Волконский Михаил Николаевич - Два мага

   - Но разве в Индии знают меня? - усмехнулся Бессменный.

   - Мало ли что знают в Индии! - ответил тот. - Но я лгать не хочу. В Индии я не знал о вас...

   - И приехали все-таки ко мне? Как же это? Чем это вызвано?

   - В Индии я знал только, что в русской столице есть одна вещь, очень ценная для меня, да, впрочем, и для всякого, кто знает ей цену. Только ради нее предпринял я путешествие. Когда же я приехал сюда, то весьма скоро узнал, что эта вещь находится у вас.

   - Вот оно что! - сообразил Бессменный. - Однако чудно, что я владею такой вещью, о которой известно так далеко. Что же, вы хотите купить ее у меня?

   - Если бы я хотел купить, разве я сказал бы вам цену вещи и то, что я ради нее приехал из Индии? Напротив, я скрыл бы это от вас, чтобы она досталась мне как можно дешевле. Нет, не купить я приехал к вам, а только сказать, чтобы вы ни за что не продавали ее, не отдавали никому, берегли пуще глаза.

   - Что же это за вещь?

   - Медальон ваш, у вас есть медальон...

   Опять дело шло о медальоне, который Бессменный передал сегодня Наде. О существовании этого медальона знал каким-то образом граф Феникс, а теперь оказывается, что явившемуся из-за тридевять земель индусу он тоже известен. Князь в окончательном недоумении развел руками.

   - Я тут ничего понять не могу, - сказал он серьезно. - Каким образом мой медальон был известен вам в Индии?

   - Разве люди, живущие в Индии, лишены возможности сообщаться с теми, кто живет в Европе?

   - Правда. Сообщения существуют.

   - И такие даже, о которых вы и понятия не имеете. Но не в этом дело. Мне нужно видеть ваш медальон.

   - К сожалению, я не могу исполнить вашу просьбу... У меня нет больше моего медальона.

   - Вы его отдали?

   - Да.

   - Кому, кому вы его отдали?

   Бессменный ответил не сразу. С какой стати посвящать чужого человека в свои личные дела, зачем он будет рассказывать, кому и как отдал свой медальон?

   - Не все ли вам равно? - проговорил он. - Вам достаточно того, я думаю, что медальона у меня больше нет.

   Индус поднял руки и остановился как пораженный.

  

  

   Кулугин решил действовать энергично, чтобы возможно скорее исполнить требование графа и достать для него медальон, переданный Наде Бессменным. Ему казалось, что сделать это не особенно трудно: стоит разыскать горничную Нади, пообещать ей хорошее вознаграждение - и медальон будет в его руках.

   В те времена молодые люди часто входили в заговор с прислужницами хорошеньких светских барышень, передавая через них записки или устраивая какие-нибудь сюрпризы, носившие название "фантов". Этот путь был слишком обыкновенным, и потому, когда Кулугин обратился к одному из лакеев Елагина с просьбой вызвать к нему в сад горничную молодой барышни, тот нисколько не удивился и заявил, что это "вполне возможно". Он отвел Кулугина поближе к дому, в группу кустов сирени, и сказал, чтобы он подождал тут. Кулугин сунул ему в руку рубль.

   Горничная не заставила себя ждать. Она выбежала, кутаясь в голубой платочек и несколько деланно конфузясь. Впрочем, ей было немножко поистине боязно, так как "авантюра" происходила в первый раз и впервые ей приходилось участвовать в ней. Горничная была такая же молоденькая, как и ее госпожа, и очень хорошенькая, с быстрыми черными глазками и ямочками возле губ.

   - Ишь ты, какая востроглазая! - усмехнулся Кулугин, взглянув на нее. - Тебя как зовут?

   - Дуняшей.

   - Ну, вот что, Дуняша, у меня дело к тебе есть...

   - Вестимо дело, без дела я не вышла бы к вам.

   - Значит, смекаешь, в чем суть?

   - Разумеется! Все это понять мы можем, потому промеж молодых господ всегда авантюры бывают.

   - Ну, вот, вот... Я вижу, ты умница... Так вот видишь ли, Дуняша, мне нужно, чтобы ты... помогла мне один фант устроить.

   - Какой фант?

   - Очень интересный. Потом смешно будет. А пока ты должна мне достать для этого у барышни медальон.

   - Какой медальон?

   - А тот, что она получила сегодня от князя Бессменного. Он теперь при ней. Так вот, достань мне этот медальон!

   - Зачем же он вам?

   - Говорю тебе - для шутки, для фанта.

   Дуняша задумалась.

   - Нет! Вот ежели записку передать, так это я могу. А как же вдруг так - медальон?

   - Да вот так. Ты его возьмешь потихоньку и передашь мне. А там уж не твоя печаль. Только умей держать язык за зубами.

   - Да разве так делают?

   - Ну, конечно, делают! Нешто я стал бы тебя подговаривать на что дурное? Будь этот медальон твоей госпожи - другое дело, а тут ей дал его князь Бессменный, такой же, как я. Значит, чего же тебе беспокоиться? - и, говоря это, Кулугин сунул в руку девушки две золотых монеты.

   Дуняша, казалось, была побеждена в своем сомнении не столько доводами Кулугина, сколько "приложением", которое сопровождало эти доводы.

   - Только ежели что, - проговорила она, - так уж вы меня не выдавайте, чтобы мне как-нибудь отвечать не пришлось.

   - Ну конечно! - с уверенностью протянул Кулугин. - Так смотри же, чтобы он, медальон, был у тебя завтра же, а я пришлю к тебе верного человека. Ты ему отдашь.

   - Слушаю-с.

   На этом они расстались.

   Дуня, вернувшись к себе в комнату, остановилась в сильном беспокойстве. Только теперь заметила она, как сильно билось ее сердце. Золотые она держала зажатыми в кулаке; расставаться с ними ей не хотелось, но и выполнить поручение тоже было жутко. А вдруг этот медальон ценный! Если так, безделушка малостоящая, тогда еще ничего, но если это дорогая вещь?

   "Посоветоваться бы с кем-нибудь..." - раздумывала она, но посоветоваться ей было решительно не с кем.

   Между тем князь Бессменный после своего свидания с Кутра-Рари проснулся довольно поздно. На службу ему не надо было идти - утро выдалось свободное.

   Вчерашний день вспомнился ему, как сон. То ему казалось, что все, происходившее вчера, случилось очень давно, и он даже сомневался, случилось ли оно, - так было фантастично; то, наоборот, он ясно, как будто снова переживал все, видел перед собой Надю в садовой беседке, сидел с нею за обедом, ехал с Фениксом в карете, дышал ароматным дымом курильниц, и опять Надя протягивала к нему руки и говорила: "Муж мой!.." Потом образы сливались, исчезали в неясной дымке, и вырисовывалась фигура старого индуса с поднятыми к небу руками и лицом, выражавшим ужас, как это было, когда он узнал, что медальона больше нет у Бессменного.

   - Что вы сделали, что вы сделали? - повторил старик, уходя. - Постарайтесь во что бы то ни стало вернуть эту вещь.

   - Вернуть? - ответил ему Бессменный. - Никогда! Никогда я не пожелаю, чтобы мне вернули этот медальон, какая бы ни была цена его.

   Он помнил, что сказал Наде, что если она разлюбит его, то пусть возвратит медальон. Ее любовь казалась ему дороже всего на свете, и он не мог желать получить от нее обратно вещь, данную как бы в залог этой любви.

   - Вы не знаете, что говорите! - попытался было возразить индус, но Бессменный не слушал его.

   И потом, не все ли равно, у кого собственно находился в руках медальон, если Надя любит его и он любит ее, и все у них одно, потому что они, любя друг друга, тоже составляют одно?

   Однако внезапное появление индуса не могло не задеть любопытства Бессменного. В чем могла заключаться особенная ценность медальона? Вещь казалась самой "обыкновенной по внешнему виду, а внутри был вставлен миниатюрный портрет деда князя, почтенного старца в парике петровского времени. Этот портрет, конечно, не мог представлять интереса для жителя Индии.

   Бессменный решил, что поедет к Наде, во-первых, для того, чтобы поделиться с ней впечатлениями и рассказать, что случилось с ним вчера, во-вторых, чтобы разглядеть хорошенько медальон, и в-третьих, и это было главное, чтобы повидаться с Надей, поговорить с ней, услышать ее голос. Он велел оседлать себе лошадь и верхом отправился на острова, во дворец Елагина.

   По дороге надо было еще заехать к товарищу, чтобы тот сговорился с кем-нибудь и отправился к Фениксу для переговоров об условиях дуэли.

   Впрочем, это дело менее всего беспокоило Бессменного, и он завернул к жившему по пути товарищу Цветинскому и сказал ему, что должен драться с графом Фениксом. Долгих разговоров не потребовалось: Цветинский обещал, что сделает все, что нужно, и съедется с Бессменным к обеду в трактире на Миллионной, чтобы сообщить, где и когда назначено сойтись с противником.

   Покончив с этим, Бессменный вскочил на лошадь и пустил ее крупной рысью.

   На мосту через Неву ему встретился Кулугин, тоже верхом. Тот ехал с островов. Они раскланялись. В конце пути Бессменный нагнал карету и узнал в ней экипаж Елагина. Князь подъехал к крыльцу вместе с каретой и слез с лошади как раз в тот момент, когда дверца кареты отворилась, и Елагин во всех регалиях и орденах показался на подножке. Он ласково кивнул Бессменному и проговорил:

   - Здравствуйте, князь! А я прямо из дворца сейчас. Милости просим... Прикажите доложить о себе Наде. Она примет вас, а меня извините. Мне надо переоблачиться.

   Бессменный, конечно, нисколько не был в претензии на такое распоряжение. Но Елагин, прежде чем оставить его, еще раз извинился и как бы вдобавок этому извинению пояснил:

   - А у меня тут еще должен сидеть интересный человек... Индус приехал? - обернулся он к лакею.

   Тот сказал, что индус ждет в библиотеке.

   - Вот, - сказал Елагин Бессменному, - это своего рода новинка в Петербурге, не уступит графу Фениксу; шума такого, как тот, не делает, но замечательная личность...

   - Его зовут Кутра-Рари? - спросил Бессменный.

   - А, и вы про него уже знаете? Ну, вот как-нибудь я вас познакомлю, а сегодня предварительно побеседую с ним один, чтобы узнать, действительно ли он таков, как говорят про него. Так ступайте к Наде, она, вероятно, на террасе со своей мадамой.

   Надя действительно была со своей "мадамой" - компаньонкой - на террасе.

   Бессменный, войдя, церемонно расшаркался с дамами. Они привстали и присели ему.

   Надя сидела за пяльцами и вышивала канителью по бархату. Мадам читала ей вслух по-французски похождения Телемаха. Чтение было скучное, работа в пяльцах - тоже занятие невеселое, и Надя, сидевшая с нахмуренным личиком, просияла вся при появлении князя. Он заметил эту осветившую все вокруг улыбку, заметил, как блеснули ее глаза, и видел также, как почти сейчас же потух ее взгляд и лицо снова омрачилось.

   Заговорила мадам о погоде, о вчерашнем празднике и стала жаловаться на головную боль, мучившую ее. Бессменный отвечал, с недоумением поглядывая на Надю, которая ниже прежнего наклонилась над пяльцами и не принимала участия в разговоре.

   - Что с вами? - наконец не вытерпев, обратился к ней князь, переходя на русский язык, непонятный для старой француженки.

   Надя несколько испуганно взглянула на мадам, но та, по-видимому, не нашла предосудительным вопрос Бессменного на русском языке и, как будто даже довольная, что может отдохнуть, закрыла глаза, приложив руку к виску.

   Надя ответила тоже по-русски:

   - Со мной случилась сегодня большая неприятность. Она касается вас тоже.

   - Неприятность?.. Касается меня? - спросил Бессменный, уже совсем забыв о медальоне.

   - Да, представьте себе, медальон, тот самый, вчерашний, пропал у меня.

   - Как пропал? Неужели? А я ведь приехал к вам, чтобы рассказать, что со мной было вчера, и именно по поводу этого медальона. Да как же он пропал?

   - Не знаю. Вчера вечером я положила его в свою шкатулку, сегодня утром хватилась - его там нет. Я все переискала, везде, - как в воду канул.

   - Шкатулка была заперта?

   - Нет. У меня никогда ничего не пропадало. Мне и в голову не могло прийти, что допустима пропажа. Кроме горничной Дуняши, ко мне никто не входил в комнату.

   - Ну, а эту Дуняшу вы спрашивали?

   - Конечно. И она ударилась в слезы и призналась...

   - Значит, она взяла?

   - Нет. Вчера ее подговаривал Кулугин, чтобы она потихоньку взяла у меня медальон и передала ему. Он уверял ее, что это для фанта...

   - Для фанта! - поморщился Бессменный. - Хорош фант, нечего сказать!

   - Ну, ведь он не мог знать, какой это медальон, а вероятно, что-нибудь придумал, вроде фанта, основываясь на словах графа Феникса за обедом.

   - То есть дерзости графа. Это была дерзость с его стороны, и он за нее ответит. Но что же Дуняша дальше сделала?

   - Она долго не решалась, но потом рассудила, что такой барин, как Кулугин, не может сделать ничего дурного, и во всяком случае, если он не вернет медальона, она скажет мне обо всем...

   - И она полезла в вашу шкатулку?

   - Она пробралась ко мне в комнату на рассвете, открыла шкатулку, куда, как она видела, я положила с вечера медальон, но его уже в шкатулке не было. Дуня испугалась и убежала.

   - А она не лжет?

   - Она со слезами на глазах каялась, да и вообще, если бы она захотела лгать, то не стала бы ничего рассказывать... просто начала бы отнекиваться, что ничего не знает.

   - Я встретил Кулугина, когда ехал сегодня к вам, - проговорил Бессменный.

   Надя утвердительно кивнула головою.

   - Он был здесь. Я знаю это. Он вызвал Луню через лакея. Она пришла ко мне, чтобы спросить, что ей ответить? Я послала сказать ему через лакея, что запретила Дуне брать медальон. Будь медальон у нее - она все-таки передала бы его Кулугину, а тут она все время оставалась в моей комнате, пока был Кулугин, и не пошла к нему. Нет, у нее медальона не имеется; он пропал непостижимым образом.

   - А вы знаете? Оказывается, что этот медальон имеет какую-то особенную ценность.

   И Бессменный стал рассказывать Наде историю вчерашнего посещения индуса.

   Француженка-мадам сидела глубоко в кресле, закинув голову на спинку, и ровно дышала. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спала.

   - Боже мой, что же я наделала! - ужаснулась Надя, когда Бессменный кончил свой рассказ.

   Она так заволновалась, что он пожалел, зачем усугубил ее беспокойство. Лучше было, пожалуй, ему не рассказывать.

   - Ну, полноте! - заговорил он, стараясь утешить ее. - Ну, если даже этот медальон пропал безвозвратно, так что ж такого? Ведь для нас-то его эфемерная цена недорога. Именно эфемерная, потому что мы не знаем, в чем она заключается. Велико горе! А для меня, напротив, это служит предзнаменованием нашего счастья!

   - Это каким образом? - удивилась Надя.

   - Очень просто. Я сказал вам, чтобы вы вернули мне этот медальон, если разлюбите меня, ну, а теперь он пропал у вас, и, значит, вы не можете никогда вернуть мне его, потому что его нет у вас; значит, вы никогда не разлюбите.

   Надя повеселела.

   - Так вы на меня не сердитесь? - спросила она.

   - Мне сердиться на вас? - воскликнул Бессменный. - За что? Разве вы виноваты в чем-нибудь? Да если бы я даже знал истинную цену этому медальону - и тогда не жалел бы его. Что медальон! Весь мир пропади - лишь бы вы остались у меня, - и я буду счастлив.

   Надя не скрывала своей радости.

   - Надя, князь, - послышалось в это время сверху, - подите сюда!

   Елагин, высунувшись из окна второго этажа, звал их.

   - Вы зовете нас? - переспросил Бессменный.

   - Да, да, идите сюда, - повторил Елагин, - ко мне в библиотеку, - и он отошел от окна.

   - А он знает о пропаже медальона? - показал Бессменный на окно.

   Надя сказала, что нет, потому что иначе ей пришлось бы объяснять, что это за медальон и откуда она получила его, а делать это она не хотела, не посоветовавшись с Бессменным.

   - И прекрасно, - одобрил он, - и не рассказывайте! Пусть вся эта история останется между нами.

   И ему показалось особенно приятным, что между ним и Надей существует теперь тайна.

   - Не станем будить ее, - сказала Надя, глядя на спящую француженку, - пойдемте наверх, в библиотеку.

   Наверху в библиотеке они нашли Елагина и индуса. Елагин ходил по комнате, Кутра-Рари сидел у стола и раскланялся с Бессменным, как; со знакомым.

   - Я нарочно позвал вас, - заговорил Елагин, обращаясь к Наде и Бессменному, - чтобы вы были свидетелями. Вы видите эти часы? - спросил он, показывая на большие стенные часы, стоявшие в ящике из карельской березы. - Вы видите: маятник их остановлен...

   Огромный маятник часов с блестящим медным диском действительно висел совершенно неподвижно.

   - Остановлен, - подтвердил, взглянув на маятник, Бессменный.

   - Ну вот, значит, мне это не кажется, а на самом деле так, - подхватил Елагин. - А знаете, кто остановил его? И остановил, не прикасаясь руками, не отпирая дверцы часов, не сходя со своего места, одним пристальным взглядом?

   Бессменный понял, что речь идет об индусе, и поглядел на Кутра-Рари. Тот спокойно сидел, как будто ничего особенного не случилось.

   - Неужели это возможно? - недоверчиво улыбнулся князь.

   - Я для этого и позвал вас, чтобы вы были свидетелями, - снова заговорил Елагин, - он обещает заставить маятник двигаться, так же, как остановил его. Смотрите!

   Кутра-Рари в это время обернулся к часам, и его черные глаза уставились на маятник. Его лицо не изменилось, но преобразилось как-то, стало строгим, сосредоточенным. Однако особенных усилий или напряжения в нем не было заметно. Кутра-Рари глядел уверенно и пристально, вот и все.

   Елагин остановился и притих, Бессменный и Надя затаили дыхание. Князь не спускал взора с маятника. Он видел, что маятник не шевелится, висит и часы стоят, и не верил в душе тому, что они пойдут.

   Но вот ему показалось, как будто едва заметно еще маятник колеблется - чуть-чуть двинулся в сторону, потом в другую.

   "Это всегда так кажется, - подумал Бессменный, - когда долго глядишь на что-нибудь, то начинает мерещиться движение. Если на грудь мертвого смотреть, то в конце концов покажется, что мертвый дышит".

   Но, думая это, князь вместе с тем должен был через несколько секунд убедиться, что он ошибается. Едва уловимое сначала колебание маятника мало-помалу становилось яснее. Теперь уже не могло быть сомнения, что тяжелый маятник закачался. Размах его делался все сильней и сильней, послышался наконец мерный стук, отбиваемый им, и слепому стало бы понятно, что часы идут.

   "Да стояли ли они?" - усомнился Бессменный и сейчас же остановил себя: он должен был признать, что часы действительно стояли, а теперь шли, и сделал это Кутра-Рари, не сходя со своего места.

  

  

   Бессменный вышел от Елагина вместе с индусом. У подъезда конюх держал в поводу его оседланную лошадь и стояла карета Елагина для Кутра-Рари, чтобы отвезти его в город.

   - Может быть, мой князь желает, чтобы я довез его до Миллионной? - обернулся индус к Бессменному.

   Тот приостановился.

   - Почему же до Миллионной? - спросил он, отлично помня, что ни единым словом не обмолвился о том, куда ему нужно было ехать.

   - Потому что там господина князя ждет обедать его товарищ, - ответил индус.

   "И этот тоже хочет показать, что ему известно все! - пришло в голову Бессменному. - Вчера граф Феникс, сегодня индус... - Да этак жить станет невозможно, если про тебя все знать будут!"

   - Я думаю, - продолжал между тем Кутра-Рари, - наша беседа с вами сегодня в карете будет более мирная, чем вчера у вас с графом Фениксом. Ведь меня вам нет причины вызывать на дуэль?

   "Да он действительно как будто знает все, - удивился Бессменный. - Это становится интересным".

   - Откуда вы знаете, что я ехал вчера с графом Фениксом? - прямо спросил он.

   - Если вам угодно - я рад объяснить; пожалуйте со мной в карету.

   Бессменный больше не колебался. Ему хотелось получить хоть какое-нибудь объяснение загадок и странностей, на которые он стал натыкаться со вчерашнего дня. Положим, в доме Елагина, посвященного масона и члена разных тайных и явных мистических обществ, он видел много из ряда вон выходящего, но все это казалось пустяками сравнительно с тем, чему пришлось быть ему свидетелем вчера и сегодня. И он поручил елагинскому конюху, чтобы тот привел его лошадь домой, а сам не заставил индуса повторять приглашение и сел в карету.

   Кутра-Рари как будто остался доволен таким его решением и, сев с ним рядом, заговорил:

   - Вот видите, князь, вы, я знаю, не верите и не хотите верить ничему, что переходит границы вашего знания.

   - Скажите вернее: понимания, - поправил князь.

   - Ну, хорошо, понимания, я не хотел произносить это слово! Но неужели вы думаете, что раз вы что-нибудь не знаете или не понимаете, то этого не существует?

   - Нет, я этого не думаю, но, как хотите, не могу верить ни во что сверхъестественное.

   - И не верьте. Сверхъестественного, конечно, ничего не может существовать, так как если только оно существует, то уже не будет сверхъестественным.

   - Позвольте, - остановил Бессменный индуса, - вот например, вчера граф Феникс, а сегодня вы показали мне, что вам известно то, что со мною было и что говорил я в тех или других обстоятельствах. Как вы могли узнать это? Или вам рассказал кто-нибудь, кто видел и слышал, или сами вы видели. Это - естественный путь, всякий же другой - сверхъестественный, и я ему не верю.

   - Но вчера вас в карете никто ни подглядеть, ни подслушать не мог, - проговорил Кутра-Рари.

   - Тогда вам рассказал граф Феникс.

   - Едва ли граф Феникс стал бы рассказывать кому-нибудь о своем вчерашнем разговоре. Есть еще путь узнать то, что было, узнать посредством зрения и слуха, так как они передают человеку впечатления внешнего мира. Но для этого не нужно присутствовать самому при том, о чем хочешь узнать.

   - Как же это так? - спросил Бессменный.

   - Вы, вероятно, знаете, - начал индус после некоторого молчания, - что и звук, и свет передаются не непосредственно, но нужно известное время на передачу их. Свет отдаленных планет достигает Земли в течение десятков лет. Представьте себе теперь, что на этих планетах устроены столь сильные телескопы, что в них можно рассмотреть все, что делается на Земле. Допустите, что наблюдатель в такой телескоп смотрит в настоящую минуту на ту местность, по которой мы едем сейчас. Вы думаете, он видит нашу карету и дорогу, и все, что мы видим на ней? Нет, в настоящую минуту он может увидеть только то, что происходило в этой местности пятьдесят, сто лет назад, смотря по тому, насколько удалена от Земли планета, с которой он наблюдает, и сколько нужно времени свету, чтобы дойти от Земли до этой планеты. Отсюда вы видите, что есть возможность вполне естественным путем видеть, что происходило здесь десятки лет тому назад, значит, можно видеть и то, что происходило вчера.

   - Но для этого нужно быть жителем другой планеты?

   - Я вам говорю только о возможности простой и естественной, а что касается того, каким образом может воспользоваться ею житель не другой, а нашей планеты, то это составляет предмет особых знаний, и сообщить их вам я не могу.

   Карета качалась на своих мягких рессорах. Бессменный поглядел искоса на старика Кутра-Рари, и этот азиат произвел на него впечатление совершенно иное, чем граф Феникс.

   Граф был европеец в полном смысле слова, окруженный культурной роскошью, остроумный собеседник, смелый и ловкий человек, но с первого же взгляда Бессменный почувствовал к нему безотчетную антипатию и не желал верить ни единому его слову, как тот ни старался доказать свое могущество, уверяя в вероятности невероятного.

   Кутра-Рари говорил тоже о невероятных вещах, но в его речах было сосредоточенное спокойствие убежденного знания, и, наконец, все, что он говорил, было последовательно и логично. Бессменный, по крайней мере, не находил возражения.

   - Значит, вы также готовы утверждать, - спросил он опять индуса, - что остановленный вами маятник был не фокус-покус, а вы, действительно, остановили его одним взглядом?

   - Вы слышали о Месмере? - ответил вопросом Кутра-Рари. - Он, кажется, достаточно известен в Европе.

   - Немножко слышал; он, говорят, показывает чудеса магнетизмом.

   - Он пользуется - пока еще в очень ограниченных размерах - той силой, которой обладает каждый человек, если пожелает развить ее в себе. Называйте ее магнетизмом или иначе как-нибудь - это все равно, не в названии дело, а в том, что она существует.

   - Да существует ли?

   - Неужели вы думаете, что человек - не более чем соединение телесных органов, способствующих поддержанию его жизни и продолжению его рода? Ведь человек, кроме того, существо мыслящее и существо, которому открыто милосердие. Кроме человека - животного из тела и костей, существует человек разума и любви, который просвещает и жертвует собой для блага других. Вот вам элементарное проявление его духовных сил.

   Кутра-Рари, чем больше говорил, становился симпатичнее Бессменному. В словах индуса было что-то хорошее, что подкупало, располагало и возбуждало, если не полную веру, то доверие.

   - Позвольте, - стал рассуждать князь, - если вы в силах узнать все, что пожелаете, так вы можете, например, сказать мне, где теперь медальон, о котором вы меня вчера спрашивали?

   - Вы передали этот медальон своей будущей невесте, воспитаннице господина Елагина.

   - Вы знаете это? Ну, а дальше, дальше что случилось с ним?

   - Дальше - не знаю.

   - Но можете узнать?

   - Могу.

   - Дело в том, что он пропал сегодня ночью.

   - Я так и ждал этого. Вы хотите знать, кто похитил медальон?

   - Пожалуй хочу, хотя бы для того только, чтобы убедиться еще раз в ваших знаниях. Но сам медальон меня не очень интересует. Я и без него счастлив...

   Кутра-Рари остановил Бессменного, коснувшись его руки.

   - А вам, наверное, известно, в чем ваше счастье?

   - Ну конечно! - уверенно произнес Бессменный.

   - Так всегда рассуждает молодость, готовая слушаться только собственных порывов. Вы не знаете ценности вашего медальона и, закрыв глаза, махнули на него рукой, думая, что счастливы. Но счастье - условное понятие на Земле, и только мудрый понимает и знает, в чем оно заключается для него. Однако мудрый не закрывает глаз, не ослепляет себя, но, напротив, усиливает свое зрение и обостряет его... у каждого человека, когда он начинает жить сознательно, в руках его счастье, как был в руках у вас ваш медальон; но немногие, слышите ли, очень немногие умудряются удержать его. Все духовное имеет свое выражение в материи: что наверху, то и внизу. И счастье человека выражается чем-нибудь материальным. Спросите любого, кто чувствует себя несчастливым, и он непременно, если вспомнит хорошенько, скажет вам, что у него в начале жизни было в руках что-нибудь, что могло бы сделать его счастливым. Один теряет деньги, другой - какой-нибудь документ, третий - еще что-нибудь. Вы потеряли, или - хуже - сами отдали свой медальон. Теперь ищите его, ибо всякий человек, потерявший свое счастье при вступлении в сознательную жизнь, начинает искать его в этой жизни и ищет часто напрасно. Я вам желаю найти ваш медальон.

   - А если я и искать его не буду?

   - Будете.

   - Посмотрим! Как хотите, я не могу признать, чтобы мое счастье зависело от какой бы то ни было вещи, медальона или чего-нибудь вроде него. Ведь это было бы слишком мелко и ничтожно.

   - Медальон тут не более как символ, внешнее выражение внутреннего смысла. Отдавая его, вы потеряли вместе с ним нечто другое, духовное.

   - Что же именно?

   - А вот ту силу, которая может заставить и маятник остановиться.

   Бессменный почувствовал, что или его мысли мешаются, или то, что говорят ему, несуразно, как бред умалишенного.

   - Позвольте, - проговорил он, - каким образом я, отдав медальон, мог лишиться какой-то духовной силы? Какая же тут связь?

   - Вы отдали медальон любимой девушке? Ведь вы любите ее страстно, не правда ли?

   - Да, да...

   - Вот эта страсть, которая охватила вас и во имя которой вы отдали свой медальон, и парализовала вашу силу.

   - Ну и бог с ней! - решил Бессменный.

   Кутра-Рари улыбнулся только.

   - Мы, кажется, приехали, - сказал он, - карета остановилась.

   Они были на Миллионной, у подъезда трактира, где должен был ждать Бессменного его товарищ Цветинский.

  

  

   Цветинский любил поесть, и Бессменный застал его за заказом обеда, объясняющим повару, как делать "черный соус" к сигу.

   - Ну, что, был ты у графа Феникса? - спросил его Бессменный.

   - Был, был, все сделано. Ты что предпочитаешь - цыпленка со стручками или телятину под бешамелью?

   - Когда же драться будем?

   - Завтра утром. Так, если тебе все равно, тогда цыпленка. Сделай ты нам цыпленка, - обернулся Цветинский к повару, - понимаешь, под белым соусом и со стручками... На жаркое я велел зажарить поросенка, - сказал он князю.

   Бессменный сел и задумался.

   - Ты что киснешь? - спросил вдруг Цветинский, отпустив наконец повара и перенося свое внимание на разговор с Бессменным.

   Боязнь, что товарищ мог принять его задумчивость за выражение угнетенного настроения перед дуэлью, заставила князя покраснеть.

   - Я сейчас, - поспешил пояснить он, - ехал в карете от Елагина с новым Фениксом своего рода, со стариком-индусом Кутра-Рари, и он мне наговорил разных вещей, я и задумался о них.

   - Кутра-Рари? Знаю! - подхватил Цветинский, принимаясь за семгу, принесенную, для закуски. - Я только что познакомился с ним у графа Феникса.

   - То есть... что ты называешь "только что"?

   - А вот сейчас, перед обедом, когда я был по твоему делу у графа.

   - Постой, братец, ты говори толком, оставь на минуту семгу.

   - Нет, семги я не оставлю, потому что она бархатная, отличная семга, а говорю тебе толком, что познакомился сейчас с господином Кутра-Рари, или как он там называется, только что вот, у графа Феникса.

   - Да, ведь с Кутра-Рари я только что сидел у Елагина, и потом, говорю тебе, он довез меня сюда в карете.

   - Я видел в окно, что ты подъехал с ним. Но он уехал от Феникса раньше меня, а я остался, чтобы условиться о дуэли. Где же вы встретились?

   - Да у Елагина же. Он там провел сегодня все утро.

   На этот раз Цветинский оставил семгу и глянул, разинув рот, на Бессменного.

   - Да ты, может быть, его в зеркале видел? - спросил тот.

   - В каком зеркале?

   - У графа Феникса есть такое черное зеркало.

   - В каком там зеркале! Когда я приехал, индус сидел у Феникса и разговаривал с ним. Граф познакомил нас. Мы поговорили немного, потом индус встал и уехал.

   - О чем же вы говорили?

   - А я его спросил, как делают одно индийское блюдо: "кэри" оно называется, отварной рис с разными приправами; я слышал о нем, но никогда не едал, так мне было любопытно.

   - И он объяснил?

   - Объяснил...

   - Странные вещи! Как же я его видел у Елагина и прямо приехал с ним оттуда в карете?

   - А ты не врешь?

   - Да ведь ты сам видел, и карета была елагинская.

   - Видел, правда, но истинная правда и то, что я с ним у графа Феникса разговаривал.

   - Значит, в Петербурге теперь два Кутра-Рари, - решил князь.

   - Очевидно, - согласился Цветинский. - Ну, за их здоровье! - добавил он, протягивая рюмку.

   Бессменный чокнулся с ним.

   - Благодарю вас, господа! - раздался возле них голос старика-индуса.

   Они оба вздрогнули и оглянулись.

   Кутра-Рари в своей чалме и халате подходил к их столику.

   - Еще раз здравствуйте! - поклонился он Цветинскому. - Позволите, князь, присесть к вам? - спросил он, обращаясь к Бессменному.

   - Милости просим! Но каким образом вы здесь?

   - Самым обыкновенным - я вошел вслед за вами.

   - А мне казалось, что вы уехали.

   - Вам это только показалось. Я вошел за вами, и вы этого не заметили.

   - Так это, по-видимому, твой индус? - сказал по-русски Цветинский. - Как же он со мной кланялся, как со знакомым?

   - Ну что, научили вы здешнего повара, как делают кэри? - обратился Кутра-Рари к Цветинскому.

   - Позвольте, - заговорил тот, переходя на французский язык, - разве я имел честь с вами познакомиться сегодня у графа Феникса?

   - Ну да, со мной, и расспрашивали меня о кэри и о том, какие напитки пьют в Индии и введен ли там лед в употребление.

   - Действительно, я спрашивал и про лед, и про напитки, - подтвердил Цветинский Бессменному. - Хорошо! Значит, мы с вами были у графа Феникса. Так как же вы могли приехать от господина Елагина вместе с князем? Это непонятно.

   - А между тем я приехал от господина Елагина вместе с князем, и по дороге мы разговаривали о вещах непонятных, которым князь не верит, потому что они непонятны ему.

   - Но, по крайней мере, объясните, как вы могли в одно и то же время быть в разных местах?

   - Мои объяснения не помогут до тех пор, пока вы сами не поймете того, что непонятно вам теперь.

   - Но как же мы этого достигнем?

   - Путем работы над собой.

   - A с чего же надо начать эту работу?

   - Хотя бы с того, что научиться владеть всем собой и победить в себе всякую страсть - будь это страсть к любимой девушке или просто к тому, чтобы хорошо и плотно покушать.

   - Вы хотите, кажется, посадить меня на диету? - спросил Цветинский. - Нет, тогда я вам прямо скажу: "Увольте!", тогда я не желаю понимать непонятное. Я предпочитаю добрый кусок и стакан хорошего вина всем отвлеченностям, да и вы, вероятно, не откажетесь разделить с нами наш обед. Могу вас уверить - он будет недурен... Я сейчас велю вам подать прибор...

   - Благодарю вас, - ответил Кутра-Рари, - я никогда не обедаю.

   - Неужели обходитесь только завтраком и ужином?

   - И не завтракаю, и не ужинаю.

   - Так вы лишаете себя смысла жизни!

   - Разве смысл жизни в еде?

   - Ну конечно! - рассмеялся Цветинский. - Посмотрите, какие нам щи принесли - наварные, ароматные! Какая тут философия устоит против них!..

   - А вы тоже того же мнения, что смысл жизни в еде? - спросил Кутра-Рари у Бессменного.

   - Нет, я вовсе не разделяю этого мнения, - проговорил тот, невольно усмехнувшись. - Но мне хочется есть. Я проголодался с утра.

   - Тогда пойдемте ко мне.

   - Как "пойдемте ко мне", когда он голоден и щи стоят на столе? - перебил Цветинский. - Нет, уж сегодня пусть он ест обед моего заказа, а в другой раз пойдет к вам обедать, если вы брезгуете нашим хлебом-солью.

   - Я не зову князя обедать к себе, - пояснил Кутра-Рари, - потому что я, как сказал вам, не обедаю; напротив, то, что я хочу показать ему у себя, не имеет ничего общего с едой. Я желал бы только, чтобы князь доказал на деле свои слова, что для него еда не имеет важного значения.

   - Можно не придавать ей значения, но следует есть, когда хочется, - стал возражать Цветинский, - князь может идти к вам после обеда... Кушай, брат, щи отличные!..

   Он налил до краев тарелку щей и передал ее Бессменному.

   - Князь, - проговорил Кутра-Рари, - оставьте еду и пойдемте ко мне!

   - Это тоже символ? - спросил Бессменный.

   - Да, и символ, и вместе с тем необходимость. Сытый желудок мешает ясности зрения.

   - А вы далеко живете?

   - Здесь, в номерах при этом трактире, наверху.

   Странное дело, но то обстоятельство, что индус жил здесь же, где они назначили свидание с Цветинским, показалось Бессменному почему-то наиболее удивительным из всего необычайного, что случилось с ним вчера и сегодня. Положим, трактир был из лучших, но они легко могли выбрать и другой, а между тем выбрали именно этот, и оказалось, что ему с индусом нужно было ехать в одно и то же место.

   - Пойдемте! - вдруг, вставая, сказал Бессменный, неожиданно решившись.

   Кутра-Рари встал, поклонился и повел его.

   - Да вы с ума сошли! - воскликнул им вслед Цветинский. - На что же это похоже - голодному человеку от обеда не евши вставать! Поистине чудеса в решете!

   Но Бессменный не слушал его.

   Над трактиром были номера, считавшиеся из самых дорогих в то время в Петербурге, что не мешало им быть довольно-таки скромными. Однако длинный коридор, куда выходили двери комнат, содержался чисто, только запах лампового масла чувствовался в нем.

   Номера, которые занимал Кутра-Рари, были в конце коридора, несколько удаленные от других.

   - Милост