Буссенар Луи Анри - Под Южным Крестом, Страница 8 - Книги

а лучший прием, чем у дикарей.

- Что за люди? - закричал по-португальски грубым голосом один из мужчин, стоявших около фонаря.

- Черт побери, опять ничего не понимаю, - пробурчал Пьер де Галь.

- Мы - потерпевшие крушение, выброшенные на остров Буби и доставленные сюда голландской шхуной, - ответил по-английски Фрикэ.

- Что за шхуна? - спросил прежний голос, на этот раз уже по-английски, но с ужасным португальским акцентом.

- "Palembang".

Люди в темных мундирах и с кривыми саблями у пояса быстро подошли к нашим приятелям.

- Вас послал капитан Фабрициус ван Проэт?

- Вот еще! - необдуманно возразил Фрикэ. - Что общего может у нас быть с этим старым негодяем? Мы не морские бандиты, а честные французские моряки, желающие вернуться в отечество.

Состоялось быстрое совещание на португальском языке, потом один из толпы, по-видимому, начальник, сказал довольно вежливо:

- Хорошо, господа. Следуйте за мной.

Три друга не заставили повторять два раза это приглашение и, насквозь мокрые, двинулись за своими проводниками. Скоро они подошли к низкому дому весьма невзрачной наружности, с покосившимися стенами и решетчатыми окнами. Дверь распахнулась. Но вежливость быстро сменилась невероятной дерзостью. Пьера и Фрикэ втолкнули в дом, где царила полная темнота. Дверь с силой захлопнулась за ними, послышался зловещий скрип задвигаемых засовов, и насмешливый голос крикнул узникам:

- Спокойной ночи, господа. Мингер Фабрициус ван Проэт честный моряк, таможня на него не может пожаловаться. Если вы не друзья ему, то у вас, значит, нехорошие намерения. Мы решим, что с вами делать, посоветовавшись с ним.

И толпа удалилась.

- Гром и молния! - заворчал Пьер. - Мы опять в ловушке!

Фрикэ в бешенстве скрежетал зубами.

- А Виктор где? - заговорил опять моряк. - Здесь ли он? Виктор! Виктор!..

Ответа не было. Мальчик исчез.

ГЛАВА XV

Ярость Фрикэ. - Тщетные утешения. - Удивление человека, никогда ничему не удивлявшегося. - Помогите! - Сломанная решетка и оглушенный часовой. - Два хороших тумака. - Полишинель в тюрьме колотит комиссара, избивает до полусмерти жандармов и запирает их вместо себя. - Зачем могла понадобиться французам амуниция двух португальских таможенных? - Туземцы Тимора. - В горах. - Беспечность белых. - Хлебное поле. - Помали как табу жителей Тимора. - Фрикэ назначает час отъезда в Суматру.

Веселый и беззаботный, как все парижане, Фрикэ никогда не терял самообладания; невозмутимое спокойствие не покидало его даже в самые критические минуты. Немудрено поэтому, что ужасная ярость, которую он выказал после поступка с ним португальских чиновников, не только удивила, но даже испугала Пьера. Старый боцман просто не знал, что делать, видя своего друга в таком необычном состоянии.

В тщетной надежде успокоить расходившегося товарища старый матрос сказал ему несколько ласковых слов. Но это вмешательство только усилило бурю.

- Негодяи!.. Мерзавцы!.. Что мы им сделали?.. Что сделал им этот бедный мальчик?.. Зачем они так бесчеловечно разлучили его с нами?.. Куда он без нас?

Всегда великодушный, молодой человек прежде всего подумал о китайчонке, забывая о собственных несчастиях.

В ответ на это Пьер де Галь только послал энергичное ругательство по адресу португальцев.

Фрикэ снова заговорил осипшим от ярости голосом:

- Что мы лишний раз попали под замок, это ничего, нам ничего не сделается. Но бедный, беззащитный ребенок! Что с ним будет среди пиратов и этих гнусных чиновников?.. Возмутительно!.. Они будут торговать им, точно говядиной, а мы будем сидеть здесь и грызть в бессилии кулаки. Так нет же! Не будет этого! Я выйду из этой поганой лачуги, хотя бы мне пришлось головой пробить стены! И задам же я этим негодяям!..

- Вот это дело, матрос, и я с тобой совершенно согласен. Нам ли не справиться с этой мазанкой?

- Может быть, осмотрим прежде всего решетку у окна?

- Твоя правда: если она плоха, то нам легко будет ее вырвать. Встань-ка поплотнее к стене. Так. Теперь давай я поднимусь тебе на плечи. Раз, два!.. Крепко. Негодяи знакомы с цементом.

- Смелее, смелее, матрос!..

- А, подается. Мы достигнем цели, если ты выдержишь.

Снаружи послышался грубый голос, кто-то грубо приказал молодому человеку замолчать. В темноте Фрикэ разглядел чей-то силуэт и увидел, как сверкнуло дуло ружья. Он бесшумно спустился на пол и сказал товарищу:

- Этого еще не доставало: у нашей двери часовой! Подлецы! Нашли время караулить честных людей, когда под носом промышляют контрабандисты!.. Да ведь они с ними в сговоре. Впрочем, что смотреть на эту растрепанную куклу! Я опять влезу, и не пройдет получаса, как решетка будет выломана. Тогда часовой меня, конечно, заметит, выстрелит и промахнется. В ту же минуту я прыгаю прямо на него и душу. Ты прыгаешь вслед за мной. Если тебе загородят дорогу, ты, конечно, знаешь, как поступить. Только бы выйти сначала на свободу, а там увидим.

- Это так же просто, как закурить трубку.

Фрикэ стал уже подниматься, как вдруг с той стороны, где стоял часовой, послышался пронзительный крик. Детский голос кричал: "Помогите! Помогите!" и так отчаянно, что молодой человек задрожал.

- Это Виктор! Горе тому, кто его обижает!

Страх и ярость удесятерили его силу; упершись головой, плечами и коленами, он сдавил решетку сильными руками и сделал одно из тех усилий, после которых человек бывает, как говорится, "или пан, или пропал".

Толстые железные прутья медленно согнулись, потом разом выскочили болты, и со стены градом посыпалась на пол штукатурка. Образовалось отверстие, через которое с трудом можно было пролезть. Но Фрикэ не обращал на это внимания. Он не чувствовал, как острые прутья царапали его тело. В десяти шагах, в темноте, кто-то с кем-то боролся. Одним прыжком Фрикэ был на месте и всей тяжестью обрушился на человека, только что приподнявшегося с земли, на которой лежало чье-то неподвижное тело. Человек не успел применить оружие; кулак Фрикэ тяжелым молотком опустился на его лицо, и негодяй без крика повалился на землю.

Лежавший на земле был Виктор. Узнав своего друга, он зашевелился и жалобно застонал:

- Фрикэ! О! Фрикэ! Как я лад!

- Ну что, мальчуган, ты не ранен?

- Нет. Он меня побил за то, что я хотел идти к тебе.

В эту минуту подошел Пьер, таща какую-то ношу, но что именно - мешала рассмотреть темнота.

- Ты здесь, Фрикэ? - спросил он шепотом.

- Да.

- А мальчуган?

- И он здесь.

- Хорошо. Теперь скажи, что мне делать с этой куклой?

- Ты его убил?

- Может статься, что и убил: ручаться нельзя. Удар кулаком по голове не шутка... иной раз можно и дух вышибить, коли башка не крепка. Нам нужно что-то придумать.

- Постой. Я думаю, мы одни. Достойные коллеги этих милых таможенных храпят где-нибудь во всю мочь, если не пируют с контрабандистами. Надо этим воспользоваться. Раздень поскорее часового, а я сделаю то же самое со своим. Одежду свяжи в узел. Да не забудь ни шапки, ни сабли, ни ружья. Захвати патроны. Ну, так. А теперь пойдем. Унесем амуницию обоих, она нам пригодится.

- Послушай-ка, сынок, не запереть ли обоих на наше место, в хижину?

- Что ж, - это было бы очень хорошо.

- Только завяжем им поплотнее рты, чтоб они не заорали слишком рано, если очнутся... Ну, теперь полегоньку протолкнем их в окно.

- Они упадут и разобьются.

- Уж это их дело. Мы же пролезли, а они что за большие господа. Да и спуститься гораздо легче, чем влезть.

Руководствуясь этим прекрасным доводом, старый матрос с обычной серьезностью просунул полумертвых таможенных через узкую щель между решеткой и косяком, сильным толчком столкнул их вниз, поставил решетку на прежнее место и сказал, подбирая с земли амуницию:

- Как хочешь, а по-моему, нам следует избегать городов и направлять свой корабль к лесу.

- Виктор, ты можешь ходить? - спросил Фрикэ у китайца.

- О, я могу ходить очень холосо.

- Тогда идем!

Вдруг парижанин, как ни старался удержаться, прыснул со смеху.

- Позволь узнать, сынок, над чем ты смеешься?

- Да очень уж смешно. Я думаю о наших узниках. Знаешь, мне вся эта история напоминает балаганного Петрушку. Помнишь, как Полишинель в тюрьме колотит жандармов, избивает до полусмерти комиссара и убегает из тюрьмы, оставив их там вместо себя?

Виктор не имел понятия о Полишинеле, но, видя своего друга хохочущим, смеялся и сам во все горло.

Приятели шли около часа и скоро очутились в густом, дремучем лесу, где они могли считать себя в безопасности от погони. Возле одного дерева они сделали привал и, растянувшись на земле, стали дожидаться утра. Голод начинал давать о себе знать, и потому понятно, что все трое горячо желали, чтобы скорее взошло солнце.

К счастью, как только первые багряные лучи солнца заиграли на деревьях, наши беглецы повстречали двух черных туземцев, которые несли продавать португальцам разную провизию.

Они дружелюбно подошли к нашим приятелям и предложили им: один - превосходных золотистых лепешек самого аппетитного вида, а другой - меду, опрятно наложив его на широкие листья вместо тарелок. Великодушие этих первобытных людей глубоко тронуло наших горемык-европейцев, которые от людей цивилизованных видели за последнее время только одни мерзости.

Островитяне, радуясь, что их гостинцы пришлись по вкусу, громко хохотали и гортанно произносили какие-то непонятные фразы. К счастью, они знали несколько слов по-малайски, и Виктор взялся быть переводчиком. Европейцы узнали, что их новые знакомцы живут в горах, в деревне, до которой можно дойти к полудню, - это значило часов через шесть, - и что чужеземцы будут радушно приняты, если пожелают туда отправиться.

- Вы так добры, мои милые островитяне, - не переставая твердил Фрикэ. - Как жаль, что у нас нет ни копейки, чтобы вас вознаградить! Хоть бы безделушка была какая-нибудь из тех, что так нравится здешним жителям, - и того нет. Знаешь, этот пирог очень вкусен: точно из настоящей пшеничной муки. Хотелось бы мне знать, из чего он сделан?

- Твоя правда. Таких сухарей я готов пожелать всем матросам в мире.

Произнося эти слова, старый боцман машинально развернул платье таможенного, которое ночью служило ему вместо подушки. К его удивлению, оттуда выпало множество серебряных и медных монет, со звоном покатившихся по земле.

У островитян загорелись глаза. Они знали цену металлическим деньгам, знали, что эти монеты можно превратить в водку и доставить себе на несколько часов величайшее наслаждение. Фрикэ поймал их взгляд на лету и покатился со смеху.

- Эти деньги приобретены нечестным путем, но вам до этой тонкости нет дела. Возьмите, друзья, положите эти кружочки себе в карманы, если они у вас есть. Знаешь, Пьер, это, наверное, деньги пирата, и я очень рад, что так получилось. Только на этот раз пусть не оправдается пословица, что неправедно нажитое добро впрок не идет. Пусть оно идет впрок этим добрым островитянам.

Восхищенные дикари поделили между собой голландские флорины и, находя, что день для них выпал достаточно удачный, решили не ходить дальше и остаться со своими новыми друзьями. В город они успеют сходить и в другой раз, а провизию можно съесть дорогой, возвращаясь потихоньку в деревню.

Европейцы охотно согласились с этим планом, обеспечивавшим им несколько дней отдыха. Основательно отдохнув, они тронулись в путь вслед за островитянами. По едва приметной тропинке пришли они, после многих поворотов, к подошве высокой горы и стали на нее подниматься. Подъем был нелегок, но зато и награда за труд была не маленькая. Помимо прелестного вида, открывшегося перед ним, они могли насладиться чистым горным воздухом, жадно вдыхая его своими легкими, насыщенными болезнетворным, влажным воздухом болотистой долины. Их больше не окутывал густой, удушливый туман, сквозь который с трудом пробиваются солнечные лучи, они легко и свободно шли по склону, на котором росли роскошные кофейные деревья, свидетельствовавшие о непонятной беспечности колонистов.

Следует заметить, что португальцы, живущие в восточной части Тимора вот уже три века, до сих пор не догадались строить дома на возвышенных местах, хотя редко кто из них не болеет болотной лихорадкой. Леность до того в них въелась, что они оставляют без обработки огромную полосу плодороднейшей земли, на которой свободно растут кофейные деревья. Больше того, они сами лишают себя драгоценнейшего в мире злака, существование которого в этих местах поражает путешественника. Я говорю о пшенице, которая превосходно растет здесь на низменных местах.

Фрикэ размышлял, глядя на небольшое поле пшеницы, тонкие, но крепкие стебли которой гнулись под тяжелым золотистым колосом.

- Ротозеи! - говорил он. - Чем грабить купеческие корабли, потворствовать контрабандистам и сажать под замок безобидных путешественников, занялись бы лучше расчисткой этих плоскогорий да посеяли бы прекрасное зерно, растущее здесь само собою! Ни сохи, ни плуга не нужно. Только доверить зерно почве - и она взрастила бы его, даже не требуя удобрения. Как вспомнишь про наших крестьян, которые целое лето трудятся, пашут, боронят, боятся то засухи, то дождя, то града, способных разом уничтожить все их труды, - как вспомнишь все это да сравнишь нашу почву со здешней, благодатной, орошаемой дождями, так невольно почувствуешь презрение к людям, оставляющим без внимания такие роскошные дары природы.

- Кривляки! - пробурчал Пьер, заключая этим энергичным, но прозаическим восклицанием длинную тираду своего друга. - Послушай однако: хоть эта сторона и очень хороша, и плодородна, и все такое, но неужели мы здесь так и останемся навсегда? Я, по крайней мере, не вижу возможности вернуться на Суматру. Время незаметно уходит; чего доброго, подойдет и 1900 год, а мы все еще будем сидеть у моря и ждать погоды.

- Потерпи, Пьер, потерпи. Только одну недельку... больше я не прошу; нужно дать время забыть о нашей ночной проделке. После этого мы вернемся, тихонько осмотрим город и, главное, рейд, а там... у меня есть план. Отличный, вот увидишь.

Между тем компания, несмотря на то, что шла не спеша, с прохладцей, добрела, наконец, до деревушки, расположенной на середине склона. Отсюда открывался восхитительный вид на море, которое было хорошо видно во все стороны, так что ни одно судно не могло укрыться от зорких глаз наших моряков.

На восьмой день утром какое-то судно на всех парусах входило в гавань. Флага, разумеется, нельзя было узнать, но безошибочный взгляд Пьера сразу понял, что это за корабль.

- Это она? - спросил Фрикэ.

- Да, голландская шхуна. Я узнаю ее из целого флота. Капитан, должно быть, продал свой груз и пришел сюда за припасами.

- Браво! - ответил парижанин. - Теперь мы простимся с нашими хозяевами и осторожно отравимся к берегу.

- А! Вот как! Это что-то новое.

- Ничего особенного. Только то, что завтра вечером мы едем в Суматру.

ГЛАВА XVI

Что могло показаться хвастовством со стороны Фрикэ. - Удачное переодевание. - Мнение кухарки об яичнице. - Корабль в море. - Заснувший вахтенный. - Корабль, взятый на абордаж двумя португальскими таможенными, которые не были ни португальцами, ни таможенными. - Крепкое пожатие. - Вечно смеющийся Фрикэ перестал смеяться, и дело выходит плохо. - Удар саблей. - Приезд в Суматру. - Небольшой конец в 25 градусов. - Вор у вора дубинку украл. - Ужасное известие.

Хотя Фрикэ, как чистокровный парижанин, не имел ни одного предка гасконца, но его смелое утверждение легко могло показаться невозможнейшим хвастовством. При всей своей вере в изобретательность парижанина Пьер де Галь просто опешил, услыхав слова: "мы завтра едем в Суматру".

Эта фраза так подействовала на почтенного моряка, что он несколько раз повторил ее себе на сон грядущий, стараясь понять, не было ли тут какого-нибудь иносказания. Но нет, смысл был ясен, слова могли значить только то, что значили:

"Завтра... мы едем... в Суматру".

- Завтра... Не через неделю, не через месяц, а именно завтра... И не в Китай, не в Америку, а в Суматру. Так сказал Фрикэ, а если он сказал, то, значит, так и будет. А ведь мы находимся в хижине у дикарей на тысячу метров выше уровня моря. За душой у нас двенадцать голландских франков, одежды - два таможенных мундира. Наконец, со здешними властями мы в ссоре и, как только сунемся в город, будем немедленно арестованы. Но... Фрикэ так сказал, а он на ветер слов не бросает. Может быть, он и сыграет какую-нибудь шутку с этими макаками. Что толку думать об этом... зачем? Утро вечера мудренее. Лучше спать.

Большинство моряков приучаются засыпать в любое время и при каких угодно обстоятельствах. Пьер закрыл глаза, перестал думать, - и вскоре звучный храп возвестил, что патентованный боцман переселился в область грез.

Засевшая в голову мысль отпечаталась, однако, в его сознании. Он всю ночь видел во сне воздухоплавательные снаряды, подводные лодки и ручных китов, на спине у которых он плавал по морю в специально устроенной беседке.

Его разбудил голос Фрикэ.

- Ну, ну! Вставай, - кричал тот изо всей мочи. - Да ну же, поворачивайся! Давно уже день, сам посмотри.

Дверь растворилась, и в их скромное убежище весело ворвался солнечный луч.

Кит, на котором гарцевал во сне Пьер, разом исчез. Моряк открыл глаза, безобразно выругался и подпрыгнул, как на пружине, сжав кулаки и приняв угрожающую позу.

- Гром и молния! Знать, здесь вся страна населена одними таможенными! Ну что ж! Ну, подходи! Ну!

Таможенный разразился смехом и сделал антраша, какому позавидовал бы любой артист балетной труппы. Тут только Пьер узнал Фрикэ, переодетого до неузнаваемости. На нем была полная форма португальского таможенного ведомства: темно-зеленый мундир, кепи с назатыльником, кожаный пояс и сабля; к довершению всего, он загримировался при помощи краски, добытой у гостеприимных дикарей, и так искусно, что выглядел настоящим чиновником.

- Ну, матрос, как ты считаешь?.. Хорошо я переоделся? Если даже ты обманулся, то разве не могу я безопасно идти в таком виде в город?

- Ничего не понимаю. Нет, я никогда не видал ничего подобного. О плут из плутов!

- Теперь твоя очередь. Надевай другой мундир - и в путь. Нельзя терять времени.

- Что выдумал! Хорошо я буду во всем этом! Ни дать, ни взять... музыкант из пожарной команды.

- Вовсе нет, ты будешь очень хорош с бородой, небритой три месяца. Ты будешь настоящий таможенный старого закала... шершавый, лохматый, не в обиду будет тебе сказано.

- Нечего делать, надо переодеваться.

- Иначе нельзя. От этого зависит наше спасение.

- А если мы встретимся... с другими таможенными, с настоящими?

- Не бойся. В населенных местах мы покажемся не раньше вечера. Кроме того, раз мы достигнем рейда, то будем в безопасности.

Разговаривая, Пьер неохотно натягивал на себя мундир. Когда все было готово, бравый матрос обрел поистине грозную наружность, так что Фрикэ почти не пришлось его подмалевывать.

- Что, если бы меня увидали в таком виде мои старые товарищи с "Молнии!" - бурчал Пьер. - Они приняли бы меня за попугая.

- Тем лучше. Значит, переодевание очень удачно. Так... хорошо. Остается проститься с хозяевами и на рейд. Нам достаточно оглядеть местность с птичьего полета. Ошибиться нельзя.

Оба друга и Виктор крепко пожали руки добрым тиморцам и медленно пошли из деревни. Провизии у них было на два дня, и состояла она из пшеничных лепешек, но этого было пока достаточно и не тяжело нести.

Решительный момент был недалек, и Фрикэ решил разъяснить своему другу опасность, на которую они шли.

- Пойми, - сказал он, - мы рискуем жизнью.

- Вот новость! - ответил Пьер. - Рисковать жизнью вошло у нас в привычку со времени отъезда из Макао.

- Я говорю это для очистки совести, чтобы ты на меня не пенял, если придется сложить буйные головы.

- Одна моя хорошая знакомая и отличная кухарка говорит, что, не разбив яиц, нельзя сделать яичницы, а она свое дело знает.

- Я с ней полностью согласен.

- Я тоже. Постараемся не играть роль яиц... вот и все. А что касается переделки, так это нам не впервой: мы в разных бывали и ничем нас не удивить.

- И опасность, вероятно, не так велика, как нам кажется.

- Конечно. Точно так же непривычные люди считают Бог знает чем переезд от Калэ до Дувра, а когда отправляются в Алжир, то пишут завещание. А ведь они нисколько не думают об опасностях, грозящих им каждую минуту, например, о взрыве газа, о несчастных случаях на улице, о падении домов и тому подобном.

- Или о нападении разбойников, о эпидемиях, пожарах, о сходе поездов с рельс...

- Да, если все хорошенько сосчитать, то жизнь на земле выйдет не лучше жизни на море...

- Выходит, что проще вдвоем взять корабль на абордаж, чем уцелеть во время эпидемии холеры.

- Ах ты, плут! Теперь я понял тебя. Чудесно, сынок. Теперь и я начинаю верить в успех. Если дело только за этим, то мы и вправду скоро поплывем в Суматру.

- Действительно?

- У меня нет ни тени сомнения. Как только мы заберемся на корабль, посмотришь, как я ловко скомандую тебе: "Право на борт!"

Время подходило к трем часам пополудни, когда оба европейца и китаец увидали жалкие хижины, громко именуемые городом Дилли. Разлегшись в гамаках, обыватели с наслаждением предались обычному ничегонеделанию. Лишь несколько человек малайцев, нечувствительных к палящему зною, копошились на самом солнцепеке. Другие, присев на раскаленной набережной рейда, со свойственным их племени азартом предавались игре.

Фрикэ беглым взглядом оглядел порт и сделал жест, означавший разочарование. На якоре стояло с полдюжины кораблей, принадлежавших американским китоловам и малайским купцам. Дальше шел целый ряд целебесских "прао", постоянно разъезжающих между Купангом, Дилли и Макассаром.

- Вот несчастье! Ее здесь нет.

- Кого?

- Да шхуны, я метил на нее.

Пьер покровительственно улыбнулся и указал пальцем на море.

- У этой старой акулы, капитана, есть причины не подходить близко к набережной. Он остановился не на рейде, а милях в двух от него. Видишь, вон там, вдали?

- Ты думаешь, это она?

- Да уж поверь мне, старому моряку. Стоит мне раз побывать на корабле, и я его навсегда запомню. Пусть сорвут с меня боцманские нашивки, если это судно не "Palembang*.

- Хорошо. Лодок здесь много, а господа малайцы с удовольствием нас отвезут. Сейчас ты увидишь, что здесь значит мундир.

С этими словами Фрикэ принял важную и ленивую осанку, свойственную португальцам в колониях, и сквозь зубы отдал Виктору приказание отыскать лодку и двух гребцов, сопровождая это приказание поистине величественным жестом. В двух шагах стояла толпа малайцев. Они заметили повелительный жест Фрикэ и бросились исполнять требование, переданное им гражданином Небесной империи.

Пять минут спустя наши приятели, удобно разместившись в туземной лодке, уже скользили по серо-зеленым волнам рейда. Гребцы, полагая, что везут представителей колониальной власти, усердно налегали на весла. Видно было, что господа португальцы умеют внушать почтение.

Корабль приближался. Пьер не ошибся. Это была голландская шхуна. На корабле, опершись на борт, бодрствовал только один человек, или казалось, что бодрствовал. Фрикэ потрогал свою саблю. Пьер, ни слова не говоря, сделал то же.

Лодка подъехала к шхуне и остановилась, не замеченная человеком, стоявшим на вахте. Тот как стоял, так и остался.

- Я пойду первый, - сказал парижанин. - Ты ступай за мной, а Виктор потом, когда мы будем на борту.

Два друга взобрались на корабль с обычной ловкостью, хотя им порядочно мешали ружья, надетые через плечо, и сабли, болтавшиеся у ног. Перепрыгнув через борт, они стали на палубе с видом неподражаемой важности.

Пьер два раза топнул ногой о палубу и крикнул своим командирским голосом:

- Эй! Корабль! Эй!

Спавший на вахте пробудился и выпрямился во весь рост. Фрикэ прыснул со смеху.

- Однако твой акцент недурен для португальца.

- Э, черт, все равно. Язычник проснулся. Примись-ка за него.

- Знаю.

"Язычник" был подшкипером "Palembang". Он в смущении сделал несколько шагов вперед, не зная, как ему быть, отвечать по-французски или спросить по-португальски. Положение было щекотливое.

Фрикэ разрешил затруднение со своей обычной находчивостью. Сделав шаг вперед, он улыбнулся самой обворожительной улыбкой.

- Как поживаете? - любезно осведомился он. И, не дожидаясь ответа, прибавил: - Мы так себе, ничего, благодарю вас. А наш милый капитан, мингер Фабрициус, в добром ли он здравии?.. В добром, вы говорите?.. Ну, и слава Богу... А мы, как видите, немножко переоделись. Так, фантазия пришла. Костюм только очень неудобен, особенно для дороги. Бедняга Пьер пыхтит, точно воз везет, а меня хоть выжимай - вспотел до невозможности.

Подшкипер онемел от удивления. Машинально он вложил руку в руку Фрикэ, а тот, по-видимому, был так рад свиданию, что, сжав ее, так и не выпускал.

- Но, синьор француз... или господин чиновник...

- Не смущайтесь, дружище. Мы вовсе не чиновники из таможни. Неужели вы все еще нас не узнали? Ведь мы ваши благородные пассажиры. Хоть мы и свалились к вам, как снег на голову, но намерения у нас самые добрые.

- Теперь я вас узнаю... Но какими судьбами вы здесь и в этом наряде?

- Мы расскажем вам это завтра или когда-нибудь в другой раз, когда выйдем в море, - ответил Фрикэ, не выпуская руки, которую он сжимал все с большей и большей сердечностью.

- Но, господа, мы не принимаем пассажиров. Так решил капитан. Принимая вас с Буби-Эйланда, он, как вы знаете, хотел завербовать вас к себе. И если бы вы не исчезли так поспешно, когда приехал мистер Голлидей...

- Каналья он, этот ваш Голлидей, - перебил Пьер. - Попадись он мне когда-нибудь на узенькой дорожке, я ему многое припомню.

- Что вам угодно? - спросил подшкипер, не на шутку встревожившись.

- Чтобы вы поставили паруса и плыли на запад, не слишком удаляясь от десятой южной параллели. Подробности мы сообщим после. Если вам это неприятно, то мой друг согласен вести корабль вместо вас.

- Что ж, это простой каботаж. Для этого мне даже секстант не понадобится.

- Господа, - решительно ответил подшкипер, - делайте со мной, что хотите, но я на это не согласен. Капитан на берегу, я один на всем корабле...

- Браво! - вскричал Фрикэ. - Тем лучше. Дело еще проще. Ну же, командуйте скорее. Я этого требую, я так хочу!

Это было произнесено тоном, который мог напугать даже человека неробкого десятка.

Голландец, однако, упрямился.

- Нет, - крикнул он, стараясь вырвать руку.

Фрикэ побледнел, светло-голубые глаза его заблестели, как сталь. Он сжал пальцы, и рука подшкипера захрустела, точно в тисках.

- Слушайте, - заговорил француз, - да поглядите на меня хорошенько. Я не желаю вам зла. Вы взяли нас с острова, а благодарность для меня не пустой звук. Но время не ждет. Нас заставляют так поступать очень важные причины. Повинуйтесь. Повторяю, мы не сделаем вам зла, наоборот. Мы вам заплатим, уверяю вас. Но только, пожалуйста, не сопротивляйтесь, а то - клянусь честью - я разобью вам голову об лестницу.

Произнеся эту угрозу, Фрикэ так стиснул руку голландцу, что у несчастного посинели ногти. Он вскрикнул от ужаса и боли, поднес к губам свисток и дунул в него. На палубу выбежали четыре малайца с пиками и саблями и кинулись на Пьера, который стоял ближе к ним.

- Ах вы, гадины! - закричал тот, обнажая саблю. - Прочь оружие, а не то искрошу, как репу.

Трое замялись на секунду, но четвертый храбро замахнулся саблей на Пьера, который ловко скрестил с ним свою. Сабля малайца со свистом перевернулась и ударила в лоб своего хозяина. Нападающий был оглушен и в ту же минуту получил удар саблей Пьера. С раскроенным черепом покатился он по палубе, мгновенно окрасившейся кровью. Устрашенные беспощадной расправой, остальные малайцы побросали оружие и, протянув руки, стали молить о пощаде.

Повелительным жестом Пьер велел им выстроиться около люка, а Фрикэ все не выпускал руки подшкипера, который изнемогал от чудовищного пожатия.

- Я бы мог вас убить, - сказал француз с ужасающим спокойствием, пронзая несчастного взглядом, - но не хочу. На этот раз я прощаю вам ради прошлого. Но при первой попытке причинить нам вред я все позабуду, - и вы погибли. Сколько у вас на борту людей?

- Одного вы убили. Теперь трое.

- Европейцев нет?

- Европейцы все на берегу.

- Тем лучше. Для этой шхуны достаточно четырех человек, а нас шестеро. Прикажите готовить паруса, а я обрублю канаты. Вы отдадите мне все свое оружие, я сложу его в надежное место. Не надейтесь нас обмануть, мы по очереди будем вас караулить, а вы имели сейчас возможность убедиться, что нас не легко зарезать, как цыплят. Ступайте, - закончил он, разжимая пальцы.

Укрощенный голландец немедленно повиновался и сделал все, что от него требовали. Английские и голландские шхуны - очень небольшие суда. На них обычно всего две мачты, наклоненные назад, так что они как будто поддаются ветру. Паруса самые простые. Управление такой шхуной требует немногих рук. На ходу эти суда очень быстры, но во время бури довольно ненадежны. По всему видно, что их изобрели американцы, самые безрассудные моряки, какие только есть на свете.

Паруса на "Palembang" были поставлены очень быстро, благодаря помощи обоих французов которые работали так усердно, что их суконные мундиры лопнули по швам и лишились нескольких пуговиц.

Подшкипер взял румпель, и Пьер, когда все было готово, взглянул на компас.

- Ну, теперь все, - прошептал он про себя. - Слава Богу, мы держим путь на Суматру.

Через три недели после этого смелого захвата шхуна бросила якорь под 5° южной широты и 105° 35' восточной долготы по гринвичскому меридиану, между деревнями Кавур и Крофи на юге Суматры. Она постоянно держалась западной линии, минуя острова Омбаи, Понтар, Ломблем, Солор, Флориду, Сумбаву, Бали и пройдя вдоль Явы от одного конца до другого. Этот конец в 23 градуса был сделан если не быстро, то очень удачно. Не перестававший дуть умеренный попутный ветер позволял судну делать по шести узлов в час что очень недурно даже для тех, кто торопится. Наши друзья торопились, вода и припасы были у них на исходе. Читатели помнят, конечно, что "Palembang", окончив ловлю в Торресовом проливе, прямо прошел к Тимору, не пополнив дорогой припасов. Поэтому экипажу приходилось соблюдать теперь строжайшую экономию.

Легко понять, как обрадовались все, когда шхуна остановилась в пустынном заливчике, за которым можно было различить в лорнет большую плантацию и десятка два избушек, прихотливо разбросанных по склону холма.

- Дома! Мы дома! - сказал с волнением Фрикэ, сжимая руку Пьера. - Господин Андрэ... доктор... Странствующие плантаторы... Я дрожу, как ребенок... Еще немного, и я брошусь в море, чтобы поскорее доплыть до земли.

- Зачем же так, господа, - сказал голландец, смягчившийся за время долгого переезда. - Я снаряжу лодку, плывите лучше на ней.

- Милостивый государь, - с достоинством обратился к нему Фрикэ. - Вы оказали нам огромную услугу, хоть сначала и не совсем добровольно. Поедем с нами. Хотя друг или, вернее, соучастник вашего капитана и разорил нас, мы все-таки можем вас наградить, если не деньгами, то как-то иначе.

- Я ничего не хочу и ни в чем не нуждаюсь. Не станете же вы требовать, чтобы я насильно сошел на берег.

- Разумеется, нет. Напротив. Оставайтесь, если ничего не хотите принять от нас. Прощайте!

Пять минут спустя два друга уже вступали на давно желанный берег. Они поспешно устремились по торной дороге, которая вела к плантации. Пьер обернулся и увидал, что шхуна на всех парусах выходит в море.

- Знаешь, а подшкипер "Palembang" провернул, благодаря нам, очень выгодную сделку?

- Как это?

- Неужели ты думаешь, что он возвратит корабль хозяину? Вот посмотришь, вор у вора украдет дубинку. Он преспокойно зайдет за припасами в какой-нибудь притон пиратов и начнет разбойничать. Вот будет с носом мингер Фабрициус!

- Да, действительно, вор у вора дубинку украл.

Тяжелая калитка ограды, окружавшей большой деревенский дом, отворилась, и двое рослых мужчин кинулись с раскрытыми объятиями к прибывшим.

- Фрикэ!.. Шалун ты мой!.. Пьер, дружище!..

- Господин Андрэ!.. Дорогой доктор!..

- Бедные друзья! Наконец-то!.. И в таком виде... Мы уж и надежду потеряли...

Фрикэ от волнения едва мог выговорить дрожащим голосом несколько слов. Пьер так побледнел, что это было заметно даже под загаром, и крепко, до боли жал друзьям руки.

- Мы вернулись одни!.. Нас ограбили бандиты!

- Мы разорены, господин Андрэ, разорены! Но мы, ей-Богу, не виноваты!

- Ну что значит денежная потеря в сравнении с ужасным несчастьем, которое на нас обрушилось!

- Что случилось? - воскликнули Пьер и Фрикэ.

- Бланш, ваша маленькая подруга, моя приемная дочь...

- Где она? Что с ней? - прошептал Фрикэ, у которого подкосились ноги.

- Пропала!.. Ее похитили наши заклятые враги, "бандиты моря"!

ЧАСТЬ 2

РАДЖА БОРНЕО

ГЛАВА I

Не то сигнал бедствия, не то салют, не то канонада. - Пять молодцов. - Малайцы-пираты. - Нападение на корабль, севший на мель. - Неожиданная помощь. - На английской яхте. - План защиты, выработанный парижским гамэном. - Бутылки из-под вина, превращенные в капканы. - Абордаж. - Пятьдесят на одного. - Взорвать ли себя? - Пожар на борту. - Пятеро французов объявляют войну борнейскому радже.

- Ну, право же, это пушечный выстрел.

- Здесь-то? Помилуй!

- Да почему же нет?

- Скорее всего, салют.

- Кому здесь салютовать.

- Ну, значит, сигнал бедствия.

- А может быть, просто гром. Вот и туча; посмотри, какая черная.

- Не думаю, чтобы гром. Уже одно то...

Вдали опять глухо прогремел выстрел и далеко прокатился над рекой, окруженной широкой каймой лозняка.

- Правда, - сказал первый собеседник. - Близ устья стреляют. Звук пушечного выстрела для меня настолько знаком, что я никогда не ошибусь... А ты слышишь этот треск, Фрикэ?

- Это из митральезы, Пьер, да?

- Почище митральезы, мой мальчик. Это стреляют из новоизобретенной пушки-револьвера.

- Да, наша цивилизация отличается. Каких только успехов мы не делаем в деле самоистребления!

- Да это настоящая битва, - перебил третий человек, до сих пор молчавший.

- Которая задает мне немало работы, - прибавил четвертый баском с ясно различимым провансальским акцентом.

- А как вы думали, доктор? Ведь это не по воробьям стреляют. Впрочем, мы скоро все узнаем.

Это говорил человек, который, по-видимому, был главным в группе.

- Приготовьте оружие, друзья, - продолжал он. - А вы, ребята, - обратился он по-малайски к двум даякам, которые были гребцами на легкой малайской прао, - приналягте-ка на весла.

Легкая лодка, несмотря на то, что в ней сидело, вместе с гребцами, семь человек, быстро поплыла по черным волнам реки.

Пассажиров на лодке, как сказано выше, было семеро, из них четверо европейцев. Они были одеты в одинаковые грубые холщовые куртки со множеством карманов, обуты в крепкие башмаки со шнуровкой и в кожаные штиблеты, прикрывающие панталоны из такого же холста, как и куртка. У всех на голове были белые шапки из бузинной сердцевины, покрытые фланелью - превосходный головной убор, заимствованный у английских солдат индийской армии. Вооружены они очень внушительно: у каждого по короткому дальнобойному карабину, а в желтой кожаной кобуре у пояса - по револьверу крупного калибра.

Багаж каждого состоял из полотняной сумки вроде тех, что бывают у художников-пейзажистов; сумка обернута каучуковой клеенкой и может выдержать любой экваториальный ливень.

Вся экипировка доказывает, что наши путешественники - народ опытный и умеют готовиться к далеким экспедициям.

Один из них, как мы видели, доктор. Это человек очень маленького роста и худой, как щепка. Волосы у него короткие, жесткие, щетинообразные и с проседью; борода подстрижена. Доктору уже исполнилось пятьдесят лет, но он бодр и проворен, почти как юноша. Тело его крепко и закалено во всяких невзгодах, так что он шутя переносит и тропический зной, и болотные испарения, и смеется над холерами и желтой лихорадкой.

Прежде он служил во французском флоте и считался первоклассным хирургом, но три года тому назад вышел в отставку. Сначала он поселился у себя на родине, в Провансе, в маленьком домике с зелеными ставнями, рассчитывая зажить скромным сельским буржуа, наслаждаясь супом на оливковом масле и марсельскими ракушками, но эта идиллия длилась ровно два месяца. Доктор Ламперриер запер свой домик, заколотил зеленые ставни и отправился сажать капусту... куда бы вы думали? На Суматру, в обществе своего друга Андра.

Последний руководит экспедицией и составляет разительный контраст со своим другом. Тридцати двух лет, темноволосый, с серьезным выражением бледного лица, он настолько же сдержан, насколько док