Волконский Михаил Николаевич - Два мага

то это Надя шлет ему весть о себе, - значит, она помнит, скучает по нему, думает, любит. Значит, она здесь, в Петербурге, и он узнает сейчас, где она; а только бы узнать, ведь тогда никто в мире не помешает им увидеться...

   Солдат развернул тряпку и достал из нее кольцо.

   - От кумы домой, ваше высокородие.

   Кажется, будь он в силах двигаться свободно - он бросился бы на шею солдату!

   - Голубчик, - заговорил он, - спасибо! Как же ты нашел меня?

   - Солдату нетрудно найти офицера, ваше высокородие! По полковым канцеляриям справился, где служит и стоит князь Бессменный, и нашел!

   - Молодец! Ну, а где же это было все, где ты кольцо получил? - едва переводя дух от нетерпения, спросил Бессменный.

   - У частокола, ваше высокородие, сейчас за канавой...

   - Слышал. Да канава-то где была?

   - При дороге.

   - При какой дороге?

   - От кумы домой, ваше высокородие...

   - Я не про то спрашиваю. Не знаешь ли ты, чей частокол был, чьего дома?

   - Как не знать! Частокол этот не дома, а дворца его светлости князя Потемкина, Таврического дворца. Сюда к дороге на пустырь сад дворцовый выходит и частоколом огорожен, там я колечко и получил...

   Теперь Бессменный знал, где была Надя.

   Он расспросил солдата, в каком тот полку служит, как его зовут, дал ему целый рубль денег и отпустил.

   Кольцо, Надино кольцо, было у него в руках. Она жила теперь в Таврическом дворце, но зачем, почему? Зачем ее отвезли с такой таинственностью в Таврический дворец, зачем скрывают ее местопребывание, что она делает там? В Таврическом дворце живет теперь сам светлейший князь Потемкин. Какое он может иметь отношение к Наде?

   И вдруг Бессменный почувствовал, что холодеет весь и капли холодного пота выступают у него на лбу.

   - Не может быть, этого не может быть! - проговорил он вслух.

   Он испугался сам того соображения, которое пришло ему в голову. Это было чудовищно, невероятно, но оно могло оказаться правдоподобным.

   Кто была Надя? Сирота без рода, без племени, беззащитная девушка, за которую некому было заступиться. Ее красота могла прельстить светлейшего, и неужели, неужели ее отдали к нему? Иначе как же объяснить, что ее скрывают, зачем тогда таинственность ее отъезда?

  

  

   Лето 1791 года проходило весело в Петербурге. После праздника, данного Потемкиным в Таврическом дворце и затмившего своим великолепием все, что было до сих пор в смысле роскоши и веселья, вельможи один за другим, каждый по мере сил и возможности, старались также не ударить в грязь лицом и, сзывая гостей, обставляли свои торжества, не жалея денег.

   Дал, между прочим, маскарадный бал в своем дачном каменном доме на Фонтанной и богатейший вельможа граф Шереметев.

   Погода стояла чудесная, покои дома не могли вместить всех приглашенных, и густая толпа пестрых масок заполнила примыкавший к дому сад, великолепно украшенный гирляндами лампионов и цветных фонарей, щитами с эмблемами, раскрашенными фигурами, и импровизированными беседками и киосками, где были накрыты столы с фруктами и прохладительными напитками. Гремела музыка в самом доме, в саду играли рожочники, пели русские песенники и итальянские певцы.

   На одной из отдаленных дорожек, где огней было меньше и толпа не теснилась, остановились в масках Пьеро и Арлекин. Оба они казались очень веселыми и, как только замечали, что кто-нибудь издали глядит в их сторону или обращают внимание на них, сейчас же выкидывали какое-нибудь смешное коленце. Но разговор, который они вели, шел, по-видимому, в серьезном тоне. Они перекидывались словами, урывками понижая голос, как делают это люди, опасающиеся, что их услышат посторонние.

   - Так медальона у нее нет? - спросил Пьеро по-французски.

   - Нет, - ответил Арлекин, подпрыгнув и раскинув руки, словно хотел охватить Пьеро.

   Мимо них проходили в это время другие маски.

   - Вы наверняка знаете? - переспросил Пьеро, дав пройти маскам.

   - О, наверняка! Я сам слышал, как "он" сказал Кулугину, что она пробралась в шкатулку раньше горничной, но медальона там не нашла.

   - Может быть, он скрывает от Кулугина?

   - Не думаю. Он заставляет Кулугина искать медальон и обещает ему за это любовь чьей-то воспитанницы.

   - Господина Елагина?

   - Да, кажется, так... эти ваши русские фамилии ужасно трудны для запоминания. Во всяком случае, если бы я знал, какой это медальон...

   - Я сам его никогда не видел, а по описанию знаю его смутно.

   - И все-таки думаете найти?

   - Надобно. Я думал, что я на верном пути, что медальон у графа через мадам.

   - Могу вас уверить, что нет. Он прямо сказал: "Будь этот медальон у меня, я держал бы в руках своих врагов и никого не боялся бы".

   - Жаль! А Кулугин ищет для него?

   - Вероятно. Он от него требовал этого.

   - Если он принесет какие-нибудь новости, вы сообщите мне?

   - Если удастся только узнать... Дело в том, что там нужно быть очень осторожным. Петручио следит повсюду...

   - А нельзя его склонить на нашу сторону?

   - И думать нечего об этом.

   - Жаль! В каких они костюмах здесь сегодня?

   - Граф одет венецианским дожем, а Кулугин - капуцином.

   - Пойдем, поищем их!

   И Пьеро с Арлекином, взявшись под руку, направились в толпу и смешались с нею.

   Здесь, в толпе, они держали себя весело, дурачились, задевали других своими шутками.

   Через некоторое время Арлекин толкнул Пьеро и, сказав: "Вот они!" - показал ему кивком головы на киоск, у которого стояли рядом великолепный венецианский дож с бриллиантовой цепью на груди и скромный капуцин с поднятым капюшоном. Дож с капуцином не разговаривали, а стояли, наблюдая за толпой и рассматривая проходивших.

   Отделенные от них этими проходившими, Арлекин и Пьеро остановились по другую сторону аллеи.

   Вдруг они увидели, что дож схватил за руку капуцина, быстро проговорил ему что-то и показал в толпу. Капуцин вытянул шею и стал оглядываться. Их внимание было привлечено высокой фигурой византийского царя.

   - Посмотрите, - сказал Пьеро Арлекину, - у этого царя, на которого он ему показал, на груди, вы видите?..

   - Медальон! - подхватил Арлекин.

   - И вероятно, тот самый. Посмотрите, как они заволновались!

   - Они идут за ним.

   - А мы зайдем ему навстречу.

   Пробежав вперед по краю дорожки, они повернули навстречу византийскому царю и, притиснутые к нему толпой, загородили ему дорогу. На богатом одеянии царя было множество драгоценных украшений, и среди них на видном месте висел простой золотой медальон. Византийский царь приостановился, выждал немного и пошел дальше.

   - Вы разглядели хорошо? - едва слышным шепотом спросил Пьеро у Арлекина.

   - Отлично. Теперь я узнаю этот медальон, кажется, с закрытыми глазами... Только он ли это?

   - А это мы должны проследить!.. Вот так случай! А дож с капуцином так и кинулись за ним.

   Действительно, дож с капуцином кинулись по следам византийского царя. Арлекин и Пьеро поспешили за ними.

   На повороте, где аллея пересекалась другой и где был высокий фонтан, вокруг которого толпились любопытные, расшалившийся Арлекин вдруг, точно он с неба свалился, наскочил сзади на венецианского дожа и капуцина и схватил их за плечи.

   - Ах, не видели вы моей Коломбины? - сквозь хохот стал спрашивать он.

   Капуцин сделал движение, чтобы освободиться, и рванулся вперед, но Арлекин крепко держал их.

   - Сударь, такие шутки неуместны, - сердито проговорил капуцин. - Пустите!

   - А разве мы не для того здесь, чтобы шутить? - снова рассмеялся Арлекин.

   Дож в это время успел повернуться и оттолкнуть его.

   Арлекин, как бы обидевшись, что не понимают его шуток, оставил их в покое и обратился к другим маскам.

   - Проклятый Арлекин! - проворчал Кулугин из-под своего капюшона капуцина.

   - Вы не видели, куда повернул византиец? Направо или налево? - спросил его граф Феникс, скрывавшийся под одеянием дожа.

   - Да нет же, - подхватил Кулугин, - тут, как нарочно, такая толпа... Мы его потеряли...

   Арлекин задержал их не более чем на секунду, но и этого было достаточно, чтобы византийский царь, за которым они следили, исчез среди общей пестроты причудливых нарядов и масок.

   - Тогда идите направо, а я пойду налево; кто-нибудь из нас да поймает его, - решил Феникс. - Надо во что бы то ни стало узнать, кто это. На нем тот самый медальон, который я ищу, и нельзя упускать этот случай...

   Кулугин повиновался, и они разошлись в разные стороны.

   С каждым шагом продвигаться становилось труднее и труднее. Кулугину выпало на долю идти по дороге, ведшей к дому, и на ней было особенно тесно. Здесь по сторонам был устроен трельяж, весь усыпанный зажженными шкаликами, и потому большинство жалось к середине, медленно и не торопясь прогуливаясь. Никому, кроме Кулугина, спешить было некуда, и волей-неволей общая неторопливость задерживала его.

   От шкаликов было не только светло, как днем, но даже жарко. Однако, как Кулугин не заглядывал вперед, как ни напрягал зрение, он не мог разглядеть ничего похожего впереди на высокую фигуру византийского царя.

   - Простите, позвольте пройти, - повторял он, вынужденный поминутно извиняться и с неимоверным трудом пробираясь дальше.

   Наконец идти стало совсем невозможно. Маски остановились, загородив дорогу, и их веселый говор сменился беспокойным шумом.

   - Что случилось? А, что? Раздавили?.. Что за вздор? Да нет же... Опасно? - слышалось кругом.

   - В чем дело? - поинтересовался Кулугин.

   Ему объяснили, что девушка попала под шкалики, которые бог весть каким образом посыпались на нее; сама ли она задела их или расшатался трельяж и его толкнули - нельзя было разобрать.

   - Конечно, эти Иллюминации устраиваются всегда на живую нитку!.. - успокаивал кто-то.

   Кулугин решился лезть вперед, потому что случай с девушкой не тронул его: у нее тут найдется много помощников, а ему нужно, не теряя времени, пробраться дальше.

   Он протиснулся к самому месту происшествия, где оранжевое мужское домино поддерживало закутанную с ног до головы в домино такого же цвета девушку, очевидно, пострадавшую. Она стояла спиной к Кулугину. По-видимому, никакой серьезной опасности не было, или, вернее, опасность миновала. Домино было залито только салом шкаликов, но не сожжено, так что девушка должна была отделаться испугом.

   - Знаете, ведь это не кто иная, как воспитанница Елагина, - сказали рядом с Кулугиным.

   - Неужели? Не может быть!

   - Право, она самая.

   - Неужели? - проговорил Кулугин, вздрогнув, и подошел ближе.

   Испуганная, бледная, как полотно, Надя была с открытым лицом. Маску сняли с нее в минуту суматохи, когда охватили ее, боясь, что на ней загорится одежда.

   - Надежда Александровна, вы? - воскликнул Кулугин.

   - Маску, дайте ей скорее маску!.. - волновалось поддерживавшее Надю оранжевое домино.

   Кулугин сорвал свою и подал ее Наде.

   - Благодарю вас, - проговорила она, закрывая лицо кулугинской маской, но ее рука опустилась, она склонилась головой к своему провожатому, и он сделал усилие, чтобы поддержать ее, иначе она упала бы.

   - Ей дурно! - испуганно сказал провожатый.

   Кулугин, не раздумывая и не колеблясь, забыв уже обо всех византийских царях на свете, подхватил Надю и понес ее к дому. Оранжевое домино поспешило за ними, указывая дорогу.

   Вынести Надю из толпы было для Кулугина делом одной минуты. Между тем весть о происшествии быстро разнеслась и достигла дома, откуда бежали уже навстречу дворецкий и еще несколько слуг.

   - Куда отнести? Нет ли отдельной комнаты? - спросил у них на ходу Кулугин.

   - Сюда, сюда пожалуйте! - суетился дворецкий, отворяя дверь маленького подъезда на нижнем этаже.

   Здесь были комнаты, удаленные от нарядных настолько, что шум праздника долетал сюда глухо, и никто из любопытных не мог попасть сюда.

   Надю усадили в кресло, дали ей воды. Она очнулась. Оранжевое домино, ухаживая за Надей, не снимало своей маски.

   Исполнив свое дело, Кулугин чувствовал, что это домино ждет, что он удалится сейчас же, но он вовсе не намерен был делать это, тем более что Надя пришла, в себя.

   - Вы испугались, но с вами ничего не случилось серьезного, не правда ли? - стал спрашивать Кулугин.

   - Это вы меня высвободили из этой толпы? - ответила ему Надя вопросом.

   - Не разговаривайте много, это утомит вас! - остановило ее домино. - Я послал, чтобы отыскали нашу карету; мы поедем сейчас домой.

   - Где вы живете? Где вас можно найти, увидеть? - заговорил снова Кулугин.

   Надя поглядела на него. По ее взгляду он понял, что она не помнит его. Правда, он был представлен ей в числе многих других молодых людей и никогда не был близок к дому Елагина, но все-таки было неприятно, что она не признала его.

   - Вы не узнаете меня? - спросил он. - Я - Кулугин, офицер; я был вам представлен...

   - Ах, как же! - перебила Надя. - Конечно, узнаю вас.

   - Где же вас можно видеть? У кого вы живете теперь?

   Надя оглянулась на своего провожатого в оранжевом домино. Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу и стараясь показать, что, ему разговор ее с молодым офицером очень неприятен и что, умей он прекратить его, он сделал бы это немедленно.

   - Где я живу - не знаю! - сказала Надя.

   Видно было, как человек в домино вздохнул с некоторым облегчением после такого ее ответа.

   - Милостивый государь, - заговорил он, обращаясь к Кулугину, - вы нам оказали немаловажную услугу, за которую я вам очень благодарен, но это не дает вам права быть слишком любопытным. Если вы узнали мою спутницу, то лишь благодаря несчастной случайности, пользоваться которой вы не должны, если желаете соблюсти обычай не только маскарада, но и вообще деликатности, свойственной тому кругу, к которому вы, по-видимому, принадлежите.

   После такой тирады Кулугину оставалось только раскланяться, но он был не из таких, чтобы позволить читать себе нотации. Он встал в соответствующую позу и в тон высокопарной речи, которую только что должен был прослушать, ответил с грациозным поклоном.

   - Поверьте, таинственный незнакомец, что ваши драгоценные советы навсегда запечатлеются в моей памяти, хотя черты вашего прекрасного (в чем я не сомневаюсь) лица и останутся для меня тайной, ибо они закрыты непроницаемой для взоров маской.

   Должно быть, лицо незнакомца было вовсе не похоже на "прекрасное", потому что при этом слове Надя, которая, очевидно, видала это лицо без маски, очень весело расхохоталась.

   - А мне сказали, - обратился Кулугин к Наде, - что вы уехали за границу. Но я рад, что это оказалось неправдой и что вы снова показались в обществе. Отчего, в самом деле, вы не хотите сказать, где можно увидеть вас?

   - Потому что я этого не знаю, - серьезно ответила Надя.

   - Вы желаете интриговать меня без маски?

   - Да нет же, я живу...

   - Ради Бога, не разговаривайте слишком много? - снова остановило ее оранжевое домино.

   - Я живу, как в заточении, - продолжала Надя, не обращая на него внимания. - В первый раз мне сегодня позволили выехать, и то благодаря тому, что это маскарад и что мое лицо будет закрыто маской... А где я живу...

   - Ну, едемте домой! Наша карета подана! - перебил ее провожатый, которому доложил о карете вернувшийся дворецкий, посланный за нею.

   Он поднял Надю с кресла и почти насильно повел ее. Кулугин последовал за ними. На крыльце Надя улучила минутку и шепнула ему:

   - Таврический дворец!..

   Между тем Пьеро, который был не кто иной, как переодетый в этот костюм Цветинский, не спускал глаз с византийского царя и шел за ним по пятам.

   Когда Арлекин задержал дожа с капуцином, Цветинский заметил, что они потеряли из виду византийца, и успокоился, поняв, что он остался следить за ним один, избавившись таким образом от лишних соглядатаев.

   Византиец, ускоряя шаг, направился к дому, миновал парадные комнаты и вышел на лестницу.

   "Он, кажется, хочет уезжать, - тем лучше", - сообразил Цветинский и, отыскав свой плащ, закутался в него и был готов идти хоть на край света.

   Византийский царь был один, без гайдуков и лакея. На подъезде он свистнул три раза, и на его свист к крыльцу подъехала ямская карета.

   Цветинский садился в это время на извозчичьи дрожки-гитару, называвшиеся тогда "колибером", и велел извозчику ехать за каретой.

   Дорога была не длинная; они проехали по набережной Фонтанной, и карета завернула во двор бывшего дома князей Туровских, где жил граф Феникс.

   Этого уже никак не ожидал Цветинский.

   "Что за притча? - удивился он. - Этот царь с медальоном живет в одном доме с Фениксом, а тот из кожи лезет, чтобы найти медальон".

   Цветинский так заинтересовался, что, забыв о всякой предосторожности и рискуя быть открытым, соскочил с дрожек и припал к сквозной решетке, огораживавшей двор со стороны набережной.

   Карета остановилась у парадного входа. Византийский царь вышел из нее и прошел в дверь, которая затворилась за ним. Карета направилась к воротам и шагом выехала из них.

   - Тебя отпустили, ты домой едешь? - спросил Цветинский у кучера, когда экипаж поравнялся с ним. - Можешь меня довезти до дома Шереметева?

   - Садись, барин, - равнодушно ответил кучер, останавливая лошадей.

   Цветинский сел в карету. Не было сомнения, что человек, бывший на маскараде в костюме византийского царя с медальоном, жил в одном доме с графом Фениксом. Кто он был и на чем основывалась такая комбинация, сразу сообразить было трудно, но Цветинский держал уже один конец нити, и этого ему было достаточно, чтобы не только не выпустить ее из рук, но и распутать, дойдя до другого конца ее.

   Это требовало только некоторого труда и времени, а средства у Цветинского были; он уже составлял план действий. Когда карета подъехала к крыльцу шереметевского дома, то вдруг оказалось, что вовсе не надо прилагать никакого труда, ни тратить времени, ни употреблять какие-нибудь средства, чтобы найти медальон. Он лежал на дне той самой кареты, в которой сидел Цветинский, попался ему под ногу и блеснул, когда внутренность кареты осветилась светом фонарей и шкаликов, зажженных у подъезда. Византийский царь обронил его, очевидно нечаянно, как предположил Цветинский.

   Он так обрадовался, что, схватив медальон, выпрыгнул из кареты и не заплатил бы кучеру, если бы тот не догадался окликнуть его. Тогда Цветинский дал ему целый четвертак цену огромную по тем временам за конец, который они сделали.

   Маскарад еще был в полном разгаре.

   Цветинский в своем костюме Пьеро, с медальоном в кармане, веселый и довольный, что так неожиданно поиски его увенчались такой баснословной удачей, побежал отыскивать Арлекина. Тот, конечно, по уговору с ним, задержал дожа с капуцином и должен был следить за ними, пока Цветинский пойдет за византийским царем. Вследствие этого теперь Цветинскому оставалось встретить одного из них, чтобы найти двух других.

   Первым в толпе попался ему капуцин. Среди масок было много капуцинов, но этот, несомненно, был тот самый, под одеянием которого скрывался Кулугин. Он пробирался, озираясь по сторонам, видимо, забыв о царившем вокруг него веселье, и не принимал участия в нем, озабоченный своим делом.

   "Ты, кажется, отчаялся в поисках византийца и ищешь теперь своего дожа, - подумал Цветинский, - а я вместе с тобой найду своего Арлекина".

   Он не ошибся: это был действительно Кулугин, который, проводив Надю, искал графа Феникса, надеясь, что тот выследил византийского царя.

   Кулугин направился к перекрестку, где они расстались с дожем, и остановился тут, делая вид, что разглядывает проходивших. Среди них скоро показался дож, который, заметив капуцина, быстро подошел к нему.

   - Ну что? - спросили они оба друг друга, уже по этому обоюдному вопросу поняв, что трудились напрасно.

   - Не нашли?

   - Нет, а вы?

   - Тоже нет.

   - Проклятый Арлекин!

   - Что же делать?

   - Идти в первую приемную комнату, смежную с выходной лестницей, - сказал дож, - и ждать там. Должен же будет этот византиец, уезжая, пройти на лестницу и попасться нам.

   - Отлично! - одобрил Кулугин. - Пойдемте к лестнице. Мне нравится, граф, что вы никогда не теряете энергии.

   Но теперь Кулугина, по правде сказать, медальон интересовал мало. Он нашел Надю и, будучи вполне доволен этим, решил пока ничего не говорить Фениксу о своей встрече с нею.

   Они направились к дому. Пьеро стоял близко возле них и слышал весь их разговор. Когда они ушли, он оглянулся; за его спиной был Арлекин.

   - Пусть они идут ждать, - весело сказал Цветинский, - теперь ищи ветра в поле... Византиец уехал.

   - И вы не проследили куда? - спросил Арлекин.

   - Конечно проследил. Он живет в доме графа Феникса. Я сам проводил его туда и видел, как он вошел, отпустив карету. Он живет там же, где и вы, в доме графа Феникса.

   - И вы не ошиблись? Это был византиец с медальоном?

   - Не только не ошибся, но имею доказательство, что не потратил времени даром, - медальон у меня. Я взял отпущенную карету и нашел в ней медальон, который был обронен, очевидно, случайно.

   - Тогда я бегу домой.

   - Чтобы узнать по свежим следам, кто из ваших приезжал сюда в костюме византийского царя?

   - Конечно.

   - Узнайте: это все-таки интересно. Да и мне делать больше нечего здесь, и я поеду домой, лучше выспаться хорошенько; ужинать нам едва ли дадут здесь.

   И они направились к выходу. У лестницы они заметили стоявших там капуцина и дожа, обрекших себя на напрасное дежурство.

  

  

   На другой день рано утром Цветинский явился к Бессменному и был поражен его болезненным видом и слабостью!

   - Что с тобой? Тебе хуже? - испуганно стал спрашивать он. - Ведь рана почти зажила...

   - Что рана! - махнул рукой Бессменный. - Ты знаешь, что я узнал?

   - Я, брат, знаю, что приношу тебе интересную штучку - первая часть наших поисков окончена.

   - Ну? - спросил Бессменный, и глаза его на минуту оживились.

   - Медальон, братец, медальон! Я нашел его...

   - Медальон? - протянул Бессменный и снова махнул рукой.

   - Ну да, вот он! - заговорил Цветинский, вынимая медальон. - На вот тебе его! Теперь нужно найти только индуса и продать ему медальон, а не найдем индуса - продадим графу Фениксу. Он тоже интересуется этой вещью. Значит, деньги у нас есть. Теперь все пойдет как по маслу. Как думаешь, сколько запросить с них за медальон?

   - Да погоди, ко мне пришел вчера солдат от Нади...

   - Ну? - спросил в свою очередь Цветинский.

   - Она дала мне знать о себе. Ты знаешь, где она находится? В Таврическом дворце. Ты понимаешь, что это значит?

   - Я понимаю, что ты должен был бы скакать и прыгать теперь от неудержимой радости, а не быть в таком виде, как застал я тебя.

   - Я ночь не спал.

   - От радости, что узнал о ней? Не следовало делать этого; лучше было наспать себе сил, чтобы отправиться сегодня к ней.

   - Да как отправиться? Я не от радости не спал, а напротив.

   - Как напротив? Помилуй, брат, чего же лучше?

   - Чего хуже - скажи скорее! Пойми, что она в Таврическом дворце, увезена туда тайно, держат ее под секретом, пойми - под секретом! Или ты не знаешь, кто живет в Таврическом дворце?

   - Светлейший князь Потемкин.

   - Этого довольно, я думаю.

   - Постой! - остановил его Цветинский, начиная соображать, в чем дело. - Конечно, про светлейшего много болтают, и выходки его подчас бывают странны, не знают пределов, но неужели ты думаешь...

   - Я ничего не думаю, потому что у меня голова идет кругом. Надя, в сущности, - бездомная сирота. Елагин приютил ее, но она ему не родная. Во власти Потемкина она теперь всецело, заступиться некому - один я, да и тот больной. Что я могу сделать? Я руки на себя готов наложить.

   - Во-первых, ты не один: меня забывать все-таки не следует, а со мной нас - двое...

   - Да и вдвоем ничего не поделаем. Разве прежде, чем себя, его укокошить!..

   - И этого делать не следует; ведь мы еще не знаем ничего положительного. Прямых доказательств нет.

   - Да как же нет, как же нет? Зачем он крадучись взял ее к себе во дворец? Если бы его цели были честные и хорошие, то их скрывать было бы нечего. Боже мой, с ума сойти можно!.. Моя Надя - и вдруг... Нет, Цветинский, я не переживу этого!

   - Да погоди, давай рассуждать по порядку! Какой солдат пришел к тебе и как ты узнал?

   Бессменный рассказал все по порядку.

   - Ну хорошо, - одобрил Цветинский, - во-первых, из всего этого явствует, что она тебя любит, а это главное. Значит, с ее стороны ты можешь быть спокоен.

   - Ну, еще бы! Что касается ее, то я, конечно, спокоен...

   - Прекрасно! Значит, если даже она и взята во дворец для соблазна, то ведь не станут проделывать над ней грубое насилие.

   - Господи, и говорить об этом страшно! - воскликнул Бессменный, схватившись за голову.

   - А нужно говорить, делать нечего! Так, если не ждать грубого насилия, тогда времени у нас достаточно. Прежде всего я обещаю тебе сейчас отправиться во дворец и разузнать там...

   - Нет, прежде всего я хочу, чтобы ты взял карету и мы отправились немедленно к частоколу со стороны пустыря. Я должен увидеть Надю!

   - Но как же ты увидишь ее?

   - День стоит хороший, она, наверное, в саду. Она ждет меня... Я поговорю с нею хотя бы через частокол.

   - А ты не думаешь, что два офицера в карете у частокола непременно возбудят подозрение?

   - Там пустырь, я знаю. Кроме прохожих из простого народа, никого быть не может, а они не опасны. Верхом я не могу пока ехать.

   - Так подождем до завтра.

   - Если ты не поедешь со мной сегодня, я отправлюсь один!

   Цветинский должен был убедиться, что решение Бессменного твердо и непоколебимо. Делать было нечего, пришлось послать за каретой.

   Во время приготовления к поездке Бессменный, надевая мундир и амуницию, не только не почувствовал себя слабее, но, напротив, оживился и стал как будто веселее. Цветинский, глядя на него, удивился, откуда берутся у него силы, и несколько успокоился за друга. Может быть, и в самом деле было лучше, что он согласился ехать.

   - Постой, ты не выходи! - остановил он Бессменного, вылезая из кареты, когда она остановилась у частокола, окаймлявшего сад Таврического дворца со стороны пустыря, - я вылезу сначала и осмотрю местность.

   - Да, право же, я чувствую себя отлично, - проговорил Бессменный, стараясь казаться молодцом.

   - Это очень хорошо, но все-таки не следует доводить до крайности наше безрассудство. Сиди пока!

   Он вылез и пошел вдоль канавы у частокола.

   Через очень короткий промежуток времени, показавшийся, однако, Бессменному целой вечностью, он вернулся к карете и заявил:

   - Нашел. В одном месте, действительно, колья расшатаны и видна щель. Пойдем!

   Бессменный, едва сидевший на месте от нетерпения, не заставил звать себя вторично. Он прыгнул из кареты так, что Цветинскому пришлось поддержать его.

   - Ради Бога, осторожней! - испугался тот. - Этак ты повредишь себе.

   Но Бессменный не слушал. Он, забыв о своей слабости, о болезни, забыв самого себя, только потому не бежал, что Цветинский удерживал его за руку.

   Он не помнил, как перескочил канаву и, прильнув к расшатанным кольям частокола, жадно охватил взглядом открывшееся сквозь них пространство сада. Были видны расчищенные дорожки, цветочные клумбы, кусты и деревья, и меж ними сквозила обгорелая стена флигеля.

   - Тут был пожар, - сказал Бессменный, - видна обгорелая стена.

   Цветинский стоял за ним и постарался тоже заглянуть.

   - Ну да, - спокойно сказал он, - я тебе рассказывал об этом пожаре.

   - Да, да, - пробормотал Бессменный, - и я слушал тогда твой рассказ спокойно! Если бы я знал, что она была здесь тогда!..

   - А может быть, ее уже и нет здесь; может быть, ее перевели из обгорелого флигеля.

   - Но это не мешает ей гулять по саду. Нет, она здесь, я чувствую это и не уйду отсюда, пока не увижу ее!

   - С тобой ничего не поделаешь...

   Но Бессменный не дал договорить ему. Он дернул его за рукав и едва слышно произнес:

   - Она!

   "Везет этим влюбленным!" - подумал Цветинский.

   Надя шла по дорожке, опустив голову. Она была одна и приближалась тихо. Бессменному показалось на одну минуту, не мерещится ли ему и не видение ли это, чудное, нездешнее видение. Но он отлично чувствовал возле себя присутствие Цветинского, ощущал частокол, за который держался руками и который мешал ему кинуться вперед; нет, он не грезил, это была действительность. Надя приближалась; с каждым ее шагом сокращалось расстояние, отделявшее их друг от друга; наконец она подошла.

   - Надя! - окликнул Бессменный, задыхаясь от счастья. - Надя...

   Она вздрогнула и стала осматриваться.

   - Надя! - повторил Бессменный.

   Вот сейчас она заметит его и подбежит. Он ждал этого. Девушка действительно заметила и испуганно глянула в сторону, откуда звали ее.

   - Надя! Да неужели ты не узнала моего голоса? Это я, Бессменный! - продолжал он.

   Надя сделала еще несколько шагов, но не приблизилась к частоколу вплотную.

   - Кто вы? - спросила она.

   Кроме испуга, лицо ее ничего не выражало.

   - Я, я, Надя, это я, - твердил Бессменный, толкая частокол руками, точно хотел своротить его.

   - Не знаю, - ответила она.

   - Не знаешь меня? Да ведь ты сама мне отсюда же прислала кольцо с солдатом.

   - Не помню!

   - Как "не помню"? Что с тобой? Ты забыла меня?

   - Вы пугаете меня! Кто вы и что вам нужно здесь? - проговорила Надя, возвышая голос.

   - Да не может быть! Ведь ты же сама, сама позвала меня сюда.

   - Я не звала вас.

   - А кольцо, а медальон?

   - Не помню.

   - Как "не помню"? Что с тобой? Ты забыла меня? Ты ли это?..

   - Не знаю! Меня, правда, зовут Надей, но, может быть, вы принимаете меня за другую. Я не знаю вас, - и она, повернувшись, пошла прочь от частокола к дому.

   - Надя! - крикнул во весь голос Бессменный. - Надя!..

   Но она не слушала.

   - Перестань делать глупости! - Остановил его Цветинский, бывший свидетелем всему. - Пойдем скорее, тут нам делать нечего.

   - Господи, да что же это, за что? - в отчаянии повторял Бессменный, все еще силясь разломать колья высокого частокола.

   Цветинский схватил его и почти на руках перенес через канаву обратно.

   - Противный медальон! - не помня и не соображая того, что говорит, бессвязно твердил Бессменный. - И нужно было мне зарок ей давать: "Верни, когда разлюбишь!.." Вот хоть не она вернула, он сам вернулся ко мне, и она разлюбила... Где этот медальон?

   - Молчи, молчи! - удерживал его Цветинский. - Молчи, говорят тебе, иди!

   - Где этот медальон?

   - На, вот он, только образумься, - и. Цветинский, чтобы чем-нибудь успокоить друга, сунул ему в руку медальон.

   Тот, словно желая этим выместить всю горечь своей обиды, кинул медальон на дорогу и топнул ногой.

   - За что, за что она обошлась так со мной, за что?.. Ну, так пропадай все теперь!.. Не надо этого гадкого медальона, из-за него все... Пропадай все!..

   Бессменный был, как сумасшедший. Потрясение оказалось слишком велико, он не выдержал. Силы оставили его, он зашатался и вдруг замолк, покачнувшись. Цветинский едва успел подхватить его.

   Они были довольно далеко от кареты. Цветинский оглянулся, как бы ища кого-нибудь на помощь. У Бессменного был обморок.

   Мастеровой, прохожий, появление которого они не заметили, остановился возле.

   - Помоги донести до кареты, - приказал ему Цветинский, и они вместе дотащили Бессменного до экипажа и уложили его.

   Садясь в карету, Цветинский вспомнил о медальоне, но теперь ему было не до того. Приходилось торопиться, чтобы привести в чувство больного, думать и заботиться только о нем.

   Карета двинулась крупной рысью, а мастеровой вернулся назад, поднял медальон с дороги и бережно спрятал его в карман.

  

  

   Потемкин только что вернулся из Царского Села, куда ездил к императрице по ее приглашению. Он был обласкан ею, принят милостиво, но это было не то, не то, что прежде, далеко не то. Прежде он не боялся "случайных" людей, то есть, вернее сказать, он и теперь не боялся никого, но прежде стоило ему только захотеть - и "случайный" человек терял свое могущество. Так было с Ермоловым, с Мамоновым. Светлейший был уверен, что так будет теперь и с Платоном Зубовым, однако эта уверенность не оправдывалась. Напрасно твердил он, что "один зуб болит у него и мешает ему жить спокойно и что он выдернет этот зуб", "зуб", по-видимому, продолжал болеть и "выдернуть" его было трудно. Вот почему дурное расположение духа все чаще и чаще охватывало светлейшего в последнее время, и в особенности после его посещений большого двора.

   И на этот раз он вернулся насупленный и суровый.

   Он переодевался в своей уборной, велел позвать к себе секретаря своего, Попова, и, когда тот явился, спросил его, садясь к письменному столу.

   - Ну, что у вас тут, как?

   Попов, изучивший светлейшего до самых последних мелочей, сразу увидел, как ему отвечать и держать себя, и знал уже заранее, что последует дальше. Он знал, что Потемкин, вернувшись не в духе, на этот раз не запрется у себя в кабинете, но его дурное расположение разрешится тем, что он станет входить в подробности своего личного обихода, как бы предоставив всем остальным жить по-своему, лишь бы и ему не мешали.

   На такой оборот указывал вопрос, сделанный светлейшим. Он был в отсутствии из дома в Царском три дня и желал узнать, что тут было и как без него.

   У Попова на этот случай был готов обстоятельный доклад, и он начал говорить, подробно описывая все важное и неважное.

   - Ну, а она что? - спросил Потемкин.

   Попов понял, про кого спрашивают, и ответил:

   - Все так же.

   - Что доктора сказали?

   - Что же они могут, ваша светлость!..

   - Ну, конечно, ничего они не могут и не знают, кроме декокта, а тут декоктом не поможешь! Я думаю завести у себя своего особенного доктора.

   Попов ничего не ответил, только придал своей улыбке лукавое выражение и склонил голову набок, как бы безмолвно подтверждая, что все окружающее, в том числе и всеми признанные доктора, никуда не годились, а хорошо было только то, что не похоже на общепринятое.

   - Да, особенного, - повторил Потемкин. - Я хочу посоветоваться с графом Фениксом. Он мне кажется парнем толковым, по крайней мере, оригинален. Он мне говорил, что знаком с медициной...

   - Граф Феникс, словно нарочно, сегодня ждет в приемной вашей светлости.

   - А много там народу?

   - Много.

   - Примешь графа Феникса, а остальным сказать, что приема не будет.

   И этот ответ Попов ждал заранее; он потому и сказал, что в приемной было "много" народу, что знал, что светлейший никого не велит принимать, кроме Феникса, о котором заговорил.

   На самом деле, приемная была далеко не полна. С каждым днем она становилась пустее и пустее, и это служило одним из верных признаков, что "зуб" болел сильнее.

   Граф Феникс был принят один.

   - Здравствуйте, граф, - встретил его Потемкин. - Вы мне говорили, что знакомы с медициной...

   - Знаком, ваша светлость, - ответил, не торопясь, Феникс. - Разве вы чувствуете себя нездоровым?

   &nbs