Волконский Михаил Николаевич - Два мага

емкиным, с ней и с Потемкиным!

   Цветинский близко подошел к князю, нагнулся к самому лицу его и едва слышно произнес:

   - Да успокойся! Ведь она - его дочь, понимаешь ли, дочь... и потому все твои опасения напрасны...

  

  

   Наступила ночь. В Таврическом дворце все успокоилось, зато в доме Феникса долго светился одинокий огонек масляной лампы.

   Граф Феникс не спал всю ночь, просидев ее напролет в своей рабочей комнате. Она была смежной с его официальным, или парадным кабинетом, обставленным богатой мебелью, статуями и дубовыми книжными шкафами. Соединялась она с кабинетом посредством маленькой двери, искусно скрытой за картиной.

   Никакой роскоши в этой рабочей комнате не было, стояли два стола - простой белый, деревянный, и другой, с мраморной доской, и висела полка с книгами, свитками бумаг и пергамента. Мраморный стол весь был заставлен склянками, ретортами, спиртовыми лампами и сосудами странной формы.

   На этот раз Феникс не прикасался к ним. Он сидел, окруженный книгами, перед большим развернутым на столе пергаментом и беспрестанно брался за медальон, тщательно рассматривал его, потом справлялся с покрывавшими пергамент иероглифами и делал отметки на дощечке из слоновой кости.

   Раннее летнее утро давно гляделось в единственное окно комнаты, а Феникс все сидел и с лихорадочным блеском в глазах жадно перебегал взглядом от медальона к пергаменту и от пергамента к медальону. Работа, видимо, не спорилась у него. Несколько испорченных дощечек были отброшены в сторону. Но с упорством и настойчивостью он взялся за новую и принялся за новые выкладки. Руки у него дрожали, сердце билось, он писал, забыв об утомлении, голоде и сне.

   Теперь он уже знал ошибки, в которые впадал раньше, и постарался избегнуть их. Одна за другой появлялись после его выкладок буквы, и наконец сложилось таинственное, искомое слово. Оно значило: "Милосердие".

   И только-то? Стоило проводить бессонную ночь, чтобы найти это слово, давно известное Фениксу! Положим, это был ключ, открывавший тайны, в которые он хотел проникнуть. Самая существенная работа была еще впереди, и того, что он успел сделать, было довольно, но как-то странно казалось после ожидания чего-то сверхъестественного прийти к такому простому и, в сущности, несложному выводу.

   Милосердие! Неужели все дело только в нем?

   Граф Феникс встал от стола, положил медальон и провел руками по лицу.

   В маленькую дверь раздался осторожный стук. Феникс знал, что это - Петручио, единственно посвященный в секрет рабочей комнаты.

   - Я здесь! - отозвался он.

   - Сегодня должен завтракать у вас господин Лубе для свидания с Тубини, - послышался голос Петручио.

   Феникс посмотрел на часы. Времени оставалось ровно столько, чтобы переодеться и освежить лицо.

   - А Тубини дано знать, чтобы он пришел? - выходя из комнаты, спросил он у Петручио.

   - Тубини явится вовремя, - ответил тот.

   Феникс направился в свою уборную и, когда явился господин Лубе, вышел к нему свежий и бодрый, точно отлично выспался и чувствовал себя крепким и здоровым.

   - Вы недурно живете! - одобрил Лубе. - Такой роскоши позавидовала бы даже коронованная особа.

   - Всякий живет по своим средствам! - пожал плечами граф. - Я думаю, сначала дело, - спросил он, - а потом мы отправимся к столу?

   - Я от дела не отказываюсь.

   - Тогда пройдемте сюда!

   Они миновали несколько комнат и вошли в небольшую гостиную, застеленную мягким ковром, заглушавшим шаги. Феникс подошел к одной из картин, слегка тронул ее, и она образовала щель, сквозь которую была видна соседняя комната, где стоял в ожидании приема Тубини.

   Оставив Лубе у этого пункта наблюдения, Феникс вышел к итальянцу. Тот, как увидел его, согнулся, гораздо ниже, чем сгибался перед светлейшим.

   - Благодарю вас, граф, благодарю вас! Вы еще раз доказали свое расположение ко мне, и только вашей помощи я обязан вам...

   - В чем дело? - спросил спокойно граф.

   - Сегодня утром я был прогнан светлейшим князем Потемкиным и завтра же должен был оставить навсегда эту столицу.

   - За что?

   - Случай на маскараде, о котором я докладывал вам. Я рассказал сначала светлейшему в общих лишь чертах об этом происшествии, но слухи дошли до него, и пришлось признаться во всем.

   - Он рассердился?

   - В особенности когда дело дошло до офицера. Как только я сказал про офицера, так князь воспылал гневом, уподобясь мстительной медузе.

   - Как же этот гнев укротился?

   - Чудесным, непостижимым для меня образом! Я ушел, прогнанный из кабинета князя, с глазами, полными слез, и тяжелым сердцем. Я уже думал о тщете всего земного и готовился навсегда покинуть эту гостеприимную столицу, где я провел несколько лет, как вдруг меня снова зовут к светлейшему, и он, ласково обратившись ко мне, говорит: "Господин Тубини, я был неправ, вы не заслуживаете порицания, можете остаться у меня!". Он так; и сказал: "Можете остаться у меня", и велел мне получить двухмесячный оклад. Граф, такую внезапную перемену я могу объяснить только чарами, которыми вы владеете и оберегаете вашего верного слугу. Только благодаря этим чарам случилось для меня такое чудо, ибо иначе, как чудом, я не могу назвать это. Всем известно, что светлейший князь Потемкин непреклонен в своем гневе и никогда не отменяет своих приказаний...

   Видно было, что итальянец говорит искренне и искренне верит в сверхъестественное могущество графа Феникса.

   - Значит, вы теперь довольны? - проговорил тот.

   - О, теперь я доволен более, чем когда-нибудь, - подхватил Тубини, - и более, чем когда-нибудь, верю в ваше, граф, покровительство. Приказывайте! Я сделаю все, что нужно.

   - Князь Потемкин знает, что вы пошли ко мне?

   - Да, я доложил ему, что вы меня лечите от недуга, и он велел напомнить вам, что ждет вас, как обыкновенно, сегодня после завтрака...

   - Хорошо, ступайте к князю и доложите, что я буду.

   Тубини, низко поклонившись, удалился. Отпустив итальянца, Феникс вернулся к стоявшему у картины Лубе и спросил его:

   - Теперь вы больше не сомневаетесь?

   - Нет. Просимый кредит будет вам ассигнован беспрепятственно.

   - Тогда пойдемте завтракать, - пригласил Феникс. - Надеюсь, что вы похвалите мой стол так же, как и обстановку, - и он повел гостя в столовую.

   А в это самое время в большом кабинете Потемкина, в кресле у огромного, дубового дерева, бюро сидела Надя. Кабинет был обширный, с расписным потолком во вкусе Ватто. На дверях были изображены охотничьи сцены, стены были покрыты коврами, на которых висели турецкие сабли, ятаганы, старинное и новое оружие. Круглый письменный стол, украшенный бронзовыми фигурами, стоял посредине. Два шкафика - настоящий Буль - помещались в простенках. Огромный резной книжный шкаф с сатирами и нимфами, вроде средневекового собора на площади, громоздкий, но величественный, занимал угол комнаты. Но самое дорогое и интересное из мебели было все-таки дубовое бюро, у которого сидела Надя.

   - Что ты так рассматриваешь его? - спросил Потемкин, полулежавший на софе, обложенной шитыми подушками.

   - Я смотрю, - ответила Надя, - и удивляюсь: должно быть, это бюро дорого стоит.

   - Оно тебе нравится?

   - Чудесная работа! Сколько тут разных ящиков и отделений! Наверное, есть и секретные.

   - А ты откуда знаешь?

   - Я предполагаю. Не может быть, чтобы в таком бюро и не было секретного отделения. Иначе это было бы неинтересно.

   Потемкин привстал и, внимательно поглядев на девушку, спросил:

   - А разве тебя интересует секретное отделение?

   - Ну конечно! Я никогда не видела, как они устраиваются. Вероятно, с пружинками и особыми ключиками. Очень забавно...

   Потемкин встал с софы и подошел к бюро.

   - Так тебе очень хочется видеть?

   - Очень.

   "Неужели она это неспроста? - удивленно подумал Потемкин. - Не может быть... Впрочем, посмотрим!"

   - В этом бюро действительно есть секретный ящик, - проговорил он. - Показать тебе его?

   - Показать, показать! - повторила Надя и захлопала в ладоши.

   Сделала она это с выражением невольной радости, несколько большей, чем та, какую, казалось, можно ей высказать, если бы было удовлетворено лишь простое ее любопытство. Она не подозревала, что Потемкин следит за нею.

   - Ну, вот видишь? - стал объяснять он. - Вынь этот ящик, он отпирается простым ключом, самым обыкновенным.

   Надя выдвинула и вынула ящик, на который показали ей. Ящик был не глубокий.

   - Теперь смотри. Вот тут резьба, - показал светлейший на правый бок бюро, - нужно надавить эту розетку...

   Он приложил к розетке палец, и в ту же минуту в пространстве, откуда был выдвинут ящик, отскочила задняя стенка и открыла другой ящик со складной скобкой и маленьким замком.

   - От этого замка я ношу ключ всегда с собой, - продолжал Потемкин, доставая ключ, - попробуй отпереть им...

   Надя взяла ключ, но, как ни вертела им, как ни дергала за скобку, ящик не поддавался.

   - А дело очень просто. Нужно вот так вложить ключ, повернуть его лишь на половину оборота - и смотри! - сказал светлейший, и ящик выдвинулся.

   - Удивительно! - проговорила Надя, всматриваясь в ящик, который был полон бумагами.

   Потемкин медлил закрывать, ожидая, не спросит ли она, что это за бумаги. Но она не спросила. Зато, когда секретное отделение было снова заперто и доска, закрывавшая его, захлопнута, она полюбопытствовала:

   - А можно мне проделать все это самой?

   - Проделай, если хочешь...

   Она быстро отыскала розетку, надавила ее, вставила ключ и снова открыла ящик...

   - Теперь я знаю! - как бы вырвалось у нее.

   "Нет, не может быть! - вновь усомнился Потемкин. - Воспитанная при тех условиях, как она у Елагина, не может она пойти против меня сообща с каким-то Фениксом".

   - Надя, - сказал он, отходя к софе и располагаясь опять на ней, - неужели ты забыла Елагина?

   - Елагина, Елагина? - повторила она. - Нет, я фамилию его помню.

   - Только фамилию?

   - Да.

   - Да ведь ты же жила в его доме, виделась с ним каждый день?

   - Не помню. Я после этого пожара ничего не помню... Вот тоже ко мне ломился какой-то князь Бессменный...

   - Куда ломился?

   - Через частокол, когда я была в саду. Он звал меня и кричал, что он - князь Бессменный, и так же вот удивлялся, что я не узнаю его, а я его вовсе не помню...

   - Это было уже после пожара?

   - Да.

   "Откуда этот еще Бессменный? - подумал Потемкин. - Надо будет спросить про него у Елагина".

   - И что же, он испугал тебя?

   - Нет, частокол высокий и крепкий... И потом, я не боюсь ничего.

   - А что тебе граф Феникс, нравится?

   - Да, он, кажется, очень добрый. Он всегда так хорошо разговаривает со мной.

   - Ну, а его ты помнишь? Помнишь, что знала его до пожара?

   - Нет, все, что было до пожара, я забыла.

   В это время в кабинет вошел дежурный. Потемкин обернулся к нему.

   - Граф Феникс, - доложил дежурный.

   - Проведи сюда! - сказал Потемкин. - Он явился как раз вовремя...

   Граф Феникс вошел, потирая руки, как человек до некоторой степени свой и уверенный, что его появление будет приятно и что встретят его очень радушно.

   Потемкин действительно встретил его улыбкой, которая могла быть принята за выражение радушия.

   - Садитесь, граф, мне хотелось поговорить с вами сегодня.

   - К вашим услугам, ваша светлость, - поспешил ответить Феникс, отвесив в сторону Нади учтивый поклон. - В чем дело?

   - Дело в том, что ее здоровье, - показал Потемкин на Надю, - нисколько не улучшается.

   - Но здоровье, как ваша светлость сами видите, ничуть не плохо, только память...

   - Ну да, память! Пора бы ей прийти в себя.

   - Я делаю, что могу, - скромно произнес граф.

   - В том-то и вопрос, что я не вижу пользы.

   - До сих пор я еще не начинал лечения, но лишь подготовлял нашу пациентку к лечению, которое единственно может помочь ей, и сегодня думал именно приступить к нему. По моим расчетам, время уже наступило...

   - Тогда приступайте.

   - Если угодно, хоть сию минуту. Мы при вашей светлости сделаем первый опыт. Подите сюда, барышня, - позвал граф Феникс Надю, - не бойтесь, кроме пользы, мы ничего вам не сделаем; подите сюда, сядьте...

   Он поставил стул посреди комнаты и усадил на него Надю. Она, улыбаясь и не выразив ни малейшего колебания, исполняла все, что от нее требовали.

   Граф Феникс зашел сзади нее, протянул к ней руки и, отставив большие пальцы, стал водить ими по воздуху, пристально смотря Наде в затылок. Мало-помалу ее головка стала запрокидываться назад, руки опустились, веки закрылись, и она сделалась неподвижной.

   - Она заснула? - спросил Потемкин.

   - Да, заснула, - подтвердил граф Феникс, - и этот сон доказывает мое влияние на нее... Теперь она нас не услышит, и я могу сказать вашей светлости, в чем собственно состоит мое лечение...

   - В чем же?

   - Во внушении. Единственно, что может вернуть ей память - внушение вспомнить все, что было.

   - И она поддастся ему?

   - Не сразу. Конечно, надо сначала приучить ее к повиновению опытами, менее сложными. Посмотрим сейчас, насколько она впечатлительна. Попробуем, чтобы она встала...

   Феникс протянул к ней руку - Надя встала. Он опустил руку - она сейчас же снова села на стул.

   - Хорошо, - сказал Феникс. - Можешь ли ты говорить и отвечать мне?

   - Могу, - не без труда произнесла Надя.

   - О чем вы хотите, чтобы я спросил ее? - обратился граф к светлейшему. - Надо задать такой вопрос, ответ на который ей неизвестен. Конечно, на первый раз не надо затруднять слишком...

   - Пусть она ответит, что за бумаги лежат у меня в бюро, в секретном отделении.

   - Что лежит в секретном отделении бюро? - спросил Феникс, нагибаясь к Наде.

   По ее лицу пробежала заметная дрожь, губы зашевелились, но без звука.

   - Отвечай! - приказал Феникс.

   - Бумаги.

   - Какие? - спросил Феникс и протянул к ней обе руки. - Говори!

   - Планы... распоряжения... новой... турецкой... кампании, - ответила Надя.

   Феникс поглядел на Потемкина, как бы спрашивая, так ли это? Тот сидел, прищурив глаза, и глядел на Феникса, как бы соображая что-то.

   - Скажите, граф, - проговорил он наконец, - значит, вы можете внушить ей все, что угодно?

   - Пока еще не все, но со временем, после нескольких повторных сеансов - безусловно все, что угодно... Оттого я и рассчитываю, что память вернется к ней.

   - То есть, когда придет время, вы ей внушите, чтобы она вспомнила, и она подчинится?

   - Должна.

   - Ну, а кроме этого, вы можете внушить ей все, что хотите?

   - Что хочу, ваша светлость.

   - Чтобы она сделала что-нибудь, например, и она сделает?

   - Конечно.

   - Так! - протянул Потемкин. - В таком случае я попрошу вас, граф, ограничиться сегодняшним сеансом и более не повторять их.

   - Но тогда я не ручаюсь за лечение.

   - И не надо... разбудите ее, и чтобы это кончилось сегодня и больше не повторялось...

   Феникс дунул в лицо Наде, она вздрогнула, проснулась и, оглянувшись кругом, промолвила:

   - Ах, как я хорошо себя чувствую!

   - Ступай к себе, - приказал ей Потемкин, - и займись чем-нибудь!

   Голос его вдруг сделался строг, и брови нахмурились. Надя поспешила повиноваться.

   Граф Феникс не мог не заметить внезапной перемены, происшедшей со светлейшим. Он поглядел на него. Тот сидел насупившись.

   - Если вашей светлости не угодно, я больше и не подумаю о новых опытах, они, по-видимому, неприятны вам, - постарался успокоить его Феникс. - Поверьте, я не желал приступать к лечению без вашего согласия, а потому и сделал при вас первое усыпление; но я умываю руки и оставлю больную.

   - Вы и не увидите ее больше, - подумав, сказал Потемкин и встал со своего места.

   "Устраивай свои дела, как знаешь, но ее не смей трогать!"

   Феникс низко поклонился, выразив этим готовность повиновения. Потемкин принял этот поклон за прощание и проводил графа до двери.

   В приемной Феникса ожидал Тубини. На ходу они обменялись несколькими словами по-итальянски.

   - Вы передали ей письмо? - спросил граф.

   - Передал. Она поручила мне сейчас, выйдя из кабинета, отдать вам восковой слепок с секретного замка. Она успела сегодня сделать его, чтобы вы заказали ключ.

   - Хорошо! Вы, со своей стороны, сделаете, что она хочет...

   Получив слепок, граф Феникс самодовольно улыбнулся и подумал:

   "Я не ошибся в ней!"

  

  

   Письмо, переданное Тубини, было уже по счету вторым, которое написал Кулугин. На первое он получил благоприятный ответ и теперь писал, что просит позволения увидеться и что в этом отношении его богиня, его царица и повелительница его мыслей может положиться на итальянца Тубини, который имеет доступ к ней. Стоит ей сказать этому Тубини слово - и ее верный раб будет у ног ее.

   Так было Кулугину обещано графом Фениксом, что если он получит согласие на свидание, то Тубини устроит это.

   Кулугин нынче чуть ли не с утра забрался в Таврический дворец с заднего хода в комнату к итальянцу и сидел у него, слушая высокопарные речи поэта-музыканта, который, получив двойное месячное жалованье, был особенно выспренно настроен и поэтому говорил, что счастлив устроить радость двух молодых сердец.

   Итальянец уже передал письмо и пришел сказать Кулугину, что свидание принято и что он проведет его, как только будет можно, потому что теперь "богиня его грез" прошла в кабинет светлейшего и идти к ней преждевременно.

   Кулугин сидел, время тянулось без конца. Кулугин давно признал в Тубини то "прекрасное лицо", как он его назвал тогда, которое скрывалось на маскараде под покровом оранжевого домино.

   - Да не мучьте меня, скажите, скоро ли? - приставал он к итальянцу, поглядывая на часы.

   - Вы торопитесь и хотите, чтобы время шло скорее! - философствовал нараспев Тубини. - Вот что значит молодость! А мы, старики, мечтаем о том, чтобы каждая минута нашей жизни, наоборот, продлилась возможно дольше, чтобы пользоваться ею. Сколько бы я дал, чтобы быть снова молодым, чтобы сидеть так же вот с бьющимся сердцем, как вы!.. А вы знаете, граф Феникс обещал мне дать эликсир жизни... Он знает рецепт его.

   - Неужели знает?

   - О, он все знает! - подымая палец, произнес итальянец, и в выражении его чувствовался суеверный страх, который питал он к графу.

   - Вы бы пошли узнали, может быть, пора! - стал снова настаивать Кулугин.

   - Хорошо, я пойду, - согласился Тубини и ушел.

   Время снова потянулось. Наконец итальянец вернулся.

   - Пойдемте! - таинственно пригласил он, и они оба вышли в коридор.

   - А если мы кого-нибудь встретим? - спросил Кулугин шепотом.

   - Ну так что ж такого? Разве вы не можете прийти ко мне в гости? - тоже тихо ответил ему Тубини. - Я провожаю вас до двери, вот и все... И потом, едва ли кто попадется - теперь все обедают...

   Но, точно назло его словам, одна из выходивших в коридор дверей отворилась, и на пороге ее показался Цветинский.

   "О нем-то я забыл совсем", - подумал итальянец, вдруг робея и сгибаясь.

   - А, Кулугин! - громко заговорил Цветинский. - Здравствуйте! Вы что тут делаете?

   Но Кулугин был не так робок, как старик итальянец. Он поклонился вежливо и совершенно спокойно и непринужденно сказал:

   - Я думаю, то же, что и вы. Почему вас удивляет, что вы встретили меня здесь, когда я, встретив вас, ничуть не удивляюсь?

   Он умел владеть собой, когда нужно. Его ответ ободрил Тубини, и он выпрямился.

   - Да, но, видите ли, я здесь живу, - пояснил Цветинский.

   - Вы живете здесь, в Таврическом дворце? - переспросил Кулугин, словно хотел сказать: "И бывает же людям счастье!"

   - Да, если вас интересует, живу...

   - И давно?

   - Со вчерашнего дня только...

   - Господин офицер со вчерашнего дня вступил в штат светлейшего, - пояснил итальянец, хотя никто не спрашивал у него этого пояснения.

   - Я не так счастлив, как вы, - возразил Кулугин Цветинскому, - жить не живу здесь, но это не мешает мне навещать знакомых.

   - Господина Тубини?

   - Его именно. Он хороший музыкант, а я люблю музыку, - не смущаясь заявил Кулугин и поклонился, - до приятного свидания!..

   - До приятного! - поклонился в свою очередь Цветинский, и они разошлись в разные стороны.

   Но Тубини остался на месте и, только когда Цветинский достиг конца коридора и вышел, повел Кулугина дальше.

   Они спустились по витой внутренней лестнице и остановились перед маленькой дверкой.

   Сердце Кулугина забилось еще сильнее. Один шаг - и он очутится с Надей наедине. Он уже чувствовал, что она тут, за этой дверкой.

   - Если бы не ваша находчивость при встрече с этим офицером... - начал было Тубини, но Кулугин не мог дольше выдержать.

   - Отворяйте, отворяйте скорее, - мог только проговорить он.

   - Вы бы не увидели ее, но теперь вы увидите, - все-таки докончил неумолимый поэт-итальянец и добавил скороговоркой, отворяя дверку: - Я останусь здесь, чтобы сторожить; в случае чего - я вам дам знать.

   Та, которую жаждал увидеть Кулугин, сидела на софе, склонив свою пудренную головку, словно прислушиваясь.

   Кулугин вошел и увидел ее. Он увидел ее всю, сразу такой, как была она, и все заметил: и мушку на правой щеке, и вытянутые на коленях руки, и ножку, обутую в атласную розовую туфельку, и выражение ее лица, не испуганное, не смущенное, но скорее задорное и улыбающееся.

   - Вы позволили мне видеть вас! - заговорил он, приближаясь. - Это служит залогом моего счастья... Благодарю вас!..

   - А вам очень хотелось меня видеть? - спросила она.

   - И вы еще спрашиваете! Кто увидел вас, тот вечно желал бы любоваться вами...

   Кулугин говорил, в сущности, тем языком, которым объяснялись тысячи молодых людей его времени, но ему казалось, что он придумывает нечто новое и говорит совсем особенное.

   - Любоваться вами, - повторил он, - и кто увидел вас хоть однажды, никогда не забудет...

   - Даже если с ним случится то же, что и со мной?

   - Что именно?

   - Такая же потеря памяти. Вот я все забыла, что было прежде со мной.

   - Я слышал об этом. Так вы, правда, ничего не помните из прежнего?

   - Ничего, ничего не помню...

   "Тем лучше, тем лучше, - думал Кулугин, - в этом мое счастье и заключается, сама судьба явилась моей союзницей против Бессменного!.."

   - Так и не нужно помнить, - подхватил он вслух. - Зачем вам вспоминать прошлое, когда в ваши годы можно думать еще о будущем? А это будущее явится для вас прекрасным и чудным!

   - Кто знает!..

   - Иначе быть не может, потому что вы сами прекрасны...

   Она улыбнулась.

   - Вы так же хорошо умеете говорить, как...

   - Как что? - переспросил он.

   - Как... носить костюм капуцина...

   - Я благословляю этот день и эту встречу, - сказал Кулугин. - В этот день и в этом костюме я встретил вас.

   - А я - вас, - ответила она.

   - И вы меня заметили, запомнили?

   - Как видите. Ведь это случилось после пожара, когда я помню уже все, что случилось.

   - Надежда Александровна! Не говорите так! Вы меня с ума сводите...

   - Сходите, если вам нравится; или, впрочем, нет, я боюсь сумасшедших.

   - А вы бы не хотели бояться меня?

   - Нет. Да вы, хотя и сильный, но не страшный. Впрочем, я и сумасшедшим не боюсь вас...

   - Разве, по-вашему, я уже сошел с ума?

   - Конечно. Разве не признак безумия то, что вы делаете? Вы рискуете, например, приходить сюда, зная, что ждет вас, если вас здесь заметят.

   - Что бы меня ни ждало, я на все готов, меня ничто не испугает. Но если вы считаете безумием, что я пришел сюда, то вы, которая приняла меня...

   - То я, которая приняла вас, тоже рискую? Вы это хотите сказать?

   - Нет! Господь хранит вас! Я хочу сказать, что если я безумец, то вы одна можете излечить меня.

   - Ну, для этого лучше обратитесь к графу Фениксу; это по его части излечение недугов.

   - Граф Феникс поможет нам. Я пользуюсь его расположением, и благодаря ему, как вам известно, я здесь перед вами сегодня.

   - А вы верите во всемогущество графа так же, как этот старый итальянец Тубини?

   - Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? Да? Тогда я скажу вам: не знаю, могу ли верить ему, но убежден, что он ловкий человек, иметь которого своим покровителем вовсе не худо.

   - Что он ловкий, в этом я не сомневаюсь, но меня удивляет в вас одно, что, если вы поняли графа Феникса, то, значит, у вас удивительная способность распознавать людей.

   - Значит, тем лучше и справедливее мои похвалы вам. Если я умею распознавать людей, то не ошибаюсь, говоря вам, что вы прекрасны.

   - А может быть, именно тут-то вы и ошибаетесь. Может быть, я вам кажусь вовсе не тем, что я есть, и вы думаете...

   - Я ничего не думаю, я вижу! Достаточно взглянуть на вас, чтобы сказать, что лучше вас нет.

   - Правда ли это? Поглядите хорошенько, повнимательнее.

   - Я и так не спускаю с вас глаз.

   - И не разочарованы?

   - Напротив, если это только возможно, очаровываюсь все сильнее и сильнее. Вы не только хороши, как ангел, но и умны, и наблюдательны...

   - Вы начинаете говорить тоном графа Феникса, когда он пророчествует, - засмеялась она вдруг. - Мне так и кажется, что вы сейчас станете предвещать будущее.

   - Отчего же мне и не предвещать его? - улыбнулся Кулугин в свою очередь. - Граф Феникс не имеет, кажется, исключительной привилегии на предсказания. Может быть, и я смогу что-нибудь предречь.

   - Попробуйте!

   - Я гадаю по руке, - сказал, продолжая улыбаться, Кулугин, - позвольте мне вашу.

   Она протянула ему руку. Он стал разглядывать.

   - Так сказать, что ждет эту ручку в будущем? По крайней, мере, в очень близком...

   - Говорите!

   - Да только то, что ее поцелуют! - вдруг проговорил Кулугин и припал губами к маленькой розовой ладони.

   Она не отдернула.

   Он поднял голову медленно, тихо и, посмотрев ей в глаза, сказал, чувствуя, как вся кровь кинулась ему в голову:

   - Вот видите, мое предсказание сбылось.

   Она ответила ему не словами, а вспыхнувшим, блестящим взглядом и сейчас потупилась. В дверку послышался легкий стук.

   - Стучат! - проговорила она. - Итальянец дает знать, что пора...

   - Неужели уже пора? Когда же снова можно увидеть вас? Например завтра. Завтра я опять дежурным здесь, и, согласитесь, было бы жестоко с вашей стороны, если я, находясь под одною с вами кровлей, не увижу вас.

   - Ну, тогда завтра, я не хочу быть жестокой!

   - Опять итальянец проводит меня?..

   Стук в дверь повторился.

   - Да, итальянец проводит вас, а теперь идите, он, кажется, теряет терпение.

   Кулугин остановился с протянутой рукой.

   - Другую, на прощанье, левую!.. - проговорил он с мольбой в голосе.

   - Вы иначе никогда не уйдете! - словно сердясь, сказала она и протянула ему другую, левую руку.

   Он поцеловал руку и выбежал из комнаты.

  

  

   На другой день вечером, около одиннадцати часов, когда совсем стемнело и короткая летняя петербургская ночь вступила в свои права, Цветинский стоял в кабинете светлейшего и разговаривал с ним.

   - Почему ты думаешь, что именно сегодня? - спросил Потемкин, собрав со стола бумаги и запирая их в ящик.

   - Потому что сегодня дежурным во дворце Кулугин, ваша светлость.

   - Кулугин? Ага! Знаю!.. Разве он с ними заодно?

   - Он в близких отношениях с графом Фениксом. И потом, я вчера встретил его здесь, во дворце. Он был у Тубини и выходил вместе с ним.

   - Не нравится мне все это, очень не нравится! - проговорил Потемкин. - Ну что же, если думаешь, что сегодня, тогда садись в свою обсерваторию!

   - Приходится, ваша светлость!..

   Они подошли к массивному книжному шкафу. Цветинский отпер его. Шкаф был пуст - книги и полки были сняты и убраны. Цветинский, придержав рукой шпагу, шагнул и влез в шкаф.

   - Ты не задохнешься здесь? - спросил Потемкин.

   - Ничего, затворяйте, ваша светлость!

   Дверца затворилась.

   - Тебе видна комната и слышно? - нарочно негромко проговорил Потемкин.

   - И слышно, и видно, - ответил глухой голос Цветинского из шкафа. - Я нарочно проделал на высоте глаза отверстие заранее.

   - Ну хорошо!..

   Потемкин подошел к столу и позвонил.

   Немедленно явился дежурный Кулугин.

   Светлейший, словно припоминая, какое дать ему приказание, остановил на нем долгий, пристальный взгляд.

   Кулугин не сморгнув выдержал этот взгляд, а потом почтительно наклонил голову.

   - Вели тушить огни везде во дворце, - приказал Потемкин, - а в кабинете сам присмотри за этим. Да скажи, чтобы все тихо было. Я спать иду, - и, взяв подсвечник с зажженной восковой свечой, он направился к своей спальне через внутреннюю дверь кабинета.

   Через четверть часа весь кабинет погрузился во мрак, воцарилась мертвая, ничем не нарушаемая тишина; только в дежурной комнате осталась гореть единственная лампа, да большой маятник висевших здесь часов равномерно отбивал каждый размах свой.

   Пробило половина двенадцатого.

   Две фигуры - одна женская, другая мужская - пробирались в этой темноте и тишине. У дверей кабинета светлейшего они остановились.

   - Я боюсь, - сказала женщина, - боюсь дежурного.

   - Дежурным сегодня Кулугин; в крайнем случае, если он заметит нас, мы откроемся. Вас он не выдаст.

   - Я предпочла бы, чтобы был кто угодно, лишь бы не Кулугин.

   - Теперь поздно рассуждать. Идемте!

   - Идите вы один. Я останусь сторожить у двери.

   - Но я один ничего не сделаю. Я не знаю секрета ящика. Вы должны идти со мной.

   - О, господи! - вздохнула женщина и вошла в кабинет.

   У ее провожатого был потайной фонарь в руках.

   Он отворил его в кабинете. Тотчас же при слабом мерцании этого фонаря они кинулись к бюро. Женщина на ощупь отыскала розетку, надавила ее, отперла ящик, ее спутник выхватил все, что было в нем, и большими, широкими шагами направились они к двери назад.

   Вдруг женщина остановилась и схватила за руку провожатого.

   - Слышите? Я различаю какой-то шум...

   - Это вам кажется, ничего нет!..

   - Как будто сюда, к нам, идет кто-то...

   - Просто мышь пробежала...

   Они вышли уже из кабинета в приемную.

   Фонарь был вновь затворен, и здесь, в темной приемной, они ощутили чувство, какое вдруг испытывает человек, инстинктом открывший, что в той же комнате с ним есть еще кто-то посторонний и страшный.

   Вот оно! Ожидаемое случилось, и страх оправдался и не прошел даром.

   - Кто тут? - окликнул голос Кулугина.

   Они притаились, замерев на месте.

   Но Кулугин искал их в темной комнате и приближался на ощупь.

   Вот он все ближе и ближе подходит к находящимся в комнате. Он почувствовал, что нашел, и схватил руку, державшую фонарь.

   Немедленно началась тихая, беззвучная, но упорная борьба.

   - Кулугин, вы? Это - я, я, Надя, с итальянцем Тубини, - проговорила женщина. - Тише, не поднимайте шума!..

   - Что вы здесь делаете? - строго спросил Кулугин.

   - Сейчас я объясню вам, проведите меня в вашу дежурную. Там вы один, никто не может увидеть нас?

   - Никто. Комната совсем пуста.

   - Тогда ведите...

   Сегодня утром у них было второе свидание.

   Кулугин с дежурства, рискуя ответить за это, был проведен итальянцем в кабинет к Наде. Опять они говорили очень мило, опять он целовал у нее руки, и Кулугин ушел еще более влюбленный, чем прежде.

   Теперь, когда он ввел ее в дежурную, она быстро обернулась к нему и проговорила:

   - Неужели вы не понимаете, зачем я здесь?

   Кулугин молчал, испытующе глядя на нее.

   - Да чтобы увидеть вас! Я из-за вас пришла сюда! - пояснила она. - Вы не рады? Тогда мы назад уйдем...

   - Вы пришли сюда из-за меня? - переспросил Кулугин.

   - Ну да, конечно, а вы чуть не подняли сами же тревоги из-за этого и напугали моего бедного итальянца. Посмотрите, на что он похож...

   Тубини стоял бледный на пороге комнаты с фонарем в руках. Лица на нем не было. Однако бумаги он успел спрятать за пазуху и стоял испуганный, дрожащий, но, видимо, уже догадавшийся, какой оборот хотела придать делу Надя, и потому несколько успокоенный.

   - Я насилу уговорила его проводить меня сюда, - продолжала она. - Правда, я не ожидала такой встречи!

   - Но и я не ждал вас, - возразил Кулугин. - Простите!..

   - Хорошо, я прощаю. Идите же к себе, - обратилась она к итальянцу, - и оставьте мне фонарь на всякий случай... Я вернусь одна.

   - Вы хотите вернуться одна? - проговорил Тубини. - Лучше я останусь за дверями и подожду.

   - Но в таком случае вам долго придется ждать, - сказал Кулугин, - потому что скоро я не выпущу отсюда Надежды Александровны.

   - Как не выпустите?

   - Нам нужно поговорить, и очень серьезно.

   Такого тона она, видимо, никак не ожидала от Кулугина, и это сразу смутило ее.

   - Идите! - умоляюще сказала она итальянцу. - Я найду дорогу одна... Да идите же! - повторила она, видя, что Тубини не двигается с места.

   Итальянец, как бы вдруг решившись и махнув на все рукой, повернулся и пошел.

   Надя осталась одна с Кулугиным. Тот выждал, чтобы дать время уйти итальянцу, и, когда, по его расчету, Тубини был уже далеко, подошел к Наде.

   - Так вы пришли сюда исключительно ради меня? - спросил он, глядя ей в глаза.

   - Я не ожидала такой встречи с вашей стороны, - ответила она, готовая заплакать. - Конечно, вам странно, что девушка решилась на тако