрикэ.

   - Но на всякий случай оставьте свою алебарду в передней, - прибавил Пьер.

   После нескольких минут созерцания дикарь огласил воздух резким гортанным криком и приблизился вплотную к французам.

   Его живые глаза с величайшим любопытством, смешанным со страхом, перебегали с одного на другого. Ободренный неподвижностью Пьера, дикарь протянул вперед руку, дотрагиваясь пальцем до его лица, как будто желая стереть с него краску. Убедившись, что ее нет, дикарь бросил свое копье на землю, схватился за бока и начал хохотать. Затем, не ограничившись таким проявлением веселости, он бросился животом на песок и, скорее рыча, чем смеясь, принялся кататься по земле.

   - Он немножко фамильярен, - заметил Пьер, - но ничего, веселого характера и, вероятно, добрый малый.

   - Он, очевидно, очень мало видал европейцев и потому счел нас за пришельцев с Луны.

   - Посмотри, Франсуа, у него даже зубы черные.

   - Это от отвратительной привычки жевать бетель, - ответил Фрикэ.

   - Что, если мы пригласим его позавтракать?

   - И прекрасно; тем более, что краб уже готов.

   Пьер сорвал два листа с веерной пальмы, вынул из пепла одну из клещей краба и, положив ее на импровизированное блюдо, поднес дикарю.

   "Добрый малый" не церемонился долго. Он почти вырвал лакомый кусок из рук моряка, точно боясь, что тот только дразнит его, и жадно принялся пожирать свою порцию.

   - Брр... с такими челюстями ты далеко уйдешь, - смеялся Пьер, - особенно при твоей любви к мясу европейцев.

   Дикарь живо справился с клешней и попросил еще. Насытившись, он снова начал разглядывать друзей, останавливаясь на Пьере. Когда тот вынул свой платок величиной со шлюпочный парус, дикарь совсем ошалел. Ярко-красный цвет ослепил его: он бросился к моряку, мечтая вырвать платок.

   - Потише, мой милый, - оттолкнул дикаря Пьер де Галь, - во-первых, платок один, и прачка не скоро предвидится, во-вторых, твоя пуговица с кольцом совсем не нуждается в нем.

   Дикарь, видя, что ему отказывают, неожиданно схватил копье и бросил им в Фрикэ. Тот успел отпрыгнуть в сторону, а копье, брошенное со страшной силой, вонзилось в землю по самое древко.

   Когда Пьер бросился на черномазого, тот испустил дикий крик, повернулся и скрылся в кустах.

   - Вот что значит счастье в несчастии, дружище, - с облегчением вздохнул Пьер, видя, что его товарищ уцелел.

   - Да, это удача. Наверное, проклятое копье было отравлено.

   - Однако надо быть начеку; негодяй, вероятно, скоро приведет сюда целую банду черномазых. Эх, напрасно я не отдал этой обезьяне платок.

   - Этот красный кусок материи послужит для нас ценным товаром при обмене. Конечно, теперь, когда война объявлена, следует быть осторожным. Но, в конце концов, обстоятельства покажут, что надо делать. Во всяком случае, давай приведем в готовность наши боевые силы.

   - Два топора, две абордажные сабли, два ружья, три ножа. Кажется, арсенал достаточно полон.

   - Самое лучшее, что мы можем сделать, - решил Фрикэ, - это вернуться к плоту и в случае нападения выбраться на середину коралловой бухты. Там мы все-таки будем в большей безопасности.

   - Вероятно, дикарь" принадлежит к племени людоедов, - рассуждал Пьер, - он не похож ни на негра, ни на индуса, ни даже на малайца. Я никогда не видал таких дикарей. Этот негодяй, в котором я так ошибся, посчитав его добрым малым, не очень черен; его челюсти слишком выдаются вперед, голова похожа на метлу, а волосы совсем не вьются.

   - Браво, Пьер! Ты сделал самое точное описание головы папуаса. Значит, мы попали на прибрежные австралийские острова. Знаешь, старина, это плохо, и, если хочешь, я тебе расскажу почему.

   - Мои уши раскрыты как лиселя*, - сказал Пьер, приготовившись слушать друга.

   ______________

   * Боковые паруса, ставящиеся во время слабого ветра.

  

   - Видишь ли, дружище, - начал Фрикэ, - один из самых замечательных ученых-путешественников последнего времени, Русель Уэлас, измеряя глубину моря в этих широтах, убедился, что между Индо-Китаем, Новой Гвинеей и Австралией находится одно подводное плоскогорье, с которого, как горные вершины, поднимаются над поверхностью воды острова. Эти острова, имеющие форму подковы, обладают следующей особенностью: с их внешней стороны море так мелко, что ни одно судно не может приблизиться, с внутренней же оно так глубоко, что можно было бы потопить фрегат до самого клотика* мачт. Только в одном месте это подводное плоскогорье пересекается глубоким оврагом, дна которого еще не достиг ни один лот. Над этой подводной пропастью, как будто рассекающей земной шар надвое, находится довольно быстрое и неизменное водное течение. Суда пользуются им как попутным. Пропасть, очевидно, разделяла два материка, когда-то существовавших и теперь затопленных. Один из них был продолжением Австралии, другой - Азии, а между ними лежал глубокий пролив. Это мнение подтверждается еще тем, что ни флора, ни фауна Полинезии и Малайского архипелага не сходны. Даже на островах, лежащих близко друг к другу, но разделенных подводной пропастью, заметна во всем и, конечно, в людях, их населяющих, огромная разница. С одной стороны (с азиатской) обитает красноватое племя с плоскими лицами и монгольскими глазами, длинными, прямыми волосами, обладающее спокойным, миролюбивым характером, - это малайцы; с другой - живут племена, которые больше похожи на негритосов и несравненно воинственнее своих соседей.

   ______________

   * Верхушки мачт.

  

   - Из этого следует, что мы попали по ту сторону подземной ямы, и потому нам следует держать ухо востро.

   - Да, Пьер, этот черномазый нам доказал, что знаменитый ученый прав.

   - Однако, Франсуа, ты преуспел в занятиях и стал ученее любого доктора второго класса.

   - О, ты преувеличиваешь, Пьер, - сконфуженно отвечал Фрикэ, - я еще полный невежда, мой умственный багаж невелик.

   - Ну нет, не согласен. Я много потерял времени, пока втиснул в свою пустую голову две-три дюжины терминов да букварь, и то она едва не лопнула, а ты говоришь так умно и ясно о самых удивительных вещах. Как тебе это удалось?

   - Очень просто, мой друг. Ты знаешь, что до семнадцати лет я перепробовал все, за исключением хорошего. Бродя оборванцем по Парижу, я узнал все его фонтаны, в воду которых приходилось макать черствый хлеб, и был несказанно рад случаю, давшему мне возможность добраться до Гавра. Здесь началась еще более суровая эпоха моей жизни. Сначала юнга, потом кочегар, затем матрос... Потом ужасное приключение, едва не стоившее мне жизни, когда я попал на невольничий корабль и не хотел повиноваться его капитану-португальцу. Я побывал в пустынях Африки, болотах Гвианы, девственных лесах Амазонки, пока не познакомился случайно с господином Андрэ Делькуром. Тогда и началась работа для моей головы. Он сунул мне под нос книгу и сказал: "Читай". Это было трудно сделать, не зная алфавита, но через две недели я уже легко читал учебники. Я работал, как негр на плантациях, не спал ночами и достиг своего. Когда через полгода господин Андрэ проэкзаменовал меня, то был так приятно удивлен, что слезы показались на его глазах. О, я никогда не забуду этих слез, для меня они были лучшей наградой.

   Растроганный этими воспоминаниями, Фрикэ замолчал. Пьер из деликатности тоже хранил молчание. Но упавший поблизости камень величиной с кулак вернул их к действительности.

   - Ба! Камни в наш огород, - засмеялся по своей привычке Пьер. - Что это значит?

   Второй камень, острый и гораздо крупнее, упал у самых ног друзей. Затем из кустов выскочила дюжина дикарей.

   Пьер, не говоря ни слова, швырнул камнем в середину толпы.

   Дикари советовались несколько минут и, как видно, решив, что оружие незнакомцев не страшно, бросились на французов.

   С ловкостью дуэлянтов Фрикэ и Пьер обнажили свои абордажные сабли и стали в оборонительную позицию.

   - Ну, господа, - обратился к дикарям Пьер, - если у вас нет другого оружия, кроме камешков и палочек, то до свидания, будьте послушными детьми, ступайте домой.

   Дикари остановились. Что больше их поразило: сабли или речь моряка - неизвестно.

   Эта остановка дала возможность французам добраться до плота.

   В это время солнце начало тонуть в море с особенностью, присущей только экваториальным странам - тьма быстро, почти внезапно окутала землю. Это обстоятельство помогло друзьям укрыться на плоту, отплыть на середину бухты и даже соснуть "по-жандармски", что по терминологии Пьера обозначало: одним глазом.

   Они отдыхали часа два, как вдруг страшный шум, донесшийся с берега, разбудил их. Вскочить и вооружиться было делом минуты. Красное зарево освещало лес. Оттуда неслось какое-то адское пение и жалобные крики. Что это было? Праздник духов, сон, действительность?

   - Боже, там происходит что-то ужасное! - вскричал Пьер. - Только сотня несчастных, с которых снимают кожу, может так кричать!

   - Мы должны сойти на берег. Черномазые, кажется, не знают огнестрельного оружия, и потому нескольких выстрелов будет достаточно, чтобы их разогнать.

   - Ты прав, Пьер. Может быть, они убивают людей, потерпевших крушение; мы должны сделать все для их спасения.

   На несколько минут крики замолкли, но зато потом раздались еще ужаснее, чем прежде. Сотни людей вопили, стонали и просили пощады. Это были стоны человеческого тела, подвергнутого пытке; вопль тела, которое через несколько минут должно будет превратиться в труп.

   За этим раздирающим душу хором раздался другой, - хор торжествующих, опьяненных демонов. Зарево в последний раз ярко вспыхнуло и начало угасать.

   Повинуясь голосу сострадания, Пьер и Фрикэ вернулись на берег и, крадучись, стали приближаться к месту кровавой тризны. А дикий хор пел свою песню.

   Пьер и Фрикэ пробрались, наконец, к поляне, освещенной, словно факелами.

   Ужасное зрелище представилось их глазам.

   Все китайцы, пассажиры "Лао-Дзы", спасшиеся с парохода на шлюпках, висели над кострами. Они были повешены рука об руку, ведь дикари очень изобретательны в деле утонченного мучения. Толпа дикарей, мужчин и женщин, человек в пятьсот, кричала вокруг повешенных, отрывая от тел несчастных дымящиеся куски мяса.

   Вид двухсот мучеников и толпы опьяненных кровью каннибалов способен был свалить в обморок человека с самыми крепкими нервами.

  

  

   За исключением нескольких пустынных островов крайнего севера и юга, незаметно сливающихся с вечными льдами, все водное пространство земного шара находится в руках человека.

   Он давно покорил его и, казалось бы, славные имена Колумба, Кука, Магеллана должны уйти в область легендарного.

   Но, наоборот, теперь всем цивилизованным миром овладела какая-то горячка по исследованию малоизвестных стран. Чувство национального первенства никогда не играло такую важную роль, как в конце XIX века. Люди бросаются вглубь девственных стран, презирая усталость, болезни и смерть. Многие из них делаются мучениками, погибают и обагряют своей кровью документы открытий человечества.

   В то время, как мореходы и флотоводцы XVI - XVII веков довольствовались только поисками неизвестных стран и открытием их, ученый путешественник XIX века исследует их и знакомит с ними мир.

   Эра исследования сменила эру открытий.

   Девятнадцатому веку как будто хочется написать последнюю страницу истории завоевания мира. Это будет самая блестящая страница во всей книге.

   Поднять таинственную завесу, закрывающую Африку, перешагнуть через бесплодные пустыни Австралии, проникнуть вглубь обозримых лесов царицы рек Амазонки - вот задача и цель тружеников науки.

   Мы видим, как варварство отступает назад, шаг за шагом, перед факелами пионеров цивилизации, и если один из них падает на этом тернистом пути, то другой подымает светоч, не давая ему погаснуть.

   Теперь, когда мы лихорадочно следим за успехами этих отважных людей, шествующих мирным путем, будет кстати воскресить в памяти имена тех путешественников, которые подготовили для них почву.

   Первым, кто смело устремился в неведомое в надежде найти богатые страны, был португалец Магеллан, которого Карл V послал в Тихий океан "для отыскания южного прохода". Магеллан отплыл с пятью судами. В пути два капитана из его эскадры взбунтовались и повернули назад. Магеллан остался с двумя судами и, к довершению несчастия, болезнь свалила его с ног. Но это его не останавливает. 21 октября 1520 года он достиг пролива, который носит теперь его имя. Он его прошел, поднялся к Норд-Осту и пересек экватор близ меридиана 170° восточной долготы от Парижа. Здесь он открывает группу островов, окрещенных им именем Разбойничьих, а ныне названных Марианскими. Сделав еще несколько открытий, Магеллан повернул в обратный путь. Но, увы, ему не удалось увидеть родину! 5 апреля 1521 года он был убит в стычке с дикарями архипелага Фиджи.

   После трех бесполезных попыток Карважаля, Ладрилероса, Альфонса де Салазара, Альор де Соведра открыл большие земли, которые назвал Новой Гвинеей, считая, что они находятся поблизости от африканской Гвинеи.

   В 1533 году Гурдат, Грижальи, Гаэтано прошли этим же путем, но ничего нового не нашли.

   Мендона и Мендоса в свою очередь забрались вглубь Великого океана и открыли группу островов, сказочно богатых и потому получивших название Соломоновых. Затем они наткнулись на острова Изабеллы, Меламты, Маркизские, которые посетили впоследствии Кук в 1794 и Крузенштерн в 1804 году.

   Знаменитый английский адмирал Дрэк в 1577 году прошел путем Магеллана и открыл массу островов, но не позаботился нанести их на карту и потому потерял на многие из них право открытия.

   Только в 1586 году Кавендиш совершил полное кругосветное путешествие. Он покинул Плимут и направился через Атлантический океан мимо мыса, ныне носящего название Горна, прошел Магеллановым проливом и вернулся в Европу, обогнув мыс Доброй Надежды.

   Два голландских моряка, Симон Кордес и Зибальт Верт, прославили свою страну, пройдя Магеллановым проливом и поднявшись до Филиппинских островов и Японии.

   Лоцман Фернанд Квирис в скором времени открыл группу островов, которую он назвал Сагитера (ныне Таити), Бугэнвиль - остров Матеа и группу Новых Цикладов (Кук назвал их потом Гибридами). Торес, плававший вместе с Квирисом, отделился от него близ Гвинеи и нашел пролив между Новой Голландией и Новой Гвинеей, который до сих пор носит его имя.

   В 1616 году два голландца, Лемэр и Шутэн, открыли новый пролив ниже Магелланова, прошли мысом Горн и открыли Собачьи, Кокосовые и, пятнадцатого июня, Разбойничьи острова.

   В это же время Ньи, Гертос, Карпенгер, Эдельс и Витт начали исследовать материк Австралии, а голландец Авель Тасман обессмертил себя открытием Новой Зеландии, острова Амстердам, группы Дружеских, Принца Вильгельма, Ротердама и других островов, закончив свое изумительное путешествие в Батавии в 1643 году.

   С году на год победы увеличивались, и острова обширной водной равнины Великого океана начинали заселяться. В 1663 году англичанин Вуалей находит остров Галопагос, а его соотечественник Дампьер - проход между Новой Британией и Новой Гвинеей.

   Комодор Байрон первый составляет полную карту Океании и открывает ряд новых островов - Опасных, Герцога Морского и так далее.

   Но слава этих мореходов бледнеет с появлением знаменитого Кука... Он делает три кругосветных путешествия, в продолжение десяти лет держит океан в своей власти, до конца исследует Полинезию, открывает массу островов, систематизирует карты своих предшественников и трагически заканчивает свою морскую карьеру в 1779 году на Сандвичевых островах, будучи убитым дикарями. Куку по справедливости принадлежит слава первого географа Великого океана.

   Также печально закончил другой знаменитый путешественник Лаперуз, заместивший отважного капитана в Тихом океане.

   XIX век начинается открытиями Бодэна и русского адмирала Крузенштерна, который исследует северные области вплоть до Японского архипелага и Курильских островов.

   Дюмон Дюрвиль замыкает славную серию мореходов Великого океана. Судьба этого человека замечательна: он пренебрегал опасностью, рисковал жизнью, отправляясь в неизвестные страны и отваживаясь с небольшим экипажем высаживаться среди диких племен, и погиб пятидесяти лет, но не в море, а в вагоне сошедшего с рельс поезда железной дороги.

   Дюмон Дюрвиль не только мореплаватель, но и большой ученый. Он был геологом, гидрографом, ботаником и астрономом и первый начал исследовать открытые страны, их флору, фауну, климат.

   После исследования Черного моря, написав о нем целый том на латинском языке, Дюмон Дюрвиль пустился в экваториальные страны и пробыл там шесть лет; результатом его путешествий были богатейшие ботанические, минералогические и зоологические коллекции.

   Второе путешествие Дюмон предпринял через два года, надеясь отыскать следы погибшего Лаперуза. После трехлетнего скитания по водной равнине он набрел на остовы двух кораблей, лежащих на коралловых рифах. Это были "Бусоль" и "Астролябия" - корабли несчастного. Воздвигнув ему памятник, Дюмон отплыл через Яву, Сингапур и мыс Доброй Надежды назад во Францию. Он снова привез с собой богатейшие коллекции, например, десять тысяч образцов растительности Полинезии и так далее.

   Позже, желая пополнить свои этнографические познания, Дюмон снова предпринял путешествие, открыв на этот раз два острова - Жуавиль и Луи-Филипп. Посетив острова Маркизовы, Таити, Самоа, Каролинские; ученый смело направился к югу, в арктические страны, где сделал важные для навигации наблюдения над течениями и плавучими льдами. После этого он вернулся во Францию.

   Если сложить все пути следования этого мореплавателя в прямую, то она могла бы обогнуть земной шар по экватору четырнадцать раз.

   Теперь, когда читатель вспомнил краткую историю открытий в Тихом океане, вернемся к нашим друзьям, выброшенным капризом судьбы на неизвестный островок, вероятно, находившийся вблизи Новой Гвинеи.

   Фрикэ и Пьер де Галь, спрятавшись в кустах, долгое время не могли прийти в себя при виде страшной картины, представившейся их глазам. Никогда в течение своей бурной жизни, полной неожиданностей, Пьер и Фрикэ не видели ничего подобного. Вид опьяненных кровью дикарей среди двух сотен мучеников леденил кровь в жилах.

   Когда прошло первое оцепенение, Фрикэ с негодованием рванулся вперед.

   - Потише, мой мальчик, - удержал его Пьер, - ты добьешься только того, что нас повесят рядом с китайцами.

   - По крайней мере, я перебью дюжину этих зверей.

   - Ну, а дальше? Предположим, что мы убьем двадцать - тридцать человек, все же останется несколько сотен.

   - О, если бы у нас была митральеза, которую я видел в Гавре! Я зарядил бы ее картечью и пустил несколько залпов в толпу этих каннибалов.

   - Посмотри, Франсуа. Если глаза меня не обманывают, один из несчастных китайцев еще жив. Но они его сейчас убьют.

   Действительно, группа людоедов бросилась на китайца, лежавшего под деревом. Они схватили его за косу и потащили к костру. Фрикэ прицелился. Миг - и огненная молния пронизала тьму; раздался выстрел, и один из каннибалов упал.

   Китаец, пользуясь этим, приподнялся и побежал.

   Когда испуг дикарей прошел, они пустились вдогонку за пленником. Раздалось еще два залпа, и два дикаря свалились.

   Китаец заметил, где находятся люди, желающие его спасти. Пользуясь замешательством дикарей, он спрятался в кустах близ друзей.

   - Если ты понимаешь хоть слово по-французски, - сказал ему Пьер, - не шевелись.

   Китаец замер. Томительная тишина воцарилась на поляне. Дикари были поражены суеверным ужасом. Непонятный звук и молния, загадочная смерть товарищей и невидимые враги - все это совершенно сбило их с толку.

   - Последний залп! - скомандовал Пьер.

   - Пли! - ответил Фрикэ.

   И четыре выстрела уложили четырех дикарей.

   Страшный вопль раздался в толпе каннибалов, и они рассеялись, как тьма при появлении солнца.

   - Теперь в обратный путь, - скомандовал Пьер, - надо возвратиться на плот, там безопаснее. Мы все равно не можем вернуть к жизни бедных китайцев; хорошо, что удалось спасти хоть одного.

   Китаец, чудом спасенный, робко стоял между французами.

   - Melci, messel... melci, - лепетал он прерывающимся голосом, благодаря своих спасителей.

   - Что ты говоришь, мой мальчик?

   - Я говорю melci... Вы спасли мне жизнь.

   - А, понял! Ты хочешь сказать merci.

   - Да.

   - Как жаль, что мы не пришли вовремя, - с грустью сказал Пьер, - возможно, тогда не произошло бы этой бойни.

   - Вы правы, господин, - заплакал китайчонок, - теперь они убиты... все убиты... я остался один.

   - Ты не один, а с нами. Мы возьмем тебя с собой, и ты разделишь нашу судьбу, будешь у нас юнгой.

   - Я уже был юнгой... но наше судно разбилось.

   - Что ты говоришь? - вскричал Фрикэ. - Так это тебе мы обязаны спасением? Ведь это ты бросил мне нож, когда мы лежали связанными?

   - Да, господин.

   - Ба! - вскричал в свою очередь Пьер. - Ведь это ты стащил для меня табак?

   И друзья бросились обнимать маленького китайца, а потом продолжали путь. Вскоре они пришли на берег моря. Недалеко от берега качалось большое судно папуасов с парусами из кокосовых листьев. Оно было снабжено водой, рыбой, плодами. Очевидно, дикари покинули его, чтобы поживиться лакомым блюдом, неожиданно посланным им крушением "Лао-Дзы".

   Наши друзья на плоту подъехали к кораблю, не колеблясь завладели им и устроились на ночь с намерением утром покинуть его.

  

  

   Остаток ночи тянулся томительно, приводя в отчаяние отважных моряков. Никто из них не мог сомкнуть глаз ни на минуту, и не без причины. Пьер и Фрикэ, привыкшие к невзгодам, люди с закаленными нервами, пожалуй, могли бы заснуть, несмотря на близость каннибалов, но им не давал покоя целый легион невидимых врагов, от которых они не могли избавиться. Вся бухта была покрыта целым облаком австралийских комаров; эти маленькие чудовища, жало которых не действует на кожу папуасов, с ожесточением набросились на тонкую кожу белых, не щадя даже молодого сына Небесной империи.

   Парижанин ругался на чем свет стоит и посылал в преисподнюю микроскопических вампиров, хоботки которых наполнены раздражающим ядом, а пронзительное жужжание приводит в дрожь. Моряк закурил трубку, не щадя табаку, в надежде, что едкий табачный дым отгонит маленьких, но беспощадных и надоедливых врагов. Но напрасно: куренье принесло не больше пользы, чем проклятия.

   Утомившись от бесполезной войны с целой армией, они сели и начали тихо разговаривать. Маленький китаец, "говоливший по-фланцузски" и не выговаривавший буквы "р", рассказал свою историю. Это была короткая, но потрясающая драма.

   Его отец был могущественным мандарином провинций Фу-Кианг, главный город которой Фу-Чоу. Как все китайские мандарины и чиновники, его отец не был разборчив в средствах обогащения и нисколько не церемонился с жителями провинций. Ему это было легко, так как он был почти полновластным господином провинции, а потому занялся и торговлей людьми. Были пущены в ход всевозможные средства для успеха этого выгодного дела; посылались эмиссары, зазывавшие переселяться в Америку и так далее. Но чаще всего практиковался более дешевый способ - кража людей. При этом мандарин, пользуясь своей властью судьи, приказывал брать под арест первого попавшегося и приговаривал его за выдуманное преступление к заключению в тюрьме на любой срок. А из тюрьмы арестант без шума и хлопот препровождался прямо на борт корабля.

   Вообще этот мудрый и заботливый мандарин был, по выражению капитана корабля "Лао-Дзы", очень ловким человеком и состоял в постоянных "деловых" отношениях с капитаном.

   В последний раз случилось так, что янки понадобился проворный и ловкий юнга для личных услуг. Хотя китайцы пригодны для этого дела, но надо много времени, чтобы обучить их. Затруднение для торговца людьми заключалось в том, что в то время среди его подчиненных не было ни одного, за обучение которого он мог бы взяться с надеждой на успех. Капитан был очень озабочен этим, а так как он строго следовал пословице "время - деньги", то решил долго не думать. Как раз вышел подходящий случай.

   У мандарина был сын, мальчик лет 16, которого он воспитывал весьма заботливо. Этот торговец человеческим мясом любил свое детище и, что бывает у китайцев не часто, поручил миссионерам обучить мальчика. У последних мальчик выучился немного говорить по-английски и французски, читать, писать, считать, вообще узнал все сведения, которые были ему необходимы, чтобы впоследствии стать хорошим помощником отцу в его выгодном предприятии. Но американец рассудил иначе: он решил, что будущий торговец в настоящее время может быть хорошим юнгой.

   И в одно прекрасное утро янки под каким-то предлогом зазывает мальчика на свой корабль. Здесь он приглашает его в каюту, а в это время подняли якорь, и корабль, уже окончивший погрузку своего "товара", быстро вышел в открытое море.

   Нет необходимости описывать горе мандарина; но торговец людьми, во всяком случае, понес заслуженное наказание. А бедный мальчик, не повинный в преступлениях своего жадного отца, стал жестоко расплачиваться за его грехи. Мальчика сразу же заставили взяться за свои обязанности, то есть исполнять всевозможные прихоти пьяницы капитана, получая одни лишь затрещины. А так как капитан был пьян ровно двадцать четыре часа в сутки, то можно себе представить, какая жизнь выпала на долю несчастного мальчика.

   В жизни нередко бывают странные вещи. Так было и здесь: у мальчика, сына гнусного торговца людьми, было доброе и честное сердце. Не думая о собственных страданиях, он при удобном случае оказывал, чем мог, помощь несчастным пассажирам. Видя, что у одного из них нет табаку, он с невероятными трудностями достал у своего палача горсточку и передал несчастному. Он же надрезал ножом веревки, которыми был связан Фрикэ, так что тот, улучив удобную минуту, легко мог справиться с ними.

   Всю эту короткую, но трогательную историю простодушный китайчонок рассказывал на своем малопонятном жаргоне. Его новые друзья не вполне понимали то, что он говорил, но тон его речи глубоко тронул их.

   - Бедный мальчик, - сказал Фрикэ, - мы не забудем того, что ты сделал для нас, и постараемся заменить тебе семью, из которой ты так варварски вырван, а потом и возвратить тебя родным.

   - Да, да, - заметил Пьер, - мы будем заботиться о тебе, как родные.

   - Кстати, как тебя зовут?

   - Ша-Фуа-Цзенг.

   - Как?

   - Ша-Фуа-Цзенг.

   - Ах, бедняжка, да разве это имя? Ведь это все, что угодно, только не имя. Как видно, ты не был записан в книгах Батиньольского мэра... Мы никогда не привыкнем к нему. Мне кажется, что было бы лучше дать тебе французское имя. Если уж ты так любишь свое, то сможешь снова называться как хочешь, когда воротишься на родину.

   - Плавда, - согласился китаец.

   - Вот и отлично. Ты, я вижу, славный мальчик. Хочешь, мы назовем тебя Виктором?

   - Виктолом... да, это холосо.

   - Ах, черт возьми! Я и забыл, что ты не выговариваешь "р". Впрочем, ничего, привыкнешь... Кстати, - вдруг переменил Фрикэ разговор, - мне кажется, что мы немножко позабыли о папуасах, или понгосах, как ты их называешь, матрос.

   - Это потому, что нам нет нужды вспоминать о них, - хладнокровно заметил последний.

   - Согласен, но я заговорил об этом потому, что наш мальчик может рассказать, как эти папуасы расправились с его товарищами.

   Рассказ был краток, но ужасен. Китайцам при гибели корабля удалось высвободиться гораздо раньше, чем двум французам. С помощью канатов они устроили сообщение с берегом и доставили туда провизию. К несчастью, на корабле было множество бочек с виски, которые они также перевезли на сушу. Выбравшись на берег, все они напились мертвецки пьяными. В это время подкрались папуасы, и большая часть китайцев попала в их руки без сопротивления.

   Некоторые, менее отуманенные парами алкоголя, пытались сопротивляться, но были тотчас же перебиты.

   Виктор (отныне мы будем называть его так), спрятавшись между корнями громадного кедра, видел ужасную и отвратительную сцену, когда папуасы привязали несчастные жертвы за волосы к ветвям деревьев и потом лакомились их теплой кровью. Найденный в последний момент, молодой китаец тоже стал бы жертвой дикарей, если б не подоспели Пьер де Галь и Фрикэ и не спасли его своим храбрым вмешательством.

   На горизонте уже занималась заря, когда китаец окончил свой рассказ. Через несколько минут взошло солнце; надо было на что-либо решиться.

   - Ну, что мы будем делать? - спросил Фрикэ и, взглянув на китайца, продолжал: - Черт возьми, да ты гол на три четверти, мой бедняжка.

   - Челные солвали мой камзол и изолвали блуки.

   - Ах, негодяи! Ну, хорошо, что они заодно не сорвали с тебя и кожу. Кстати, на берегу должно кое-что остаться. Хорошо бы одеть тебя матросом! Не правда ли?

   - Плавда!

   - Отлично! Так на берег, к плоту.

   Пьер взялся за весло из крепкого тропического дерева, Фрикэ также, и пирога, управляемая искусными и сильными руками двух европейцев, быстро понеслась к берегу. Хотели было поднять парус, но Пьер решил, что это довольно опасно, так как папуасы могут заметить их. Легко обогнув коралловые рифы, путники вскоре подплыли к плоту, на котором были сложены припасы. К счастью, папуасы не заметили этих вещей, а они могли в настоящее время очень пригодиться. Но увы! Здесь были только остатки припасов, и этих остатков было совсем немного, хотя на пироге можно было бы увезти вдвое больше. Поэтому перегрузка не отняла много времени. В числе всего действительно оказались рубашка и панталоны для молодого Виктора. Китайца тотчас же нарядили в новое платье, и оказалось, что оно чрезвычайно идет ему; по выражению Фрикэ, китаец выглядел в нем "настоящим матросом". Сам Виктор был в восторге.

   - Что же мы дальше будем делать? - спросил Фрикэ, когда погрузка была окончена. - С такими соседями, как наши, мы не можем оставаться здесь долго, нельзя быть спокойными ни минуты. С другой стороны, слаба надежда на то, что нам удастся уладить с ними дело миром. Как ты думаешь, Пьер?

   - Я хочу услышать твое мнение. Скажи, что ты думаешь, и из двух мнений, твоего и моего, выберем лучшее.

   - Хорошо. Прежде всего, одно из двух: или мы находимся на маленьком острове, или же на твердом материке.

   - Справедливо.

   - В первом случае нам нечего засиживаться здесь, и было бы лучше поискать другой остров с более безопасным пристанищем. Таких островов здесь должно быть много и искать пришлось бы недолго. Наоборот, если это материк, то нам надо как можно скорее уйти из этих мест, заселенных людоедами, да еще опьяненными вчерашним пиршеством. Мы должны и в этом случае уйти как можно дальше от подобных соседей.

   - Что же дальше?

   - Кроме того, я думаю, надо было бы хорошенько обследовать этот коралловый риф и узнать его размеры. У нас хватит провизии на целую неделю, а в речках можно набрать сколько угодно воды. Таким образом, мы можем обследовать риф без затруднений и лишений. Если в это время дикари вздумают напасть на нас, то мы попробуем убедить их теми же аргументами, что и в прошлую ночь. Тогда они хорошо подействовали, авось и впредь будет то же. Вот мое мнение. Когда мы исполним эту часть программы, то посоветуемся о дальнейшем.

   - Я согласен с твоим мнением, матрос. А пока не мешает закусить, прежде ч