Стивенсон Роберт Льюис - Тайна корабля

сказал он,- это нам не подойдет, это невозможный вздор. Тут, во-первых, этот капитан Трент держит какой-то фантастический курс, при котором он должен быть по крайней мере за тысячу миль к югу от большого круга. А здесь он, по-видимому, у самого острова шестого числа, затем продолжает плавание несколько дней, и опять у самого острова одиннадцатого.

   - Годдедааль говорил, что им чертовски не везло,- заметил Кэртью.

   - Ну, это не похоже на реальность,- вот все, что я могу сказать,- возразил Уикс.

   - Однако же это было, - настаивал Кэртью.

   - Так-то так; да и можем ли мы сообщить что-нибудь лучшее, если оно не похоже на правду? - воскликнул капитан, погружаясь в непривычные для него глу-бины критики.- Послушайте, попытайтесь стянуть эту повязку; кровь из меня хлещет, как из борова.

   Когда Кэртью принялся затягивать повязку, его пациент, по-видимому, погрузился в глубокое размышление, глаза его затуманились, рот слегка открылся. Едва перевязка была кончена, он вскочил со стула.

   - Нашел! - крикнул он и бросился на палубу.- Слушайте, ребята,- закричал он команде,- мы пришли сюда не одиннадцатого; мы пришли сюда шестого вечером и тут заштилили. Когда вы управитесь с сундуками, - прибавил он,- выкатите на палубу несколько бочонков с мясом и водой; это будет больше похоже на кораблекрушение - как будто мы готовились к плаванию в шлюпке.

   Он немедленно вернулся в каюту и состряпал новый журнал. Годдедаалевский был тщательно уничтожен, затем начались поиски корабельных бумаг. Из всех волнений этого тревожного утра эта была, пожалуй, самая мучительная. Двое людей шарили всюду, ругаясь, сталкиваясь, обливаясь потом, замирая от страха. Им сообщили сверху, что судно действительно оказалось военным кораблем, что оно подошло к острову, что оно спускает шлюпку, а их поиски все еще оставались тщетными. Как они пропустили окованный железом ящик с деньгами и счетами, трудно себе представить; но пропустили. Наконец главные документы нашлись в кармане пальто Трента, где он оставил их, вернувшись в последний раз с берега.

   Уикс улыбнулся в первый раз за это утро.

   - Наконец-то! - сказал он.- Пора! Возьмите от меня те, другие, а то я, пожалуй, перепутаю их с этими.

   - Какие другие? - спросил Кэртью.

   - Да Киркопа и "Почтенной Поселянки". Дай Бог, чтобы они понадобились нам еще раз.

   - Шлюпка вошла в лагуну, сэр! - крикнул вниз Мак, который сторожил у люка, пока другие работали.

   - Ну, стало быть, пора нам на палубу, мистер Годдедааль,- сказал Уикс.

   Когда они собирались оставить каюту, канарейка резко затрещала.

   - Боже мой! - воскликнул Кэртью.- Не оставлять же нам тут эту несчастную птицу на голодную смерть. Она принадлежала бедняге Годдедаалю.

   - Возьмите эту крикунью с собой! - сказал капитан.

   Они вышли на палубу.

   Безобразное чудовище, современный военный корабль, стояло вне рифа то совершенно неподвижно, то делая один-два удара своим винтом. Ближе, в лагуне, большая белая шлюпка приближалась на нескольких парах весел, с флагом на корме.

   - Еще слово,- сказал Уикс.- Мак, вы бывали в китайских портах? Отлично; значит, вы можете говорить сами за себя. Остальных я не спускал с судна все время, пока мы стояли в Гонконге, рассчитывая, что вы дезертируете; но вы надули меня и остались на бриге. Этак вам легче будет врать.

   Шлюпка подошла теперь вплотную, на ней был только один офицер, юный и, очевидно, неопытный, так как гребцы, не стесняясь, разговаривали.

   - Слава Богу, они прислали какого-то мичманенка! - воскликнул Уикс.

   Шлюпка ловко причалила к борту, и юный офицер появился на палубе, где Уикс почтительно приветствовал его.

   - Вы командир этого судна? - спросил офицер.

   - Да, сэр,- сказал Уикс.- Мое имя Трент, а это "Летучее Облачко" из Гулля.

   - Вы, кажется, попали в беду? - спросил офицер.

   - Если угодно, я расскажу вам всю историю,- сказал Уикс.

   - Что это, как вы дрожите? - воскликнул офицер.

   - И вы бы, пожалуй, задрожали, попав в такую передрягу,- возразил Уикс и рассказал целую историю о загнившей воде, о продолжительном штиле, о шквале, об утонувших матросах, гладко и с жаром, толкуя с головой в пасти льва, точно беседовал в порту. Я слышал тот же рассказ из уст того же рассказчика в Сан-Франциско; даже тогда его манеры возбудили мое подозрение. Но офицер был ненаблюдателен.

   - Ну, капитан страшно торопится,- сказал он,- но мне поручено оказать вам всю помощь, какую я в состоянии оказать, и в случае надобности вызвать сигналом другую шлюпку. Что я могу сделать для вас?

   - О, мы не отнимем у вас много времени,- весело ответил Уикс.- Мы совсем готовы - сундуки, хронометр, документы, все.

   - Но разве вы хотите оставить судно? - воскликнул офицер.- Кажется, оно сидит некрепко; не можем ли мы стянуть его с мели?

   - Без сомнения, можем; но сможем ли мы заставить его плыть,- это другой вопрос. У него пробоина в носовой части,- возразил Уикс.

   Офицер покраснел до ушей. Он был неопытен и сознавал это; подумал, что уже выдал себя, и не хотел еще больше оскандалиться. Ему и в голову не приходило, что капитан может обманывать его.

   - Очень хорошо,- сказал он.- Велите же вашим людям снести багаж в шлюпку.

   - Мистер Годдедааль, прикажите матросам сносить багаж,- распорядился Уикс.

   Команда все это время была как на иголках. Это желанное распоряжение явилось для нее солнцем в полночь; Гадден залился слезами, громко всхлипывая. Тем не менее дело было окончено быстро: люди, сундуки и узлы живо очутились за бортом; шлюпка отчалила и вскоре вышла из длинной тени "Летучего Облачка".

   Дело, таким образом, наладилось. Постыдное крушение превратилось в образцовое; они разделались с судном, они благополучно уехали; расстояние между ними и уликами росло. С другой стороны, они приближались к военному кораблю, который мог оказаться для них тюрьмой и привезти их на виселицу; о котором они не знали, куда и откуда он идет; и сомнение давило их как жернов.

   Уикс вел разговор. Голос его чуть слышно звучал в ушах Кэртью, точно голос человека, говорящего где-то вдали, но значение каждого слова поражало его, как пуля.

   - Как назвали ваш корабль? - спросил Уикс.

   - "Буря", разве вы не знаете? - отвечал офицер.

   "Разве вы не знаете? Что бы могло это значить? Может быть, ничего; может быть, то, что корабли уже встречались". Уикс собрал все свое мужество.

   - Куда вы идете? - спросил он.

   - О, мы осматриваем эти несчастные островишки,- сказал офицер.- Затем пойдем в Сан-Франциско.

   - А, значит, вы идете из Китая, как и мы? - продолжал Уикс.

   - Из Гонконга,- сказал офицер и плюнул в море.

   Из Гонконга. Значит, все пропало; как только они будут на корабле, их арестуют: судно будет осмотрено, кровь найдена, лагуна, быть может, обследована, и тела убитых явятся засвидетельствовать убийство. Кэртью почувствовал почти непреодолимое побуждение встать, громко крикнуть и броситься за борт; казалось совершенно бесполезным притворяться, увертываться от неизбежного, стараться выиграть несколько сотен секунд мучительного ожидания, когда позор и смерть так очевидно приближались. Но неукротимый Уикс упорствовал. Лицо его было как у трупа, голос едва можно было узнать; самый тупой из матросов и офицеров должен бы был, по-видимому, заметить эту перемену и прерывающийся голос. Но он упорствовал, он хотел убедиться.

   - Славный город Гонконг! - сказал он.

   - Право, не знаю,- сказал офицер.- Мы простояли там только полтора дня; получили приказ и отправились прямехонько сюда. Чертовски скучное плавание.

   Он принялся описывать злоключения "Бури" и жаловаться на них.

   Но Уикс и Кэртью уже не слушали его. Они переводили дух, чувствуя оцепенение во всем теле, но внутренне ликуя, измеряя миновавшую опасность, определяя шансы спасения. Плавание на военном корабле они могли теперь предпринять безопасно; еще несколько дней опасности, деятельности и присутствия духа в Сан-Франциско,- и вся страшная история забыта; Уикс снова превратится в Киркопа, а Годдедааль в Кэртью - людей вне всякого подозрения, людей, которые слыхом не слыхали о "Летучем Облачке" и видом не видали Мидуэйского рифа.

   И вот они причалили к борту под торчавшими пушками, поднялись как лунатики на корабль и тупо смотрели на высокие мачты, белые деки и многочисленную команду, слышали вопросы, как будто издалека, и отвечали наудачу.

   Вдруг чья-то рука дружески опустилась на плечо Кэртью.

   - Ба, Норри, старина, куда это вы запропастились? Вас искали по всему свету. Разве вы не знаете, что теперь вы вступили во владение своим королевством?

   Кэртью повернулся, узнал своего школьного товарища Сибрайта и упал без чувств к его ногам.

   Когда немного спустя он очнулся в каюте Сибрайта, при нем находился доктор. Кэртью открыл глаза, пристально посмотрел на незнакомое лицо и сказал с какой-то торжественной силой:

   - Броун должен отправиться вслед за остальными, теперь или никогда.

   Он остановился; затем, опомнившись, снова заговорил:

   - Что я сказал? Где я? Кто вы такой?

   - Я доктор на "Буре",- был ответ.- Вы в каюте лейтенанта Сибрайта и можете забыть все свои тревоги. Ваши злоключения кончились, мистер Кэртью.

   - Зачем вы называете меня так? - спросил тот.- А, помню - Сибрайт узнал меня! О! - он застонал и вздрогнул.- Пошлите ко мне Уикса, я должен немедленно видеть Уикса! - воскликнул он и с бессознательной силой стиснул руку доктора.

   - Очень хорошо,- сказал доктор.- Заключим условие. Вы проглотите это питье, а я пойду и позову Уикса.

   Он дал бедняге порцию опиума, который усыпил его в несколько минут и, вероятно, спас его рассудок от помешательства.

   Доктор осмотрел рану Мака и при этом сумел заставить его повторить имена спасенной команды. Теперь наступила очередь капитана, который несомненно был уже не тот, каким мы его видели: внезапная помощь, сознание безопасности, хороший обед и добрый стакан грога ослабили, его бдительность и понизили его энергию.

   - Когда это случилось? - спросил доктор, указывая на рану.

   - Неделю с лишним тому назад,- отвечал Уикс, думая только о журнале.

   - Да? - воскликнул доктор и, подняв голову, взглянул в глаза капитану.

   - Точно не помню,- пробормотал Уикс.

   При этой странной лжи подозрения доктора учетверились.

   - Между прочим, кто из вас Уикс? - спросил он равнодушно.

   - Что такое? - пролепетал капитан, побелев как бумага.

   - Уикс,- повторил доктор,- кто из вас Уикс? Кажется, простой вопрос.

   Уикс молча смотрел на него.

   - Ну, кто Броун? - продолжал доктор.

   - Что вы говорите? Что вы хотите сказать? - воскликнул Уикс, вырвав полуперевязанную руку, так что кровь брызнула в лицо доктору.

   Он не потрудился отереть его; пристально глядя на свою жертву, он продолжал допрос:

   - Почему Броун должен последовать за остальными? - спросил он.

   Уикс дрожа опустился на ящик.

   - Кэртью рассказал вам? - воскликнул он.

   - Нет,- возразил доктор,- он мне не рассказывал. Но он и вы навели меня на подозрения, и мне сдается, что тут что-то неладно.

   - Дайте мне грогу,- сказал Уикс.- Лучше я сам расскажу вам, чем дожидаться, пока вы все разведаете. Будь я проклят, если дело наполовину так скверно, как может показаться.

   И с помощью двух стаканов крепкого грога трагедия "Летучего Облачка" была рассказана в первый раз.

   Счастливый для них ряд случайностей открыл их историю доктору. Он понял положение этих злополучных людей и пожалел их, великодушно пришел к ним на помощь. Он, Уикс и Кэртью (когда тот оправился) сто раз совещались, как действовать в Сан-Франциско. Он удостоверил, что "Годдедааль" не может двинуться вследствие болезни, и контрабандой переправил Кэртью на берег под покровом ночи; он поддерживал открытой рану Уикса, чтобы тот мог расписаться левой рукой; он взял все их чилийское серебро (в первый же день) и заменил его более удобным для перевозки золотом. Он воспользовался своим влиянием в кают-компании, чтобы удержать на привязи языки молодых офицеров, так что имя Кэртью не попало в судовые документы. Он оказал и еще более важную услугу. В Сан-Франциско у него был друг миллионер; этому человеку он рекомендовал Кэртью, как молодого джентльмена, вступающего во владение огромным состоянием, но преследуемого кредиторами, которых ему нужно угомонить. Миллионер охотно явился на помощь, и на его деньги решено было купить разбившееся судно. Кто же был этот миллионер? Дуглас Лонггерст.

   Пока команда "Почтенной Поселянки" могла вся скрыться под новыми именами, не имело особенной важности, удастся ли купить разбившееся судно и не будет ли открыто на нем что-нибудь неладное. Но опознание одного из них изменило все. Малейший скандал должен был бы привлечь теперь внимание к действиям Норриса. Возник бы вопрос, как это он, отправившись на шхуне из Сиднея, очутился так скоро на бриге, шедшем из Гонконга; и, переходя от вопроса к вопросу, почти наверное добрался бы и до его первоначальных товарищей. Отсюда, естественно, возникла идея предупредить опасность, воспользовавшись неожиданным обогащением Кэртью, и купить бриг через подставное лицо; и план этот был приведен в действие с энергией и осторожностью. Кэртью нанял квартиру под вымышленным именем, случайно отыскал Беллэрса и поручил ему купить разбившееся судно.

   - Какая крайняя цифра? - спросил адвокат.

   - Я хочу купить судно,- ответил Кэртью.- Я не постою за какой угодно ценой.

   - Какая угодно цена не цена,- сказал Беллэрс.- Определите точно.

   - Ну, скажем, десять тысяч фунтов! - назначил Кэртью.

   Тем временем капитану пришлось ходить по улицам, явиться в консульство, подвергнуться допросу агента Ллойда, изворачиваться по поводу утерянных счетов, подписывать документы левой рукой и повторять свои выдумки каждому шкиперу в Сан-Франциско, ожидая, что вот-вот он очутится в объятиях какого-нибудь старого приятеля, который громко назовет его Уиксом, или лицом к лицу с новым врагом, который не пожелает признать в нем Трента. И эта последняя случайность действительно свалилась на него, но благодаря его находчивости только укрепила его положение. Он находился в консульстве (самое неприятное место), когда внезапно услышал грубый голос, спрашивавший капитана Трента. Он повернулся, сердце его замерло.

   - Да вы вовсе не капитан Трент! - сказал незнакомец, отшатнувшись.- Что же это значит? Мне сказали, будто вы капитан Трент - капитан Джэкоб Трент, которого я знаю с тех пор, как был вот этаким.

   - О, вы говорите о моем дяде, у которого банк в Кардифе,- ответил Уикс с отчаянным апломбом.

   - А я и не знал, что у него есть племянник! - сказал незнакомец.

   - Ну вот, вы видите, что есть! - сказал Уикс.

   - А как поживает старик? - спросил незнакомец.

   - Живет припеваючи,- ответил Уикс и был весьма кстати позван клерком.

   Эта тревога была единственная до утра аукциона, когда он был еще более встревожен свиданием с Джимом и с беспокойством ожидал торгов, зная только, что Кэртью будет иметь на них представителя, но не зная, что это за представитель и какие ему даны инструкции. Должно быть, капитан Уикс очень живучий человек. Несмотря на свою комплекцию и заведомое нездоровье, он, вероятно, гарантирован от удара, иначе последний хватил бы его, пока он следил за этим безумным торгом и убедился наконец, что старый бриг с его не особенно ценным грузом оставлен за каким-то незнакомцем за десять тысяч фунтов.

   Решено было, что он должен избегать Кэртью, а главное, не заходить к нему на квартиру, чтобы нельзя было установить связь между командой и покупщиком, принявшим вымышленное имя. Но час осторожности миновал, и он поспешил на Миссин-стрит.

   Кэртью встретился с ним у дверей.

   - Идем, идем отсюда,- сказал он, и когда оба вышли из дома, прибавил: - Все пропало!

   - О, значит, вы знаете об аукционе? - сказал Уикс.

   - Об аукционе! - воскликнул Кэртью.- Признаться, я и забыл о нем.

   И он рассказал о голосе, слышанном в телефоне, и о загадочном вопросе: "Зачем вы хотели купить "Летучее Облачко""?

   Это обстоятельство, в связи с невероятным ходом аукциона, могло бы потрясти рассудок Иммануила Канта. Казалось, вся земля восстала против них; каменья и уличные мальчишки знали тайну их преступления. Бегство было их единственной мыслью. Казну "Почтенной Поселянки" они упрятали в пояса, сундуки отправили по выдуманному адресу в Британскую Колумбию и в тот же день оставили Сан-Франциско, заявив, что отправляются в Лос-Анджелес.

   На другой день они продолжали свое бегство по южному тихоокеанскому пути, причем Кэртью, не останавливаясь, проехал в Англию, а остальные трое свернули в Мексику.

  

   Дорогой Лоу, недавно (на Манитики) я имел удовольствие встретиться с Доддом. Мы просидели два часа в чистенькой, маленькой, похожей на игрушку церкви, уставленной скамейками по европейскому обычаю и выложенной перламутром в стиле (предполагаю) Нового Иерусалима. Туземцы, решительно самые любопытные люди на нашей планете, теснились вокруг нас на скамьях и любезничали с нами, и толкали нас; и здесь-то я предлагал вопросы, а Додд отвечал.

   Прежде всего я напомнил ему ту ночь в Барбизоне, когда Кэртью рассказывал свою историю, и спросил его, что сталось с Беллэрсом? Кажется, он тогда же рассказал своему другу всю историю сутяги, но Кэртью отнесся к ней с неподражаемой беспечностью.

   - Он беден, а я богат,- сказал он.- Я могу смеяться над ним. Поеду куда-нибудь, вот и все,- в такое место, которое далеко и куда дорого ехать. Персия, например, подходящее место, мне кажется. Ведь она где-то на краю света. Почему бы вам не поехать со мной?

   На другой день они отправились в Константинополь, намереваясь оттуда последовать в Тегеран. О сутяге известно только (из газетной заметки), что он вернулся в Сан-Франциско и умер в госпитале.

   - Теперь другой пункт,- сказал я.- Вы отправились в Персию богатым человеком, в компании миллионера. Как же вы очутились теперь в Тихом океане в качестве торговца?

   Он с улыбкой ответил, что я, как видно, еще не слышал о последнем банкротстве Джима.

   - Я снова остался почти без гроша,- сказал он.- Тогда Кэртью построил эту шхуну и сделал меня супер-каргом. Это его яхта и мое торговое судно, и так как почти все расходы достаются на долю яхты, то я чувствую себя довольно благополучно. Что касается Джима, то он опять на ногах; говорят, одно из лучших предприятий на западе - фрукты, зерновые и земельная собственность; и у него чертовский компаньон - некто иной, как сам Нэрс. Нэрс будет держать его в узде, Нэрс малый с головой. Они живут в деревне близ Сауселито, и я остановился у них, когда был в последний раз на берегу. Джим имеет собственную газету,- кажется, он попадет на днях в сенаторы,- и приглашает меня бросить шхуну и писать для него передовицы. У него очень строгие взгляды на конституцию штата, так же, как у Мэми.

   - А что сталось с тремя остальными, когда они расстались с Кэртью?

   - Кажется, они изрядно покутили в городе Мехико, а затем Гадден с ирландцем отправились на золотые россыпи в Венесуэле, а Уикс поехал один в Вальпараисо. В чилийском флоте до сих пор служит какой-то Киркоп, я встречал это имя в газетах. Гаддену золотые россыпи скоро надоели, и я встретился с ним однажды в Сиднее. По последним известиям, которые он получил из Венесуэлы, Мак был убит при нападении на золотой поезд. Так что остаются в живых только трое, потому что Амалу вряд ли идет в счет. Он живет на родине, на Мауа, и хранит канарейку Годдедааля; говорят, он сберег свои доллары, что удивительно в канаке. Ему досталась порядочная сумма, так как не только доля Гемстида, но и доля Кэртью была разделена поровну между остальными четырьмя, включая Мака.

   - Сколько же ему всего досталось? - спросил я невольно, так как меня забавляли расчеты в его рассказе.

   - Сто двадцать восемь фунтов девятнадцать шиллингов и одиннадцать с половиной пенсов,- ответил он спокойно,- не считая того, что он выиграл на острове. Это, знаете, кое-что для канаки.

   В это время нам пришлось наконец сдаться на милость наших туземных поклонников и отправиться к пастору пить напиток из незрелых кокосовых орехов. Судно, на котором я служил, должно было отплыть в ту же ночь; и хотя Додд уговаривал меня дезертировать и вернуться с ним в Ауклэнд (куда он должен был теперь отправиться за Кэртью), я решительно отказался.

   По правде сказать, приняв участие в плане Хевенса и Додда издать рассказ последнего, я чувствовал, что вряд ли нуждаюсь в обществе Кэртью. Конечно, я человек вполне современный и нахожу самым благородным делом предавать гласности личные дела людей по столько-то за строчку. Им нравится это, а если не нравится, то должно нравиться. Но какой-то тайный голос говорил мне, что им не всегда это нравится, и что они, быть может, не всегда согласны допускать это. К тому же в моей памяти возникает образ журналиста, который оказался чересчур современным для одного из своих соседей, и

   так сказать, показывая нам путь. Я вовсе не тороплюсь оказаться - nos praecedens - преемником этого человека. Кэртью пользуется репутацией отличного стрелка, а я бы не прочь еще несколько лет пожить на Самоа.

   Итак, мы решили расстаться, но он отвез меня на судно в своей шлюпке и рассказал мне по дороге о своей поездке на Бутаритари, куда он отправился по поручению Кэртью узнать, как поживает Топелиус, и, если нужно, помочь ему. Но Топелиус был в силе и отнесся к нему покровительственно.

   - Кэртью будет доволен,- сказал Додд,- так как нельзя отрицать, что они жестоко прижали этого человека, когда были там, на "Почтенной Поселянке". Теперь нашла коса на камень.

   Вот, кажется, все главные сведения, сообщенные мне моим другом Лоудоном; и я надеюсь, что не упустил из виду ничего существенного и осветил все вопросы, на которые вам интересно было услышать ответ.

   Но есть еще один вопрос, который, подозреваю, вам смертельно хочется предложить мне: именно, с какой стати ваше имя попало сюда и украшает корму нашего бедного корабля? Если вы не родились в Аркадии, то в мечтах скитаетесь по ее окраине; ваши мысли заняты античными карнизами, нарциссами, классическим тополем, следами нимф, элегантной и трогательной ветошью древнего искусства. Зачем же посвящать вам рассказ такого современного пошиба: переполненный подробностями наших варварских нравов и неустойчивой морали; переполненный погоней за деньгами, так что вряд ли найдется страница, на которой бы не звенели доллары; полный тревоги и движения нашего века, так что читатель спешит из страны в страну и из моря в море, а книга оказывается не столько романом, сколько панорамой, и в конце концов так же забрызганной кровью, как эпос?

   Ну, вы человек, интересующийся проблемами искусства, даже самого вульгарного, и, может быть, вам будет небезынтересно узнать о возникновении и развитии "Тайны корабля". На шхуне "Экватор" почти в виду островов Джонстона (если кто-нибудь знает, где они находятся), в лунную ночь, когда радостно жить на свете, авторы развлекались рассказами о покупке потерпевших крушение судов. Тема соблазнила их, и, усевшись в стороне, они стали обсуждать ее возможности. "Вот вышла бы путаница,- заметил один,- если бы на судне оказалась подложная команда. Но как посадить на него подложную команду?" - "Я знаю, как,- воскликнул другой,- есть подходящая история!" Дело в том, что незадолго перед тем и не особенно далеко от места их плавания, предложение, почти тождественное с предложением капитана Трента, было сделано одним британским шкипером нескольким потерпевшим крушение британцам.

   Прежде всего мы сообща выработали план рассказа. Но вопрос об изложении, по обыкновению, оставался темным. Нас долго привлекала и в то же время отталкивала весьма современная форма полицейского рассказа или таинственной истории, которая состоит в том, что вы начинаете ваш рассказ как угодно, только не с начала, и кончаете его где угодно, только не в конце; нас привлекали его специфический интерес, когда рассказ написан, и специфические трудности выполнения; отталкивали же впечатление несерьезности и мелкости тона, по-видимому, неразлучные с ним. Ибо ум читателя не получает впечатления реальности или жизни, а лишь впечатление бездушного, выработанного механизма; и книга останется занимательной, но ничтожной, подобно партии в шахматы, а не произведению человеческого искусства. Нам казалось, что причина этого заключается, быть может, отчасти в резком и внезапном подходе к делу, и что если рассказ будет развиваться постепенно, некоторые действующие лица вводить, так сказать, заблаговременно, и книга начнется в тоне повести нравов и быта, то этот недостаток может уменьшиться и наша тайна будет казаться более правдоподобной. Тон века, его движение, смешение рас и классов, погоня за долларом, бешеная и не совсем лишенная романтизма борьба за существование с ее изменчивыми формами и положениями, и в, частности, два типа - американского афериста и американского же моряка-торговца - вот материал, которым мы решили заняться более или менее обстоятельно, рассчитывая сделать из него уток для нашей не слишком ценной основы. Отсюда отец Додда, и Пинкертон, и Нэрс, и пикники дромадеров, и железнодорожная работа в Новом Южном Уэльсе; последняя, впрочем, явилась незванной, непрошенной, так как рассказ был наполовину написан, прежде чем я увидел работу артели Кэртью в залитой дождем выемке у Саут-Клифтона и услыхал от инженера о его "молодецком усердии". После того, как мы изобрели, затратив немало времени, этот метод постепенного подхода и оживления нашей полицейской новеллы, нам пришлось узнать, что он уже был изобретен другим автором; и действительно, это метод - как бы ни были различны результаты - Чарльза Диккенса в его последнем романе.

   Я вижу ваш изумленный взгляд. Вот, скажете вы, чудовищное нагромождение теории для грошовой полицейской новеллы, и ни тени ответа на наш вопрос.

   Дело в том, что некоторые из нас любят теорию. Что же, после такого длинного рассказа о практических вещах можно уступить им несколько страниц. А ответ не заставит себя ждать. Было весьма желательно ради приличия и контраста, чтобы наш герой и рассказчик стоял несколько в стороне от тех, с которыми он водится, и был только поневоле участником погони за долларом. Вот почему Лоудон Додд сделался учеником-живописцем, а наша странствующая по всему земному шару история навестила Париж и заглянула в Барбизон. И вот почему, дорогой Лоу, ваше имя стоит в обращении этого эпилога.

   Без сомнения, если есть человек, который может оценить и прочесть между строк, то это вы, и еще один, наш друг. Все маски не являются для вас загадкой; контракт скульптора явится для вас отрывком старой истории, и вам не впервые придется услышать о коварстве руссильонского вина. Воспоминания об общем прошлом послужат вам закладками при чтении книги, и если ничто другое не заинтересует вас в этой истории, то, может быть, вы не без удовольствия подышите минуту воздухом нашей юности.