Медзаботта Эрнесто - Иезуит

Монморанси.

   - Да, - сказал замаскированный, - теперь ты нам отвечай, зачем ты попал туда, где мы тебя нашли.

   - Я хотел купить месть ценой моей души.

   - Слышите, братья, - сказал грустным голосом замаскированный, - этот человек, созданный по образу и подобию Божию, тиранством доведен до полного отчаяния, он не боится вечного мучения, лишь бы насладиться хоть одну минуту чувством мести. - Обращаясь к Доменико, замаскированный указал на распятие:

   - Вот Тот, Кто столько выстрадал, Кто был бит господами принцами и священниками, во имя Его мы работаем, дабы освободить несчастное человечество от феодального гнета и фанатизма духовенства.

   Вассал глубоко вздохнул.

   - Да, - проговорил он тихо, - прошлой ночью в тюрьме я поклялся отомстить.

   - Скажи, что тебя заставило страдать?

   - Разве вы не знаете?

   - Все равно - рассказывай!

   - Хорошо, я повинуюсь и передам вам все подробно, - начал Доменико.

   - Родился я в одном из многочисленных феодальных имений дома Монморанси. Семейство наше уже двести лет служит герцогам; мы всегда были верны до самоотвержения; несколько дней назад я готов был отдать жизнь за моих господ, как вдруг над моей головой разразилось несчастье. Я страстно полюбил молодую девушку Пьерину, она, как и я, была служанкой герцогини, которая ее очень любила. Мы получили дозволение от господ и сочетались законным браком. И вот мне, как раскаленным железом, обожгла мозг мысль, что кто-нибудь из семейства герцога может воспользоваться моей женой по феодальному праву. Но вскоре я утешился тем, что моя верная служба господам в продолжение долгого времени избавит меня от позора, которому подвергаются все остальные слуги; больше всего я рассчитывал на покровительство герцогини, но мой расчет оказался неверным. Раз здесь, в Париже, я шел, чтобы занять караул на башне и, встретив Черного Конрада, нашего главного превота, услышал от него такой вопрос: "Как здоровье твоей достойной супруги?", и он затрясся в демоническом хохоте. Я взбесился и просил оставить в покое меня и мою жену. Превот еще громче расхохотался и прибавил: "Представь себе, твоя невинная жена полагает, что ты на карауле, воротись к ней, сделай ей сюрприз, я пока займу твой пост". Все это было сказано мне с такой уверенностью, что я ни минуты не сомневался в истине и тотчас же воротился домой. Я хотел отворить дверь, но она была заперта. Я стал стучать сильнее. Вдруг дверь отворилась, и на пороге моей комнаты появился молодой герцог Монморанси. Как я его не убил - до сих пор понять не могу. Весь мой гнев был обращен на жену, но она в слезах валялась у моих ног, уверяя меня, что уступила только силе и страшилась привлечь на мою голову гнев господина. Что было делать мне? На этот раз я простил. Вскоре, однако, я мог убедиться, что не страх гнева господина толкал мою жену на этот путь, а женское тщеславие, и когда я стал укорять Пьерину, она имела наглость объявить мне, что не хочет знать моего запрещения, потому что любит герцога и будет принадлежать ему. Раздраженный таким ответом, я ударил мою жену в присутствии ее любовника.

   Доменико остановился, он сильно волновался, передавая историю своего несчастья.

   - Ну, а потом - тем и кончилось? - спросил один из замаскированных.

   - Вы плохо знаете наших господ, - отвечал Доменико. - Час спустя, когда я блуждал по коридорам дворца, обдумывая, как мне поступить: просить ли справедливости у старого герцога или своими собственными руками учинить расправу, - двое слуг, сопровождаемые Черным Конрадом, кинулись на меня, заковали в цепи и бросили в одну из тех ужасных могил, где умирает медленной смертью враг Монморанси. Мою цепь приковали к стене и с хохотом объявили мне, что я должен умереть в этой зловонной яме.

   - Ужасно! - вскричали все присутствующие.

   - Да, мои страдания были невыразимы, - продолжал Доменико. - Вот тогда-то я и поклялся отомстить, если буду свободен, хотя бы мне пришлось продать душу мою дьяволу.

   - Но ты вышел, надеюсь, из нее при помощи черта? - спросил один из замаскированных.

   - Старый герцог освободил меня! Ему не понравилось, что сынок стал распоряжаться в его дворце. Но вот что важно: меня заставили просить прощение у любовника моей жены, чтобы не околеть в этом ужасном колодце, куда меня бросили. Я должен был кротко перенести и этот позор. На коленях, глотая слезы, я прикасался губами к руке моего оскорбителя, едва сдерживая желание растерзать его в клочки!

   Доменико замолчал. Очевидно, последнее оскорбление терзало его душу еще больше, чем предыдущее.

   - Как тебе удалось скрыть свою злобу?

   - Как! Чувство мести поддерживало меня, мне удалось их всех обмануть моей покорностью. Были минуты, когда я ногтями раздирал себе грудь, и, несмотря на это, на губах моих играла кроткая улыбка.

   - О, герцог де Монморанси, как счастлив буду я в ту минуту, когда тысячу раз вонжу кинжал в твое сердце.

   Доменико выпрямился во весь рост, сжал кулаки и поднял руки, будто, в самом деле, перед ним стоял его ненавистный враг. В его глазах и на лице горел огонь ярости человека, угнетенного долгим рабством и освободившегося для того, чтобы отомстить. Снова наступило молчание.

   - Итак, Доменико... - сказал один из замаскированных.

   - Да, я пришел сюда только для этого.

   - А что ты можешь дать нам за то, что мы будем способствовать исполнению твоего желания?

   - А что же вам может дать бедный слуга? У него ничего нет, кроме жизни, возьмите ее.

   - Жизнь твоя и без того принадлежит нам с тех пор, как ты проник в это подземелье. Мы спрашиваем тебя: какими услугами отблагодаришь ты нас, если мы дадим средства отомстить Монморанси?

   - Я буду сообщать вам все, что творится во дворце Монморанси - в этом клянусь вам!

   - Но, после того, как ты провинился, молодой герцог едва ли будет доверять тебе?

   - О, не беспокойтесь, - отвечал с ужасной улыбкой Доменико, - я сумею заслужить его доверие. Поведу его в комнату моей жены и буду сторожить, чтобы никто не помешал их свиданию, затем я знаю еще один секрет. Герцог Монморанси отдал бы мне за него все сокровища.

   - Секрет Монморанси! Главы наших врагов! - вскричали замаскированные.

   Доменико молчал, подозрительно оглядываясь.

   - О, можешь смело говорить, - сказал один из замаскированных.

   - Ты также будешь равным, самым сильным из нас, если пройдешь известные испытания.

   - Хорошо, я скажу вам, но помните, надо быть очень осторожным, чтобы герцог не мог догадаться.

   В ответ на это один из замаскированных поднял капюшон, и все увидали благородные черты маркиза де Бомануара.

   - Повторяю, можешь смело говорить, - сказал маркиз, - мое слово тебе порукой.

   Всякое сомнение исчезло в душе Доменико, и он сказал: - Хорошо, господа! Я открою вам эту страшную кровавую тайну.

   - Мое открытие, господа, - начал Доменико, - относится к тому времени, когда я был заперт в подземелье дворца Монморанси. Около моего каземата был другой, в котором уже пять лет заключен важный преступник.

   - Пять лет! - вскричал один из замаскированных, причем спал его капюшон, и Доменико увидал молодое энергичное лицо.

   - Да, - продолжал рассказчик, - узник томится уже пять лет, я это узнал случайно, когда Конрад носил ему пищу.

   - Видел ли ты пленника? Какой он имеет вид?

   - Это старик с длинной белой бородой, сгорбленный, похожий больше на скелет, чем на человека.

   - Это не он, - прошептал молодой человек, опуская руки.

   - Продолжай свой рассказ, Доменико, - сказал Бомануар.

   - Всякий раз, - продолжал слуга, - когда мне случалось входить к заключенному еще прежде, до моего ареста, старик всегда смотрел на меня, злобно сверкая глазами. Я не старался заводить с ним разговор и, сделав свое дело, спешил поскорее удалиться из этой страшной могилы. Когда же меня самого арестовали, после того, как я молил Бога, плакал, проклинал, ругался, я, наконец, стал осматривать мою темницу; при слабом свете из коридора я заметил над моей головой в стене круглое отверстие. Мои цепи были довольно длинны и позволяли мне влезть наверх. Я взял камень, заменявший мне подушку, сделал себе подставку и увидел, что это отверстие идет в камеру несчастного старика.

   Все замаскированные с особенным вниманием слушали рассказ Доменико.

   - Я пробовал завести разговор с несчастным, но это было почти невозможно; узник с недоверием смотрел на меня и не отвечал на вопросы. Тогда я рассказал ему свою историю и умолял сообщить мне, кто он и за что посажен, причем клялся спасением своей души посвятить жизнь для его освобождения. Эта речь, наконец, его убедила.

   - Если ты такой же несчастный, как и я, - сказал он, - то дай Бог тебе поскорее выйти и помочь мне. Если же ты изменник и говоришь со мной для того, чтобы после увеличить мои страдания, тогда пусть Бог тебя накажет. Если тебе удастся выйти из тюрьмы, - продолжал узник, - то постарайся дойти до короля; Франциск хотя и легкомысленный, но очень добрый - он выслушает тебя. Скажи ему, что уже пять лет один из его вернейших подданных томится в этой страшной тюрьме, жертва мести герцога де Монморанси. Передай королю, что если ему не угодно освободить меня, то пусть он, по крайней мере, защитит моего бедного сына Карла, которого они хотят ограбить.

   При этих словах Доменико молодой человек встал и почти крикнул:

   - Имя, имя этого пленника!

   - Граф Виргиний де Пуа, - отвечал Доменико.

   Из груди юноши вырвался раздирающий душу крик, и он, как сноп, повалился на землю.

   Произошел общий переполох.

   Все бросились к нему, причем капюшоны их упали, и Доменико, к величайшему своему изумлению, увидел, что многие из них принадлежали к высшим аристократическим домам, и даже были принцы крови, как, например, Конде. Тогда Доменико понял христианское значение слов Бомануара, что он, простой слуга, сделавшись их братом, станет равным самым высокопоставленным лицам на земле и что обещание мести этих господ не есть пустое слово. Между тем все старались привести в чувство молодого человека.

   - Скажите, сеньоры, - проговорил вполголоса Доменико, - этот молодой человек, должно быть, Карл де Пуа?

   - Почему ты так думаешь?

   - Я давно в него всматриваюсь, он очень похож на старика пленника.

   - Да, это его сын, - отвечал с грустью Бомануар. - Бедный Виргиний! Он так им гордился. Но герцог Монморанси не уйдет от мщения! - вскричал старик, и глаза его заблистали. - Клянусь вот этим святым крестом, - прибавил он, указывая на крест, висевший у него на груди. - Мы отомстим злодею и освободим его жертву.

   Барламакки, который был также среди присутствующих, поднес к губам юноши пузырек и влил ему в рот несколько капель жидкости. Молодой человек быстро очнулся, точно пробудился от долгого тяжелого сна. Его лицо хотя и выражало страдание, но было покойно. Увидав Доменико, он вздрогнул и начал расспрашивать его о самых мельчайших подробностях, касающихся ареста его несчастного отца. Доменико передал ему все, даже и разговор, который вел герцог Монморанси с заключенным. Доменико не умолчал и о том, что герцог Монморанси страшно стеснялся клятвой, данной им королю, - не убивать графа де Пуа, и что Монморанси употреблял все средства, дабы чаша страдания узника переполнилась и он сам лишил себя жизни. Для этого, продолжал Доменико, злодеи оставили около заключенного сосуд с ядом и острый кинжал.

   Рассказ этот произвел сильное впечатление на все собрание, в особенности им был поражен молодой сын заключенного.

   После некоторого молчания Бомануар сказал:

   - Не печалься, друг мой Карл, мы постараемся вырвать из когтей палача Монморанси твоего бедного отца. Я товарищ и брат по оружию короля Франциска - я сам поведу тебя к нему, и, надеюсь, он исполнит твою просьбу.

   - Я готов повиноваться вам, - отвечал молодой человек, - вы мой второй отец и руководитель, но не могу не выразить по этому случаю некоторого сомнения. - И затем, обратившись к собранию, продолжал: - Господа, я не имею права призывать к себе на помощь все силы вольных каменщиков, это мое личное горе, мое несчастье. Я могу лишь некоторых из вас просить помочь мне.

   - Зачем некоторых, мы все идем! - единодушно вскричали присутствующие.

   - Ты был не прав, друг мой, - сказал Бомануар. - Предприятие, на которое ты идешь, одинаково близко сердцу всех каменщиков, так же как и твоему. Нельзя не сочувствовать желанию сына освободить отца.

   Карл искренне поблагодарил всех, и лицо его, хотя еще на нем видны были следы грусти, уже начинало принимать оживленное выражение, а в глазах засветился луч надежды.

   В то время как интриганы употребляли все зависящие от них меры, чтобы завладеть душой Франциска I и распоряжаться его благосклонностью, Монморанси желал лишь обогащения и после гибели заключенного им графа де Пуа намеревался конфисковать его имущество.

   Тогда еще не существовало Тюильри; короли Франции жили в Лувре, где были сосредоточены все сокровища искусства. Франциск I превратил дворец в настоящий музей. Король был постоянно в долгах; он всегда нуждался в деньгах для фантастических замыслов, войны и любовных похождений. Франциск I имел удивительную способность находить деньги там, где их вовсе не было. Записки художника Бенвенуто Челлини о придворной жизни Франциска I и его времяпрепровождении чрезвычайно интересны. Главным образом обращают на себя внимание отношения короля-куртизана к красавице Диане, разыгравшей роль благочестивой перед дофином и в это же время бывшей любовницей короля-отца; и то и другое в угоду отцов иезуитов.

   Диана де Брезей известна в истории королевских куртизанок. Она была необыкновенно красива, хитра, кокетлива и бесстыдна до наглости. Бесхарактерный волокита Франциск I, живший для женщин и умерший за одну из них - за красавицу Ферониер, - понятно, должен был находиться под обаянием одуряющих чар Дианы, этой сирены, которую знатоки сердца человеческого, иезуиты, выбрали орудием своей цели.

   В данный момент мы войдем в покой красавицы фаворитки и послушаем ее беседу с августейшим любовником.

   - Вот как, мой милый повелитель, - говорила, улыбаясь, Диана, - вы делаете честь ревновать меня?

   - Черт возьми, герцогиня, - отвечал Франциск, - что же вас тут удивляет. Вы так прелестны, и даже корона менее дорога мне - Бог меня прости, - чем ваши атласные ручки, иногда меня ласкающие. Когда я не вижу вас - я не живу! И вы хотите, чтобы я не был ревнив, да разве это возможно? Король Франциск I, как известно, очень любил мадригалы, и некоторые из его сочинений, как, например, "Послание к г-же Агнессе Борель" попали в историю. Поэтому галантный король и при сем удобном случае разразился комплиментами красивой фаворитке.

   - Право, вы ошибаетесь, ваше высочество, - отвечала Диана, - при дворе есть много женщин гораздо красивее меня...

   - О, с этим я не могу согласиться, - отвечал страстный любовник, - вы не только красивейшая женщина французского двора, но и целого мира.

   - Будто бы? Ваше высочество, - продолжала сирена, - а мне казалось, что вы осчастливили вашим благосклонным вниманием некоторых придворных дам.

   Стрела попала в цель. Куртизанка намекала на интригу короля Франциска с герцогиней де Шатору.

   - Черт возьми, - вскричал он, - знаете, Диана, если вы дали клятву сердить меня - вы вполне в этом преуспели! На мое пламенное чувство любви к вам вы отвечаете мне упреками. За мимолетную неверность, сделанную из любви к вам же.

   - Из любви ко мне? - вскричала Диана. - Право, это любопытно; благоволите, ваше высочество, объяснить мне.

   - Очень просто, мне иногда приписывают то, чего я и в мыслях не имею.

   - Будто бы?

   - Разумеется.

   - Но, ваше высочество, согласитесь же, что вы очень галантный государь...

   - О, герцогиня, я иначе не могу себя вести. Если бы я не дарил некоторым мимолетным вниманием других женщин и был бы хорош только с одними вами, вообразите, что бы сказали при дворе и в целом Париже?

   Диана от души расхохоталась.

   - Право, вы так мило защищаетесь, мой очаровательный повелитель, что судья и менее снисходительный, чем я, простил бы вас.

   - Но, герцогиня, - продолжал король, - вы забыли, что обвиняемой, прежде меня, явились вы.

   - Но, ваше высочество, вы не имеете никаких оснований посадить меня на скамью подсудимых.

   - Напротив, обвинение есть, и очень сильное, - сын мой - принц Генрих, вчера был у вас и долго разговаривал с вами.

   - Но, ваше высочество, в моем общественном положении я не могу не принимать в моем доме принцев Франции; я никак не отвергаю факта, что его высочество удостоил меня посещением. Если бы я захотела скрыть этот визит, я бы не приняла принца с официальной пышностью, он мог прийти ко мне по потайной лестнице, а не по парадной, не сопутствуемый громким возгласом мажордома: "Его высочество монсеньор - дофин Франции".

   - Но вы не можете отвергать того, что сын мой признавался вам в любви и клялся отомстить сопернику, если он его узнает?

   - И этого я нисколько не отвергаю, но тот, кто передал вам наш разговор, напрасно не сказал, что я отвечала на объяснения в любви вашего сына.

   - Нет, мне этого не сказали, и мне было бы очень любопытно знать, как вы приняли его объяснения.

   - Я ему отвечала, что Диана де Валье, вдова наместника де Брезей, честная женщина и что такой она останется на всю жизнь и, что даже блестящая корона не в состоянии была бы заставить ее нарушить свой долг. Но вы знаете, Франциск, все это была ложь, - продолжала со слезами на глазах куртизанка. - Я не была ни честной девушкой, ни верной женой, ни добродетельной вдовой. Мою честь, мою верность и добродетель я пожертвовала одному человеку, которого люблю больше всего на свете, и этот человек меня обвиняет! - вскричала она, заливаясь слезами.

   Если бы Диана не была так прекрасна, ее доводы едва ли убедили бы короля, но обворожительная красота сирены, ее глаза, полные слез, сделали свое.

   Августейший любовник упал перед ней на колени.

   - Простите, божественная Диана, - молил он, покрывая ее руки поцелуями. - Я виноват и сам не знал, что говорил. Можно ли вас осудить за то, что ваша необыкновенная красота кружит всем головы! Чем виноват мой сын, этот бедный мальчик, если вы произвели на него такое же впечатление, как и на меня? Простите - я был грубый эгоист. Скажите, что я должен сделать, чтобы ваши прелестные глаза снова мне улыбались?

   - Вы заслуживаете того, чтобы я вечно сердилась на вас, злой человек, - сказала Диана, грозя ему пальчиком. - А я, бедная женщина, слишком влюблена и не понимаю вашу политику... но я должна просить вас об одной милости.

   - Диана! Скажите, и, что бы это ни было, даю вам слово дворянина...

   В эту минуту раздались несколько тихих ударов в дверь, которые заставили Франциска встать.

   - Какой черт там надоедает, - пробормотал он.

   - Ах, это ты, Тасмин, - проговорил он более ласково, узнав своего верного слугу, посвященного во все его тайны.

   - Государь, один дворянин принес это письмо и умоляет ваше высочество сейчас же прочесть его.

   - Тебе хорошо известно, что сегодня я не принимаю никого, пусть этот дворянин придет завтра.

   - Государь, человек, о котором я говорю, товарищ по оружию в войне вашего высочества в Италии, а именно, маркиз де Бомануар.

   - Бомануар! - воскликнул король. - Мой лучший друг! Непреклонный, гордый человек, никогда не позволявший себе просить что-нибудь у меня! О, верно, дело серьезное, если он явился ко мне.

   Сказав это, король распечатал письмо.

   "Государь! - так писал старый дворянин. - Во имя нашего братства по оружию и во имя чести Вашей и спасения души умоляю не отказать мне в минутном приеме. Всякое промедление будет неисправимо и гибельно.

   Маркиз де Бомануар".

   - Он прав, я должен его выслушать, - сказал Франциск, - он не явится с пустяками. - И подошедши к графине, поцеловал ей руку.

   - Прелестная Диана, ваш раб на минуту оставляет вас, дабы выслушать важное дело. Я тотчас же вернусь и попрошу вас объяснить мне, чем могу быть вам полезным и приятным.

   Графиня взглянула на него многообещающим взглядом, и король поспешно удалился.

   Как только затих шум шагов короля, боковая дверь, которую графиня раньше не заметила, отворилась, и в ней показалась бритая голова. Голова эта приложила палец к губам, как бы приказывая молчать. Если бы не этот знак, графиня вскрикнула бы от удивления, узнав в бритой голове отца Лефевра.

   Он быстро вошел в кабинет, оглядываясь по сторонам, боясь быть замеченным.

   - Вы здесь, святой отец! - воскликнула удивленная графиня.

   - Шш!.. - сказал шепотом поспешно иезуит. - Знаете вы, кто вызвал теперь короля?

   - Нет, не имею ни малейшего понятия о нем.

   - Это маркиз де Бомануар, ваш злейший враг.

   - Но я не имела никогда с ним никакого дела, - воскликнула Диана.

   - Говорите тише, повторяю вам. Ведь маркиз де Бомануар смертельный враг нашего ордена и герцога де Монморанси, вашего союзника, следовательно - он ваш враг.

   - Теперь я понимаю, - сказала Диана улыбаясь.

   - Маркиз, наверное, просит милости для одного дворянина, которого Монморанси, с позволения короля, держит заключенным в своем замке. Франциск слабого характера, а Бомануар его друг, ведь они вместе воевали в Италии.

   И, приблизясь еще больше к графине, он продолжал пониженным голосом:

   - Нужно, чтобы король отказал в этой просьбе; если же он уже обещал, необходимо заставить его взять свое обещание обратно... Это уже ваше дело, графиня.

   - Но я не знаю, каким образом...

   - Я вам сказал уже, графиня, что "нужно", - прервал холодно ее иезуит. - Наш орден никогда не употребляет напрасно этого слова. Вы слышите, графиня? Подумайте сперва хорошенько, прежде чем ответить - нет.

   - Я повинуюсь, - сказала быстро Диана, - но спрячьтесь, я слышу, что король идет сюда.

   Отец Лефевр тихим шагом направился к потайной двери, но прежде чем скрыться, обернулся и убедительно взглянул на Диану.

   Вошел Франциск I, хмурый и молчаливый, и едва ответил поклоном на сладкую улыбку своей любовницы.

   - Так, начинается, - прошептала сирена, собираясь с силами для предстоящей борьбы.

   Когда король вышел в зал, где его ожидал маркиз де Бомануар, то рядом с маркизом он заметил молодого человека.

   - Здравствуй, старый друг! - сказал весело король. - Верно, у тебя очень важные дела, если ты явился ко двору, к которому ты питаешь такую глубокую ненависть.

   - Государь, - отвечал маркиз с поклоном, - каково бы ни было мое мнение о лицах, окружающих ваше высочество, но все-таки мое почтение и привязанность к моему королю не изменились со дня... со дня...

   - Со дня, когда ты мне спас жизнь? Отчего же не сказать это, мой старый Бомануар? Франциск не из тех людей, которые забывают оказанные им услуги. С того времени я остался твоим должником, мой честный друг, и если я радуюсь, видя тебя здесь, в Лувре, то потому, что имею случай выплатить тебе хоть частичку долга. Черт возьми! А ведь довольно непристойно королю Франции быть несостоятельным должником.

   - Государь! - воскликнул Бомануар. - Не откажите мне в той милости, о которой я хочу просить вас, и я буду считать себя настолько вознагражденным, что если бы мне пришлось пожертвовать свою кровь, то я думал бы, что дал еще слишком мало.

   - Ты меня начинаешь пугать! Верно, велика эта милость, если Бомануар прибегает к подобным заклинаниям, чтобы получить ее.

   Маркиз казался нерешительным; вдруг взявши за руку молодого человека, он быстро подвел его к королю.

   - Государь! - сказал он. - Позвольте представить вам этого молодого человека, носящего имя Карла де Пуа.

   Лицо Франциска, бывшее до сих пор веселым и изображавшее довольство, сразу нахмурилось. Он немного отступил, опустил руки и досадливо пробормотал: "Я понял".

   - Так как ваше высочество уже поняли мою просьбу, то я смею надеяться, что она будет удовлетворена, - произнес маркиз. - Государь мой! Исполните эту справедливую просьбу: возвратите отца сыну и верного слугу королю.

   - Верного слугу, верного слугу!.. - проговорил Франциск. - Разве вы думаете, что я не имел причин посадить его в тюрьму? Граф Виргиний де Пуа замышлял против меня, я это верно знаю. Мой бедный Бомануар, ты, который привык сражаться со своей благородной шпагой при свете солнца, не знаешь о заговоре, который скрывается в тени, но я, к несчастью, узнал о нем, и граф де Пуа наказан именно за эту вину.

   Тут приблизился Карл де Пуа.

   - Вам солгали, сказали неправду, клянусь! Бедный отец мой! В продолжение немногих, к сожалению, лет, проведенных мною около него, он не переставал меня учить, что первый долг дворянина - бороться за короля и умереть за него... Мой отец заговорщик?! Но кто его обвиняет? Где документы, где доказательства? Пусть его приведут в парламент или к трибуналу замка, и тогда мы увидим, кто прав!

   - Сударь, - ответил холодно Франциск, - вы забыли, что во Франции король выше трибуналов и парламента и что решение короля есть сама справедливость.

   Настало глубокое молчание. Король был больше смущен, чем оба просителя.

   - Государь, - проговорил Бомануар, - позвольте мне просить вас о другой милости?

   - Говори, мой друг.

   - Граф Виргиний де Пуа был заговорщиком, я признаю, что он справедливо наказан, я соглашаюсь. Ваша рука, государь, как рука Бога, не может ошибиться, и если она наносит удар, то наказанный уже признан виновным именно потому, что обвинен королем. Я вполне верю и понимаю, что этот закон должен быть выше всех других законов; в противном случае, что стало бы из монархии во Франции?!

   - Приди к заключению, - сказал удивленный король, слыша эту абсолютную теорию от Бомануара, которого он знал за человека независимого и гордого.

   Маркиз продолжал:

   - Непогрешимость короля не делает его придворных также непогрешимыми. Если Виргиний де Пуа согрешил против своего короля, зачем же другие вымещают на нем свою собственную месть? Если он преступник, то зачем он не заперт в Бастилии или Винденне, а заживо погребен в одной из тюремных ям дворца де Монморанси?

   Хотя король давно уже ожидал услыхать это имя, но все же не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть.

   - Ах! Монморанси! - пробормотал он, совесть заставляла его скрыть правду. - И кто мог заставить вас верить...

   - Государь, государь! - возразил смущенный Бомануар. - Неужели так тяжела цепь, связывающая вас с Монморанси, чтобы заставить самого честного человека на земле прибегать к окольным путям, дабы скрыть правду?

   - Берегись, Бомануар, - прошептал бледный и весьма раздраженный король, что вообще бывало с ним очень редко.

   - О, государь! Я не боюсь вашего гнева. Я обращаюсь к благородному храброму королю, которому принадлежит моя привязанность до последней минуты моей жизни. Если я уважаю короля, я ненавижу куртизанов, которые во имя его совершают гнусные дела. Граф Виргиний де Пуа закован и содержится в секретной тюрьме, где, казалось бы, невозможно было провести человеческому существу хотя бы один день. Его постель состоит из пучка вонючей гнилой соломы; пищу его составляет кусок черного хлеба; тряпье, покрывающее его скелетообразное тело, обратилось в клочки; кто видел его, то принимал его за шестидесятилетнего старца. И кто это? Молодой блестящий дворянин, который пять лет назад был украшением вашего двора. Будьте справедливы, государь; король не обязан отдавать людям отчет в своих поступках, но он должен помнить, что выше людского суда есть Бог!

   - Ты обманут, мой добрый Бомануар! Констабль меня просил, чтобы я доверил ему охрану графа де Пуа... я согласился, желая облегчить его участь, потому что я был уверен, что во дворце Монморанси он будет содержаться лучше, чем в угрюмых тюрьмах штата. Например: если бы граф был заперт в Винденне, он прожил бы там не больше года; здесь же, напротив...

   - Между тем он еще жив! - резко возразил Бомануар. - Ну, да, совершенная правда, государь, граф, несмотря на страшные мучения, которым он подвергается, все еще не умер, хотя Монморанси с большим усердием старается скорее угасить так упорно сопротивляющуюся жизнь. А знаете ли вы, государь, каким образом этот христианин, этот честный дворянин "оберегал" порученного ему пленного, дав вам клятвенное обещание не убивать его?

   Франциск кивнул, чтобы тот продолжал.

   - О, самым прелестным образом, показывающим полное великодушие души вашего констабля. Ежедневно навещая пленного, он ругал его, угрожал и насмехался над ним; доказывал ему, что жизнь его несносна и что у него нет ни малейшей надежды на улучшение его участи. Доводя, таким образом, душу несчастного до полного отчаяния, он уходил, оставляя предупредительно поблизости от пленного склянку с ядом или острый кинжал для того, чтобы, когда у графа де Пуа явится желание покончить с собой, у него не было недостатка в средствах.

   Франциск невольно вздрогнул.

   Хотя ему известна была жестокость Монморанси, и он знал, как страшно мстит старый злодей за нанесенное оскорбление, но чтобы месть могла достичь подобных пределов, этого король никак не мог себе представить.

   - Тебе, наверное, все преувеличили, Бомануар, - сказал сострадательно король. - Возможно ли, чтобы человек дошел до такого зверства?

   - Клянусь честью, государь, честью дворянина, что все, о чем я вам рассказал, совершенная правда.

   Франциск, наконец, поверил. Он прекрасно знал, что Бомануар скорее лишит себя жизни, чем скажет хоть один раз неправду; потому уверения его произвели хорошее действие на короля. Он стал ходить по комнате; было ясно, что в душе его боролись различные чувства; лицо его поминутно менялось, смотря по тому, что брало перевес - гнев или жалость.

   - Монморанси большая сила, глава моих воинов, - произнес, как бы рассуждая сам с собою, король.

   - Ах, государь, - горячо воскликнул молодой Карл де Пуа. - К чему вам другая сила, когда вы обладаете своей собственной! Где царствует Франциск I, там никто не может претендовать на храбрость. Сделайте опыт, государь, созовите на войну ваших дворян, и вы удостоверитесь, что не будет надобности прибегать к Монморанси.

   Франциск пристально посмотрел на молодого дворянина. Его смелость и честное открытое лицо весьма ему понравились.

   - Очень может быть, что ты прав, молодой человек, - сказал задумчиво монарх, - и ты так хорошо и горячо говоришь, что я хотел бы удовлетворить твою просьбу. Так ты уверен, что отец твой не запятнал себя неблагодарностью и изменой и нигде не восставал против меня?

   - Государь, чтобы Бог мне помог так же, как я уверен в моем отце! - воскликнул Карл де Пуа.

   - Итак, хорошо; я желаю, чтобы твоего отца судили по законам нашего штата и чтобы ему позволили оправдаться. Если же, по законам суда, он будет признан невиновным, то клянусь, молодой человек, что я сумею осыпать его такими милостями, что он забудет перенесенные страдания.

   Бомануар, сильно растроганный, схватил руку короля и покрыл ее поцелуями и слезами.

   Карл же глубоко поклонился и сказал почти холодно:

   - Король знает, что теперь, как и всегда, он может располагать нашей жизнью.

   И два дворянина удалились. Как только они вышли из Лувра, Бомануар обнял радостно своего товарища и сказал:

   - Он согласился, я знал заранее, что он не откажет нам. Не правда ли, Карл, я тебе говорил, что он слишком великодушен, чтобы не исполнить нашей просьбы?

   - Да, но мой отец находится еще в яме замка де Монморанси! - сказал грустно Карл де Пуа.

   - Да ты никак сомневаешься? Королевское слово!

   - Отец мой, - я имею право и желание дать вам это имя, - если бы король был поражен и возмущен вашей речью, тогда я бы надеялся. Если бы он разгневался при мысли, что другой хочет присвоить себе часть королевской власти, он велел бы тотчас же призвать Монморанси и в нашем присутствии заставить его исправить свой поступок, вот тогда я знал бы, что у нас действительно есть монарх.

   - Как же ты смеешь сомневаться, Карл?

   - Я не сомневаюсь, отец; но я уверен, что тронутый нашими просьбами и слезами, а также и уважением, которое внушают честные люди, Франциск обещал все; но через четверть часа какой-нибудь из придворных или одна из его любовниц подействуют по своему желанию на слабохарактерного Франциска, и он изменит данному слову... Что он честный и порядочный человек, я знаю; но он окружен священниками и женщинами, которые станут доказывать ему, что данное им слово не имеет никакого значения.

   - Ну, если будет так, - сказал грустно маркиз де Бомануар, - то тогда нельзя верить ни в чью честность и следует быть всегда наготове, боясь постоянно измены с любой стороны.

   - И я буду постоянно теперь таким, - сказал угрюмо виконт де Пуа, - и никто не услышит от меня жалобы или недовольства, а увидит только мое намерение мстить...

   - Все-таки пока нужно подождать доказательств вероломства короля.

   - Ждать?! А тем временем мой отец погибает в той пропасти и, может быть, пока мы здесь разговариваем, он собирается уже воспользоваться теми средствами, которыми так заботливо снабжает его мучитель Монморанси.

   - Твой отец теперь, наверное, уже утешен, - сказал маркиз. - Я думаю, что Доменико нашел способ доставить ему известие, что мы собираемся спасти его, а это очень укрепит и успокоит его.

   После небольшого раздумья Карл подал руку Бомануару и сказал:

   - Если так, то подожду еще три дня. Но вы обещаете мне, что если по прошествии этих трех дней мы будем иметь доказательства измены королем данному им слову, то будете действовать со мной?

   - Все мои силы и все наши, - старик нарочно сделал ударение на последнем слове, - будут к твоим услугам. Мы спасем твоего отца, даже если бы он был заключен в глубоких недрах самой Бастилии.

   После этих слов старик крепко пожал руку Карла де Пуа, и они расстались.

   Мы уже сказали, что король Франциск вернулся в кабинет, где ожидала его Диана, с нахмуренным челом, и, несмотря на ее ласки, лицо его не прояснялось. Диана хорошо знала через иезуита, что именно беспокоит короля. Но, как умная женщина, она не расспрашивала его, дожидаясь, когда слабохарактерный Франциск сам ей все скажет, поддаваясь необходимости довериться кому-нибудь.

   - Дорогой государь, вы долго заставили себя ждать. Эти скучные дела штата - самые злые мои враги: они отнимают от меня моего короля, моего милого, и, кроме того, возвращают мне его скучным и в дурном расположении духа.

   Франциск принял грустную позу.

   - Ах, Диана! - сказал он вздыхая. - Как вы счастливы, что вы лишь королева грации и красоты. Вы не должны страшиться измены; вы не имеете ни придворных, которые обманывают вас, ни фальшивых друзей, творящих гнусные дела во имя ваше.

   - Насколько я успела заметить, ваше высочество находится именно в таком положении, - проговорила спокойно наложница. - Кто же осмелится изменить самому сильному и умному принцу в мире, не содрогаясь от угрызений совести и страха?

   - Ваша привязанность ко мне, Диана, затемняет ваше суждение, - сказал монарх, невозмутимо принимая все ее слова за чистую монету. - Сегодня я имел большую неприятность, потому что невольно узнал, что тот, к которому я был искренне привязан, изменил моей воле и старался уронить мое достоинство и обесчестить меня.

   Диана всплеснула руками.

   - Господи! И такие чудовища живут при вашем дворе? Скажите мне сейчас, в чем дело, Франциск, чтобы я могла оберегать себя.

   Король горько усмехнулся.

   - И кто же оказался неблагодарным?! - воскликнул он. - Конечно, тот, который получил наиболее милостей! Кто же изменит другу, если не тот, который получил от моей дружбы все. Одним словом, кто может вредить и сделаться опасным Франциску Франции, кроме Анны де Монморанси!

   Графиня де Брезей давно уже ожидала услышать имя констабля, тем не менее, лицо ее изображало до того невинное удивление, что даже человек менее глупый короля-кавалера, и тот ей поверил бы.

   - Да, Диана, - продолжал грустно Франциск, - да, Анна де Монморанси обманул мое доверие; он воспользовался данными ему полномочиями, делая несправедливость; он причиною того, что много проклятий притесненных поднимались к небу рядом с моим именем. К счастью, меня во время уведомили, и эта неприятность кончится раньше, чем будет иметь пагубные последствия.

   - О, расскажите мне, расскажите мне все! - попросила молодая женщина с кокетливой улыбкой. - Вы знаете, я схожу с ума от страшных рассказов. Ну, что же сделал ваш верный констабль?

   Король улыбнулся, весьма довольный, что может рассказать романтическое происшествие.

   - Вообразите, Диана, - сказал он, - что этот бедный Монморанси лет двадцать назад женился на особе старинного дворянского рода, на Жилберт де л'Иль Адам. Она была прекрасна, как богиня, но и горда, как орел; выходя замуж за Монморанси, она считала, что сделала только посредственную партию; по ее мнению, она была достойна сидеть на троне, украшенном лилиями.

   - Я знала в детстве одну госпожу, - сказала Диана, - она совершенно похожа на описанный вами портрет.

   - Итак, случилось то, что обыкновенно бывает тогда, когда муж много старше жены. Однажды герцогиня рассказала о своем горе молодому и красивому кавалеру, феодалу графу Виргинию де Пуа, который по своему роду и по числу своих замков был намного знатнее де Монморанси. Вскоре после того посещения графа де Пуа участились. Эта история продолжалась много лет, наконец, одна из прислуг передала все констаблю, и он страшно разгневался. Нужно вам сказать, что эта прислуга-изменница попалась в руки моих судей как соучастница в колдовстве. Я так скверно о ней отозвался, что ее присудили сжечь живую. По всей вероятности, она вовсе не была колдуньей, но мне хотелось ее наказать за отвратительную измену - продать тайну своей госпожи.

   -&n