Волконский Михаил Николаевич - Два мага

v align="justify">   Три дня просидел Феникс в лаборатории, углубившись до того в свое занятие, что не видел и не слышал ничего, что происходило в его доме. Правда, и лаборатория была устроена так, что туда не доходили ни звуки, ни шум.

   После трехдневной работы граф получил наконец кусок пасты, сделал из нее несколько шариков и положил один из них в круглую хрустальную коробочку с золотой крышкой. Дело его было окончено, но самое главное оставалось еще впереди.

   Он вышел в свой кабинет несколько усталый и измученный. Сегодня был назначен отъезд Потемкина из Петербурга. Надо было торопиться. Граф подошел к стене и дернул шнурок звонка. На этот звонок явился Петручио.

   - Вы были, как я приказал вам, в Таврическом дворце третьего дня и сказали Тубини, чтобы он пришел ко мне сегодня? - спросил у него граф.

   - Я был в Таврическом дворце, - ответил Петручио, - но не мог ничего сказать Тубини.

   - Почему же, если я приказал вам?

   - Потому что Тубини отправлен по этапу до границы и будет выслан навсегда из России.

   - За что?

   - За свидание, устроенное им для Кулугина с девушкой, порученной его надзору.

   Граф вздохнул облегченно. Он подумал было, не открылось ли как-нибудь похищение документов, но ответ Петручио успокоил его.

   - А Кулугин? - спросил он.

   - Прямо из-под ареста отправлен в действующую армию.

   Феникс не мог сдержать при этом известии улыбку удовольствия. Уже то, то Тубини был выслан за границу, было чрезвычайно приятно, потому что благодаря этому исчезал один из участников похищения документов, способный как-нибудь выболтать лишнее; но отправка Кулугина прямо из-под ареста в действующую армию совершенно развязывала Фениксу руки. По чеку Кулугин мог получить только лично, потому что чек был без передоверия. По почте денег ему тоже не вышлют, так как почты не было в действующей армии. Для дела же, которое предстояло выполнить графу Фениксу по условию с банкиром, ему достаточно было сообщницы, находившейся в Таврическом дворце.

   - А девушка? - проговорил он. - Она была прощена за это свидание?

   - Она посажена в острог.

   - В острог? - отступая, переспросил Феникс. - Но ведь в острог сажают только преступников?

   - Она и посажена как преступница.

   - Что же она сделала?

   - Выдала себя за другую благодаря своему сходству с ней.

   При этих словах обычное, свойственное до сих пор графу Фениксу самообладание вдруг оставило его. Смертельная бледность покрыла его лицо, и дрожь пробежала с головы до пят.

   - А... эта... другая?.. - чуть слышно, упавшим голосом произнес он.

   - Она была освобождена князем Бессменным из подвала вашего дома.

   - Значит, все открыто. Отчего же вы не сказали мне о таком важном случае?

   - Вы не приказали беспокоить себя, вы сидели в вашей лаборатории.

   - А госпожа Лубе?

   - Госпожа Лубе скрылась из дома в ту минуту, как ей не удалось воспрепятствовать освобождению девушки. С тех пор она исчезла.

   Граф Феникс нервно прошелся по комнате.

   - Нам надо сделать то же самое, мы сегодня же должны выехать.

   - Едва ли это будет возможно, - возразил Петручио, - наш дом оцеплен. Вас уже ищут.

   - Ищут меня? - снова, задрожав, простонал Феникс. - Ищут меня? Значит, здесь были?

   - Были и обыскали весь дом. Вас не нашли благодаря тому, что дверь в лабораторию замаскирована слишком искусно. Но у всех выходов стоят сторожевые, все равно вам выйти нельзя.

   - Значит, я пойман, пойман!.. - повторил Феникс, сам не зная, что бормочет. - Все потеряно! Все... все... та... там в остроге все разболтает... Да, но я могу сказать, что она лжет. Ведь я же ни одним словом не обмолвился вам, Петручио, что девушка у меня спрятана?

   - Вы мне не говорили этого.

   - И никто вам не говорил? Это было сделано потихоньку от вас?

   - Вполне.

   - Значит, могло все совершиться и потихоньку от меня. Я мог не знать этого. Все это сделала мадам Лубе... А я ничего не знал, я приютил только мадам Лубе. Слышите ли, Петручио, я ничего не знал, и, кто станет обвинять меня, тот лжет, тот лжет... Вот и все! Я сейчас еду к французскому послу и буду просить его защиты. О, Потемкин нынче вовсе уже не так силен, как прежде! Есть князь Платон Зубов, я найду себе помощь. Я еду сейчас к французскому послу...

   - Но вы забываете сторожевых у всех дверей, - остановил его Петручио. - Как только вы покажетесь, вас возьмут.

   - Кто эти сторожевые? Полицейские?

   - Переодетые на тот случай, если вас нет действительно в доме и вы вернетесь, так, чтобы вы вошли сюда, ничего не заметив.

   - Хорошо. Тогда поезжайте сейчас к банкиру Зюдерланду...

   - Напрасно, никого не выпускают из дома, никого из домашних. Только повара за провизией, и то под надзором полицейского...

   В это время со двора послышался стук каретных колес. Слышно было, как карета въехала и остановилась у подъезда.

   - Посмотрите, кто это? - приказал граф Петручио. - Я не хочу подходить к окну...

   Петручио приблизился к стеклам и заглянул.

   - Банкир Зюдерланд, - сказал он, - он вышел из кареты и разговаривает с переодетым полицейским у дверей.

   - Судьба мне посылает его! - проговорил Феникс и притаился в ожидании.

   Банкир Зюдерланд, выйдя из кареты, обратился к стоявшему у дверей человеку:

   - Граф Феникс дома?

   - Его нет, - ответил человек.

   - Он давно вышел?

   - А вы кто такой будете?

   - Я банкир Зюдерланд.

   Человек посмотрел на его карету, на лошадей, на кучера и на слуг, стоявших на запятках, и ответил:

   - Граф Феникс не выходил сегодня.

   - Так как же его нет дома?

   - Его уже три дня нет.

   "Понимаю, - сообразил Зюдерланд, - он сидит еще в своей лаборатории и велел никого не принимать. Ну, меня он примет".

   И, желая произвести впечатление своей важностью, он произнес самодовольно:

   - Ну, брат, я знаю лучше тебя! Граф Феникс дома и примет меня, вот увидишь.

   И он прошел на лестницу.

   Граф Феникс принял его с распростертыми объятиями.

   - Что же, граф, готово у вас? - спросил Зюдерланд, и Феникс по этому его вопросу понял, что ему еще ничего неизвестно и что переодетый полицейский был принят им за одного из слуг.

   - У меня готово все, - ответил он, - но только я должен вам сказать, что провел три бессонные ночи и чувствую, что не в силах выйти из дома.

   - Вы больны?

   - Как видите! - показал Феникс на свое лицо.

   Оно, действительно, было таково, что краше в гроб кладут.

   - Но дело очень серьезно.

   - Самое главное я сделал. Вот оно! - и Феникс вынул и поставил хрустальную коробочку с золотой крышкой, где был положен шарик; сфабрикованной им пасты.

   - Но теперь дальнейшее? - спросил банкир.

   - Дальнейшее? Я ничего не могу сделать, потому что не в силах выйти из дома...

   - Возьмите себя в руки!

   - Немыслимо!

   - Значит, вы отказываетесь?

   - Я не в силах выйти из дома, - повторил граф.

   Банкир пришел в явное беспокойство:

   - Три дня потеряны, - проговорил он, - и сегодня - последний!

   - Три дня не потеряны, потому что вот результат, - показал Феникс на коробочку.

   - Что же делать все-таки?

   - Воспользуйтесь сами моим средством.

   Банкир задумался.

   Феникс, как бы не желая прерывать его мысли и чтобы дать ему обдумать хорошенько, присел к столу и начал писать письмо. Он писал долго.

   Когда он кончил, банкир вышел из своей задумчивости и спросил, делая последнюю попытку:

   - Так вы положительно не в силах? А кто ваши агенты? Через них вы не можете действовать?

   - Не могу.

   - Тогда я сам беру ваше средство, - решил банкир.

   Граф поспешно передал ему коробочку, сказав:

   - Не будете ли добры передать это письмо французскому послу лично в руки; дело это очень спешное. Сам я не могу выйти, а посылать боюсь доверить кому-нибудь...

   В этом письме Феникс написал послу, что просит защиты против возведенной на него якобы клеветы, и довольно ловко изложил обстоятельства так, что вину свалил на госпожу Лубе. Посвящать Зюдерланда в это дело сегодня он не счел нужным.

   Зюдерланд взял письмо и обещал передать его. Это все, что нужно было пока Фениксу. Он думал, что, заручившись поддержкой посла, ему бояться ареста нечего.

   Уезжая от Феникса, Зюдерланд сказал укоризненно человеку, стоявшему у дверей:

   - Ну, вот видишь, ты говорил, что графа нет дома, а он вот меня принял...

   Человек только поклонился ему и помог сесть в карету.

   Между тем, едва уехал Зюдерланд, Петручио снова появился перед графом Фениксом.

   - Что вам нужно? - спросил тот, которому хотелось побыть одному, чтобы без помехи обдумать еще раз все происшедшее. - Я, кажется, не звал вас?

   Петручио смотрел в сторону мимо него и молчал.

   - Вы хотите сказать мне что-нибудь? - спросил еще раз Феникс, невольно удивляясь поведению Петручио, до сих пор образцового слуги, никогда не позволявшего себе ничего лишнего.

   Тот перевел глаза на него и тихо проговорил:

   - Еще одно преступление!..

   Граф поднялся со своего места.

   - Послушайте, Петручио, вы, кажется, забываетесь. Или вы думаете, что если я временно попал в затруднительное положение, то не сумею выйти из него, и со мной все уже кончено и можно разговаривать таким тоном?

   - Наступило время, граф...

   - Что! Ты действительно с ума сошел или пьян. Я тебе покажу, какое время наступило. Ступай и проспись!

   - Пора тебе проснуться, Иосиф! - твердо сказал Петручио.

   При этом имени Феникс отступил назад и испуганно глянул на Петручио, прошептав:

   - Ты знаешь это имя?

   - Я все знаю.

   - И хочешь, чтобы я купил твое молчание? Время выбрано недурно!

   - Нет! У тебя не имеется тех средств, чтобы купить у меня молчание. Настал час, когда мне приходится говорить. Посмотри на меня!

   Граф Феникс поднес руку к глазам, как бы для того, чтобы удостовериться, не грезит ли он и наяву ли произошло то, что он увидел. Перед ним вместо Петручио стоял высокий человек в парчовом далматике, в пурпурной мантии, в многогранной, усыпанной камнями шапке с подвязями на голове. Это был византийский царь, виденный им на маскараде у Шереметева. Но только что он признал его, как произошла новая перемена. Византийский царь на его глазах стал старым индусом в чалме и подпоясанном шалью халате.

   - Кутра-Рари! - вырвалось у графа Феникса. - Кутра-Рари!

   - Да, Кутра-Рари был до сих пор твоим слугой Петручио. Ты не подозревал этого?

   - Но как же мог я подозревать? Что могло быть общего? Разве допустим такой обман глаз?

   - Все на свете - обман глаз, и все вещи не таковы на самом деле, какими они нам кажутся. Нужно уметь лишь заставить, чтобы видели их такими, какими хочешь. Ты сейчас видел во мне трех лиц, а, может быть, я на самом деле - четвертое, неизвестное тебе. Но я пришел говорить с тобой, Иосиф, не о себе, а о тебе и пришел сказать тебе: "Довольно! Довольно лжи и обмана! Посвященный в тайные знания, ты бы мог достигнуть великого, но ты соблазнился благами земными, низменными и, потеряв свою силу, думал, что заменишь ее хитростью. Тебе удалось устроить черное зеркало, в котором ты, подражая тому, что умеют делать посвященные, показал князю Бессменному девушку, похожую на его возлюбленную; потом ты выдал ее за другую и, условившись со своей сообщницей, разыграл с нею перед Потемкиным сцену внушения; ты ловко догадывался о человеческих слабостях и выдавал это за чтение мыслей; ты желал открыть тайну золота и решился приобретать его путем преступления. И до последней минуты у тебя был в руках ключ к истинным знаниям в медальоне, буквы которого истолковали бы тебе великий смысл письмен твоего пергамента. Ты нашел даже слово "милосердие" и не понял его. Ты не хотел понять, что только работа над самим собой даст тебе силы, которые ты мнил найти внешним образом, путем выкладок, цифр, заклинаний и поисков тайны золота. Все твои выкладки, цифры, заклинания и искания ложны, и не в них работа, а в самом человеке. Человек, работающий над собой, может знать будущее, может внушать свою волю другим и читать в чужих мыслях. Чтобы доказать тебе, что это так, знай, ты, по моему внушению, выбросил из окна своей лаборатории медальон, и в него под портрет была положена мною записка, в которой я предупреждаю Бессменного о том, что будет. А будет вот что: яд, который ты приготовил, об-

  

  

   одетую в ее платье швею, заранее проведенную в его комнату, а настоящая Надя была увезена к Фениксу в карете, присланной им для этой цели на пустырь. Чтобы обман был полный, швею научили представиться, что она после испуга потеряла память. Это несомненно облегчило ей задачу разыгрывать роль Нади.

   Бессменный был счастлив. О любви его Потемкин узнал от Цветинского и понял, что было бы жестоко не наградить князя за то, что он совершил освобождение Нади, которая тоже искренне любила его.

   Потемкин согласился на их брак, но с двумя условиями: чтобы свадьба была сыграна в присутствии только его и шаферов, без всякой помпы, и чтобы молодые немедленно уехали в провинцию и остались там жить навсегда. За это он давал Наде огромное приданое.

   Ни Бессменный, ни Надя не противоречили. Им было безразлично, где ни жить, лишь бы вместе, и, чем скорее была их свадьба, тем было лучше для них.

   Потемкин уезжал через три дня и, чтобы свадьба произошла при нем, нужно было сыграть ее в это время. Но препятствий к этому не могло быть, раз этого пожелал светлейший.

   Цветинский, разумеется, главный шафер Бессменного, все взялся устроить и действительно устроил, освободив своего друга от всех хлопот и предоставив ему возможность провести все время с Надей.

   Накануне своей свадьбы они вместе рассматривали медальон, игравший такую странную роль в их судьбе. Слова Кутра-Рари оправдались: найдя медальон, Бессменный нашел и Надю.

   Они вынули из медальона портрет, и из-под него упала записка:

   "Предупредите светлейшего, чтобы он следил за малейшим движением банкира Зюдерланда во время обеда в день своего отъезда. Это важно для его жизни. Будьте счастливы. Кутра-Рари".

   - Кто же такой этот индус? - спросила Надя.

   Но на этот вопрос не мог дать ответа не только князь Бессменный, но и сам посвященный в некоторые тайны граф Феникс.

  

  

  

   Потемкин уехал в действующую армию 24 июля 1791 года из Царского Села, простившись в последний раз с императрицей. Он обедал в этот день у себя, и к столу его был приглашен один банкир Зюдерланд, который должен был привезти светлейшему деньги и получить от него последние распоряжения.

   Во время обеда Потемкин был рассеян, мало разговаривал, постоянно задумывался и часто оглядывался по сторонам.

   Удобная минута была найдена Зюдерландом легко. Впрочем, это было короче минуты. Он опустил в карман уже пустую коробочку с золотой крышкой, а в стакане светлейшего растаял брошенный туда шарик ядовитой пасты.

   Потемкин, казалось, ничего не заметил.

   - Посмотрите, какое странное выражение в глазах этого лица, - обратился он к Зюдерланду и показал на висевшую у него за спиной картину, где была изображена одна только фигура византийского царя в полном уборе.

   Банкир обернулся и остался так на некоторое время.

   Потемкин потихоньку переставил стаканы - поставил банкиру свой, а себе придвинул стакан банкира.

   - Да, удивительно странное, - подтвердил Зюдерланд. - Есть в этих глазах что-то жуткое. Ваше здоровье, ваша светлость!

   Он поднял стоявший перед ним стакан и осушил его.

   Но судьбы Промысла неисповедимы. Избегнув опасности у себя за столом, Потемкин заболел, приехав в Яссы, и эта болезнь оказалась смертельной. Он умер 5 октября 1791 года по дороге в Николаев.

   А почти сто лет спустя после этого в печати появились следующие строки:

   "Лучше было бы, когда бы князь не объявлял намерения "вырвать зуб". Князь приехал в Петербург и, как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд. Банкир Зюдерланд, обедавший вдвоем с князем Потемкиным в день его отъезда, умер в Петербурге в тот же день, тот же час, как князь Потемкин" ("Русская старина" 1887 год, кн. XI. Записки Алекс. Мих. Тургенева.).