Волконский Михаил Николаевич - Два мага

и прошу, - пригласил индус, отворяя дверь, - вот я здесь живу.

   Комната, куда вошел Бессменный, оказалась самой обыкновенной. Но стены ее были выкрашены заново клеевой краской, белый деревянный пол был начисто выскребен, подоконники и переплеты рам тщательно вымыты, на мебель надеты свежевыстиранные чехлы. Все было необычайно опрятно, но более чем просто. Все лишнее, все, что так или иначе обыкновенно способствует украшению, было удалено: ни зеркала, ни картин на стенах, ни драпировок.

   Кутра-Рари провел Бессменного в другую комнату, ничем не отличавшуюся от первой. Та же опрятность и больше ничего.

   - Я вам говорил, мой князь, - начал Кутра-Рари, усадив гостя, - что могу узнать, где ваш медальон теперь. Хотите сами видеть это?

   - Как вам будет угодно! - согласился Бессменный. - Как же вы мне это покажете? В зеркало?

   - В черное зеркало, как граф Феникс? - усмехнулся Кутра-Рари. - Нет, у меня не существует никакого зеркала. - Он встал, говоря это, подошел к столу, на котором стояла небольшая шкатулка черного дерева с перламутровыми инкрустациями, и вынул из нее хрустальный шар, гладко отшлифованный. - Возьмите этот шар, князь, думайте о медальоне и смотрите на свет сквозь хрусталь!

  

  

   - "Думайте о медальоне!" - сказал Кутра-Рари. Дался ему этот медальон! - подумал Бессменный, и, как только сосредоточился, мысли его остановились невольно не на медальоне, а на той, которой он отдал его.

   "А что, если бы Надя увидела меня сейчас, как я сижу и смотрю в этот шар? - пришло ему в голову. - Не показалось бы ей это глупым?.. А где-то она теперь и что делает?!"

   Прозрачный хрусталь шара блестел на свету и играл, преломляя лучи. Глазу неловко было смотреть в него, но почти сейчас же Бессменный стал различать в хрустале что-то вырисовавшееся в ней, сначала туманно, потом яснее и яснее.

   И он увидел Надю. Она стояла перед Елагиным и плакала. Они прощались, он благословлял ее.

   - Вы видите что-нибудь? - спросил Кутра-Рари, стоявший за спиной Бессменного.

   - Вижу! - ответил тот.

   Надя с Елагиным вышли на крыльцо. Их сопровождал благообразный старик, почтительно шедший за ними. Карета подъехала к крыльцу, лакей вынес два небольших баула и положил в карету. Судя по жестам Елагина, он успокаивал и утешал Надю, говорил, что так, мол, и нужно, что тут ничего поделать нельзя. Она села в карету, с ней рядом поместился старик, дверца захлопнулась, и карета покатилась.

   - Надя уехала! - проговорил вслух Бессменный.

   - Вы, значит, о ней думали, а не о том, о чем я говорил вам, - ответил ему Кутра-Рари.

   В хрустале все смешалось, подернулось молочной дымкой, затем она растаяла, и хрусталь стал опять прозрачно-светлым, режущим глаз. Бессменный опустил шар.

   - Что я видел? - обернулся он к Кутра-Рари. - Что это? Прошлое, настоящее, будущее или просто ничего не значащий бред?

   - Вы должны были видеть настоящее, - ответил индус.

   - То есть то, что происходило в ту минуту, когда я смотрел?

   - Да.

   - Так куда же она уехала?

   Кутра-Рари пожал плечами.

   - Я этого не знаю.

   - Да не может быть!.. Ей некуда уезжать... с баулами... с каким-то стариком... прощалась с Елагиным... Не может быть! Я ее только что видел, она бы сказала мне... Я не верю вашему хрусталю...

   Индус молчал.

   - Хотя я там так ясно видел, - начал снова говорить Бессменный, - так ясно, как вчера в черном зеркале!.. Знаете что? Я готов сейчас отправиться опять на Остров и проверить.

   - Проверьте! - сказал Кутра-Рари.

   - Конечно, я так и сделаю. Можно послать за ямской каретой? Впрочем, я сам пошлю снизу. Мне все равно надо сказать два слова Цветинскому, - и, простившись с Кутра-Рари, Бессменный спустился вниз, послал слугу за каретой, а сам зашел в общий зал, где Цветинский трудился над сигом в черном масле.

   - Что, брат, голод не тетка? - встретил тот его. - Ну, брат, не пеняй, от сига одни кости остались, я почти весь съел. Отлично он его приготовил.

   Бессменный махнул рукой.

   - Не до сигов мне теперь! Мне нужно сейчас ехать. Я зашел только, чтобы спросить тебя, как будет завтра утром: ты заедешь за мной или я должен отправиться к тебе, чтобы ехать на место дуэли?

   - Заезжай ты ко мне.

   - Драться будем на пистолетах?

   - На пистолетах! - с трудом выговорил Цветинский, прожевывая кусок.

   - Ну, до свиданья!

   Пришли сказать, что карета подана, и Бессменный чуть ли не бегом выбежал из комнаты.

   Всю дорогу гнал он кучера, то обещая на водку, то говоря, что он его в гроб заколотит. Переезд казался ему бесконечным, но, по мере приближения к Острову он начинал мало-помалу успокаиваться.

   "Нет, - решил он, когда елагинский дворец был уже виден издали, - некуда ей уезжать, и все это - вздор и пустяки; вот я сейчас приеду и увижу ее. И отличный предлог у меня, чтобы приехать во второй раз сегодня: расскажу Елагину про фокус индуса, и он увидит, что это - вздор и маятник тоже был вздор".

   Но когда князь поднимался по ступеням подъезда, сердце его все-таки сильно билось.

   - Господин Елагин дома? - спросил он гайдуков, дежуривших в вестибюле.

   - Никого не принимают! - почтительно, но твердо ответил старший.

   - А барышня?

   - Барышня уехали.

   Бессменный почувствовал, как кровь отливает у него от щек и руки холодеют.

   - Куда? - проговорил он.

   - Не знаем-с.

   - Да как? Надолго уехала или, может быть, просто в гости?

   - Похоже, что не в гости, потому что с баулами и поклажей.

   - С кем же уехала она?

   - Незнакомый господин, старик, приехали, вызвали старшего камердинера, тот провел их прямо к барину, они поговорили, потом уехали с барышней.

   Виденное Бессменным в хрустале оказалось не обманом. Все подтвердилось именно так, как видел он в хрустале.

   Князь стоял некоторое время в раздумье, а затем, вдруг решившись, приказал:

   - Доложите обо мне!

   - Не приказано беспокоить! - пояснил один из гайдуков, наиболее смелый.

   Бессменный стал настаивать.

   - Я вам говорю, что доложите. Мне надо видеться немедленно, по важному делу. Доложите! Я на себя беру ответственность.

   - Кабы не строгий приказ, - все-таки колебался один из слуг.

   - Разве старшего камердинера позвать? - догадался другой.

   - Ну, зовите старшего!

   Явился старший камердинер. Бессменный долго толковал ему, что ручается, что барин не рассердится и примет его. Старший долго раздумывал, наконец кивнул головой.

   - Хорошо-с, я доложу! - произнес он и отправился докладывать.

   Бессменный, сильно волнуясь, стал ходить по вестибюлю в ожидании. Он знал, что Елагин падок на все таинственное, и не сомневался, что рассказ о Кутра-Рари и его хрустале заинтересует его настолько, что он простит, что его побеспокоили. Если же так, то он узнает, зачем и куда уехала Надя?

   Старший вернулся и со строгим лицом доложил, что "просят".

   Бессменный пошел наверх, в кабинет к Елагину. Тот сидел за письменным столом, в шлафроке, нахмуренный, сильно не в духе.

   - Мне ни до кого сегодня, - встретил он князя, - и я принимаю вас лишь по настоятельной вашей просьбе. У вас важное, говорите, дело?

   - По-моему, из ряда вон выходящее, - заговорил Бессменный. - Надежда Александровна уехала?

   Елагин поглядел на князя, нахмурился и отвернулся. Должно быть, он был сильно расстроен. Бессменный всегда, во всех случаях видал его изысканно вежливым и учтивым, и теперь то, что он не ответил на вопрос, было для Елагина почти грубостью.

   - Дело в том, - поспешил заговорить Бессменный, - что я видел ее отъезд на далеком расстоянии. Кутра-Рари показал мне его. Это было удивительно. Я не хотел верить, приехал сюда нарочно и вдруг узнаю, что она действительно уехала! Я побеспокоил вас, чтобы рассказать вам и засвидетельствовать о таком случае, который, по-моему, гораздо знаменательнее, чем остановленный индусом маятник.

   Елагин, видимо, смягчился, как бы поверив тому, что Бессменный явился к нему не ради своего личного дела, но вследствие того лишь, что был поражен необычайностью случившегося с ним.

   - Так вы говорите, - переспросил он, - что Кутра-Рари показал вам отъезд Нади? Каким же образом?

   Князю вместо ответа хотелось закидать Елагина вопросами о том, куда уехала Надя, зачем, почему так внезапно и надолго ли? Но он должен был сдержать себя и ответить только:

   - Он показал мне в хрустальном шаре, и я увидел в нем всю сцену отъезда.

   - В хрустале! - повторил Елагин. - Я знаю об этом способе. Во Франции для той же цели берут стакан с водою, но это все равно... Ну, ничего нового вы мне не сообщили! Но все-таки это интересно.

   - Кроме того, в эти два дня, вчера и сегодня, благодаря встрече с графом Фениксом и Кутра-Рари мне пришлось быть свидетелем еще многих странностей, - проговорил Бессменный и принялся рассказывать Елагину обо всем, что произошло с ним со вчерашнего дня.

   Рассказать надо было, потому что только этим путем, то есть откровенностью, он мог получить хоть какие-нибудь сведения о Наде. Он не скрыл ничего, признался перед Елагиным во всем, передавая ему историю с медальоном во всех ее подробностях. Из этих подробностей Елагин легко мог заключить, что они с Надей любят друг друга.

   Елагин, видимо, относился к нему далеко не враждебно; он слушал, порой перебивал, задавая вопросы, и снова принимался слушать.

   - Из всех ваших слов, государь мой, - сказал он наконец Бессменному, - я могу заключить о тех чувствах, которые вы питаете к моей воспитаннице. Впрочем, я догадывался о них и раньше...

   "Да, но где она, где она? - билось внутри Бессменного. - Скажите, где она!.."

   - Но, к сожалению, я должен предупредить вас, - продолжал Елагин, - что едва ли вы увидетесь с нею когда-нибудь... Надя уехала от меня навсегда!..

   - На-все-гда?.. Куда же?

   - Этого я вам сказать не могу.

   - Но как же так? Почему?

   - Вы ведь знаете, что она была лишь воспитанницей моей? Да? Я не отец ей и не имел власти удержать ее у себя. Это все, что я могу вам сказать. Но не пытайтесь узнать, где она теперь... Все старания будут напрасны. Вы ее никогда не увидите.

   Бессменный почувствовал, точно воздуха вдруг не хватило и дышать стало ему нечем. В глазах его потемнело, но он сделал над собой усилие и проговорил:

   - Я найду ее!

  

  

   Клавесины играли, и струны их пели, пели однообразно, уныло, протяжно нескончаемую песню, полную тоски. Звук ее то замирал, то усиливался, становился полным и гармоничным, потом вдруг спадал и раздавался снова и снова ослабевал.

   Бессменный открыл глаза. Он лежал у себя в спальне, на постели. Клавесинов больше не было. Цветинский сидел на стуле, отвернувшись к окну.

   - Очнулись! - послышался голос Петрушки.

   Цветинский вздрогнул, обернулся и поглядел на Бессменного. Тот опять опустил веки, но звуков песни не услышал, словно ее и не было никогда.

   - И впрямь очнулся! - проговорил Цветинский и подошел к кровати.

   Князь снова глянул.

   - Кто тут играл? - спросил он.

   - Тут никто не играл, - ответил, нагибаясь, Цветинский.

   - А клавесины? - улыбнулся Бессменный.

   - Никаких клавесинов не было - это ты во сне, должно быть...

   - А я спал?

   - Бог тебя знает, спал ли ты или в беспамятстве был. Ты узнаешь меня?

   - Узнаю.

   Цветинский вдруг радостно просиял.

   - Ну, значит, не бредишь, а в своем уме! Ты поесть не хочешь ли?

   Несколько слов, произнесенных Цветинским, обессилили его, и он опять закрыл глаза. Говорить ему было трудно, но соображать он мог вполне ясно. Звуки замерли и не мешали.

   Князь теперь отчетливо сознавал и помнил, что произошло с ним. Вчера он не ел целый день. Не пообедав с Цветинским, он поехал на Остров к Елагину, а от Елагина вернулся домой. Надя уехала. Нади не было, ее увезли, а куда? Елагин не только отказался сообщить, но заверял определенно, что нечего и стараться узнать, где она теперь.

   Конечно, Бессменному легко было сказать у Елагина: "Я найду ее!" - но каково было исполнить это на самом деле? Где найти путь, как догадаться, получить хоть малейшее указание? "Кутра-Рари!" - решил Бессменный. Теперь он уже верил в силу индуса и в его чудодейственный хрусталь.

   Он отправился в трактир на Миллионной, но не нашел дома Кутра-Рари. Пришлось опять вернуться к себе и остаться один на один со своими мыслями... А что могли дать эти мысли? Одно только убеждение, что, если Елагин заверял - напрасно-де будет искать Надю, так знал это наверняка; значит, никто тут ничего не поделает, ни даже индус с его чудесами, а уж один-то Бессменный совсем бессилен.

   Да и с какой стати Кутра-Рари станет помогать ему? Индусу нужен зачем-то медальон - и он, пожалуй, поможет отыскать его, а Надю!.. Кутра-Рари прямо говорил против страсти, против любви его, то есть против Нади! Что же делать?

   Бессменный искал и не находил ответа. Он забыл о еде и о сне, и заря застала его бодрствующим. Он все-таки помнил, что на сегодня назначена дуэль, и в определенный час поехал к Цветинскому, поднял его, и они отправились на условленное место поединка, в лес, за речкой Фонтанной.

   Граф Феникс ждал их со своими секундантами. Одним из них был Кулугин.

   Бессменный, после бессонной ночи, не евший почти сутки, едва владел собой; голова у него кружилась, в висках стучало, и в глазах расплывался туман. Настроение его было таково, что, когда их поставили к барьеру, он с удовольствием подумал не о том, как лучше ему выстрелить в противника, а о собственной смерти. Рука его сильно дрожала; когда он поднимал пистолет, то чувствовал, что даст позорный промах, если выстрелит, потому что не мог целиться. Эта дрожавшая рука рассердила его, и как бы назло самому себе он потянул курок. Раздался выстрел, и дым окутал все. Другого выстрела Бессменный не слыхал; он помнил только, как упал, и очнулся вот теперь, у себя в постели, услыхал голос Петрушки и увидел Цветинского.

   - Я ранен? - спросил он, собравшись с силами.

   - Не говори много, - остановил его Цветинский, - он тебе в бок угодил, навылет. Я думал - смертельно, доктор тоже сказал, что безнадежно... Тебе индус перевязку сделал и в рот капал какого-то эликсира.

   - Кутра-Рари? Ты посылал за ним?

   - Нет, он сам пришел. Он сказал, что к четырем часам ты очнешься... А теперь десять минут пятого.

   - Индус придет еще?

   - Ничего не сказал, не знаю. Да ты поесть не хочешь ли?

   - Нет, а пошли сейчас Петрушку к индусу, попроси, чтобы он пришел ко мне.

   - А бульону я тебе все-таки дам, - настоял Цветинский, - у меня нарочно для тебя бульон сделан, сам готовил... так и индус сказал, чтобы тебе дать бульону, когда ты очнешься...

   И он с чайной ложечки стал кормить Бессменного бульоном.

   Между тем граф Феникс вернулся с места дуэли после своего удачного выстрела домой вместе со своим секундантом Кулугиным. Он провел его в маленькую столовую, где был накрыт стол "для легкого утреннего завтрака", как сказал граф, но на самом деле тут было столько разных холодных яств, закусок, фруктов и сладостей, что их хватило бы на хороший обед. В фарфоровом севрском кофейнике дымился душистый кофе.

   - Вы любите этот напиток? - стал угощать Феникс Кулугина.

   Тот не заставил просить себя. С утра, чтобы не опоздать к поединку, он наскоро выпил стакан сбитня и теперь был голоден. Он ел с удовольствием, но казался молчаливым и грустным. Феникс изредка с улыбкой поглядывал на него.

   - Я до сих пор не могу примириться с мыслью, как это мне не удалось достать для вас этот медальон! - заговорил наконец Кулугин. - Дело казалось таким простым. Я был уверен, что горничная достанет мне его.

   - Но было уже поздно! - улыбнулся граф. - О медальоне, видимо, позаботились раньше.

   - Как позаботились?

   - А вы разве не знаете этого?

   - Нет. На другой день после обеда у Елагина я утром ездил в его дворец и не мог добиться никого - ни горничной, никого, словом, а потом узнал, что и Надя уехала, а куда - неизвестно.

   - Так что теперь нужно отыскивать уже не медальон, а саму его обладательницу?

   - Во что бы то ни стало!

   - Неужели она вам так нравится?

   - Да, она мне так нравится! И теперь более, чем когда-нибудь, я надеюсь, что, может быть, успех будет на моей стороне. Ведь если она исчезла для меня, то, вероятно, также и для Бессменного. Елагин говорит всем, что она уехала за границу, навсегда, что ее ждет там какой-то высокий жребий...

   - Да, он и мне объяснил так вчера вечером ее исчезновение, - подтвердил Феникс.

   - Ну вот! Нельзя же предполагать, что ожидающий ее высокий жребий - замужество с князем Бессменным? Может быть, и исчезновение-то ее объясняется именно их любовью, открытой как-нибудь случайно. Взяли да и увезли ее от Бессменного - вот и все. Теперь ищи он ее! А, пожалуй, его сегодняшняя рана окажется смертельной, если же он и оправится, то, конечно, не скоро... Поле открыто для действий.

   - Так вы желаете действовать?

   - С вашей помощью, граф!

   - Но помните, я вам обещаю эту помощь лишь при условии, что вы достанете медальон.

   - Я не отказываюсь искать его. Вы говорите, о нем позаботились раньше?

   - Да, когда наученная вами горничная сунулась в шкатулку - медальона уже там не было.

   - Откуда вы знаете это?

   - Знаю. Мало ли что я знаю? Не в этом дело. Но вы со своей решительностью и упорством мне нравитесь. Ищите медальон, а я готов помочь вам найти любимую девушку.

   - Так, значит, моя услуга еще нужна вам? - обрадовался Кулугин. - Я очень рад. Я уже думал, что вам известна судьба медальона, что, может быть, он даже уже у вас... Помните, вы говорили, чтобы я торопился...

   - Оставим судьбу медальона в стороне. Где бы он ни был, у меня или у кого-нибудь другого - мне нужно, чтобы вы искали его... Мне нужно так...

   - Хорошо... Я буду искать, - согласился Кулугин. - Но если медальон у вас?..

   - Тогда ищите его у меня.

   - Но ведь это будет простая комедия!

   - А не все ли вам равно?

   - А если и с вашей стороны будет обещанная мне помощь - тоже не более как комедия?

   - А это уже предоставляю вам самому рассудить. Как хотите, я вас ни к чему не неволю, - проговорил Феникс, вставая из-за стола.

   Кулугин тоже встал и, огибая стол, случайно заглянул в окно. Он вздрогнул, двинулся вперед и остановился, протянув руки.

   Окно выходило в сад. Из него была видна лужайка, и на дорожке, по ту сторону этой лужайки, Кулугин увидел Надю, гулявшую с француженкой-мадам. В то время как он заглянул в окно, они зашли за густую чащу кустов и исчезли, но он видел их и не мог ошибиться.

   - Граф, - вырвалось у него, - да Надя со своей мадам у вас. Я сейчас видел их в саду. Они зашли вон за те кусты.

   - Послушайте! - добродушно и весело рассмеялся Феникс. - По-вашему, все у меня: и медальон, и ваша возлюбленная. Однако вы и впрямь сильно увлечены ею, что она вам всюду мерещится.

   - Да не мерещится, а я видел ее своими глазами у вас здесь, в саду.

   - Говорят, влюбленные близки к сумасшествию - берегитесь!

   - Неужели же мне показалось только?

   - Все может показаться... Однако бросим пустяки и давайте говорить серьезно! Пройдемте сюда! - и граф Феникс поднял тяжелую портьеру, занавешивавшую дверь в соседнюю комнату, которая выходила окнами на противоположную саду сторону дома.

   Кулугину хотелось остаться в столовой, чтобы глядеть в сад, ожидая, не появится ли там вновь Надя.

   - Милости прошу! - настойчиво повторил граф.

   Надо было повиноваться - иначе показалось бы неучтиво.

   "Если она действительно у него, - сообразил Кулугин, - и если он скрывает это, то все равно настойчивостью и насилием я ничего не поделаю. Будем ладить с ним миром!.." - и он поспешно прошел в дверь.

   Граф вошел за ним и опустил портьеру.

   - Мне надо, чтобы вы устроили мне одну вещь, - начал он, усадив Кулугина и понижая голос. - Вот в чем дело...

   "Да, - думал Кулугин, - ведь если бы Надя теперь была у него, то есть если бы он имел возможность взять ее к себе от Елагина, то незачем было бы ему заставлять меня доставать у нее, пока она была у Елагина, медальон. Она взяла бы его с собой сюда... Ничего не понимаю!"

   А в это время Феникс объяснял ему свое дело, и Кулугин, думая о Наде, слушал все-таки и понимал, чего от него требуют.

   - Так вот, - заключил граф, окончив свое объяснение, - согласны вы быть моим помощником? Кулугин на все согласился.

  

  

   Потемкин был не в духе, то есть сидел у себя в кабинете в халате, небритый, никуда не ездил, никого не принимал и никого не хотел видеть. Тем не менее большая круглая приемная Таврического дворца с утра наполнялась народом, искавшим случая "поклониться" светлейшему. Старые и молодые люди в военных и придворных мундирах толпились тут, шептались и, когда дежурный офицер объявлял, что и сегодня приема не будет, расходились неудовлетворенные. Третий день уже продолжалась эта хандра Потемкина.

   Приемная опустела. Осталось только двое-трое наиболее упорных, но и они ушли наконец.

   В это время дверь из кабинета светлейшего отворилась, и на пороге показался сам Потемкин в распахнутом халате, с плохо расчесанными, ненапудренными волосами, распадавшимися в разные стороны, с искаженным гневом лицом.

   - Господин дежурный офицер! - крикнул он полным голосом, и из дежурной комнаты показался на его зов Кулугин - дежурный в этот день в Таврическом дворце. - Кто смел, кто смел положить ко мне эту записку? - набросился на него Потемкин, тряся в руке небольшой лист синей почтовой бумаги.

   Полное недоумение выразилось на лице Кулугина. Он выпрямился и глядел на князя, видимо, готовый исполнить всякое его приказание, но решительно не понимая вопроса, который задавали ему.

   - Вот эту записку? - повторил Потемкин, показывая на бумагу.

   - В течение моего дежурства с утра никто не входил в кабинет вашей светлости! - отчетливо произнес Кулугин.

   Потемкин остановился. Он, казалось, убедился по виду Кулугина, что тот не виноват ни в чем, повернулся и ушел в кабинет, хлопнув дверью.

   Через некоторое время в кабинете послышался звонок. Кулугин кинулся туда. Потемкин сидел у стола. Он все еще держал записку в руках и теперь внимательно разглядывал ее.

   - Что это такое? - гораздо уже мягче произнес он. - У меня на столе очутилась записка какого-то графа Феникса. Вы все время были в дежурной?

   - Все время, ваша светлость.

   - Никто не входил сюда?

   - Никто.

   - Странно! Вы не знаете, кто это - граф Феникс?

   - Я знаю, ваша светлость, что граф Феникс - человек, достойный удивления во всех отношениях. Он появился недавно в Петербурге. Образ жизни его поразителен по своей роскоши, но еще более поразительны дела этого человека. Ему все доступно...

   - И даже доступно класть невидимкой записки в мой кабинет?

   - И даже это, ваша светлость! - спокойно подтвердил Кулугин.

   - Вы знакомы с ним?

   - Знаком, как и многие в обществе.

   Этот ответ и, главное, спокойствие Кулугина, казалось, произвели свое действие и убедили светлейшего. Начни только Кулугин отрицать свое знакомство с Фениксом - Потемкин не поверил бы его непричастности к таинственному появлению записки, но он держал себя так наивно просто, так смело глядел в глаза и, видимо, так действительно был уверен в могуществе графа, что сомневаться в нем не представлялось возможности.

   Потемкин снова опустил взор на записку. В ней было всего две строки: "Для человека сильного нет ничего невозможного. Так говорит граф Феникс".

   - Пошлите сейчас, - приказал светлейший, - за этим графом. Я хочу его видеть.

   Кулугин поклонился и пошел, чтобы исполнить приказание, но едва отворил он дверь в приемную, как дрожь охватила его, он пошатнулся и удержался за ручку двери, чтобы не упасть.

   - Ваша светлость, - с усилием выговорил Кулугин, - граф Феникс... граф Феникс уже в вашей приемной... Он здесь...

   Его испуг и удивление казались настолько правдивы, что нельзя было допустить мысли, что они поддельны. Кулугин так и замер, отворив настежь дверь, а на пороге этой двери показалась фигура графа Феникса, который низко, но с достоинством поклонился Потемкину и не торопясь произнес:

   - Вы желали видеть меня, ваша светлость?

   На этот раз сам Потемкин как будто был удивлен. Но он быстро овладел собой, показал Кулугину, чтобы тот вышел, и рукой пригласил Феникса сесть против него.

   Граф не выказал перед светлейшим ни смущения, ни особенной и излишней развязности. Потемкин сразу увидел в нем человека, уверенного в себе, привыкшего к обращению во всяком обществе, по виду скорее даже скромного, но не слабого этой скромностью, а напротив, словно вооруженного ею. Эта обходительность странного графа и понравилась Потемкину, и вместе с тем была ему немного неприятна. Он предпочел бы, чтобы Феникс выказал смущение перед ним.

   - Я не люблю, сударь, ничего невыясненного и таинственного, - прямо заговорил он. - Начнем с того, что вы мне объясните сейчас же, как попала ваша записка ко мне сюда на стол?

   Потемкин сказал это до некоторой степени тоном приказания, тоном человека, не привыкшего к ослушанию, а напротив, уверенного в том, что сию минуту ему ответят точным и подробным объяснением того, о чем он спрашивает.

   Но граф Феникс не выказал никакой поспешности.

   - Ваша светлость, - начал он после некоторого молчания, - не спрашивали так настойчиво, откуда получили план укреплений Очакова, когда осаждали этот город, а напротив, получив его, поспешили только приступить к делу, то есть к штурму.

   - Вам известно нечто об очаковском плане? - спросил Потемкин, нахмурив брови.

   - Как видите, ваша светлость! - ответил Феникс.

   Потемкин помнил, как сейчас, тяжелые дни осады Очакова. Наши войска, далеко не превосходившие численностью неприятеля, обложили город и держали турок в осаде. Турки и думать не хотели о сдаче. Идти на приступ было опасно, потому что очаковские твердыни считались неприступными. Мало того, было известно, что у неприятеля работают французские минеры, заложившие мины вокруг укреплений, чтобы взорвать штурмующие колонны. План этих мин был прислан из Парижа. Потемкин ассигновал неограниченный кредит нашему парижскому послу, чтобы тот достал этот план, и после долгого ожидания план наконец пришел, но не от посла, как оказалось впоследствии. Посол писал о полной невозможности достать его тогда, когда он был уже в руках у светлейшего. План был привезен тайным агентом Потемкина и оказался вполне верным. Благодаря ему сделаны были распоряжения, как и с какой стороны брать турецкие редуты вдали от мин, и, действительно, наши войска ничуть не пострадали от них.

   Но граф Феникс был прав: тогда, в горячую пору войны, Потемкин не спросил агента, как и откуда достал он план, хотя и поспешил воспользоваться этим планом. Однако все это держалось в величайшем секрете. Знать об этом мог только прикосновенный к делу человек. Граф Феникс знал - значит, был прикосновенен.

   - Насколько я могу понять теперь, - снова спросил его Потемкин, - вы участвовали в этом деле лично, потому что иначе узнать о нем не могли?

   - Я был тогда в Париже, - сказал граф Феникс, - и план был доставлен вашему агенту мною.

   - За какую сумму?

   - Я не торгую такими вещами, ваша светлость, - ответил граф, улыбнувшись и покачав головою.

   - Хорошо, но что же побудило тогда вас достать план для моего агента?

   - Одно лишь желание сказать вам об этом впоследствии, когда придет время.

   - Значит, это время пришло?

   - Пришло, ваша светлость.

   - Но у вас есть доказательства, что вы оказали мне эту услугу? - спросил светлейший.

   Граф Феникс неторопливо вынул из кармана и показал ему расписку в получении плана - "безвозмездном". На расписке стояла подпись "Юрий Цветинский".

   - Я узнаю эту подпись, - сказал Потемкин, - она принадлежит моему агенту. Совершенно верно. Я признаю себя вашим должником. Что же вам угодно от меня?

   - Пока - ничего, ваша светлость. Может быть, я и приду просить вас о чем-нибудь, но не теперь... Теперь вы сами желали меня видеть. Я к вашим услугам.

   - Я желал видеть вас благодаря вашей же записке, чтобы спросить, как она попала ко мне?

   - Мы уже оставили этот вопрос, ваша светлость; перейдем прямо к делу. Или вы только и желали меня видеть, чтобы удовлетворить свое любопытство?

   - Я желал видеть вас главным образом потому, что слова вашей записки совпали с моими собственными мыслями: "Для человека, сильного нет ничего невозможного!". Я не могу признать себя человеком слабым, а между тем для меня многое невозможно.

   - Могущество еще не есть сила, князь. Но вы и сильны достаточно. Если бы вы пожелали, то могли бы достичь всего, что хотите.

   - И даже победы над временем?

   - И даже победы над временем, и его действие можно предотвратить...

   - Каким-нибудь эликсиром? - усмехнулся Потемкин.

   - Нет, ваша светлость, я не торгую эликсирами, как не торговал планами Очакова. Эликсир, разумеется, не поможет, а люди, составляющие их, - сумасшедшие. Они принимают внешнюю форму за суть, вместо того чтобы искать в рецептах внутреннего смысла. В старых книгах, правда, говорится о том, как составить себе эликсир, положим, долгой жизни. Там сказано: "Возьми соль, разведи ее водой, кипяти на огне". И неразумные берут соль, разводят ее водой и кипятят на огне... И ничего у них не выходит, потому что они не знают истинного значения соли, воды и огня.

   - А вы знаете?

   - Не один я! И вашей светлости известно, что под "солью земли" подразумевается ее мудрость. Такое же переносное значение имеют и вода, и огонь. "Возьми соль" - значит, будь мудр. Под видом рецепта для эликсира старые книги дают систему самовоспитания и показывают, каким образом с помощью его продлить жизнь.

   Граф Феникс по своему разговору был совершенно не похож на тех шарлатанов, которые довольно часто надоедали Потемкину предложением своих услуг, то обещая ему передать секрет долголетия и вечной молодости, то суля открыть тайну философского камня, с помощью которой можно переделывать все металлы в золото. Потемкин не входил в рассуждения в такими людьми, гнал их от себя, но это не значило, что он не задумывался иногда над краткостью земного счастья и над переменчивостью судьбы, хотя и благосклонной к нему до сих пор, но все-таки неверной и неопределенной.

   В настоящее время особенно часто приходили светлейшему грустные мысли. До сих пор он не боялся соперников, зная, что стоит лишь ему захотеть, и они падут, словно сами собой; так было с Ермоловым, с Мамоновым, но теперь "колесо фортуны", как говорили тогда, как будто медлило повернуться в его сторону.

   При дворе все большую и большую силу забирал молодой красавец Платон Зубов, человек ничтожный и бездарный, но, несмотря на ничтожество его и бездарность, он становился все властнее и властнее. Почти открытая молва чуть ли не громко говорила о закатившейся звезде Потемкина.

   В былое время светлейший только смеялся над такими слухами, но теперь он чувствовал, что года берут свое, что он стареет и опускается и что сила соперника в том и состоит, что союзником его является неумолимое, беспощадное время.

   Конечно, Потемкин был слишком умен для того, чтобы попытаться остановить разрушительную работу этого времени каким-нибудь эликсиром, но то, что говорил ему граф Феникс, было совсем другое. Речь его шла не о теле, а о духе, вечно молодом, вечно юном, и светлейший чувствовал, как он под влиянием разумных слов молодеет душой. К тому же Феникс ничего не просил, ни о чем не хлопотал, он, по-видимому, ни в чем не нуждался, а Потемкину почти не приходилось говорить с людьми, которые ничего не ждали от него. Всякий, заговоривший с ним, не мог удержаться от мысли, что, может быть, так или иначе что-нибудь да перепадет ему от власти светлейшего. Потемкин не мог не чувствовать этого.

   С графом же Фениксом ему было свободно и просто. И потому он, разговорившись, был доволен его беседой и расстался с ним, простившись почти дружески. Когда ушел Феникс, Потемкин более уже не сердился, зачем к нему на стол попала записка графа, и не желал допытаться, каким образом случилось это; он просто был даже рад, что это случилось, вот и все.

   "Или он действительно бескорыстен, - решил Потемкин про Феникса, - и в таком случае - удивительный человек по добродетели, или же, наоборот, исключительно расчетливый мошенник, если воображает обвести меня своей добродетелью".

   Светлейший ударил в особый звонок, и тотчас же в кабинете появился секретарь светлейшего, Попов.

   - Что, Цветинский в Петербурге? - спросил Потемкин, не оборачиваясь к нему.

   - В Петербурге, ваша светлость.

   - Ему не дано никакого поручения?

   - В настоящее время - никакого.

   - Пошли за ним! Мне нужно видеть его.

   Секретарь вышел, сказав "слушаю", и немедля послал курьера за Цветинским.

  

  

   Кулугин, провожая Феникса через приемную до вестибюля, шепотом спросил его:

   - Довольны ли вы мною, граф? Я хорошо разыграл свою роль, не правда ли? Подложить вашу записку на стол не было трудно, но потом разговаривать с ним, признаюсь, было жутко. Однако все вышло как по маслу; вы недаром обратились ко мне, я - вам хороший помощник, как видите.

   - Благодарю вас, - сказал Феникс приостановившись. - В таких незначительных случаях, как этот, я иногда пользуюсь услугами друзей, чтобы не тратить напрасно силы, но не сомневайтесь, что если бы я захотел, то записка была бы на столе у князя сама собой, без всякой посторонней помощи... До свидания!.. - и, раскланявшись с Кулугиным, Феникс сел в карету.

   Он был более чем удовлетворен и устроенной при помощи Кулугина комедией с запиской, и заранее рассчитанным своим появлением в приемной (из-за гардины, где он прятался).

   Но главным образом Феникс был удовлетворен своей беседой с Потемкиным. Он был уверен теперь, что произвел на светлейшего отличное впечатление и что доступ ему открыт в Таврический дворец беспрепятственный. Пока ему больше ничего не нужно было.

   Вернувшись домой, он поднялся по лестнице в свою пустую, по обыкновению, обтянутую черным сукном с серебряными скелетами переднюю, подошел к одному из углов и приподнял драпировку сукна. За драпировкой была ниша, а в ней сидел человек.

   - Ты на своем месте, Петручио? - спросил Феникс по-итальянски.

   Сидевший в нише человек, которого звали Петручио, поднялся и ответил:

   - Я всегда на своем месте.

   - Никого нет у меня?

   - Никого.

   Феникс опустил драпировку.

   Его передняя только по виду, как оказывалось, была пуста, так что как будто всякий мог войти через незапертую с улицы на лестницу дверь. Но на самом деле в этой передней сидел скрытый за драпировкой Петручио и видел всякого входившего.

   Граф направился по анфиладе разукрашенных комнат, а с другого конца этой анфилады продвигался ему навстречу в своей чалме индус Кутра-Рари.

   Феникс не поверил сначала своим глазам. Петручио не должен был просмотреть посетителя, и в первый раз было, что он сказал, что никого нет, когда тут был посторонний. Другим входом Кутра-Рари проникнуть не мог.

   "Хорошо же, синьор Петручио, я вам этого не прощу", - сказал себе Феникс и смело пошел к индусу.

   Но в ту же минуту Кутра-Рари исчез у него на глазах. Феникс шел уже на пустое пространство.

   - Я здесь, - проговорил голос Кутра-Рари возле самого уха Феникса.

   Граф оглянулся. Индус стоял уже позади него.

   - Нечего взыскивать напрасно с Петручио, - проговорил он, кладя на плечо графа руку. - Петручио не видел, как я прошел, так же как ты не видел меня сейчас и не видел, что я все время был с тобой у князя Потемкина и слышал весь ваш разговор, слышал, как ты поучал его словами разума, желая воспользоваться открытой тебе мудростью для своих низких жизненных, корыстных целей.

   - Неужели сила внушения может быть настолько сильна, что можно приказать нескольким людям не видеть? - остановил его Феникс.

   - Очевидно, если никто не видел меня во дворце у светлейшего, а я был между вами. И мне для этого не надо было прибегать к помощи офицера, который настолько малодушен, что согласился разыгрывать недостойную, придуманную тобой комедию.

   - О, если бы я обладал такой силой внушения! - невольно вырвалось у Феникса.

   - Для тебя слишком много и той, какая есть у тебя. Послушай, брат Иосиф.

   При этом имени граф вздрогнул, и в его лице появились замешательство и испуг.

   - Послушай, брат Иосиф, - продолжал Кутра-Рари, - ты был принят много лет назад в одн