Стивенсон Роберт Льюис - Тайна корабля

помощи матросов, подхвативших его и перетащивших через борт.

   - Капитан, если не ошибаюсь, сэр? - сказал он, обращаясь к старику с биноклем.

   - Капитан Трент, сэр,- ответил старик.

   - Я капитан Киркоп, а это команда Сиднейской Шхуны "Почтенная Поселянка", потерявшей мачты в море 28 января.

   - Так, так,- сказал Трент.- Ну, теперь ваше дело в шляпе. Счастье ваше, что я заметил ваш сигнал. Я и не знал, что нахожусь так близко от этого дрянного островка; должно быть, тут есть течение к югу, и когда я вышел сегодня утром в восемь часов на палубу, то подумал, что это пожар на корабле.

   Решено было заранее, что пока Уикс будет объясняться на корабле, остальные подождут в вельботе и будут следить за сохранностью казны. Им спустили канат, они привязали к нему драгоценный ящик и крикнули, чтоб поднимали. Но неожиданная тяжесть оказалась не по силам матросу, двое других пришли к нему на помощь, и это обстоятельство не ускользнуло от внимания Трента.

   - Здоровая тяжесть! - сказал он резко и прибавил, обращаясь к Уиксу.- Что это такое? Я еще не видал ящика такого веса!

   - Это деньги, - сказал Уикс.

   - Что такое? - воскликнул Трент.

   - Монета с корабля, потерпевшего крушение,- сказал Уикс.

   Трент пристально посмотрел на него.

   - Мистер Годдедааль,- приказал капитан,- спустите обратно ящик, велите шлюпке отчалить, и пусть она идет на канате за кормой.

   - Есть, сэр,- отозвался Годдедааль.

   - Что за черт, в чем дело? - спросил Уикс.

   - Ничего особенного,- отвечал Трент.- Но согласитесь, довольно странная вещь - встретить посреди океана шлюпку с полутонной монет и вооруженной командой,- прибавил он, указывая на карман У икса.- Ваша шлюпка будет лежать спокойно за кормой, пока мы спустимся вниз и вы дадите объяснение.

   - О, так в этом все дело? - сказал Уикс.- Мой журнал и бумаги в полном порядке; ничего подозрительного у нас не найдете.

   Он окликнул товарищей в лодке, велел им подождать и повернулся, чтобы следовать за капитаном Трентом.

   - Сюда, капитан Киркоп,- сказал последний.- И не браните человека за чрезмерную осторожность; у меня нет намерения оскорбить вас. Я желаю только убедиться, что дело обстоит именно так, как вы говорите; это моя обязанность, сэр, и вы сами поступили бы точно так же при подобных обстоятельствах. Я не всегда был капитаном корабля; я был одно время банкиром, а это дело учит осторожности, могу вас уверить. Приходится держать ухо востро!

   Сказав это, он с сухой, деловой любезностью достал бутылку джина.

   Капитаны чокнулись; бумаги были просмотрены; рассказ о Топелиусе и торге был внимательно выслушан и скрепил их знакомство. Когда подозрения Трента были таким образом устранены, он впал в глубокую задумчивость, в течение которой сидел точно в летаргии, уставившись на стол и барабаня по нему пальцем.

   - Еще что-нибудь? - сказал Уикс.

   - Что это за место, там, внутри? - спросил Трент внезапно, как будто Уикс тронул его за пружину.

   - Довольно хорошая лагуна, а больше ничего,- ответил Уикс.

   - Я хочу зайти туда,- сказал Трент.- Я заново оснастился в Китае, но работа сделана плохо, и я боюсь за свои снасти. Мы можем переснаститься в один день. Ведь ваша команда, смею думать, не откажется помочь нам.

   - Ну, разумеется! - сказал Уикс.

   - Стало быть, так и сделаем,- заключил Трент.- Береженого и Бог бережет.

   Они вернулись на палубу; Уикс сообщил о решении товарищам; фор-марсель снова наполнился, и бриг быстро вошел в лагуну, буксируя за собою вельбот, и бросил якорь у Мидль-Брукс-Айленда в восемь часов. Потерпевшие крушение поднялись на корабль, позавтракали, багаж втащили на палубу и сложили на шкафуте; затем все принялись за оснастку. Работа продолжалась весь день, и обе команды соперничали, показывая свою силу. Обед был подан на палубе, офицеры угощались на корме, матросы на носу. Трент был, по-видимому, в отличном настроении, угостил всех матросов грогом, откупорил бутылку капского вина после обеда и занимал гостей подробностями своей финансовой деятельности в Кардифе. Он провел на море сорок лет, пять раз терпел кораблекрушение, был девять месяцев в плену у одного раджи, служил под огнем на китайских реках; но единственная вещь, которую он считал достойной рассказа, которой гордился или которая, по его мнению, могла заинтересовать посторонних, была его деятельность в качестве ростовщика в предместье приморского города.

   Послеобеденная работа жестоко отозвалась на команде "Почтенной Поселянки". Уже истощенные бессонной ночью и возбуждением, они работали единственно на нервах, и когда Трент наконец остался доволен своей оснасткой, нетерпеливо ожидали приказа к отплытию. Но капитан, по-видимому, не торопился. Он медленно расхаживал взад и вперед, как человек, погруженный в думы. Вдруг он обратился к Уиксу.

   - Вы ведь, кажется, составляете нечто вроде компании, не правда ли, капитан Киркоп? - спросил он.

   - Да, мы все пайщики,- ответил У икс.

   - В таком случае вы ничего не будете иметь против, если я приглашу всех вас на чашку чая в каюту? - спросил Трент.

   Уикс удивился, но, разумеется, не возражал; и немного спустя шестеро потерпевших крушение сидели в каюте с Трентом и Годдедаалем за столом, на котором красовались мармелад, масло, гренки, сардинки, копченый язык и чай. Продукты были не особенно хороши, и, без сомнения, Нэрс выругал бы их, но они показались манной небесной потерпевшим крушение. Годдедааль угощал их с радушием, превосходившим всякую любезность, радушием какой-нибудь старой честной деревенской хозяйки на ее ферме. Впоследствии вспомнили, что Трент принимал мало участия в угощении, но сидел задумавшись и, по-видимому, то забывал, то снова вспоминал о присутствии своих гостей.

   Вдруг он обратился к китайцу:

   - Убирайся отсюда,- сказал он и следил за ним, пока тот не исчез на лестнице.- Ну-с, джентльмены,- продолжал он,- как я понимаю, вы все составляете нечто вроде компании на акциях, и потому-то я и пригласил вас всех, так как есть один пункт, который я желал бы выяснить. Вы видите, каков этот корабль - хороший корабль, смею сказать; и каковы рационы - недурны для матроса.

   Ответом был торопливый ропот одобрения, но ожидание, что будет дальше, помешало какому-либо членораздельному ответу.

   - Ну-с,- продолжал Трент, катая хлебные шарики и упорно глядя в середину стола,- я, конечно, рад отвезти вас во Фриско; моряк должен помогать моряку, таков мой девиз. Но если вы нуждаетесь в чем-нибудь на этом свете, то вам, вообще говоря, приходится платить.- Он засмеялся коротким, нерадостным смехом.- Я не желаю терпеть убыток из-за своей любезности.

   - Мы не собираемся вводить вас в убыток, капитан,- сказал Уикс.

   - Мы готовы заплатить разумную плату,- прибавил Кэртью.

   При этих словах Годдедааль, сидевший с ним рядом, тронул его локтем, и оба помощника обменялись многозначительным взглядом. Характер капитана Трента был объяснен и понят в это безмолвное мгновение.

   - Разумную? - повторил капитан брига.- Я ожидал этого замечания. Резоны уместны, когда есть две стороны, а здесь только одна. Я судья, я резон. Хотите плыть на моем корабле - платите мою цену. Вот как обстоит дело, по-моему. Не я в вас нуждаюсь; вы нуждаетесь во мне.

   - Ну, сэр,- сказал Кэртью,- какова же ваша цена?

   Капитан продолжал катать хлебные шарики.

   - Будь я таков же, как вы,- сказал он,- когда вы обобрали того купца на островах Джильберта, я мог бы поймать вас. Тогда было ваше счастье, теперь мое. Всякому свой черед. Могли бы вы ждать снисхождения от того купца? - крикнул он с внезапной резкостью.- Впрочем, я не порицаю вас. Все позволительно в любви и торговле,- и он снова засмеялся холодным смешком.

   - Итак, сэр? - серьезно сказал Кэртью.

   - Итак, это мой корабль, я полагаю? - спросил тот резко.

   - Я тоже склонен так думать,- заметил Мак.

   - Я говорю, что он мой, сэр! - повторил Трент тоном человека, старающегося рассердиться.- И говорю вам всем, что будь я такой же, как вы, я бы обобрал вас дочиста. Но там есть две тысячи фунтов, которые не принадлежат вам, а я честный человек. Дайте мне ваши две тысячи фунтов, и я перевезу вас на берег, и каждый из вас высадится во Фриско с пятнадцатью фунтами в кармане, а капитан с двадцатью пятью.

   Годдедааль опустил голову, точно стыдился.

   - Вы шутите! - воскликнул Уикс, побагровев.

   - Я шучу? - сказал Трент.- Решайте сами. Вас никто не неволит. Корабль мой, но Брукс-Айленд мне не принадлежит, и вы можете оставаться на нем до самой смерти.

   - Да ведь весь ваш бриг не стоит таких денег! - воскликнул Уикс.

   - Тем не менее, это моя цена,- возразил Трент.

   - Неужели вы хотите сказать, что бросите нас здесь на голодную смерть? - воскликнул Томми.

   Капитан Трент в третий раз засмеялся.

   - На голодную смерть? Это ваше дело,- сказал он.- Я готов продать вам съестные припасы с хорошим барышом.

   - Прошу прощения, сэр,- сказал Мак,- но мой случай сам по себе. Я отрабатывал свой переезд; у меня нет доли в двух тысячах фунтов и пусто в кармане, и я желал бы знать, что вы скажете мне?

   - Я не жестокий человек,- сказал Трент,- это не составит разницы. Я возьму и вас вместе с остальными, только, разумеется, вы не получите пятнадцати фунтов.

   Бесстыдство было так явно и разительно, что все с трудом перевели дух, а Годдедааль поднял голову и сурово взглянул в глаза своему командиру.

   Но Мак оказался более речистым.

   - Так вот что называется британский моряк! Чтоб вам лопнуть! - воскликнул он.

   - Скажите еще что-нибудь подобное, и я закую вас в кандалы,- сказал Трент, с гневом вставая.

   - А где я буду, пока вы соберетесь сделать это? - спросил Мак.- Вы, старое чучело! Я вас научу вежливости!

   Он еще не успел договорить, как уже исполнил свою угрозу; никто из присутствующих, и всего менее Трент, не ожидали того, что последовало. Рука ирландца внезапно поднялась из-под стола, размахивая открытым складным ножом; последовало быстрое как молния движение; Трент наполовину поднялся на ноги и слегка отвернулся, чтобы отойти от стола; это движение и погубило его. Брошенный нож вонзился ему в яремную вену, он упал на стол, и кровь хлынула на скатерть среди тарелок.

   Внезапность нападения и катастрофы, мгновенный переход от мира к войне и от жизни к смерти ошеломил всех. С минуту все сидели за столом с разинутыми ртами, глядя на капитана и лившуюся кровь. В следующую минуту Годдедааль вскочил, схватил стул, на котором сидел, и взмахнул им над головой. Человек преобразился и ревел так, что в ушах звенело. Команда "Почтенной Поселянки" не думала о битве; никто не выхватил оружия, все беспомощно толпились, глядя на скандинавского берсеркера. Первый удар свалил на пол Мака с переломанной рукой. Второй вышиб мозги Гемстиду. Он поворачивался от одного к другому, грозя и рыча, как раненый слон, в припадке бешенства. Но в этом боевом экстазе не было никакого толка, никакого проблеска разума; вместо того, чтобы напасть на других, он продолжал наносить удары упавшему навзничь Гемстиду, так что стул разлетелся вдребезги и каюта гудела. Зрелище этой жестокой расправы с мертвым пробудило у Кэртью инстинкт обороны; он выхватил револьвер, прицелился и выстрелил, сам не сознавая, что делает. Оглушительный звук выстрела сопровождался ревом боли; колосс остановился, пошатнулся и упал на тело своей жертвы.

   В последовавшей затем минутной тишине топот шагов на палубе и на лестнице достиг их слуха; в дверях каюты показалось лицо матроса Гольдорсена. Кэртью уложил его вторым выстрелом, так как был метким стрелком.

   - Револьверы! - крикнул он и бросился на лестницу, за ним Уикс, за ними Томми и Амалу. Топча тело Гольдорсена, они выбежали на палубу при мрачном зареве багрового, как кровь, заката. Силы были еще равны, но люди "Летучего Облачка" не думали о защите, и все как один бросились к люку на баке. Броун опередил всех; он исчез внизу невредимый; китаец последовал за ним вниз головой с пулей в боку; остальные вскарабкались на мачты, стараясь спрятаться в снастях.

   После первого момента растерянности Кэртью и Уикс одушевились свирепой решимостью. Они поставили Томми у фок-мачты, а Амалу у грот-мачты стеречь мачты и ванты, а сами вытащили на палубу ящик с патронами из своего багажа и перезарядили револьверы. Бедняги, укрывавшиеся на верхушках мачт, громко молили о пощаде. Но час пощады миновал; отпив из кубка, приходилось осушить его до дна; раз многие пали, все должны были пасть. Свет был неверный, дешевые револьверы палили без толку, несчастные матросы быстро прижимались к мачтам и реям или прятались за висевшими парусами. Черное дело тянулось долго, но наконец было сделано. Лондонец Гэрди был застрелен на рее фор-бом-брамселя и повис, запутавшись в гитовах. Другому, Уоллену, пуля раздробила челюсть на грот-марсе, он с криком высунулся, и вторая пуля свалила его на палубу.

   Это было уже довольно скверно, но худшее было впереди. Броун еще прятался в трюме. Томми, внезапно разразившись рыданиями, умолял пощадить его.

   - Один человек не сделает нам вреда,- хныкал он.- Нельзя с ним расправиться. Я говорил с ним за обедом. Это самый безобидный малый. Нельзя этого делать. Никто не может пойти туда и убить его. Это слишком отвратительно.

   Быть может, несчастный, прятавшийся внизу, слышал его мольбы.

   - Если останется один, повесят нас всех,- сказал Уикс.- Броун должен последовать за остальными.

   Этот дюжий человек был бледен как смерть и дрожал как осина; не успев договорить, он отошел к борту корабля, и его вырвало.

   - Мы никогда не сделаем этого, если будем ждать,- сказал Кэртью.- Теперь или никогда,- с этими словами он пошел к люку.

   - Нет, нет, нет! - завопил Томми, уцепившись за его куртку.

   Но Кэртью оттолкнул его и спустился по лестнице, хотя отвращение и стыд мутили его. Китаец лежал на полу и все еще стонал; было темно, хоть глаз выколи.

   - Броун! - крикнул Кэртью.- Броун, где ты?

   Сердце замерло у него при этом предательском оклике, но ответа не последовало.

   Он пошарил в рундуках: все они были пусты. Тогда он пошел в переднюю часть трюма, загроможденную канатами и запасными снастями.

   - Броун! - позвал он вторично.

   - Здесь, сэр,- отвечал дрожащий голос; и жалкий, невидимый трус назвал его по имени и принялся в темноте умолять о пощаде с бесконечным словоизвержением. Только сознание опасности и решимость заставили Кэртью спуститься вниз; а здесь оказался враг, плакавший и моливший, как ребенок. Его покорное "здесь, сэр", его ужасное многословие делали убийство вдесятеро более возмутительным. Дважды Кэртью поднимал револьвер, раз нажал собачку (или ему показалось это) изо всех сил, но выстрела не последовало; это отняло у него последние остатки мужества, он повернулся и бежал от своей жертвы.

   Уикс, сидевший на палубе, поднял лицо, казавшееся лицом семидесятилетнего, старика, и взглянул с безмолвным вопросом. Кэртью покачал головой. Уикс, с видом человека, которого ведут на виселицу, пошел к переднему люку и спустился вниз. Броун, вообразивший, что это вернулся Кэртью, высунулся из своего убежища с новыми бессвязными мольбами. Уикс разрядил свой револьвер на голос, который перешел в какой-то мышиный писк и стоны. Затем наступило молчание, и убийца как безумный выбежал на палубу.

   Остальные трое собрались у переднего люка, и Уикс сел рядом с ними. Никто не задал ему вопроса. Они жались друг к другу, как дети в темноте, и заражали друг друга своим ужасом. Сумерки сгущались; тишина нарушалась только гулом прибоя да случайными всхлипываниями Томми Гаддена.

   - Боже! А что если явится другой корабль! - внезапно воскликнул Кэртью.

   Уикс встрепенулся, взглянул по привычке всех моряков вверх и вздрогнул, увидев тело, висевшее на рее.

   - Если я полезу вверх, то упаду,- сказал он просто.- Я сейчас никуда не гожусь.

   Амалу предложил свои услуги, взобрался на самый верх, осмотрел тускнеющий горизонт и объявил, что никаких судов не видно.

   - Все в порядке,- сказал Уикс.- Мы можем спать.

   - Спать! - отозвался Кэртью, и казалось, будто весь шекспировский Макбет промчался через его душу.

   - Ну, или мы можем сидеть здесь и болтать, пока не очистим судна,- сказал Уикс,- но я не могу приняться за это без джина, а джин в каюте; кто сходит за ним?

   - Я схожу,- сказал Кэртью,- если кто-нибудь даст мне спичек.

   Амалу протянул ему коробку, и он пошел на корму и спустился в каюту, спотыкаясь о тела. Затем он чиркнул спичкой, и его взгляд встретил два живых глаза.

   - Ну? - спросил Мак, единственный оставшийся в живых в этой каюте, превратившейся в бойню.

   - Кончено, все мертвы,- отвечал Кэртью.

   - Иисусе! - произнес ирландец и лишился чувств.

   Джин оказался в каюте покойного капитана; он был принесен на палубу, все подкрепились и принялись за работу. Наступила ночь, луна должна была взойти только через несколько часов. На гроте люка поставили лампу для Амалу, который принялся мыть палубу; фонарь из кухни должен был светить остальным, занявшимся делом погребения.

   Гольдорсен, Гемстид, Трент и Годдедааль, который еще дышал, были выброшены за борт первыми; за ними последовал Уоллен; затем Уикс, подкрепившийся джином, взобрался наверх с багром и успел сбросить Гэрди. Последним был китаец; по-видимому, он был в бреду и громко говорил на незнакомом языке, пока его несли; эта болтовня прекратилась только, когда его тело погрузилось в воду. Броун, с общего согласия, был пока оставлен на месте. Плоть и кровь не могли выдержать больше.

   Все время они пили неразбавленный джин, как воду; три откупоренные бутылки стояли в разных местах, и всякий, кто проходил мимо, прикладывался к ним. Томми свалился у грот-мачты; Уикс упал ничком на юте и больше не шевелился; Амалу куда-то исчез. Кэртью еще держался на ногах: он стоял, пошатываясь, на уступе дека, и фонарь, который он держал в руке, раскачивался, следуя за движениями его тела. В голове у него шумело; роились обрывки мыслей; воспоминание об ужасах этого дня то вспыхивало, то угасало, как огонь догорающей лампы. Вдруг на него нашло какое-то пьяное вдохновение.

   "Этого не должно больше быть",- подумал он, и потащился, спотыкаясь, в каюту.

   Отсутствие тела Гольдорсена заставило его остановиться. Он стоял и смотрел на пустой пол, потом вспомнил и улыбнулся. Он достал из капитанской каюты ящик с пятнадцатью бутылками джина, поставил в него фонарь и осторожно понес его вон. Мак был снова в сознании; глаза его были мутны, лицо искажено страданием и покраснело от жара; и Кэртью вспомнил, что никто его не осмотрел, что он все время лежал здесь беспомощный и должен был пролежать так всю ночь, раненый, быть может, умирающий. Но теперь было уже поздно; разум отлетел от безмолвного корабля. Все, на что еще мог надеяться Кэртью, это выбраться на палубу; и, бросив сострадательный взгляд на несчастного, трагический пьяница взобрался по лестнице, выбросил ящик за борт и без сил свалился тут же.

  

   Лишь только забрезжило на востоке, Кэртью проснулся и сел. Он глядел на полосу рассвета, на мачты и повисшие паруса брига, подобно человеку, проснувшемуся в чужой постели, с детски простодушным недоумением. Всего больше он недоумевал, что такое мучает его, что он потерял, какая беда случились с ним, которую он чувствует и о которой забыл? И вдруг, словно река, прорвавшая плотину, истина развернула перед ним свой объемистый свиток; в его памяти ожили картины и слова, которые ему суждено было никогда не забывать. Он вскочил, остановился на минуту, прижав руку ко лбу, и принялся быстро расхаживать взад и вперед. На ходу он ломал себе руки. "Боже, Боже, Боже",- повторял он, без мысли о молитве, только давая исход своей муке.

   Он не знал, много или мало времени прошло, несколько минут или несколько секунд, когда, очнувшись, убедился, что за ним наблюдают, и увидел капитана, который следил за ним с юта не то незрячими, не то лихорадочными глазами, странно сморщив лоб. Каин увидел себя в зеркале. На мгновение они встретились взорами, потом взглянули в сторону, как два преступника, и Кэртью бежал от глаз соучастника и остановился спиной к нему, облокотившись на гакаборт.

   Прошел час, пока совсем рассвело и солнце взошло и рассеяло туман: час безмолвия на корабле, час невыразимой муки для страдальцев. Бессвязные мольбы Броуна, крики матросов на мачтах, звуки песен покойного Гемстида повторялись в душе с неотвязной настойчивостью. Он не осуждал и не оправдывал себя: он не думал, он страдал. В светлой воде, на которую он смотрел, картины менялись и повторялись: берсеркерское бешенство Годдедааля; кровавое зарево заката, когда они выбежали на палубу; лицо болтающего китайца, когда они выбрасывали его за борт; лицо капитана минуту тому назад, когда он пробудился от опьянения с угрызениями совести. И время шло, и солнце поднималось выше, и мука его не утолялась.

   Тогда исполнилось старое пророчество, и слабейший из этих грешников принес облегчение и исцеление остальным. Амалу, чернорабочий, проснулся (как и другие) больной телом и с тоской в сердце; но привычка к повиновению укоренилась в этой простой душе, и, испугавшись, что уже поздно, он поспешил на кухню, развел огонь и принялся готовить завтрак. Звяканье посуды, треск огня, запах пищи, распространившийся в воздухе, разрушил чары. Осужденные снова почувствовали твердую почву привычки под ногами; они снова ухватились за знакомый якорь рассудка; они вернулись к чувству повторения и возвращения всех земных вещей. Капитан достал ведро воды и начал умываться. Томми смотрел на него некоторое время, а затем последовал его примеру; а Кэртью, вспомнив свои последние мысли накануне, поспешил в каюту.

   Мак проснулся; быть может, он вовсе не засыпал. Над его головой канарейка Годдедааля заливалась в клетке.

   - Как вы себя чувствуете? - спросил Кэртью.

   - У меня сломана рука,- отвечал Мак,- но терпеть можно. Только я не могу оставаться здесь. Мне бы выбраться как-нибудь на палубу.

   - Оставайтесь здесь,- сказал Кэртью.- Наверху смертельная жара и нет ветра. Я смою эту...- он остановился, ища и не находя выражения для ужасной грязи, покрывавшей пол каюты.

   - Я буду очень, очень благодарен вам за это,- отвечал ирландец. Он говорил кротко и тихо, точно больной ребенок с матерью. Ничего буйного не оставалось в этом человеке; и когда Кэртью принес ведро, швабру и губку и принялся очищать поле битвы, он поочередно то следил за ним, то закрывал глаза и вздыхал, как человек, готовый лишиться чувств.

   - Мне нужно просить у вас всех прощения,- сказал он вдруг,- и тем больше стыда для меня, что я ввел вас в беду и не мог ничего сделать, когда она наступила. Вы спасли мне жизнь, сэр; вы меткий стрелок.

   - Ради Бога, не говорите об этом! - воскликнул Кэртью.- Не стоит говорить об этом; вы не знаете, как все это было. Никто не явился в каюту; они разбежались. На палубе... О, Боже мой! - И Кэртью, прижав окровавленную губку к лицу, с минуту боролся с истерикой.

   - Успокойтесь, мистер Кэртью. Теперь все кончено,- сказал Мак,- и вы можете благодарить Бога за то, что торг кончился в вашу пользу.

   Больше ни тот, ни другой ничего не говорили, и каюта была вычищена довольно хорошо, когда звон корабельного колокола вызвал Кэртью к завтраку. Томми тем временем хлопотал: он поставил вельбот борт к борту и уже скатил в него бочонок с мясом, найденный им в кухне; видно было, что у него только одна мысль - бежать.

   - Тут довольно съестных припасов,- сказал он.- Чего же мы ждем? Плывем на Гавайи. Я уже кое-что приготовил.

   - У Мака сломана рука,- сказал Кзртью,- ему не выдержать такого путешествия.

   - Сломана рука? - повторил капитан.- Только-то? Я вправлю ее после завтрака. Я думал, что он мертв, как остальные. Этот сумасшедший бился как...- но тут, при воспоминании о битве, голос его оборвался и разговор прекратился.

   После завтрака трое белых спустились в каюту.

   - Я хочу вправить вам руку,- сказал капитан.

   - Прошу прощения, капитан,- возразил Мак,- но первое, что нужно сделать, это вывести корабль в море. А потом мы поговорим и о руке.

   - О, время терпит,- отвечал Уикс.

   - Если сюда зайдет другой корабль, вы не то скажете,- возразил Мак.

   - Ну, этого нельзя ожидать,- заметил Кэртью.

   - Не обманывайте себя,- сказал Мак.- Когда вам нужен корабль, ждите его через шесть лет; а когда не нужен, тут-то и явится целая эскадра.

   - То же и я говорю! - воскликнул Томми.- Вот это разумная речь. Нагрузим вельбот и отправимся.

   - А что думает капитан Уикс о вельботе? - спросил ирландец.

   - Ничего я о нем не думаю,- сказал Уикс.- У нас под ногами отличный бриг, какого еще вельбота нужно!

   - Извините! - воскликнул Томми.- Это ребячество. Правда, у вас бриг, но какая в том польза? Ведь на нем никуда плыть нельзя. В какой порт вы на нем поплывете?

   - В порт водяного, сынок,- ответил капитан.- Этот бриг потонет в море. И я вам скажу где,- милях в сорока от Кауаи. Мы останемся на нем, пока он держится на воде; а раз он будет на дне, он уже не "Летучее Облачко", мы и не слыхивали о таком бриге; есть только команда шхуны "Почтенная Поселянка", которая спаслась в шлюпке и при первом удобном случае отправится в Сидней.

   - Капитан, голубчик, вот первое христианское слово, которое я слышу! - воскликнул Мак.- А теперь оставьте в покое мою руку, драгоценный мой, и выводите бриг в море.

   - Мне также не терпится, как и вам, Мак,- отвечал капитан,- но ветер еще слишком слаб. Стало быть, посмотрим вашу руку, и не толкуйте больше.

   Рука была вправлена и увязана в лубки; тело Броуна вытащили из трюма, где оно еще лежало, окоченевшее и холодное, и бросили в лагуну; закончили мытье каюты. Все это было кончено к середине дня; а около трех часов пополудни лагуна подернулась рябью и ветер налетел резким шквалом, который внезапно превратился в ровный бриз.

   Все поджидали этого с лихорадочным нетерпением, а один из компании с тайной и крайней тревогой. Капитан Уикс был отличный моряк; он мог бы провести шхуну сквозь шотландский джиг, знал ее повадки и угадывал ее норов, как наездник у лошади; а она со своей стороны признавала в нем своего хозяина и повиновалась его желаниям, как собака. Но, как это случается не особенно редко, искусство этого человека было специальным и ограниченным. На шхуне он был Рембрандт или (по меньшей мере) мистер Уистлер; на бриге - Пьер Грассу. Несколько раз в течение утра он менял свой план и повторял свои приказания, всякий раз с одинаковой неохотой и отвращением. Это была работа наудачу, на случай; корабль мог оказаться послушным ему, мог и не оказаться; в последнем случае он был бы беспомощным, лишенным всяких ресурсов опыта. Если бы все не были так утомлены, и если бы он не боялся сообщить о своих сомнениях, он вывел бы его на буксире. Но этих резонов было достаточно, и самое большее, что он мог сделать, было принять всевозможные меры предосторожности. Соответственно тому, он позвал Кэртью на корму, с беспокойным терпением объяснил, что нужно сделать, и осмотрел вместе с ним различные снасти.

   - Надеюсь, что запомню,- сказал Кэртью.- Ужасная путаница.

   - Самая гнилая снасть,- согласился капитан,- все какие-то носовые платки! И ни одного моряка на палубе! Ах, будь бы это хоть бригантина! Хорошо еще, что проход простой; не придется маневрировать. Мы тронемся в путь перед ветром и пойдем прямо, пока не подойдем к концу острова; а там возьмем круто к ветру и будем держать на юго-восток, пока не выйдем на ту линию; там повернем на другой галс и пойдем влево. Схватили идею?

   - Да, схватил,- отвечал Кэртью не совсем охотно, и оба некомпетентных моряка долго молча изучали сложную сеть снастей над их головами.

   Наступило, однако, время выполнить на практике этот план. Паруса были убраны, и матросы подняли якорь. Вельбот бросили на произвол судьбы, перерезав веревку. Верхние топселя и контр-бизань были поставлены, реи обрасоплены, контр-бизань приведена к правому борту.

   - Поднимите ваш якорь, мистер Кэртью.

   - Якорь поднят, сэр.

   - Поставьте кливера.

   Это было сделано, но бриг продолжал стоять как заколдованный. Уикс, думая о гроте шхуны, обратился к контр-бизани. Он привел парус в одну сторону, потом в другую, без всякого результата.

   - Возьмите эту чертову штуку на гитовы! - рявкнул он наконец, побагровев.- В ней нет ни капли смысла.

   Немало изумился бедный капитан, когда, лишь только контр-бизань была взята на гитовы, корабль двинулся. Законы природы, показалось ему, прекратили свое действие; он чувствовал себя в мире фокусов; причина каждого действия и вероятное действие каждой причины были одинаково скрыты от него. Но тем более он старался не расстроить нервы своих помощников. Он стоял с пылавшим как факел лицом, но отдавал приказания с апломбом и надеялся, что теперь, когда корабль тронулся в путь, его затруднения кончились.

   Были поставлены нижние топселя и паруса, и бриг начал рассекать волны как живое существо. Мало-помалу проход начал расширяться, и голубое море показалось между бурунами рифа; постепенно низменный островок начал приближаться к правому борту. Реи были обрасоплены, контр-бизань снова приведена к корме; бриг был приведен круто к ветру, принялся за дело, как будто всерьез, и вскоре приблизился к тому пункту, где мог повернуть оверштаг и выйти из лагуны одним галсом.

   Уикс сам взялся за штурвал, в восторге от успеха. Он держал бриг ближе к ветру, и, овладевая его ходом, начал выкрикивать приказания: "По местам. Держи круче. Галсы и шкоты. Подтяни грот". И, наконец, роковые слова: "Отдай грот; перенеси передние реи".

   Повернуть оверштаг корабль с четырехугольными парусами - дело знания и быстрого глазомера, и человек, привыкший ходить на шхуне, всегда будет склонен чересчур торопиться с бригом. Так случилось и теперь. Приказание было отдано слишком рано; топселя заполоскали; корабль задрейфовал. Даже теперь, если бы повернуть руль, они могли бы спастись. Но подумать о заднем ходе, а тем более воспользоваться им, не могло прийти в голову моряку, привыкшему к шхуне. Уикс поторопился вести корабль через фордевинд, - маневр, для которого не хватало места, - и бриг сел на песчаную и коралловую мель в пять часов без двадцати минут.

   Уикс был не мастер управлять бригом и показал это. Но он был моряк и прирожденный капитан для всех простых вещей, для которых не требуется ума, а достаточно иметь глаза во лбу и сердце под курткой. Прежде чем остальные успели понять, что случилось, он отдал новые приказания, взял паруса на гитовы и велел сделать промеры вокруг корабля.

   - Он лежит хорошо,- заметил он и приказал спустить шлюпку с правым якорем.

   - Это зачем! - воскликнул Томми.- Неужели вы хотите заставить нас стянуть его с мели?

   - Именно,- отвечал Уикс.

   - Я пальцем не пошевелю ради такой глупости! - возразил Томми.- Я смертельно устал.- Он сердито уселся на главном люке.

   - Вы посадили на мель, вы и снимайте,- прибавил он.

   Кэртью и Уикс взглянули друг на друга.

   - Вы, может быть, не представляете себе, как мы устали? - сказал Кэртью.

   - Прилив надвигается! - воскликнул капитан.- Неужели вы заставите меня упустить прилив?

   - О, пустяки! Прилив будет и завтра! - возразил Томми.

   - А я вам вот что скажу,- прибавил Кэртью,- ветер почти упал, а солнце скоро сядет. Мы можем попасть в новую беду в темноте и почти без ветра.

   - Я не отрицаю этого,- ответил Уикс и задумался.- Но вот чего я не могу понять,- начал он снова с волнением,- не понимаю, что вы за люди! У меня сил нет оставаться в этом месте. Вот опять заходит кровавое солнце - и у меня нет сил оставаться здесь!

   Остальные взглянули на него с испуганным удивлением. Это падение их главного столпа - эта безумная выходка практичного человека, внезапно выбитого из своей настоящей сферы - сферы действия - поразила и смутила их. Но это доставило другому и невидимому слушателю случай, которого он дожидался. Мак, почувствовав толчок брига, выбрался на палубу и вмешался в разговор.

   - Капитан Уикс,- сказал он,- это я накликал на вас беду. Я жалею об этом, прошу у вас всех прощения, и если кто-нибудь может сказать: "Я прощаю вас", у меня станет легче на душе.

   Уикс с изумлением взглянул на него; но самообладание тотчас вернулось к нему.

   - Все мы грешны,- сказал он,- и не станем бросаться каменьями. Я прощаю вас и желаю вам всего хорошего!

   Другие высказались в том же смысле.

   - Благодарю вас, вы поступили как джентльмены,- сказал Мак.- Но у меня есть еще другое на уме. Ведь вы все протестанты?

   Так оно и было, по-видимому; и вряд ли тут было что-нибудь лестное для протестантской религии.

   - Ну да, так я и думал,- продолжал Мак.- Почему бы нам не прочесть молитву Господню? От этого не будет вреда.

   Он говорил таким же кротким, умоляющим, детским тоном, как утром; остальные приняли его предложение и опустились на колени.

   - Становитесь на колени, если хотите! - сказал он.- Я буду стоять.

   Он прикрыл глаза рукой.

   Молитва была произнесена под аккомпанемент бурунов и морских птиц, и все встали освеженные и облегченные. До тех пор они думали о своем преступлении каждый про себя, и если случайно упоминали о нем в пылу разговора, то тотчас умолкали. Теперь они сообща покаялись в нем, и, казалось, худшее миновало. Но это не все. Прошение "остави нам долги наши", после того как они сами простили непосредственному виновнику своих бедствий, звучало как разрешение.

   На закате солнца напились чаю на палубе, а вскоре затем пятеро потерпевших крушение - вторично потерпевших крушение - улеглись спать.

   День занялся безветренный и жаркий. Их сон был слишком глубоким, чтобы освежить, и, проснувшись, они уселись и уставились друг на друга тусклыми глазами. Только Уикс, предвидя тяжелую дневную работу, был бодрее. Он подошел к велю, сделал промер, потом другой, и остановился с сердитым лицом, так что все заметили, что он недоволен. Потом он встряхнулся, разделся донага, взобрался на борт, выпрямился и поднял руки, собираясь кинуться в воду. Однако не кинулся. Он так и застыл в своей позе, всматриваясь в горизонт.

   - Дайте мне бинокль,- сказал он.

   В одно мгновение все очутились на борту; капитан всматривался в бинокль.

   На северной стороне горизонта виднелась полоска дыма, стоявшая вертикально, как восклицательный знак.

   - Пока ничего толком не разберешь,- ответил он.- Но, кажется, дым направляется прямехонько сюда.

   - Что это может быть?

   - Может быть китайский пакетбот,- отвечал Уикс,- а может быть и военный корабль, посланный отыскивать потерпевших крушения. Однако теперь не время стоять и смотреть. На палубу, ребята!

   Он первый очутился на палубе и первый взобрался на мачту, спустил флаг, прикрепил его снова к сигнальному фалу и поднял его приспущенным.

   - Теперь слушайте меня,- сказал он, натягивая штаны,- и зарубите себе на носу все, что я скажу. Если это военный корабль, он отчаянно спешит; все эти корабли страшно заняты ничегонеделанием и всегда торопятся. Это наше счастье, потому что мы отправимся с ними, а им некогда будет осматривать и расспрашивать. Я капитан Трент; вы, Кэртью, Годдедааль, вы, Томми,- Гэрди, Мак - Браун; Амалу - черт побери! мы не можем превратить его в китайца! Ну, вот что: Чинг сбежал; Амалу спрятался на судне, чтобы переехать даром; я сделал его поваром и не счел нужным заносить в списки. Схватили идею? Скажите ваши имена?

   Бледные товарищи серьезно повторили урок.

   - Как звали остальных двух? - спросил он.- Того, которого Кэртью застрелил на лестнице, и того, которого я ранил на марсе?

   - Гольдорсен и Уоллен,- сказал кто-то.

   - Ну, они утонули,- продолжал Уикс,- свалились за борт, когда пытались спустить шлюпку. На нас налетел шквал прошлой ночью и бросил нас на берег.- Он подбежал к компасу и взглянул на него.- Шквал с норд-норд-вест-веста; очень сильный; налетел внезапно, Гольдорсен и Уоллен снесены с корабля. Ну? Запомнили?

   Теперь он был в куртке и говорил с лихорадочным нетерпением и резкостью, точно сердился.

   - Но безопасно ли это? - спросил Томми.

   - Безопасно ли? - зарычал капитан.- Да ведь у нас петля на шее, теленок! Если этот корабль идет в Китай (кажется, нет, не похоже на то), то мы пропали, как только будем на месте; если он идет в другое место, то идет из Китая, не так ли? Окажись на нем человек, видавший Трента или кого-нибудь из команды этого брига, мы через два часа будем в кандалах. Безопасно! Нет, это небезопасно; это единственный жалкий шанс улизнуть от виселицы,- вот что это такое.

   Эта убедительная картина заставила всех вздрогнуть.

   - Не лучше ли во сто раз остаться на бриге? - воскликнул Кэртью.- Они помогут нам снять его с мели.

   - Вы заставите меня потратить целый день на болтовню! - крикнул Уикс.- Когда я промерял сегодня утром, в трюме оказалось два фута воды вместо вчерашних восьми дюймов. В чем тут дело? Почем я знаю; может быть, пустяки, а может быть, опаснейшая пробоина. А если пробоина, то улыбается ли вам проплыть тысячу миль в шлюпке?

   - Но, может быть, ничего серьезного нет; а если есть, то их плотники обязаны помочь нам починить изъян,- настаивал Кэртью.

   - Еще что выдумаете! - воскликнул капитан.- Если плотники явятся сюда, куда они направятся первым делом? В носовую часть трюма, я полагаю! Что же они скажут, увидев всю эту кровь между снастями? Вы, кажется, считаете себя группой членов парламента, обсуждающих дело Плимсоля; а вы попросту шайка убийц с петлей на шее. Еще какой-нибудь осел желает тратить время на разговоры? Нет? Слава Богу. Ну, слушайте же! Я пойду вниз и оставлю вас на палубе. Спустите шлюпки и отведите подальше вельбот, чтобы его не было видно. Затем возвращайтесь и откройте сундук с казной. Нас пятеро; разделите ее на пять частей и удожите в пять сундуков на самое дно, и стерегите их как тигры. Переложите одеялами, парусиной, одеждой, чтобы деньги не гремели. Сундуки будут тяжеленьки, но тут уж ничего не поделаешь. Вы, Кэртью... тьфу!.. мистер Годдедааль, ступайте за мной. Нам нужно заняться делом.

   Он еще раз взглянул на столб дыма и поспешил с Кэртью в каюту.

   Журналы оказались в главной каюте, за клеткой канарейки; их было два: Трента и Годдедааля. Уикс заглянул сначала в один, потом в другой и оттопырил губу.

   - Умеете вы подделывать чужой почерк? - спросил он.

   - Нет,- сказал Кэртью.

   - Я тоже не умею! - воскликнул капитан.- А тут вот штука похуже; этот Годдедааль довел журнал до конца; должно быть, записал перед ужином. Смотрите сами: "Замечен дым. Капитан Киркоп и пятеро матросов шхуны "Почтенная Поселянка". А, ну тут получше,- прибавил он, просматривая другой журнал.- Старик-то ничего не записывал целых две недели. Мы обойдемся без вашего журнала, мистер Годдедааль, и дополним журнал старика, то есть мой; только я не стану писать по особым резонам. Пишите вы. Садитесь и записывайте, что я вам буду диктовать.

   - Как же объясним потерю моего журнала? - спросил Кэртью.

   - Вы вовсе не вели его,- отвечал капитан.- Важное упущение. Вам влетит за него.

   - А перемена почерка? - продолжал Кэртью.- Вы начали; почему вы перестали писать, а продолжал я? И во всяком случае вам придется подписать.

   - О, я не могу писать из-за несчастного случая,- возразил Уикс.

   - Несчастного случая? - повторил Кэртью.- Это звучит неправдоподобно. Какого случая?

   Уикс положил руку на стол и проткнул ладонь ножом.

   - Вот вам и случай,- сказал он.- Таким способом можно отделаться от многих затруднений, если иметь голову на плечах.

   Он начал перевязывать руку носовым платком, продолжая просматривать журнал Годдедааля.

   - Ну,-