Волконский Михаил Николаевич - Два мага

й шаг, чтобы идти ночью на свидание, но положение мое исключительное, меня держат взаперти, я знала, что вы один здесь в дежурной, и думала воспользоваться этим.

   - Воспользоваться этим, чтобы что сделать?

   - Прийти сюда...

   - Но разве дорога в дежурную через кабинет светлейшего?

   - А почему же нет? Если я пришла сюда через кабинет, значит, эта дорога сюда ведет. Не все ли вам равно, как я пришла сюда?

   - А зачем итальянец захватил фонарь с собой?

   - Вы меня допрашиваете, вместо того чтобы радоваться моему приходу? - вспыхнула она вдруг. - Я уйду тогда...

   - Вы не уйдете так скоро! - остановил ее Кулугин. - Я вам сказал, что нам нужно переговорить.

   - Но послушайте, я думала, что имею дело с порядочным человеком, который не пожелает воспользоваться так грубо моим легкомыслием. Теперь я вижу, что поступила не только легкомысленно, но и неосторожно. Я никак не ожидала, что мне придется раскаиваться!..

   - Вероятно, вам и не придется делать это...

   - Я в вашей власти теперь...

   - Да, вы в моей власти, и потому я прошу вас рассказать мне все откровенно. Скажите, зачем был фонарь у итальянца, зачем этот фонарь отворяли вы в кабинете и что делали у бюро?

   - Вы подсмотрели, вы видели это? - вырвалось у Нади, и полная беспомощность охватила ее.

   - Да, я видел это и никак не могу понять, зачем вы останавливались у бюро, если шли сюда, ко мне.

   Надя молчала. Грудь ее тяжело поднималась, щеки вспыхнули, губы приоткрылись, и глаза расширились и горели.

   Кулугин смотрел на нее и должен был сознаться, что она удивительно хороша и что никогда он не видел другой девушки, которая могла бы сравниться с нею в эту минуту. Он залюбовался ею, и его взгляд невольно выразил нежность и восхищение ее исключительной прелестью.

   Надя почувствовала этот его взгляд и поняла его выражение. И вдруг слезы, давно уже собиравшиеся, подступили к ее горлу. Она прижала платок к лицу и заговорила сквозь него, всхлипывая:

   - Ну да, браните меня, я дурная, нехорошая, я вам говорила, что я вовсе не то, чем кажусь вам, я предупреждала вас! Вы сами не верили... теперь видите...

   - Я ничего еще не вижу, - заговорил Кулугин мягким, вкрадчивым голосом, - я ничего не вижу, разве только то, что вы боитесь быть откровенной со мною. Расскажите мне все, все без утайки! - Он подсел к ней близко, но почтительно, сложил руки и заглянул ей в лицо влюбленными глазами. - Надя, неужели я не заслуживаю вашего доверия?

   - Но, если я вам расскажу все, вы перестанете думать обо мне хорошо.

   - Какая вы смешная! Говоря так, вы заставляете меня делать предположения непременно худшие, чем они должны быть на самом деле. Для меня вы и дурное не могут быть связаны вместе. Наверное, вы преувеличиваете. В чем вы можете быть виноваты? Вы действовали не по собственному почину, вас заставили.

   - Да, меня заставили, - проговорила Надя.

   - Кто?

   - Граф Феникс.

   - Я так и думал, что тут не обошлось без него. Что же заставил он вас сделать?..

   - Он держит меня в своем подчинении, и я не могу отделаться от его власти...

   - Ну да, я верю! Что же он заставил вас сделать?

   - Помочь Тубини достать документы и планы из секретного бюро в кабинете светлейшего.

   - А! Это, должно быть, очень важные документы?

   - Они касаются всех распоряжений будущей турецкой кампании.

   - Вот оно что! Как же вы взялись за дело?

   - Светлейший показал мне, как отворяется секретное отделение бюро. Я успела сделать восковой слепок с ключа, вчера отдала его через Тубини Фениксу, а сегодня ключ был уже готов.

   - И вы достали документы в кабинете?

   - Вы видели это, к несчастью...

   - Где же теперь документы?

   - У Тубини. Он спрятал их, когда вы привели сюда нас; теперь он, вероятно, у себя в комнате и снимает копии...

   - Зачем?

   - Чтобы положить документы до сегодняшнего утра обратно на место, как будто их никто не трогал.

   - Понимаю! Иначе станет известна их пропажа, и тогда все планы изменят, а эти никуда не будут годны. Значит, Тубини должен еще вернуться в кабинет?

   - Да.

   - Но вы не пойдете больше.

   - Хотя должна была. Поэтому он и не хотел оставить меня здесь.

   - Ну, вот видите, вы мне все рассказали откровенно и посмотрите на меня! - и Кулугин глядел на нее, раскинув руки, сияющий и торжествующий.

   - И вы не разлюбили меня? - спросила она.

   - Нет, моя радость, нет, моя прелесть! Разве я могу разлюбить?

   Его руки ждали объятия, она видела это и, словно усталая после всего происшедшего, измученная своим волнением, опустилась к нему на плечо.

  

  

   Едва взошло солнце над спавшим еще Петербургом, а Тубини уже явился к графу Фениксу. Тот, видимо, ждал его и принял немедленно.

   - Принесли документы?

   - Непостижимый случай! - воскликнул итальянец и развел руками.

   - Явилось какое-нибудь препятствие и вы не могли проникнуть в кабинет?

   - Мы проникли туда беспрепятственно.

   - Не сумели отворить бюро?

   - Бюро было открыто.

   - Не нашли в нем документов?

   - Документы лежали на месте, и мы их взяли.

   - Не успели снять копий?

   - Копии были сняты, но... их нет, - и итальянец снова развел руками.

   - Куда же они делись? - спросил граф Феникс. - Расскажите все по порядку.

   Тубини подробно и красноречиво рассказал, как он и Надя пробрались в кабинет, как были остановлены Кулугиным и как отделались от него благодаря удивительному присутствию духа девушки, сейчас же сочинившей, что она шла на свидание с офицером.

   - Он, влюбленный, - разглагольствовал итальянец, - конечно, сейчас поверил всему, но одно только - не желал отпустить скоро от себя девушку. Впрочем, это весьма понятно, и я поступил бы на его месте совершенно так же. Но так как я не был на его месте, то и поспешил оставить их наедине, потому что он, вероятно, сделал бы то же, если бы был на моем месте. К тому же мне надо было торопиться, чтобы снять копии с документов, которые были спрятаны у меня и легли мне грудь, как огонь. Я удалился в свою комнату и сейчас же принялся за работу. Я торопился, но, как ни торопился, мог закончить копии лишь тогда, когда уже перламутровая заря нашего северного неба смотрелась в окна. Тогда, оставив копии у себя на столе и собрав документы, я предпринял - уже один на этот раз - снова путешествие в кабинет и, трепеща от страха, положил все на место, как было. Я не помню, как вернулся в свою комнату, но когда вернулся, то совершенно обезумел от удивления: оставленных мною на столе копий не было, они исчезли. Напрасно искал я, напрасно изрыгал проклятия и стоны - копии исчезли...

   - А дверь оставалась не заперта в вашей комнате, пока вы ходили в кабинет второй раз?

   - Не заперта, но я так торопился...

   - Какая неосторожность!..

   В это время раздался слабый звонок где-то в углу, сдавленный и чуть слышный. Это Петручио давал знать из передней, что туда вошел кто-то и направляется по парадным комнатам.

   Такой неожиданный ранний посетитель не мог не показаться странным.

   - Погодите немного, - сказал Феникс итальянцу, - пройдите пока в столовую, там вы найдете чем подкрепить себя после бессонной ночи, а я вас позову потом...

   Выпроводив итальянца в столовую, граф направился в парадные комнаты навстречу явившемуся гостю.

   Этот гость был не кто иной, как Кулугин.

   - Добро пожаловать, - встретил его Феникс. - Я думал, что вы дежурный в Таврическом дворце!

   - Только что сменился, граф, и явился к вам по важному делу.

   - К вашим услугам.

   - Но здесь разговаривать неудобно. Пройдемте к вам в кабинет.

   - Пройдемте!

   "Верно, будет денег просить", - решил Феникс, проводя Кулугина в кабинет, и тотчас же спросил его:

   - Вероятно, вам нужны деньги? В любви вы достигли желанной цели, счастье в шалаше существует лишь в сказках. По нынешним временам счастливый влюбленный нуждается в деньгах более, нежели кто-нибудь...

   - Да, граф, вы угадали, мне нужны деньги.

   - Чем же я могу вам служить?

   - Дать мне их... Я думаю, вы не откажете.

   - Я никогда не отказываюсь быть полезным моим приятелям.

   - Благодарю вас за лестную честь... тем лучше...

   - Тем более что нужная вам сумма, вероятно, невелика...

   - Однако, граф...

   - Невелика для меня... Несколько десятков рублей, даже сотня не разорит меня.

   - Нет, граф, тут дело идет не об одной сотне, а о нескольких тысячах. Я прошу у вас, по крайней мере, тысяч двадцать пять, если не тридцать...

   - Двадцать пять тысяч рублей? На каких же это основаниях?

   - Очень солидных, граф. Если у вас нет теперь этих денег...

   - Нет, я не про себя говорю, есть ли у меня такие деньги или нет; я хочу спросить, на каких основаниях вы решаетесь делать такой долг?

   - Я и не думаю просить эти деньги у вас в долг.

   - А как же тогда?

   - Как плату за то, что вы не доверяете вашим друзьям, к числу которых вы изволили только что причислить меня.

   - Дорогая плата.

   - "Дорогой друг", хотите вы сказать. Согласен с вами. Но вот, видите ли, раз вы почтили меня своим доверием, то как же вам было устранять меня от важного дела?

   - Мало ли дел у меня.

   - Таких, вероятно, мало. Я говорю о деле по поводу документов светлейшего князя Потемкина.

   - А, вот о чем! Вы уже знаете об этом деле? Ваша возлюбленная не утерпела и рассказала вам.

   - Она должна была рассказать, потому что я поймал их с поличным.

   - Знаю.

   - Тубини, конечно, предупредил мой визит и успел рассказать вам все. Ну так; вот, граф, вы хотели обойтись без меня в этом деле, а вышло, что я сам вошел в него.

   - То есть не вошли, а так или иначе узнали и хотите, чтобы я купил ваше молчание двадцатью пятью тысячами рублей?

   - О нет, граф, мое молчание не стоит этого. За эту цену я предоставлю вам товар наличный - копии с документов, снятые сегодня ночью итальянцем.

   - Они у вас?

   - У меня. Этот Тубини неосторожно оставил их у себя в комнате, пока ходил в кабинет к светлейшему во второй раз. Будь я на его месте, я не сделал бы такого промаха.

   - И вы воспользовались им?

   - Весьма естественно. Узнав всю историю, я отправился к Тубини, чтобы переговорить с ним и не упускать из рук этого дела, но попал в его комнату как раз, когда его не было там, а снятые им копии лежали на столе.

   - Но почему же теперь вы цените их так дорого? - улыбнулся Феникс.

   - Я думаю, во всяком случае, дешевле, и гораздо дешевле, той суммы, которую получите вы за эти копии. Согласитесь, что мне не грех также попользоваться из вашего вознаграждения. Я и то, вероятно, оставляю вам львиную долю.

   - А если я вам ничего не дам?

   - Тогда не получите копии...

   - Но, если их сняли для меня один раз, разве нельзя сделать этого вторично?

   - Нельзя, граф, потому что светлейший будет уже предупрежден.

   - Вами?

   - Мною.

   Подобный разговор, в котором Кулугин обнаруживал свою заносчивую дерзость, пришлось уже однажды вести с ним Фениксу. Граф помнил это. Но тогда преимущество было на его стороне, и он сумел воспользоваться им, а теперь он должен был сознаться, что вся выгода на стороне Кулугина, у которого в руках были копии. Они, конечно, стоили гораздо дороже двадцати пяти тысяч рублей.

   - Копии с вами? - спросил Феникс.

   - Со мною, граф.

   - Делать нечего, приходится на этот раз согласиться с вашим красноречием. Судьба вам благоприятствует - я не пойду против судьбы. Каким образом желаете вы получить двадцать тысяч?

   - Двадцать пять, граф! Если вы пожелаете сбавлять, я буду прибавлять со своей стороны; я ведь говорил и о тридцати...

   - Ну хорошо, двадцать пять!

   - Лучше всего было бы получить их наличными деньгами.

   - Но согласитесь, что не держу же я такую сумму в своем кабинете. Я могу вам дать чек на банк.

   - Сегодня воскресенье, - стал соображать Кулугин, - завтра праздник, банк будет открыт только послезавтра; значит, только во вторник я получу деньги...

   - До вторника недалеко, всего два дня.

   - И то правда. Я согласен на чек.

   Феникс достал чековую книжку, не дрогнув, с презрительным спокойствием написал чек и передал его Кулугину. Тот подал ему копии, на которых граф сейчас же узнал почерк Тубини.

   После этого Кулугин сказал:

   - До свидания, граф, надеюсь, мы останемся друзьями; мы, может быть, с вами не одно еще дело сделаем.

   - Я надеюсь... До свидания!..

   Кулугин откланялся.

   Феникс поглядел ему вслед и проворчал себе под нос:

   - Иди, радуйся, но в эти два дня не станет тебя в живых, я ручаюсь в этом!

   Он вышел в столовую.

   Тубини спал там на стуле перед пустой чашкой кофе.

   - Вставайте! - разбудил его граф. - Идите к себе домой спать и в другой раз запирайте на ключ дверь своей комнаты, когда это нужно. Вот копии. Успокойтесь относительно их.

   При виде своих копий Тубини мог только всплеснуть руками и произнести:

   - Великий человек, великий маг и волшебник!..

  

  

   В тот же день, около двенадцати часов, карета графа Феникса подъехала к дому, где жил Бессменный. Гайдук в белой ливрее отыскал денщика Петрушку и велел доложить князю, что его сиятельство граф Феникс просит князя принять их. Петрушка явился к Бессменному и вытянулся.

   - Что тебе?

   - Вас спрашивают.

   - Кто?

   - Веник-с...

   - Кто?!

   - Веник, так и велел белый евонный мужик доложить, что дескать Веник-с...

   - Что ты врешь! - рассердился Бессменный и подошел к окну.

   Взглянув в него, он сразу узнал карету графа Феникса, в которой тот довозил его с острова до города.

   "С чего это он пожаловал?" - удивился князь и невольно оглядел свою скромную комнату, вовсе не так убранную, чтобы принимать таких гостей, как этот заморский граф.

   - Ты сказал, что я дома? - спросил Бессменный.

   - Сказал.

   - Ну, так поди скажи, что я сейчас уезжаю, выхожу из дома... Или нет, постой, ты переврешь что-нибудь. Дай мне шляпу и плащ...

   С тех пор как Бессменный узнал, в каких отношениях Надя состоит к Потемкину и почему светлейший взял вдруг к себе свою дочь и скрыл ее (на это были особые причины, о которых говорить нельзя), - он вполне успокоился, и его здоровье заметно поправлялось. Тяжелая рана зажила окончательно.

   Он схватил плащ, перчатки и шляпу и совсем молодцом вышел на крыльцо.

   - Вы застаете меня, граф, - заговорил он, с учтивым поклоном приближаясь к окну кареты Феникса, - на выходе из дома.

   - Я рад, что вы поправились и что я вижу вас здоровым, - ответил граф. - Мне давно хотелось навестить вас, но я боялся, что мое посещение обеспокоит вас во время болезни.

   Бессменный приподнял шляпу.

   - Благодарю вас, и еще раз простите, что не возвращаюсь домой, чтобы воспользоваться вашей беседой, но дело в том, что мне предписана прогулка именно в это время, как самое теплое среди дня...

   - Послушайте, князь, - ласково произнес Феникс, - я надеюсь, что у вас больше не таится никакой неприязни ко мне. Согласитесь, что причиной нанесенной мною вам раны был вовсе не я. Я не хотел этой дуэли и сделал все зависящее от меня, чтобы избежать ее. Вы сами пожелали и настаивали; я же, со своей стороны, не имел основания питать к вам вражду и, напротив, после нашего поединка питаю двойное уважение к вам...

   - Я ни в чем не виню вас, граф, и ничего против вас не имею теперь, - искренне ответил Бессменный.

   - Так докажите это на деле.

   - У вас есть просьба ко мне?

   - Да, и большая...

   - В чем же дело?

   - Садитесь в мою карету и поедемте вместе. Я уверен, что прогулка в экипаже будет для вас полезнее, чем ходьба пешком, потому что вы меньше утомитесь и дольше пробудете на свежем воздухе.

   - Но, право, я не знаю, граф...

   - Вы мне докажете этим, что не сердитесь на меня, - и граф, велев гайдуку откинуть подножку, протянул руку Бессменному, приготовясь помочь ему войти в карету.

   - А вы куда едете теперь? - спросил князь.

   - Мне все равно, куда-нибудь за город прокатиться. Я модных и людных мест не люблю. Мы можем проехаться с вами за Таврический дворец... Прекрасная дорога, князь...

   "Таврический дворец" имел, по-видимому, магическое влияние на Бессменного. Он поднялся в карету; подножка щелкнула, дверца захлопнулась.

   Очутившись снова с графом Фениксом в той же карете, в которой они ехали тогда, Бессменный живо припомнил весь тот день, обед у Елагина, потом разговор с графом, свой визит к нему и зеркало, в котором он видел Надю, протягивавшую к нему руки и говорившую: "Муж мой!".

   - А что, зеркало еще существует у вас, граф? - спросил он, когда лошади тронулись и карета закачалась на своих рессорах.

   - Существует! Что ему сделается?

   - И предсказания его не ложны, вы продолжаете утверждать это?

   - Продолжаю. Еще недавно мне пришлось проверить, и я получил несомненное подтверждение...

   - Значит, и со мной случится то, что оно мне предсказало?

   - Должно так быть.

   - Тогда я буду счастлив.

   - От всей души желаю вам этого.

   Лошади бежали крупной рысью. Бессменный задумался, и воображение унесло его далеко, в то самое будущее, которое он видел в зеркале. Но как это случится, как это произойдет? И в голове его рождался один план за другим, и комбинации одна другой фантастичнее являлись как бы сами собой. То он видел себя достигшим высших почестей и являющимся к Потемкину просить руки Нади, то, наоборот, он жил с нею в бедной хижине, причем, конечно, хижина была похожа на крошечный киоск, какие ставят в парках.

   Бессменный был успокоен, и радостное настроение и вера в будущее снова вернулись к нему. Он знал, что Цветинский переехал на жительство в Таврический дворец, и каждый день видит Надю и следит за ходом ее болезни.

   Цветинский положительно заверял его, что скоро она придет в себя и тогда все будет хорошо. Ей нужен только покой - и нужно выждать. Время излечит ее.

   Феникс и Бессменный давно выехали за город, миновали лесистую местность, и с левой руки потянулся у них высокий, знакомый князю частокол Таврического дворца, а справа открылся пустырь.

   Вдруг карета остановилась.

   - Что такое? - высунулся граф из экипажа.

   Кучер передал вожжи сидевшему на козлах гайдуку, соскочил и стал возиться у постромки.

   - С постромкой что-то случилось, - пояснил граф Бессменному, - нам придется подождать немного. Может быть, хотите выйти погулять?

   Бессменному, как только они выехали сюда, не сиделось на месте, когда карета катилась, а теперь, во время невольной остановки, он уже вовсе не мог удержать себя.

   - Отлично, граф, пойдемте! - согласился он, не сумев даже скрыть свою радость.

   Они вышли.

   Вид был не из особенно приятных: пустырь и частокол, но Бессменному он казался чрезвычайно интересным. Он издали увидел место, где были расшатаны колья, и, когда они поравнялись с ним, приостановился. Он заметил, что колья расшатались сильнее и щель настолько увеличилась, что сквозь нее виднелся сад даже с того места, где они стояли, то есть по эту сторону канавы.

   - Вы никогда не были в этом саду? - спросил Феникс тоном полного равнодушия и, вынув часы, посмотрел на них.

   Было ровно двенадцать.

   - Нет, никогда, - проговорил Бессменный.

   - Говорят, чудный сад. Как вы думаете, если перейти эту канаву и посмотреть? В последние дни стояли жара, и канава высохла.

   - Отчего же не перейти? - подхватил Бессменный и в один прыжок очутился у частокола.

   Граф, не торопясь, перешел за ним.

   Они заглянули в сад, цветущий, но пустынный - ни души не было в нем.

   "Неужели Тубини не исполнил моего приказания?" - мысленно удивился граф Феникс и снова посмотрел на часы.

   Но в эту минуту, как бы в ответ ему, из-за круглой кущи кустов показалась на дорожке сада Надя. Она шла вместе с Кулугиным и оживленно разговаривала с ним. О чем они говорили - не было слышно, но каждое движение их было видно. Они остановились. Кулугин счастливо улыбался, Надя продолжала говорить, весело смеясь. Он ей ответил что-то. Она оглянулась на дом и, убедившись, что листва скрывает их от него, вскинула руки и положила на плечи Кулугина. Он охватил ее руками и прижал к груди, губы их встретились и замерли в поцелуе.

   "Это более, чем я ожидал", - опять подумал Феникс, все время следивший за тем, что происходило в саду, и одновременно за тем, что делалось с Бессменным.

   На этот раз князь при постороннем человеке владел собою. Он только страшно побледнел, но ни одного восклицания, ни одного звука не вырвалось у него. Бледный, с закушенной губой, он стоял и смотрел, как бы не имея возможности отвести глаз. Грудь его поднималась высоко. Однако, сделав усилие, он обернулся к графу и проговорил:

   - Уйдемте отсюда! Мы случайно подглядели чужую тайну.

   - Уйдемте, - согласился граф, невольно удивляясь самообладанию Бессменного.

   Но чем больше убеждался он в этом самообладании, тем приятнее было ему. Теперь все говорило за то, что его расчет окажется верен: Кулугин не переживет завтрашнего дня - Бессменный пошлет ему вызов, они будут драться, и тогда судьба Кулугина решена. Граф Феникс имел случай убедиться своими глазами, какой был стрелок и фехтовальщик Бессменный, и в нем сомневаться было смешно. Он убьет Кулугина.

   На это и рассчитывал граф, дав заранее приказание Тубини, чтобы он устроил сегодняшнее свидание влюбленных в саду. Привезти же Бессменного к частоколу и показать ему это свидание было легче легкого, как оно и оказалось на самом деле.

   Они снова сели в карету и поехали.

   Бессменный долго молчал, как бы ожидая, не заговорит ли Феникс первым, но граф тоже сидел молча и выжидал в свою очередь.

   - Вам, граф, знаком этот офицер, которого мы видели сейчас в саду, - сказал наконец Бессменный, - он был вашим секундантом против меня - Кулугин.

   - Да, я знаю его.

   - У меня есть с ним счеты. Я должен послать ему вызов. Могу я просить вас быть моим секундантом в этом деле?

   - От секундантства не отказываюсь, князь, я к вашим услугам.

   - Так, пожалуйста, будьте добры известить его как можно скорее.

   "Клюнуло!" - обрадовался Феникс в душе.

   - Я сегодня же переговорю с ним, - спокойно сказал он. - Когда вы хотите драться?

   - Завтра же.

   - И прекрасно. Никогда не следует откладывать дуэль надолго. А теперь довезти вас домой?

   - Очень вам буду благодарен.

   Больше они не сказали ни слова до самого дома.

   Выпустив Бессменного из кареты, граф Феникс потер руки с удовольствием. Теперь он был уверен, что Кулугину послезавтра, во вторник, придется предъявлять его чек разве что на том свете, но никак не на этом.

   - В Таврический дворец, к главному подъезду, - приказал он гайдуку, и его карета снова покатилась.

  

  

   Потемкин встал в отличном расположении духа и потребовал к себе Цветинского.

   - Ну, что? - спросил он, когда тот явился к нему. - Что твое ночное похождение?

   - Тяжело было в шкафу, ваша светлость.

   - Я тебе говорил. Больше не полезешь?

   - И не придется.

   - А что? Птички были, являлись?

   - Являлись, ваша светлость.

   Цветинский отвечал в тон светлейшему, то есть шутливо, но видно было, что он озабочен чем-то и что что-то вышло не совсем так, как бы следовало. Всегда веселый, он не казался таким сегодня.

   - Были и унесли документы, - проговорил Потемкин, не замечая настроения Цветинского, - значит, попались.

   Слишком было бы грубо со стороны Потемкина, если бы он, узнав о предполагаемом похищении документов, пожелал не допустить этого или приказал захватить похитителей на месте преступления.

   Разумеется, нужно было воспользоваться этим случаем умно и ввести в заблуждение тех, которые хотели перехитрить, но сами должны были попасться в ловушку. Из секретного ящика настоящие документы были вынуты своевременно и на место их положены другие, совершенно фантастические и несхожие с действительными. Пусть их похищают, снимают с них копии - они введут лишь в заблуждение врагов, что и требуется. Вот отчего было допущено беспрепятственно ночное появление незваных гостей в кабинете светлейшего, и сидевший в шкафу Цветинский не остановил их. Он должен был лишь проследить, было ли совершено похищение ложных планов или нет, и если было, то отнюдь не выдавать этого каким-нибудь насилием.

   - С внешней стороны все благополучно, - проговорил Цветинский, - планы взяты и положены Тубиновым на место, и копии, которые он, вероятно, снял с них, пойдут во Францию, а оттуда - к туркам и введут их лишь в заблуждение.

   - Значит, Тубинов действовал? - переспросил Потемкин. - Жаль, что сейчас нельзя наказать этого итальянца; я бы показал ему, как за мою хлеб-соль платить мне предательством!

   - В том-то и дело, ваша светлость, что нельзя показать, что вам известно о похищении планов, и подымать эту историю, а между тем участники ее достойны наказания.

   - Они будут наказаны потом, когда откроется, что планы фальшивые и что за них заплачены даром немалые деньги. Все это должно стоить им немало, если граф Феникс живет здесь на их счет. Он живет широко.

   - Если бы только речь была о них! Но дело в том, ваша светлость, что они замешали сюда... Надежду Александровну...

   - Ее?! Ты имеешь основания предполагать это?

   - К сожалению, да, и не только основания, но очевидность. Она была вместе с Тубиновым сегодня ночью в кабинете и отперла сама секретное отделение бюро.

   - Не может быть! Я подозревал это, но не хотел верить своему подозрению. Она выспрашивала у меня секрет бюро, я показал ей, но сомневался, чтобы она была замешана; думал, что это простое совпадение и что она просто из любопытства спрашивала. Ты ее видел?

   - Видел! Они были с фонарем. Лицо ее осветилось совершенно ясно.

   - Она не виновата; это - штуки этого шарлатана. Он при мне действовал внушением.

   - Я бы сам не поверил никому другому, ваша светлость, но тут я сам видел.

   - Да пойми ты, чья она дочь? Моя дочь! - поправился Потемкин. - Не может она пойти на такой поступок, не может...

   - Не может, ваша светлость, я думаю то же: воспитанная в доме Елагина, она, кроме хорошего, ничего не видела там.

   - Я думаю, потому она и была поручена ему. Наконец, мне было позволено взять ее к себе, но под условием, чтобы никто не видел ее у меня. Я радовался этому... Тут случился пожар...

   - И она потеряла память, да, но мне эта потеря памяти кажется подозрительной, ваша светлость. Странно, что она вдруг забыла все прошлое. Дело в том, что при ней был Тубини...

   - Ну так что же?

   - А Тубини - послушное орудие графа Феникса.

   - Мы имели, кажется, этому доказательство.

   - После пожара она сильно изменилась, потеряла память и вдруг выказала такие душевные качества, которые не свойственны девушке ее рождения и ее воспитания. Она стала не похожа сама на себя.

   - Что ты хочешь этим сказать?

   - То, что, может быть, это не она.

   - Как не она?

   - Ваша светлость, историю с документами вы знаете? Мы положили вместо настоящих другие, не настоящие, так и мне сдается, что это не ваша настоящая дочь.

   - Ты, кажется, впервые в жизни увлекся в своих предположениях и говоришь вздор. Елагин подменил ее? Это немыслимо!.. Этого не может быть, и я никогда не поверю.

   - Не Елагин, ваша светлость! Я недаром напомнил вам о Тубини, который был при ней во время пожара. Заметьте, он один...

   - Ну?

   - Пожар произошел как раз в ее флигеле. Суматоха могла отлично способствовать подмене.

   - Послушай, ты говоришь невозможные вещи и хочешь быть хитрее хитрого! Надо было найти другую девушку, похожую на нее.

   - Ваша светлость, вспомните известную историю с "ожерельем королевы", разыгравшуюся в Париже. Я ездил туда из-под Очакова как раз тогда, когда эта история только что окончилась, и знаю ее подробно. Там действовала девушка, как две капли воды похожая на Марию-Антуанетту, до того похожая, что влюбленный кардинал де Роган принимал ее за королеву и поддался на обман. Что возможно во Франции, неужели невозможно у нас?

   - Нет, Цветинский, ты увлекаешься. Потеря памяти может действительно произойти от сильного испуга, мне доктора свидетельствовали это.

   - Но такая полная и упорная, ваша светлость, до того, что она не узнала любимого прежде человека...

   - Был такой?

   - Ей восемнадцать лет, ваша светлость.

   - А в восемнадцать лет все влюбляются. Первое увлечение...

   - Было не похоже на простое увлечение, скорее, что-то более серьезное.

   - А ты почему знаешь?

   - Потому что это мой близкий приятель, я знаю от него... Это князь Бессменный.

   - Слышал, мне говорил о нем Елагин. Хороший офицер.

   - Так вот, она и его забыла. Это что-то уже не похоже на девичье сердце. Оно не позволило бы забыть и пришло бы на помощь памяти.

   - Откуда же ты знаешь, что она забыла его?

   Тут Цветинскому пришлось бы рассказать светлейшему, как он с Бессменным тайком подъезжал к частоколу. Но он счел за лучшее умолчать об этом.

   - Я знаю это потому, что она полюбила совсем другого, - сказал он только и добавил: - человека, едва ли достойного.

   - Кого же?

   - Кулугина, ваша светлость, опять-таки принадлежащего к клевретам графа Феникса.

   - Уж и полюбила!..

   - Однако у них ежедневные свидания под покровительством итальянца.

   - Свидания, у меня во дворце? - вспыхнул Потемкин и встал со своего места. - Если ты не уверен в этом - берегись! Твое воображение занесло тебя слишком далеко!

   Предположение относительно подмены Нади другой девушкой было одно из тех, которые сделал Кутра-Рари, утешая Бессменного. Цветинскому оно запало в голову, и теперь он высказал его светлейшему, потому что некоторые факты, если не подтверждали его, то, во всяком случае, не противоречили.

   Однако они были далеко не настолько убедительными, чтобы Потемкин увлекся ими и поверил. Нет, он видел лишь, что Цветинский из преданности перехватил, что называется, через край.

   Но то, что сказал он относительно свиданий, возмутило светлейшего до глубины души. Ему было больно, как он ошибся так в итальянце и доверился такому человеку. Он, правда, считал его простоватым, недалеким, но исполнительным и точным. Обманула также благообразная внешность Тубини. Как бы то ни было, но если итальянец окажется изобличенным в покровительстве Кулугину при свиданиях его с Надей, с ним легко будет разделаться, и тогда он уже заодно ответит за все свое вероломство.

   Вернувшись после разговора с Потемкиным в свою комнату, Цветинский нашел, к своему удивлению, у себя на столе следующую записку на французском языке:

   "Вы хорошо говорили сегодня со светлейшим. Убедите Бессменного вспомнить о его медальоне. Кутра-Рари".

   "Дался ему этот медальон! - подумал Цветинский. - И откуда эта записка и почему он знает, что я хорошо говорил сегодня со светлейшим? Странный индус... странный!.. Тут дел, можно сказать, полон рот, пообедать, какой пообедать - просто поесть не успеешь хорошенько, а он о медальоне!.. - и Цветинский с досадой передернул плечами. Однако, еще подумав, он пришел к другому соображению. - А ведь он, может быть, прав! Конечно, тут дело не в самом медальоне - вернее всего, что пропади этот медальон пропадом, после того как Бессменный кинул его на дорогу, - но надо доискаться, что это был за византийский царь на маскараде и почему он живет в доме графа Феникса, который ищет медальон и не знает, что он был у кого-то из его домашних. Я совсем забыл об этом".

   Но самому Цветинскому нельзя было отлучиться немедленно, да и дело это не казалось настолько уж настоятельным, чтобы ради него откладывать другие; его можно было поручить Бессменному, который выздоровел и был уже в силах помогать.

   Цветинский написал ему записку и отослал с нарочным, после чего решил поесть. Он почти не спал эту ночь, просидев большую ее часть в шкафу, и теперь нашел весьма естественным, что имеет право вознаградить себя за это, не сном впрочем, а едою. Он держался французской пословицы "Кто спит, тот обедает", но, наоборот, заменяя иногда сон кушаньем. Это доставляло ему больше удовольствия.

   Он отправился к главному повару и велел приготовить себе сальми из дичи и яичницу на яблоках - блюдо, особенно любимое королем Людовиком XV, которое король имел даже обыкновение приготовлять сам. Кроме того, оба эти кушанья не требовали много времени и могли поспеть скорее других.

   Пока Цветинский услаждал себя яичницей и сальми, внизу в кабинете светлейшего произошло новое обстоятельство, рассердившее Потемкина до того, что он ходил из угла в угол, топал ногой и сжимал кулаки.

   Секретарь его Попов стоял, опустив голову.

   - Заключить перемирие на таких условиях, когда все выгоды на нашей стороне, заключить перемирие? - сердился светлейший, сам еще больше раздражаясь звуком своего голоса. - Да ведь это если не сумасшествие, то предательство... предательство... иначе назвать нельзя этого...

   Дело было в том, что из действующей армии Репнин прислал курьера, что вступает в мирные переговоры с турками и желает с ними заключить перемирие. Условия, на которые он соглашался, были очень легки для Турции, хотя она находилась в таком положении, что ее можно было принудить к безусловно более выгодным для России уступкам. Черноморский флот - создание Потемкина - действовал настолько успешно, что на этих успехах можно было основать победы сухопутной армии.

   - Заключать перемирие, - снова заговорил светлейший, - когда выстрелы нашего флота слышны уже в Константинополе, когда у меня все готово, чтобы разгромить Турцию окончательно!.. Репнин с ума сошел... Без меня они все там испортят, все испортят и перевернут вверх дном. Я сам еду, сам! Вели закладывать карету в Царское, я сейчас отправлюсь к государыне и затем еду. Вели сейчас же начать приготовления к отъезду - спешно, как можно спешно, как только возможно, я выеду... Ступай и распорядись! Я даю сроку три дня на приготовления... Время терять нельзя... Ступай, ступай!..

   Попов, не противореча, потому что в таких случаях всякое противоречие было не только излишне, но и опасно, поклонился и вышел.

   Немедленно же стало по всему дворцу известно, что светлейший возвращается в действующую армию и что приготовления к отъезду должны быть сделаны в три дня.

   А через некоторое время светлейший сказал Цветинскому, когда тот вошел к нему:

   - Ты едешь со мной! Приготовься!

   - В действующую армию, ваша светлость?

   - Тебе известно уже?

   - Весь дворец только и говорит об этом... Все уже знают...

   - Пусть знают, пусть знают, - повторил Потемкин, - они узнают меня, как заключать перемирие, словно не мы победили, а турки...

   - Ваша светлость приказали мне... - начал Цветинский.

   - Ехать со мной в действующую армию. Да, приказал, и ты поедешь...