Сю Эжен - Агасфер. Том 3

. будем любить друг друга, поддерживать друг друга, и пусть эта тайная, грустная связь соединит нас навеки.

   - Ах, простите меня! - сказала Горбунья, будучи не в силах справиться со смущением. - Теперь, когда вы все знаете, мне стыдно будет взглянуть на вас...

   - Отчего же? Потому что вы страстно любите Агриколя? - сказала Адриенна. - Но в таком случае я должна умереть от стыда, потому что не была так мужественна, как вы: я не сумела покориться, скрыть свою любовь в глубине сердца! Тот, кого я люблю, знает об этой безнадежной любви... и он ею пренебрег... и предпочел женщину, выбор которой является новым, кровным оскорблением для меня... если я не обманываюсь, судя по наружности... Я даже иногда утешаю себя тем, что я обманываюсь... Ну, так скажите... кому же опускать глаза? Вам ли?

   - Как... вам предпочли недостойную вас женщину? Я не могу этому поверить! - воскликнула Горбунья.

   - Знаете, я сама иногда не могу этому поверить, не из гордости... нет... а зная цену своему сердцу. Тогда я говорю себе: "Нет, верно, та, которую мне предпочли могла чем-то тронуть и сердце, и душу, и ум того, кто ее полюбил!"

   - Ах, мадемуазель Адриенна! Как ужасно ваше горе, если это правда и если вы не ошибаетесь, поверив обманчивым признакам...

   - Да, бедный мой друг, велико, ужасно мое горе, но теперь я надеюсь, что благодаря вам роковая страсть ослабеет. Быть может, у меня хватит силы ее победить... Я не хочу краснеть перед вами, когда вы все узнаете, краснеть перед самой благородной, достойной из женщин, мужественное самоотречение которой всегда будет для меня примером!

   - О! Не говорите о моем мужестве... когда я краснею за свою слабость!

   - Краснеть! Да есть ли что-нибудь более геройское, более трогательное, чем ваша любовь? Вам краснеть? Из-за чего? Из-за того, что вы выказывали самую честную привязанность к благородному человеку, любить которого вы привыкли с детства? Краснеть за то, что вы были самой преданной дочерью для его матери? Краснеть за то, что вы переносили, не жалуясь, тысячи страданий, какие вам бессознательно причиняли любимые люди? Взять хотя бы то, что все забыли ваше скромное имя "Мадлена" и звали вас грубым прозвищем, не думая, что это может вас оскорбить. И сколько унижений, сколько огорчений, перенесенных втайне!

   - Увы! Кто мог сказать вам...

   - ...то, что вы доверяли только страницам вашего дневника? Ну так знайте же все! Флорина, умирая, созналась в своих проступках. Она имела низость украсть у вас эти бумаги по приказанию бессовестных людей, в чьей власти она находилась... Но она прочла сама этот дневник... И так как в ней не погасли окончательна добрые чувства, ее настолько поразило ваше самоотвержение и ваша печальная, святая любовь, что даже на смертном одре она могла мне пересказать из дневника некоторые отрывки, которые и объяснили ваше бегство. Флорина была уверена, что единственной его причиной был страх, что ваша любовь будет предана огласке.

   - Увы! Это правда!

   - О да! - с горечью прибавила Адриенна. - Те, кто наносили удар, знали, против кого его направить... Им это не в первый раз!.. Они хотели довести вас до отчаяния... и убить! Впрочем, это понятно! Зачем вы меня так преданно любили?.. Зачем вы их разгадали? О! Эти черные рясы неумолимы... Их могущество огромно! - с дрожью прибавила Адриенна.

   - Это ужасно!

   - Успокойтесь, дитя мое! Вы видите: орудие злых обращается против них же, потому что, когда я узнала о причине вашего бегства, я еще больше полюбила вас! Я употребила все силы, чтобы вас найти. И вот сегодня я узнала, где вы скрываетесь! Господин Агриколь был у меня в это время и упросил позволить ему меня сопровождать...

   - Агриколь! - всплеснула руками Горбунья. - Он был здесь!

   - Да, дитя мое... успокойтесь... Пока я оказывала вам первую помощь... он заботился о вашей сестре... Вы его скоро увидите.

   - Увы! - с ужасом сказала Горбунья. - Он, верно, знает...

   - Про вашу любовь? Нет, нет, успокойтесь, думайте только о счастье свидания с этим честным и добрым братом!

   - О! Пусть он никогда не узнает о том, что внушило мне желание умереть... что мне казалось таким позором... Слава Богу, что он ничего не знает!

   - Нет. Поэтому гоните прочь мрачные мысли, думайте о вашем достойном брате только для того, чтоб вспоминать, что он пришел вовремя и избавил нас от вечных сожалений... а вас от... слишком серьезной ошибки. Если даже вы не считаете, что человек не имеет права вернуть Создателю бремя своей невыносимой жизни... то все же вы не должны были кончать с собой, зная, что есть люди, которые любят вас и которым нужна ваша жизнь.

   - Я думала, что вы счастливы! Агриколь тоже женат на любимой девушке, которая составит его счастье... Кому же я была нужна?

   - Во-первых, мне, как видите... А потом, кто же вам сказал, что господин Агриколь никогда не будет иметь в вас нужды? Кто вам сказал, что его самого или его близких не ждут в будущем тяжелые испытания? Да если бы те, кто вас любят, и пользовались счастием, разве оно могло бы быть полным, если бы не было вас? А ваша смерть, в которой они, быть может, себя упрекали бы, разве она не доставила бы им бесконечного сожаления?

   - Это все правда, - отвечала Горбунья. - Я виновата... меня охватило безумие отчаяния... А потом мы так страдали от нищеты... работы не находилось... мы жили благодаря помощи одной бедной женщины, а ее похитила холера... Завтра или послезавтра нам предстояло все равно умереть с голода...

   - Умереть с голода... зная, где я живу?

   - Я вам писала... и, не получив ответа, была уверена, что вы оскорблены моим бегством.

   - Бедное дитя, вы верно сказали, что вами овладело безумие отчаяния. У меня не хватает мужества упрекнуть вас за то, что вы хоть одну минуту сомневались во мне. Да и как могу я вас порицать? Разве мне самой не приходила мысль покончить с жизнью?

   - Вам, мадемуазель? - воскликнула Горбунья.

   - Да... я как раз думала о самоубийстве, когда пришли сказать, что умирающая Флорина хочет со мной поговорить... Я выслушала ее. Ее признания сразу изменили мои планы. В моей мрачной, невыносимой жизни засиял луч света. Во мне проснулось сознание долга. Вы были, вероятно, в страшной нужде: мне следовало найти вас, помочь вам Признания Флорины напомнили и открыли мне новые происки врагов моей семьи, рассеянной, одинокой, в горе и под гнетом страшных потерь; я поняла, что мой долг - уведомить моих близких о грозящих им опасностях, объединить их для борьбы с опасными врагами. Я была жертвой отвратительных интриг, и я должна была наказать виновных, чтобы черные рясы, поощряемые безнаказанностью, не нашли себе новых жертв... И мысль о долге придала мне силы... Я вышла из апатии. С помощью аббата Габриеля, этого достойнейшего служителя Бога... идеала истинного христианина, достойного приемного брата господина Агриколя, я мужественно вступила в борьбу. Что сказать вам еще, дитя мое? Исполнение этого долга, надежда найти вас в значительной степени облегчили мое горе... Если я не утешилась, то все-таки отвлеклась на время... а ваша нежная дружба... пример покорности судьбе завершат остальное, как я надеюсь... как я уверена... и я, быть может, забуду эту роковую любовь...

   В ту минуту, когда Адриенна произносила эти слова, по лестнице послышались быстрые шаги, и свежий молодой голос проговорил:

   - Ах ты, Боже мой! Бедняжка Горбунья!.. Как кстати я пришла... только бы я могла ей быть чем-нибудь полезна!

   И в комнату влетела Пышная Роза. Агриколь шел следом за гризеткой. Он сделал Адриенне знак, указывая на окно, что не надо говорить девушке о печальном конце Королевы Вакханок. Но мадемуазель де Кардовилль не заметила этого. Сердце Адриенны затрепетало от горя, возмущения и гордости, когда она узнала молодую девушку, сопровождавшую Джальму в театр Порт-Сен-Мартен и бывшую причиной ужасного горя, которое терзало ее с того рокового вечера.

   И какая оскорбительная насмешка судьбы! Эта женщина, ради которой ее отвергли, появилась как раз в ту минуту, когда Адриенна только что призналась в унизительном и жестоком чувстве любви без взаимности. Удивление мадемуазель де Кардовилль было велико, но Пышная Роза была поражена не меньше.

   Она не только узнала в Адриенне красавицу с золотыми кудрями, которую видела в театре, когда произошел эпизод с черной пантерой, но оказалось, что у нее были очень серьезные причины жадно желать этой встречи, происшедшей так неожиданно и невероятно. Трудно описать, какой взор, полный лукавой и торжествующей радости, бросила она на мадемуазель де Кардовилль.

   Первым движением Адриенны было сейчас же уйти из мансарды. Но ее удержало не только нежелание покинуть в такую минуту Горбунью, - причем пришлось бы объяснять неожиданный уход при Агриколе; ею овладело еще какое-то необъяснимое, роковое любопытство, как ни глубоко была возмущена ее гордость. Итак, она осталась. Она имела, наконец, возможность лично судить о своей сопернице, из-за которой чуть не умерла: ведь она столько раз, среди терзаний ревности, создавала то один, то другой ее образ, чтобы как-то объяснить любовь Джальмы к этому существу!

  

  

  

   Пышная Роза, появление которой так взволновало Адриенну де Кардовилль, была одета очень кокетливо и смело, но со вкусом самого дурного тона. Розовая атласная шляпка-биби была ухарски надвинута почти на самый нос, оставляя открытым белокурый шелковистый шиньон. Платье из шотландки, с невероятными клетками, было так смело выхвачено спереди, что прозрачная шемизетка оказывалась отнюдь не герметически закрытой и не проявляла особенной ревности к очаровательным округлостям, которые подчеркивала с излишней добросовестностью. Гризетка, торопливо поднимаясь по лестнице, держала за оба конца голубую шаль с разводами, которая, упав с плеч, соскользнула на бедра девушки и остановилась там.

   Если мы настаиваем на этих подробностях, то только потому, что такая дерзкая и не совсем приличная манера одеваться удвоила боль и стыд мадемуазель де Кардовилль, видевшей в гризетке счастливую соперницу. Но каково было удивление и замешательство Адриенны, когда Пышная Роза свободно и развязно обратилась к ней со словами:

   - Я в восторге, что вижу вас здесь, мадам; нам необходимо побеседовать... Только я хочу сперва поцеловать бедняжку Горбунью, с вашего позволения... мадам.

   Чтобы представить себе тон и выражение, с каким подчеркивалось слово мадам, надо было быть свидетелем более или менее бурных ссор двух подобных Пышных Роз, находившихся в положении соперниц. Тогда только можно было бы понять, сколько вызывающей враждебности содержалось в слове мадам, произносимом в подобных важных случаях.

   Мадемуазель де Кардовилль, изумленная бесстыдством Пышной Розы, совершенно онемела, а Агриколь, занятый Горбуньей, не сводившей с него глаз, и находясь под влиянием грустной сцены, при которой он только что присутствовал, - не замечал дерзости гризетки и шепотом рассказывал Адриенне:

   - Увы!.. Все кончено... Сефиза испустила последний вздох, не приходя в сознание...

   - Несчастная девушка! - сказала с чувством Адриенна, забывая на минуту о Розе.

   - Надо скрыть печальное известие от Горбуньи и сообщить ей потом осторожно, - продолжал Агриколь. - К счастью, малышка Пышная Роза ничего не знает!

   И он глазами показал на гризетку, присевшую на корточках около Горбуньи.

   Слыша, каким фамильярным тоном Агриколь говорил о гризетке, мадемуазель де Кардовилль изумилась еще более. Трудно описать, что она чувствовала... Но странное дело... ей казалось, что она меньше страдает, после того как услышала, как выражается молодая особа.

   - Ах, милочка Горбунья, - болтала та с живостью, но и с чувством, потому что ее хорошенькие голубые глаза были полны слез. - Можно ли делать такие глупости!.. Разве бедняки не должны помогать друг другу?.. Разве вы не могли обратиться ко мне?.. Вы же знаете: все, что у меня есть, - принадлежит другим... да я бы устроила последнюю облаву в кавардаке Филемона! - прибавила девушка с искренним умилением, одновременна смешным и трогательным. - Я продала бы его три сапога, его трубки, гребной костюм, кровать, да, наконец, даже его праздничный бокал, и вы все-таки Не дошли бы до... такой крайности!.. Филемон бы не рассердился, он ведь добрый малый, а если бы и рассердился, так наплевать... мы, слава Богу, не повенчаны!.. Право, надо было вспомнить о маленькой Розе!

   - Я знаю, как вы добры и предупредительны! - отвечала Горбунья, слышавшая от сестры, что у Пышной Розы, как у многих ей подобных, сердце доброе и великодушное.

   - Впрочем, - сказала Роза, смахивая рукой слезу, скатившуюся на ее маленький розовый носик, - вы можете сказать, что не знали, где я завела себе в последнее время насест?.. Вот, знаете, потешная история... то есть, я говорю так - потешная, а она вовсе не потешная! - прибавила она с глубоким вздохом. - Ну да все равно, я не могу вам этого рассказать Важно то, что вам теперь лучше... Теперь вам не удастся, да и Сефизе также, устроить этакую штуку... Говорят, она очень слаба... ее еще нельзя повидать, господин Агриколь?

   - Да... надо подождать!.. - отвечал кузнец со смущением, чувствуя, что Горбунья не сводит с него глаз.

   - Но мне можно будет ее сегодня увидать, Агриколь, не правда ли? - спросила Горбунья.

   - Мы поговорим об этом после... а теперь старайся успокоиться, прошу тебя...

   - Агриколь говорит правду: будьте благоразумны, милочка Горбунья, - продолжала Пышная Роза. - Мы подождем... я тоже подожду... А тем временем потолкую с мадам, - и Роза бросила искоса взгляд на Адриенну, точно рассерженная кошка, - да... да... и подожду... Мне хочется сказать бедняжке Сефизе, что она может, так же как и вы, вполне на меня рассчитывать... - и Пышная Роза напыжилась с милой гордостью. - Будьте спокойны. Само собой разумеется, что если кому привалило счастье, так друзья, которым не везет, должны этим попользоваться... Хорошее дело оставлять все добро себе одной! Нечего сказать!.. Сделайте-ка чучело из вашего счастья, да и поставьте его поскорее под стекло, чтобы никто до него не дотрагивался!.. Впрочем, когда я говорю о счастье... это тоже, так сказать... для красоты слога... Хотя... с одной стороны... но зато с другой!.. Ну, знаете, в этом-то и вся штука... милушка Горбунья... Но, ба!.. Ведь мне всего семнадцать лет все-таки... Однако довольно... я молчу... потому что, если бы я стала говорить до завтра, вы все равно ничего бы не поняли! Дайте-ка лучше себя поцеловать от всего сердца, и не огорчайтесь ни вы, ни Сефиза... слышите?.. Теперь я здесь...

   И Роза, продолжая сидеть на корточках, дружески поцеловала Горбунью.

   Следует отказаться от попытки передать то, что испытывала Адриенна во время разговора, или, лучше сказать, во время монолога гризетки. Эксцентрический жаргон молодой особы, ее щедрость за счет кавардака Филемона, с которым, по ее словам, она, к счастью, не была повенчана, доброта, сквозившая в предложении услуг Горбунье, - все эти резкие контрасты наивности и дерзости были так новы и непонятны для мадемуазель де Кардовилль, что она сперва лишилась речи от изумления.

   Что же это было за создание, для которого Джальма пожертвовал ею?

   Если первое впечатление Адриенны при виде Пышной Розы было чрезвычайно тяжелым, то раздумье невольно навело ее на сомнения, а они скоро перешли в сладкую надежду. Вспомнив снова разговор Родена с Джальмой, невольно ею подслушанный, она не сомневалась больше, что было безумно верить тому, чтобы принц, с его поэтическим, возвышенным, чистым взглядом на любовь, мог найти какую-нибудь прелесть в нелепой и смешной болтовне этой девчонки... Познакомившись теперь поближе со своей странной соперницей, видя ее манеры, способ выражаться, которые, несмотря на ее хорошенькое личико, придавали ей нечто пошлое и непривлекательное, Адриенна не могла больше колебаться. Она вскоре совершенно утратила веру в глубокую любовь принца к Пышной Розе: слишком умная и проницательная, чтобы не почуять под этой внешней связью, такой необъяснимой со стороны принца, кроющуюся тайну, мадемуазель де Кардовилль снова почувствовала в себе возрождающуюся надежду.

   По мере того как в голове Адриенны утверждалась эта утешительная мысль, ее болезненно сжатое сердце успокаивалось и смутное предчувствие лучшего будущего расцветало в ее душе; однако, наученная горьким опытом, она боялась уступить мечте и старалась не забывать того, что было несомненным фактом: принц публично афишировал свои отношения с этой особой... Впрочем, с тех пор как Адриенна смогла вполне оценить эту девушку, поведение принца стало казаться ей еще непонятнее. Но возможно ли верно и здраво судить о том, что окружено тайнами? А потом она снова себя утешала, так как тайное предчувствие говорило ей, что, может быть, здесь, у изголовья бедной девушки, вырванной ею по воле провидения из когтей смерти, суждено ей узнать то, от чего зависит счастье всей ее жизни.

   С невыразимым нетерпением ждала Адриенна объяснения. Ее лицо оживилось, щеки зарумянились, грустные черные глаза загорелись нежным и радостным огнем. В разговоре, каким угрожала ей Пышная Роза, в разговоре, который Адриенна несколько минут ранее отвергла бы с высоты своего гордого и законного возмущения, она надеялась теперь найти ключ к тайне, понять которую ей было так необходимо.

   Пышная Роза, нежно поцеловав еще раз Горбунью, встала и, обратясь к Адриенне, развязно окинула ее взглядом и сказала вызывающим тоном:

   - Что же, приступим, мадам. - Это слово было произнесено все с тою же интонацией. - Нам есть о чем потолковать.

   - К вашим услугам, мадемуазель, - просто и кротко отвечала Адриенна.

   При виде задорной и победоносной мимики Пышной Розы, услыхав ее вызов Адриенне, достойный Агриколь, беседовавший с Горбуньей, стал прислушиваться и, вытаращив глаза, на минуту растерялся от дерзости гризетки. Затем, опомнившись, он потянул ее за рукав и шепнул:

   - Да вы, верно, помешались? Знаете ли вы, с кем говорите?

   - Ну и что же?.. Разве одна хорошенькая женщина не стоит другой?.. Я говорю это, чтобы мадам слышала... Надеюсь, меня не съедят? - громко и бойко отвечала Роза. - Мне надо с ней переговорить... и я знаю, что ей известно, о чем... А если не известно... так дело недолгое... я объясню, в чем штука!..

   Адриенна, опасаясь какой-нибудь нелепой выходки по адресу Джальмы в присутствии Агриколя, сделала ему знак и отвечала гризетке:

   - Я готова вас выслушать, мадемуазель... но не здесь... вы понимаете, почему...

   - Верно, мадам... Ключ со мною... и если вы желаете... так идем ко мне...

   Это ко "мне" было сказано с торжествующим видом.

   - Пойдемте к вам, мадемуазель, если вам угодно оказать честь принять меня у себя... - отвечала мадемуазель де Кардовилль своим нежным голосом и слегка поклонившись с такой утонченной вежливостью, что Роза при всем своем задоре растерялась.

   - Как, - заметил Агриколь, - вы так добры, что хотите...

   - Господин Агриколь, - прервала его мадемуазель де Кардовилль, - прошу вас остаться с моей бедной подругой... Я скоро вернусь.

   Затем, подойдя к Горбунье, разделявшей удивление Агриколя, она сказала:

   - Извините, если я вас оставлю на несколько минут... Соберитесь пока немного с силами... и я вернусь, чтобы увезти вас к нам домой, дорогая и добрая сестра...

   И, повернувшись к Пышной Розе, окончательно изумленной тем, что эта красивая дама называет Горбунью сестрой, она прибавила:

   - Если вам будет угодно... мы можем идти...

   - Извините, мадам, что я пойду вперед показывать дорогу, но лестницы в этой трущобе сделаны так, что шею можно свернуть, - ответила гризетка, подбирая губы и прижимая локти к талии. Она хотела этим засвидетельствовать, что прекрасные манеры и изящные выражения известны также и ей.

   Обе соперницы вышли из мансарды, оставив Агриколя и Горбунью вдвоем.

   К счастью, окровавленные останки Королевы Вакханок были уже отнесены в подвальную лавочку матушки Арсены, и любопытные, привлеченные, как всегда, несчастным случаем, толпились на улице; молодым девушкам на дворе не попалось никого, и Роза по-прежнему оставалась в неведении о трагической кончине своей прежней подруги, Сефизы.

   Через несколько минут Гризетка и мадемуазель де Кардовилль очутились в квартире Филемона. Это оригинальное жилище пребывало все в том же живописном беспорядке, в каком Пышная Роза его оставила, уйдя с Нини Мельницей, чтобы сделаться героиней таинственного приключения.

   Адриенна, не имевшая, конечно, ни малейшего понятия об эксцентричных нравах студентов и студенток, несмотря на озабоченность, с удивлением разглядывала хаос, состоявший из вещей самых разношерстных: маскарадных костюмов; черепов с трубками в зубах; сапог, заблудившихся в книжном шкафу; чудовищных размеров кубков; женских платьев; обкуренных трубок... и т.д. За удивлением последовало невольное отвращение; девушка чувствовала себя неуютно в этом убежище, не столько бедном, сколько безалаберном, - в то время как нищенская мансарда Горбуньи не внушала ей никакого отвращения.

   Пышная Роза, несмотря на свою развязность, испытывала немалое волнение, очутившись наедине с мадемуазель де Кардовилль. Редкая красота молодой патрицианки, ее величественный вид, исключительное изящество манер, полное достоинства и в то же время приветливое обращение, с каким она отвечала на дерзкий вызов гризетки, - все это производило внушительное впечатление на Розу. А так как она была добрая девушка, ее очень тронуло то, что мадемуазель де Кардовилль назвала Горбунью своей сестрой, своей подругой. Роза ничего не знала об Адриенне: ей было известно только, что это знатная и богатая особа, и гризетке становилось неловко за слишком вольное обращение с ней. Но хотя враждебные намерения против мадемуазель де Кардовилль значительно смягчились, самолюбие не позволяло ей выказать произведенного на нее впечатления; поэтому она постаралась возвратить себе уверенность и, заперев дверь на замок, сказала:

   - Окажите мне честь, присядьте, мадам.

   Все это, чтобы показать, что и она может изящно выражаться.

   Адриенна машинально взялась за стул, но Роза, с гостеприимством, достойным античных времен, когда даже врага считали священным гостем, с живостью воскликнула:

   - Не берите этот стул! У него не хватает ножки!

   Адриенна взялась за спинку другого стула.

   - И этот не берите - у него спинка не держится.

   И действительно, спинка, изображавшая лиру, осталась в руках мадемуазель де Кардовилль, которая, тихонько положив ее на стул, заметила:

   - Я думаю, мы можем поговорить и стоя?

   - Как угодно, мадам! - ответила Роза, стараясь сохранить вызывающий тон, чтобы не дать заметить своего смущения.

   Так начался разговор между мадемуазель де Кардовилль и гризеткой.

  

  

  

   После нескольких минут колебания Пышная Роза сказала Адриенне, сердце которой усиленно билось:

   - Я сейчас выскажу вам все, что у меня на душе... Я не стала бы вас искать, но раз мне удалось с вами встретиться, понятно, что я хочу воспользоваться этим обстоятельством.

   - Но позвольте, - мягко возразила Адриенна, - кажется, я могу по крайней мере спросить, в чем может заключаться наш разговор?

   - Да, мадам, - сказала Роза с напускной храбростью, - во-первых, нечего воображать, что я очень несчастна и хочу устроить сцену ревности или плакать и кричать, что меня покинули... И не ожидайте этого... не воображайте... Я очень довольна своим волшебным принцем (я дала ему это прозвище) - он сделал меня очень счастливой, и если я от него ушла, то против его желания, а потому, что так захотела...

   Говоря это, Пышная Роза, у которой на сердце, несмотря на развязный вид, было очень тяжело, не могла удержаться от вздоха.

   - Да, мадам, - продолжала она. - Я ушла, потому что сама захотела, а он от меня был без ума; если бы я пожелала, он даже женился бы на мне... да, женился!.. Очень жаль, если это вам неприятно... Впрочем, я говорю, что мне жаль, если это вам неприятно... а это не то... я именно и хотела причинить вам эту неприятность!.. Да... это так... Только вот сейчас, когда я увидела, как вы добры к бедной Горбунье... я хоть и знаю, что права... а все-таки что-то такое почувствовала... Ясно, впрочем, только одно: я вас ненавижу... да, вы это заслужили! - прибавила Роза, топнув ногой.

   Из всего этого для человека менее проницательного, чем Адриенна, и менее заинтересованного в открытии истины, было бы ясно, что и победоносный вид Пышной Розы, и ее хвастовство относительно некоего лица, которое было без ума от нее и хотело жениться на ней, доказывали, что она в действительности испытывала сильное разочарование, что она лгала, что ее не любили и что сильная досада заставляла ее желать встречи с мадемуазель де Кардовилль, чтобы в отместку, вульгарно выражаясь, устроить ей сцену, так как сейчас будет ясно, почему она видела в Адриенне счастливую соперницу. Но добрая натура Пышной Розы взяла верх; она не знала, как продолжать эту сцену: Адриенна, по тем соображениям, которые мы уже отметили, нравилась ей все больше и больше.

   Хотя Адриенна и ожидала чего-нибудь подобного, потому что предполагать серьезную любовь Джальмы к этой девушке было невозможно, она все-таки была довольна, что ее предположения подтвердились словами соперницы. Но вдруг в уме девушки надежда снова сменилась жестоким опасением, причину которого мы сейчас объясним.

   То, что Адриенна услышала, должно было ее вполне удовлетворить. По обычаям и нравам света, для нее, уверенной теперь, что сердце Джальмы принадлежит, как и прежде, ей, должно было быть безразлично, уступил принц или нет, под влиянием возбуждения пылкой юности, временному увлечению хорошенькой и привлекательной девочкой; потому что, если он и поддался этому соблазну, то, устыдившись своего чувственного увлечения, он сразу расстался с Пышной Розой. Но Адриенна не могла простить этого чувственного увлечения. Она не понимала такого полного разделения между телом и душой, дозволяющего, чтобы осквернение одного не отражалось на другом. Она не считала возможным, чтобы можно было ласкать одну, думая о другой. Ее целомудренная молодая и страстная любовь предъявляла такие неограниченные требования, которые, будучи справедливыми в глазах природы и божества, являлись в глазах людей смешными и наивными. И именно потому, что она возводила чувства в религиозный культ, потому, что она стремилась к утонченности чувств, считая их за божественное и восхитительное проявление природы, Адриенна была в этом отношении чрезвычайно щепетильна, изысканна и вместе с тем испытывала непобедимое отвращение к тому, что нарушало гармонию; такие переживания совсем неизвестны строгим спиритуалистам и лицемерам-аскетам, которые под предлогом того, что материя есть нечто низменное и гадкое, пренебрежительно относятся к этому разделению материи и духа, чтобы доказать свое презрение к низменной; грязной материи.

   Мадемуазель де Кардовилль была достаточно смела, чтобы без ложного стыда заявлять, что она желает себе мужа только молодого, красивого, пылкого и чистого: так называемые стыдливые, скромные особы довольствуются старыми, истощенными развратниками, а через полгода заводят себе двух или трех любовников. Нет, Адриенна инстинктивно чувствовала, сколько девственной, божественной свежести кроется в одинаковой невинности страстных молодых влюбленных и сколько гарантий для будущего заключается в нежных, неописуемых воспоминаниях, какие сохраняются у; человека о его первой любви и первом обладании. Итак, Адриенна была разуверена только наполовину, несмотря на то, что досада Пышной Розы подтверждала отсутствие привязанности Джальмы к гризетке.

   Пышная Роза закончила свою речь словами полной и явной неприязни:

   - И наконец, мадам, я вас ненавижу!

   - За что же вы меня ненавидите? - мягко спросила Адриенна.

   - Ах, Господи! - продолжала Роза, совсем утратив победоносный вид и уступая природной искренности своего характера. - Пожалуйста, не притворяйтесь, что вы не знаете, из-за кого и из-за чего я вас ненавижу!.. Только этого недоставало... Разве пойдут доставать букеты из пасти пантеры для особ, к которым равнодушны? Да это еще бы ничего! - прибавила Роза, воодушевляясь, причем ее хорошенькое личико, до сих пор имевшее сердитое выражение, подернулось печалью, вполне искренней, но и довольно комичной. - История с букетом - пустяки! Когда я увидала, что волшебный принц, как козленок, прыгнул на сцену я подумала: "Ба! У этих индусов вежливость особенная; у нас кавалер поднимает букет и возвращает его даме, а в Индии, видно, не так: мужчина букет поднимает, но не отдает уронившей, а закалывает перед ее глазами дикого зверя. Вероятно, это считается там хорошим тоном"... Но уж так обращаться с женщиной, как обращались со мной... это нигде хорошим тоном не назовут... и я уверена, что этим я обязана вам...

   Эти наивные жалобы Пышной Розы, горькие и смешные в одно и то же время, мало соответствовали рассказам о безумной любви принца к ней, но Адриенна и не подумала указать на противоречия, а только кротко сказала:

   - Я уверена, - вы ошибаетесь, думая, что я имею хоть какое-нибудь отношение к вашим неприятностям; во всяком случае, я очень сожалею, если с вами дурно обращались.

   - Если вы думаете, что меня били... то вы очень ошибаетесь! - воскликнула гризетка. - Этого бы еще недоставало! Нет, это не то... и все-таки я уверена, что если бы не вы, мой принц полюбил бы меня... хоть немножко... право же, я этого стою! Да ведь всякая есть и любовь... я не требовательна! Между тем ни-ни... ни вот столечко!

   И Роза прикусила кончик ногтя.

   - Да... Когда Нини Мельница явился сюда за мной с кружевами и драгоценностями, он не соврал, что я не подвергаюсь ничему... бесчестному...

   - Нини Мельница? - спросила заинтересованная Адриенна. - Что это за Нини Мельница, мадемуазель?

   - Духовный писатель... - проворчала Роза. - Верный служитель шайки старых святош, у которых он загребает деньги под предлогом написания нравственных статей! Нечего сказать, хороша нравственность!

   При словах духовный писатель шайки святош Адриенна догадалась, что напала на след новой интриги Родена или отца д'Эгриньи, жертвами которой должны были стать она и Джальма. Желая добиться истины, она спросила:

   - Но под каким же предлогом этот господин увез вас отсюда?

   - Он пришел сюда и объявил, что мне нечего бояться за свою добродетель и что я должна только стараться быть хорошенькой. Я и подумала: "Филемон на родине, я скучаю, а это, кажется, будет довольно забавно, тем более что я ничем не рискую". Ох! Не знала я, чем рисковала! - прибавила Пышная Роза со вздохом. - Мы садимся в очаровательную карету, едем на площадь Пале-Рояль, там меня встречает какой-то желтолицый плут и ведет прямо к принцу, у которого меня и поселили. Когда я его увидала, он показался мне таким красавцем, таким красавцем, что я была совсем ослеплена и подумала, что молодцом буду, если устою и останусь умницей... Не знала я, что верно угадаю... я и осталась умницей... Увы! Более чем умницей!..

   - Как, мадемуазель, вы раскаиваетесь, что сохранили добродетель?

   - Да нет... я сожалею, что Мне не пришлось ни в чем отказывать... А как тут станешь отказывать, когда вас ни о чем и не просят... ни-ни... ни о чем. Когда вас так презирают, что не хотят вам даже сказать ни одного малюсенького ласкового словечка!

   - Но, мадемуазель, разрешите вам заметить, что равнодушие, какое вам оказывали, не помешало вам прожить там довольно долго.

   - А я почем знаю, зачем меня там держал этот волшебный принц? Зачем он со мной разъезжал в карете и возил в театр? Что поделаешь! Может быть, у них там в их дикой стране и в моде держать при себе хорошенькую девушку для того, чтобы не обращать на нее никакого внимания... абсолютно никакого...

   - Зачем же вы сами оставались там?

   - Господи! Ну и оставалась! - топнула с досады ногой Пышная Роза. - Оставалась потому, что, сама не знаю как, невольно влюбилась в волшебного принца. И что всего смешнее, что я, веселая, как жаворонок, влюбилась в него за то, что он такой грустный! Это доказывает, что я его серьезно полюбила. Наконец однажды я не вытерпела... Я сказала себе: "Тем хуже! Будь что будет! Я уверена, что Филемон меня там на родине обманул не раз... Значит..." Это меня подбодрило, и раз утром я нарядилась так мило, так кокетливо, что, взглянув на себя в зеркало, не могла не сказать: "Ну, уж теперь-то он не устоит!" Иду к нему, совсем теряю голову... болтаю всякие глупости, какие только взбредут на ум... смеюсь и плачу и, наконец, объявляю ему, что его обожаю!.. И знаете, что он мне на это ответил своим нежным голосом, но не с большим волнением, чем если бы он был мраморный: "Бедное дитя!" Бедное дитя! - с негодованием повторила Пышная Роза. - Точно я пришла ему пожаловаться на зубную боль, оттого что у меня режется зуб мудрости!.. Но я уверена, самое ужасное здесь то, что, не будь он несчастливо влюблен в другую, - это был бы настоящий порох. Но он так грустен, так убит!.. - Затем, замолчав на минутку, Роза воскликнула: - Нет... я вам больше ничего не скажу... вы были бы слишком довольны...

   Затем через секунду:

   - А впрочем, все равно... тем хуже... я вам все скажу... - продолжала эта забавная девочка, взглянув на Адриенну растроганно и почтительно. - Зачем мне молчать? Я начала сперва с того, что из гордости уверяла, будто волшебный принц готов был на мне жениться, а кончила признанием, что он меня чуть не выгнал! И вот подите... всегда-то я запутаюсь, как примусь врать! Теперь же я скажу вам всю истинную правду: увидев вас у Горбуньи, я сперва, было, вскипела, как дуреха... Но когда я услыхала, как вы, знатная красавица, называете бедную швею своей сестрой, у меня и гнев прошел... Как я ни старалась здесь себя настроить снова... ничего не вышло... Чем более я убеждалась, какая между нами разница, тем яснее понимала, что принц был прав, если он думал только о вас... Потому что от вас он поистине без ума... решительно без ума... Я говорю это не потому, что он убил для вас пантеру в театре... Но если бы вы знали, как он потом сходил с ума от вашего букета! И знаете, он все ночи не спит... а часто проводит их в слезах в той зале, где увидал вас в первый раз... знаете, там... возле оранжереи... А ваш портрет, который он на память нарисовал на стекле, по индийской моде! Да чего там, всего не расскажешь! Иногда, видя все это и любя его, я не могла не злиться... а потом это так меня трогало и умиляло, что я сама принималась плакать... Вот и теперь... я не могу удержаться, чуть только подумаю о бедном принце!

   И Роза, с полными слез глазами и с таким искренним сочувствием, что Адриенна была глубоко тронута, прибавила:

   - Послушайте... у вас такое доброе, кроткое лицо! Не делайте вы его таким несчастным, полюбите его хоть немножко, этого бедного принца! Ну что вам стоит его полюбить?..

   И слишком фамильярно, но в то же время с наивным порывом Пышная Роза схватила Адриенну за руку, как бы подтверждая свою просьбу. Адриенне потребовалось большое самообладание, чтобы сдержать порыв радости, взволновавший ее сердце и готовый излиться в словах; ей трудно было удержать поток вопросов, которые она горела желанием задать гризетке, и, кроме того, не допустить себя до счастливых слез, дрожавших на ее ресницах. Она крепко сжала руку молодой девушки и не только не оттолкнула ее, но машинально притянула поближе к окну, как бы желая хорошенько всмотреться в очаровательное лицо гризетки. Входя в комнату, Пышная Роза сбросила шляпу и шаль, так что Адриенна могла любоваться густыми шелковистыми косами пепельного цвета, прелестно обрамлявшими свежее лицо с румяными щеками, с пунцовым, как вишня, ртом, с огромными веселыми голубыми глазами. Благодаря не совсем скромному покрою платья Адриенна могла оценить всю прелесть и изящество ее груди нимфы. Как ни покажется странно, но Адриенна приходила в восхищение от того, что молоденькая девушка была еще красивее, чем ей показалось сначала... Стоическое равнодушие Джальмы к этому восхитительному созданию доказывало как нельзя больше искренность любви к ней молодого принца.

   Пышная Роза, взяв за руку Адриенну, была и сконфужена и изумлена добротой, с какой мадемуазель де Кардовилль отнеслась к ее смелости. Ободренная снисходительностью и молчанием Адриенны, ласково на нее глядевшей, она сказала:

   - О! Не правда ли, вы пожалеете бедного принца?

   Не знаем, что ответила бы на эту нескромную просьбу Адриенна, если бы в это время за дверью не раздался громкий, дикий, резкий, пронзительный крик, видимо, старавшийся подражать пению петуха.

   Адриенна вздрогнула в испуге, а растроганное выражение лица Розы сменилось радостной улыбкой; несомненно, узнав сигнал, она захлопала в ладоши и закричала:

   - Да ведь это Филемон!!!

   - Что значит Филемон? - с живостью спросила Адриенна.

   - Ну да... мой любовник... Ах, чудовище! Подобрался на цыпочках, чтобы закричать петухом... Как это на него похоже!

   За дверью раздалось новое звонкое ку-ка-ре-ку.

   - Экое забавное и глупое животное! Вечно одна и та же шутка... и вечно она меня смешит! - сказала Пышная Роза.

   И, отерев, кулаком капавшие слезы, она залилась, как сумасшедшая, смехом над шуткой Филемона, казавшейся ей всегда новой и забавной, хотя и была ей давно знакомой.

   - Не отворяйте... - шепотом сказала смущенная Адриенна. - И не отвечайте ему... умоляю вас.

   - Ключ в двери, и она заперта на задвижку: Филемон знает, что здесь кто-то есть!

   - Это все равно!

   - Да ведь это его собственная комната, мы у него! - отвечала Пышная Роза.

   И действительно, Филемону, вероятно, надоело упражняться в орнитологических подражаниях, и он взялся за ключ, но когда и тут дверь не отворилась, он грубым басом заговорил:

   - Как, милая кошечка моего сердца... мы заперлись? Или мы молимся святому Фламбару о возвращении своего Монмончика (читайте - Филемона)?

   Адриенна, не желая затягивать эту смешную и затруднительную сцену, сама подошла к двери и открыла ее, чем до такой степени поразила Филемона, что он невольно отступил. Мадемуазель де Кардовилль, несмотря на досаду, не могла удержаться от улыбки при виде возлюбленного Махровой Розы и его багажа, который он держал в руках и под мышкой.

   Филемон, рослый румяный брюнет, возвращался из путешествия; на нем был белый берет басков. Густая черная борода волнами ниспадала на широкий светло-голубой жилет a la Робеспьер, а коротенькая куртка из бархата оливкового цвета и широчайшие панталоны в огромную клетку дополняли костюм. Аксессуары, заставившие улыбнуться Адриенну, состояли, во-первых, из дорожного мешка, который он держал под мышкой и из которого торчали голова и лапы гуся, а во-вторых, из громадного белого живого кролика в клетке, качавшейся у него в руках.

   - Ах, какой душка, беленький кролик! Какие у него хорошенькие красные глаза!

   Надо признаться, что это были первые слова Пышной Розы, хотя Филемон возвращался после долгого отсутствия. Но студент не только не рассердился, что его принесли в жертву длинноухому и красноглазому товарищу, но снисходительно улыбнулся, увидев, что сюрприз был так хорошо принят его возлюбленной.

   Все это произошло очень быстро.

   Пока Роза, стоя на коленях перед клеткой, восхищалась кроликом, Филемон, пораженный величественным видом мадемуазель де Кардовилль, почтительно ей поклонился, сняв берет, и отступил к стене. Адриенна с вежливой и полной достоинства грацией отвечала на его поклон и, легко спустившись по лестнице, скрылась из виду.

   Филемон, ослепленный ее красотой, а также поразительным изяществом и благородством, горел нетерпением узнать, откуда, черт возьми, могли явиться у Розы такие знакомые, и с живостью спросил ее на своем нежном арго влюбленного:

   - Дорогая кошечка скажет своему Монмончику, что это за прекрасная дама?

   - Это одна из моих подруг по пансиону... толстый сатир... - ответила Роза, дразня кролика.

   Затем, бросив взгляд на ящик, который Филемон поставил рядом с клеткой и дорожным мешком, она прибавила:

   - Бьюсь об заклад, что ты еще домашнего варенья привез в ящике.

   - Монмончик привез своей кошечке кое-что получше, - сказал студент, влепив два звучных поцелуя в свежие щеки Розы, поднявшейся, наконец, с полу. - Монмончик привез ей свое сердце...

   - Знаем... мы... - сказала гризетка и, приложив к кончику розового носа большой палец левой руки, поиграла остальными в воздухе.

   Филемон отвечал на эту насмешку тем, что любовно привлек к себе Розу за талию, и веселая парочка заперла за собою дверь.

  

  

  

   Во время разговора Адриенны с Пышной Розой трогательная сцена произошла между Агриколем и Горбуньей, чрезвычайно удивленными снисходительностью мадемуазель де Кардовилль к гризетке.

   Как только Адриенна вышла, Агриколь опустился на колени возле Горбуньи и проговорил с глубоким волнением:

   - Мы одни... Наконец я могу тебе высказать все, что у меня лежит на сердце... Знаешь... ты хотела сделать ужасную вещь: умереть от нищеты... от отчаяния... и не позвала меня к себе!

   - Агриколь... выслушай меня...

  &nb